Текст книги "Пробудившие Зло (СИ)"

Автор книги: Виталий Держапольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

– Готово! – довольно произнес он, завязывая горловину мешка узлом. – В хлорке черепушку отварим, станет беленькой – любо-дорого посмотреть! Севка обзавидуется! Правда, Пухлик?

– Ага! – Лёньчик, сумевший преодолеть страх, повеселел. Пытаясь доказать самому себе, что он непомерно крут, Пухлик присел на корточки и осторожно потыкал пальцем в узел веревки, связывающей запястья мертвеца. На одном из скрюченных пальцев мумии мальчишка заметил невзрачное колечко, покрытое зеленоватым слоем патины.

– Ал, смотри, кольцо, – показал находку приятелю Пухлик.

– Прикольно! – Алик наклонился и попытался снять украшение. Но пальцы покойника, сжатые в кулаки, закостенели и не желали расставаться кольцом.

– Может, не надо? – Леньчик уже проклинал себя за то, что обратил внимание товарища на металлическую безделушку.

– Да ладно, – отмахнулся паренек, – ему уже все одно – без надобности! – Фаланга пальца мертвяка отвалилась от кисти – колечко оказалось в руке Алика. Крепыш покрутил в руках украшение – ничего особенного, и, потеряв интерес к находке, протянул колечко Пухлику: – Держи сувенир.

Лёньчик автоматически взял кольцо и засунул его в карман штанов.

– Ну что, выползаем? – поинтересовался Алик. – Забрасываем могилку землей – и до дому!

– Давай! – Леньчику уже не терпелось покинуть это мрачное место.

– Погоди-ка! – взгляд Алика зацепился за какую-то угловатую вещь, слегка выпирающую из-под истлевшего савана. – Это что за хрень? – Подсунув лопату под костяк, мальчишка приподнял покойника и вытащил из-под него пухлую книгу в кожаном переплете, с покрытым зеленью медным замком-застежкой и уголками, проклепанными металлом.

– Ну, нифигасе кирпич! – выдохнул мальчишка, покачивая в руках древний фолиант. – Таким и пришибить можно!

Лёньчик пристроился рядом, ощупывая руками потертую кожаную обложку:

– Красивая. Только зачем её вместе с этим в могилу закопали?

– А шут её знает? – почесал кончик носа крепыш. – Мож дорога она ему была, как память, – сострил Алик.

Но Лёньчик шутки не понял.

– С ней чё делать будем? – поинтересовался он.

– А, не знаю. Мож, в музей сдадим?

– Так вопросы ж пойдут: чего, да откуда? Как бы, не вляпаться…

– Угу, тут ты прав, – согласился Алик. – Ладно, позже разберемся. Ща поторапливаться надо – стемнеет скоро!

Помогая друг другу, они вылезли из могилы и кликнули Кучерявого:

– Андрон! Ты где?

– Тут я, у церкви! – откликнулся мальчишка. – Что, все уже?

– Да, закапываем, и валим отсюда, пока при памяти, – предложил Алик. – Чем быстрей – тем лучше!

– Я – только «за»! – обрадовался Андрей, разыскивая брошенную лопату.

– Сейчас, я только гроб закрою, – Алик схватил доску и вновь спрыгнул в яму. – Лёньчик, подавай остальные… Да, и мосол не забудь!

От этих слов к горлу Кучерявого вновь подкатила тошнота. Пока приятели возились у гроба, Андрюха в очередной раз оросил церковный фундамент яркой желчью.

– Ну, вот, вроде, как так и было! – Оглядев наведенный «марафет», удовлетворенно произнес Алик. – Закапываем – и ходу!

– И быстрее давайте, поцики! – Кучерявому не терпелось сорваться.

– Взял бы, да помог, – не удержался от подначки крепыш, спихнув в яму очередную порцию земли. – А то мы тут с Пухликом горбатимся, а лавры вместе пожинать будем…

– Чу! – неожиданно дернул за рукав приятеля Леньчик. – Слышишь? Шумит что-то!

Алик перестал кидать землю в могилу и прислушался: в лесу что-то действительно тарахтело.

– Мотоцикл – определил он. – Со стороны дороги. Несет же кого-то, на ночь глядя!

Не сговариваясь, они дружно присели.

– Валить надо! – прошипел Лёньчик. – А то спалимся ненароком!

– А могилу зарыть?

– Хрен с ней! Сам говорил – ему пофиг… А вот нам поплохеет, если узнает кто! На край – завтра вернемся и закопаем!

– Идет! – согласился Алик. – Валим! Дюха, ноги! Бегите! Я догоню, только книгу в мешок засуну, – предупредил он друзей.

Мальчишки, пригибаясь к земле, понеслись в сторону зарослей. Упаковав находку, Алик, сжимая в одной руке лопату, а в другой мешок, помчался следом. Они встретились в овраге, возле брошенных велосипедов.

– Ну что, – тяжело дыша, осведомился Алик, – проехали уже?

– Да, – ответил Кучерявый. – Двое мужиков. На «Минске» с коляской.

– Из знакомых кто? – уточнил мальчишка.

– Не-а, ни разу их не видел, – качнул головой Андрюха. – Хотя… вон того, в коляске, может мельком встречал…

– Куда же они катят? За грибами-ягодами – рановато еще, за папоротником – поздно, да и стемнеет скоро, – прикидывал возможные варианты Алик.

– А за Колываново куда дорога ведет? – спросил Лёньчик.

– Дальше – тайга, – ответил Алик. – Да и нет там особой дороги… Т-с-с! – Он прислушался, пытаясь определить направление, в котором двигалась мотоциклетка. – Кажись, приплыли, ребя! – охрипшим голосом прошептал он. – По-моему, к церкви свернули…

– Ёпсель-мопсель, чего делать-то теперь будем? – переполошился Андрюха.

– Главное – не ссать! Котелок, – он тряхнул мешком, – захерим пока. Книгу тоже светить не будем. И хера нас кто, в чем обвинить сможет! Не было нас тут! Не-бы-ло…

– А если, все-таки…

– Запомни, Кучерявый, при любом раскладе стоим на своем: я – не я, и лошадь не моя! Не видел нас никто! Не пойман – не вор! Всем ясно? – Алик выразительно взглянул на приятелей.

– Да, понятно все! – отмахнулся Лёньчик.

– Тогда, по коням! – распорядился Алик, выкатывая велосипед на дорогу.

* * *

Тарахтящий «Минск» неспешно подкатил к развалинам церквушки. Дернувшись напоследок и оглушительно выстрелив в воздух колечком сизого дымка, мотоцикл заглох.

– Здесь что-ли, Пельмень? – Носастый пассажир мотоциклетной коляски вопросительно взглянул в глаза мотоциклисту.

– Вроде бы… – Мотоциклист суетливо осмотрелся и утвердительно кивнул. Его огромные мясистые уши, из-за которых, собственно, он и получил свое нынешнее погоняло, потешно заколыхались в такт движущейся голове.

– Слышь, Хобот, – стараясь не смотреть в маленькие колючие глазки пассажира, произнес Пельмень, пришлепывая пухлыми губами, – на кой хер мы сюда прикандехали? Ты чё, столько ехал, чтобы на заброшенный колывановский погост глянуть?

Хобот молча залез в карман и вытащил пачку «Беломора». Не торопясь, размял папиросу пальцами, затем дунул внутрь «гильзы», выдувая крошки табака, после чего, зажав бумажный мундштук в зубах, фигурно замял его. Пока Хобот «колдовал» с папиросой, Пельмень выудил откуда-то мятую жестяную зажигалку. Чиркнув колесиком по кремню несколько раз, ушастик запалил пропитанный бензином фитиль и поднес трепыхающийся огонек к кончику папиросы Хобота. Носастый втянул воздух, раскуривая потрескивающую табачину, не удостоив «прогнувшегося» подельника даже взглядом.

– Хобот, ну так чё? Мне уже на перекличку через полчаса…

– Не вякай, сявка! – прогундосил Хобот, осматривая развалины. – Не будут для тебя сегодня кадры рисовать – я дубаку «катю» отслюнил… До утра не хватятся – «химия – это те не «крытка», – поучительно произнес он. – Харе базарить, хватай ковырялку и похиляли!

После того как авторитет «вывалился» из мотоциклетной коляски, Пельмень вытащил из нее лопату:

– Чего копать будем, Хобот? Тута только могилки одни…

– Картоху, Пельмень, картоху копать будем! – весело оскалился носастый, гоняя обсосанный папиросный окурок из одного уголка рта в другой. – Так, от церквухи по правую сторону, шестая крайняя могилка, – бубнил себе под нос Хобот, не преставая вертеть головой по сторонам.

Пельмень нерешительно топтался рядом, размышляя, за каким дьяволом притащился на заброшенный погост прожженный вор-рецидивист Хобот. С Носастым Пельмень познакомился лет пять назад, в лагере под Каменском, где авторитет Хобот был поставлен смотрящим. По неизвестной причине Хобот отчего-то вдруг проникся симпатией к мелкому жулику Славке Первухину, по глупости попавшему на кичу: в обиду не давал, благоволил во всем, так что сиделось Пельменю за спиной Хобота вполне комфортно. И именно с подачи смотрящего, года через два надоумившего Первухина накатать «нужную гумагу», перекинули Пельменя из лагеря на расконвойку – «химию», да не куда-нибудь, а в родную Нахаловку. И вот сегодня после обеда с «золотой справкой» на кармане в поселок заявился и Славкин благодетель собственной персоной. Перетер о чем-то с кумом и дубаками, и Пельменя отпустили со стройки, передав в полное распоряжение откинувшегося уголовника. Хобот мгновенно взял Славку в оборот, потребовав от него раздобыть на вечер колеса. Не смея перечить нежданно-негаданно объявившемуся благодетелю, Пельмень позаимствовал мотоциклетку с коляской у деда Евсея, приходившегося Славке дальним родственником. Дед, как знал Первухин, лежал дома с приступом радикулита, и в ближайшее время не должен был заметить отсутствие транспортного средства. А открыть навесной амбарный замок и потихоньку выкатить «Минск» из сараюшки, заменяющей деду гараж, двоим сидельцам со стажем – да как два пальца об асфальт! Разжившись колесами, Хобот приказал Славке показать дорогу к старому колывановскому погосту…

– Гребанный Екибастуз! – Отвлекла Пельменя от размышлений гнусавая ругань авторитета, стоявшего на краю раскопанной старой могилы. – Какого…

– Так это та самая картошка? – догадался Славка, предусмотрительно отодвигаясь подальше от Хобота: вон как раскалился – хоть прикуривай! Таким злым смотрящего Славка не видел даже на зоне, хотя всякое бывало: и разборки и наезды, и мочилово особо неугодных…

– Какая падла… – хрипло выдохнул Хобот. – На ремни порежу, суку! – Его маленькие глазки покраснели: сосудики налились кровью и полопались. Пельменю показалось, что смотрящего вот-вот удар хватит. Но уголовник быстро справился с приступом гнева: глубоко вдохнул-выдохнул и закурил очередную папиросу. Его перекошенная физиономия вновь приобрела естественный цвет, а черты лица разгладились. – Обскакал меня кто-то на повороте, Пельмень, – невозмутимо попыхивая папироской, произнес Хобот, словно и не он это сейчас бушевал и плевался ругательствами. Славка даже подивился такому самообладанию. – Объегорил… Знать бы кто?

– А чего там такого было, в могилке в этой? – простодушно хлопая белесыми ресницами, поинтересовался Славка. – Клад, что ли? – он сдавленно хихикнул.

– Клад, – выпустив дым через ноздри, подтвердил сумасшедшую догадку Первухина авторитет.

– Клад? – не поверил Пельмень. – Побожись?

– Век воли не видать! – сплюнув в яму желтоватую от никотина слюну, произнес Хобот.

– Кулацкая закладуха? Цацки-рыжьё-сверкальцы? – сбивчиво затараторил Пельмень.

– Сила и Власть! – потеряв на миг самообладание, скрипнул зубами рецидивист.

– Это как? – не допер Пельмень.

– Неограниченные возможности…

– С рыжьём тоже возможностей не меряно, – по-своему понял слова Хобота Пельмень. – Слушай, а может, могилка не та?

– Та, – отрубил авторитет.

Пельмень присел на корточки и пропустил сквозь пальцы горсть земли:

– А ведь свежая яма: сегодня рыли – зуб даю!

– С чего взял? – неожиданно проявил заинтересованность Хобот.

– Сам глянь, – ковыряя ногой бруствер, предложил Славка, – ночью ливень был – холмик бы размыло…

– А я про дождь не в курсах – кемарил в поезде без задних копыт, – признался смотрящий.

– Да тут и без всякого дождя видно, что земелька свежая, – продолжал делать выводы Пельмень, – днем жара – а комья влажные, даже не подсохли. Вот ей-ей – это мы их спугнули, Хобот!

– А ведь ты прав, Шерлок Холмс доморощенный, – согласился с корешем рецидивист. – Мы фраеров спугнули. Иначе они бы могилку до конца землицей засыпали. Как так и было… Я только одного не пойму: как узнали? Снулый божился, что только мне тайну открыл…

– Снулый? – не поверил своим ушам Пельмень. – Иван Митрофаныч?

– А ты что, его знал? Он же кони двинул за год до твоей ходки!

– Мы ж с одной деревни, Хобот, – просветил подельника Славка. – Еще бы я его не знал! Да его вся деревня… Так это Снулый тебе мозги промыл? – не мог успокоиться Первухин. – Он же по жизни с приветом, за то и на кичу неоднократно попадал. Я ж еще сопляком был, а у этого старикашки крыша уже основательно протекала. Его и в дурку неоднократно закрывали, да только он как-то выкручивался… Я не верю, что ты, такой авторитетный вор, повелся на байки сбрендившего старика! Как, Хобот?

К удивлению Пельменя Носастый не отреагировал должным образом на предъявленные возражения. Невозмутимо закурив очередную папиросину, он произнес:

– Старик не сбрендил: он сумел доказать, что все дерьмо вокруг совсем не то, чем кажется…

Глава 2

Пельмень недоумевая взглянул на авторитета:

– Хобот, я не понял: о чем это ты?

– Забудь! – отмахнулся Носастый, зажав бумажный мундштук кривыми, желтыми от никотина зубами. Сжевав половину папиросной гильзы, Хобот бросил окурок на землю. Сплюнув тягучую слюну на свежий земляной холмик, рецидивист спрыгнул в могилу. Влажно захрустели под подошвами ботинок подгнившие гробовые плахи. Хобот громко выругался и перевернул одну из уцелевших досок.

– Эта та могилка, Пельмень! – внимательно изучив внутреннюю поверхность крышки, сообщил он подельнику.

– С чего ты взял? – не понимая, о чем идет речь, спросил Первушин, наблюдая за действиями Носастого.

– Снулый сказал, что гроб предварительно просмолили, а мертвяка засыпали солью…

– Нифига себе, яка вобла получилась! – присвистнул Славка. – И чё?

– Ничё! – в тон ему отрезал Хобот. – Смотри: на доске виднеются остатки смолы, а вот этот белый налет – не иначе остатки соли, которая ушла в землю, после того, как гроб все-таки рассохся.

– Нахрена столько непоняток с обычным жмуром? – пожал плечами Пельмень. – Столько соли перевели…

– Знал бы ты, Пельмень, сколько соль по тем временам стоила… Не обычный это был жмур – особенный! Знать бы только, кто меня кинул – порвал бы на немецкий крест! – Носастый сжал до хруста кулаки.

– Хобот, а чё дальше делать будем, раз нас уже все равно кинули? – выразительно шмыгнув мясистым носом, спросил Пельмень. – Может обратно похиляем?

– Не суетись, Пельмеха – для начала поковыряемся немного в могилке, – огорошил уже «навострившего домой лыжи» подельника Хобот.

– А на кой? Ты ж сказал – уперли уже всё! – нерешительно «запротестовал» Славка, которому страсть как не хотелось копаться в старой могиле заброшенного черте-знает-когда кладбища.

– А вот мы и проверим! – отрезал авторитет. – Давай, чё встал словно фраер? Отрабатывай филки, которые я охране забашлял!

Славка тяжело вздохнул и спрыгну в яму к подельнику.

– Выбрасывай требуху из могилы! – распорядился авторитет, переваливая крышку гроба через земляной бруствер. – И пошевеливайся – стемнеет скоро!

Пельмень театрально вздохнул в очередной раз, и принялся выкидывать из могилы на поверхность куски осклизлых досок. Подгнившее дерево, источающее неприятный запах, крошилось под пальцами. Славка брезгливо морщился, передергивая плечами, но ослушаться «авторитетного» Хобота не смел. Однако, он старался по возможности не трогать останки, выбрасывая наружу лишь куски заплесневевшей древесины.

– Не понял? – протянул Хобот, очистив скелет от мусора. – А где черепушка?

– Точно! – подхватил Пельмень. – Нету!

– Значит, её забрал тот, кто нас опередил… Либо я чего-то не знаю, либо Снулый что-то не договаривал…

– А что искали-то хоть? – вновь «закинул удочку» Славка. – Хоть узнать, раз уж все равно ничего не нашли. Может, я пошукаю чего в деревне, у меня ж в Нахаловке родни не счесть!

– Книга должна была в могиле лежать, – неохотно произнес Хобот, признавая правоту Пельменя – вдруг и правда чего узнает, – старинная… Большая. С замочком…

– А что в ней написано, в книге этой, раз её даже на замок заперли?

– А вот это уже не твое собачье дело! – вдруг окрысился носастый. – Если вдруг чего узнаешь – сразу мне маякуй! Сам не лезь – себе дороже будет! А за мной не заржавеет!

– Опаньки! Хобот, зацени, чего нашел! – довольно воскликнул Пельмень – в его растопыренных пальцах, перемазанных сырой землей, покачивался нанизанный на тонкую цепочку покрытый зелеными окислами ключ. – Знатный мальчик (ключ) от комода.

– Ну-ка, – авторитет требовательно протянул руку, – дай сюда!

– Держи, – Славка вложил в раскрытую ладонь Хобота находку.

– Эх, молодец, Пельмеха! – неожиданно обрадовался Носастый. – Не всё еще, оказывается, потеряно!

– Чего, не всё? – «затупил» Славка, не разделяя радости «старшего товарища» от находки старинной отмычки. – Фуфел обычный! Таких «мальчиков» любой кустарь из обычного болта…

– Много ты понимаешь, – хмыкнув, перебил подельника Хобот, – этот фуфел помажорней хорошей жмени рыжья!

– Прям-таки золотой ключик черепахи Тортилы? – не удержался от едкого замечания Славка.

– Ты на что это намекаешь, сявка мелкокалиберная? – окрысился Хобот, недобро сверкнув глазами.

– Еп… – запоздало прикусил язык Пельмень, совсем забыв еще об одном, «неофициальном» погоняле авторитета – Буратино. – Не, пахан, ты не подумай чего…

– Смотри у меня, – проворчал Носастый, остывая, – а то я твои вареники лопоухие отрежу и сожрать заставлю.

– Пахан, да я…

– Все, завали хайло! В следующий раз тщательнее базар фильтруй! А то нарвешься ненароком… Усёк?

– Усек, – облегченно выдохнул Славка – Хобот вполне мог «претворить в жизнь» свои угрозы.

– Ключик – это «зер гут»! – торжествующе произнес Носастый, возвращаясь к теме разговора. – Обломались наши крысюки недоделанные: без отмычки они книгу не откроют, а значит – не прочтут!

– Че-то я не пойму, пахан: а что им мешает ломануть замочек? Судя по отмычке – плевое дело. Обычной отверткой такой сковырнуть можно.

– Снулый сказал, без ключа книгу не открыть, хоть отбойным молотком замок сбивай, хоть автогеном жги – нифига не выйдет.

– Пахан, а такое в натуре бывает? – выпучил зенки Первухин. – Это невозможно!

– Бывает так, Пельмеха, что невозможное становится возможным…

1963 г. ИТК N…

Стылый сквозняк гулял по мрачному бараку, заставляя спящих зеков ежиться под тонкими колючими одеялами, а то и вовсе вынуждая продрогших «сидельцев» укрываться ими с головой. Заключенные ворочались с боку на бок, забывшись на время чутким тревожным сном. В самом углу барака, отделенном от остального пространства занавеской, на единственной в помещении одноярусной кровати лежал изможденный человек, укрытый цветным стеганым одеялом. Такое привилегированное положение: отдельный угол, теплое одеяло и прочие маленькие радости жизни давал этому уголовнику его высокий чин в блатной иерархии – в этой колонии он был первым после Бога, положенцем, смотрящим, чьи приказы заключенные выполняли с куда большим рвением, чем приказы Хозяина – начальника колонии. Несмотря на толстое одеяло и обилие теплых вещей, положенца била крупная дрожь. Даже при скудном освещении был заметен нездорово-землистый цвет его лица, запавшие слезящиеся глаза, обрамленные темными кругами, заострившиеся нос и скулы, обтянутые сухой пергаментной кожей. Смотрящий болен, причем серьезно – это понимал любой, даже очень далекий медицины человек. Больной надсадно закашлялся и долго не мог остановиться. Когда кашель наконец его отпустил, он хрипло, со свистом задышал, втягивая воздух мелкими судорожными глотками.

– Ты как, Хобот? – К больному подошел низенький коренастый зэк, с изуродованной горбом спиной. В одной руке горбун держал исходящую паром алюминиевую кружку.

– Херово… Квазимодо… – с трудом просипел смотрящий, утирая тыльной стороной ладони выступившую в уголке рта кровь. – Помираю… я…

– На больничку тебе надо, пахан, – низким грудным голосом произнес горбун. – С чахоткой не шутят! А в бараке в натуре загнешься…

– Сам знаю, – кивнул Носастый, немного отдышавшись. – Лепила [1]1
  [1] Лепила – врач (уголовный жаргон)


[Закрыть] местный еще неделю назад направление в районный тубдиспансер справил. Да сучий буран мне все карты перемешал…

– Да, снегом знатно завалило, – согласился горбун. – Еще дней пять до наших дибунов ни одна тварь не доберется.

– Вот-вот, – Хобот потер пальцами слезящиеся глаза, – здесь и откинусь. Лепила сказал, что моё дело швах – не протяну долго…

– Ты это, пахан, не гоношись заранее, – прогудел Квазимодо, – может обойдется еще… На вот, чифирю горячего дерябни… Полегчает…

– Слышь, Квазимодыч, – Хобот порывисто схватил горбуна за руку и рывком подтянул к себе, – ты-то мне хоть в уши не лей! Сам видишь – плох я… Загнусь на днях…

– Пахан, да нормуль все будет! – излишне оптимистично заявил горбун, стараясь не смотреть в покрасневшие глаза положенца.

– Нормуль, говоришь? – кисло усмехнулся Хобот. – А харю-то воротишь… Эх, не ко времени все… – Он вновь закакшлялся.

– Попей, чифиря-то, попей! – Квазимодо помог Хоботу подняться и почти силой влил смотрящему в горло несколько глотков теплой жидкости.

– Вот что, Горбатый, – когда прошел приступ, прошептал Хобот, обессилено упав на подушки, – хочу тебя положенцем оставить… Когда откинусь… – он вновь усмехнулся. – Навсегда откинусь…

– Да ты с ума сошел, Хобот! – возбужденно воскликнул горбун. – Не в том весе я, чтобы положенцем…

– Я маляву братве отпишу, – сипло пообещал Хобот, – чтобы по закону всё… Люди есть у меня, кто подпишется… На сходе утвердят…

– А до сходняка мне как? – развел руками Квазимодо. – Твое-то положение без вопросов – по праву… А мне как тут все без тебя разрулить?

– А, ты про Печеного и его кодлу? – догадался Хобот.

– А то! Он спит и видит себя на твоем месте!

– Прав ты, Квазимодыч, – согласился смотрящий. – Меня-то ему не достать… А вот тебе, конечно, может веселую жизнь устроить… Падла он, ссученная! Правилку б ему устроить, да только доказать ничего… – Неожиданно Хобот осекся, бросив быстрый взгляд на занавеску.

Горбун тоже обернулся, успев заметить мелькнувшую на занавеске тень. Одернув ткань, он заметил стоявшего неподалеку полоумного старика – Снулого, пару месяцев назад пришедшего по этапу. Старикашка, как не безосновательно считал Казимодо, был, в общем-то, безобидным идиотом, попавшем на зону по какому-то недоразумению. Его место в дурке, где Снулый, по его же собственному заверению, бывал неоднократно.

– Ты чего тут шкуру трешь, Снулый? – зловеще прошипел горбун.

– Как он? – указав на занавеску, спросил старик. – Сильно плох?

– С какой целью интересуешься? – подозрительно спросил Квазимодо.

– Помочь хочу…

– Ты? Помочь? – опешил горбун. – Ты себе помоги, болезный! Кантуй отсюда…

– Кто там, Квазимодыч? – донесся слабый голос Хобота из-за занавески.

– Да деятель тут один, базарит, что помочь тебе хочет, лепила доморощенный!

– Давай его сюда, – неожиданно распорядился смотрящий.

– Топай, – подтолкнул в спину старика горбун, – раз пахан зовет.

От мощного тычка тщедушный старичок пулей влетел в отгороженный угол, где обитал тяжелобольной.

– Помочь… говоришь… можешь… – с придыханием произнес Хобот, впиваясь взглядом в маленькое морщинистое личико Снулого.

– Могу, – кивнул Снулый. – Если ничего сейчас не предпримешь – через два-три дня тебя из барака вперед ногами вынесут, – бесстрашно предрек он смотрящему, не убоявшись его гнева.

– Вот даже как? – спокойно воспринял слова старика Хобот. – Лепила наш мне поболе твоего отмерил… Как же так? Ведь еще недавно был здоров, как бык! Как могла меня чахотка так быстро сглодать?

– Не чахотка это! – порывисто мотнул головой старичок, взъерошив жиденькие седые волосенки. – Порча на тебе!

– Ну вот, – развел руками горбун, – я же говорил тебе, пахан, полоумный он… Гнать его взашей надо в петушиный угол…

– Погоди гнать, – остановил «верного оруженосца» смотрящий. – Пусть попробует… Знахарь… Хуже все равно не будет.

– Смотри, пахан, ты банкуешь, – пожал плечами Квазимодо. – А ты, – он повернулся к Снулому, – если просто мозги нам паришь… Не завидую я тебе.

– Значит, порча, говоришь? – переспросил Хобот.

– Сам увидишь, – пообещал Снулый. – Я докажу!

– Что нужно делать? – по-деловому осведомился смотрящий, немного приободрившись.

– Ничего, я только за вещами схожу, – сказал Снулый, покинув отгороженный угол Хобота.

– Пахан, ты серьезно? – осведомился Квазимодо. – Он же больной на всю голову этот Снулый!

– А мне уже все равно… Пусть его, хоть развлечемся. Подыхать, как говорится, так с музыкой.

– Ну, хозяин – барин, – пожал плечами горбун.

– У меня все готово! – произнес вернувшийся старик, держа в подрагивающих руках толстую свечу. – Ах да, табуретка еще нужна… – дернулся он.

– Стой здесь, – распорядился Квазимодо, – сам принесу.

– Что дальше? – спросил он, поставив возле кровати Хобота табурет с облупившейся краской.

– На табурет сядь, – неожиданно изменившимся голосом твердо произнес старик, обращаясь к смотрящему. В считанные мгновения изменился не только голос полоумного старика, но и его повадки: пропала излишняя суетливость, перестали дрожать руки, распрямилась сутулая спина, маленькие глазки перестали бегать из стороны в сторону.

Хобот с трудом поднялся с кровати и, поддерживаемый под руку горбуном уселся на табурет. Старик покрутился из стороны в сторону, шумно втягивая носом воздух.

– Лицом на восток! – отрывисто произнес он, показывая направление. – И замри!

Квазимодо мельком столкнувшись взглядом со стариком, отчего-то почувствовал себя не в своей тарелке и поспешно отвел глаза в сторону. Старик встал за спиной смотрящего, зажег свечу и едва слышно забормотал молитву:

– Отче наш, иже еси на небесах. Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должникам нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Яко Твое есть царство, и сила, и слава Отца и Сына и Святаго Духа ныне и присно и во веки веков. Аминь!

С последними словами молитвы жиденькие волосы старика, словно наэлектризовавшись, встали дыбом. Снулый отступил от табуретки примерно на метр, и неспешно принялся обходить смотрящего по кругу. Сделав несколько шагов, он провел свечой от уровня головы сидящего авторитет до пола. Примерно на уровне груди, свеча, до этого горевшая спокойно и равномерно, неожиданно громко зашкворчала, брызгая по сторонам расплавленным воском. Пламя сменило окрас на кровавый, жирно зачадило. Резко пахнуло тухлыми яйцами.

– Ты чего палишь, уродец балаганный? – недовольно чертыхнулся горбун.

– Цыц! – каким-то замогильным голосом бухнул старик, и Квазимодо неожиданно для себя прикусил язык.

Снулый продолжал нарезать круги вокруг сидящего Хобота, с каждым кругом увеличивая радиус обхода. Но свеча точно так же продолжала трещать, чадить и вонять падалью именно в районе груди сидящего авторитета.

Добравшись до занавески, старик, задув свечу, произнес:

– Достаточно, мне все ясно.

– Что со мной? – обессилено проскрипел Хобот.

– Плохо дело, – покачал головой старик, убирая свечу в сидор. – Я не думал, что заклятие настолько мощное… Ты умрешь завтра к утру… Максимум к обеду…

– И это все? – вскипел горбун, хватая старика за грудки. – Все, что ты можешь сделать?

– Охолонь, горбун, – не дрогнув ни единым мускулом, произнес старик. – Я еще ничего не сделал, только определил… Думать надо.

– Ну так думай! Думай скорее!

– А я чем, по-твоему, занимаюсь? – накинулся на Горбатого Снулый. – Не мешай!

– Все-все! Не буду! – пообещал Квазимодо, убирая руки за спину.

– Так-то оно получше будет, – улыбнулся старик, обнажив ровные и крепкие не по возрасту зубы. – Я вот чего думаю: такую мощную порчу просто так, на расстоянии, навязать трудно… Тут контакт личный нужон. Ты, милок, ни с какими посторонними людьми надысь не контачил? – спросил он Хобота.

– Нет, – качнул тот головой, – тут у нас не проходной двор – зона, как-никак.

– Вот и я о том, – согласился Снулый, – зона…

– Значит, поклад ведьмовской искать надо…

– Чего, какой подклад искать? – не понял Квазимодо.

– Поклад, – внятно произнес старик. – Ведьмы такой порчей промышляют. Мешочек ведьмовской или науз… Ну, веревочка такая с узелками… Искать надо, чем быстрей найдем – тем шансов у нас больше с порчей совладать.

– Да где искать-то? – засуетился горбун. – Сейчас пацанов подниму – они все кверху дном перевернут…

– Если поклад, то рядом должен быть, – сказал Снулый, – иначе бы он такой силы не набрал… Чтобы так человека извести совсем близко быть должен…

– Нары? – Горбун переглянулся со смотрящим.

– В первую очередь, – согласился старик. – Подушки, матрасы, белье… Все тщательно осмотреть, каждый шов распороть! Туточки поклад будет, зуб даю!

– Разберемся! – сквозь зубы процедил горбун, вынимая из сапога заточку.

– Все потроши, – кивнул Хобот, – не жалей! Вдруг прав старик.

– Сделаем, пахан! – сказал Квазимодо, вонзая заточку в подушку. Затрещала ткань, по закутку полетели перья. Следом за подушкой пошли в расход матрасы, которых у Хобота было несколько. Горбун методично вспарывал грубую полосатую ткань и внимательно осматривал содержимое матраса, ссыпая вату под ноги. Нечто похожее на описываемый стариком поклад Квазимодо обнаружил распотрошив последний.

– Это что за херь? – произнес Горбун, цепляя кончиком ножа огрызок веревки, фигурно завязанной сложным узлом. – Снулый, ты это искал? – спросил он, протягивая руку к находке.

– Не смей! – громко выкрикнул старик, бросаясь к кровати и отталкивая горбуна в сторону. – Не трогай руками, – повторил он уже тише, – а то хуже будет. Пусть и не на тебя завязан – но мало не покажется!

– Что там? – едва слышно поинтересовался Хобот, состояние которого продолжало ухудшаться.

– Оно самое – науз! – довольно сообщил старик, разглядывая находку горбуна. – Настоящий мастер своего дела вязал… – не без зависти добавил Снулый, – вернее – вязала. Я уж говорил – ведьмовские это штучки.

– Так делай чего-нибудь побыстрее! – накинулся на старика Квазимодо. – Пахану, вон, совсем плохо!

– Тут быстро нельзя, – мотнул головой Снулый, – чуть что не так… Тут надо с толком, с расстановкой, с пиететом даже – сурьёзная вещица! Дай-кась мне твой ножичек, – попросил он горбуна.

Квазимодо протянул старику заточку. Снулый взял её двумя пальцами и поднёс к самым глазам, внимательно осмотрел, затем не менее тщательным образом обнюхал, разве что не облизал. Квазимодо следил за ужимками старика с немым изумлением.

– Из чего сделано? – полюбопытствовал знахарь.

– Старая рессора от «козла», – ответил горбун.

– Сойдет, – кивнул старик. – Людей этим ножичком, случаем, не резал?

– А тебе какая разница?

– Большая! – отрезал старик. – Очень большая! Все на смарку пойдет, если железо это кровушки людской попило…

– Чистая заточка, – сообщил горбун, – нет за ней ничего.

– Годится, – сказал Снулый, поддевая науз острым кончиком ножа за один из узелков. Бросив поклад на стол рядом с кроватью, старик рьяно принялся изучать хитросплетение узелков и вплетенные в них предметы: камешки, косточки, птичьи перья.