Текст книги "Трясина.Год Тысячный ч.1-2 (СИ)"

Автор книги: Влада Гуринович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Ян.

– Ян... – повторила она. – Ян, а что это за свёртки возле домов? Такие длинные, ростом с человека? Ой, кажется, из одного свёртка торчит чья-то рука!..

– Мертвецы же, Нара. Умерли от язвы. Не подходи к ним, а то точно заразишься.

– Я-а-ан!..

– Что?

– А ещё по улицам расхаживают какие-то люди. На них пурпурные балахоны и маски, как птичьи клювы, а в руках у них длинные крючья.

– Коронеры. Не бойся, нас они не тронут. Их интересуют только мёртвые, а также те, кто заболел. Этих тоже приравнивают к мёртвым.

– А мы не заболеем?

– Это уж как повезёт. И знаешь что, Нара? Не забывай время от времени посматривать на свои запястья, и на мои тоже. Если на них появятся красные пятна, то...

– То мы умрём?

– Как бы да.

Они замолчали.

– Нара, ты же не местная? – спросил Ян, чтобы сменить тему разговора. – Тебя как в Лемар занесло?

– Долгая история, – ответила девочка. И начала рассказывать.

Своих настоящих родителей она никогда не знала. Первые три года своей жизни она провела в городке Ксилея, в приюте для брошенных младенцев. Потом её перевели в монастырский приют для девочек, что в городе Асмень. Там она и жила всё это время под присмотром настоятельницы, сестры Марты. Незавидная судьба. Но Нару все считали счастливицей. Недавно в Лемаре нашёлся человек, который изъявил желание её удочерить. Нара ни разу в жизни не видела своего будущего приёмного отца. Она знала только, что зовут его господин Пелягриус, и он работает в городском суде. Неделю назад к ним в приют приезжала госпожа Сорекс, доверенная особа господина Пелягриуса. Сестра Марта вывела в комнату для гостей воспитанниц от двенадцати до четырнадцати лет и велела им выстроиться в ряд. Госпожа Сорекс очень придирчиво отбирала подходящую кандидатку на удочерение. Прохаживаясь по комнате, она вглядывалась в лица воспитанниц – нет ли на коже родимых пятен, оспин, шрамов и прочих повреждений. Запускала руку в их волосы – достаточно ли густые. Прикасалась к их груди и бедрам. Приказывала улыбаться во весь рот, чтобы проверить, в порядке ли зубы и дёсны. Наконец она остановила свой выбор на воспитаннице по имени Нара.

– Ты очень красивая девочка, Нара, – сказала ей госпожа Сорекс, ласково улыбаясь. – Похожа на маленькую принцессу. Господин Пелягриус будет доволен.

Вчера вечером сестра Марта привезла воспитанницу в Лемар, чтобы передать её новоиспеченному родителю. Но их встреча так и не состоялась. Вскоре после ужина сестре Марте сделалось дурно. За доктором отправили извозчика, но монахиня так и не дождалась помощи. Её начало рвать желчью, потом она повалилась на пол, раскинув руки, и больше уже не двигалась. Перепуганная Нара спустилась вниз, чтобы позвать коменданта гостиницы. Потом приехал доктор, и началась паника. Все говорили о поветрии и моровой язве. В общей суете о Наре попросту забыли. До самого утра она тихонько сидела у поста коменданта. На девочку никто не обращал внимания. С первыми лучами солнца она выскользнула за двери гостиницы и отправилась бродить по улицам города.

– Мутный он какой-то...этот, как его...Пелягриус, – сказал Ян. – Может, оно и к лучшему, что вы с ним не пересеклись. Значит, ты так и бродила по городу целый день?

– Ага. Я заблудилась, и мне очень хотелось есть. Сестра Марта отдала мне черничное суфле, потому что оно ей не понравилось, но она не стала кормить меня ужином. Сказала, что у господина Пелягриуса я наемся досыта. А потом были выстрелы и крики. Я спряталась под крыльцом какого-то дома и сидела там, пока не стемнело. Потом сделалось очень холодно. Я стучалась в двери домов, но мне никто не открыл. Открыли только в той ночлежке, но и туда меня не хотели впускать... Ян, а когда мы будем есть?

– Вопрос, конечно, хороший.

Ян попытался вспомнить, когда он сам в последний раз ел. Кажется, в гарнизоне. Точно. Пленнику принесли еды, чтоб, не приведи Господь, он не помер с голоду до прибытия Квестора. В городской тюрьме Лемара этим вопросом не озаботились, ну а потом уже стало не до того.

– Нара, где мы сейчас? – спросил Ян.

– На большой улице.

– Что ты видишь?

– Тут люди. Довольно много людей. Одни ходят, другие стоят и разговаривают. Они все выглядят очень испуганными.

– А кто б не испугался?.. Что ещё, Нара?

– Ещё... – протянула девочка, – Ещё тут стоит одна торговка рыбой, но у неё никто ничего не покупает. И несколько нищих вдоль улицы, просят милостыню.

Ян помолчал.

– Нара, ты можешь найти какую-нибудь палку или шест, или хотя бы ветку дерева? – попросил он.

– Зачем?

– Ты что, слепых никогда не видела? Так я смогу идти, не держась всё время за твое плечо.

– Я поняла!

Нара выскользнула из-под его руки, и её шаги затерялись в гуле голосов. Ян остановился. Оставшись безо всякой опоры, он вновь ощутил знакомое чувство панического страха. Если Нара не вернётся, он останется без поводыря, затерянный в чужом городе, не зная, куда идти и у кого просить помощи. Он сжал кулаки и сделал глубокий вдох, заставляя себя успокоиться.

– Нашла, нашла! – услышал он.

– Вот! – девочка подбежала к нему и сунула ему в руки суковатую палку.

Ян медленно провёл по ней пальцами и покачал головой.

– Не годится, слишком короткая. Надо бы подлиннее.

– Ага, понятно!

Она рванулась было бежать на поиски, но Ян остановил ее.

– Подожди, Нара. Сначала подведи меня к стене какого-нибудь здания, пожалуйста.

– Зачем?

– Ну попробуй сама стоять с закрытыми глазами, хватаясь за воздух. Нужно на что-то опереться. Так спокойнее, понимаешь?

– Да...понимаю.

Нара снова отправилась на поиски. Ян стоял, прислонившись к холодной каменной стене, и напряжённо вслушивался в голоса прохожих. Теперь все говорили о воздушном корабле с грузом противочумной сыворотки, который вот-вот должен был прибыть из столицы. Когда горожане получат сыворотку, карантин будет снят. Но ожидание могло растянуться на несколько дней, а за это время могут умереть сотни людей... Время, наверное, близилось к полудню, но мороз всё усиливался. Ян поёжился и сунул окоченевшие пальцы в карманы меховой куртки. В кармане лежала монета. Ян пробежал пальцами по её рубчатой поверхности, спрашивая себя, что всё это значит. Либо незнакомец отдал ему три монеты, что маловероятно, либо монета была одна и та же, каким-то образом возвратившаяся к своему владельцу.

Нара вернулась, волоча за собой длинный шест. Девочка сказала, что выломала его из какого-то забора.

– Этот годится? – спросила она.

– Длинноват немного, но не беда. Лишнее можно отломить, и будет в самый раз.

Теперь они шли намного быстрее. Нара, освободившаяся от обязанностей поводыря, носилась вокруг, то забегая вперед, то отставая на несколько шагов.

– Нара, не отходи от меня слишком далеко. Если ты заблудишься, я не смогу тебя отыскать, – сказал Ян.

– Хорошо, не буду, – сказала она серьёзным голосом и встала возле Яна, подстраиваясь под его шаг.

Ян опустил руку в карман, нашарил там монету. Один медный? Этого явно недостаточно, чтобы купить еды, а после ещё и расплатиться за ночлег.

– Нара, нам деньги нужны, – сказал он.

– А где их взять?

– Придётся просить.

– Как нищим?!

Нара резко остановилась.

– Я не буду, – сказала она решительным голосом.

– А что ты предлагаешь?

– Заработать! – выпалила она.

– Что, честным трудом? – спросил он с иронией в голосе, – И много ты умеешь?

– Вышивать бисером, – сказала девочка. – Петь могу. Играть на лютне...

– Чего? Бисером вышивать? – он хохотнул. – Зашибись как важно в зачумленном городе. Мешки для трупов расшивать?

– Злой ты какой-то, – проговорила Нара. Обиделась?

Ян протянул вперёд руку и коснулся плеча девочки.

– Нара, послушай. Если мы будем такими гордыми, то скоро помрём с голоду. Знаешь, как-то обидно умереть от голода, когда все остальные умирают от моровой язвы.

Девочка молчала.

– Нара, ты есть хочешь? Я тоже, – продолжал Ян. – А выбора у нас особого нет. Я, знаешь ли, тоже не профессиональный нищий. Ну, представь, что это игра такая. Мы, как бы, странствующие скоморохи, изображаем двух попрошаек, людей веселим. А они нам за это платят. А, Нара? Зато потом мы сможем поесть и расплатиться с комендантом ночлежки.

– Ладно. Давай попробуем, – вздохнув, сказала девочка.

Лемар – Десятник

Блокпост располагался на возвышенности, примерно в полумиле от Лемара, закрытого на карантин. Город, лежащий в низине, был виден, как на ладони. По периметру охранной зоны был натянут Тёрн. Вдоль железной сетки, ощетинившейся шипами, бежали, потрескивая, синие огоньки. Блокпост пропускал только армейский транспорт, перевозивший солдат санитарного отряда, а также коронеров. Гражданским особам путь в зачумленный город был заказан.

Вдоль обочины на подъезде к блокпосту стояли вперемежку самоходные экипажи и конные повозки – хвост вытянулся на добрую милю. На заснеженной пустоши у заграждения толпились люди. Чуть поодаль прямо посреди поля расположился импровизированный лагерь – четыре торговые подводы, поставленные кругом. Посередине горел костёр, над телегами были натянуты матерчатые тенты. Вокруг костра на войлочных ковриках, брошенных прямо в снег, сидели торговцы и пили из оловянных кружек чёрный, как дёготь, брикетный чай с галетами и жёлтым сушёным сыром.

Когда началось поветрие, большинство горожан стремилось как можно скорее унести ноги из Лемара. Те же, кого карантин застал за пределами города, сейчас готовы были заплатить любую цену, чтобы пройти за шлагбаум блокпоста. Там, за стеной, остались их родные и близкие, от которых второй день подряд не было никаких вестей. Известно было лишь то, что в городе уже есть умершие, и счёт будто бы идёт на десятки. Когда прибудет воздушный корабль с противочумной сывороткой, никто не мог сказать определённо. 'Скоро. Со дня на день,' – сухо рапортовали офицеры санитарной команды. Впрочем, вскоре они и вовсе перестали реагировать на расспросы гражданских. Очевидно, поступило соответствующее распоряжение сверху. Оставалось лишь ждать. Рано или поздно сыворотку доставят, и карантин будет снят, но сколько людей погибнет к тому времени, ведомо было лишь Господу Вышнему.

На посту охраны у шлагбаума стоял и скучал дежурный – десятник Дитт Хонаг, номер сто восемнадцать-семьдесят. Смена его подходила к концу, он был голоден, и ему ужасно хотелось спать. Чтоб отвлечься, он принялся пересчитывать людей, стоящих у заграждения. Сбился. Начал снова. Почувствовав, что у него слипаются веки, он встряхнулся и перевёл взгляд на самоходные экипажи, теснившиеся вдоль обочины. Некоторые из них выглядели совсем новыми и довольно дорогими. Это ж сколько лет нужно чертоломить, подумалось ему, чтоб заработать на такую колымажку? Да уж наверное, немало. Особенно если ты простой служивый из восточной провинции, у которого ни связей, ни родни в командовании. Вот и он, Дитт Хонаг, уж третий год в войске, а дослужился всего лишь до декарха. А эти, небось, и дня в армии не были... Да, народу в Северной Провинции живётся совсем неплохо. А с чего бы им не жить хорошо? Наместник тутошний уж двенадцатый год из казны деньги тянет. Августа ж особа щедрая, ей для Наместника ничего не жалко. Сколько б златниц он ни затребовал, она тотчас и отсыплет, не спросит даже: а на что тебе, Ахмистринушка? А он всю провинцию резиденциями застроил, и чуть ли не каждый второй тут на частном экипаже. Разожрались не в меру, господа болотные. А на юго-востоке люди просо рапсовым маслом заправляют, сливочное-то по развёрстке. Ну ничего, скоро в Северной Провинции начнётся всеобщая мобилизация, и в этот раз им не отвертеться. И правильно. Не всё ж нашим вместо них подыхать...

Десятник оживился, увидев на дороге армейскую машину, которая, урча мотором, приближалась к посту охраны. Это была грузовая самоходка с двухместной кабиной и кузовом, обтянутым брезентом, в каких обычно перевозят людей. Сменный отряд прибыл. Вот же принесла нелёгкая под самый конец дежурства, сказал он себе. Благо рутинная проверка много времени не займёт. Поправив винтовку (ремень уже начинал оттягивать плечо), десятник направился к шлагбауму.

– Декарх Хонаг, – представился он, заглядывая в кабину. – Пжалте документы...

Он осёкся, узрев на месте шофёра своего сотника – ромейца по имени Эвфраимус Гата. Это было в высшей степени странно. Командиры не занимаются извозом – это обязанность рядовых солдат, в крайнем случае, десятников. Бегло оглядев кабину, Дитт Хонаг смекнул, что к чему. В кресле справа от шофёра расположился пассажир. Это был сутуловатый, щупленький мужчинка с бесцветными редеющими волосами и крайне неприятной физиономией – впалые щёки, тонкие поджатые губы, крючковатый нос и круглые немигающие глазки, как у хищной рыбины. Мужчинка был одет в армейский тулуп, ватные штаны защитного цвета и офицерские меховые сапоги, однако военным он явно не был – выправка не та. В ногах у пассажира стоял громоздкий жестяной короб с двумя широкими лямками. Десятник прищурился. Ему уже не впервой приходилось нести дозор возле зачумленных городов, и он прекрасно знал, для чего нужны такие ящики. Там, внутри, завёрнутые в мягкий войлок, лежат стеклянные капсулы с драгоценной сывороткой, останавливающей поветрие. А мужчинка в тулупе – это, стало быть, барыга.

– Суров же ты, декарх Хонаг. И муха не пролетит, – с иронией заметил сотник.

– Служу Империи, господин лохагос, – отчеканил тот и взял под козырёк. – Документы, пжалте.

Тонкие губы барыги скривились в брезгливой усмешке. Двумя пальцами он извлёк из-за пазухи удостоверение и протянул его десятнику. Развернув корочки, тот обнаружил вложенную между ними ассигнацию, равную пяти серебряникам. Половина солида. Купюра тут же перекочевала десятнику в карман.

– Всё в порядке? – осведомился сотник.

Дитт Хонаг почесал затылок.

– Ну, э-э-э...тут вроде запятая как-то не так поставлена, – произнёс он.

– Ах ты, шельма, – хохотнул ромеец.

Пошарив в кармане шинели, он вытащил оттуда полсеребряника и сунул его в руки десятнику.

– Теперь порядок?

Полсеребряника – маловато, конечно, но слишком наглеть тоже не стоит.

– Всё нормально, господа. Проезжайте, – сказал Дитт Хонаг.

Вернувшись к посту охраны, он поднял шлагбаум. Машина, ревнув мотором, покатилась. Половина солида плюс полсеребряника сверху – совсем неплохо, размышлял Дитт Хонаг, провожая их взглядом. Хотя сотнику наверняка заплатили на порядок больше. Непосредственно у ворот Лемара барыге придётся раскошелиться вновь, но что поделать, таковы правила игры. Все эти затраты барыга возместит сторицей, продавая сыворотку в зачумленном городе.

– Эй, а ты куда собрался? – рявкнул десятник, увидев, что прямиком к поднятому шлагбауму топает какой-то недоросль в поношенном волчьем тулупе и облоухой шапке. – А ну, назад!

Десятник преградил парню дорогу и для пущей убедительности направил на него ствол винтовки. Тот отступил на шаг и уставился на десятника. На вид парнишке было лет шестнадцать, хотя он вполне мог оказаться и взрослым – над такой породой людей возраст не властен. Из-под его облоухой шапки выбивались нечёсаные рыжеватые космы. Парень держал в зубах корешок аира.

– Братишка, пропусти в город, а? У меня там жена рожает, – сказал он.

Десятник громко заржал.

– Что у тебя за жена, чучело?

Недоросль вынул изо рта корешок аира, сплюнул в снег и ухмыльнулся, обнажив неровные зубы.

– Жена как жена. Как у всех. Рябая, кривая, скособоченная, и хромает на обе ноги. Зато как раздухарится, так на полатях пыль столбом.

– Тебе под стать? – хмыкнул десятник. – Да что ты всё щеришься, как гуль на упокойника? У тебя, часом, бабка с нежитью не хороводилась?

Парень мотнул головой.

– Да нет, только с мельником, а у него брат припадочный. А дядьку моего кобыла по пьяни копытом зашибла.

– Оно и видно, – сказал десятник. Парнишка явно был причокнутый. – Д'обро, беж'и отседова. П'окуль у'хи не поотстрелил, – добавил он, думая, что говорит на семгальском. На деле это был порченый ромейский, но парнишка, вроде бы, уразумел. Он потоптался ещё немного у обочины и, наконец, отошёл. Опустив шлагбаум, десятник Дитт Хонаг вернулся на пост охраны. До конца смены оставалось меньше часа. Сегодняшний день определённо удался.

***

– Ну что, Памва? – спросила Лита, когда тот возвратился от блокпоста.

Памва-Хлусик пожал плечами.

– Да бесполезно. Эти, из восточных фем, непрошибаемые просто. Пока денег не дашь. А денег у нас с тобой нету, – он взглянул на Литу и вдруг слегка покраснел.

По возрасту она годилась ему в старшие сёстры, но он нет-нет да и заглядывался на неё. Красивая она, всё-таки. Хоть и волосы острижены, и одета, как мужчина, в штанах и полушубке. Оно и правильно, в юбке по кочкам не побегаешь. И всё равно красивая. Конопушки такие, и глаза-васильки. Наверно, у Яна были такие же, до того как. Дурак он всё-таки, этот Волчек. Памва как-то раз завёл с ним беседу – ну так, отвлечённо, будто бы на другую тему. И кое-что выяснил. Волчеку Лита постольку-поскольку. У них и не было-то ничего. Так, приятели. А когда с Яном всё это случилось, Волчек решил взять её под свою защиту. Ответственность и всё такое... Зря он её, конечно, с Братчиками по лесам таскал. Надо было делать так, как Йорхос сказал – отправить её вместе с братишкой на усадьбу Хильдегерд. Там бы они были в безопасности. Но Лита не захотела. Не желаю, мол, чужим людям на шею садиться. И ромейцев она ненавидит хуже горькой редьки. Вот и мстит им теперь, с оружием в руках. Как мужчина... Хотя с ромейцами тоже не всё просто. Беда с ними какая-то. Чернота эта в глазах. Вроде болезни. И Йорхос тоже. Что-то с ними случилось, давно ещё. Проклятье какое-то, и ничего нельзя сделать...

– Ну что ты смотришь? – произнесла она с досадой. – Я же говорила, что ничего не выйдет.

Памва усмехнулся.

– Значит, надо делать так, как я предлагал в самом начале. Резать сетку и ломать генератор. В смысле, наоборот. Сначала ломать, а потом резать.

Она лишь махнула рукой.

– Ты не сумеешь.

– Лита, ну ты совсем за полудурка меня держишь? – Памва-Хлусик обиженно уставился на неё. – Ян мне раз объяснил, я всё запомнил. Не получилось в дюнах, получится сейчас. А впрочем, мы ещё можем дождаться этого...ветроплава. Может, прилетит аккурат к вечеру, кто его знает.

Лита вздохнула и посмотрела в небо, на котором уже начинали собираться снеговые тучи.

– Все только и говорят, что об этом корабле, – сказала она. – Ну и где он?

Памва хмыкнул.

– Ты же знаешь, как это делается. Или кто-то кому-то недоплатил, или чиновьё до сих пор копается с бумагами. Или и то, и другое одновременно. А Морова Девка-то не ждёт. Полгорода тракодыркнется, пока они все печатки расставят...

Тут Памва прикусил язык, поняв, что сморозил лишнее. Он видел, что у Литы задрожали губы, будто она вот-вот расплачется. Но Лита не заплакала. Она молча посмотрела на рыжеволосого парнишку, а потом вдруг обняла его, прижавшись щекой к его волчьему тулупу. Памва-Хлусик почувствовал, что щёки его снова запылали.

– Да ладно тебе, – сказал он и чуть помедлив, принялся неуклюже гладить её ладонью по волосам. – Ничего с ним не случится. Он же стражник. А стражники – они такие. Никакая зараза их не возьмёт.

Лемар – Хозяин Улиц

'Игра в попрошаек' Наре неожиданно понравилась. Всё оказалось очень просто. И правил никаких. Ей даже не пришлось подходить к прохожим и выпрашивать деньги. Люди, проходя мимо, сами бросали монетки. Девочка радостно рассмеялась, когда на мостовую со звоном упала первая монета и покатилась к их ногам.

– Ян, это же серебряник! – кричала она с восторгом. – Целый серебряник! Такие деньжищи!

– Надеюсь, настоящий, а не подделка, – ответил Ян.

Потом им бросили пару медных, потом полсеребряника, потом снова медный. Нара собирала монеты и складывала их в пирамидку. Никогда ещё она не чувствовала себя такой богатой. В приюте воспитанницам не полагалось иметь карманные деньги.

– Ян, тут столько денег! Нам есть куда их спрятать?

– В карманы если только.

– Ой, совсем забыла. У меня же кошель есть!

Нара сунула руку в кармашек пальто и вытащила оттуда маленький кошелёчек, скроенный из разноцветных лоскутков и расшитый бисерным узором.

– Я сама сшила его в приюте, – сказала он. – Точнее, сестра Марта велела мне его сшить, в подарок господину Пелягриусу. Она сказала, что ему нравятся такие вещицы.

– Сдаётся мне, у господина Пелягриуса вещиц таких полный шкаф. Разглядывает их втихаря и шарит у себя в штанах,– проговорил Ян.

– Что?

– Ничего, Нара, – спохватился Ян. – Так, задумался.

– А что ты говорил про штаны?

– Да это... Господин Пелягриус наверняка спрятал бы твой подарок в карман штанов и позабыл о нём. Давай, трамбуй монеты, – сказал Ян.

А про себя он отметил, что как-то гладко всё идёт. Слишком гладко. Так не бывает. Сейчас наверняка случиться какое-нибудь паскудство. И он не ошибся. Радостное настроение Нары вскоре было омрачено появлением Хозяина Улиц со свитой. Во всяком случае, так назвал себя худой долговязый старик со злыми глазами, одетый в почти новое шерстяное пальто и высокую баранью шапку. Старик был хром и шёл, опираясь на костыль. За его спиной маячили ещё двое. Один из них выглядел настоящим громилой – широкий и приземистый, в необъятных штанах, края которых волочились по земле, и войлочном пиджаке, который был ему тесен. Второй, тощий и жилистый, был одет в длинную лисью шубу – впрочем, уже изрядно потрёпанную, под которой виднелись рыжие клетчатые брюки и красная рубашка-соколка. У громилы недоставало правой руки – пустой рукав был заправлен в карман пиджака. Зато в левой он держал внушительную дубинку, и судя по всему, умел с ней обращаться. У того, что в шубе, все конечности были на месте. Он лениво поигрывал здоровенным мясницким ножом, перекидывая его из одной руки в другую.

– Новоприбывшие? – спросил Хозяин Улиц, окинув оценивающим взглядом девочку и слепца. И, не дожидаясь ответа, заявил: – Это одна из пешеходных улиц Лемара. Рабочее место тут стоит полсеребряника. Точнее, стоило до вчерашнего дня. В связи с поветрием цены поднялись. Один серебряник. Можете мелочью насыпать, мне всё равно.

– Заплати им, Нара, – шепнул Ян.

Девочка прижала к груди кошель и помотала головой, вызывающе глядя на Хозяина Улиц.

– Капризничать давай не будем, ладно? – сказал однорукий громила. – Непослушных у нас наказывают.

Тип с мясницким ножом заулыбался и многозначительно провёл указательным пальцем себе поперёк горла.

– Нара, отдай им деньги! – сказал Ян.

Чуть не плача, девочка вынула из кошелька серебряник и протянула его Хозяину Улиц.

– Милое дитя, – сказал тот, забирая деньги.

Затем троица направилась к старику, просившему подаяние на противоположной стороне улицы. Не дожидаясь, пока они подойдут, старик сунул руку в карман пальто и принялся поспешно отсчитывать дань.

– Они отобрали самую ценную монету. Это нечестно, – с негодованием произнесла девочка.

– Так принято, Нара, – ответил Ян. – Считай, что это такие правила игры.

– Они мне не нравятся, – сказала девочка.

– А что делать? Все так живут.

– Да? – Ян почувствовал на себе её пристальный взгляд. – Интересно, а есть ещё какие-то правила, каких я не знаю?

Ян кивнул.

– Да, например. Никогда не спорь с людьми, у которых в руках строительные ломики.

– Какие ещё ломики? – недоумённо спросила девочка. – Ты о чём?

– Ну, я их так себе представил. Этих троих. А что было на самом деле?

– У одного нож, у другого дубинка. А у третьего костыль.

– Вот видишь, почти угадал.

Теперь Нара смотрела на него с неподдельным интересом. И часто он так угадывает?

Когда часы на городской ратуше отзвонили три пополудни, на улице показался небольшой отряд стражников в чумных масках. За ними нестройной колонной следовали мужчины в гражданской одежде. И стражники, и гражданские несли на плечах кирки и лопаты. Они двигались в сторону городского вала.

– Что они собираются делать? – шёпотом спросила девочка, вкратце описав увиденное.

– Идут рыть траншею. Там будут хоронить тела умерших, – сказал Ян.

Один из стражников отделился от отряда и подошёл к торговке рыбой, всё ещё стоявшей посреди улицы. Он что-то сказал ей. Женщина поспешно подхватила с земли тяжёлые корзинки и скрылась в подворотне.

– А торговка? Зачем стражники прогнали торговку? – спрашивала Нара.

– Это из-за поветрия. Во время карантина уличная торговля запрещена.

– Ты так здорово во всём разбираешься, Ян. Ты уже бывал в зачумленных городах?

– Да нет. Мы это на ученьях отрабатывали. В военной школе.

– Ты был военным? – с интересом спросила Нара.

– Ну, да. Был когда-то.

– А, так вот оно что...– произнесла девочка.

Военный, как же, подумал Ян. Лишился зрения на эверонских фронтах. Только бы она не стала дальше расспрашивать, а то придётся врать... К счастью, девочка вопросов больше не задавала.

Спустя примерно час на улице появились похоронные дроги, доверху наполненные мёртвыми телами, завёрнутыми в саваны. Дроги были запряжены парой косматых яков, которых вёл под уздцы человек в гражданской шинели. Лицо его до самых глаз было замотано шарфом, на руках были полотняные перчатки. Вслед за дрогами шествовал коронер в пурпурном балахоне и птичьей маске. Он нёс на плече длинный шест, оканчивающийся крюком с тремя зубцами. Деревянные колёса громко скрипели и грохотали по камням мостовой. Горожане молчаливо жались к стенам домов и провожали дроги долгими взглядами. Прошествовав в том же направлении, в каком накануне прошёл отряд могильщиков, печальная процессия скрылась из виду.

В этот день серебряных монет больше не подавали – только медные. А какая-то сердобольная женщина вместо денег протянула Наре кусочек пирога, начинённого шпинатом и мягким белым сыром. Девочка разломила его пополам и половину отдала Яну.

– Я даже вкуса не почувствовала, – сказала Нара, проглотив свою долю. – Только ещё голоднее сделалось.

Начинало смеркаться. Нара уже не чувствовала ни холода, ни голода, а одну лишь сонливость. Она сидела, прижавшись к Яну и укутавшись в его меховую куртку. Их дыхание превращалось в пар и оседало инеем на их волосах. В каком-то оцепенении Нара наблюдала, как один из прохожих вдруг пошатнулся и ухватился за фонарный столб.

Его начало рвать. Потом он в корчах повалился на мостовую. Никто не решился приблизиться к нему, чтобы помочь. Наконец он затих. Через некоторое время к безжизненному телу подошёл коронер, и, подцепив на крюк, утащил прочь.

Улица почти опустела. В окнах домов один за другим загорались огни. Потом в синих сумерках показалась одинокая фигура в чёрном сюртуке с медными пуговицами и смешной круглой шапочке с козырьком. Человек нёс на плече небольшую складную лесенку, а в руке он держал зажжённую лампу. Фонарщик, догадалась Нара. Девочка с интересом наблюдала, как он неспешно обходит улицу, от одного фонарного столба к другому, и вслед за ним в стылой мгле вытягивается цепочка живых огоньков. А ведь он совсем не обязан этого делать, думала Нара. Вот сейчас, во время карантина. Мог бы дома сидеть, как все остальные. А он зажигает фонари, как будто ничего не случилось. Наверное, это особенно важно сейчас – зажигать фонари. Потому что, если город погрузится во тьму, то сделается совсем грустно...

Старик, просивший милостыню на противоположной стороне улицы, поднялся на ноги и принялся собирать свой нехитрый скарб – потёртый коврик, на котором он сидел, да деревянный короб, в который он собирал подаяние. Потом он, ковыляя, подошёл к девочке и Яну.

– Первый раз здесь? – спросил он надтреснутым голосом. – Идите уже. Сегодня подавать больше не будут.

– Послушайте, добрый человек, – сказал Ян. Голос его звучал невнятно – от холода губы занемели, и кажется, даже язык к нёбу примёрз. – А скажите, где тут можно поесть?

Лемар – Номад

– Вэл. Слышь, Вэл.

– Чего?

– Знаешь, я давно хотел спросить...

– Ну?

Памва-Хлусик отряхнул колени от крошек и, приподнявшись с заднего сиденья, облокотился о кресло шофёра, в котором сидел Вэл Йорхос. Правая рука ромейца лежала на рулевом колесе, ладонь левой он прижимал к виску. Мотор был выключен, но печка работала, в салоне было жарко, и, видимо, от жары и духоты голова у него разболевалась всё сильней. Скривившись, он взглянул на своё отражение в ветровом стекле – бледная, осунувшаяся физиономия с многодневной щетиной. В машине было темно – лампа внутреннего освещения не работала, лишь перед креслом шофёра тускло мерцала панель управления, и в этом невнятном свечении физиономия казалась зеленоватой, как у ходячего мертвяка из местных легенд. Очуметь. Такого с ним ещё не приключалось. Двое суток ведь прошло, должно уже отпустить. Чёртово зелье...

– Слушай, Вэл, тут люди бают, – сказал Памва, прожевав кусок. – Люди бают, будто в Царьгороде, на самой главной площади, аккурат насупротив Цитадели, с неба цепь свисает. Один её конец касается мостовой, а другой в облаках теряется. И по этой цепи будто бы можно взобраться прямиком в Царство Божие. Говорят, уже многие пытались. И простолюдины, и императоры, даже Архипастыри некоторые. Но никому ещё не удавалось взойти к Господу Вышнему. Все как один вскарабкиваются где-то до середины, а потом срываются вниз и расшибаются в лепёшку. Слушай, это правда?

Ромеец проморгался. Потом, обернувшись, он пристально взглянул на рыжеволосого семгальца, который, улыбаясь, нависал у него над плечом, будто молодой любопытный гуль над новопреставившимся.

– Что ещё за бред? Нет там никаких цепей, – сказал ромеец хриплым голосом.

– А-а-а...я так и думал, – разочарованно протянул Памва-Хлусик и снова откинулся на заднее сиденье.

– Это всё, что ты хотел спросить? – поинтересовался Вэл Йорхос.

Семгалец помотал головой.

– Нет, не всё. Сколько надо заплатить дежурному, чтоб он пропустил меня через шлагбаум?

– Много, Памва. Таких денег у меня сейчас нет. Да и в любом случае, гражданских они не пропустят.

Денег и вправду оставалось в обрез. Накануне, унося ноги из Асменя, он рванул прямиком в Разлог, в местечко З'атемь, что под Вильском. Там в особняке за высоченной каменной стеной жил Мирко Шелег. Друг не друг, но, во всяком случае, человек, которому можно доверять. В Затемь беглец прибыл перед рассветом. Мирко ещё дрых, но узнав о визитёре, тут же поднялся с постели. Хозяин особняка – полноватый, добродушный с виду мужчина средних лет с ржаными усами и глазами василькового цвета – вышел в гостиную, одетый в стёганый халат и домашние туфли. Вэл Йорхос с ходу швырнул на стол пачку ассигнаций и, немного путаясь, изложил ситуацию. Мирко Шелег выслушал его очень внимательно. Потом, подняв руку с отогнутыми указательным и средним пальцами, коротко произнёс:

– Два дня.

Понятно, что на эти два дня беглецу лучше залечь на дно. Мирко даже предложил перекантоваться у него в особняке – сюда точно никто не сунется с проверками. Вэл Йорхос задумался. Предложение было дельным. Уж кто-кто, а Мирко Шелег его не сдаст. На Мирко у него такие компроматы, что мама не горюй. Сдаст Йорхоса – пойдут по этапу оба. Да уж, компроматы вещь куда более надёжная, чем дружеские связи...