Текст книги "Трясина.Год Тысячный ч.1-2 (СИ)"

Автор книги: Влада Гуринович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Господин Пелягриус был уже немолод и довольно грузен, и ему стоило немалых усилий, чтобы на бегу пересечь храмовую площадь и взбежать на ступени паперти. Он тяжело дышал, и на лице его блестели капли пота.

– Здравствуй, ласочка моя! Хвала Вышнему, наконец-то я тебя нашёл, – сказал он, отдуваясь.

Девочка попятилась. Судья опустился на корточки и протянул к ней руки.

– Ну, ну, не бойся меня, птичка. Я Вольдемар Пелягриус, твой приёмный отец.

– Пелягриус? – услышал он.

Какой-то слепой попрошайка, сидевший на паперти, назвал судью по имени. Господин Пелягриус не обратил на него внимания.

– Тут такой холод, рыбка моя, а на тебе всего лишь это плохонькое пальтишко. И ты, наверное, проголодалась. Скорей идём ко мне домой, там ты отогреешься и поешь, как следует, – ворковал судья.

Девочка отступила и спряталась за спину слепца, который уже поднялся на ноги и поудобнее перехватил свой посох.

– Никуда я с вами не пойду, – сказала она. – Я не хочу, чтобы вы меня удочеряли.

– Но... как же так?

Судья почувствовал растерянность. Он не был готов к такому повороту событий.

– Девочка, ты поступаешь нехорошо. Твоя настоятельница пообещала госпоже Сор... то есть мне, что...

– Моя настоятельница умерла, я теперь сама по себе, – перебила его девочка. – И вы мне не отец. Отстаньте от меня.

Господин Пелягриус взглянул на девочку, потом на слепца. Тот стоял, сжимая в руках посох, и вид у него был не слишком дружелюбный.

– Чёрт... – пробормотал судья, отступая.

Ему ни разу в жизни не приходилось драться. Он вообще испытывал отвращение к любым формам физического насилия. Слепец, конечно, не был серьёзным противником, но он мог вцепиться ему в рукав и изорвать дорогую шубу.

– Нара, пойдем отсюда, – тихо сказал слепец.

Девочка взяла его под руку, и они поспешно двинулись прочь от храма. Судья ошалело смотрел им вслед. 'Вот, гадство! – выругался он про себя. – Боженька, неужто Ты допустишь?..' Услышав за спиной какую-то возню, судья обернулся. Дьячок, бренча ключами, тщательно запирал двери храма. И тут судью осенило. Он шагнул к дьячку и принялся что-то шептать ему на ухо.

***

Ян и Нара отошли довольно далеко от храма, когда их нагнал дьячок.

– Постойте! Постойте! – кричал он.

Они остановились. Дьячок слегка запыхался от быстрого бега.

– Кротость и человеколюбие Господа Вышнего не ведают границ, и ныне Он призывает вас в обитель свою, дабы обрели вы там приют, – сказал он.

– В каком смысле? – спросил Ян

– Кажется, он предлагает нам заночевать в храме, – прошептала девочка.

– За какие такие заслуги? – хмыкнул Ян.

– Ведомо ли вам слово "милосердие"? – спросил дьячок.

Ян покачал головой.

– Знал, да забыл. Пойдём, Нара.

– Да подождите же! – воскликнул дьячок, бросаясь следом. – Вы, видно, не понимаете. Это мой собственный почин. Обет во спасенье души моей грешной. Каждый день я оказываю посильную помощь всем обиженным судьбой – слепым и хромым, безногим и расслабленным, золотушным и прокажённым. А также юродивым и слабоумным. А с наступленьем холодов в нашем храме ночуют бездомные, получая и кров, и пищу.

Тут дьячок слегка приврал. Храм не ночлежка, а раздачей бесплатной похлёбки занимается Служба Гражданского Надзора. Но почтенный судья так щедро заплатил, а от правил можно разок и отступиться. Один-единственный разочек. Это, конечно же, грешно, но он непременно приступит к исповеди и во всём покается, как только его духовник вернётся в Лемар.

– Обойдёмся как-нибудь, – сказал Ян.

– Ну, Ян! – зашептала девочка. – Я в курсе, что ты недолюбливаешь храмы, но послушай! Уже начинает смеркаться, а нам надо где-то заночевать. Ночлежку закрыли, а стучаться в чужие дома я больше не хочу.

– Истину слышу из уст дитяти сего, – заулыбался дьячок.

Подобрав рясу, он устремился в сторону храма. Девочка последовала за ним, таща за руку Яна.

Узкая, как ущелье, улица, ведущая к храмовой площади, была пустынна. В синих сумерках медвяно светились окна домов – на снегу лежали желтоватые прямоугольники света, а полоса закатного неба над крышами была слюдянисто-зелёной. Ночь обещала быть морозной. На углу улицы чёрным стервятником притаились похоронные дроги, наполовину заполненные телами. Косматые яки, запряжённые в повозку, беспокойно фыркали, прядали гривами и рыли копытами снег – погонщик их едва сдерживал. Дьячок, проходя мимо, начертил в воздухе Знак Вышнего и пробормотал слова молитвы. Яки тревожились. Животных беспокоило не только присутствие мертвецов. Здесь было что-то ещё. Точнее, кто-то. То ли псы, то ли гиены. Они передвигались на задних ногах, неуклюже ковыляя и заваливаясь вперёд. Их тела были лишены шерсти, а ощеренные морды с приплюснутыми носами и узкими зенками имели мерзостное сходство с человеческими лицами. Вокруг похоронных дрог собралась целая стая этих тварей. Одни сидели в снегу, задрав остроухие головы, как псы, воющие на луну. Другие околачивались поблизости, будто выжидая. Люди их не видели, но яки чуяли их присутствие и, ярясь, грызли удила, грозно поводя рогатыми головами – попробуй только тронь!.. Образ получился настолько ярким, что Ян замедлил шаг и провёл ладонью по лицу, будто отгоняя наваждение. Надо же, опять разыгралось. Как днём ранее, когда к ним подошёл Хозяин Улиц со своими головорезами. Живенько так, разноцветно, как сон наяву. Впрочем, это сон наяву и есть. Обманка. Бывает иногда. А началось не так давно, осенью. В лагере Братчиков. Он струхнул тогда не на шутку, решил, что сходит с ума. Да Волчек успокоил. Сказал, что такое бывает у людей, потерявших зрение. Как человек, потерявший руку, временами чувствует свою отрубленную конечность, которой давно уже нет.

– Ян, с тобой всё хорошо? – с беспокойством спросила Нара.

– Лучше не бывает, – сказал он.

Волчек говорил, что это пройдёт со временем. А пусть бы не проходило. Лучше всё же, чем полная темнота. Первые недели были сущим адом. Лита обращалась с ним, как с ребёнком. Слепота сделала его беспомощным, будто он снова стал маленьким мальчиком, которому старшая сестра помогает одеваться, расчёсывает волосы, упрашивает поесть. Он боялся, что чернота захлестнёт и его сны тоже. Ему часто снилось, что он теряет зрение, и тогда он просыпался с криком. Но постепенно темнота становилась осязаемой, обретая какие-то очертания. Он уже начал немного ориентироваться. Мог уже одеться без посторонней помощи или отыскать кувшин с водой, когда ему хотелось пить. И даже определить, когда светит солнце, а когда небо затянуто тучами. Неплохо для слепца. Но всё равно это не жизнь. Полужизнь, как черви живут. У него отняли всё, кроме права самому выбрать день и час своей смерти. Спасибо, Алех...

– Вот мы и пришли, – бодрым голосом произнёс дьячок. – Осторожно, тут ступеньки.

Ужин был скромным, но сытным – кувшин кислого молока, пара ржаных лепёшек и ломоть сыра, которые дьячок предоставил из своих личных запасов. Потом он принёс из ризницы пару покрывал и старую рясу, которая должна была служить подушкой. Наконец, пожелав гостям доброй ночи, дьячок ушёл, оставив дверь храма незапертой.

Сдвинув вместе несколько лавок, Ян и Нара расстелили на них покрывала и кое-как устроились на этих жёстких ложах, укрывшись одеждой. В храме царил полумрак – уходя, дьячок погасил свечи, оставив лишь две небольшие лампадки над алтарём и в боковой часовенке. В стрельчатые окна проникал с улицы свет фонарей, и на каменном полу меж колоннами лежали длинные тени.

– Вот видишь, Ян, ничего страшного не случилось, – сонно сказала Нара. – Этот человек вовсе не желал нам зла. Он просто хотел помочь.

– Не вижу. Ладно. Спи уже, – проговорил Ян.

***

Когда часы на ратуше отзвонили полночь, дверь храма приоткрылась, и на пороге возникла грузная, закутанная в шубу фигура. Судья Пелягриус был разочарован, увидев, что девочка и слепец спят рядом на сдвинутых лавках. Он рассчитывал, что дьячок отведёт девочку в ризницу, подальше от слепца, оставив его где-нибудь в предбаннике. Ну да ладно, чёрт с ним. Действовать нужно было быстро. Бесшумно прокравшись между скамейками, он приблизился к девочке, которая спала, подложив руку под голову и укрывшись своим стареньким пальтишком. Склонившись над ней, судья полюбовался очертаниями её тела под грудой тряпья. Затем он быстро зажал девочке рот и сдёрнул со скамьи. План был прост: отвести девчонку к себе домой и запереть на ключ, ну а после он о ней позаботится.

На деле же всё оказалось не так просто, ибо девчонка оказала неожиданно яростное сопротивление. Пытаясь освободиться, она билась и дёргалась в его руках, и даже пробовала драться ногами – если б не плотная шуба, судье бы не поздоровилось. Наконец, изловчившись, она впилась зубами в его ладонь. Судья вскрикнул и ослабил хватку.

– Помогите! – закричала девочка.

Чертыхнувшись, судья снова зажал ей рот.

– Не нужно скандалить, мышка моя, – сказал он. – Никто тебя не услышит. Даже дьячок. Он нынче оглох и ослеп, а заодно и онемел.

Судья поволок её к выходу. Девочка отчаянно отбивалась. Сквозь шубу судья чувствовал прикосновения её юного, гибкого тела. Внезапно в нём разгорелась похоть. Он замер. А чего, собственно, ждать? На улице девчонка может вырваться и удрать, а в храме никого нет, кроме этого калеки. Но он ведь нам не помешает, верно? Судья развернулся и потащил девочку в боковую часовенку, где горела лампада. Втолкнув её внутрь, он начал стаскивать с себя бобровую шубу. Воспользовавшись моментом, девочка рванулась к выходу, но судья преградил ей дорогу.

– Давай не будем ссориться, синичка моя, – сказал он. – Ты должна вести себя хорошо, иначе будешь наказана.

Он ухватил девочку за платье и швырнул её на пол. Тонкая ткань с треском разошлась под его пальцами. В полумраке судья увидел её бледное плечо. Он склонился над ней и, дрожа, начал расстёгивать пуговицы сюртука. Девочка отчаянно колотила его кулачками по лицу и груди. Сыпавшийся на судью град ударов ещё сильнее распалял его желание.

Судья так и не понял, откуда взялся убийца, ринувшийся на него из темноты. Краем глаза он заметил тускло сверкнувшее лезвие. Инстинкт самосохранения был развит у него отменно. Судья шарахнулся в сторону. Лезвие просвистело мимо и со скрежетом чиркнуло по каменному полу, едва не сломавшись. Судья оттолкнул девочку и бросился бежать. Кто-то ухватил его за ногу, и он почувствовал острую боль в правой голени. Его сапог стало заливать чем-то горячим, густым и липким. Завизжав, судья рухнул на пол. Он уже не чувствовал боли. Его захлестнул животный ужас. Приволакивая раненую ногу, судья пополз к выходу. Чьи-то пальцы вцепились в его редеющие волосы. Голова его запрокинулась кверху, и взгляд устремился на тёмные хоры.

– Спасите... – прохрипел судья.

Его горло будто обожгло огнём, он захлебнулся кровью, и наступила кромешная тьма.

Ян отбросил нож и поднялся на ноги.

– Нара! – позвал он.

Девочка не отвечала.

– Нара, где ты?

Он вытянул перед собой руки и сделал шаг. Выругался вполголоса, натолкнувшись на скамью.

– Я здесь... – услышал он.

Нара сидела на полу часовни, сжавшись в комок. Ян опустился перед ней на колени и коснулся её плеча. Его пальцы пробежали по её лицу. Девочку слегка колотило, но она не плакала.

– Он ничего тебе не сделал? – спросил Ян.

– Нет. Только платье порвал.

– Нара, нужно уходить. Нам нельзя здесь оставаться. Понимаешь?

Она кивнула и поднялась на ноги, придерживаясь за Яна.

– Что с ним? – прошептала девочка, когда они проходили мимо бездыханного тела, лежащего между скамьями.

– В обморок упал. Идём скорей, пока не оклемался.

Когда храм опустел, тени в нишах стен зашевелились. Красноватый огонёк лампады, теплившейся в боковой часовне, вдруг раздвоился. Затем их сделалось четыре...шесть...двенадцать...и вскоре уже целые вереницы глаз двигались вдоль боковых нефов. Двуногие фигуры, безобразно скорченные и ссутуленные, одна за другой выныривали из темноты между колонами. Они напоминали одновременно волколаков и гиен-оборотней, но в их облике всё же было больше человеческого, чем звериного. В неясном свете фонарей, лившемся сквозь стрельчатые окна, видны были их безволосые осклизлые тела, клочковатые гривы, заострённые, как у гончих, уши и оскаленные пасти, с которых стекала тягучая слюна. Вскоре их собралась целая стая. Мерзко хихикая и что-то лопоча, они прыгали с одной скамьи на другую, подбираясь всё ближе к безжизненному телу, распластанному на полу храма.

Лемар – Человек в чёрном

– Где корона Солнца?

– Унесли драконы.

– А где ясный Месяц?

– Да в трясину канул.

– Куда звёзды делись?

– Вороньё склевало.

– Где твоя лучинка?

– Сгорела, погасла...

Они долго бежали по узким, запутанным улочкам, не разбирая дороги, прочь от злополучного храма. Нара тащила Яна за руку – свой посох он где-то обронил, возможно, оставил его в храме. Там же, где и нож. Оставалось лишь полагаться на зрение Нары, а она, похоже, заблудилась окончательно. Потом, выбившись из сил, они брели наугад, пока не оказались в каком-то отдалённом квартале, где не горело ни одного фонаря, а мостовые были выложены не камнями, а досками, вмёрзшими в застывшую грязь. Вдоль улиц громоздились двухэтажные деревянные бараки, многие из которых выглядели заброшенными. Их ветхие стены, кое-как подпёртые шестами и брёвнами, опасно кренились и нависали над мостовыми, едва не заваливаясь друг на друга.

– Как хромоножки, которые стоят, опираясь на костыли, – сказала Нара, разглядывая покосившиеся бараки.

Квартал, однако, был обитаем – кое-где во дворах были натянуты бельевые верёвки, а в окнах с уцелевшими стёклами виднелись занавески и даже горшки с домашними растениями. Так и не решившись попроситься к кому-нибудь на ночлег, беглецы укрылись в одном из заброшенных домов. Судя по всему, хозяева покинули его уже давно. Двери были сорваны с петель, оконные стёкла выбиты, на полу и стенах лежал тонкий слой изморози. В воздухе витал едва уловимый запах гари – наверное, когда-то тут случился пожар.

– Ян, я так устала...

– Я тоже.

Они сидели на досках пола, привалившись к стене. За стеной носился ледяной зимний ветер, хлопал оконными рамами, швыряя внутрь пригоршни снежной крошки. Где-то вдалеке послышались выстрелы – сухой частый стрёкот. Стреляли из штурмовых винтовок. Потом снова наступила тишина.

– Что это было? – спросила Нара. И, не дождавшись ответа, проговорила вполголоса: – Не могу заснуть. Ян, расскажи что-нибудь.

– Что рассказать?

– Какую-нибудь историю.

– Нара, сейчас не время для историй.

– Как раз наоборот, – возразила девочка. – Веселее б стало. В приюте мы всегда рассказывали друг другу всякие байки, хотя монашенки нам это запрещали.

Ян невесело усмехнулся.

– Хреновый из меня рассказчик. Вот Памва смог бы. У него неплохо получается.

– Памва? А кто это?

– Он из Братчиков.

– Твой друг?

– Можно и так сказать.

– А где он сейчас?

– Не знаю, Нара.

Она помолчала немного.

– Ладно, если ты не хочешь рассказывать, попробую сама придумать, -сказала она. – Значит, так. В некотором царстве, в некотором государстве, жили-были говорящие крысы.

Они были совсем как люди, только маленькие. Они жили в уютных домиках с кукольной мебелью. Свои жилища они украшали полевыми цветами и веточками можжевельника. Зимними вечерами они любили сидеть у камина в креслицах-качалках. Они покуривали трубочки, а в камине пеклись ягоды брусники, нанизанные на вертел. Крысы ходили друг к другу в гости, ели сладкие пироги и пили чай из чашечек, сделанных из цветной слюды. У них было много праздников. Весной они плясали вокруг шеста, увитого разноцветными лентами, а зимой украшали куст можжевельника засушенными ягодами земляники и черники. Ну а потом... А что было потом, Ян?

– А потом пришёл хозяин ярмарки и посадил их всех в клетку.

– Почему?

– Так говорящие крысы, Нара. К тому же танцевать умеют, курить, что там ещё? Представляешь, сколько денег можно позашибать, показывая их на ярмарке?

– Но они не хотели быть ярмарочными крысами. Они не желали танцевать на потеху публике. Хозяин грозил им хлыстом, лишал обеда, но так и не смог их заставить.

– А когда он понял, что плясать их не заставишь, он махнул рукой и подсыпал им крысиного яду. Всё равно толку от них никакого.

– Но крысы не умерли!

– Да передохли они все.

– Не все! Одна девочка-крыса осталась на свободе. И у неё был лучший друг, который сидел в ярмарочной клетке вместе с другими крысами. Но ему не хватило яда, и он остался в живых. И тогда девочка-крыса пробралась на ярмарку, чтобы вызволить своего друга их клетки.

– Ага, яда не хватило, но злой мальчишка, сынок хозяина ярмарки, взял да и выткнул ему глаза булавкой.

Они замолчали.

– А что дальше, Ян? – спросила Нара.

– Ничего. Конец истории.

– Нет, так нельзя истории заканчивать.

Он не ответил. Нара улеглась на пол, положив руку себе под голову. Глядя в темноту, она придумывала продолжение сказки. Незаметно веки её отяжелели, и она провалилась в сон. Ей снились крысы в клетке и хозяин ярмарки, похожий на окружного судью. На нём был полосатый жилет, а за его пояс был заткнут хлыст.

Нара проснулась внезапно, как от удара. За окнами брезжил серый рассвет. В полумраке она разглядела незнакомого человека в растянутой фуфайке и шапке-треухе, который, опустившись на колени и упершись ладонью в пол, пристально всматривался ей в лицо. Спросонок ей показалось, что это мальчик-крыса из её сказки. Нара завизжала. Незнакомец вскочил на ноги и отбежал в сторону.

– Что, так рожей не вышел? – сказал он. – Эх, говорила мне бабуля, с такой чухольницей только слепых водить.

– Памва?!

Ян поднялся с пола, придерживаясь за стену.

– Привет, Злыдзень. Не заскучал тут? – сказал Памва.

Он подскочил к Яну, с размаху хлопнул его по плечу, а потом обнял.

– Памва, откуда ты здесь? – спросил Ян.

– Оттуда. По воздуху перелетел. Ладно, шучу. По городскому валу. Там заросли кругом, и патрульных нету. Правда, сначала пришлось чесать через всё поле.

– Но как? Там же Тёрн.

Памва осклабился.

– Так генератор. Я стержень выломал, и он сразу сдох. Всё, как ты говорил.

– Да твою ж мать...– Ян вдруг затрясся от смеха, прикрыв рот ладонью. – Распотрошил всё-таки.

Памва энергично закивал.

– Ага, ага. А Лита говорила, что не получится.

– Она там?

– Да! С ней всё хорошо, не волнуйся. Я за ней присматривал, – не без гордости сказал Памва.

– И долго вы там проторчали? Под Тёрном? – спросил Ян.

– Два дня, две ночи. Мы так и не знали, жив ты или нет. А вчера мы увидели тебя на замчище. Мне даже показалось, что ты помахал нам рукой. Ян, ты и вправду можешь видеть?

– Нет. Наверно, рука дёрнулась, когда я бросал талер.

– Какой талер?

– Потом объясню. Два дня, говоришь? В такой мороз собачий.

Памва махнул рукой.

– Да ничего, не страшно. Мы в машине грелись.

– В чьей?

– Йорхос подогнал.

– Контрабандист этот? – с интересом спросил Ян.

Памва затряс головой.

– Никакой он не контрабандист. И зовут его не Йорхос. Он... короче, он тоже говорил, что не получится. Генератор же на виду стоял, под навесом. А потом дежурный отвлёкся, а тут я. Сетку резать было уже некогда, да и нечем. Я понизу прополз. Тулуп на ней оставил. И ладно, бежать было легче. Все, конечно, засуетились, когда Тёрн погас. Народ рванул к изгороди, чтоб пробиться в город, солдаты начали палить в воздух, а потом зажгли карбидовый фонарь.

– Да, мы слышали выстрелы ночью, – сказала Нара.

Она с изумлением смотрела на веснушчатого рыжеволосого паренька в треухе. Памва улыбнулся и кивнул.

– Вот-вот. По мне стреляли. Вон, ухо даже прострелили. От шапки. А как тебя звать?

– Это Нара, – сказал Ян. – Заблудилась в городе, когда началось поветрие. Её родители умерли.

– От моровой язвы? – спросил Памва, с сочувствием взглянув на девочку.

Нара покачала головой.

– Нет. Они умерли очень давно. Я их не помню.

– Я своих тоже. Эх, родственная душа, – Памва вздохнул. – А родители, небось, из Царьгорода были?

– С чего ты взял? – спросил Ян.

Памва пожал плечами.

– По говору разве непонятно? И выглядит она, как все ромейцы. Волосы, как крыло воронье. Глаза вот только не чёрные, а синие. Как у Йорхоса сейчас. Хотя он Альбин, вообще-то.

– Вот, значит, как, – проговорил Ян.

– Может, хватит меня обсуждать? – сказала девочка, слегка покраснев.

– Памва, а как ты нас нашёл? – спросил Ян.

– А язык на что? Людей поспрошал. Народ тут до свету по корчмам сидит, домой идти никто не хочет. Оно и понятно, дома-то страшно, а вдруг Морова Девка заглянет? В общем, кое-кто видел, как вы бежали от храмовой площади. Чесали так, будто за вами черти гонятся.

Ян помрачнел.

– Знаешь уже, Памва?

– А то! Весь город только об этом и говорит. Не каждый день бывает, чтоб окружного судью загрызли гули.

– Обожди. Какие гули? – произнёс Ян с недоумением.

– Ты ж вроде сказал, что всё знаешь? Ну, вурдалаки, пожиратели мертвечины. Говорят, их видели в городе с самого начала поветрия. Шастали по улицам, никого не трогали до поры до времени. Будто выжидали чего-то. Вот судье и прилетело. Обглодали вчистую. Я сам видел, как его выносили коронеры. Хотя выносить-то уже было нечего – пара обгрызенных костей да клочки одежды. После этого храм на всякий случай прикрыли на карантин. А с храмом, согласись, что-то неладно, раз в нём завелись вурдалаки.

– Памва, скажи, а ножа там случайно не нашли? – осторожно спросил Ян.

– А что, должны были? – Памва с любопытством уставился на Яна. – Так-так. Ну-ка, Злыдзень, рассказывай, как ты тут развлекался без нас?

***

Втроём они шли по засыпанной снегом улице. Ян придерживался за руку Памвы, обхватив её повыше локтя. Нара шагала чуть впереди, разглядывая стены и крыши домов. В лучах рассветного солнца старые бараки казались уже не такими уродливыми. Памва громко хохотал.

– Слушай, Злыдзень, я не знаю, как это у тебя получается, не, серьёзно. За пару дней ты ухитрился переругаться с половиной города.

Он принялся загибать пальцы.

– Бродяга, имени которого ты так и не удосужился спросить. Поножовщик Гиля. Семейка палача, которая тоже от тебя не в восторге. Да, ещё судья-извращенец, но он помер, поэтому не в счёт. Я никого не забыл?

– Памва, а куда мы идём? – спросила Нара.

– К замчищу! Поднимемся на валы и помашем оттуда Лите с Альбином, – ответил Памва. – Но сперва поесть бы не мешало. Тут на соседней улице оладьи жарили, я видел. Можем напроситься к ним в гости.

– Да неудобно как-то, – сказала девочка.

– Так мы не забесплатно, – возразил Памва. – У них во дворе забор поломан. Я могу поправить в обмен на оладьи.

– Слушайте, у нас же монеты есть! – вспомнила Нара. – Набросали вчера на паперти. Мы сможем расплатиться за завтрак.

– А мне бы ещё тулупчик новый, или свитку. Фуфайка-то продувается, – сказал Памва. – А Яну шнурки в ботинки. А нам всем не мешало б постираться и в баньке попариться.

– На всё это денег, наверное, не хватит, – сказала девочка. – Но я могу им полы подмести, или бельё постирать.

– Вот! – Памва поднял кверху указательный палец. – А я забор поправлю.

– Ян, а ты говорил, что в городе работы не найдётся, – весело сказала девочка.

– Для меня точно не найдётся, – ответил он с грустью в голосе.

– А ты стихи им свои почитай, – предложил Памва.

– Издеваешься?

– Памва, а ты моровой язвы совсем не боишься? – спросила Нара.

Памва хохотнул.

– Э, нет. Мне однажды гадалка на ярмарке сказала, что когда мне исполнится пятьдесят лет, меня в лесу русалка зацелует до смерти. Так что чумной ямы мне можно не бояться. Мой час ещё не пробил!

Они свернули за угол улицы и вышли на перекрёсток, когда до них донеслось:

– Стойте! Вы, вы трое! Стойте!

Им навстречу бежал какой-то человек. Памва почесал затылок, сдвинув на лоб шапку-треух.

– Так. А вот о нём ты ничего не рассказывал, Ян. Ну-ка признавайся, чем ты обидел или оскорбил этого почтенного седовласого мужа, одетого, как гробовщик? Вид у него такой, будто он собирается забросать нас камнями.

– Первый раз его вижу, – ответил Ян, не осознав абсурдности сказанного.

Человек остановился. Он снял с головы чёрный бархатный берет, какие обычно носят гробовщики, ростовщики или духовные особы, и прижал его к груди, не скрывая крайнего волнения.

– Господь Вышний... Дитя!.. Наконец-то я отыскал тебя! – сказал он, задыхаясь.

Памва присвистнул.

– Ещё один Пелягриус?

– Кто вы? – спросила девочка.

– Обождите, я ж вас помню, – сказал вдруг Памва. – Вы давеча у шлагбаума с дежурным беседовали. Вы что, пролезли под Тёрном вслед за мной?

Человек в чёрном покачал головой.

– Да нет же! Ворота открыли. Сюда идёт воздушный корабль.

– Как всегда вовремя, – сказал Ян.

– А от нас вам чего надо? – подозрительно спросил Памва.

– Имя мне Нартос, – последовал ответ. – Меньше, чем никто. Первый из грешников и недостойнейший из сынов Господа нашего...

– Хорошо, про вас мы поняли, – перебил его Памва. – Вы на вопрос мой ответьте, пжалста.

– Дерзкий юноша, – сказал человек, взглянув на него с улыбкой. Затем он перевёл взгляд на Яна, который стоял, вцепившись Памве в плечо, и внимательно вслушивался в их разговор.

– О, Боже... – сказал человек в чёрном, слегка переменившись в лице. – Отец этого дитяти... Я присутствовал при его смерти.

Девочка шагнула вперёд.

– Вы знаете моего отца? – спросила она.

Человек в чёрном кивнул.

– Да...знал когда-то, – сказал он чуть отрывисто. – Шаманы Топи указали мне на его душу. На берегах Рудицы, у железных скал.. Двенадцать лет... Но теперь душа его успокоится. Алаис. Алаис было его имя. Боже, прости мне грехи мои!

Лемар – Начало легенды

На четвёртый день карантина в Лемар прибыл воздушный корабль с грузом противочумной сыворотки. Он шёл низко над городом, едва не касаясь подбрюшьем черепичных крыш, лопасти мощных винтов месили воздух, вздымая над улицами тучи снеговой пыли. Тень его веретенообразной туши скользила по мостовым и стенам зданий, от гула двигателей позванивали стёкла в окнах домов. Наконец, миновав замчище, корабль остановился и завис над площадью у городских ворот. Там было столпотворение. Сквозь толпу, отчаянно сигналя, пробирались санитарные машины. Над круглыми брезентовыми палатками, развёрнутыми на камнях брусчатки, развевались белые полотнища на длинных шестах. У палаток уже выстроились внушительные очереди. Солдаты санитарного отряда – в защитных униформах, но уже без чумных масок – следили за порядком, чтобы в толпе не случилось давки или потасовки.

– Спокойно, граждане, спокойно, не создавайте толчеи! – зычно кричал офицер в полевом кителе. – Сыворотки хватит на всех!..

Памва первый заметил у городских ворот невысокую русоволосую девушку лет двадцати, одетую в мужской полушубок, который был ей великоват.

– Да вот она! – крикнул Памва.

Он запрыгал и замахал руками.

– Лита! Лита! Мы тут!

Она остановилась, высматривая их в толпе народу.

– Ян! – тихо выдохнула она. – Ян, маленький мой!..

– Лита, – сказал он, потянувшись к ней.

Они обнялись и замерли в молчании, не обращая внимания на царившие вокруг шум и суету. Нара и Памва тихо перешёптывались, стоя в сторонке. Человек в чёрных одеждах, давеча назвавший себя первым из грешников, тоже помалкивал, не смея нарушить этот, как он бы выразился, "безмолвный диалог". Молчание, впрочем, длилось недолго.

– Как жизнь, старушенция? – спросил Ян, коснувшись её щеки. – Замуж ещё не вышла?

– Можешь уточнить, за кого? – в тон ему ответила Лита.

– Я слышал, тебе нравятся контрабандисты.

– Войцех Гарэза, что ли? – она фыркнула. – Он же старикашка.

– Тогда Коган.

– Он лесничий. И он женат.

– Будешь такой разборчивой, помрёшь старой девой.

– Тебе-то что?

– Я же твой брат.

– Младший.

– А ты зануда!

– Ян, – Лита посмотрела на него с улыбкой. В лучшие времена они частенько так разговаривали. Полушутливо, слегка подтрунивая друг над другом. Только было это очень давно. Ещё до Оружейной площади. И когда жива была мать. Или даже раньше, когда они ещё не покинули дюны... А сейчас всё как будто вернулось. Пусть лишь на краткий миг, но вернулось.

– Ян, у тебя снег в волосах. Дай отряхну, – сказала она, проведя ладонью по его волосам.

– Ай, Лита, ну я сам, – ответил он, отмахиваясь.

– Ребята, вы это слышали? – проговорил вдруг Памва.

Он стоял, чуть склонив голову, и внимательно к чему-то прислушивался.

– А что такое? Воздушный корабль гудит? – спросила Нара.

Памва мотнул головой.

– Да нет. По крышам копыта прогрохотали. Это Морова Девка из города ускакала, на худой кобылке. Больше она в Лемар не вернётся. Никогда!

***

В трактирном зале было пусто. Фитили масляных светильников были подвёрнуты, скамьи и стулья опрокинуты на столешницы, а полы чисто выметены и отдраены до скрипа. Однако в зале пылал камин, тут было тепло, и отсюда не гнали. Хозяин трактира пребывал в благодушном настроении. За несколько дней карантина посетители оставили в его заведении кругленькую сумму, почти равную его годовому доходу. Кроме того, он благополучно пережил поветрие и, хвала Вышнему, никто из его родных и близких не заболел и не помер. Поэтому, увидев на пороге трактира странноватую компанию из шести человек, он не раздумывая их впустил. И даже не взял с них денег, хотя ему протянули пригоршню монет и пару смятых ассигнаций. При других обстоятельствах трактирщик выгнал бы их взашей, но сейчас он жаждал отблагодарить Господа за свою счастливую судьбу, а лучшей благодарностью была благотворительность, как сказано в Реченьях Праведников. Трактирщик велел предоставить этим оборванцам бесплатный обед и спальни наверху, а также горячую воду и побольше мыла. Сделав распоряжения, хозяин трактира удалился, оставив гостей беседовать у камина.

Лита полулежала на плюшевой софе, с тревогой глядя на брата. Тот сидел на полу возле камина, уже с повязкой на лице. Ян попросил сестру дать ему какой-нибудь платок или полоску ткани, чтобы спрятать глаза. Ему кажется, что лицо его сильно изуродовано, хотя на самом деле это не так. После короткого всплеска радости Ян снова замкнулся в себе, и Литу это беспокоило. Только бы он опять не соскользнул в этот омут тоски... С ним рядом на досках пола сидела Нара, держа его за руку и прижавшись щекой к его плечу. На девочке было всё то же изорванное приютское платьишко мышиного цвета и чулки из колючей шерсти. Хотя ей были бы к лицу и порфировый плащ, и золотое платье со стоячим воротом, в каких расхаживает Августа. Впрочем, в ней не было никакого сходства, ни одной общей чёрточки с Августой, этой засушенной мегерой под слоем белил. Двенадцать лет... Памва-Хлусик сидел у стола, раскачиваясь на стуле, и грыз корешок аира. На его веснушчатой физиономии было написано крайнее изумление.

– Очуметь история, – сказал он наконец. – Нара, так выходит, Августа твоя бабушка. Которая убила твоих родителей.