Текст книги "Зов Орианы. Книга первая. В паутине Экора. [СИ]"

Автор книги: Владимир Царицын

Соавторы: Елена Крестьянова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

  Иннокентий Иванович неуютно заёрзал в кресле, подозревая, что речь идёт об Иванове и Репине.

  – И знаете, что я там увидел?

  – Понятия не имею, – честно признался Рябов, но, спохватившись, добавил: – Голые тезисы, по-видимому?

  – Голые, – кивнул Млечин. – Только не тезисы, а бабы!

  "Да ну, не может быть, чтобы Иванов с Репиным занимались такими глупостями! – подумал Рябов. – Взрослые мужики, да и период воздержания у них уже закончился..."

  – Это не вам, Иннокентий Иванович, упрек, а куратору Фролову. Я с ним ещё проведу беседу по поводу этих... сексуально озабоченных близнецов! Как бишь их?..

  – Александр и Павел Журкины, – с готовностью подсказал Рябов, не сдерживая вздоха облегчения и довольной улыбки. Затем, спохватившись, поспешно спрятал улыбку в ладонь, сделав вид, что чешет нос.

  – Между прочим, вы напрасно радуетесь, Иннокентий Иванович, – заметил Станислав Александрович, от внимания которого не ускользнули ни выражение лица куратора, ни истинный смысл его жеста. – Ваши парни тоже не идеальные курсанты. Мало того, что слушают в пол-уха, так ещё позволяют себе переговариваться во время лекции. И это несмотря на то, что читает её сам Магистр!.. И не возражайте, сам видел – у Иванова такие же голые бабы на уме, только он их в голове, а не в конспектах рисует! А вот на занятиях по оперативной работе ваши сидят тихо, как мышки, и ловят каждое слово преподавателя. И конспекты по оперативке намного лучше и полнее, чем по НЭПу. Как вы это поясните?

  Рябов уже приготовился произнести одну из своих заготовленных на все случаи жизни фраз, которые не объясняли ничего, но эффективно разряжали обстановку, как вдруг Млечин задал неожиданный вопрос, пристально глядя ему в глаза:

  – Вы считаете допустимыми сексуальные отношения курсантов с сотрудницами учреждения, господин Куратор?

  Рябов выдержал строгий взгляд шефа и спокойно ответил:

  – Не вижу в этом никакой беды, господин Магистр. Курсанты – будущие работники нашего учреждения. Контракты с ними подписаны, а там, как вы помните, нет ни слова о каких-либо ограничениях сексуальной свободы. А всё, что не запрещено – то, как известно, разрешено. Иванов и Репин – здоровые крепкие парни, пусть себе сбрасывают накопившуюся сексуальную энергию. Для нас это только большой плюс – досуг курсантов определён, и вероятность того, что в результате избытка свободного времени в их головах возникнут дурные мысли, существенно уменьшается... Тем более что всё находится под моим контролем, господин Магистр, – после небольшой паузы добавил Иннокентий Иванович.

  – То есть, вы хотите сказать, что эти барышни – Мария Михайлова и Елизавета Скрипченко – делятся с вами некоторыми подробностями своих отношений с курсантами?

  – Я бы выразился иначе: докладывают мне о настроениях наших подопечных и о том, что они говорят и, самое главное – думают в минуты, когда самоконтроль ослаблен, а сознание раскрепощено.

  Млечин удивленно крякнул:

  – Вот даже как!.. Вы меня удивили, Иннокентий Иванович. Я и не знал, что Михайлова и Скрипченко – такого рода агентессы. Ни в их досье, ни в спецреестрах об этом ничего не сказано. Это вы их завербовали?.. Интересно – когда? И почему я об этом ничего не знаю?

  – Видите ли... – Рябов слегка замялся, решая, как оправдаться перед шефом. – По поводу Скрипченко я ещё только готовлю отчет. Собственно, вербовки как таковой не было. Когда по халатности Елизаветы произошёл тот самый неприятный инцидент, я просто провёл с ней беседу на тему лояльности и корпоративной этики. Девушка всё поняла и изъявила желание искупить вину. Причём совершенно бескорыстно.

  – Вы имеете в виду встречу Иванова и Репина со сбежавшим из изолятора Симагиным?.. Нарушение инструкции в таких вопросах недопустимо...

  – Конечно! Но насколько жёстко карается тот или иной проступок, решает руководство, – хитро улыбнулся Рябов.

  – Ну, вы и жук, Иннокентий Иванович! – не то похвалил Куратора Магистр, не то выразил свое недовольство. Помолчав, задумчиво произнес: – Да... кажется, слишком много мой предшественник отдал на откуп Кураторам. Зачастую излишняя самостоятельность вредна, а порой и преступна. Придётся менять старые порядки... – он покосился на зеркальную дверку бара, увидел себя в отражении, тряхнул головой и перешёл к делу. – Ладно, со Скрипченко понятно, ваш отчет по вербовке жду завтра. Ну, а Михайлова? Она тоже – "злостный" нарушитель инструкции?

  – Послужной список Марии Михайловой безупречен, – возразил Рябов. – За пять лет, в течение которых она работает в нашем отделе, я не слышал ни единого упрёка или замечания, брошенного кем-либо в адрес этой девушки.

  – Что ж вы из неё святую мученицу делаете? – хмыкнул Млечин.

  Рябов, пропустив мимо ушей реплику шефа, продолжил:

  – Два дня назад Михайлова пришла ко мне по личной инициативе и поставила в известность, что решила завязать роман с курсантом Репиным, и согласна давать информацию по любому интересующему меня вопросу.

  – Прямо так и сказала?

  – Прямо так. С Михайловой вообще всё непросто, господин Магистр. Как я уже говорил, она в команде более пяти лет. В администраторах недавно – всего около трёх месяцев. А до этого работала в группе по доставке рекрутов. Всегда считалась рейнджером очень высокой квалификации, да собственно и была такой. Без преувеличения могу сказать: едва ли не треть наших экорейнджеров – её крестники.

  – И что же произошло? Если она такая крутая оперативница, почему ушла с более интересной и высокооплачиваемой работы?

  – Три месяца назад Михайлова написала рапорт на имя Магистра ЭКОР, и её просьба была удовлетворена. Никому и ничего она объяснять не стала, а о чём они с бывшим Магистром толковали в этом самом кабинете, я знать не могу.

  – Вот как? Странно... Нет, не то, что вы не знаете подробностей, странно, что бывший Магистр вообще подписал её рапорт. Я, правда ещё не все дела работников успел досконально изучить... Кто был её Куратором, когда она пришла в ЭКОР?

  – Не знаю, – честно признался Рябов. – Михайлову мы не вербовали и не курировали, её вместе с отцом перевели из другого отделения, кажется, из Южно-Сахалинска. Она уже тогда была подготовленным специалистом.

  – Михайлова, Михайлова... – задумчиво пробормотал Млечин. – Говорите: с отцом из Южно-Сахалинска прибыли? А она не родственница какая-нибудь... – Магистр, не договорив, нахмурился и вопросительно взглянул на Рябова.

  – Так точно, Мария – дочь вашего предшественника, Георгия Фомича Канина. Приёмная дочь, – уточнил Куратор.

  – Ну, тогда всё ясно, – нахохлился Магистр. – Сегодня собирался отправлять в Центр отчёт о состоянии дел во вверенном мне отделении, кажется, придётся немного повременить. Надо дополнить его сведениями о творящихся здесь безобразиях и об этой... семейственности. И вообще, – добавил он, презрительно фыркнув, – следует тщательно разобраться – кто тут кем друг другу приходится, и кто с кем спит.

  – А надо ли? – рискнул заметить Рябов. – Несомненно, необходимо во всём разобраться, и я ни в коем случае не призываю вас пускать всё на самотёк. Но стоит ли спешить с докладом?

  – Не понял! Вы предлагаете умалчивать о том, что вытворял здесь мой предшественник?! Чего ради?

  – Не будем же мы уподобляться знаменитому королю, который всё на предков валил. Гены, мол, покойной тетушки играют, а сам я чистый-пушистый. Излишняя инициативность часто оборачивается против того, кто её проявил. Вы доложите наверх об имеющихся недостатках, о допущенных ранее нарушениях, и какова будет реакция высшего руководства? Скорее всего, сюда направят авторитетную комиссию, и поверьте, много чего интересного нароют – того, что мы с вами не заметили, пропустили. В таких случаях часто находят даже то, чего нет. И плохо от этого бывает только делу и сотрудникам, а хуже всего – руководителю. Думаете, Станислав Александрович, вам зачтется то, что вы не особенно давно возглавляете отделение?

  – Я лжецом никогда не был! – важно надул щеки Млечин, продолжая играть роль принципиального и дисциплинированного топ-менеджера, хотя уже начал понимать, что его подчиненный совершенно прав.

  – А кто говорит о лжи? Умолчание – не презренная ложь, а грамотный тактический ход. Тем более что после смерти Канина у нас уже была комиссия.

  – Да, я читал её отчеты, но так и не понял главного – кто виноват в том, что произошло, и какого рода эксперимент проводил Канин в тот злополучный день. Но я точно помню, что фамилия Михайловой в отчёте не упоминалась.

  – Думаю, виновных не найти, – покачал головой Рябов. – По поводу экспериментов Георгия Фомича я имею весьма общее представление. Насколько я знаю, была идея, что при очень кратковременном электрическом разряде высокого напряжения, типа молнии, человек приобретает необычные способности. Видимо, Канин пытался ускорить высвобождение экстрасенсорики таким способом, вместо длительных и порой неэффективных занятий в аудитории.

  – Да, я тоже что-то в этом роде слышал, – нарочито небрежно заметил Млечин. – И вы думаете, что такое возможно?

  – Процент брака поначалу будет высоким, – осторожно начал Рябов, – но если разряд подбирать индивидуально и провести большую серию экспериментов, то думаю, мы можем получить положительный результат...

  – Так в чем же дело?! Если есть возможность найти решение быстрого высвобождения скрытых возможностей, нужно двигаться в этом направлении, – неожиданно загорелся Млечин. – Тогда уровень и степень подготовки курсантов нашего отделения превзойдёт все ожидания!

  – Проблема в том, что для эксперимента подходят только добровольцы, и с набором определенных данных. Если процент брака высокий, то после нескольких таких случаев, как тот, что произошёл с Симагиным, среди курсантов просто не останется добровольцев.

  – Ладно, – поморщился Млечин, – мы ещё вернёмся к этому вопросу. – Но почему комиссия не отметила, что дочь работает в подчинении отца? У нас же запрещено родственникам работать вместе.

  – Мария не работала непосредственно у отца и имела к его работе косвенное отношение – она подбирала курсантов, в том числе, и тех, которые участвовали в эксперименте. Но после инцидента мне ясно дали понять, что Мария останется в ЭКОР, и её никто не смеет трогать, а тем более – допрашивать о случившемся. Так что мой вам совет – не стоит лишать себя манёвра. А недостатки в работе мы устраним самостоятельно, не ставя в известность вышестоящее начальство. Ведь в любом случае именно вам, Станислав Александрович, их искоренять придётся. Комиссия – что? Перевернёт здесь всё вверх дном и уедет. А по её итогам в отношении регионального отделения будут даны соответствующие рекомендации, пострадает наша репутация...

  Магистр крякнул и снова посмотрел в сторону бара. Вид у него был довольно растерянный. Он попытался напустить на лицо строгость и нахмурил брови. Получилось неважно – он стал похож на растерянного человека с нахмуренными бровями.

  – Зачем ставить себя под удар? – вкрадчиво продолжал Иннокентий Иванович, делая вид, что не замечает мимических экзерсисов шефа перед зеркалом. – Любую ситуацию можно использовать в своих интересах, надо только придумать, как это лучше сделать. У каждого человека имеется энное количество кнопочек, о существовании которых он зачастую даже не подозревает. И верёвочек, дёргая за которые можно управлять его действиями – тоже более чем достаточно.

  – Судя по всему, вы опытный кукловод, – покосился на Рябова Магистр. Тот пожал плечами и ответил:

  – Да, у меня большой опыт работы с людьми, и я всегда готов поделиться им с вами, господин Магистр.

  – Хотите примерить на себя сутану серого кардинала? – с издевкой спросил Млечин. – А может, вы и моему предшественнику помогали подобными советами?

  – Георгий Фомич не нуждался в моих советах – у него был непосредственный контакт с нулевыми.

  – А я, значит, нуждаюсь, – в голосе шефа прозвучал вызов.

  – Вы меня неверно поняли, Станислав Александрович. Вы – человек демократичный, – произнеся это льстивое, но необходимое в данной ситуации определение, Рябов улыбнулся, хотя ему очень хотелось поморщиться. – В отличие от Канина, вы с уважением относитесь к подчинённым, это сразу бросается в глаза. Лишь поэтому я осмелился предложить вам помощь. Канин, тот вообще не прислушивался к словам и мнениям сотрудников ЭКОРа, всегда поступал по-своему и часто вопреки здравому смыслу, за что и поплатился.

  – Вы мне советовали не валить на покойную тетю, а сами валите всё на покойного дядю, – ехидно усмехнулся Млечин и покачал головой: – Здесь видимо, так принято: пока у руля человек – все ему жопу лижут, а как с глаз долой – так сразу: тиран! деспот! самодур!.. Не советую вам шагать по трупам!

  Иннокентий Иванович даже оторопел от такой наглости. Минуту назад "молодой" Магистр сам предлагал все огрехи свалить на предшественника, а теперь упрекнул в этом его, Рябова.

  "Валит с больной головы на здоровую! Виртуоз! Такой по кадровой лестнице шагать будет – не споткнется, – подумал про себя Рябов. – Наверняка и про "отступничество" Канина осведомлен..."

  В последнее время Канин стал сомневаться в правильности дела, которому долгие годы служил верой и правдой. Об этом он незадолго до своей смерти намекнул Рябову в приватной беседе. И, по-видимому, не только ему, а кому-то ещё – тому, кому доверял. И этот кто-то донёс на шефа руководству российского филиала Центра, потому что присланная комиссия практически не интересовалась гибелью Канина и курсантов, следствие велось спустя рукава. Зато господа из Центра допрашивали всех, кто тесно работал и общался с погибшим Магистром, в том числе и Рябова, о настроениях работников и курсантов, о разговорах, о мыслях при проведении практических занятий по ЭСВ. И если бы не гибель во время эксперимента, неизвестно, как сложилась бы судьба бывшего шефа, да и самого Рябова тоже.

  – Во все времена служение своей стране означало самопожертвование. – Иннокентий Иванович всё-таки выдал свою коронную фразу, которая, как ему казалось, уводила от ответа на неприятный вопрос и ставила всё на свои места.

  – Согласен, – живо отозвался Магистр, – Давайте пока оставим в администраторах эту вашу... Михайлову. Пусть порезвятся с Репиным – должна же и у курсантов быть какая-то личная жизнь. Не проституток же им заказывать, в самом деле. Кстати, как часто они... ну, вы понимаете.

  – Люди они молодые, здоровые, – неопределенно ответил Рябов.

  – Вот-вот, – кивнул Млечин. – Вы лично будете мне ежедневно докладывать о том, как у них там всё... происходит, – Магистр похабно осклабился.

  – В смысле?

  – О чём разговаривают, нет ли какой крамолы, как намерены служить родине и мировой экологической революции... в-общем, всё, что заслуживает внимания.

  – Понятно. Буду докладывать.

  – Копии докладов в письменном виде, пожалуйста, – уточнил Млечин.

  "Еще бы, подстраховщик хренов! – озлобленно подумал Рябов, одновременно отгораживаясь умственным щитом от цепких зондов Магистра. – А принудительные функции-то у тебя ни к черту..."

  – И по поводу второй парочки, – продолжал Млечин. – Я дам Фролову указание – пусть под близнецов тоже кого-нибудь подложит, а то эти художества на эротические темы до добра не доведут. Думаю, кроме Михайловой и Скрипченко найдутся и другие сотрудницы, не менее преданные идеалам Всемирной революции.

  Магистр поднялся и направился к бару, по пути разглядывая своё отражение; остался доволен – к нему вернулась прежняя самоуверенность и надменность во взгляде. Рябов тоже встал, решив, что аудиенция закончена. Но Млечин, заметив движение, обернулся и жестом вернул его в кресло. Сам же достал из бара пузатую бутылку, плеснул в стакан чего-то нежно-золотистого. Памятуя о том, что Куратор не употребляет крепкие спиртные напитки, предлагать ему выпивку не стал.

  – Я вообще-то вот что хотел с вами обсудить, Иннокентий Иванович, – начал он, усевшись в кресло и сделав хороший глоток. – Сегодня пришла директива Центра...

  "Ага, – мысленно отметил Рябов, – всё-таки я был прав..."

  – Нам приказано, – продолжал Магистр, – провести массированное программирование определённых слоев населения во всех городах региона, которые входят в зону нашей ответственности. – Млечин испытующе посмотрел на Рябова. – Заметьте, не только в крупных, а вообще – во всех.

  – Массированное? Но... Простите, не понял, – Иннокентий Иванович тряхнул головой. – Речь идет о...

  – О бомжах, естественно. Конечно, было бы здорово всем россиянам прочистить мозги. Но мы, к сожалению, ещё не готовы к акции подобного масштаба... Итак, что вы скажете по поводу предстоящей работы, господин Куратор? Готовы ли ваши парни, в том числе новенькие, заняться настоящим делом? Особенно новенькие, хватит им уже на лекциях штаны протирать. Работа предстоит огромная, так что всех людей на неё бросим. Кстати, Михайлову тоже надо задействовать... Ну, что молчите?

  Иннокентий Иванович неуютно поёжился и не сразу ответил, собираясь с мыслями; Млечин по-своему расценил его молчание.

  – Не одобряю вашего пессимизма, господин Куратор, – покачал он головой. – Чем вам не нравится инициатива Центра? Не желаете двигаться вперёд? Вас, по-видимому, устраивает спокойная жизнь, а о том, что Всемирная революция не за горами, что она вот-вот грянет, вам об этом и подумать страшно... Или бывших друзей опасаетесь встретить?..

  – Господин Магистр, – мёртвым голосом произнёс Рябов, – ваши предположения не имеют под собой абсолютно никаких оснований. Да, я был бомжём, и данного факта своей биографии не скрыл, хотя, поверьте, сделать это было не сложно. Да, мне пришлось изрядно победствовать после того, как университет, в котором я трудился и возглавлял кафедру прикладной физики, был закрыт, а преподавателей выбросили на улицу без выходного пособия. Да, я потерял жилье благодаря сволочной натуре моей "драгоценной" супруги и предприимчивости её любовника. Да, я вынужден был скитаться по чердакам и подвалам, пока меня не встретил мой бывший однокашник и не привёл сюда, в ЭКОР... Моё бродяжничество продолжалось недолго, и было оно так давно, что я уже забыл о том времени. А порою мне кажется, что всё это происходило не со мной... За десять лет работы в отделении я прошёл путь от простого преподавателя до Куратора оперативных групп. Никто и никогда не мог упрекнуть меня в нерешительности и мягкости по отношению к расходному материалу. А мою преданность идеалам Всемирной революции не раз приводили в пример многим сотрудникам учреждения. Я не за страх, а за совесть служу нашему делу и страстно желаю перемен. Я – фанатик Всемирной революции!

  – Ваш фанатизм, между прочим, весьма неплохо оплачивается, – цинично заметил Млечин. Рябов криво усмехнулся, но отвечать на обидную реплику шефа не стал.

  – По поводу предстоящей работы, – сказал он, – могу вас заверить, что, будучи человеком исполнительным и дисциплинированным, выполнять все ваши указания буду неукоснительно.

  – Несмотря на то, что инициатива Центра вам явно не по нутру, – добавил за него Млечин.

  – Считаю эту акцию опасной.

  – Вот как! И в чём вы узрели опасность?

  – В появлении на улицах городов огромного количества людей, потерявших память.

  – Люди и раньше теряли память, – заметил Млечин, – полностью или частично. И в основном это результат нашей с вами деятельности, Иннокентий Иванович. Только за прошедшие с начала моего вступления в должность Магистра полтора месяца мы вывезли за пределы территории учреждения, если мне не изменяет память, двадцать пять или двадцать шесть зомби.

  – Не спорю, процент брака у нас довольно высокий. И, тем не менее, в масштабах региона это единицы, а после выполнения нами директивы Центра... я боюсь даже предполагать, чем всё обернётся.

  – Да ничем особым не обернётся программирование примитивных умишек этих так называемых людей, – беспечно махнул рукой Млечин. – Это же бомжи, у большинства из них с памятью и без нашего вмешательства не богато. Ну забудут ещё кое-что из своей никчёмной жизни, какая с того беда! Главное, чтобы их убогие умишки могли вовремя получить от нас телепатический сигнал на выполнение поставленной задачи. Никто из них жаловаться не побежит – их и слушать-то не будут! Тем более что у нас повсюду свои люди...

  Станислав Александрович сделал ещё один глоток и с тоской посмотрел в опустевший стакан; Рябов достал сигареты и вопросительно глянул на шефа.

  – Курите, – великодушно разрешил Млечин. – Я тоже, пожалуй, закурю... Не знаю, убедил ли я вас, но так или иначе, а выполнять указание руководства нам с вами придётся.

  Иннокентий Иванович пожал плечами:

  – Я уже сказал, господин Магистр, что буду неукоснительно выполнять ваши распоряжения... Разрешите вопрос?

  – Конечно.

  – Задание дано только нашему отделению?

  – Акция начнется через пять суток, и будет проходить одновременно во всех регионах. И не только в России – наши коллеги за рубежом также займутся своими фриганами...

  Выходя из кабинета Млечина, Рябов с неудовлетворением подумал:

  "Как бы в очередной раз не загубили великое дело наши Великие Магистры. Торопятся, опять торопятся... Ну разве можно спешить, когда решается судьба планеты!.."

  8.

  Группа, сформированная Куратором Рябовым, состояла из пяти человек. Двое новеньких – недоучившиеся курсанты Иванов и Репин, два экорейнджера из "стариков": первый – копия Шрека, только с нормальными ушами и обычным цветом кожи, звали верзилу Егором; второй – смуглый, невысокого роста, но крепкий и идеально (соразмерно росту) сложённый, то ли еврейчик, то ли кавказец по прозвищу Кастет. Имени своего Кастет не назвал.

  Пятым членом группы была Мария Михайлова – её Иннокентий Иванович назначил старшей...

  Илья немало удивился, когда Мария, одетая в чёрную форму экорейнджера, вошла в класс, где они с Андреем, Егором и Кастетом ожидали инструктора. Форма сидела на девушке безукоризненно и шла ей куда больше балахонистой униформы администратора.

  Егор вскочил, опрокинув кресло, на котором сидел, и, радостно пробасив: "Машка! Ты ли это?!", двинулся на Марию. Горящий взгляд гиганта и улыбка от уха до уха красноречиво говорили о его намерениях. Михайлова отступила на шаг и упреждающе выставила перед собой обе руки:

  – Стоять, Егор! Мои суставы только-только начали нормально функционировать после твоих медвежьих объятий.

  – Не поверишь, как я счастлив, что у тебя всё нормально с суставами и вообще, – осклабился гигант. Проигнорировав команду "стоять", он смял сомнительную преграду из двух тоненьких (на фоне его габаритов) женских ручек и крепко прижал старую знакомую к своей могучей груди. Послышался хруст суставов.

  – Ну вот, – простонала Мария, – началось.

  Репин тупо смотрел, как Егор тянется губами к щёчке Марии, а та вроде бы пытается увернуться, но, по-видимому, играет и скоро уступит силе и натиску.

  По логике вещей, Илья должен был как-то вмешаться. Хотя бы встать и, похлопав Шрека по плечу, сказать что-то типа: "Эй, парень, не смей тискать мою девушку". Однако он продолжал сидеть и смотреть на обнимающихся товарищей по оружию (а может, не только по оружию, и не только товарищей), и не знал, как ему к этому отнестись. Ревновать? Глупо. А ревновать к прошлому – занятие для мазохистов. Что было, то было, тебя там всё равно не было, это чужое прошлое. Да и имеет ли он право на ревность? Кто он Марии – всего лишь её прихоть. Пожалела нокаутированного спарринг-партнёра, пожалела-приласкала, переспала разок, потом ещё раз, потом ещё... Понравилось, наверное, во всяком случае, Илья надеялся, что это так. Но вместе с тем он отлично понимал, что связь их временная. Продолжение может быть, а может его и не быть. А что, если вот именно сейчас всё и закончилось?..

  Марии каким-то непостижимым образом удалось увернуться от поцелуя Шрека и даже высвободиться из его объятий. Егор обескуражено погладил лысый череп, но не обиделся – видимо, Мария отказывала не впервой. Сказал бодрым голосом:

  – Стало быть, снова в строй, радость моя? Я знал, что ты вернёшься: тебе – да в админах киснуть!

   Мария не ответила, одёрнула куртку и поправила съехавший на затылок берет. Оглядела сидящих рейнджеров, уголками губ улыбнулась Илье, Кастету кивнула как старому знакомому.

  – Будем считать процедуру приветствия законченной. Егор, вернись на место, подними кресло, сядь и слушай, – дождавшись, когда Шрек, пожав плечами, выполнит её приказ, она заложила руки за спину и сказала: – Сообщаю, парни: Кеша назначил меня старшей группы – прошу любить и слушаться. Инструктаж по отработке спецзадания буду проводить я.

  Иванов усмехнулся – не только они с Андреем называли господина Куратора Кешей. А Егор подскочил с кресла, снова опрокинув его, и гаркнул:

  – Ура, мужики! Нашим командиром будет лучший экорейнджер всех времён и народов!

  ...Был еще водитель передвижной лаборатории, замаскированной под большой реанимационный автомобиль – молчаливый крепыш-якут по имени Николай. Илье Николай не понравился, потому что постоянно прятал от собеседника взгляд тёмных раскосых глаз. Группа Михайловой контактировала с Доктором – лысоватым мужчиной мрачного вида лет пятидесяти. Почему его так называли, Илья поначалу не понял – ни белого халата, ни каких-либо иных причиндалов, указывающих на профессию врача, на нём не наблюдалось. Якут и Доктор не являлись членами их группы, а входили в объединенный отряд ЭКОР, действующий в юго-западном секторе Энска. Именно Доктор был центральной фигурой операции в этом секторе. Наверное, таких «докторов» было задействовано как минимум четверо – по одному на каждый из четырёх условных секторов города. А может быть и больше.

  Всего на юго-западе, помимо группы Михайловой, работало ещё пять групп. Задача, которую они выполняли, была до скуки простой и совершенно необременительной, если не принимать во внимание того, что работать приходилось по ночам. Информацию о бомжатниках поставляли сотрудники ЭКОРа, внедрённые в районные отделения полиции. Руководствуясь наводкой, экорейнджеры подъезжали на автомобиле типа автозак к местам ночлега бомжей и без лишних церемоний стаскивали бедолаг с их вшивых тюфяков и матрасов, выводили наружу и заталкивали в машину. Потом везли к месту расположения передвижной лаборатории и с рук на руки передавали Николаю, который тут же принимался по очереди заводить "пациентов" к Доктору. Дождавшись момента, когда все доставленные пройдут процедуру программирования, экорейнджеры снова грузили бомжей в машину и доставляли туда, откуда взяли. Времени на вынужденное безделье уходило не так много – минуты по три на каждого человека; технология программирования была доведена специалистами ЭКОРа до совершенства. А вот у якута Коли времени на перекур не было: едва уезжала одна группа, другая подвозила очередную партию "новеньких". Впрочем, Николай был некурящим.

  Территория, где происходило превращение бомжей в потенциальных зомби, готовых по первому зову (точнее, получив специальный телепатический сигнал) встать в первые ряды армии атакующей экологической революции, пойти туда, куда укажут, и убивать того, кого прикажут, и первыми же сложить головы, даже не осознав за что, была огорожена высоким деревянным забором. А слева от ворот висел огромный щит, на котором ярко горела красным трафаретная надпись: "Бесплатная вакцинация бездомных граждан".

  Все, кто проходили мимо и читали надпись, удовлетворенно кивали и говорили: "Слава богу! Дошли наконец-то у власти руки до этих разносчиков инфекции! Давно пора было их принудительно колоть почём зря, а то в городе заразы всякой развелось!". "А от чего колоть-то?" – спрашивал кто-нибудь. "Да какая разница!.."

  Возле щита собирались и пенсионеры, привлечённые словами "бесплатная вакцинация". Когда группа Михайловой привезла первую партию бомжей, какая-то юркая старушка дёрнула Иванова за рукав:

  – Сынок, – пропела она дребезжащим голоском. – А тут только уколы бесплатно раздают? Может, какие витамины или биодобавки пенсионерам получить можно?

  – Мать, шла бы ты отсюда подальше, – напрямик грубовато посоветовал Иванов. – Витаминов для бомжей не предусмотрено, для пенсионеров – тоже. У нас государственная политика ориентирована на омолаживание населения.

  – А может, мыло или вату? – не унималась старушка. – Вон, по телевизору показывали, что в Европе бесплатно контрацептивные средства раздают.

  – Какие, какие средства? – Андрей от удивления вытаращил глаза.

  – Презервативы, – пояснил приближенный к Доктору и, наверное, считающий себя наиболее продвинутым в вопросах медицины, якут Коля; он сидел на ступеньке реанимационного автомобиля и издали наблюдал за разговором экорейнджера и бабушки.

  Майор, мазнув взглядом по "умнику", повернулся к собеседнице и, стараясь придать строгости своему лицу, нахмурил брови. Сам же едва сдерживался, чтобы не расхохотаться:

  – Ты что, бабуль, впала в детство и снова в пубертатном периоде оказалась?

  – А? – часто заморгала старушка. – Ты, сынок, что-то шибко умное сказал, я и не поняла.

  Андрей уже было открыл рот, чтобы популярно растолковать ей значение данного термина, но тут подошёл старичок весьма неопрятного вида – на бомжа он ещё не тянул, но в алкаши записался как минимум лет двадцать тому назад – и, окатив беседовавших облаком алкогольно-чесночного амбре с лёгкой, но вполне отчётливой примесью фармакологии, спросил ожидаемо сиплым голосом:

  – А может лекарства какие имеются, на спиртовой основе, у которых срок годности вышел?

  Стоявший тут же Илья Репин, зажав нос, поспешно отпрянул от престарелого выпивохи. Андрей же только поморщился и решительно направился к прислоненной к забору метле. Но применить её по прямому назначению – то есть вымести "мусор" – он не успел. Порядок восстановил потерявший терпение Николай.

  – Не положено, – отрезал он, подойдя к старикам и строго посмотрев на них сквозь щёлки раскосых глаз. – Отойдите, граждане, подальше! СПИД или туберкулёз подцепить захотели?

  Стариков как ветром сдуло...

  Вернув запрограммированных бомжей на их подостывшие тюфяки, ехали к другому бомжатнику. За ночь каждая группа успевала сделать по пять-шесть челночных ходок.

  К середине ночи четвёртых суток, пустующие и аварийные, подлежащие сносу дома, брошенные производства, подвалы, теплотрассы и коллекторы – все объекты, значащиеся в списках полиции, были отработаны экорейнджерами. Количество бомжей, прошедших "обращение", сравнялось с официальными данными мэрии Энска. Точнее, даже немного превысила их. Ведь официальные данные – величина эмпирическая, в лучшем случае, не отражающая реального числа бездомных. Кто их переписывал, бомжей вонючих? Прикинул некий мелкий чиновник на глазок и родил цифру. А ее потом немного причесали, чтобы не была такой страшной. Пока проходила по кабинетам должностных лиц, уменьшилась вдвое-втрое и в виде отчёта легла на стол мэра.