Текст книги "Полицейское управление (сборник)"

Автор книги: Вильям Дж. Каунитц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 43 страниц)

Глава 4

Пятница, 12 июня

Когда Мэлоун поднялся к себе, придя на работу, у дверей дежурки сидела на скамье пожилая пара. Седые волосы женщины были стянуты в пучок. Черное поношенное платье было ей велико. Опустив голову, она поглаживала большим пальцем пластиковую обложку записной книжки, лежавшей у нее на коленях. Мужчина, сгорбившись, рассматривал свои руки, покрытые старческими бурыми пятнами. Бросив на посетителей взгляд, Мэлоун вошел в комнату, где работала бригада, и направился прямо к кофеварке. Наполняя чашку, он выбирал взглядом, какую взять булочку из разорванного пакета, лежавшего возле кофейника. Вытащил одну, облитую глазурью, откусил немного и отступил на шаг, спасаясь от фонтана сахарной пудры.

– Кто они? – Он указал на дверь.

– Айзингеры. – Штерн поднял глаза от пишущей машинки. – Утром им сообщили из управления в Браунсвике.

– Дай мне минуту, потом зови их, – попросил Мэлоун, направляясь в свой кабинет.

Сначала он просмотрел форму 60 – список ночных происшествий.

Некая Роза Дженнингс, негритянка тридцати двух лет, будучи сыта по горло пустыми обещаниями своего женатого дружка, помочилась в кастрюлю, пошла на кухню, достала из-под мойки хранившийся там щелок, потом смешала его с содержимым кастрюли. Крепко держа кастрюлю обеими руками, встряхивая содержимое, она склонилась над своим спящим дружком, долго его разглядывая, потом с криком «Лживый ублюдок!» выплеснула смесь ему в лицо. Все, красавцем его больше никто никогда не назовет. Роза Дженнингс, свершив возмездие, подошла к телефону, вызвала «скорую», полицию и жену пострадавшего.

«Заботливая дама», – подумал Мэлоун, допивая кофе из чашки, на которой красовалась надпись «Коп».

Еще одно бытовое преступление. Примитив. Пока ему везет.

– Лейтенант, к вам Ханна и Джекоб Айзингеры, – объявил Штерн, вводя пожилых супругов и усаживая их на стулья.

– Прежде всего позвольте выразить вам наши соболезнования, – заговорил Мэлоун, – и заверить, что мы делаем все возможное, чтобы найти и покарать преступников.

Айзингеры молчали, как бы застыв в скорбном оцепенении, и смотрели пустыми глазами на карточки и списки телефонов на столе. Мэлоун принялся сочувственно задавать вопросы. С кем дружила дочь? Кто мог желать ее смерти? Было ли в прошлом их дочери что-либо, способное заинтересовать полицию? В ответ ни слова. Лейтенант взглянул на О'Шонесси, Дэвиса и Штерна, подпиравших стену. Дэвис безнадежно пожал плечами.

– Неужели вы не можете вспомнить ничего полезного для нас? – взмолился он.

Ханна Айзингер заговорила. Она поведала историю, которую Мэлоун уже знал. Ее преследовали, но она пережила нацизм. Эмигрировала в Палестину, начав новую жизнь. Рассказала о рождении дочери, о том, как они были счастливы, наблюдая за ее превращением в красивую девушку. Потом Сару призвали на военную службу, где она пережила свою первую любовь. Когда Айзингеры решили уехать в Штаты, Сара заявила, что поедет с ними.

– Вы знаете друзей вашей дочери?

Джекоб Айзингер как бы с вызовом развел руками.

– Друзей? Мы научились жить без такой роскоши, как друзья. Сара была такой же.

Мэлоун стал задавать вопросы наугад, вразброс, надеясь зацепиться за что-нибудь, за ниточку, которая помогла бы распутать клубок.

– Что ваша дочь делала во время службы в армии?

– Она служила писарем на базе снабжения в сорока километрах от Иерусалима, – ответил отец.

Ханна Айзингер, потянувшись через стол, с мольбой схватила Мэлоуна за руку.

– Почему нам не отдают нашу дочь? Мы должны похоронить ее. Таков закон.

Слова застряли у Мэлоуна в горле. Он посмотрел на своих детективов, Штерн бросил подпирать стену и вышел из кабинета.

– Я распоряжусь, чтобы ее вам отдали, – мягко сказал Мэлоун.

Айзингер спросил, могут ли они уйти.

– Еще несколько вопросов. Сколько лет было вашей дочери?

– Тридцать четыре, – ответила мать.

– Долго ли она прожила в Америке?

– Шесть лет, – сказал отец.

– Не найдется ли у вас какой-нибудь фотографии вашей дочери? – спросил Мэлоун, вспомнив, что в досье имеется только снимок, сделанный в морге. Ханна Айзингер взглянула на мужа. Его лицо задрожало, он с трудом кивнул. Открыв свою записную книжку, Ханна вынула маленькую черно-белую зернистую фотокарточку. Сара Айзингер стояла на длинном причале на фоне вереницы грузовых судов, удерживаемых тугими швартовыми. Девушка на снимке, смеясь, отмахивалась от невидимого фотографа.

– Где был сделан снимок? – спросил Мэлоун, изучая карточку.

– Я не знаю, – ответила мать.

– Когда это было?

– Во время одного из отпусков Сары, в Европе, еще до того, как мы уехали в Штаты, – ответил Айзингер.

– Она часто брала отпуск, пока жила в Израиле?

– Часто, – ответила мать.

Мэлоун положил фотографию перед собой, постучал по ней средним пальцем.

– Значит, вы не знаете, где находится это место?

– Нет, – сказала Ханна Айзингер, – а это важно?

– Может быть. Вы позволите мне оставить у себя эту карточку?

Джекоб Айзингер молча склонил голову. Мэлоун воспринял это как знак согласия.

– Ваша дочь рассказывала о мужчинах в ее жизни?

– Никогда, – твердо сказала Ханна Айзингер.

– А чем занималась ваша дочь в Америке? – глядя на стариков, продолжал расспросы Мэлоун.

– Она работала в туристическом бюро, организовывала туры в Израиль, – ответила мать.

– Это все? – спросил Айзингер, поднимаясь и помогая встать жене.

– Спасибо, что пришли, – сказал Мэлоун, вставая и огибая стол. – Кто-нибудь из моих помощников отвезет вас на вокзал.

– Мы возьмем такси, – ответил Айзингер.

Почта из управления прибыла в 14 часов. Фотографии, заказанные Мэлоуном, прибыли в конверте из плотной желтой бумаги. Он достал карточки, сначала бегло просмотрел все, потом стал разглядывать по очереди и более внимательно. Рядом с кроватью стул, на котором была аккуратно сложена офицерская форма. На спинке стула висел китель со знаками различия, по которым можно было определить, что владелец его служит в квартирмейстерском корпусе.

Мэлоун передал фотографии Дэвису.

– Майор, – заметил Бо Дэвис: – Держу пари, что кольцо на пальце – из Уэст-Пойнта и что он обожает волосатый пир, – и добавил: – А она ничего, симпатичная. Интересно, как ее зовут?

В этот миг ввалился Гас Хайнеман и взгромоздился на стул.

– Плохие новости, – заявил он, с трудом поднимая левую ногу и кладя ее на край стола.

Хайнеман ездил в центр информации. Владельцем «Интермедии» числилась корпорация «Агамемнон», здание принадлежит компании «Менелай». Явно подставные. Настоящих владельцев разыскать вряд ли удастся, на это уйдут недели.

– Надеюсь, господа, вечером у вас нет неотложных личных дел? – жестко спросил Мэлоун. – Сегодня мы отправляемся взглянуть на «Интермедию».

«Сидение на ветке» – так называют полицейские из телевизионных фильмов тщательное исследование маленького участка улицы. Мало кто станет тратить время на изучение почтового ящика или фонарного столба. Но сыщики это делают. Они просиживают долгие часы в машине или стоят в подворотне, дожидаясь, пока кто-то появится в зоне наблюдения либо покинет ее. Или просто ждут, не случится ли чего.

Клуб «Интермедия» занимал четырехэтажное здание из бурого кирпича на Восточной Пятьдесят восьмой улице. В этой части города очень чисто, никакого мусора, все деревца окопаны. Швейцары выгуливают на поводке дорогих комнатных собак. Трусят по тротуарам любители бега.

Шесть каменных ступеней ведут к двойной двери с чугунной решеткой. Окна темные и пустые.

О'Шонесси и Дэвис сидели на переднем сиденье такси, принадлежавшего управлению и припаркованного на южной стороне Пятьдесят восьмой улицы. Детектив Старлинг Джонсон развалился сзади на продавленном сиденье. Джонсон – чернокожий полицейский, недавно в очередной раз разведенный, с лицом херувима, в огромных очках в роговой оправе, с пушистыми бакенбардами.

Зеленый «бьюик-электра», конфискованный федеральным бюро по борьбе с наркотиками в Сан-Франциско и переправленный в Нью-Йорк по указанию правительства, был обменен полицейским управлением на белый «эльдорадо», конфискованный в Гарлеме. «Бьюик» сейчас стоял на Саттон-Плейс, в квартале от «Интермедии». Впереди сидели Мэлоун и Штерн. Сзади развалился Гас Хайнеман, непрерывно жующий «Милки Уэй» и раскидывающий обертки по вытертой бархатной обивке. Прошел час. «Интермедия» была погружена во мрак, горело одно окно на верхнем этаже.

У Гаса Хайнемана забурчало в животе.

– Есть хочу, – простонал он, похлопывая себя по громадному брюху.

– Кто-нибудь из вас работал с Хаем Ротманом? – спросил Джейк Штерн, сжимая эспандер левой рукой.

– Ротман по прозвищу Самоубийство? Я имел такое удовольствие, – ответил Мэлоун. – Сукин сын пытался любое убийство, которое ему доводилось расследовать, превращать в самоубийство. Как-то летом я дежурил в Центральном парке. – Прошло несколько месяцев, как я окончил академию. Около шести утра совершаю обычный обход, разговариваю с сержантом по радио и тут замечаю ноги, торчащие из куста. Это был покойник. В левом виске дыра, в правой руке зажат револьвер 38-го калибра. Ну, я вызвал сержанта, обнес место происшествия веревкой, словом, сделал все, как учили. Через час появился Ротман с грошовой сигарой в зубах. Посмотрел на труп, передвинул сигару из одного угла рта в другой и произнес: «Определенно самоубийство». Я не удержался и сказал, что он просто болван, ибо мертвецу пришлось бы обвить свою шею рукой, чтобы выстрелить в левый висок. Кроме того, никаких следов пороховой гари. «Дай-ка я взгляну, паренек», – сказал Ротман, нагнулся, вытащил револьвер из руки мертвеца, выстрелил в воздух, вытер ствол о левый висок покойника и вложил в его левую руку. Потом поднял голову и взглянул на меня: «Как я и говорил тебе, парень, чистое самоубийство!» Сегодня такое дерьмо просто трудно представить!

– Это верно, – отозвался Штерн.

Мэлоун снял трубку с рычага передатчика, установленного под приборной панелью. Проверил, стоит ли указатель частот на двойке и можно ли связаться со своими. Низко пригнувшись, чтобы никто не увидел, что он пользуется радио, спросил:

– Бо?

– Слушаю, Лу.

– Что-нибудь видите?

– Пока ничего.

Детективы ждали. Никто не входил и не выходил из здания. Клуб был еще закрыт. Капли дождя плясали на крышах машин, стекали струйками по ветровым стеклам. Дэвис и О'Шонесси глубже вжались в сиденья. Старлинг Джонсон подремывал.

– Как там Пена? – спросил Дэвис О'Шонесси.

Старлинг Джонсон тотчас приоткрыл правый глаз.

– Ты еще с ней встречаешься?

– Конечно. Представляешь, за четыре года не потратил ни цента!

И тут «Интермедия» пробудилась к жизни, как по мановению волшебной палочки. Засверкали огни, и почти сразу же стали подъезжать лимузины, заполняя стоянку перед клубом. Люди собирались солидные.

– За работу, – бросил в микрофон Мэлоун.

Записан номер каждой машины, словесный портрет каждого гостя, время прибытия каждого лимузина. Дождь кончился, наступила ночная тишина, лишь иногда нарушаемая взрывами шума, доносившегося из «Интермедии». Спустя час со стороны Саттон-Плейс плавно подъехал лимузин и затормозил перед клубом. Окна лимузина были необычайно широкие и затемненные. Из него вылезли Олдридж Брэкстон и еще двое мужчин. Они поднялись по ступеням и скрылись за дверьми клуба.

– Ему-то чего тут надо? – удивился Мэлоун.

Детективы поудобнее устроились на сиденьях. Почти тотчас же за лимузином Брэкстона, на расстоянии полуквартала, остановился фургон с потушенными фарами. В кабине вспыхнул огонек сигареты.

– За Брэкстоном «хвост», – сказал по радио О'Шонесси.

– Потише, – ответил Мэлоун. – Нам незачем светиться.

Время шло. Перед «Интермедией» то и дело останавливались одиночные такси, из них вылезали пассажиры. Дэвис и Джонсон дремали, О'Шонесси бодрствовал, Мэлоун непрерывно следил за клубом и грузовиком. Из окна грузовика вылетела сигарета и шлепнулась на асфальт. Где-то вдалеке завыла полицейская сирена. Через полтора часа двери «Интермедии» открылись и появился покачивающийся Брэкстон. За ним по пятам шли двое его попутчиков и женщина в развевающемся черно-белом платье и с шарфом. Глаза ее были ярко подведены. Вся компания смеялась. Один из мужчин схватил женщину за руку и, как бы играя, тащил в машину. Брэкстон, забежав вперед, распахнул дверцу лимузина.

– Приготовились, – сказал Мэлоун.

– Кто эта девушка? – спросил его Хайнеман.

– Кажется, я ее знаю, – ответил Мэлоун.

Они пригнулись, когда лимузин проезжал мимо. Грузовик тотчас тронулся и покатил следом.

– Что дальше? – спросил по рации О'Шонесси у лейтенанта.

– Поиграем в чехарду. Я еду первым. Трогай.

Ночь была на исходе. Продуктовые фургоны первыми прокладывали путь сквозь рассветную мглу. По пустынным улицам сновали такси. По свободной мостовой трусцой пробежала женщина. Полицейские, как один, повернули головы, разглядывая ее прыгающую в такт бега грудь.

«Бьюик» тащился за грузовиком кварталов десять. Потом его сменило такси. Лимузин устремился на север по Йорк-авеню. Доехав до пересечения с Восемьдесят второй улицей, он выехал за встречную полосу и остановился перед кооперативным домом. Брэкстон вылез, немного постоял, обмениваясь шуточками с остальными пассажирами. Спустя пару минут из машины выбрались женщина и двое мужчин, они торопливо зашагали к подъезду дома. Брэкстон сел в лимузин, и тот сразу отъехал.

Грузовик остановился в трех кварталах на восточной стороне Йорк-авеню.

Штерн повернулся к лейтенанту.

– Что дальше?

Мэлоун взглянул на часы: 4.48. Брэкстон, скорее всего, поехал домой. В любом случае они знают, где его найти. Сейчас его интересовали те трое, что вошли в дом, и те, кто сидел в грузовике. Брэкстона он решил не преследовать. Машины могли срочно понадобиться.

– Сидим тихо. – Мэлоун взял микрофон, переключился на регулярную частоту, запросил центральный пульт. Вызвал через него патрульную машину для проверки грузовика и находившихся в нем людей.

Через несколько минут позади грузовика затормозила бело-голубая патрульная машина. Двое полицейских, из ветеранов, с глубоко врезавшимися в животы ремнями, с трудом выбрались из машины и, разделившись, стали обходить грузовик с двух сторон.

– Ваши документы, приятель. Что вы здесь делаете в такой час?

Детективы не слышали этого разговора, но знали его наизусть.

Дожидаясь, пока водитель достанет документы, патрульные внимательно изучали сидевших в кабине грузовика. Шоферу лет двадцать пять, черные вьющиеся волосы закрывали низкий лоб, на макушке, словно приклеенная, маленькая вязаная ермолка. Пассажир пониже ростом, обезьяноподобного вида и тоже в ермолке. Пока один патрульный разглядывал документы, второй подошел к заднему борту грузовика. Он поставил ногу на бампер, как бы проверяя, завязан ли шнурок на ботинке, и потрогал дверцы. Они оказались незаперты, и он открыл их. В этот миг из кабины выскочил пассажир, подбежал к патрульному и, сердито вскинув голову, закричал:

– Вы не имеете права!

Это было ошибкой. Патрульный, ни слова не говоря, врезал ему в пах, а когда человек согнулся, ухватил за волосы, запрокинул ему голову и с силой съездил кулаком в лицо. Потом полицейский прижал его к борту и молотил до тех пор, пока тот не сполз на землю. На рубашке была видна кровь. К ним подбежал шофер.

– Забирай этого ублюдка и уматывай. – Патрульный бросил бумаги, которые проверял, на сиденье грузовика. Шофер помог приятелю подняться и потащил его в кабину. Детективы видели, как грузовик, чихнув несколько раз, сорвался с места и покатил вниз по Йорк-авеню.

– Пойду взгляну. – Мэлоун вылез из машины и подошел к патрульным: – Нелегко пришлось?

Рубашка патрульного, который избил пассажира, была заляпана жиром. «Слишком много пиццы», – подумал Мэлоун, оглядывая коллег. От обоих несло перегаром, оба были небриты.

– Ордер на обыск! – ухмыльнулся патрульный. – Представляете? Этот вонючий иностранец потребовал у меня ордер на обыск!

– Как их зовут? – спросил Мэлоун.

Патрульный, проверявший документы, прочитал в своей книжке:

– Хиллель Хенков, шофер, пассажир – Айзек Арази, адрес у них один – Борден-авеню, Лонг-Айленд-Сити. Грузовик зарегистрирован в Восточной судоходной компании по тому же адресу.

Мэлоун задумчиво посмотрел на Хайнемана.

– Там работала Сара Айзингер, прежде чем устроиться к Брэкстонам. – Он повернулся к полицейским: – Что было в грузовике?

– Несколько коробок со странной маркировкой, – ответил патрульный, избивший пассажира.

– Что за маркировка?

– Не знаю. Но в одном уверен: в кузове воняло авиационным бензином.

Левая бровь Мэлоуна поползла вверх.

– Вы уверены?

– Я четыре года служил в Первой воздушно-десантной бригаде. Мне знаком этот запах. Я бы открыл один из ящиков, кабы тот тип не развонялся.

– Чем еще можем быть вам полезны, Лу? – спросил первый патрульный. – А то нам не терпится вернуться на службу народу.

«Вот дерьмо. Наверное, припрятали пол-ящика пива в машине, не терпится выпить». Вслух Мэлоун сказал:

– Это все, спасибо.

По пути к машине патрульный обернулся и помахал рукой.

– Что дальше? – спросил О'Шонесси.

Мэлоун посмотрел на Гаса Хайнемана. Тот прислонился к «бьюику» и разглядывал игральные кости, на которых со всех сторон были семерки.

– У тебя есть настроение сыграть? – спросил Мэлоун, кивнув на дом, в который вошли дружки Брэкстона.

Хайнеман кивнул, спрятал кости в карман рубашки, отлепился от «бьюика» и направился к дому. Через четверть часа он вернулся, на лице сияла довольная улыбка.

– Швейцар оказался отставным полицейским. Сказал, что компания поднялась в квартиру на тридцать первом этаже, принадлежащую «Брэкстон турс». Квартира угловая, окна выходят на Восемьдесят вторую улицу.

Мэлоун задрал голову и принялся разглядывать похожую на ущелье улицу. На домах были ажурные балконы.

– Вон то здание, – сказал он, – прямо напротив квартиры Брэкстонов. Если сумеем подняться на крышу, можно заглянуть в окна. – Мэлоун повернулся к Дэвису: – Бо, достань из-под сиденья бинокль. Мы с тобой Поднимемся, остальные пусть останутся здесь, вдруг кто-то выйдет, пока мы наверху. Надо будет проследить за ними.

Ранняя утренняя дымка плыла высоко в небе над городскими улицами. Дэвис заглянул за ограждение крыши и отшатнулся, ладони у него сразу вспотели. Мэлоун стоял на крыше, расставив ноги, и пытался сориентироваться. Сверху все выглядело совсем иначе. Расслабившись на минуту, он посмотрел через реку и увидел красные верхушки труб завода «Кон Эдисон», они величаво устремлялись ввысь в лучах восходящего солнца. Он разглядел пену у многочисленных теннисных кортов, густо усыпавших берег Лонг-Айленд-Сити. Кирпичный генераторный завод «Мидтаун-Туннел» возвышался прямо над темным зевом тоннеля. Готические опоры моста Куинсборо, казалось, поддерживали само небо.

Отвернувшись, Мэлоун подошел к краю крыши и принялся разглядывать дома в поисках нужного. Перед ним раскинулись акры, застроенные стеклянными, серебряными стальными небоскребами, домами пониже и совсем низкими; пентхаусы, террасы, двухквартирные дома, весь Манхэттен.

Отыскав нужное здание, Мэлоун перегнулся через край крыши и начал отсчитывать этажи снизу вверх. Дойдя до тридцать первого, он повел биноклем справа налево, одновременно наводя резкость. Вдруг он напрягся и наклонился еще ниже, подкручивая настройку резкости.

– Ну, что там? – спросил Дэвис.

Мэлоун молчал, бинокль будто приклеился к его глазам. Прошло несколько минут, прежде чем он, резко обернувшись, передал бинокль Дэвису и указал на нужное окно.

Дэвис поднес к глазам бинокль, подкручивая фокусировку.

– Ну и ну! – произнес он. – Во дают! Даже не определить, кто с кем что делает!

– Узнаешь женщину?

– Нет. А у нее красивая грудь.

– Ты смотришь на порнозвезду из фильма, пленку которого я нашел в квартире Айзингер.

Одну стену спальни занимали металлические шкафы с черными цифровыми навесными замками. У противоположной стены в четыре яруса располагались армейские койки. Со стен и потолка свисали большие ошметки отслоившейся краски. Стены над шкафами были оклеены глянцевыми плакатами с обнаженными женщинами. Хайнеман лежал на нижней койке, свесив руку на пол. В спальне раздавался густой храп, в воздухе – хоть топор вешай. С верхней койки спрыгнул О'Шонесси, подошел к своему шкафчику, достал туалетные принадлежности, зажал их под мышкой и пошел по коридору, запустив правую руку в трусы и почесываясь.

Когда он вернулся, свежий, благоухающий, как парфюмерная фабрика, помытый и побритый, проснулся Старлинг Джонсон.

– Эй, послушай, – не выдержал Джонсон, – мало того, что я вынужден нюхать это дерьмо, ты еще тут развонялся, как французская шлюха!

Он спрыгнул вниз, надел штаны и босиком направился в комнату бригады. Там вкусно пахло свежим душистым кофе. Джонсон налил себе чашку и посмотрел на единственного детектива, склонившегося над пишущей машинкой. Тот поднял голову и кивнул Джонсону, который проворчал:

– Привет.

Мэлоун сидел в кабинете, откинувшись на спинку стула и положив босые ноги на стол. На коленях у него стояла чашка кофе. Он смотрел на доску. Начертанная на ней схема начала пополняться новыми подробностями.

– Кое-что есть, – сказал Джонсон, взглянув на доску.

– Еще конца не видно, – отозвался Мэлоун.

– Отпустишь ребят или будем продолжать?

Мэлоун в отчаянии воздел руки горе.

– Упустить их не хочется, но ведь мы не железные.

Один за другим в кабинет входили детективы и сонными глазами смотрели на доску. Зазвонил телефон. Не снимая ног со стола, Мэлоун взял трубку. Ночь возле «Интермедии» вымотала лейтенанта, сейчас ему вовсе не хотелось услышать скрипучий голос инспектора Замбрано.

– Удалось узнать что-нибудь вчера вечером?

Мэлоун поморщился и отставил трубку подальше от уха. Держа ее перед носом, он доложил о действиях группы прошлой ночью. О'Шонесси проводил женщину до домика на сваях на Парк-Плейс в Бруклине. Мужчины поехали к высотным домам Сохо.

– Ты их не задержал?

– Еще нет. О'Брайен и Малленс работают с женщиной, Мартинес и Валенти – с мужчинами. Попытаются узнать имена.

– Почему не проследили за грузовиком?

– Потому что у меня мало людей и машин. Кроме того, я хотел, чтобы грузовик убрался оттуда к чертовой матери и мы получили возможность понаблюдать за тем, что происходит внутри квартиры.

– Сколько человек дежурят днем?

– Один в участке. Двое следят за женщиной. Двое – за мужчинами. Сегодня я освобожу их от ночной смены.

– Значит, в участке останется всего один человек? – В голосе инспектора сквозило плохо скрытое беспокойство.

– Получается, так.

– А вчерашняя команда у тебя на казарменном положении?

Мэлоун с трудом сдержался.

– Вы опять правы.

– Перегибаешь палку?

– Думаете, я не понимаю?

Замбрано зевнул.

– Ну, мне пора вылезать из постели и ехать в соляные копи. Увидимся. – Он повесил трубку.

Мэлоун посмотрел на свою.

– Сукин ты сын!

Потом взглянул на детективов. Усталые люди могут дать маху.

– Идите по домам и отоспитесь.

– А вы что собираетесь делать, Лу? – спросил Старлинг Джонсон.

– Нанесу визит в судоходную компанию в Лонг-Айленд-Сити.

Мэлоун уже выходил, как вдруг О'Шонесси крикнул, что ему звонят по третьей линии. Вернувшись в комнату, Мэлоун взял трубку.

На этот раз не было ни представлений, ни притворства. Человек, ранее назвавшийся Мэдвиком, был краток:

– Для тебя же будет лучше, Мэлоун, если ты не станешь совать нос в дело Айзингер!

– Пошел ты… – сказал Мэлоун, бросил трубку и уехал.

Темно-красный седан держался на почтительном расстоянии от такси, пока оно ползло в потоке утреннего транспорта по Флэтбуш-авеню, направляясь к Бруклинскому мосту. Проехав мост, такси свернуло на Парк-роу и помчалось на восток, к площади Четэм. На Бауэри повернуло на север и, доехав до угла улицы Хестер, остановилось во втором ряду. Из такси вышла женщина. Шикарное платье и парик, бывшие на ней прошлой ночью, уступили место простой одежде, голова была покрыта платком. Женщина торопливо прошла полквартала по улице Хестер и нырнула в трехэтажное здание, над входом в которое красовалась вывеска на иврите. Справа от двери висела табличка на английском: «Истсайдская миква».

Темно-красный седан, подъехав к тротуару, остановился возле пожарного гидранта.

– Что такое миква? – спросил О'Брайен у напарника.

– Религиозная баня, в которую еврейские женщины ходят раз в месяц после менструации, – ответил Малленс.

– Женщины такого сорта тоже?

– Все без исключения.

Двадцать минут спустя женщина вышла из миквы и пошла по улице в северном направлении. О'Брайен вылез из машины. Женщина прошла пять кварталов, время от времени нервно озираясь по сторонам. Посреди шестого квартала она вошла в ресторан с надписью на иврите и села за свободный столик у окна. Она так ушла в свои мысли, что даже не обратила внимания на мужчину, вошедшего немного позже и усевшегося через три столика от нее.

Согбенный официант с изможденным лицом, шаркая ногами, подошел к О'Брайену:

– Что-нибудь закажете?

Женщина нехотя ковыряла вилкой еду, которую ей принес тот же официант, и поглядывала в окно, то налево, то направо, иногда бросая взгляд на часы. О'Брайен прикончил молочное блюдо и собирался заказать еще одно, когда в ресторан вошел мужчина и направился прямо к столику, за которым сидела женщина.

– Ну? – грубовато спросил он, опускаясь на стул напротив. О'Брайен хорошо слышал их разговор.

– Его там не было, – сказала она.

– Ты уверена, что это единственная миква, куда она ходила?

– Да, уверена, – раздраженно ответила она.

– Мы должны найти этот проклятый лист.

– Что еще я могу сделать?

– Не знаю, но ясно одно: полиция уже влезла в наши дела. Мужчина подался вперед и понизил голое, так что О'Брайену больше ничего не удалось расслышать. Вдруг женщина откинулась на спинку стула, явно чем-то встревоженная.

– Я не знаю, куда она это спрятала, только все твердила о какой-то проклятой песне…