Текст книги "Красное золото"

Автор книги: Виталий Олейниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА 10

С утра Михайла поднял всех ни свет ни заря, едва ли не пинками выгоняя из теплых спальников в зябкий утренний туман, пластами висевший между стволов деревьев. На ночевку вчера встали поздно, когда уже совсем стемнело и двигаться дальше не представлялось возможным. Рядом не было ни ручья, ни озерца, ни иного водоема, поэтому ужинали всухомятку, запивая черствый хлеб и консервы сладким чаем из фляжек.

А сейчас Миша предложил и вовсе не завтракать:

– Кто есть хочет, что аж невмоготу – хлеба вон отрежьте и жуйте себе на ходу на здоровье. А как встретим какой-нибудь ручей – остановимся и поедим…

По иронии судьбы ближайший ручей встретили уже метров через двести. Вот ведь свинство какое, чуть-чуть вчера не дошли. Впрочем, закон подлости – он и в Африке закон подлости. И в тайге. Но останавливаться не стали – не резон. Найдется и другой ручей, Сибирь – это все же не Гоби и не Калахари, с природной водой особых проблем никогда не возникало…

И ручей вскорости действительно нашелся, причем такой, что мы потеряли часа полтора, через него переправляясь, поскольку был это вовсе даже и не ручей, а скорее речка с довольно-таки сильным течением и скользким каменистым дном. На другом берегу наконец-то скинули рюкзаки, развели на невысоком обрывчике, мысом вдававшемся в шумную воду, костер и приготовили горячее, а заодно высушили насквозь промокшую при переправе одежду и обувь.

Пока мокрые рубашки и джинсы, развешенные вокруг костра на воткнутых в землю ветках, исходили паром, Миша собрал военный совет и первое слово предоставил мне – для доклада о том, сколько мы километров прошли и сколько нам предстоит пройти еще, а так же для того, чтобы напомнить – зачем мы, собственно, идем. О-о-о! Миша, надо признать, политик изрядный! Вовремя напомнить о цели, особенно сразу после купания в ледяной воде и прочих мытарств, значит – вовремя подавить ростки уныния и сомнения. А если не сделать этого, то и возникают потом всякие эскапады наподобие «Да пошли вы все со своими идеями, а у меня тут баба на заимке живет, так я к ней, под теплый бок, а вы тут как знаете». Или того хуже: «Добейте, братцы, сил нету…». И в итоге подобных самоустранений от участия в общем процессе – триста спартанцев во главе с Леонидом гибнут у Фермопил, пока афиняне на своей Агоре сотрясают воздух гневными филиппиками и прочими изящными идиоматически-фразеологическими оборотами своей древнегреческой речи. И сами едва не попадают под власть тех же персов… Да мало ли еще примеров?!..

Приблизительно в таком ключе я закончил свою страстную речь и строго оглядел примолкшую аудиторию. Аудитория, жадно внимавшая, но, похоже, не понявшая и половины из моего заумного выступления, за исключением разве лишь культурного Болека, разразилась жидкими аплодисментами, переходящими в еще более жидкую овацию. М-да, генсека из меня точно не выйдет. Даже если брови отрастить…

Впрочем, главного хитрый Мишель при моей посильной помощи все же добился: глаза концессионеров заблестели, руки сжались в кулаки – в общем, будь на ребятах сейчас надеты штаны, они галопом бы сорвались с места, дабы одним достойным «Книги рекордов Гиннеса» марш-броском покрыть все отделяющее нас от вожделенной цели расстояние.

Я вежливо раскланялся и уступил трибуну Михаилу, который с ходу приступил к вопросам столь серьезным, что у меня сразу испарилось настроение гаерствовать. А говорил Миша о том, что когда мы вчера уснули, он долго беседовал с Сергеем о характерах крышевавших их с Игорем «синих», их привычках, манере общаться и вести дела. И оба они пришли к выводу, что эта братва, как, впрочем, и все их «коллеги», почуяв запах навара и вцепившись в него всеми своими зубастыми челюстями, от навара этого уже не откажется и челюстей своих не разожмет, как не разожмет их вцепившийся в намеченную жертву крысоподобный бультерьер, даже если его самого в это время будут грызть за лапы не менее зубастые конкуренты.

– Следовательно, мы должны дальнейшие свои действия корректировать с учетом того, что за нами уже идет «хвост», – закончил свою невеселую речь Миша.

– Если эта… уже не идет прямая охота, – мрачно добавил Сергей и сплюнул в пенившуюся под обрывчиком воду.

– Да, если уже не идет охота, – без раздумий согласился с ним Михаил и продолжил: – Тем более что они в этом деле уже через кровь переступили…

Миша посмотрел на Сергея.

– И мы, кстати, тоже…

Миша перевел взгляд на меня.

– Кроме этого, позавчера, на первой ночевке, я слышал, как по дороге в тайгу прогнали две машины…

– И я тоже слышал! – встрял я и тут же устыдился того, что выскочил с бездарной репликой и прервал говорящего.

– Вот и Ростик тоже слышал, – не обратил внимания на мою несдержанность Миша, – значит, не почудилось… А вчера, когда мы с тракта в лес свернули, снова две машины по нему прошли, но уже в обратном направлении. Это, я думаю, слышали все. Не скажу, что машины были те же самые, позавчерашние, но сам факт, знаете ли, настораживает. Особенно с учетом вышеизложенного. Тут глухомань, с чего бы это местным гонять туда-сюда, да еще парами…

– И что ты предлагаешь? – поинтересовался Лелек.

– Предлагаю? Ну, в общем, теперь мы будем заметать следы. Я понимаю, что мы – не шпионы и не имеем опыта спецподразделений, но ведь и наши противники – те еще могикане. Эти «быки» в городе-то название улицы прочесть не могут… И потом, в лесу у нас шансов куда как больше, чем у этого блатняка, который только честных «челноков» обирать умеет.

Миша, видимо, припомнил какие-то личные обиды, но быстро остыл и закончил, как обычно, почти без эмоций:

– Единственное, чего нам действительно стоит опасаться, это автодороги и села. Вот тут они нас, друзья мои, могут прищучить по полной программе, тут у них, с их колесами и «пушками», полный карт-бланш…

Около семи утра Вова Большой, вставший, как и положено хорошему командиру, раньше своего войска, растолкал храпящего на весь лес Бивня и велел ему разбудить остальных. Пока сонный помощник уныло бродил от одного скрючившегося под куцым одеялом тела к другому, пинал их ногами и покрывал ненормативной лексикой, Вова умылся ледяной водой из ручья, отряхнул от налипшей за ночь хвои куртку и предстал перед отчаянно зевающей бригадой бодрым, свежим и полным сил, словно вчера не мотался вместе со всеми по лесам, а валялся в шезлонге на залитом солнцем пляже какого-нибудь пятизвездночного отеля, попивая коктейли из высокого бокала и лениво разглядывая дефилирующих мимо доступных девиц…

Вова Большой еще в начальной школе твердо зазубрил простенький, в общем-то, тезис о том, что «пионер – всем ребятам пример» и всегда пытался неукоснительно ему следовать – с поправкой, разумеется, на изменившиеся жизненные обстоятельства. И не раз убеждался в абсолютной верности этого мудрого правила. И поэтому сегодняшнее, через силу, умывание работало на закрепление его авторитета не меньше, чем неукоснительное соблюдение «понятий» и прочей атрибутики непростого Вовиного образа жизни и ремесла. Он вполне справедливо полагал, что когда-нибудь вместо «Вова Большой» братва станет уважительно говорить о нем «Вова Железный» или еще как-то не менее круто, имея в виду при этом его характер и положение, а не одни лишь габариты…

Пока братва, матерясь и позевывая, готовила завтрак, он отозвал в сторонку своего зама по всем вопросам и определил с ним дальнейшую тактику и стратегию. Стратегия была проста, как удар веслом: поскольку преследуемые не встретились им на дороге, они, соответственно, где-то свернули в лес. Так вот: надо найти это место и догнать их, после чего, добыв недостающую Клещу информацию, оставить где-нибудь в лесу, где поглуше… Типа замочить?… Типа замочить. Не тащить же с собой, в натуре… Ага, у нас и места-то в тачках для них нету… Короче, все понятно? Ну и славненько…

А вот тактические решения генеральной стратегической задачи Бивню понравились уже существенно меньше… По плану Вовы ему, Бивню, с тремя подручными следовало идти пешком по следам лохов этих с…аных, благо они, искомые лохи, преследования не ожидают по общей своей лошиной дурости, а потому наверняка оставят за собой такую просеку, что по ней только ленивый не пройдет, а он, Бивень со товарищи, пройдет вразвалочку, как по проспекту Тухачевского в своем вотчинном областном центре. Сам же Вова с оставшимися тремя бойцами на обоих джипах отправится лохам наперерез, на тот случай, если Бивень и его команда по какой-либо причине просеку не узрят и лохов не догонят. Внедорожникам придется, конечно, сделать изрядный крюк, но делать нечего, так как единственный пригодный для движения автотранспорта мост через Тую находится в двухстах километрах западнее, но что такое для хорошей тачки четыреста верст? Ничего. Тьфу – и растереть. Так что он, Вова Большой, будет ждать его, Бивня, начиная с сегодняшнего вечера в Петрашевском – вот оно на карте. А если Бивень вдруг куда-то затеряется с оставленного лохами проспекта, то он, Вова, выловит этих козлов уже непосредственно в Петрашевском самостоятельно, потому что деваться им, фраерам несчастным, решившим позорно убежать от праведной мести «синих», все равно больше некуда… Но вообще-то он, Вова, свято уверен в хватке своего лучшего братана и будет ждать его с победой через три дня – видишь, тут до этого вшивого Петрашевского всего-то километров пятьдесят… И в целом он, Вова Большой, ему, Бивню, даже немного завидует: еще бы, он там будет гнить трое суток в какой-то дыре, где все равно даже баб-то нормальных нету, в натуре, а он, Бивень, будет в это время дышать свежим воздухом, неспешно прогуливаясь по радостным лесным тропинкам. А лохи что! Лохи на то и существуют, чтобы правильные пацаны им мозги вправляли… А по возвращении ему, Бивню, будет и почет, и слава, и немаленькая премия от Клеща…

Бивень мрачно слушал своего непосредственного начальника, кусал губы и думал, что поставленная перед ним задача вовсе не так легка и приятна, как пытается это изобразить хитрый Вова, и что переход по тайге займет уж никак не меньше дней пяти-шести, потому что пятьдесят километров по прямой, разделявшие, по мнению бригадира, их стоянку с селом Петрашевское, в оригинале представляют из себя путь как минимум вдвое больший, потому что ему, Бивню, не по карте топать придется, а по буеракам всяким… Е-мое! Столько пешком идти! Да он, Бивень, позабыл уже, когда он пешком больше сотни метров ходил – кто ж, спрашивается, ходит пешком, если тачка всегда наготове, садись и рули себе на здоровье… И насчет лохов Вова загнул, конечно. Какие же они лохи, если Фиксу и Лешего так уделали? Вот и Вова сам, говоря об этом, скулы сжал, аж желваки запрыгали. Тоже, видать, Фиксу вспомнил…

Но сказать всего этого вслух Бивень не мог, а потому выбрал из оставшихся четверых братков («водилы», понятное дело, не в счет) троих посообразительнее, а именно: Лысого, Кастета и Косого, оставив бестолкового после пикирования с балкона Самолета в распоряжении командира.

Отобранные в экспедицию «братки» распоряжению не удивились – надо так надо, и не в таких операциях участвовали – и молча уложили в спортивные сумки одеяла и продуктов побольше. У каждого был нож и пистолет с несколькими запасными обоймами и патронами россыпью, а бывший некогда лихим морским пехотинцем Кастет положил сверху, под «молнию» сумки, приобретенный по случаю у дезертира АКСУ и штук пять снаряженных магазинов – так, на всякий случай, поскольку серьезного сопротивления от лопушистых «челноков» никто, разумеется, не ожидал.

Километров через двадцать крутой поворот на запад уводил пыльную грунтовку дальше в тайгу. На повороте, возле приметно осыпанного ногами убегавших от братвы «туристов» невысокого песчаного вала, огораживающего дорогу от древесных стволов, медленно ехавшие «Тойоты» остановились. «Синие» гурьбой вылезли из салонов: одни, криво улыбающиеся и бодрящиеся – чтобы перешагнуть через песчаный вал и исчезнуть в тайге, другие – чтобы проводить их добрым напутствием и умчаться на запад, к мосту через Тую…

Лелек с Сергеем лежавшей у Лелека в рюкзаке складной лопаткой аккуратно разгребли слой опавшей хвои и, вырыв, неглубокую ямку, переложили в нее все догоревшие уголья из костра, после чего засыпали ямку землей, а сверху снова присыпали хвоей. Точно так же поступили и с местом, где располагался сам костер, так что теперь ни что не говорило о том, что на этом мыске над быстрой речушкой был чей-то бивак.

От места стоянки мы отправились прямо на восток, а часа через три, то есть приблизительно через десяток километров, под прямым углом повернули на юг. Шедший в арьергарде Лелек бдительно следил, чтобы никто не обломил случайно приметную ветку и не бросал на открытых местах окурки.

Еще через два с небольшим часа ставшего уже привычным размеренного шага вышли на берег широкого, но мелкого ручья. До наступления темноты еще оставалось некоторое время и, в принципе, вполне можно было пройти два-три километра, но мы, вспомнив вторую ночевку и ужин всухомятку, единогласно решили остаться у воды.

Проблема ярких тентов разрешилась сама собой: капрон, из которого они были сшиты, с обратной стороны был серебристо-серого цвета, так что тенты просто стали натягивать изнанкой вверх. Серый цвет в лесу, конечно, не камуфляж, но шагов с двадцати, да еще в сумерках, да если набросать сверху хвои и мелких веточек, палатку было уже не различить. А уж ночью – тем более…

Четверо «братков» из известной на всю страну группировки «синих» одного из крупнейших областных центров Сибири стояли на берегу широкого быстрого потока. Изрядно истоптанный берег совершенно ясно говорил о том, что «туристы», за которыми отправил охотников Клещ, переходили реку именно здесь. Стало быть, и они тоже смогут ее преодолеть.

Но – не сегодня. Сегодня они сделали длинный путь пешком и вполне заслужили отдых и сон, о чем трое бойцов так и заявили своему теперешнему командиру. Возможно, Вова Большой сумел бы «быков» обуздать и заставить с ходу форсировать водную преграду, но у недавно выбившегося в небольшие начальники Бивня необходимого авторитета еще не было.

Сам небольшой начальник, впрочем, на немедленной переправе тоже не только не настаивал, но и, напротив, идею отдыха всячески поддерживал, ибо устал не менее своих подчиненных, да и начальником стал не так давно, а потому психологически склонен был скорее поддерживать мнения рядового звена, чем требования высшего. Тем более что в его сумке ласково и уютно побулькивали три прикупленные вчера вечером на Узловой литровые бутылки водки «Партизанская», на этикетке которой красовался суровый, похожий на деда Мазая бородатый мужик в мохнатой папахе с красной ленточкой и охотничьей двустволкой, причем двустволка была почему-то снабжена оптическим прицелом. Одну из этих снайперских бутылок Бивень и явил на свет божий под одобрительные возгласы донельзя обрадованных сим подарком судьбы «быков», немедленно ставших на нового командира взирать вполне уважительно и даже где-то благоговейно…

Между двумя лагерями по прямой было около двенадцати километров.

Сегодняшнее утро отличалось от вчерашнего так же, как отличаются разрекламированные курорты солнечной Испании от норвежских фьордов. За ночь наползли откуда-то низкие серые тучи, заморосил нудный холодный дождь, хвойный покров под ногами мгновенно набух влагой и при ходьбе издавал противные чавкающие звуки. Под этой льющей сверху и брызжущей снизу водой мы завтракали и уничтожали следы своего пребывания на очередной стоянке.

Оставив после себя стерильно-девственную полянку, переправились через ручей, осторожно переступая по острым камням, а на противоположном берегу, как и вчера, резко повернули на восток. Через два с половиной часа, когда брезентовые штормовки набухли водой, а из кроссовок выплескивали при каждом шаге грязноватые холодные фонтанчики, Миша, сверившись с азимутом, повернул правее, на юго-восток. Еще часа через три, когда разъезжавшиеся на мокрой земле ноги уже плохо держали и когда все по несколько раз упали на вездесущих горках и глинистых склонах многочисленных оврагов, перемазавшись с головы до пят, наш «великий кормчий» повернул еще правее, строго на юг.

Таким образом, от разработанного нами дома, на теплой уютной кухне под сытое урчание забитого пивом холодильника, первоначального маршрута движения мы отклонились на восток километров на десять, в целом продолжая выдерживать при этом прежнее направление. Это несло один существенный минус: вместо того, чтобы переправляться через Тую в месте слияния двух потоков, нам предстояло совершить две переправы последовательно. Но был и не менее существенный плюс: если «синие» вызнали у Игоря наши планы и действительно нас преследовали, они должны были искать нас там, где нас уже быть не могло. Представив себе, как вытянутся их рожи, когда они не найдут не только нас, но даже наших следов, я рассмеялся и, поймав недоумевающий взгляд Михаила, объяснил ему причину своего неожиданного веселья. Миша, однако, веселиться не стал, а только хмыкнул на манер красноармейца Сухова: «Эт-точно!», повернулся к Лелеку и продолжил невольно прерванное мной обсуждение возможных вариантов переправы.

Небо, затянутое угрюмыми обложными тучами, продолжало щедро поливать нас дробными каплями нудного дождя. Струйки холодной воды текли из-под промокшего капюшона за воротник, заставляя тело дрожать от озноба и покрываться «гусиной кожей». Но все когда-нибудь кончается – кончился и этот изматывающий промозглый день.

Мы стояли на высоком берегу Верхней Туи. Река, разумеется, превосходила количеством и напором воды все форсированные нами до сих пор ручьи и речушки, но в этом месте была еще не широкой и не бурной. Это уже потом, в десятке километров ниже по течению, после слияния с Нижней Туей, водный поток превращался в действительно опасную и трудно преодолимую преграду, чтобы много позже, еще через две сотни километров, после Сурухарского каньона, вобрать в себя силу многочисленных притоков и стать смертельно опасным благодаря труднопроходимым порогам и просто-таки дикой скорости течения…

Сумерки, наступившие сегодня гораздо раньше обычного, застали нас сидящими впятером во вместительной палатке Лелека. Друзья-походники каким-то чудом умудрились под этим дождем развести огонь, благодаря чему мы избавлены были от необходимости давиться сухим пайком. К тому же Миша выдал каждому по пятьдесят грамм медицинского спирта из пузатой армейской фляжки – сугубо в лечебных целях, сказал он, не хватало только кому-нибудь сейчас заболеть, – так что ко сну мы отходили в настроении благодушном и, я бы даже сказал, умиротворенном. Завтра нас ожидал нелегкий денек, но завтра будет завтра…

Все четверо сидели, нахохлившись, словно вялые городские воробьи, под здоровенным куском прозрачного полиэтилена, предусмотрительно захваченным из багажника второго джипа Лысым. Сверху нещадно лило. Подложенные снизу на камни для тепла байковые одеяла промокли насквозь. Костер развести не удалось.

Все четверо уныло ковыряли ножами жилистое мясо в жестянках с иероглифами и перемалывали зубами черствый провинциальный хлеб неопределяемого цвета и консистенции. Вдобавок ко всем прочим несчастьям вчерашняя «Партизанская» произвела на луженые бандитские желудки совершенно убойное воздействие – она и «Партизанской»-то называлась, судя по всему, исключительно по той причине, что разила наповал не хуже пулемета.

Всем четверым было мокро, холодно и мерзко. Вставать и выходить в дождь из-под худо-бедно защищающего от него тента не хотелось категорически. Но оставаться в глухом напитанном водой ельнике, в десятках километров от тепла, баб и горячей еды подо что-нибудь не убивающее наповал на манер давешней водки, хотелось еще меньше.

Бивень раскурил подмокшую сигаретку и представил, как возвращаются они не солоно хлебавши пред светлые Вовины очи и как начинает Вова их спрашивать, как же это они, дескать, такие крутые, а лохи паршивые от них уйти умудрились, а? И трое его, Бивня, соратников наперебой начинают излагать, как сидели они под полиэтиленом, потому что он, Бивень, не дал вовремя команду встать и пойти. А излагать, подлецы, будут стопроцентно, и не по злобе, а просто чтобы свои задницы прикрыть… Медаль командирства показывала оборотную сторону.

Бивень вылез под противные струйки дождя и, поеживаясь, принялся заталкивать в промокшую спортивную сумку одеяло, ставшее от впитавшейся влаги втрое тяжелее, чем обычно. Подчиненные с интересом наблюдали за начальником. Застегнув «молнию», Бивень резко выдохнул, словно стопку собирался опрокинуть, и, задержав дыхание, шагнул в воду. Почти сразу у берега было по колено, ледяная вода залилась в высокие армейские ботинки и обожгла холодом икры. Торопясь, высоко вскидывая колени, балансируя растопыренными руками и ежесекундно оскальзываясь на гладких окатышах, бригадир перебежал на другую сторону потока и заорал дурным голосом наблюдавшим за ним из-под тента браткам:

– Давайте быстрее, мать-вашу-и-не-вашу, тут мелко! Делов-то, в натуре, на три секунды, а они расселись, как телки в бане! – а сам, лязгая зубами, торопливо свинчивал скрюченными пальцами желтую пробку с горлышка второй бутылки зловредного напитка.

Увидев, чем занимается их командир, «быки» засуетились, резво вскочили с насиженных мест, побросали в сумки нехитрые пожитки и приготовились последовать примеру вожака. Первым в ледяные струи смело сиганул Кастет, прозванный так за великую любовь к одноименному холодному оружию, а так же за завидное умение данным оружием пользоваться. В несколько гигантских прыжков он форсировал разлившийся ручей и, приняв у командира надпитую бутылку, надолго присосался к горлышку.

К этому моменту Лысый успешно достиг уже середины потока, но здесь из под скользкой подошвы вывернулся коварный голыш и браток, взмахнув руками с зажатыми в них сумкой и полиэтиленом, неловко рухнул на бок, погрузившись в воду по плечи. Кое-как встав на ноги и с трудом удерживая равновесие, он выбрался, наконец, на берег и жадно вырвал из цепких лап Кастета вожделенную бутылку.

Один только Косой, на организм которого вчерашняя, не такая уж и большая, доза местного спиртного произвела почему-то самое разрушительное воздействие, маялся на покинутом братвой берегу, мучимый страшными резями в животе и раздираемый на части двумя взаимоисключающими желаниями, а именно: то ли немедленно освободить свой брыкающийся многострадальный кишечник от остатков партизанской сивухи, то ли все же бежать на ту сторону, чтобы немедленно согреться оставленной ему «корешами» порцией. Вполне возможно, Косой еще долго продолжал бы метаться по прибрежным камням, как Буриданов осел, но необычайно настойчиво взревевшее нутро внезапно самостоятельно сделало за хозяина выбор в пользу первого варианта…

Такого с «синим», пожалуй, не приключалось со времен детского сада. Представив, какую «кликуху» ему навесят соратники по борьбе с законом, если узнают о постигшей его каверзе, Косой, прямо-таки взвыв от бессильной злобы, схватил сумку, в которой лежала кроме всего прочего кое-какая запасная одежда, и споро побежал за темную линию мокрых елей. Он хотел крикнуть, что через минуту вернется, но от новой острой рези в совершенно взбесившемся желудке дыхание сперло и горло издало только слабый жалобный писк. Тогда браток, продолжая продираться сквозь тяжелые хвойные лапы, взмахнул рукой и исчез из поля зрения своих «корешей», с удивлением взиравших на его странные телодвижения.

– Не понял, чего это он, а? – оторопело поинтересовался оторвавшийся, наконец, от горлышка закашлявшийся Лысый, зябко переступая с ноги на ногу и поеживаясь.

– Эй! Косой! Косо-о-ой! – закричал Кастет, приложив согнутую раструбом правую ладонь ко рту, а потом – к повернутому в сторону противоположного берега уху.

Противоположный берег молчал.

Потоптавшись в нерешительности минут пять, в течение которых Бивень тихо ругался сквозь зубы, а Кастет продолжал тщетно взывать к исчезнувшему за пеленой дождя Косому, оставшаяся троица, наконец, осознала, что всем им придется опять переправляться через вздувшийся от дождя поток, а потом – страшно подумать – снова возвращаться на левый берег.

Бросив сумки на прибрежную гальку, но прихватив, по привычке не доверять непонятному, пистолеты, все трое, громко матеря невесть куда подевавшегося Косого, спешно перебрались на недавно покинутый берег, причем Лысый снова оступился и на сей раз нырнул в хмурые серые волны уже с головой…

Они искали пропавшего «братка» часа полтора. И не нашли. Никого и ничего. Не нашли ни его самого, ни его сумки, ни, что было уж совсем странным, даже каких-либо следов и зацепок, которые могли бы поведать, куда исчез их соратник.

В конце концов Бивень все понял: Косой их просто-напросто предал. «Кинул», как последний фраер, и, испугавшись непогоды и трудностей дальнейшего пути по тайге, сбежал. Дезертировал. Позорно, малодушно и подло.

Бригадир неистовствовал минут пятнадцать, всячески понося скотину-беглеца и красочно рисуя картины возмездия, которое непременно постигнет того, лишь только он, Бивень, вернется в родной город. Он в ярости расстрелял целую обойму в широченный узловатый ствол огромного, расщепленного сверху ударом молнии древнего дерева, а когда боек несколько раз ударил вхолостую, обессилено замолчал. Притихший Кастет осторожно вынул разряженный пистолет из безвольно дрожащей кисти командира, Лысый подошел с другой стороны – и так, мягко поддерживая Бивня с обеих сторон, они пошли обратно, на каменистый берег ледяного ручья, грозно обещая бригадиру такое сотворить с иудой-Косым, что тот, если бы мог их слышать, немедля ни секунды удавился бы от жалости к себе.

Но Косой слышать их угроз уже, увы, никак не мог. Тело его, засунутое вместе с промокшей спортивной сумкой в полый ствол убитого молнией исполинского старого дерева в неестественной и неприемлемой для живого человека позе, уже медленно остывало и во впадинах скошенных к носу застывших в немом изумлении глаз продолжавшие методично падать с неба крупные капли собирались в маленькие прозрачные лужицы…