Текст книги "Трясина.Год Тысячный ч.1-2 (СИ)"

Автор книги: Влада Гуринович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Окрики жандармов были всё ближе. Вскоре я услышала в отдалении лязг винтовок и топот множества ног, обутых в тяжёлые армейские башмаки. Стражники. Ходят по домам с облавой. Отбросив одеяло, я сидела на кровати в одной льняной рубахе и напряжённо прислушивалась. Я уже поняла, что к нам в дом зашёл чужой человек ... мятежник. Ищет спасения. Эта стая гонит его, как затравленного зверя. И никто ведь не заступится... Я осторожно спустила ноги на пол, на цыпочках подошла к двери и приложила к ней ухо. Затем я сняла засов, и приоткрыв дверь, выглянула в коридор.

– Есть кто? – спросила я вполголоса.

Молчание. Темно было, хоть глаз выколи, но я знала – он там.

– Не надо тут стоять. Сейчас стражники придут, а здесь спрятаться негде, – говорила я шёпотом. – Слушайте, у меня погреб есть. Тут, в квартире. Они не знают.

Мои глаза немного привыкли к темноте, и я разглядела человека, который стоял, прижавшись к стене. Я протянула ему руку.

– Идём. Ну, скорее. А то соседи проснутся.

Увидев, что он все ещё колеблется, я схватила его за рукав, втащила в комнату и захлопнула дверь. Я уже знала, где можно укрыться беглецу.

В бараках вроде нашего ни погребов, ни чуланов не предусматривалось. Однако у нас в квартире имелось что-то вроде схрона. Мы соорудили его сами, когда жива ещё была мать. Как-то раз одна из досок пола треснула и провалилась. Мы с матерью осторожно сняли её и заглянули в подпол. Внизу зияла чёрная впадина. Спустив туда масляную лампу, мы обнаружили песчаный грот шага в три шириной и глубиной почти в человеческий рост. На дне грота собралась лужица воды. Наверное, фундамент просел. Мы не стали звать рабочих, оставив всё как есть. Если эта хибара когда-нибудь провалится сквозь землю, ничего страшного. Не жалко. Дом принадлежал не нам, а городскому совету. Мы кое-как приладили доску на место. При желании её легко можно было отодвинуть в сторону и спрыгнуть на дно грота. Позже мы укрепили его стены подпорками и бросили на дно кусок фанеры. Получился неплохой ледник. Летом мы хранили там свежее молоко и рубленую сырую рыбу, которую покупали на базаре.

Опустившись на колени, я отодвинула доску. Из подпола дохнуло холодом. На минуту в комнате стало светло – в окно ударил луч прожектора. Я подняла глаза и взглянула на человека, стоящего передо мной.

– Чёрт! – вырвалось у меня.

Ромеец. Выглядел он, правда, как последнее отребье – волосы спутанные, лицо в кровоподтёках, из-под простой стёганой куртки выглядывает разодранная, забрызганная кровью рубашка. Как будто он только-только вырвался из уличной потасовки. Холера, только этого мне не хватало!.. В комнате снова сделалось темно. Голоса стражников слышались уже совсем рядом. Несколько мгновений я размышляла. Ничто не мешало мне взять его за ворот и вытолкать за порог. Я могла закричать, позвать на помощь жандармов – благо они были поблизости. Могла бы. Но вместо этого я подтолкнула его к схрону.

– Давай. Туда, – проговорила я.

– Спасибо тебе, – ответил он.

Говорил он на чистейшем ромейском. В их устах язык Империи звучит, как удар кастетом в лицо. Резко и хлёстко. Семгальцы так не говорят. Нас выдаёт своеобразный местечковый говор, который не в состоянии вытравить даже имперская школа. "Порченный ромейский", так они это называют.

Ему пришлось стянуть с себя верхнюю одежду, чтобы протиснуться в схрон. Сбросив стёганую куртку, он остался в одной рубашке, и я увидела парабеллум без кобуры, заткнутый за пояс. Вопросов задавать я не стала. Приладив доску на место, я посмотрела на тяжёлый деревянный ларь, стоящий у окна. Ларь был выкрашен в синий цвет и разрисован по краям жёлтыми завитками и красными бутонами. Мы хранили в нём одежду и постельное белье. Упершись в ларь плечом, я не без усилий сдвинула его с места. Потом, напрягая все мышцы, я волокла этот ящик до тех пор, пока он не встал аккурат над схроном. Теперь беглец был в надёжном укрытии, но одновременно и в ловушке. Ничто не мешало мне выдать его стражникам, когда те заявятся с обыском.

Они не заставили себя ждать. Вначале я услышала резкий стук в дверь, потом задвижка с грохотом отлетела, и в глаза мне ударил луч карбидного фонаря. Я стояла босиком на холодном полу, завернувшись в одеяло, когда они ввалились в комнату. Стражники. Ян тоже был в этой своре. Его всё-таки отозвали назад в казармы. Ян и виду не подал, что знает меня. Спасибо хоть на том, что он не принимал участия в обыске. Он просто стоял на пороге с винтовкой наперевес, пока другие шарили по углам, заглядывали под кровати и вываливали на пол содержимое ларей. Из разговоров стражников я поняла, что ищут какого-то крамольника, который ухитрился сбежать из-под стражи. Он ещё и вооружён, помимо прочего.

– И всё-таки, как он через стену перескочил?

– Никак. Его Валога вывез, на казённой машине.

– А, Валога. Ясно!

Смеются. Кто такой этот Валога, я не знала, но то, что над ним потешались даже стражники, говорило о многом.

– Они крамольников поехали искать. Не доехали.

– Во! А я знаю, где эти крамольники. У твоей бабки в подштанниках!

– А ты что, заглядывал?

Теперь они не просто смеются, а ржут в голос.

– Пушка тоже от Валоги?

– А то! У него кобура была незастёгнута. А тот сидел рядом.

– Что, мозги ему вышиб?

– Да не, только фуражка слетела. Ну, и штаны, наверное, того.

– Намокли!..

Я тайком взглянула на брата, стоявшего у дверей, и похолодела от ужаса. Он пристально смотрел на разрисованный ларь. Ян не так уж часто бывал в этом доме, но он, конечно же, помнил о самодельном погребе. И он не мог не заметить, что большой ларь сдвинулся с привычного места и стоит теперь прямо над доской, закрывающей вход в схрон. Но Ян ничего не сказал. Покончив с обыском, стражники ушли, оставив меня посреди разгромленной квартиры. Уходя, брат даже не взглянул на меня. Вскоре за стеной послышалась брань и пьяные выкрики. Начался обыск у соседей. Муж всё-таки был дома. Сейчас спьяну полезет в драку со стражниками. И конечно, получит по зубам. Честно говоря, мысль об этом меня обрадовала.

Когда всё затихло, я отодвинула ларь и помогла беглецу выбраться из подпола. Света я не зажигала. Прожектор на улице погас. Ромеец сидел на полу, привалившись к стене, глаза его были полузакрыты, как у смертельно уставшего человека. Я молчала. Ждала, пока он сам заговорит.

– Чёрт, у вас там вода внизу, – сказал он наконец. – Родники размывают фундамент. Как вы живёте на такой яме?

– Когда-то жили в нормальном доме. Да выгнали, – ответила я.

Он помолчал.

– А звать тебя как? – спросил, взглянув на меня.

– Лита, – сказала я.

– Лита, – он прищурился, будто что-то припоминая. – Ага. Смешные же у вас имена.

– А ваши звучат, как брань, – проговорила я с безразличием.

Он недоуменно уставился на меня. Потом хмыкнул.

– Ладно, Лита. Пойду я. Ты и так подставляешься.

Он поднялся на ноги, накинул куртку и направился к выходу. Я его не задерживала. Чем быстрее он уйдет, тем лучше.

– Господи, столько людей... – проговорила я очень тихо.

Он обернулся.

– Что?

– Столько людей, – повторила я. – Под пули, под нож. И это ещё не закончилось.

Он стоял на пороге, держась за дверную ручку. Смотрел на меня.

– Лита, если для тебя это важно... – начал он медленно. – Там, на проспекте, когда всё началось... В толпе были конторские. В цивильном. Это они погнали людей на Триумфальную. Кое-кому хотелось, чтобы началась бойня. Те, на площади, этого не знали. Ни те, кто стрелял, не те, в кого стреляли. Это тебя успокоит?

– Нет, – сказала я коротко. – Но спасибо тебе...

– Вэл, – проговорил он. – Вэл Йорхос. Не за что.

Потом он ушёл. Не думала, что когда-нибудь увижу его снова.

Следующие несколько дней я ждала, что за мной придут. Я содрогалась от ужаса каждый раз, когда по улице проезжал зарешеченный фургон или казённая машина с эмблемами Тайной Канцелярии на бортах. Я ждала, что ко мне подойдёт Соглядатай и взяв меня за локоть, скажет: «Нам нужно задать вам несколько вопросов». Я ждала. Но ничего не происходило. Ян не выдал меня. Мне казалось, что это происшествие немного сблизило нас с братом. У нас появилась общая тайна. У меня не было возможности поговорить с ним. Ян больше не приходил. Он не пришёл даже в день Второго Явления, которое празднуется в середине весны. Очевидно, он избегал встреч со мной. Увиделись мы с ним лишь в начале лета. Потом была Оружейная площадь и наше бегство.

Лита – Убийца

В омнибусе пахло сыростью – сладковатый, цепкий запах, который моментально пропитывает одежду и волосы и будто въедается под кожу. Неизвестно, кому пришло в голову обшивать полы и стены омнибусов ковровым покрытием. На первых порах это выглядит красиво, парадно даже, но со временем обивка делается серой от пыли и скользкой от плесени, а в непогоду ковровый настил под ногами превращается в сплошное месиво. Омнибус двигался, покачиваясь на рессорах, вдоль освещённых проспектов и площадей, утопающих в цветах. Улицы были заполнены людьми, по набережной Вильяры прогуливались парочки. Многие держали в руках продолговатые бумажные пакеты, в которых были спрятаны фляги с выпивкой. Распивать спиртное на улице было строжайше запрещено, но местные давно научились обходить этот запрет.

Омнибус остановился под железнодорожным мостом. Выйдя из салона, я пересекла рельсовую дорогу и направилась к жилому кварталу, обнесённому бетонной стеной. Улицы были пустынны, не видно было даже пропойцев – наверное, недавно прошёл патруль. В окнах бараков горели огни, в занавешенных окнах двигались тени. Семьи собирались за ужином.

У входа в барак я встретила Яна. Не ожидала, что он придёт. В последний раз я видела его зимой, во время облавы. С тех пор от него не было никаких известий. Не сразу узнала его в гражданской одежде – парусиновая куртка и брюки, ботинки на высокой шнуровке. Ян сидел на скамейке, вытянув ноги, сунув руки в карманы куртки и уронив голову на грудь. Он казался спящим, но едва я приблизилась, как он вскинул голову – сна ни в одном глазу – и заулыбался.

– Здравствуй, сестрёнка, – сказал он.

– Ну, чего нелёгкая принесла? – ответила я не слишком приветливо.

Он передёрнул плечами.

– А что, права не имею? Тут мой дом, между прочим.

"В казарме твой дом", подумала я.

– Ладно, Ян. Заходи, раз уж явился, – произнесла я вслух.

Вдвоём мы прошли в барак. В квартире было душно. На стене бормотал Народный Вещатель. Пляв'узгалка, как называют его местные. Я провела брата в крошечную кухню. Зажгла лампу. Развела огонь в плите, поставила чайник. Ян сидел за столом, по-прежнему держа руки в карманах. При свете масляной лампы его лицо казалось желтовато-серым. Покойник ... Он и вправду был очень бледен. И вёл он себя как-то странно. Сидит как на иголках, улыбается натянуто. Таким я его ещё не видела. Сначала мне показалось, что он немного пьян, но я быстро поняла, что ошибаюсь. Спиртным от него не пахло. Трезв, как стекло. И всё-таки с ним было что-то не так.

Наверно, какие-то неприятности в казармах, размышляла я. Возможно, это связано с мобилизацией. В Северной Провинции давно уже гуляли слухи о том, что близится война с Дуумвиратом. Неизвестно, откуда пошла эта молва. Если верить Народному Вещателю, то на северо-западной границе всё было спокойно. Относительно спокойно. Разве что стычки с повстанцами. Чуть ли не каждый день Охранители бодро рапортовали о расправе над очередной бандой или поимке главарей. Похоже, Наместник решил взяться за них по-серьёзному. И ни слова о войне. Но всё равно откуда-то просачивались тревожные вести. Эверон и Антраум стягивают войска к границе. Торговый Альянс разорвал договор с Советом Смотрителей. На юге остановлено несколько саммеритовых мельниц. В восточных фемах вводят карточки на зерно и рапсовое масло – там начались перебои с продовольствием. В народе растёт недовольство. Августа развернула манёвры у южных границ. В Северную Провинцию идут эшелоны с боевыми машинами. Если война всё-таки начнётся... Неужели внутренние войска тоже бросят на линию фронта? Они и воевать-то не умеют. Пушечное мясо, лучше и не скажешь... На плите засвистел чайник. Я положила чай в заварник и бросила туда горсть засушенных земляничин. Вытащила из буфета глиняные чашки и кувшинчик мёда.

– А я тебе говорил – не связывайся с этим крамольником, – сказал внезапно Ян.

Я вздрогнула так, что едва не выронила чашку.

– Стах? Ян, ты не знаешь, где он? – спросила я и тут же прикусила язык. Не стоило мне задавать таких вопросов.

Ян дёрнул плечом.

– Ну, как где. У Братчиков, ясное дело.

– У кого? – переспросила я с недоумением.

– Ты что, новости не слушаешь? – он мотнул головой в сторону комнаты, где бубнил Народный Вещатель. – Братчики. Ну, повстанцы. Так они себя называют.

Ян быстро оглянулся, будто кто-то мог нас подслушивать, и заговорил вполголоса:

– Лесные бандиты. Повылезли после беспорядков на площади. По болотам шарятся. А винтовки у них от контрабандистов. Ну, и у кого отнимут. В Разлоге, говорят, целый хутор вырезали, ружья искали. Августа предлагала регулярную армию прислать. В восточных фемах ведь тоже бунтуют, людям жрать нечего. Там у них давно военное положение, войска стоят. А тут Наместник упёрся – не надо, говорит, мне вашей регулярной армии, сам разберусь. А впрочем, Наместнику скоро всё равно– га-мон!

Последнюю фразу Ян произнёс с какой-то особой интонацией. Как будто он что-то такое знает, да не скажет ни за что. И вид такой хитрющий. Господи, как в детстве. 'А я знаю, кто из кутьи все орехи повыковырял, но это секрет!' Я почувствовала, что у меня щемит сердце. Как же давно это было. Бесконечно давно. Будто несколько жизней назад...

– Ян, чаю выпьешь? – я пододвинула к нему чашку.

– Ты меня совсем не слушаешь! – сказал он как-то обиженно. – Братчик он, понимаешь? Сташек твой. Тебя тоже могли туда, на Оружейную...из-за него. А тебя не допрашивали даже. Тебя не удивило? Что, совсем не удивило?

Он был прав. После расстрела площади корчмаря Каначика несколько раз таскали на допрос. И обеих подавальщиц тоже, и повара – короче говоря, всех, кто работал в харчевне. Кроме меня. Ко мне у них вопросов не было. Это действительно казалось мне странным.

– Лита, я за тебя попросил тогда. Её. Ну, мою...малую, – он вдруг тихонько рассмеялся.

– Кого?

– Ну, подружку мою. У неё брат конторский. Я ей сказал, чтоб она брату сказала, чтоб тебя не трогали. Ну, и вот...

У меня потемнело в глазах.

– Ян!.. – проговорила я с ужасом. – Ян, ты в своём уме? Не связывайся с конторскими! Слышишь? Не связывайся! Ты даже не представляешь, что это за люди!

– Да люди как люди, – он с шумом поднялся, задев рукавом масляную лампу, которая стояла на столе. Лампа качнулась, на стенах кухни заплясали тени.

– Лита, ты правда думаешь, что мне на тебя наплевать? – проговорил он глухо. В каком-то возбуждении он расхаживал по дому, сцепив пальцы рук. Он больше не улыбался. Лицо его было бледно. – Ты ошибаешься, Лита. Это ему, ему наплевать. Волчеку твоему. И на тебя, и на всех. Бросил людей под пули и скрылся. На Оружейной потом головы летели, а он ничего не сделал. И тебя подставил. Потому что ты для него никто. А мне ты не чужая. Я всегда старался тебя поддержать. Помочь с деньгами и всё такое. Я и сейчас тебя не оставлю. У тебя будет всё, что ты захочешь. Платья из этого, атласа, и ленты в волосы, что там ещё? А, браслет тот зирайский, с камушками, помнишь, ты говорила, что хочешь его? Он у тебя будет. И дом. Я дом тебе куплю, нормальный, не то что эта развалюха ...

– Ян, что ты несёшь?! – крикнула я. – Да что с тобой такое?

– Лита, у меня деньги есть! – выпалил он. – Много! А будет ещё больше.

– Деньги? Откуда? – спросила я с недоверием. – Ты что, ростовщика ограбил?

Ян издал нервный смешок.

– У Беренис денег до черта. Достаточно, чтоб всё это позволить, – сказал он.

– Беренис? – переспросила я. – Кто это? Ян, кто это?

– Я уже достаточно сказал, – произнёс он. – Скоро сама всё узнаешь.

– Ян, подожди...

Он шагнул ко мне и крепко обнял, не дав мне договорить.

– Всё будет хорошо, – сказал он. – Вот увидишь, всё будет хорошо.

Потом он ушёл. Я осталась одна в пустой квартире. На столе мигала и потрескивала масляная лампа. По Народному Вещателю теперь передавали музыку. Кто-то перебирал струны лютни, и слащавый женский голос пел о разбитом сердце обманутой дурочки. Чёрт, ненавижу эту песенку. Ненавижу.

Наутро я проснулась, как обычно, под звуки гимна. Народный Вещатель включался в пять часов утра. Быстро собравшись, я вышла из барака и направилась к остановочному пункту. Над городом занялся ранний летний рассвет. Было уже довольно светло, фонари погасли, в зарослях придорожного жасмина посвистывали птицы. Вскоре подошёл омнибус. Поднявшись в салон, я села у окна. Над рапсовыми полями клубился утренний туман, наползал на дорогу, и казалось, будто омнибус плывёт по небу среди облаков. День сегодня обещал быть пасмурным, но тёплым.

Корчма Толстяка Каначика была ещё закрыта – первые посетители появятся только через час. В пустом зале подавальщица Глея – худенькая, болезненная женщина с жёлтыми волосами и глазами цвета ежевики – расхаживала между столами, тщательно протирая их тряпкой.

– Доброе утро, Глея, – сказала я, переступив порог.

– Здравствуй-здравствуй, – прощебетала та.

Сбросив жакет, я повесила его на крюк и принялась завязывать фартук. Здесь нужно как следует убраться, пока не пришли посетители. Из ящика Народного Вещателя, висевшего прямо над стойкой, лилась бодрая музыка. Работа шла бойко. Потом музыка оборвалась, и начался выпуск новостей. Новости я обычно пропускаю мимо ушей. Там слишком много чуши, и если слушать каждый день болтовню Охранителей, то можно тронуться умом. Я вздрогнула, услышав имя своего брата. Ян Семишка. Выпрямившись, я повернулась лицом к Вещателю. Теперь я слушала очень внимательно. Ян Семишка. Стражник. Вильский гарнизон, нумерия триста двадцать-сто сорок. Покушение на убийство. Богумил-Мика Венд, Префект Северной Провинции.

– Господь Вышний!..

Пол у меня под ногами качнулся, и мне показалось, что я начинаю проваливаться в ледяную, воющую пустоту. Всё вокруг сделалось каким-то зыбким и размытым, как будто я смотрела на мир сквозь мокрое стекло. Передо мной промелькнуло белое, перекошенное лицо Глеи. Она что-то кричала, но я её не слышала. Не помню, как я выбежала из корчмы и оказалась на улице. "Ян, о Господи, Ян! Не надо, ой, не надо..." Потом я просто металась по городу, как умалишённая. Я не знала, куда мне бежать, где искать человека, который мог бы заступиться за брата. Потом, обессиленная, я опустилась на скамью в каком-то дворике. В ушах у меня звенело, глаза застил красноватый туман, а сердце колотилось так, будто готово было разорваться. "Ян, Господи, Ян!.." Я сидела, закрыв глаза и обхватив голову руками. Мне казалось – ещё минута, и я умру. Либо лишусь рассудка.

– Лита, Лита, – услышала я. Голос был женский. Я не ответила. У меня не было сил даже открыть глаза. Она села рядом. Обняла меня. От нее пахло мёдом и лесом, лугами и спелой земляникой, утренним туманом и сосновой живицей, нагретой солнцем. Морем.

– Не бойся, не бойся, – шептала она. – Слушай.

У полога синей хмари

Летали две серые птицы

Летали над рапсовым полем

Играли над чёрной пашней...

– Откуда это? – спросила я вполголоса. – Я слышала это раньше...

Когда было время цветенья

Когда чисты были воды

Когда у людей было сердце

А в сердце душа живая -

Летали две серые птицы

Над морем, где синь и смарагды...

Я открыла глаза. Дворик был пуст. На скамье рядом со мной никого не было. Я не знала, был это сон или грёза наяву, но я чувствовала, что силы вернулись ко мне, а от страха и отчаяния не осталось и следа.

– Ничего, Ян, ничего, – сказала я, поднимаясь на ноги. – Я тебя не оставлю. Слышишь? Я вытащу тебя, Ян. Всё будет хорошо. Поживём ещё немножко.

Лита – Сход. Мистерии

Согласно закону, каждый гражданин мог подать прошение об аудиенции у Наместника. Ответ иногда приходил довольно быстро, в течение нескольких дней. Некоторым ждать приходилось до полугода. Иные ответа не удостаивались вообще. Кому как повезёт. Я подала прошение в Секретариат в тот же день, когда узнала о покушении на убийство. Это была моя единственная возможность спасти Яна. Следующие несколько дней я просто ждала. О судьбе брата мне ничего не было известно. Я надеялась найти его в Вильском остроге, но комендант сообщил, что заключённых с таким именем у них нет. Работу в корчме я забросила. Впрочем, Каначик и так бы меня уволил. Кому охота связываться с сестрой преступника? Запершись в своей квартирке, я сидела, как зверь в норе. Слушала Вещатель. Однако о покушении не было больше ни слова. Казалось, о нём попросту забыли. Теперь все новости были о Дуумвирате. Вероломство союзных королевств и лицемерие Братства, – вещали Охранители. Саботаж в приграничье. Пятеро убитых лимитатов. Деянье вопиющей дерзости. Народ возмущён и требует возмездия. А теперь светская хроника. Король Эверона – мужедева. Он делит ложе с прекрасным юношей и расхаживает по чертогу в женских платьях... Чёртова говориловка, и не выключишь её! Если только не выдернуть провод из стены. Но этого лучше не делать, ибо сразу заявятся проверяющие и вкатят штраф. А мне и платить-то нечем, работу ведь я потеряла. Как жить теперь?.. Однако об этом я старалась не думать. Сейчас главное – вытащить Яна. А там посмотрим. Как-нибудь решится.

Когда в коридоре барака задребезжал дверной звонок, я поняла, что это ко мне. Я открыла дверь. На пороге стоял человек в чёрном кителе с серебряными нашивками и фуражке со знаком Оперённого Солнца. Контора.

– Лита Семишка? – спросил он.

– Да, – я кивнула.

Униформа делала его безликим, но по его выговору я сразу поняла, что он не ромеец. Местный. Уроженцев Северной Провинции очень неохотно брали на руководящие должности. Тем более – в Тайную Канцелярию. А этому как-то удалось пробиться. Редкое везение.

– Алех Валога, – представился он, показав мне офицерское удостоверение.

Валога. Я уже слышала это имя.

– Госпожа Семишка, Наместник желает видеть вас, – сообщил Валога. – Извольте пройти со мной.

– Да, конечно, – ответила я, запинаясь. Во рту у меня вдруг пересохло.– Только...мне надо собраться. Вы дадите мне несколько минут?

Он медленно кивнул.

– Собирайтесь, госпожа Семишка. Только не затягивайте с этим. Его Превосходительство – очень занятой человек.

Сборы заняли несколько минут. Я наспех пригладила волосы, припудрилась и нанесла немого кармина на губы. Ненавижу эти пудры и помады, но сегодня случай особенный. Я иду к Наместнику, и выглядеть я должна достойно. Потом я надела своё лучшее платье, накинула матерчатый плащ, сунула ноги в крепкие туфли на низком каблуке (только такие и ношу) и взяла сумку с комода. В сумке самое необходимое – ключи, кошелёк с деньгами, записная книжка и перо-самописец, костяной гребень и маленькое зеркальце. И документы. На улице в любой момент мог подойти патруль и потребовать удостоверение личности. Напоследок я нанесла на виски и запястья несколько капель цветочной воды – у меня имелся единственный флакончик на все случаи жизни. Наконец, заперев квартиру, я вышла из барака.

Машина ждала снаружи. Мне уже приходилось ездить в самоходных экипажах, но в таких вот, казённых, ещё ни разу. Мощная, роскошная зверюга с серебристо-чёрными хромированными бортами и затемнёнными окнами. В салоне было прохладно. Пахло сандалом. Мягкие сиденья были обтянуты кожей, место шофёра отделяла перегородка из звуконепроницаемого стекла. Шум двигателя был почти не слышен. Я тайком поглядывала на Алеха Валогу, сидевшего рядом со мной. В нём было что-то от грызуна – узкая, длинная физиономия, волосы мышиного цвета. Гнусный, наверное, тип. Впрочем, в контору только таких и берут. Я всё ждала, что он заговорит о моём брате, но Соглядатай пока помалкивал. Он сидел, невозмутимо глядя вперёд и держа фуражку на сгибе локтя. Лицо его оставалось непроницаемым.

На подступах к Триумфальной машина остановилась. Дорога была перекрыта, омнибусы и самоходные экипажи стояли, заглушив двигатели.

– Что там случилось? – спросила я, прильнув к окну.

– По-моему, безнадёжно, – произнёс Валога, побарабанив пальцами по дверной панели.– Правильнее будет пройтись пешком, я полагаю.

Бросив шофёру: 'Давай в объезд!', он двинулся к площади просто по проезжей части, обходя остановившиеся экипажи. Я последовала за ним. На Триумфальной у дворца-резиденции толпились люди. По периметру площади стояли солдаты внутренних войск, выстроившись в двойную шеренгу. Я смотрела и не верила своим глазам. Последний раз я видела что-то подобное зимой, во время бунта. Тогда людей попросту расстреляли из винтовок, не позволив им даже приблизиться к резиденции. Теперь же стражники стояли неподвижно, как изваяния. Очевидно, они не получали приказа разгонять толпу. Я взглянула на Валогу. Он был спокоен, даже весел. Происходящее вокруг его, похоже, забавляло. Увидев мою растерянность, Соглядатай снисходительно улыбнулся.

– Вам неуютно в толпе, Лита? – сказал он. – Предлагаю обойти площадь по кругу, вот тут, где солдаты. И не беспокойтесь, они не причинят вам вреда. Стражники не станут вмешиваться, если только толпа не выйдет из-под контроля. Но это вряд ли.

Он взял меня под локоть и потащил к резиденции. Мы шли вдоль шеренги стражников – их щиты и шлемы поблёскивали на полуденном солнце. Толпа на площади гудела, как растревоженный улей, а над брусчаткой, над головами людей, захлёбываясь, вопил громкоговоритель. "Лицемерие Братства... соцветия лжи обернулись кровавыми плодами... избиение безвинных...трусливо отрицая...метание шакалов, загнанных в угол... во всех городах Метрополии... исполненные негодования...возмездие! Возмездие!"

«Возмездие!» – завопил кто-то в толпе. Толпа всколыхнулась, и над площадью взметнулся штандарт Империи – золотой ястреб на багровом полотнище. Затем ещё один. И ещё, и ещё. В считанные мгновения площадь расцвела маковым полем.

– Царьгород! Ромея! Хвала Самодержице! Хвала! Самодержице! – неслось над толпой.

'Дуумвират! – голосил громкоговоритель. – Гнездилище лжи! Избиенье безвинных! Мужедевы! Возмездие!' На площади появились ещё флаги. Сначала знамя Дуумвирата-союза королевств Эверон и Антраум – полотнище цвета индиго с жёлтой сдвоенной звездой по центру. Потом замелькали флаги стран Братства – одноцветные, двухцветные, триколоры. Флаги несли молодые, крепкие парни в гражданской одежде, держа их полотнищами к земле. "Дуумвират! Лицемеры! Возмездие!" Толпа немного расступилась, и я увидела жаровню на треноге, стоящую просто на брусчатке. В жаровне пылал огонь. "Избиение безвинных! Мужедевы! Возмездие!" Молодчики в штатском подносили флаги к центру площади, где стояла жаровня, швыряли их на брусчатку и втаптывали в пыль под ликующие крики толпы. У кого-то в руках появилась жестянка с керосином. Я видела, как какой-то молодчик в алой соколке поднёс факел к жаровне. Облитые горючкой полотнища полыхнули, как солома. Повалил дым. Толпа взревела. Над головами людей метались знамёна Империи. Кто-то с силой пнул жаровню ногой – она качнулась и повалилась в костёр, разметав по брусчатке пылающие уголья. К небу полетели снопы искр. "Поветрие лжи... сивер приносит скверну...огонь нас очистит... Царьгород... всесожженье!"

В шеренге стражников началось какое-то движение. Моё внимание было приковано к площади, и я не видела, как к зданию резиденции подъехал бронированный фургон с зарешёченными окнами, остановившись за спинами солдат. Лязгнула металлическая дверь. Шеренга расступилась, пропуская двух молодчиков в соколках, которые вели под руки человека с залитым кровью лицом. Они прошли совсем рядом, и я смогла его разглядеть. Его губы были разорваны, во рту почти не оставалось зубов, с подбородка стекала тягучая багровая слюна. Выйдя на площадь, молодчики взяли его за ворот и волоком потащили по брусчатке. «Диверсант! Диверсант! Схватили диверсанта!» – послышались крики из толпы. Молодчики в соколках подтащили несчастного к центру площади, где горели вражеские знамёна, и швырнули его под ноги толпе. 'Наш разум ясен, а кулак тяжёл! В едином порыве! Возмездие!' – вопил громкоговоритель. 'Возмездие! – вторила толпа. – Смерть! На кол! В костёр его!' Человек стоял на коленях, заслонив лицо руками, и казалось, силился что-то сказать, но из его горла вырывался лишь хрип. Я взглянула на стражников. Неужели не вмешаются?.. 'Возмездие!' Из толпы вынырнула немолодая грузная женщина в холщовой блузе и широкой юбке и, визжа, вцепилась в волосы человеку, стоящему на коленях. Это будто послужило сигналом для остальных. На «диверсанта» обрушился град ударов. Его повалили на землю и принялись остервенело пинать ногами. Он лежал в пыли, скорчившись и обхватив голову руками, и не пытался даже сопротивляться. Кто-то, изловчившись, ударил его ногой под рёбра, потом в лицо. На камни брусчатки брызнула кровь. Толпа сомкнулась вокруг своей жертвы. Больше я ничего не видела.

Я почувствовала, как к горлу подступила тошнота. Ноги мои подкосились, и я опустилась на ступени резиденции. В голове шумело, перед глазами плыли багровые пятна. 'В едином порыве'. Скольких ещё 'диверсантов' нужно убить, чтоб Самодержица удовлетворилась, наконец?..

– Лита, вам дурно? – услышала я.

На моё плечо легла рука, затянутая в перчатку. Я подняла глаза. Валога стоял, склонившись надо мной, и глядел на меня почти с участием.

– Лита, да на вас лица нет. Как я вас понимаю. Я тоже потрясён до глубины души... вероломством Дуумвирата.

Взяв меня под руку, он помог мне подняться со ступеней.

– Будьте добры, соберитесь. Его Превосходительство не любит истеричек. Ну и семейка у вас. Вначале я решил, что вы не столь сентиментальны, как ваш брат.

'Сентиментальный' – это он про Яна? Однако. Я поднялась, опираясь на его локоть. Меня всё ещё трясло, ноги были как ватные.

– Идём, Лита, – сказал он. – И возьмите себя в руки, наконец!

Вдвоем мы направились к центральному входу. Сзади ревела и бесновалась толпа. Я понимала, что этот день уже вошёл в историю. Именно таким мы запомним начало войны – обезумевшая толпа на площади, знамёна, дым и пламя, кровь на брусчатке и захлебывающиеся вопли громкоговорителя.

Лита – Аудиенция

Дворец на Триумфальной, возведённый в пятую годовщину Воссоединения, был самым уродливым зданием в городе. Беспорядочное нагромождение неуклюжих цилиндрических башен с узкими, как бойницы, окнами и широченной террасой над центральным входом – зрелище скорее нелепое, чем величественное. Но Наместнику вроде нравится. Его всегда отличало дурновкусие во всём.