Текст книги "Камбрийская сноровка"

   Лица, лица… Большинство Немайн впервые увидела на неделе, что прошла от ее появления в Кер–Мирддине до двойной свадьбы. Соседи, союзники и свидетели союза, невиданного со времен короля Артура. Раз король Диведа женится на наследнице Брихейниога, раз его сестра выходит замуж за наследника Мерсии – значит, остров рассечен от моря до моря. Этакая ось, на которую и нанизаны союзники помельче, в том числе и маленькая республика в устье реки Туи.

   Немайн улыбнулась. Хозяйку Кер–Сиди пристроили почетно и осторожно – между патриархом и Пендой Мерсийским. Властитель англов немолод, влюблен в молодую еще жену, ко всему язычник… Совсем не годится в мужья римской императрице. И вообще, у него по левую руку королева Киневиса, пусть сама за мужем и присматривает!

   Явно невеста постаралась. Логика–то – собаки на сене, да еще и с косточкой в зубах. Чувство велит не подпускать близко к кости–жениху. Политический расчет требует и в сене отказать, не дать новой и немалой силе соединиться с кем–нибудь из соседей… Вот и получается: ни кости сиде, ни травки. Так пока и не надо!

   Сида довольна. Собеседники неплохие, у Пирра отменные манеры, так что его компания была бы вполне уместна, даже если бы обычай пить вдвоем из одного кубка здесь и сейчас не отошел в прошлое. Так королевская свадьба славит стекольщиков и гончаров! Белая керамика с синей росписью уместна на любом столе, от королевского до крестьянского – разница только в тонкости кисти да искусности художника. Впрочем, из бело–синего пьют на дворе, под навесами – дружинники, крепкие хозяева, важные в городе люди, гости не великого значения. Здесь, в пиршественной зале, хватило места лишь лучшим из лучших. На длинных столах вдоль стен стекло звенит о серебро, за круглым – золото о золото. Вот она, кельтская вселенная в миниатюре – в виде правильного застолья.

   Западная сторона – стол мудрецов. Чиновники и священство, филиды–запоминатели, иноземные послы. Здесь – сестра Тулла и зять Кейр. Сам принцепс Сената – как был своим парнем, так и остался. Зато жена… Сущая римлянка, и платьем, и прической, а уж достоинства во взгляде столько, что хватит на пятерых сановников. Здесь, против общего ожидания, оказался Эмилий – по гражданской должности магистра оффиций, и Эйлет притащил – не как довесок к себе, а как помощницу в Зимнем походе. Интересно, насколько неуютно чувствуют себя чернильные души, сидя рядом с прославленными головорезами?

   На Западе сидеть бы и Анне, не будь она нужна в Кер–Сиди. Уж Немайн бы ученицу пристроила. Но… обойдется. У нее вся ведьминская карьера впереди. Ректор второго в Европе, после Константинополя, университета – это много, но ведь когда–то и до Академии Наук дойдет? А еще на закатной стороне сидят врачи. Мало ли что случится?

   Север – сторона воинов. Начальники дружин, вожди ополчений – те, кто не занят по службе прямо сейчас. Почти все женщины – на правах жен и дочерей. Но то–то, что почти. Начальница дружины Клидога Кередигионского – была, наверно, когда–то красива. Смоляные волосы хороши и сейчас, зато на лице – глубокий шрам, от высокого лба к шее через прикрытую повязкой глазницу. Как на нее смотрела Настя… Руку опустила на рукоять шашки. Шепнула: «Лучше так, чем в темницу». На севере – большая часть родни королей, что не влезла за главный стол. Достойные места, да за столом тесно.

   На востоке – те, кто создает богатство государства. Не больно почетные места. Здесь, например, сидит навозный чиновник, который уже знает, что в Кер–Сиди его должность называется «чиновник по плодородию почв». Единственный из всей невеликой администрации короля! Говорят, когда–то первого «навозника» попросту не пустили за свой стол ни мудрецы, ни вояки. Не пустили бы, верно, и барды: мол, вонюч – да кто пойдет проситься за пятый по статусу стол, когда за четвертый приняли? Ремесленники и купцы «навозника» приняли. У иных ремесло куда пахучей. Взять те же дубильни… Зато уголь здесь уже считают чище навоза. Может быть, зря. От навоза кровавый кашель не приключается, а вот от угольной пыли…

   Здесь – ниже, но по собственному чину – жена мэтра Амвросия, глава гильдии ткачих. Мужу с дочерью подмигивает, они–то ровно напротив. Одета… Ювелирши, нацепи они все содержимое своих лавок, не сумели бы превзойти! Синей шерсти на ней – десятки локтей, а из–под них, сквозь безжалостные – от плеча до запястья, от пояса до пола – разрезы, тончайший лен выглядывает. В волосах – серебряный обруч. Был бы золотой, да в дальние походы Элейн не хаживала, родной город сторожила. Оттого довольствуется серебром, как и большинство ремесленниц.

   Лишь за южным столом, среди королевских бардов и людей свиты, которых выгнать наружу нельзя, а за другие столы – не уместить, нашлось место остатку сидовой семьи. Тех, кто вкусно кормит людей, приравняли к развлекателям. Пятый стол – низший… и выше самого высокого. Именно барды могут напеть обид, от которых не отмоешься – или вознести до небес. Именно свитские играют королей. Люди же, которые кормят других людей да слушают их разговоры, могут прокормить и народное собрание, которое отрешит одного властителя и возвысит другого.

   Такого не случалось веками – но вдруг? А потому и к южному столу не проявят неуважения – ни те, кому достались более почетные стороны света, ни даже те, что восседают в середине залы за столом, круглым, как окоем. Все сошлось – и традиция, и кухня, и политический расчет. Как рассадить за стол две дюжины гостей державного достоинства и никого не обидеть? За длинным столом задача нерешаема. За круглым всего лишь трудна. Всего–то и нужно, подобрать соседей. И хозяева справились!

   Праздник получается веселый и сытный. Жаль, варварские пляски уже почитаются неприличными, а высоких придворных танцев пока не изобрели. Ввести бы торжественные шествия вроде полонеза или хотя бы паваны… Только это, наверное, тоже «мельтешение». А Немайн не отказалась бы посмотреть, как прошлись бы те же Пенда с Киневисой. Вот уж в ком и достоинства, и чувства меры – хоть отбавляй.

   Немайн никак не может себе признаться: самой плясать охота! Протяни ей кто руку – в хоровод затянуть – никак не устояла бы. А так… Короли едят – а Немайн уже сыта, проголодалась и снова сыта. Короли пьют, а ей уже некуда. Правда, и яства из трех видов мяса, и блюда из трех видов рыбы, и трех гадов морских, и трех птиц – испробовала по крошке. Откусишь чуть больше – другое не влезет, а попробовать всего хочется: ароматы щекочут ноздри, каждое блюдо словно кричит: съешь меня! Или хоть с краешка отведай…

   А еще сыры! Их трижды девять видов, и коровьи, и овечьи, и козьи, и смешанные… Красуются как есть – твердые, красивые, в плетеных из ивовой лозы корзинках. В других странах, быть может, сыр – пища бедняка, но в Камбрии – общая гордость и общее удовольствие.

   Самый частый напиток в кубке сиды – вода из холмовых родников. В Кер–Сиди такую по реке привозят, в огромных кувшинах – человеку и не поднять. Что ни говори горожанам – верят, что хрустальная вода из ручья вкусней и безопасней очищенной речной. Улицы сбрасываются – и водоносы каждое утро торопятся разнести по домам сладкую влагу холмов.

   Зря.

   Если там нет никакой заразы – значит, может быть слишком много железа или марганца. Обычная для Камбрии беда. Но горожане пьют воду природную, оставив речной–водопроводной хозяйственные дела, и только Жилая башня сохраняет верность фильтрованной.

   Вода отмывает язык, разделяет вкус от вкуса. Не только кушанья. Немайн собирается все перепробовать: и пиво, и сидр, и вина, от лучших греческих до местных плодовых. Так, чтобы влезло – по половине наперстка.

   Что еще делать? Слушать всех королевских бардов и арфисток по–очереди? Нельзя. Не потому, что поют плохо… хорошо поют, так ведь самой подать голос захочется! И что выйдет из двойной королевской свадьбы? Очередное сказание о разрушении. Когда гости разбегаться примутся – снесут стены, и крыша рухнет…

   Разглядывать зал? Так резиденция у Гулидиена новенькая, срублена при его же отце. Предыдущая сгорела дотла, так что строить пришлось наново – для деревянной постройки неудивительно. Стоило раз войти, чтобы глаз подметил небольшие отличия от римских домов: стены из деревянного бруса не прячутся стыдливо за штукатуркой и побелкой – ярко раскрашены. Толстые балки, что держат плоскую крышу – покрыты резьбой. Медведи Диведа, драконы Камбрии, травяная вязь… Красиво, но в «Голове Грифона» немногим хуже. Обычный камбрийский стиль – ни тебе римских древностей, ни британских.

   Зато пол чисто выметен, и вместо травы, в которой блохи прыгают – под ногами гладкая плитка. Хорошо! А как по ней звенят шпоры рыцарей и кованые сапоги ездящей пехоты!

   Остается языком чесать, да погромче, чтобы – не слышать. Всю ночь, пока молодые из спален не явятся! Хорошо, Пенда на вечер и ночь отложил дипломатию, и совершенно не мешает болтать с его женой. Киневиса, оказывается, про самые простые вещи умеет рассказать интересно. Как союзники–англы живут, что делают, когда им хорошо – и когда плохо. Как ссорятся, как дружат, как трудятся и веселятся. Что носят!

   Сама разодета в греческий шелк, сегодня на ней все, что не упрятано в сундуки для дочерей. Вся блестит – и парчой, и тяжелым ожерельем, и быстрыми, веселыми и меткими словами, которым сперва улыбаешься, потом начинаешь размышлять – иной раз и слеза навернется. Чужая память подкидывает сравнения – насколько англы отличаются от англичан грядущего, и сравнение выходит в пользу народа средневекового. Народа, которому не переломило хребет норманнское завоевание. Захватчики стали тем же народом, но создали верхний класс, который помнил – от низов следует отличаться! И чем более английскими становились верхи, тем меньше человеческого позволяли они себе в отношениях с низшими… Не справедливого или, тем более, честного – искреннего и свойского.

   Всякая прослойка общества принялась играть в ту же игру, и даже последний бродяга мог быть уверен: он – не самый низкий класс. Он выше многих, и если не будет вести себя как должно на его месте – скатится ниже.

   Отсюда вышли сословная честь и бремя белых. Отсюда – «Азия начинается за Каналом» и толпы цветного народа в городах бывшей метрополии. Кастовая система нуждается в париях, и даже готова им приплачивать – за то, чтоб они были. Отсюда – одиночество среди своего же народа, города, семьи, любовь к организациям социально равных – клубам, студенческим братствам… Здесь этого пока нет!

   У нынешних англов король и знать – плоть от плоти народа. Не от мира сего – да, сколько угодно. Именно потому, что не знают – чувствуют, чего им нельзя, а что можно. Вот и не приходится играть в божков с каменными лицами! Если Пенда будет счастлив и весел – захохочет, запрокинув голову, а королеву не то, что обнимет – на руки подхватит, и прилюдно. Кого стесняться? Своего народа? Это на чужбине, да при иноземных послах…

   Король немедля обнял Киневису за плечи. Зашептал на ухо – Немайн свое навела поточней:

   – Старшего сына женили, пора еще одного сделать. А?

   Королева краснеет, хотя из гостей подслушала только сида. А Пенда уже грохочет на всю залу, да еще по–латински:

   – А тебе, святая и вечная, замуж не пора?

   Кровь сама приливает к щекам, ресницы опускаются, отсекая назойливые взгляды.

   – Мне рано.

   На лицах греков – понимание. Для них Немайн – девица девятнадцати с небольшим лет. Замуж можно и раньше, по воле родителей или опекунов. Но если желает выбирать сама, и брачный контракт подписывать сама – еще полгода ждать. До гражданского совершеннолетия!

   То, что несовершеннолетняя правит пусть маленьким, но государством – не в счет. То, что узурпатор–племянник еще моложе – тоже. Государственные и частные дела в империи различать умеют.

   Камбрийцы – моргают, икают, подавившись куском, таращат глаза. Что за люди эти сиды, если для них на четвертой тысяче лет – замуж рано? И никак не вколотить в упрямые головы, что город на холме строит не медноволосая Немайн, а другая сида с тем же именем!

   Только король Пенда спокойно кивает, и его спокойное принятие дает силы пожать плечами и как ни в чем не бывало болтать с Киневисой, да по сторонам ушами покручивать, следить, как хмель понемногу туманит головы, несмотря на обильную закуску. Поймать в дрожащем от тепла жаровни воздухе сочувственный взгляд. Вторая совершенно трезвая за круглым столом – Гваллен, жена принца Риса, невестка Гулидиена. Ей хмельного нельзя, у нее скоро маленький наружу запросится. А на Немайн просто не действует! Точнее, действует, но не так, как на прочих. Для ее организма спирт – топливо. Устала под вечер, а дел невпроворот – влей в себя полпинты «угольного» портера. Сил достанет, чтобы еще разок город обежать, зато с утра будет болеть каждая мышца.

   Сейчас у нее в желудке плещется едва ли больше – правда, всего по капле. А другие гости еще и не начинали по–настоящему веселиться!

   Единой застольной беседы не сложилось, но разговоры становятся все громче. Разобрать можно, если постоянно шевелить ушами… а это, наверное, тоже «мельтешить». Но уж на сестру–римлянку навести ухо просто положено!

   О чем говорит ее сосед? Катен ап Ноуи, известный книжник и брат свежеженатого короля, подсажен к базилиссе явно не без брачного умысла. Что в Камбрии обычен брак с женским старшинством, Настя уже знает. Что сестра–наставница видит ее не супругой императора, а самовластной правительницей, поперек римских привычек – тоже. Так вот, святая и вечная Анастасия, знакомься – в роду, который взлетает к власти над Британией, есть неженатый принц…

   А еще он симпатичный! Высокий лоб окружен каштановыми кудрями, глаза синие, нос точеный, губы тонкие, да улыбчивые. Погибель девичья! Сам об этом то ли не подозревает, то ли не заботится: волосы обрезаны неровно, скорее всего, просто кинжалом отхвачены, чтоб под шлемом не мешали, одет, будто не на свадьбе гуляет, а объезжает владения: белая туника длиной до колен, штаны заправлены в сапоги… Всей роскоши – выбеленный лен, да багряный плащ на плечах. Наряд, говорящий: я считаю себя не вассальным корольком, а дружинником брата.

   В зимний поход этот воин не ходил – стерег от соседей северную границу. Именно потому, что не стал спорить, не требовал долю славы… Просто выполнил работу, за которую другие не желали браться!

   Так почему около Анастасии непробивной скромник? Потому что согласится стать всего лишь мужем императрицы, и не потребует большего. А еще он бегло говорит по–гречески, да как! Даже воинские россказни в его устах звучат не камбрийской байкой, а цитатой из Ксенофонта.

   – …и вот Клидог переходит уже нашу границу! Коровы ему более не интересны, он пылает желанием со мной расплатиться. Собирался грабить нашу сторону, а тут на нем самом взяли добычу! Всю границу обскакал, столько скота мог взять – отказался. Одного хотел: нагнать Катена, вернуть свое. Невзятое чужое не так жалко! Только не сыскал никого и ничего. Я в это самое время снова ушел на его земли, развернул дружину частым гребнем. Хорошо мы шли, не обижали никого, кто не поднимал на нас копье, да и тогда старались обойтись стрелами без наконечников. Соседи есть соседи, и если им не будет хватать до весны, мы сами им поможем. Мне нужно было проучить Клидога, а не озлить кланы… так и вышло. Вернулся король кередигионский домой – а ему на два десятка миль от границы и сыра сварить не из чего, и на закуску разве дичину стрелять. Так волк и пожил в оленьей шкуре! Не понравилось. На три года набеги как отрезало, потом память у соседа прохудилась. Жаль, умен Клидог – второй раз ту же шутку с ним не сыграть…

   Анастасия смеется – медью, колокольчиком. Все, кто на нее не смотрел – обернулись, уставились. Не замечает! Ей все равно – в первый раз за долгие годы она не считает людей, веселится. Кажется, убедила себя, что есть только епископ справа, принц слева да сестра – через исходящую дымом жаровню, а прочие гости – морок, можно не считать. Это хорошо, так хорошо, что сердце в груди начинает быстрей колотиться. И все–таки в радости – немного отравы. Что не так?

   О том, что веселье принимает политическую окраску, можно не беспокоиться. Здесь пиршественная зала, не Сенат. Действуют правила заезжего дома, и даже разбитая в кровавые лохмы морда еще не значит ни поединка между благородными, ни войны между королями. Тогда – почему радость хорошей девочки отзывается в сердце фальшивой нотой? Когда Настя смеялась над ее историями, такого не было…

   Подпереть бы подбородок кулаком да подумать хорошенько, но ноги рвутся в пляс, а по голове, как пыльным мешком – громкий голос. Клидог Кередигионский! Неужели расслышал? Да еще и греческий разобрал?

   – Мудро сделал король Гулидиен, что заключил союз, – возгласил самый беспокойный сосед диведцев, – особенно со мной. Хорошо иметь добрых союзников!

   Можно выдохнуть. Просто похвальба… Сколько с ним торговались – кошмар. Да и выторговал Клидог немало: право на вторжение в Гвинед, единственное королевство Камбрии, у которого на троне вместо законного монарха нортумбрийская марионетка. Не заселенные врагом земли будет отвоевывать – явится освободителем к своим же братьям. В разы меньше послевоенных хлопот! Но – к чему перечить? Вот и принц Рис, самый младший из братьев диведского короля, согласен.

   – Хорошо… – говорит, – Но отчего твой разум остановился на этой мысли?

   – Оттого, – отвечает Клидог, – что от союза со мной Дивед получает многократную выгоду. Во–первых, забывает про возможное нападение из Гвинеда. Общей границы у вас нет, но кроме горных перевалов и прибрежных долин есть и общий путь – море. Во–вторых, доказывает, что вы все–таки на этой земле не чужаки. Ваш клан давно в Камбрии обитает, но вы – десси, ирландцы. А вот я, или, скажем, Артуис ап Мейриг – исконные жители…

   – То есть, – продолжил за него Рис ап Ноуи, – бритты.

   И, словно самого неприятного имени было мало, прибавил:

   – Трусы и бездари, отдавшие свою землю саксам!

   Зал, словно получив команду, вспыхивает злым шумом. Каждый стол – и каждый по–своему.

   – Верно! – гремит север, – Мы – не бритты. Мы – камбрийцы! Вот я зимой четыре головы Хвикке взял… Да если бы каждый бритт артуровских времен взял по одной голове – никаких саксов на нашей земле б не осталось!

   – Зато я первый в их лагерь ворвался!

   – Ну, я–то на стене стояла… Зато муж! Он у меня скромный, сам не скажет, но даже не смотрит, что там с врагом после удара делается… Нет нужды… Хотите – щит кулаком проломит? Без всяких копий?

   – На заклад? Без заклада не то веселье!

   Щит не меч, в пиршественную залу вхож. И куда деваться ему, крепкому, беленому, когда его держат в восемь рук, чтоб не увернулся? Щепки летят! В бою все не так, удар редко приходится прямо, и ловкий часто берет верх над сильным…

   Чиновный стол превратился в мечту разведчика. Не крапивное семя, брызжа в ярости слюной, мелочный сор под ноги королям метет – филиды, живые архивы британских держав, выбрасывают крючки и зацепы. У Эмилия память покороче, но до пергамента он все донесет, не расплескает. И начнет медленную и верную работу, именно что крапивную – из крапивных веревок рыболовные сети делают!

   Врачи сварятся громко, выразительно и совершенно непонятно. Латынь Немайн знает, но названия хворей переменились, и все богатство сравнений и пожеланий благополучно ускользает даже от треугольных ушей.

   У бардов слова понятны и сильны, но через меру обильны. Песни перепевают и выворачивают, стихи разбирают построчно, пословно и посложно. И как ловко друг друга поносят: иная хула на соперника выглядит как славословие своему королю… и, увы, не только королю. Каждый второй рискнул восхвалить римскую императрицу. И каждый четвертый – великую сиду. Так старались угодить, что в красавице, умнице да богатырше сиду можно было узнать только по имени. Что древнюю, что – настоящую.

   Немайн патока приелась быстро. Повернула голову, брови сдвинула – не притихли, но дружно вернулись к славным королям, да друг к другу. Выходит, хорошо, что по Камбрии ходят сказки о бардах, вдруг седеющих от одного взгляда Неметоны… Может, не так уж плохо – быть древней сидой? Такой, которой все по плечу, и ума особого не надо, пока есть сила и пророческий дар. Сила, которая уже дрожит в мускулах, и дар, который требует обернуться к восточному столу, за которым вот–вот случится страшное.

   Стол ремесленников. Оружейники, самые почтенные из всех, хвалятся умением и бьются об заклад – и добро, не здесь, на пиру, будут плавить и ковать! Потом. Получится соревнование в мастерстве… что плохого? Тем более, мастер Лорн, которому действительно есть чем хвастаться, молча ухмыляется в усы. Умеет ждать, а не умел бы – не выплавил бы первый в этом мире булат. Это было в прошлом году, а в этом… А в этом он пока молчит, и правильно делает!

   Разве то, что все чаще звучит имя Немайн, как судьи, да все громче нарастает уверенное:

   – Она наша! И сидит верно…

   Да. Немайн сидит на восточной стороне королевского круга. И это плохо, потому что столы вот–вот начнут делить королей. Но это и вполовину не так плохо как то, что развели ювелиры и ткачи. Гильдии, женская наполовину и женская поголовно!

   Голоса громкие, иные с тем серебром, что любой гам прошьет навылет. Немайн мгновение назад жалела, что сестра–римлянка плохо понимает по–камбрийски – теперь радуется. На востоке нарастает стремительный, неизобретательный, но ох и злой бабий лай. Хмель выплеснул то, что камбрийки привыкли прятать за достоинством воительниц, кровью и жизнью отвечающих за единое слово.

   Начиналось с обычного – про руки, глаза да мозги, мол, такой не то, что уток сидовского станка – иглу костяную не доверить.

   Выскочило – лютое, древнее. Времен, когда женщина была слишком слаба и слишком плохо вооружена, чтобы быть в состоянии убить другую. Дикое. И – римское! Изо ртов льется самое грязное и самое страшное, что только можно измыслить для поношения другой женщины – той, что назначена быть опорой дому, мужу и детям, хребтом семьи.

   – Заткнись, порожний мех! Двоих мужей со света сжила – так и от третьего приплода нет… Тут не быки виноваты, коровенку надо под нож!

   – Кто б говорил! Для меня без венчания и солененькое не в радость, а ты, сука течная, за труса вышла, что от походов под кровать хоронится – в которой ты с ухажерами кувыркаешься… И я–то не вру, примета есть: двойня от одного мужчины не урождается! А ты по зиме как раз двойню…

   Немайн захотелось встать, пригрозить… Еще чуть – и перейдут грань, за которой неважно – действуют ли на пиру правила заезжего дома. Довольно одной вспомнить, что она не говорящий скот, а человек. Значит, воин, а всякий воин Камбрии знает слова, что на любом пиру, в важнейшем из заезжих домов не оставляют обидчику выхода и означают одно.

   Поединок.

   Не до победы, не до первой крови – до отрезанной головы побежденного!

   Впрочем, лишь мужчины ограничиваются головой. Женщинам мало убить соперницу. Их обычай требует опозорить убитую – задрать платье, отрезать груди… Трофеи. В языческие времена их хранили – вместе с головой.

   Немайн вспомнилась Анна. Теперь ученица, а когда–то чуть–чуть до взятия трофеев не дошло. Немайн скосила глаза вниз, на собственные прелести. Когда–то были бугорки, теперь холмы. Урок: иногда стоит меньше восторгаться чужим, которого себе не желаешь. А то можно и подарок получить. Трофей, который ни у кого отрезать не пришлось, но которым ученица и подруга гордится куда больше обладательницы.

   Если бы в поединке всегда побеждал правый… но какая правда может быть в пьяной перебранке?

   В рыжей голове мелькают варианты приказов. Свару можно прекратить… Но у гильдии есть глава. Лекарева Элейн. Славная женщина, с которой хорошо вести дела – и которая в состоянии держать в кулаке склочный длинноволосый народ.

   И это она спокойно произносит половину роковой формулы – ровно до места, где должно стоять имя вызванной! За столом – тишина.

   – Веселитесь, девочки, – голос ласков, взгляд холоден. – Веселитесь. Но каждая, кого я окликну по–имени до утра…

   Вот именно поэтому глава гильдии – она. Последняя женская дуэль случилась в Диведе почти два десятка лет назад – и кто, думаете, на ней победил? Деловая хватка, ловко подвешенный язык, хорошие связи – все это влияет на выбор. Но власть, не способная при нужде опереться на страх – власть только по имени.

   И все–таки самая опасная свара – за своим столом, за круглым. Короли не будут резать друг другу головы, ни прямо теперь, ни через неделю, на формальном поединке. Попросту – затаят.

   Вот принц Рис мертвой хваткой вцепился в короля кередигионского, и считает уже не коров, коз и овец – каждую потоптанную травинку, каждый потравленный колосок. Клидог чует засаду… но не может отказаться от почести – признать славу. Но вот – финал:

   – Так вы на соседей ходите оттого, что у вас флота нет. А флота у вас нет потому, что вы боитесь ирландцев!

   Враг, которого принц думал втоптать в землю, довольно улыбнулся.

   – Мы–то в состоянии защитить свой урожай и на земле. А вот вы… Плохо держитесь за землю, плохо. Ей, пожалуй, хозяин получше нужен.

   – Уж не ты ли?

   – Сказал бы я, что с ней лучше вашего управлюсь… Но – не буду. Обещал вести полки на север, и так тому и быть. Дивед мне не особо и нужен. Южная пятина Камбрии! Женская. Вот и прятаться вам, как малышне, за женские юбки. А будут они римлянки, сиды или жены Мерсийца – сами выбирайте!

   Рис замялся… но спор подхватила жена, Гваллен. Улыбнулась. Погладила округлый живот, укрытый складками расставленного платья.

   – Повеселил ты нас, сосед, – сказала. – Ох, и повеселил. Значит, ты не ирландцев, ты женских юбок боишься. Так может и мои сойдут? А то воительницы частенько в штанах…

   Рис захохотал. Так, что Анастасия обернулась! Так, что слезы вытирать пришлось. Потом резко смолк.