Текст книги "Трясина.Год Тысячный ч.1-2 (СИ)"

Автор книги: Влада Гуринович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

– Да уж. Зашибись просто, – ответила девочка.

"Зашибись". Ян так говорит. Набралась уже словечек.

– Это ничего, бывает, – сказал Памва, покачивая головой. – Моя бабуля тоже злющая, как ведьма. Поэтому я он неё и сбёг. Я ж говорю, мы с тобой родственные души!

– Двенадцать лет, – вполголоса произнёс Нартос. Он стоял у стены, скрестив руки на груди. В своём чёрном сюртуке он больше походил на местечкового гробовщика, нежели на духовную особу. Его выдавала лишь клиновидная подстриженная бородка, какие положено носить монахам. Волосы его, некогда тёмные, были выбелены сединой, а глаза были серо-стального цвета, как у уроженцев Дольних Земель.

– Двенадцать лет назад Августа совершила переворот, свергнув с престола кесаря Алаиса из Порфиророжденных. Своего сына, – говорил Нартос. – В тот же год Мика Венд получил должность Наместника из рук Августы, и Королевство Семгален перестало существовать, сделавшись провинцией Империи. После Марна-Сигёл время для нас остановилось. Все эти годы я замаливал свой грех. Их кровь на моих руках.

Феофано. Императрица, супруга кесаря Алаиса. Убита выстрелом в спину у Марна-Сигёл. Возможно, её убийцей стал Мика Венд. Он возглавил отряд наёмников, которые преследовали беглецов.

Алаис, Самодержец. Ослеплён по приказу Августы. Остаток жизни ему предстояло провести в монастыре. Три дня спустя ему передали капсулу с ядом. Он выбрал смерть.

Альбин Гхор. Командир дворцовой стражи, телохранитель Императора. Арестован. Провёл год в Фарнагском остроге, затем был приговорён к пожизненной ссылке в Дромос, на саммеритовые шахты. Оттуда мало кто возвращается. Амнистирован два года назад.

– И хотел просто пожить спокойно, – сказал вполголоса Альбин. – Дожить, точнее говоря. Ссыльные на шахтах мрут, как мухи. От саммеритовой пыли. А кто возвращается, тоже не жилец. Три года, пять. Просто дожить. И то не дали.

Он сидел на скамье у камина, сцепив пальцы рук на коленях и рассеянно глядя на огонь. Ромеец до мозга костей. Ростом выше, чем коренастые семгальцы, черноволосый, с узкими скулами и тёмными, чуть продолговатыми глазами. Ромейцы все так выглядят – с волосами, как вороново крыло, и глазами, как осколки базальта. Впрочем, глаза у него были скорее тёмно-синими, чем базальтовыми. Нартос говорит, что эта чернота в глазах ромейцев неспроста. Из глубины их зрачков глядит Странник. Демон, что незримо бродил по земле до Всесожжения, и остался, когда новый континент поднялся из океана. Также его называют Номад и Айал-Гач. Но здесь, в этом зале, его нет.

– А всё-таки, как к тебе сейчас обращаться – Вэл или Альбин? – спросил Памва.

– Сейчас у меня удостоверение на имя Нэд Варнас, – сказал тот, усмехнувшись. – Но и от него придётся избавляться. Алех-то не дремлет. Валога.

Это имя он произнёс с особой интонацией, с какой обычно говорят 'гадёныш' или 'шельма'.

– Н-да. Пожалуй, лучше не спрашивать, сколько всего у тебя имён, – заметил Памва.

– Одно, на самом деле. При рождении данное, – ответил Альбин.

– Царьгородская Цитадель – это своего рода машина, – задумчиво произнёс Нартос. Голос его вдруг стал проникновенным. – Идеально отлаженный, совершенный, бездушный механизм, который перемалывает жизни и судьбы, подобно железной мельнице. Но даже этот безупречный механизм иногда даёт сбой. Одна крошечная песчинка, ничтожнейшая из ничтожных, способна изломать и сокрушить эти зубчатые колёса.

Августа велела избавиться от ребёнка. Иначе в будущем возникли бы неудобные вопросы с престолонаследием. Позже игуменья сообщила Августе, что всё исполнено. Она солгала. Приказ не был выполнен. Машина дала сбой. Та послушница...сама ещё ребёнок...я стал её исповедником. Она рассказала мне о тебе, Нара.

– Она умерла? – тихо спросила девочка.

– Да, к сожалению.

Они замолчали. В наступившей тишине слышно было лишь, как потрескивают горящие головни да поскрипывает механизм в старом хронометре, висящем над камином.

– Что ж. Сейчас я вас, пожалуй, оставлю, – сказал Нартос, бросив взгляд на хронометр. – Поднимусь к себе наверх. Хочу сделать кое-какие записи.

– Вы книгу пишете? – спросил Памва с живейшим интересом.

Человек в чёрном слегка замялся.

– Ну как сказать. Мы живём в непростое время. Оно стоит того, чтоб быть запечатлённым в хрониках. Или хотя бы в дневниковых набросках. Для будущих поколений. Если, конечно, этот мир не сгинет в пламени, как тысячу лет назад.

– Мы присмотрим за принцессой, Ваше Святейшество, – сказал Памва очень серьёзно, без тени иронии в голосе.

– Ян, а ты поедешь на усадьбу Хильдегерд? – спросила Нара, когда Нартос вышел.

– Не знаю, – ответил тот бесцветным голосом.

– Мне бы не хотелось расставаться с тобой, – произнесла она негромко.

– Нара, история о принцессе и стражнике в зачумленном городе закончилась, – сказал Памва-Хлусик. Он смотрел на девочку с улыбкой. – Теперь начинается новая сказка. А может, даже и легенда. И придумывать её мы будем сами, все вместе. У нас неплохо получается.

Увидев, что глаза её слипаются, он соскочил со стула и изобразил поклон – довольно, впрочем, неуклюже.

– Позвольте препроводить вас с опочивальню, принцесса. Час уж поздний.

– Да, пожалуй, – улыбнулась Нара.

– Бывай, Ян, – сказал Памва.

Потом, кивнув Лите и Альбину, он взял Нару за руку и повёл полусонную девочку наверх, где для неё уже была подготовлена постель.

– Гатан-кхаан, – произнёс Альбин, провожая их глазами.

Самодержица. На языке ксайлахских кочевников "Гатан-кхаан" означает "Самодержица".

– А ты неплохо знаешь ксайлахский, – заметила Лита.

– Приходилось иметь дело с наёмниками.

Он не без усилия поднялся со скамьи. Лита видела, что его просто шатает от усталости. Ещё бы. Он почти не спал последние несколько дней.

– Вы тут долго не засиживайтесь. Завтра ехать далеко, – сказал Альбин.

– Ты главное девочку завези, – сказала Лита. – А я...

– А что ты?

Она пожала плечами.

– Я не знаю эту Хильдегерд. Вот так взять и повиснуть у неё на шее...

– До весны хотя бы переждите. А там видно будет.

Лита приподнялась и села на софе, спустив ноги на пол.

– Альбин, а что тебе до нас? – спросила она мягко. – До меня вот, до Яна. Зачем ты это делаешь? Ради чего?

Уголки его рта дёрнулись и поползли вверх.

– Считай, что это за погребок твой плата. Доскачи тогда Валога, не говорил бы я сейчас с тобой. В овражке бы прикопанный лежал, рядом с Сетом.

Она смотрела на него снизу вверх. Альбин. Ромеец из Царьгорода. Захватчик. Нет. Просто человек. Просто живёт. Ей вдруг захотелось шагнуть к нему и обнять, как обнимают друга или брата. Но она сдержала этот порыв.

– Хорошо, Альбин. Завтра решим, – сказала она. – Доброй ночи.

Когда его шаги затихли на лестнице, Лита поднялась с софы и уселась на полу возле камина. Она смотрела на брата.

– Ян, ты веришь этому Нартосу? – спросила она.

Он пожал плечами.

– Памва вроде верит.

– Поедешь на усадьбу?

– Да мне без разницы.

Они помолчали.

– А сама ты что думаешь делать? – спросил Ян. – Пойдёшь Волчека догонять?

Она покачала головой.

– Нет. Я не могу больше ему доверять. Альбин сказал, что всё было подстроено нарочно. И бунт, и Братчики эти. Тут просто сцепились два враждующих лагеря. Люди Августы и Совет Смотрителей. Дерутся за трон. А мы для них лишь разменная монета. Волчек всё знал, и тоже игрался в эти игры.

– А я ведь тебе говорил, что он уродец, – Ян вдруг тихонько засмеялся.

– Ян! – сказала Лита с досадой.

– А что, нет? И я был прав, когда дал ему по зубам тогда. В Вильске ещё, помнишь?

Она хмыкнула.

– По-моему, как раз наоборот всё было.

– Ерунда. Ты просто всего не видела. Ладно, проехали. Ты видишь это?

Он раскрыл ладонь. В его руке лежала капсула на тонкой цепочке. Лита слегка нахмурилась.

– Ну вижу, и что?

– Сам не знаю, чего я ждал. Чуда какого-то, знамения. Не знаю. Алаис вот не ждал. Решился сразу. Хотя, наверно, он потерял гораздо больше, чем я.

– Мне больно это слышать, – сказала Лита, и голос ее дрогнул.

– Ну прости.

Он протянул руку к камину и бросил капсулу в огонь. Стеклянный фиал лопнул, запахло горьким миндалем.

– Вот так, – сказал Ян.

Лита сидела, глядя на огонь, её рука лежала в руке брата.

– По-моему, он предложил мне выбор. Этот, с лютней. Нара потом разговаривала с ним на паперти. Я их не слышал. Решил даже, что Нара всё придумала. Но нет, всё так и было. Просто он так захотел. Играл на лютне возле храма, невидимый никому, кроме Нары. Он не исчадие зла. И те, из Топи, совсем не то, что о них думают. Люди боятся их, потому что ничего о них не знают. Помнишь, что Нартос говорил?

– Может, и так, – медленно произнесла Лита. – Я ничего не знаю ни о Топи, ни об Ангхи. Мне непонятны его помыслы, и я не знаю, что задумал Нартос. Но я рада, что ты выбрал жизнь, а не смерть, Ян.

***

На вершине замковой горы, где некогда возвышались крепостные стены, стояли двое. Старик и юноша. Оба высокие и статные, облачённые в традиционные одежды – длинные подпоясанные кафтаны и шапки с отворотами. Старик был седовлас и седоус, с суровым широкоскулым лицом и глазами цвета олова. Его кафтан был светло-серого цвета, подпоясанный широким красным кушаком. Черноволосый юноша, стоявший рядом, одет был, как ромеец – алый с золотом кафтан и пояс васильково-синего цвета. Чрезмерно ярко, быть может, но этот наряд был ему к лицу. Старик и юноша стояли бок о бок и смотрели на тихий, засыпанный снегом город, лежащий у их ног.

– Ангхи, – произнёс старик, нарушив молчание. – Твои методы всегда приводили меня в некоторое недоумение.

– Я, по крайней мере, что-то делаю, – сказал юноша, не отрывая взгляда от города.

Старик покачал головой.

– Всё ещё надеешься вызволить свой народ? – спросил он.

– Да, Локис. Всё ещё, – коротко ответил юноша.

– Однако дар Творца они утратили. И гордости в них больше нет, осталась лишь гордыня.

– Они не так безнадёжны, как тебе кажется, Локис, – возразил юноша.

Старик лишь невесело усмехнулся, но спорить не стал. Вздохнув тихонько: "Эх!..", он поднёс к груди трёхструнную семгальскую скрипку, которую держал в руках, и коснулся струн смычком.

Над старым городом, раскинув звёздные крылья, парила ночь, а людям, мирно спящим в своих домах, снилась музыка болотной скрипки – знакомая, но почти забытая, ибо в Северной Провинции её не слышали уже целых двенадцать лет. Мелодия звучала всё громче, летела всё дальше, над лесами и топями, к морю, за край земли, где во мраке воды земные низвергаются в бездну, а демоны хаоса ждут, когда незримый Странник вновь призовёт их в мир, в котором больше не будет людей.

– Они не так безнадёжны, – повторил юноша. – Год тысячный наступил, но у них ещё есть немного времени. И у нас с тобою тоже, братишка.

Он стоял, прижимая к груди лютню, его пальцы легонько касались струн, но в этот раз лютня его молчала.