Текст книги "Трясина.Год Тысячный ч.1-2 (СИ)"

Автор книги: Влада Гуринович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Уходя, Илария оставила начальнице приюта горсть монет – 'за беспокойство'. Так было принято. У неё оставались ещё деньги. Немного. Долго не протянуть. Что делать дальше, Илария не знала. Идти ей было некуда. Все её родственники давным-давно в могиле. В обитель она тоже не вернётся. Там игуменья, которая убивает детей. Пожалуй, самым правильным сейчас было бы умереть. Броситься в реку с высокого моста. Или тихо удавиться где-нибудь в боковушке. Но сначала нужно поесть. У неё второй день маковой росинки во рту нет. И не спала она уже несколько ночей подряд. Да, первым делом поесть и поспать. А там и умереть можно.

Илария остановилась в местной гостиничке – недорогой, но довольно сносной. Услужливая горничная провела её в комнату наверху. Там пахло деревом, свечным воском и свежим накрахмаленным бельём. На полированном ночном столике лежала пухлая книжица в кожаной обложке: 'Реченья Праведников'. На стене, оклеенной серебристо-голубыми обоями, красовалось выцветшее прямоугольное пятно – наверное, совсем недавно тут висел портрет Императора Сильвирия. Почил Император, убрали портрет. Скоро повесят новый. Нетрудно догадаться, чей. На этот портрет придётся извести уйму белил – всё должно быть, как в жизни... Илария велела принести ей в комнату обед – отварное мясо, горячий хлеб, запечённые овощи и красное вино, разбавленное родниковой водой. Надо поесть напоследок как следует. Отпустив горничную, Илария сбросила башмаки и, не раздеваясь, улеглась на кровать. Глаза её закрылись сами собой. Кошка-Дрёма, добрый косматый зверь из старинной сказки, подкралась неслышно, опустила тяжёлую мягкую лапу на веки. Усни. Усни. Умри...

– Игуменья сунула мне в руки ребёнка, отче. Мне показалось вначале, что это просто кукла. Восковая кукла, завёрнутая в обрывок порфирового плаща. Её опоили красавкой, чтобы она не кричала. Я стояла там и всё видела. Вошёл палач, и солдаты с ним. В жаровне были раскалённые прутья. Ковёр был залит кровью, и на него падали угли из жаровни...

– Сдался тебе тот ковёр. У игуменьи ковров этих полный короб. Не обеднеет.

Шаман кладёт её безвольную руку поверх одеяла. Поднимается со скамейки, придвинутой к изголовью постели. Сейчас уйдёт. Постойте, отче, я ещё не всё сказала!..

– Она явилась мне тогда во сне, отче.

– Эгли, – произносит он спокойно. – Её зовут Эгли. Белая Волхва.

– Она мне сказала – не бойся. В Семгалене, в Северной Топи, Грёзу свою найдёшь.

– Ты нашла свою Грёзу, Илария.

– Но мне нужен лишь исповедник!

Шаман молчит, покачивая головой. Потом говорит, улыбаясь:

– Скоро, Илария, скоро. Исповедник уже в пути. Он будет тут со дня на день. Я говорю.

– Я дождусь, отче. Дождусь, – отвечает она еле слышно.

Шаман уходит. Две гончие Аннвинн лежат у порога и глядят на неё глазами праотцев.

Асмень – Гость

Плотина у двух водяных мельниц была едва ли не самым гиблым местом в Асмени. Река Немирка несла свои воды вдоль городских скотобоен, бань, мясных и рыбных рынков, ночлежных домов, кожевенных мастерских и винокурен, вбирая в себя всю грязь и нечистоты большого города – одного из самых крупных в провинции. Всё это непотребство оседало на дне рукотворной запруды, разлагаясь и отравляя миазмами близлежащие кварталы. Вода в запруде была сернисто-мутной, как в омутах Преисподней, а у самой плотины нечистые потоки завихрялись в бурлящие водовороты, закипая буроватой пеной.

В ту позднюю осень вода в запруде отсутствовала. На плотине велись ремонтные работы, и градоначальником велено было воду до времени спустить. Оголённое русло вид имело удручающий. Дно реки было скрыто под толстым слоем коричневого ила и пирамидами отбросов, сизых ракушек и гниющих водорослей. Среди лужиц застоявшейся воды пучилась туша утонувшей то ли коровы, то ли лошади. От русла реки тянуло затхлой сыростью, как из погреба.

На набережной, облокотившись о парапет, стоял относительно молодой ещё человек в сером пальто, перешитом из солдатской шинели, и посеревшем вязаном шарфе, обёрнутом вокруг шеи. В сгущающихся сумерках его понурую фигуру можно было принять за привидение – неупокоенную душу какого-нибудь поэта-неудачника или несчастливого влюблённого, закончившего свои дни в мутных водах Немирки и обречённого вечно бродить по её болотистым берегам. Впрочем, папироса-самокрутка, что тлела и дымилась в его пальцах, однозначно указывала на принадлежность к роду людей, а не призраков. Да и не те сейчас обстоятельства, чтобы бросаться в омут головой. Сказать по правде, он задумывался о таком исходе, причём не раз, но – ещё не время. А вот парочку-другую мерзавцев он бы сейчас притопил, своими руками. Вполне определённых мерзавцев. Он знает их всех по именам. «Будь он неладен!..» – процедил сквозь зубы молодой человек и поднёс самокрутку к губам. Сделав медленную, глубокую затяжку, он на пару секунд задержал дым в лёгких. Выдохнул. Дымок самокрутки был смолисто-пряный. Огонёк самокрутки помаргивал в промозглой тьме, словно чёртово око.

За рекой на центральной улице один за другим зажигались фонари. На мосту над плотиной грохотали конные повозки и самоходные экипажи, по тротуару вдоль кованой ограды чинно прохаживались горожане. Все как один разодетые и расфранченные, идут с важным видом, будто на коронацию нового императора... Или на его же похороны... В последнее время народ в провинции веселится безудержно и с каким-то надрывом, будто каждый раз – последний. Новости способствуют. Молниеносная война, которая длилась всего сутки, закончилась перемирием – позорным для Дуумвирата и триумфальным для Августы. Спорные территории отошли к Ромейской Империи. Но затишье было недолгим. Дуумвират просто собирался с силами. Точнее, с мыслями. Король Антраума – в Дуумвирате он всем заправляет – долго раскачивался, и наконец принял решение. И теперь воздушные корабли Дуумвирата громят приграничные города Ромеи. Города Северной Провинции, чтоб быть точным. Войска Августы отступают, оставляя за собой целые мили выжженной земли. Обычная тактика – ни себе, ни врагу. С северо-запада вглубь Империи идут вагоны с беженцами. По Вещателю об этом не говорят, но всем известно – слухами земля полнится, – что по тем вагонам начала гулять морова язва. Беженцев везут в грязи и скученности, врачей и санитарных надзирателей на всех не хватает, и вот результат. Многие умирают в дороге, их хоронят в неглубоких могилах вдоль рельсов. Тела умерших не сжигают и не забрасывают известью, как полагается, а это значит, что зараза ползёт дальше... Впрочем, Севаст говорит, что к весне всё закончится. Договорённость уже есть. Вариант, который устроит всех. Ромейская Империя никогда ещё не воевала с Эвероном и Антраумом. Дуумвират тоже не желает портить отношения с Советом Смотрителей. А если в Цитадели окопались негодяи и безумцы, значит, их нужно подвинуть. И Северная Провинция как разменная монета...

Молодой человек извлёк из кармана пальто хронометр, поднёс его к глазам и стал всматриваться в циферблат, пытаясь разглядеть в темноте положение стрелок. С началом боевых действий в провинции ввели комендантский час. А ещё местные до смерти боятся мобилизации. Всё надеются, что воевать будет регулярная армия, а они отсидятся под юбками своих благоверных. Впрочем, чего ещё от них ожидать? Земля тут гнилая, и воздух с гнильцой, и народец здешний под стать – гниловатый... Спрятав хронометр, молодой человек с омерзением взглянул на зловонное русло, затем перевёл взгляд на противоположный берег, где в сумерках виднелись очертания водяной мельницы и складских помещений. Сделав последнюю затяжку, он швырнул папиросу через парапет – описав в воздухе красноватую дугу, окурок шлёпнулся в ил и зашипел. Повторив вполголоса: «Будь он неладен!», молодой человек сунул руки в карманы пальто и двинулся в сторону главной улицы

Очутившись на мосту, он остановил открытую повозку, в которую была запряжена худоватая рыжая кобылка.

– В Ксайлахскую Слободку вези, – сказал молодой человек, запрыгнув в экипаж.

Извозчик ухмыльнулся и пробурчал себе в бороду что-то сальное. Очевидно, ему не раз приходилось возить в Ксайлахскую Слободку господ, у которых с наступлением сумерек внезапно пробуждался живейший интерес к быту и нравам местных поселенцев – потомков диких лучников из ксайлахских степей, что некогда состояли на службе в королевском войске Семгалена. Всем, однако, известно, что в Ксайлахской Слободке развлечений особых нет – вина тут не пьют и трактиров не держат, а ксайлахские чайные, где подают чёрный, как дёготь, степной чай и хрустящие медовые лепешки, почтенных господ не интересуют. Господа на самом деле стремятся в некий квартал, расположенный по соседству, где можно провести ночь в компании весёлых девиц, а также за умеренную цену приобрести контрабандный спиритус и кое-что ещё.

Не переставая ухмыляться, извозчик отвернулся и хлестнул кобылку. Колёса экипажа загрохотали по мостовой. Молодой человек сидел, устало откинувшись на скамье. После выкуренной самокрутки в голове слегка шумело. Очевидно, зелье начинало действовать – по стенам каменных зданий с обеих сторон улицы побежали пляшущие черти, похожие на чинуш из Гражданского Надзора, а вокруг уличных фонарей появились радужные ореолы. Ощущение было приятным. Наверное, так чувствуют себя местные после стакана червивки. Когда волею судеб его впервые занесло в эту глушь, он ошеломлён был тем, насколько сильно пили здешние. Прожив здесь два года, он перестал удивляться. Наместник так зажал тиски, что даже в Царьгороде сейчас свободы побольше, чем в Северной Провинции. Терпеть такое можно разве только с пьяных глаз. Впрочем, Наместнику уже недолго осталось, и его покровительнице тоже. Августа пришла к власти через дворцовый переворот, им же её правление и закончится. Хотя чёрт с ней, с политикой. Надоело.

– Слободка, Вашблагородие! – объявил извозчик. – Приехали.

Улочка у Ксайлахской Слободки не шла ни в какое сравнение с весёлыми кварталами Царьгорода. Нарумяненные девицы, которые выглядывали из освещённых окон, стояли на порогах домов и прохаживались вдоль вымощенной досками улицы, не пробуждали в нём никаких чувств. В своих ярких платьях и цветастых платках с кистями они напоминали ему ярмарочных ряженых. Он лишь отворачивался и ускорял шаг, когда какая-нибудь из них пыталась с ним заговорить.

Миновав улицу, молодой человек свернул в тёмный переулок, перепрыгнул через глубокую выбоину, заполненную чёрной, подёрнутой ледяной коркой водой, и оказался перед двухэтажным особняком. Местные завсегдатаи называли его «Басурманская хатка». В точку. Дома в таком стиле строят в Эвероне и Антрауме, с которыми Империя нынче воюет – черепичная крыша, выбеленные стены, чёрные балки и повсюду глиняные горшки с красными геранями. «Басурмане любят герани,» – подумал молодой человек – «А в Цитадели асфодели». Он хихикнул. И тут же добавил про себя: «Чёртово зелье!»

Над крыльцом с высокими ступенями горел газовый фонарь, а вывеска, увитая пожухлым по осени плющом, гласила: «У Лилеи». Из распахнутой двери на улицу струился свет, слышался гул голосов, смех и звуки музыки. На крыльце под вывеской стояла госпожа Лилея собственной персоной – немного перезрелая, но всё ещё привлекательная блондинка с глазами фиалкового цвета. На ней было довольно элегантное платье из фиалкового – под цвет глаз – атласа с кружевным корсажем, туго зашнурованным в талии. В руке, затянутой в сетчатую перчатку, госпожа держала изящную курительную трубочку с янтарным мундштуком. Волосы её, уложенные в сложную причёску, венчал бутон белой лилии. Госпожа никогда не появлялась перед клиентами без цветка лилии в волосах – то был ее отличительный знак. Те, в свою очередь, ценили это своеобразное чувство юмора, ласково называя госпожу «самой порочной невинницей города».

«Басурманская хатка» госпожи Лилеи выгодно отличалась от других весёлых домов Асменя. В юности, когда граница была ещё не на замке, она много путешествовала по странам Дуумвирата и Братства, где и сложились её вкусы и пристрастия. Одевалась она исключительно по эверонской моде, и от своих подопечных требовала того же. Цветастые шали и сарафаны были под строжайшим запретом. Её девочки щеголяли в корсетах, пышных муслиновых юбочках и шёлковых платьях «с обручами». Расценки у госпожи Лилеи были несколько выше, чем у её конкуренток из «Зачарованной Долины» или «Сенполии Сорекс», однако на нехватку клиентов она никогда не жаловалась.

– Здравствуй, Цветок Невинности, – сказал молодой человек немного развязно.

Госпожа почувствовала, как сердце её подпрыгнуло, затрепетав под самым горлом, а потом скатилась куда-то в туфельки на высоких каблуках. Однако внешне её взволнованность никак не себя не проявила. Улыбнувшись, она кокетливо прикусила янтарный мундштук и промурлыкала:

– Здравствуй, Вэл Йорхос. Давненько тебя не видала.

Лемар – Квестор

– Чума на этот город!

Фраза, что называется, повисла в воздухе – а впрочем, человек, её произнёсший, ни к кому и не обращался. В гостиничном номере он был один. Юстин Варда – такое имя значилось в его удостоверении Квестора – полулежал в медной ванне, свесив руку через край и уставившись на собственное колено, возвышавшееся над поверхностью воды. На бортах ванны таяла, шипя, мыльная пена, в маленьких жаровнях на треножниках, расставленных по углам ванной комнаты, курились благовония. Квестор откинул со лба мокрые волосы и протянул руку к стеклянному столику на кованой ножке, стоящему возле ванны. Нашарив на столешнице кисет и листы тонкой прозрачной бумаги, он неторопливо свернул самокрутку и, чиркнув серной спичкой, раскурил первую за этот день порцию юклы.

Смолисто-пряный дымок поднимался к потолку, смешиваясь с ароматами сандала и мирры. Квестор стремился вести строгий учёт количеству юклы, выкуренной за день. Злоупотребление зельем могло привести к неприятным последствиям вроде дрожи в пальцах и грёз наяву, но употребляемое в разумных количествах, оно проясняло мысли и успокаивало нервы. Это было именно то, в чём так нуждался сейчас Квестор – ясное течение мысли и душевное спокойствие.

Он почувствовал нарастающее раздражение, едва ступив за ворота города. Это был даже не Асмень, центральный город Дольних Земель, в котором присутствовали некоторые зачатки цивилизации. Это был насквозь провинциальный Лемар, где в большинстве домов не было водопровода, а по улицам бродили волы и яки, запряжённые в телеги. Впрочем, даже Вильск, считавшийся столицей провинции, по сравнению с Царьгородом казался медвежьим углом. Несмотря даже на то, что в каменных домах Вильска имелся водопровод с горячей водой и газовое освещение, а кое-где были даже автоматические подъемники для господ, которым лень взбираться по лестнице на своих двоих. По столичным улицам носились двухместные и четырехместные машины-"псиллы" и лёгкие экипажи, запряжённые благородными скакунами, а тягловых яков не было и в помине, но всё равно – село селом. Провинция.

Откомандировывая Квестора во Всесвятский гарнизон, начальник конторы предупредил его об общей отсталости северного приморья и соответственно, отсутствии должного уровня комфорта. Квестор принял это известие стоически, отметив про себя, что он имеет всё же право на элементарные удобства. В частности, на горячую ванну, подогретое вино и тёплые полотенца после утомительной дороги.

Уже по пути в Дольние Земли Квестор принял решение, что во Всесвятском гарнизоне он не появится. Ему ничуть не улыбалось провести сутки, а то и больше, в компании солдатни и неотёсанного офицерья. К тому же в казармах нет никаких удобств, кроме жёстких коек и бетонных душевых, в которых наверняка не будет горячей воды. Квестор решил направиться прямиком в Лемар, расположенный всего в нескольких милях от Всесвятска. В Лемаре, по крайней мере, найдутся приличные гостиницы. Ну а солдатам не составит труда доставить пленного в город, благо «псиллы» в гарнизоне имелись.

Дорога в Дольние Земли оказалась не столько утомительной, сколько унылой. Квестор сидел, откинувшись в мягком кресле крылатой машины-птерикса, и рассеянно смотрел сквозь застеклённый борт. Серебристое крыло за бортом машины слегка подрагивало, рассекая встречный ветер. Внизу проплывали тёмные массивы лесов, пустынные поля, кое-где уже припорошенные снегом, и свинцово-серые ленты рек. Юстин Варда был чистокровным ромейцем – уроженцем Царьгорода. Щедрое солнце Ромеи окрасило его высокие скулы в благородный бронзоватый оттенок. Аристократичные черты его лица оттеняла щёгольская бородка, а угольно-чёрные волосы были гладко зачёсаны и умащены ароматическим воском. Это было одним из главнейших правил его жизни – выглядеть прилично при любых обстоятельствах. Некоторые ромейцы, по долгу службы оказавшиеся в этой дыре, начинали пренебрегать своей внешностью, а иные опускались даже до того, что принимались гладко выбривать себе лица и обрезать волосы, на манер аборигенов. А кое-кто будто бы даже путался с местными зеленщицами и трактирными подавальщицами. Наговоры, скорее всего. Но что правда, то правда – семгальские девицы частенько заглядывались на ромейских мужчин. Не удивительно. Здешних лапотников Господь Вышний обделил многим, и красотой в том числе...

Квестор отвернулся от окна и взглянул на пилота, сидевшего по левую руку от него. Пилот был семгальцем – из тех, кто прошёл военную школу и довольно сносно владел Высоким Языком Империи. Квестор не испытывал особого доверия к этим дикарям, даже к тем, кто присягнул Августе. Но, по крайней мере, пилот был не из этих белёсых приморцев, и не из желтоволосых лесовиков Сумерязи. Тёмные волосы и глаза выдавали в нём уроженца Разлога-Срединных Равнин. Представители этой народности внешне чем-то напоминали ромейцев и видом своим не так оскорбляли его чувство прекрасного.

– Это правда, что приморцы закапывают молоко в навоз, чтобы изготовить сыр? – спросил Квестор на языке Империи.

– Не совсем так, Ваша Честь, – ответил пилот. На ромейском он говорил почти без акцента. – Они берут густую сметану и заворачивают ее в несколько слоёв специального холста. После свёрток опускают в яму с чернозёмом и придавливают его камнем. Через некоторое время в земле вызревает нежнейший белоснежный сыр, своим вкусом не уступающий лучшим ромейским...

– Будь добр, прекрати! – сказал Квестор и прижал к губам батистовый носовой платок, будто борясь с приступом тошноты.

Пилот пожал плечами.

– Тут дело вкуса, Ваша Честь. Возможно, изысканный ромейский сыр с благородной чёрной плесенью нашим приморцам показался бы чем-то отвратительным.

– Дикари, – проговорил Квестор.

Разговор с пилотом окончательно испортил ему настроение, которое и до этого было неважным. Чтобы отвлечься, Квестор извлёк из дорожного кейса папку, обтянутую тиснёной кожей, и принялся перечитывать отчёт.

Стычка между отрядом повстанцев и солдатами Всесвятского гарнизона была непродолжительной. После короткой, но ожесточённой перестрелки сопротивление мятежников было сломлено, и они пустились в беспорядочное бегство. Повстанцы отступали в страшной спешке, не успев даже забрать тела убитых. А убитых было немало: солдаты насчитали больше дюжины тел. Впрочем, среди мертвецов затесался один живой, к тому же вооружённый. При приближении неприятеля он открыл беспорядочный огонь из винтовки и успел даже ранить двоих, прежде чем его оглушили прикладом. Сейчас пленник находился в гарнизоне.

С рядовыми преступниками – карманниками, 'резниками', дебоширами и прочими – местные власти справлялись своими силами. Однако по указу Наместника пленных мятежников надлежало отправлять в столицу, где ими занимался лично начальник службы безопасности. В этом, собственно, и состояла миссия Квестора – допросить пленного, составить отчёт, а после отконвоировать мятежника в Вильск. Эта возня с повстанцами Квестору уже порядком надоела. Чудить они начали ещё прошлой зимой, а к лету вконец распоясались, лезли чуть ли не из-под каждого куста. Сейчас, правда, притихли. Многие вожаки распустили свои отряды на зимовку, а тех, кто остался, Наместник гоняет по лесам, как драных шавок. Офицеры рапортуют об успешных боях в Дольних Землях и Разлоге. Сумерязь, южная область провинции, уже полностью зачищена. Возможно, к весне всё и закончится. Главное, не дать повстанцам спеться с эверонцами. Мятежи в провинциях Дуумвирату на руку, конечно.

Когда внизу показались смотровые вышки и казармы гарнизона, пилот пошел на снижение.

– Отставить! – рявкнул Квестор. – Разворачивай в Лемар.

– Но Ваша Честь...

– Это приказ.

– Слушаюсь, – коротко ответил пилот и повернул рычаг управления.

Крылатая машина, описав круг над казармами, взяла курс на Лемар.

***

Квестор сделал последнюю затяжку и медленно растёр окурок о поверхность стеклянного столика. От юклы и благовоний его слегка развезло.

– Чума на этот город, – повторил он и, сделав над собой усилие, выбрался из ванны.

Завернувшись в полотенце, он двинулся к вешалке-стойке, на которой висели его чёрная униформа Соглядатая и зимняя шинель с серебряными нашивками.

Городская тюрьма находилась через одну улицу от гостиницы, в которой остановился Квестор. Начальник тюрьмы, невзрачный человечишка с бесцветными редеющими волосами, выбежал ему навстречу и изогнулся в полупоклоне, ожидая распоряжений.

– Сколько у вас заключённых, помимо мятежника? – спросил Квестор на семгальском языке.

Это варварское наречие он искренне ненавидел. После каждой фразы, произнесённой на семгальском, ему хотелось прополоскать рот водой. Но чем дальше от столицы, тем хуже местные владели ромейским, так что Квестор вынужден был перейти на привычный им диалект.

– Трое, Ваша Честь, – с готовностью ответил начальник тюрьмы, – Двое за неуплату налогов, один подозревается в мошенничестве. Он продавал горожанам засушенные хвосты болотных бобров. Измельчённые в порошок и смешанные с винным уксусом, они якобы помогают при мужском...

– Эти подробности меня не интересуют, – оборвал его Квестор.

Начальник тюрьмы испуганно пождал губы.

– Где задержанный?

Начальник тюрьмы засуетился.

– В допросной, Ваша Честь. Извольте проследовать за мной.

В допросной, тесной комнатке с крошеным зарешёченным окошком под самым потолком, царил полумрак. Из мебели тут была пара стульев, узкая скамья и стол, на котором стояла карбидная лампа. Во время допросов резкий, ослепляющий свет лампы направляли в лицо задержанным, дабы сломить их волю и внушить чувство незащищённости. У двери застыл навытяжку вооруженный солдат-ромеец.

Пленник сидел на скамье, низко опустив голову и упершись ладонями в колени. На нём была поношенная меховая куртка явно с чужого плеча и армейские ботинки, уже изрядно стоптанные. Обычный вид для мятежника. Отребье, не могут даже пошить себе приличную униформу, подумал Квестор. И вооружены кто чем. Некоторые лезут в бой чуть ли не с дубинками. Как те дикари, что жили на Континенте до Года Всесожжения, если верить хронистам. На что вообще они рассчитывают, эти повстанцы? Думают напугать Августу, показав ей дуло двустволки? Кретины... Квестор перевёл взгляд на стол, на котором были разложены конфискованные у пленника вещи: пара шнурков (сняли с ботинок), армейский нож, сумка с патронами, винтовка, и...

– Интересно, – пробормотал Квестор и указательным пальцем правой руки, затянутой в перчатку, подцепил со стола тонкую серебряную цепочку.

На конце цепочки покачивалась маленькая продолговатая капсула-фиал. В таких капсулах обычно хранят атропос. Этот смертельный яд использует только служба безопасности, простым смертным он, как правило, недоступен.

– Откуда это у тебя? – спросил Квестор на ромейском.

Молчание. Не понимает, что ли? Явно из какой-нибудь глуши, там языка Империи до сих пор почти не знают.

– Я спрашиваю, капсулу где взял, висельник? – повторил он, перейдя на семгальский.

– Это было при задержанном, Ваша Честь, – вмешался начальник тюрьмы. – Он стрелял по военным, зажав капсулу в зубах. Это, наверное, новый обычай у мятежников – носить при себе капсулы с атропосом, чтоб, значит, не сдаваться в плен живыми...

– Подарок любимой, – сказал пленник, не поднимая головы.

– Остроумно, – Квестор скривил губы в улыбке и аккуратно положил капсулу на стол.

Конторских завалили, не иначе, размышлял он, глядя на пленника. И обобрали тела. Падальщики. Жаль, жаль, что Наместник требует доставлять их в столицу живыми. Будь его воля....

– Имя? – спросил Квестор.

– Злыдзень, – сказал задержанный, по-прежнему, как показалось Квестору, глядя в пол.

Квестор шумно вздохнул и потёр переносицу кончиками пальцев.

– Полагаю, этот ответ неверный. Попробуем ещё раз.

Он подошёл к пленнику и, ухватив его за волосы, рванул вверх.

– Имя! – рявкнул Квестор, и вдруг отшатнулся.

На него уставилось застывшее, безжизненное лицо с двумя пустыми впадинами вместо глаз. Квестор успел разглядеть воспалённые веки и белёсые рубцы у переносицы, будто следы от калёного железа. Потом он рефлекторно отвёл взгляд, чувствуя приступ тошноты.

Юстин Варда всегда испытывал неприязнь к разного рода увечным и юродивым. Каждый раз, завидев на улице какого-нибудь калеку-попрошайку, он отводил глаза и спешил перейти на противоположную сторону. Вполне естественная реакция здорового человека на телесную немощь и уродство... Крысёныш об этом, конечно же, знал, и намеренно не предупредил. Даже словом не обмолвился, кого именно придётся допрашивать. Сознательно совершённая подлость. Небось, смеётся сейчас. Крысёныш. Алех Валога. В своё время Квестор чуть было не подал рапорт об отставке, узнав, что Валога назначен на должность Доместика Феми. Туземец, гражданин второй категории. Ничтожество, выскочка и ненавистник ромейцев. Когда-нибудь Юстин Варда всё же выскажет Валоге всё, что о нём думает. А после он швырнёт заявление об уходе прямо в его крысиную физиономию. По-хорошему, так следовало бы поступить с самого начала, вместо того, чтобы терпеть унижения от этого семгальца... Алех Валога, однако, сейчас был далеко, и Квестор обрушил свой гнев на начальника тюрьмы.

– Почему не предупредили?! – взревел он, переходя на язык Империи.

– Но...Ваша Честь... – залепетал по-ромейски начальник тюрьмы. Языком Империи он владел из рук вон плохо, и сейчас мучительно морщил лоб, пытаясь подобрать слова.

– Доместик тоже хорош! – бушевал Квестор. – Потребую с него двойные премиальные. Я нанимался в эту контору не для того, чтоб возиться с калеками и умалишенными!

– Виноват, Ваше Благородие. Обещаю исправиться, – тихо сказал пленник.

Квестор замолчал на полуслове и с недоумением уставился на мятежника. Тот говорил на ромейском. Порченом, правда, с сильным акцентом, но всё же. Совладав с гневом, Квестор отмахнулся от лепетавшего что-то начальника тюрьмы и шагнул к пленнику. Взяв один из стульев, Квестор уселся перед ним так, чтобы их лица находились на одном уровне.

– Значит, по-нашему ты понимаешь, – сказал Квестор на языке Империи. – И стало быть, осознаёшь, где сейчас находишься. В твоих же интересах с нами сотрудничать, иначе мы вынуждены будем прибегнуть...

– А мне есть что терять? – перебил его слепец. Квестор готов был поклясться, что он ухмыляется. Так-так. Скоморошничать вздумал? Напрасно. Квестор по привычке бросил взгляд на карбидную лампу, покачал головой, мысленно назвав себя болваном, и снова повернулся к пленнику

– Послушай-ка, любезный, – сказал Квестор, стараясь, чтобы голос его звучал ровно, – Взять с тебя и вправду особо нечего. А вот язык тебе можно подрезать. Да, да. Полевым хирургом я хоть и не служил, но со скальпелем управляюсь неплохо. И пальцы. На обеих руках. Знаешь, что бывает, если заложить их в дверной зазор? Дверь здесь железная, кстати. А после мы, так и быть, отпустим тебя. Возможно, ты отыщешь дорогу к лагерю мятежников, в чём я, однако, сомневаюсь. Учитывая, что перед тобой агент Тайной Канцелярии, ты должен осознавать, что это не пустая угроза.

Слепец ничего не ответил, но Квестор видел, как он вжался в стену, и его бескровное лицо побелело ещё сильнее. Осознал, похоже. Квестор удовлетворенно усмехнулся.

– Имя? – повторил он свой вопрос.

– Ян... Семишка... – ответил тот, запинаясь.

– Уже лучше, – сказал Квестор и подал знак начальнику тюрьмы. Тот заметался. Выхватив лист бумаги из ящика стола и перо-самописец из нагрудного кармана, он принялся лихорадочно записывать. Начальнику тюрьмы негоже выполнять обязанности секретаря, но сегодня случай был особый. Как-никак перед ним агент конторы и пленный повстанец – судя по всему, крайне опасный.

***

Когда допрос был окончен и пленника отвели обратно в камеру, Квестор не смог сдержать вздох облегчения. Он чувствовал себя полностью вымотанным. Усталым голосом он спросил начальника тюрьмы, имеется ли здесь аппарат связи. Утвердительно кивнув, тот провёл Квестора в свой рабочий кабинет. Аппарат был старого образца и представлял собой громоздкий, крепившийся к стене обсидиановый ящик с раструбом и диском. Явно хлам, списанный со склада. Провинция... После нескольких безрезультатных попыток Квестору удалось, наконец, связаться со столицей и сквозь треск помех сделать краткий отчёт. Связь была отвратной, и виной тому был даже не безнадёжно устаревший агрегат. По всей провинции ромейцы возводили станции-мачты, передававшие сигналы дальней связи, в том числе Народного Вещателя. Эти станции обычно становились объектом нападения мятежников, норовившим то выломать саммеритовый стержень из генератора, то попросту заложить под мачту взрывчатку. Последствия были катастрофические – Вещатели глохли по всей округе, а ромейское руководство вынуждено было прибегать к услугам курьеров, так как аппараты связи выходили из строя. Благо подобные выходки теперь случались всё реже. Повстанцев сильно прижали после того, как в службе безопасности сменилось начальство. Сет Багха, ранее руководивший конторой, был отстранён от должности высочайшим указом Августы. И не он один. Что-то у них там в Цитадели происходит, головы летят. А безопасностью в провинции нынче руководит Алех Валога. Крайне неприятная личность. Но всё же нужно отдать ему должное – мятежников он прижучил, чего не удавалось при прежнем начальстве. Что ж, Августа, наверное, знает, что делает...

Когда Квестор покинул здание тюрьмы, уже сгустились сумерки, и на улицах города зажглись тусклые масляные фонари. Пройдя несколько шагов, он остановился и в полном изнеможении прислонился к каменной тюремной ограде. Его руки слегка дрожали, когда он нащупывал в кармане пальто кисет с юклой и серные спички. Свернув самокрутку, он с наслаждением затянулся.