Текст книги "В поисках Великого хана"
Автор книги: Висенте Ибаньес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)
Азия, увеличиваясь в его воображении, занимала большую часть земли, и всего несколько сотен лиг отделяли ее восточную оконечность от Португалии и Испании. Оставалось только плыть прямо на запад, чтобы через несколько недель открыть Индию.
Однако португальский король отказал этому фантазеру не столько из‑за его научных заблуждений, сколько из‑за его страсти к наживе. Король привык к тому, что португальские моряки, подвергая опасности свою жизнь ради географических открытий, искали скорее славы, чем выгоды. Все исследователи Африки действовали совершенно бескорыстно. Но для этого чужеземца научных интересов не существовало. Все делалось им с целью добиться богатства, власти и почета, и ему было безразлично, служить ли данной стране или отдать себя в распоряжение другой. Король решил, что имеет дело с сумасшедшим, когда услышал, что тот требует в награду за свою службу звание адмирала Океана, вице‑короля и бессменного правителя стран, которые он откроет, с тем чтобы все эти звания перешли по наследству к его потомкам, как в королевском семействе. Это походило на основание королевской династии – династии Колонов – по ту сторону океана (те же безрассудные условия, на которые восемь лет спустя согласились король и королева Испании).
Как писали лекарю Акосте его лиссабонские друзья, этот проходимец был «человеком заносчивым», иначе говоря – весьма чванливым, считавшим, что знает больше всех, и не выносившим, когда возражали против его взглядов. Когда ученые советники короля отвергли его предложение, он объявил, что все они неучи, завидующие его превосходству. Так как ему долго не давали окончательного ответа на его предложения, – ибо в те времена полагалось обсуждать дела не спеша, – мнительный искатель приключений решил, что король и его приближенные умышленно задерживают его, а сами тем временем используют его сообщение; он подозревал, что они тайно отправили в океан каравеллу, чтобы проверить надежность его плана, и что эта каравелла, захваченная в пути бурей, вернулась, не достигнув земли. Поэтому они, не сумев украсть его идею, объявили ее негодной.
Кордовский доктор улыбнулся, прочитав письма своих португальских друзей об этих бреднях. Дон Жоан II, который всегда поддерживал стремления мореплавателей, не был способен на такое предательство. Кроме того, такие козни были совершенно ненужны: если бы этот искатель приключений действительно сообщил какую‑то важную тайну, не было никакой необходимости задерживать его; отправляя тем временем каравеллу для проверки. Пожелай король поступить так коварно, он мог послать ее совершенно открыто, присвоив его идею.
Акоста знал уже давно, что король Португалии уполномочил нескольких мореплавателей предпринять за его счет поиски среди океана острова Семи городов, который современные географы называли Антилией и помещали на карте совершенно произвольно, точно Так же, как и другие, не менее фантастические острова, последние остатки исчезнувшей Атлантиды. Все они вернулись, не найдя ничего. Судьба ни разу им не улыбнулась.
Иногда бури гнали их в обратный путь, иногда они оказывались среди моря, полного трав, и команда, охваченная страхом при мысли, что эти плавучие заросли рано или поздно преградят им дорогу, требовала от капитанов возвращения в Португалию.
Несомненно, одна из этих экспедиций и дала генуэзцу повод для его вымыслов.
Ученые португальского двора считали, что можно гораздо легче добраться до Индий, обогнув африканский материк. Они были лучше, чем Колон, осведомлены относительно объема земного шара и знали, что нужно проплыть на запад три тысячи лиг, чтобы достигнуть восточной оконечности Азии, причем придется пересечь гигантское море, так как теперешние Тихий и Атлантический океаны рассматривались тогда как единое водное пространство. Кое‑кто из португальских моряков пробовал осуществить этот дерзкий замысел за свой собственный счет, без покровительства короля, но после нескольких бесплодных попыток им пришлось отказаться от своих намерений.
Начиная с этой неудачи, рассказ маэстре Кристобаля о его жизни становился более ясным. Тем не менее о своей жене он говорил очень мало. Доктор решил было, что она умерла. Но вскоре он понял из нескольких слов, которые Колон случайно обронил, что она до сих пор еще находится в Лиссабоне с маленьким сыном, по имени Диэго.
Колон уже ничего не ждал от Португалии. Там он испытал одни лишь неприятности. Доктор Акоста заподозрил, что он бежал в Испанию от долгов. Уже несколько лет он ничего не зарабатывал, жил на средства семьи своей жены и тратил все свое время на собирание доказательств своей правоты и поиски покровителей, которые бы могли похлопотать за него перед королем.
Брат его, Бартоломе, также покинул Лиссабон и направился в Лондон, с Тем чтобы сообщить английскому королю составленный совместно с братом план открытия Индии со стороны запада. Как писали доктору его лиссабонские друзья, Бартоломе был более искусным космографом, чем его брат, а также был спокойнее его и тверже в своих суждениях, но зато не обладал ни воображением, ни красноречием, ни глубокой уверенностью Кристобаля, который нередко в своих речах впадал в пророческое исступление.
Оба они обращались с письмами к венецианской и генуэзской республикам, излагая свой план открытия Индий, но не получили ответа. Генуэзцы не обращали никакого внимания на слова этого человека, который выдавал себя за их соотечественника. Они и знать не хотели о его существовании.
Колон начал свою жизнь в Испании за два года до того, как доктор с ним познакомился. Благодаря, может быть, поддержке генуэзцев, живших в Севилье, его принял герцог Мединасидония, богатый вельможа, который имел в своем распоряжении множество судов, так как ему принадлежала привилегия на затоны для ловли тунцов недалеко от Гибралтарского пролива. Но, убедившись, что этот магнат не поддержит его намерений, он явился к другому вельможе, герцогу Мединасели, не менее богатому и могущественному, который в своих владениях в Пуэрто де Санта Мария имел собственный флот, состоявший из каравелл и других судов и служивший обычно для коммерческих целей, но иногда поступавший в распоряжение короля для участия в войне против гранадских мавров.
Герцог, пленившись красноречием этого иностранца, излагавшего ему свои планы, а также надеждой на несметные богатства, которые тот думал обрести, плывя на запад, был в течение первых месяцев склонен предоставить Колону два своих корабля, с тем чтобы он пустился на них в, путь через океан. Затем, однако, он раздумал, решив, что такое предприятие является делом короля, а не феодала. К тому же, участие в событиях, происходивших в его родной стране, оказалось делом гораздо более неотложным, чем путешествие в Индию, и герцогу пришлось отправиться в Кордову со своими солдатами, чтобы присоединиться к королю, дону Фернандо, который уже начал войну против гранадских мавров. Он временно оставил Колона в своем замке как нахлебника, вынужденного жить под сенью богатого вельможи, а сам участвовал в завоевании городов Коина и Ронды. Когда в июне 1485 года эта кампания против мавров окончилась, королевская чета вернулась в Кастилию, с намерением прибыть зимой в Кордову для возобновления военных операций. И Мединасели посоветовал своему подопечному перебраться в этот город и пообещал ему добиться для него аудиенции у короля и королевы.
Двор переезжал с места на место в зависимости от политических обстоятельств, но, несмотря на эту бродячую жизнь, Кордова оставалась местом, где он пребывал особенно долго, так как этот город ближе других расположен к гранадскому королевству. Вот тогда‑то доктор Акоста и познакомился с Колоном и в тяжелые для фантазера дни стал приглашать его к столу, видя, что тот появляется незадолго до полудня с явно голодным видом.
Любознательному доктору стало наконец ясно, что именно прочитал и сохранил в своей памяти этот человек с таким богатым воображением. По сути дела, это был тот самый «человек одной книги», о котором святой Фома[55] сказал, что он страшен слепотой своей веры и отсутствием сомнений, которые бы толкали его на поиски знаний. Его единственной книгой была «Imago Mundi», написанная кардиналом Пьером д'Айли, которому некогда покровительствовал папа Луна и которого испанцы называли Педро де Алиако.
Этот энциклопедический обзор всех географических представлений того времени вполне удовлетворял Колона. Из него он узнал взгляды древних авторов и современников Алиако и мог благодаря этому с эрудицией, приобретенной из вторых рук, цитировать Сенеку или папу Энея Сильвия,[56] никогда не прочитав их в подлиннике. Кроме этой научной энциклопедии, он обычно черпал свои высказывания еще из двух других книг, которые насчитывали одна – свыше двух веков, другая – свыше одного и которые, когда он еще был ребенком, получили широкое распространение благодаря искусству книгопечатания: это были повествования исследователей таинственной Азии, представлявшие собою скорее романы приключений.
Живя в Португалии, Колон слышал восторженные рассказы о книге Марко Поло. Доктор Акоста разыскал для него в своей библиотеке это произведение в переводе на латинский язык. Этот венецианский путешественник XIII века побывал в Китае у Великого Хана и даже занимал высокий пост на службе у «Царя царей» и правил от его имени богатой провинцией.
Акоста, беседуя с этим продавцом «печатных книг» о богатствах Китайской империи и других царств, подвластных Великому Хану, высказывал сомнение в том, что династия этих могущественных императоров все еще существует. Это были татарские властители, потомки прославленного Чингисхана,[57] который, завоевывая все новые земли, победил китайских императоров и занял Камбалу – город, ставший впоследствии Пекином. Но все это происходило во времена Марко Поло, и доктор предполагал, судя по рассказам христианских монахов, побывавших значительно позднее в этих отдаленных краях, что татарская династия в свою очередь уступила место новой, китайской династии, восстановившей национальную независимость, и что, следовательно, Великого Хана не существует уже давным‑давно. Но Колон непоколебимо верил в упомянутую книгу и в несметные богатства «Царя царей», которые видел венецианский путешественник.
Жизнь Марко Поло по возвращении на родину была не менее удивительной, чем его путешествия. Он вернулся в Венецию после двадцатичетырехлетнего отсутствия вместе со своим отцом Николо и со своим дядей Маффео; и родственники отказались признать этих трех путников, походивших лицом и платьем на китайских мандаринов. Тогда все три Поло устроили пир в честь своих родных, а на сладкое распороли подшивку своих одежд, и оттуда посыпался на стол каскад бриллиантов, жемчуга, изумрудов, рубинов и сапфиров. И Венеция, восторгаясь рассказами Марко Поло и в то же время подтрунивая над ним, прозвала его мессере Миллион.
Другой книгой была так называемая «Книга чудес», написанная английским дворянином Джоном Мандевилем. Доктор Акоста как человек весьма начитанный позволял себе немного сомневаться в достоверности всех этих путешествий, несмотря на правдоподобие некоторых из них, и даже в существовании самого англичанина Мандевиля. Почти все, о чем там говорилось, было заимствовано у Плиния,[58] и в особенности, у другого писателя древности, Солина,[59] собравшего в своей книге все чудеса, в которые верили его современники. Повесть Мандевиля казалась ему просто романом приключений, и он не ошибался.
В течение столетия с лишним книга эта пользовалась громкой славой и неоднократно переиздавалась по мере развития книгопечатания. Колон часто обращался к ней как к справочнику до самой своей старости, и из нее‑то он и почерпнул многие мысли. На самом же деле, как это теперь известно из современных исследований, эта книга представляет собой повесть, написанную неким медиком и астрологом из Льежа, которого одни называли Жаном де ла Барбом, а другие – Иоанном Бургундским. Он составил эту книгу, получившую известность начиная с 1356 года, пользуясь повествованиями Марко Поло, на которого он не ссылается, а также описаниями путешествий монахов Одорико и Карпини в Великую Татарию в XIII и XIV веках;[60] многое было почерпнуто им у упомянутых выше латинских авторов, а также в «Эпистоле», автором которой считали пресвитера Иоанна Индийского и которая была известна в Европе в XIII веке.
«Книга чудес» была встречена тогда с восторгом людьми, жаждавшими всего таинственного. К тому же, люди образованные увидели в ней собрание сведений, которые до сих пор были разбросаны по книгам разных стран и поиски которых требовали немалого терпения и труда.
В первой части этого произведения воображаемый английский дворянин Мандевиль путешествовал по святой земле и описывал только чудеса христианства. Во второй же части, где шла речь о реальном мире, начиналось необычайное.
Мандевиль дошел почти до «Земного рая» и повествовал о четырех реках, которые зарождаются в этом вечном саду и текут вниз, ибо он расположен на неслыханной высоте. Затем путешественник направился в Индию, на Малайский архипелаг и наконец в Китайскую империю. Чего только не повидал в своих Странствиях мнимый англичанин! Деревья, которые приносят муку, вино и мед, и деревья, которые дают шерсть; рыб, которые с безупречном точностью раз в год подплывают к берегу, чтобы приветствовать монарха и затем удалиться; грифов, стерегущих сокровище; царство пресвитера Иоанна и его двор, иные церемонии которого соединяют в себе восточную пышность и христианскую обрядность; золотые россыпи в странах, где мужчины и женщины ходят обнаженными и расправляются с чужеземцами, которые носят платье; горы, где среди скал растут гигантские алмазы нежно‑голубого цвета.
Колон не раз перечитывал описания богатств Катая, страны Великого Хана, и, читая, с новой силой верил в свои планы.
Акоста понимал причины успеха этой книги, успеха, все возраставшего в течение многих лет. Легковерные и жадные, до чудес читатели – а такими были в то время почти что все – узнавали, что в Индии живут люди с песьими головами, так называемые «канефалы», люди, прозванные «моноклями», потому что у них есть только один глаз, в отличие от жителей соседнего с ними края, которые имеют по четыре глаза каждый и видят всеми четырьмя. Пигмеи ведут там непрерывную войну с армией журавлей. Есть там еще люди без головы, у которых глаза и рот помещаются, на груди. У других же вместо рта есть только маленькая дырочка, й им приходится поглощать жидкую пищу через соломинку. У истоков Ганга люди., вовсе не имеющие желудка, питаются запахом растений, в особенности яблок. Некоторые обитатели Индии, наделенные в целом нормальным строением, обладают такими огромными ушами, что заворачиваются в них целиком, как в плащ; у других же имеется всего одна нога, но зато такая, что им только стоит лечь на землю и поднять ее над головой – она защищает от солнца и от дождя не хуже, чем любой навес.
Но помимо этих басен, которые вовсе не были порождением легковерия средних веков, а были списаны у Солина и других древних авторов, в этом приключенческом романе, под грудой невероятных вымыслов, хранились чрезвычайно ценные географические сведения, подобно тому как в зарослях морских трав на дне океана скрываются раковины с жемчужинами. Этот медик родом из Льежа заставлял своего Мандевиля говорить о шарообразной форме земли как о бесспорной истине, хорошо известной всем за полтора века до беседы Колона и доктора Акосты в Кордове. Кроме того, этот неведомый Жан де ла Барб первым заговорил о возможности путешествия вокруг нашей планеты, благодаря чему его нелепая книга приобрела несомненное значение для истории открытий. Мандевиль в 1356 году рассказывал как об истинном происшествии о том, что некий европеец отправился в Индию, посетил более пяти тысяч островов и столько кружил по свету в течение многих лет, что наконец попал в страну, где услышал родную речь и где землепашцы понукали своих волов теми же возгласами, что у него на родине. Оказалось, что он, сам того не зная, вернулся туда, откуда начал свое странствие.
По географии того времени такое путешествие не представляло трудностей. Морей было немного, большую часть планеты составляла суша. Европа, Азия и Африка, то есть единственные известные тогда части света, являлись сплошным материком, массивом, окруженным архипелагами и омываемым одним океаном. Моря Индий были подобны Средиземному. Тот, кто переправится через этот единственный океан, величина которого незначительна по сравнению с огромными пространствами суши, может свободно добраться от запада Европы до крайнего востока Азии.
Колон с восторгом принимал на веру все поучения этой книги; что касается доктора Акосты, то он держал ее в своей библиотеке только за это предполагаемое кругосветное путешествие, хотя и сомневался, чтобы материковый массив был так велик, а единственный океан так мал, как это утверждал Мандевиль. К остальным же путешествиям такого рода он относился как к рыцарским романам, которые к этому времени стали распространяться благодаря книгопечатанию.
Однажды, зимой 1486 года, Колон, сидя в библиотеке знаменитого лекаря, решился спросить, что думает Акоста о его планах.
Королевская чета должна была вот‑вот прибыть в Кордову, и он надеялся добиться аудиенции у их высочеств благодаря помощи Мединасели и других лиц, с которыми познакомился в Севилье. В то время король и королева Испании носили титул «высочеств». Только их внук, император Карл V, ввел титулование «его величество».
Автор фантастического проекта не сомневался, что когда он изложит королевской чете свои планы, потерпевшие такую неудачу при португальском дворе, она созовет своих придворных ученых, наиболее сведущих в вопросах географиии, и в том числе – доктора Акосту. Последний всегда внимательно слушал его., порою улыбаясь довольно доброжелательно, но никогда не высказывал собственного мнения. Маэстре Кристобаль и не старался узнать его. Свои идеи он считал неоспоримыми; выступать против них можно было только по невежеству или из зависти.
И когда он впервые обратился за одобрением к знаменитому лекарю, он был изумлен, почти потрясен, увидев, что тот отрицательно покачал головой.
Габриэль Акоста не представлял себе, чтобы человек, обладающий настоящими знаниями, мог согласиться с географическими домыслами этого таинственного бродяги.
Невозможно попасть из Испании в земли Великого Хана, проплыв семьсот лиг на запад по единственному океану. Он обладал достаточно точными сведениями об истинных размерах земли, о соотношении суши и моря, или «сфер», как говорили тогда.
Мир был гораздо больше, чем думал Колон в своем заблуждении, и моря были обширнее и многочисленнее, чем он воображал.
Глава IV
О том, как любовь прокладывала себе путь через бредовую географию.
Когда король и королева вернулись в Кордову, маэстре Кристобаль стал реже посещать доктора. Все свое время он посвящал тому, чтобы добиваться свиданий с вельможами странствующего двора, пользуясь рекомендациями, которые получал из других городов, а также своим умением вызывать интерес у одних людей, чтобы они представили его другим.
Королевские писцы, впервые упоминая его имя в своих бумагах, называли его Коломо, затем Колом и наконец Колон. В этой ошибке не было ничего удивительного. Коломо и Колом были испанские имена, часто встречавшиеся в Арагоне и Кастилии. Не менее распространенной была фамилия Колон, которую иногда носили обращенные евреи.
Этот упорный человек, неутомимый в стремлении к своей цели, успел за несколько недель перезнакомиться со всеми наиболее влиятельными придворными. Ему удалось добиться приема у кардинала Мендосы – «третьего правителя Испании», и этот прелат, искушенный в делах политики и церкви, слушал, как ученик, необычайные рассказы незнакомца, опиравшегося на космографию и другие науки, совершенно неизвестные знатному церковнику. Такой же успех он имел в доме Альфонсо де Кинтанильи, верховного казначея (иначе говоря, министра финансов).
Брат Диэго де Деса, добродушный монах, учитель принца дона Хуана, наследника престола, увлеченный необычайными планами этого мореплавателя, представил его маркизе де Мойя и другим дамам из свиты королевы Исабелы. Колон рассчитывал также на свою все более крепнущую дружбу с Луисом де Сантанхелем, обращенным евреем из Валенсии, родственником того Сантанхеля из Сарагоссы, которого преследовали за убийство инквизитора Педро де Арбуэса. Сантанхель из свиты короля был «переписчиком расходов» дона Фернандо, что соответствует должности министра иностранных дел. Его, как и другого королевского чиновника, по имени Рафаэль Санчес, также еврейского происхождения, интересовала коммерческая сторона этого предприятия. Азиатское золото далекого Востока, а главное – пряности, на которые был такой спрос на европейском рынке, вот что мерещилось им в конце этого опасного пути. Из двух обликов плана Колона они разглядели только один – возможность торговли и наживы, и их привлекало столь выгодное для королевской четы предприятие.
Остальные же лица, как духовные, так и светские, с неменьшим интересом относились к захвату какой‑то части богатств, накопленных Великим Ханом, но с присущей тому времени двойственностью соединяли это с интересами религии, мечтая обратить в христианство племена, которые, по представлениям европейцев, в течение многих веков жаждали приобщиться к учению Христа, но не могли вступить в непосредственные отношения со святым отцом из‑за разделявших их огромных пространств и опасностей, которыми грозило сухопутное путешествие.
Колон беседовал со всеми, повторяя им то, что вычитал в книгах Марко Поло и Мандевиля, или то, что узнал из более скупых устных рассказов других путешественников. Он описывал им остров Сипанго, дворцы его правителя, крытые слоем золота толщиной с монету в два реала. Жемчуг у его берегов собирают в таком количестве, что его таскают целыми корзинами. Жители этой страны отделывают свою одежду огромными драгоценными камнями, наподобие того как испанские дамы украшают свое платье мелким бисером. На материке находится царство Катай, которым правит Великий Хан, что на добром испанском языке значит «Царь царей». Есть там город Камбалу, построенный в виде правильного квадрата, каждая сторона которого составляет лигу и в котором находятся миллионы людей и замки, полные невиданных богатств. Сотни караванов ежедневно прибывают в этот город и привозят самые ценные товары, какие только есть на Востоке. Но еще больше город Кинсай, своего рода китайская Венеция, где имеется двенадцать тысяч мраморных мостов такой высоты, что под их пролетами могут проходить самые большие суда; есть в этом городе четыре тысячи общественных бань и многочисленные базары, огромные, как целые поселки, где полным‑полно всего, что создано для удобства и тщеславия человека.
Уже в течение многих веков Великий Хан, на которого, несомненно, снизошло милосердие божие, хочет принять христианство. В свое время Марко Поло и его родичи прибыли к «Царю царей» как посланцы папы, чтобы установить отношения между обоими дворами. Остальные папские послы, смиренные монахи, не обладавшие напористостью венецианского купца, задержались в пути, не выполнив своей задачи.
В конце концов Великий Хан, устав от ожидания, отправил посольство в Рим. Гуманист Поджо,[61] секретарь папы Евгения IV, беседовал с этими азиатскими послами, правда с большим трудом, из‑за плохих переводчиков. Флорентийский физик Паоло Тосканелли кое‑что писал об этом посольстве с далекого Востока. Какая честь для королей‑католиков, если они через западный путь установят связь между верховными представителями христианской церкви и «Царем царей», живущим в Катае, и тем самым обратят в христианство почти что половину населения всей земли! Это было бы решительным ударом по подлой магометанской секте, которая в это время представляла самую страшную опасность для европейцев. Мусульманство не проживет и дня, если у него в тылу окажется могущественный Великий Хан Татарии, властитель Катая, а впереди – христианские народы, возглавляемые испанскими монархами. Последние, обогатившиеся благодаря открытию нового азиатского пути, смогут создать величайшее в мире войско, захватить все мусульманские города и отвоевать наконец святые места в Иерусалиме».
Все это изложил неизвестный мореплаватель в тот день, когда кардинал Мендоса устроил ему аудиенцию у королевской четы в кордовском дворце. Дон Фернандо и донья Исабела молча выслушали его, и предложение Явно заинтересовало их своей новизной. Королеву увлекла религиозная сторона этого плана. Какой огромный урожай душ для бога! К тому же, эту изысканную женщину пленили рассказы искателя приключений с голосом и внешностью пророка, говорившего ей о богатствах Востока, описанных Марко Поло и Мандевилем, так, как будто он сам все это видел: жемчуга, алмазы, стены из золота, бесчисленные гавани, мраморные пристани, вереницы судов с разноцветными парусами и изображением сказочных зверей на корме.
Ее супруг король Арагонский, подперев правой рукой подбородок, молча слушал этот поток слов, лившийся безостановочно, как ручей. Он думал о Португалии, о продвижении ее моряков по африканскому берегу, продвижении весьма дорогом и бесплодном при инфанте доне Энрике, а теперь чрезвычайно выгодном благодаря золоту Сан Хорхе де ла Мина в Гвинее, а также «малагете», не менее ценной, чем арабский перец.
К тому же, лиссабонские космографы после открытия мыса Бурь заявляют, что открытие Индий – дело ближайшего будущего. Ведь самое трудное уже сделано, остальное – вопрос времени. Что, если бы испанцам удалось добраться до этой страны с ее бесчисленными богатствами, следуя другим путем, предложенным этим морским бродягой, красноречивым, как вдохновенный проповедник?
Однако положительный ум этого монарха, которым восхищался Макьявелли,[62] не любил отвлекаться надолго от действительности и немедленно с полной ясностью отдавал себе вновь отчет во всем окружающем. Страна разорена мятежами в прошлом и войной в настоящем, все силы мусульман сосредоточены в Гранадском королевстве; предстоят сражения с такими многочисленными войсками, каких никогда еще не бывало у магометанских жителей полуострова; королевская казна пуста; приходится прибегать к непрерывным займам, чтобы раздобыть денег. Как можно пуститься на такое опасное и неверное предприятие, когда самая насущная задача – медленное поглощение «граната по зернышку» – еще не решена? Вот когда королевские знамена взовьются над башнями Альгамбры и мавры будут навеки побеждены, наступит время заняться предложениями этого человека.
И все же благоразумный король, который не собирался отказываться от дел, привлекавших его внимание, хотя бы они в данный момент и были несвоевременными, решил, совместно со своей супругой, передать план мореплавателя на рассмотрение собрания ученых особ, во главе с братом Эрнандо Талаверой, настоятелем монастыря Санта Мария дель Прадо.
Этот священнослужитель, которому суждено было вскоре стать первым архиепископом Гранады, думал, казалось, только о завоевании этого города и об окончательном поражении мавров. К плану путешествия в Индию по новому пути он остался совершенно равнодушным, считая, что это не заслуживает ни восторга, ни осуждения. Он полагал, что сейчас, когда королевская чета должна заниматься великими национальными делами, не время отвлекать ее затеей, выгодной только для торговцев и капитанов каравелл. Самая ближайшая задача – занять Гранаду, положить конец владычеству магометан, врагов истинного бога, которое длилось более семи веков, а для этого священного дела все время не хватает денег, не хватает людей, не хватает кораблей, дабы сражаться у входа в Средиземное море с транспортными судами, которые мавританские правители Африки посылают своим гранадским единоверцам. Ученые, которым предстояло обсудить под его руководством предложение чужеземца, оказались, однако, не столь равнодушными. Здесь были начитанные люди, сведущие в общих вопросах науки, и профессиональные знатоки космографии, которым были известны все важнейшие путешествия, совершенные до сего времени. Большинство из них было знакомо с «Альмагестом» Птолемея, с мнением Эвклида об объеме земного шара и с трудами арабских авторов. Но были среди членов совета и такие лица, которые попали туда только благодаря своему положению, а отнюдь не знаниям, как это бывает во всяком собрании, организованном правительством.
Доктор Акоста также был приглашен на этот совет. По обычаю того времени, совет собрался только спустя несколько недель после того, как было объявлено о его созыве. Кое‑кого из приглашенных не было в Кордове; другие должны были приехать из Севильи.
Доктор беседовал о предстоящем собрании со своим соседом, каноником собора и ученым, который также должен был там присутствовать. Каноник, в отличие от прославленного врача, не был склонен к изучению астрологии и алхимии и не слишком интересовался морскими делами. Он был известен как богослов, и его пригласили потому, что богословие в те времена было основной наукой и ни одно ученое собрание не имело должного веса, если эта наука не была там представлена. Он знал почти все, что великие люди прошлых веков писали о божеском и человеческом. Домогательства маэстре Кристобаля заставили его пересмотреть многотомный труд одного испанского автора, Раймунда Луллия, с острова Майорки, которого многие называли «ясновидящим доктором» оттого, что он умел предвидеть и понимать будущее с проницательностью, казавшейся колдовской.
Акоста узнал от него, что говорил Раймунд Луллий два века тому назад о морских приливах. Исходя из того, что земля имеет круглую форму, он представлял себе изгиб океана как огромный водный мост. Этот мост опирается на два устоя или массива. Один из них – Европа. Несомненно, на противоположном конце океана должна быть какая‑то страна, какой‑то мир, и приливы объясняются двойным сопротивлением этих материков: известного и неизвестного.
Высказывания «ясновидящего доктора» заставили каноника призадуматься и внимательно отнестись к тому, что скажет этот морской бродяга, этот новый ясновидящий.
Поразмыслив, Акоста покачал головой в знак отрицания. Может быть, то, что говорил Луллий, правда, и действительно существует эта таинственная земля, незримая опора морской дуги с ее приливами и отливами; но в таком случае это какая‑то новая земля, мир, никому до сих пор не известный, а не Азия; это было бы невозможно. Владения Великого Хана расположены гораздо дальше на запад, чем думает этот одержимый, упорный в своих стремлениях, но получивший образование наспех и кое‑как.
