Текст книги "Полицейское управление (сборник)"

Автор книги: Вильям Дж. Каунитц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 43 страниц)

Глава 5

У всех этих дам была общая черта: они изменяли своим мужьям с лейтенантом Джозефом Галлахером.

Скэнлон велел Хиггинс позвонить им домой и пригласить в участок. Все они нервничали при мысли, что их имена будут упоминаться в связи с расследованием по делу покойного героя, лейтенанта полиции. Но Хиггинс заверила каждую из них, что им нет нужды волноваться. Чтобы расположить к себе свидетеля, надо обещать ему сохранить показания в тайне. Но полицейским часто приходится прибегать ко лжи. После сорокаминутных уговоров Мэгги Хиггинс наконец-то добилась от всех согласия прийти в участок и побеседовать. Причем каждой было гарантировано, что они не столкнутся друг с другом.

Донне Хант было сорок с небольшим. Взглянуть на нее – ни дать ни взять маленькая Венера. Прекрасно сложенная, с зелеными, умело подведенными глазами. Но ее наряд и украшения казались чуть великоватыми и вычурными для такой миниатюрной фигурки. Было видно, что она нервничает и улыбается через силу, подходя к двери полицейского участка. Спросив, где можно найти детектива Хиггинс, она достала кружевной платок и нервно скомкала его в руках. Кристофер отправился доложить Хиггинс о приходе свидетельницы.

После короткой церемонии знакомства Хиггинс провела ее в кабинет Скэнлона. Едва дверь закрылась, Донна Хант бросилась в кресло и истерически зарыдала. Ей не надо было задавать никаких вопросов, она сама все выложила.

Донна Хант была замужем за Гарольдом вот уже двадцать шесть лет. Он работал бухгалтером, был отличным мужем, любящим отцом и ее единственным мужчиной. Когда Гарольду исполнилось пятьдесят два года, он утратил всякий интерес к сексу. Стоило ей сделать хоть какую-нибудь попытку расшевелить его, он тут же начинал канючить, что устал или не в настроении. Тогда она прекратила всякие заигрывания. Двое ее взрослых детей уже учились в колледже, и она чувствовала себя все более и более одинокой. Гарольд возвращался домой поздно, часто за полночь. Клиенты, говорил он. Но она подозревала, что дело нечисто.

Однажды она поехала в «Асторию», чтобы встретиться с сестрой и вместе пообедать. Ее обогнала полицейская машина, и тут она увидела, как водитель подал знак остановиться. Это случилось на Стейнвей-стрит, вспомнила она, недалеко от нового торгового центра «Пэтмарк». В боковое зеркало она увидела, как из машины вышел полицейский и направился к ней. Он был вежлив и сказал, что она проехала на запрещающий знак. Она возразила. Пока они спорили, из машины вышел человек в штатском и поторопил полицейского. Потом повернулся к ней и, спросив имя, улыбнулся.

– Меня зовут Джо Галлахер, – представился он, опять улыбнулся и направился к полицейской машине.

На другой день, около двенадцати, раздался телефонный звонок. Она очень удивилась, когда голос в трубке сообщил, что звонит Джо Галлахер. Поскольку он лейтенант полиции, ему не составило особого труда найти ее номер. Он расследовал дело об ограблении в «Пэтмарк», которое произошло, как раз когда она проезжала мимо.

Не будет ли она так любезна встретиться с ним и за чашкой кофе дать показания по этому делу?

Спустя шесть дней после их первой встречи она уже спала с Джо Галлахером. Она мечтала о таком всю жизнь. Она ликовала. Этот мужчина хотел ее, наслаждался ею. Теперь она вновь чувствовала себя женщиной. Ее тоскливая жизнь наполнилась содержанием. Она очень удивилась, не испытав никаких угрызений совести. Впервые в жизни она наслаждалась каждым мгновением любви.

И вот однажды, во время свидания в Джексон-Хайтс, он встал с постели и вернулся с вибратором и двумя шариками.

– Ну как, попробуешь? – спросил он ласково, раздвигая ей ноги. Она была потрясена доселе неведомыми сексуальными переживаниями.

Спустя три дня Галлахер позвонил ей домой в десять часов вечера. Ею овладело беспокойство, ведь она не разрешала ему звонить так поздно. «Не попробовать ли им заняться любовью втроем?»

Донна Хант умоляюще взглянула на Скэнлона, который уселся на край стола и внимательно смотрел на нее сверху вниз. В ее глазах стояли слезы, на щеках были черные потеки туши. Она уже не всхлипывала, а ревела в голос, хватая ртом воздух. Стоявшая у стены Хиггинс подала свидетельнице салфетки. Выдавив улыбку, та взяла их.

Гектор Колон незаметно вошел в кабинет, когда Донна Хант рассказывала свою историю. Спустя некоторое время он вышел и вернулся со стаканом воды.

Отпив несколько глотков, она начала водить стаканом по столу.

– Я участвовала в этом, – прошептала она.

– В чем? – участливо спросил Скэнлон.

– Мы занимались любовью втроем. Я, Джо и еще одна женщина. Никогда раньше со мной этого не случалось. Меня как будто затягивала какая-то трясина, все глубже и глубже. И когда он позвонил снова, я сказала, что между нами все кончено, и попросила его больше меня не тревожить. Он звонил еще несколько раз, но я была непреклонна. А потом он перестал мне звонить.

– Когда вы расстались с ним? – спросил Скэнлон.

– Семь месяцев назад. – Она взглянула на Скэнлона. – Гарольд не простит мне этого, если узнает.

Скэнлону стало жаль ее. «Раздвигая ноги, женщина многим рискует», – подумал он.

– Ваш муж ничего не узнает от нас, миссис Хант. Все это останется строго между нами.

Но он не сказал, что однажды ей, может быть, придется давать показания в суде. Иногда полицейским приходится лгать.

Она схватила его за руку.

– Спасибо.

Скэнлон вынул из стола фотографию, которую нашел в ящике Галлахера, и показал ей.

– Это вы, миссис Хант?

– О Боже. – Она отвернулась. – Я позировала ему, он попросил меня об этом.

– Миссис Хант, как звали другую женщину, которая занималась с вами любовью?

– Луиза Бардвелл.

Скэнлон посмотрел на Хиггинс. Это имя было в записной книжке Галлахера. Но стояло в скобках рядом с именем друга Галлахера сержанта Джорджа Харриса, который работал в семнадцатом отделе по борьбе с наркотиками.

– Скажите, Галлахер был активным партнером?

Донна Хант опустила глаза.

– Джо вставал на колени на кровати и занимался мастурбацией. Он кончал мне на грудь. – Подняв голову, она посмотрела на Хиггинс: – Здесь есть женская уборная?

Подойдя к ванной, Хиггинс постучала в дверь и, не услышав ответа, открыла ее и заглянула туда.

Войдя в комнату, Донна Хант увидела кабинку без двери, заваленную окурками, газетами, женскими журналами. На стене крупными буквами было написано: «Женщинам запрещается бросать салфетки в унитаз. Начальник 93-го участка».

Хиггинс заметила отвращение на лице Донны.

– Довольно мерзко, не правда ли?

– Разве у вас нет женской комнаты?

– В прежнем участке была. Тут же приходится ходить в общий сортир.

– Здесь хоть убирают?

– Каждое утро. Но этого хватает ненадолго.

Донна огляделась.

– Мужчины такие свиньи.

– Это давно известно, – согласилась Хиггинс, прислонившись к двери, чтобы никто не вошел. – Мы очень удивились, не найдя у него ни одной вашей вещи.

– Джо следил за этим, – ответила она. – Он предупредил, что я не должна оставлять никаких улик. Даже в его аптечке. – Послышался шум воды, и свидетельница, выйдя из кабинки, направилась к умывальнику на противоположной стене.

– Он когда-нибудь говорил о своей жене?

– Нет, – произнесла миссис Хант, взяв стопку бумажных салфеток и протерев ими зеркало. – Я спрашивала Джо, были ли у него другие женщины, кроме меня, но он уверял, что нет. Я очень боялась подхватить что-нибудь. – Вымыв руки, она вытерла их салфетками.

Хиггинс все еще оставалась на посту.

– Джо касался тем, связанных с работой?

Донна Хант подкрашивала губы.

– Нет.

– Что заставило вас позировать?

Убрав помаду, Донна Хант внимательно посмотрела на себя в зеркало, затем задумалась над ответом.

– Даже не знаю. Он просил меня об этом, и я выполнила его просьбу. Я никогда не думала о последствиях.

Следующей свидетельницей была Мэри Познер. Она прибыла через полчаса после ухода Донны Хант. На ней был элегантный белый хлопчатобумажный костюм, дополненный бижутерией. Мэри носила короткую стрижку, а ее увядшее лицо еще хранило следы былой красоты. Скэнлон решил, что ей пятьдесят с небольшим.

– Какие трудности? – спросила Мэри Познер, кладя ногу на ногу и одергивая юбку.

– Никаких, – ответил Скэнлон. – Просто мы хотели бы задать вам несколько вопросов относительно вашей связи с Джо Галлахером.

Открыв сумочку, Мэри Познер вытащила пачку заграничных сигарет и закурила.

– Вообще-то я не очень люблю мужчин. Иногда даже сама удивляюсь, каким образом оказываюсь с ними в постели.

– Наверное, это наследственное.

Мэри Познер захихикала.

– Вы не глупы для полицейского, – Её лицо приняло озабоченное выражение. – Перед тем как ответить на ваши заковыристые вопросы, я хотела бы знать, нашли ли вы у Галлахера мою фотографию.

– Да.

– Может, вернете ее мне?

– Это как договоримся.

– Вот еще. Без фотографии никаких разговоров. – Она стряхнула пепел на пол.

Не говоря ни слова, он наблюдал за нею.

Сделав еще одну затяжку, она закашлялась.

– Беру свои слова обратно. Вы вовсе не умны.

Он ждал.

Она раздраженно топнула каблуком по полу и произнесла:

– Лейтенант, у меня кое-какие сложности. И я рассчитываю на вашу помощь.

– У нас у всех хватает сложностей, Мэри. Убиты лейтенант полиции и хозяйка лавки. Вот главная сложность.

– Уверяю вас, я их не убивала.

– Никто этого и не говорит.

Подавшись вперед, она потянулась к коричневой казенной пепельнице на столе. Задумчиво потушив сигарету, сказала:

– Моего мужа зовут Сай Познер. Он владелец одной из самых больших одежных фабрик. Сай – большой специалист в этой области. Он – моя лебединая песня. До него трижды я была замужем. Мы женаты вот уже три года. Его первая жена умерла пять лет назад. Они прожили тридцать семь лет, и за все это время он ни разу не изменил ей. – На ее лице промелькнула ироническая улыбка. – Наверное, Сай – единственный еврей на всей Фэшн-авеню, ни разу не изменивший жене. Сай никогда не был хорошим партнером, а сейчас, на старости лет…

– Понятно, – прервал ее Скэнлон. – А теперь расскажите о вас с Галлахером.

Покорно вздохнув, Мэри Познер начала вспоминать свою первую встречу с покойным лейтенантом полиции. Галлахер использовал тот же самый трюк с машиной, к которому прибегают многие полицейские, чтобы познакомиться с женщиной. Но, в отличие от Донны Хант, эта свидетельница имела опыт по части адюльтеров. Ее отношения с Галлахером были предельно ясными.

– Не люблю эксцентричных людей.

– Что вы под этим подразумеваете?

Она рассказала, как Галлахер показал ей вибратор и шарики, предложив поэкспериментировать.

– Посмотрев ему прямо в лицо, я сказала: «Послушай, детка, я уже вытворяла все, что только можно. Можешь повесить все эти игрушки на свои ослиные уши».

– И как он отреагировал?

– Он рассмеялся, сказав, что это лишь шутка, но я-то заметила, как он напрягся. Ваш покойный лейтенант был просто извращенцем. Я потом в этом убедилась.

– А что случилось?

Она посмотрела на свои руки, изучая бурые пятна.

– Мы занимались любовью, потом он задремал. Проснувшись, мы начали снова, и он кончил мне на живот, а потом начал все это слизывать языком. У меня было много мужчин, но никто никогда этого не делал. Говорю вам, ваш мертвый герой был простым педерастом.

Скэнлон вздохнул и посмотрел на Хиггинс и Колона. Те пожали плечами.

– Больше ничего не припоминаете? – спросил Скэнлон.

Свидетельница рассказала, как Галлахер пошел в туалет, принес «полароид» и заснял ее. Вскочив голышом с кровати, она пыталась отвести камеру, но не могла с ним справиться. После этого она ни разу не видела его и не слышала о нем, хотя поначалу думала, что он попытается шантажировать ее этими фотографиями, требуя выкуп.

– Как давно это было? – спросил Скэнлон, наблюдая за выражением ее лица.

– Семь или восемь месяцев назад.

– Вы всегда встречались с ним на квартире в Джексон-Хайтс?

Усмехнувшись, она произнесла:

– Это какая-то помойка.

– Он просил у вас денег?

– Я не имею привычки давать мужчинам деньги. Обычно они тратятся.

Открыв верхний ящик стола, Скэнлон положил перед нею фотографию.

– Это вы?

– Да, – с отвращением ответила она. – Только взгляните на эти бедра и все остальное. Срочно сажусь на диету.

– Я не могу сейчас отдать вам ее. Но обещаю, что как только мы завершим работу…

– Это фото понадобится в суде? – обеспокоенно спросила она.

Он успокаивающе поднял руку.

– Ни в коем случае, обещаю.

Он увидел, что она сразу расслабилась, и спросил себя, почему Донна Хант не попросила его вернуть свою фотографию.

Адвокат Обри Уайт был одним из тех хищников, которые каждое утро являются в суд, чтобы помучить расстроенных родственников и друзей преступников, задержанных накануне и подлежащих суду наутро. Офицер, оформляющий аресты, приводил родных к адвокату и тихонько шел писать заявление, давая защитнику возможность условиться о гонораре. Получив по возможности неплохой задаток, адвокат приступал к делу. Перед ним, как и перед любым другим членом адвокатского братства, стояли две задачи, определявшиеся профессиональной этикой: оправдать и обобрать. А офицер получал свои пятнадцать процентов с каждого гонорара. Наличными, разумеется.

Скэнлон удивился, когда 4 июля седовласый адвокат вошел в сопровождении молодой женщины лет двадцати. Он не любил Обри Уайта, так же как и других судебных кровопийц или полицейских, имеющих с ними дело. В то же время Скэнлон, как и многие другие полицейские, понимал, что тут уже ничего не поделаешь. Практика подсовывания клиентов складывалась годами, о ней знал каждый окружной прокурор, а все честные полицейские презирали эту систему.

Обри Уайт всем своим внушительным весом оперся на трость с серебряной рукояткой.

– Тони, старина, эта девочка – дочь моей любимой сестры. Ее зовут Рина Бедфорд. Она попросила своего дядюшку Обри оказать ей моральную поддержку, пока она будет рассказывать о связи с Джо Галлахером, погибшим как герой.

У Рины Бедфорд, миловидной молодой особы, были длинные волосы и невинные темно-карие глаза. У Скэнлона в голове не укладывалось, что она могла быть как-то связана с Джо Галлахером.

– Ну, что скажете, Тони? – спросил адвокат.

– Надо связать концы с концами, советник.

Губы законника тронула задумчивая улыбка.

– Моя племянница – объект уголовного расследования?

– Нет, – прямо ответил Скэнлон.

– Может ли моя племянница помочь обвинению?

– Не вижу такой возможности.

Скэнлон заметил, как при этих словах Рина Бедфорд едва заметно улыбнулась.

Адвокат принялся описывать в воздухе круги рукой с видом человека, готового поделиться с вами всеми тайнами жизни.

– Позвольте мне, если можно, перефразировать несколько недавних решений…

Теперь уже Скэнлон поднял руку, словно желал прервать выступление оратора. Но куда там! Придется смириться с поражением и слушать до конца. Нельзя мешать адвокатам устраивать представления перед клиентами, это крайне раздражает их.

Обри Уайт продолжал:

– Во время расследования преступления подзащитный, имеющий адвоката, не может подвергаться допросу, даже если он не арестован и не задержан. Полиции запрещено вести допрос в отсутствие адвоката. Дело «Народ против Скиннера».

От волнения у Скэнлона начались фантомные боли. Лью Броуди сидел на стуле, слушал и постукивал кулаком по ладони. Глаза его налились кровью, рубаха выбилась из штанов, на висках набухли жилы.

Говард Кристофер, считавший всех адвокатов, за исключением Роя Коэна, коммунистами, привалился к стене и, сверкая глазами, жевал сушеную морковку для жюльена. Это был дурной знак.

– Когда обвиняемого в уголовном деле представляет адвокат, полиция не имеет права задавать вопросы в отсутствие защитника. Дело «Народ против Роджерса».

Скэнлон никак не мог понять, зачем адвокатам щеголять своей профессиональной доблестью. Он взглянул на часы, показывавшие время и по военному и по гражданскому отсчету, и решил, что пора кончать представление. Рина Бедфорд была далеко не последним свидетелем. Кроме того, ему не нравилось выражение лиц Броуди и Кристофера. Ему совсем не хотелось перепалки между адвокатом и детективами, поэтому он еще немного послушал защитника, а потом умоляюще поднял руку.

– Пожалуйста, пощадите нас, советник. Все мы читали кодексы. Если ваша племянница предпочитает молчать, пусть ее. Я просто пришлю ей повестку в суд присяжных. Вы, естественно, понимаете, что тогда я не смогу обещать вам сохранить тайну. А вы знаете, что присяжные часто устраивают утечку информации в газеты. – Он сделал красноречивый жест. – «Девочка свила гнездышко с героем-легавым». Каково? Ваша племянница поднимет тиражи тысяч на пятьдесят.

Обри Уайт поморщился и схватился за трость обеими руками.

– Довольно, Тони.

Затем, посмотрев на племянницу, он произнес:

– Ты не откажешься рассказать все этим господам, дорогая?

– Конечно, дядя Обри, – ответила она, застенчиво опуская глаза.

Рина Бедфорд была выпускницей факультета социального и гуманитарного развития Новой школы. В прошлом году она прошла курс городского искусства. По учебным планам требовалось посетить депо подземки на Пенсильвания-авеню в восточном Нью-Йорке и посмотреть, как городские рембрандты уродуют общественную собственность своей любительской мазней. Курс был факультативным.

Она ехала в своем синем «Порше-944» по бульвару Линден, когда ее остановили полицейские, катившие в машине без опознавательных знаков. Подойдя, они заявили, что ее машина похожа на автомобиль, которым воспользовались преступники, ограбившие банк. Она показала им водительские права. Из полицейской машины вылез высокий мужчина, на вид постарше первых двоих. Назвавшись Джо Галлахером, он завел с нею разговор. С ним было интересно общаться, и скоро они уже обсуждали городскую застройку. Двое других полицейских вернулись в свою машину. Ей очень понравился его голос, она нашла Джо довольно остроумным, а поскольку ее тянуло к зрелым мужчинам, она дала ему свой номер телефона. В этом отношении история Рины Бедфорд ничем не отличалась от историй других свидетельниц. Вот только плотские утехи она живописала гораздо ярче.

Глядя на сияющее лицо Рины Бедфорд, Скэнлон отметил, что у него здоровый цвет, а косметики нет вовсе.

Рина Бедфорд не испугалась Галлахера, когда он предложил ей вибратор и шарики. Она не задумываясь согласилась позировать и заниматься любовью втроем.

– Женщина должна испробовать все, прежде чем свяжет себя семейными узами, – спокойно рассудила она и устремила взгляд на Скэнлона.

Когда она завершила свой рассказ, Скэнлон как бы между прочим спросил имя второй женщины, которая занималась с ними любовью.

– Луиза Бардвелл.

– Галлахер когда-нибудь обсуждал с вами денежные дела, рассказывал о своей личной жизни или работе?

– Никогда. Мы занимались только этим делом, и ничем другим. Он был большим любителем. – Она склонила голову набок, словно пытаясь ухватить ускользающее воспоминание. – Только однажды он рассказал мне о приятеле, с которым собирался провернуть какую-то денежную сделку.

– Он упомянул имя приятеля, рассказал об этой сделке?

– Нет.

Валери Кларксон была четвертой по счету свидетельницей. Но она как в воду канула. Домашний телефон не отвечал. Вернулась назад с пометкой «Адресат выбыл» и адресованная ей повестка. Валери Кларксон не было дома. Сосед с первого этажа видел, как она покинула манхэттенскую шестиэтажку во второй половине дня. Уходила она в большой спешке.

В три часа дня детективы 93-го участка трапезничали. Три большие пиццы, две упаковки «Миллер Лайтс», по шесть банок в каждой, и комплексный обед для сидевшей на диете Хиггинс. Кристофер сидел в углу у телевизора, наслаждаясь своей обожаемой мыльной оперой. Облокотившись о стол, Крошка Биафра обсуждал с женой по телефону домашние дела. Потрясая перед носом столпившихся у стола детективов коркой хлеба, Хиггинс вскрикнула:

– И все-таки Джо Галлахер был извращенцем!

– Женщины и скачки – такие пороки, которые не по карману лейтенантам, – подал голос Кристофер, не отрываясь от экрана, где Джон собирался признаться в неверности своей невесте.

Отрезав кусок сыра, Лью Броуди сказал:

– Может быть, Галлахера шантажировала какая-нибудь женщина, вымогая у него чеки?

– И у этой женщины была подруга, которой та поделилась с Галлахером, – вступил в разговор Колон, облизывая корку и вожделенно глядя на грудь Хиггинс. – А потом ее отшила, и та его пришила.

– Кто знает? – ответила Хиггинс, отвернувшись от Колона и сложив руки на груди.

Крошка Биафра швырнул трубку и подошел к остальным, бормоча проклятия. Сев в кресло, взял бутерброд и покачал головой.

– Что случилось? – спросил Броуди.

– Проклятая баба! – сказал Крошка Биафра. – Половину моей зарплаты она тратит на учителей. Я плачу за уроки музыки, балета, красноречия, чтобы дети разговаривали как белые люди. Во всей стране нет второго чернокожего ребенка, которого за деньги учат играть в баскетбол, только наш.

Лью Броуди задумчиво покачал головой.

– Именно так и случается, когда берешь жену из гетто.

Все молчаливо согласились. Броуди вскрыл банку пива, швырнул крышку в корзину и, нарушив молчание, сказал:

– Думаю, его пришили по просьбе подружки. – При этом он скользнул ладонью по гульфику и почесал свои причиндалы.

Хиггинс отвернулась.

– Противно смотреть, – произнесла она и вышла из комнаты.

– Куда вы направились, синьорита? – крикнул ей вслед Колон.

– В ресторан, пообщаться с нормальными людьми, – бросила она через плечо.

Отрезав еще один кусок, Крошка Биафра сказал:

– А все-таки зря бабам разрешают здесь работать.

Скэнлону надоело просить их следить за собой в присутствии Хиггинс. Вообще-то ему предписывалось это делать, но он нутром чуял, что лучше не стоит. Пусть сами разбираются.

Хиггинс возвратилась через двадцать минут. Детективы убрали со стола. Быстро подойдя к надрывавшемуся телефону, Хиггинс нажала кнопку с лампочкой внутри.

– Следственная бригада Девяносто третьего участка, Сакиласки у телефона.

Вымышленный детектив Сакиласки заменял полицейским автоответчик. В каждой бригаде был такой сыщик-призрак. Хиггинс насторожилась, прикрыла трубку рукой и, взглянув на Скэнлона, произнесла одними губами:

– Это ее сын, доктор Циммерман.

– Да? – проговорил Скэнлон, беря у нее трубку.

Зычный бас. Собеседник осведомился, установлено ли что-нибудь по делу об убийстве его матери. Доктор Циммерман заявил, что все родственники очень обеспокоены, а полиция не смогла выкроить минутку, чтобы связаться с семьей и сообщить, как идет расследование.

– Мы хотели подождать еще день или два, а потом приехать к вам, – ответил Скэнлон.

– Мы все дома. Буду благодарен, если вы приедете завтра.

В субботу у него обычно был выходной. Скэнлон не намечал на этот день ничего, кроме похода в прачечную и встречи со своей подружкой Салли де Несто. Взяв карандаш, торчавший из банки из-под кофе, он записал адрес и пообещал приехать завтра же, около часа дня.

Колон с удивлением посмотрел на него.

– Но ведь завтра у тебя выходной.

– Долг вежливости, – произнес Скэнлон, открывая дверь своего кабинета.

– Что такое «долг вежливости»? – спросил Колон.

– Это означает, что неплохо бы хоть чему-нибудь научиться! – ответил Броуди, запуская пустой банкой в корзинку для бумаг.

Сержант Джордж Харрис попросил и получил четырехдневный оплачиваемый отпуск по похоронам. Он должен был стоять у гроба в парадном мундире, белых крагах и с траурной ленточкой на расшитом золотом рукаве.

Предполагалось, что все члены подразделения Галлахера примут участие в его похоронах. Устав патрульной службы предписывал им носить на рукавах мундиров траурные повязки, надев их в день смерти товарища. Снимать их полагалось в полночь десятого дня. Остальные полицейские должны были носить знаки траура со дня смерти коллеги до полуночи того дня, когда состоится погребение. Как друг и сослуживец покойного, Харрис отнесся к этому очень ответственно. Именно ему было поручено встречать скорбящих полицейских, стоявших в очереди у закрытого гроба, чтобы почтить память коллеги. Именно ему было поручено снять золотой лейтенантский значок с крышки гроба при выносе тела из похоронного бюро и вернуть его в главную канцелярию. На него же возлагались все заботы о скорбящих родственниках.

Харрис пришел в 93-й участок без нескольких минут три. На нем были джинсы и голубая рубашка.

– До меня дошли слухи, что Джо Галлахера застрелили по заказу, – представившись, сказал Харрис.

Скэнлон посмотрел на ухоженные ногти и ковбойские сапожки Харриса.

– Откуда такие сведения? – спросил он.

– Так считают в Сто четырнадцатом.

– Понимаете, мы не хотим, чтобы это просочилось за наши стены. Особенно в газеты.

– Значит, это правда?

– Мы еще точно не знаем.

Привычным движением ноги Харрис придвинул к себе стул, уселся и произнес:

– Не беспокойтесь, лейтенант, я лично позабочусь, чтобы в Сто четырнадцатом все держали язык за зубами.

Откинувшись на спинку кресла, Скэнлон заложил руки за голову и спросил:

– Может, ответите на несколько вопросов?

– Издеваетесь? Джо Галлахер был не только моим начальником, но и другом. Мы стояли на соседних постах в старом Семьдесят седьмом участке. Поверьте, я сделаю все, чтобы найти тех членососов, которые убили Джо.

– Джо обсуждал с вами свои денежные или амурные дела? Азартные игры?

Харрис казался раздраженным.

– Вся страна бегает за юбками и играет на деньги. Джо был человеком, так чего его чернить?

– Я беседовал с некоторыми из его подружек. Они рассказали мне, что его постельные наклонности были, мягко говоря, странноваты.

– Не надо, лейтенант. Что ты, подразумеваешь под словом «странноваты»? Особенно в Нью-Йорке. Город кишит гомосексуалистами. На экране – одни проститутки и десятилетние мальчики, торгующие своим телом. – Харрис яростно потряс кулаком. – И ты еще говоришь об извращенном сексе? Джо Галлахер никогда не принуждал женщин лечь с ним в постель. Они сами этого желали и получали то, что хотели.

Кивок, ослепительная улыбка. Скэнлон умел оценить разумный довод.

– Жена Галлахера знала, что он изменял ей?

– Ума не приложу. Но, по его словам, Мэри Энн была фригидной.

– Как она все это восприняла?

– Очень тяжело.

– Боюсь, придется допрашивать ее.

Подумав немного, Харрис спросил:

– Разве нельзя сделать это после похорон?

– Возможно. Когда погребение?

– В понедельник утром.

– Джо когда-нибудь рассказывал тебе об увлечении азартными играми?

Харрис изучал свои сапожки.

– Нет, никогда. Просто он знал, как я к этому отношусь.

– Ну и как?

– Дурацкое занятие. В выигрыше остаются только букмекеры и шулера.

Скэнлон решил сменить тему.

– Тебе нравится жить в Стейтен-Айленде?

Пожав плечами, Харрис ответил:

– Все в порядке. Правда, замучаешься ездить по этой крысиной доске каждый день, да и район дорогой.

Скэнлон разозлился, услышав столь презрительный отзыв о мосте через пролив Веррацано. «Истинный городской полицейский, – подумал он. – Джинсы, ковбойские сапожки и длинный язык».

– Джо сильно изменился после того, как его повысили в должности?

– Джо всегда был на виду. Помню, когда мы работали в Семьдесят седьмом, нас вызвал к себе капитан Макклоски и спросил, почему никто не является по нашим повесткам. В те дни полагалось добывать десять нарушителей правил стоянки и пять угонщиков в месяц, а мы не задержали ни одного за целый квартал. Макклоски разозлился, обозвал нас никчемными легавыми. Это Джо – никчемный! Макклоски орал на нас, требуя ответа, где нарушители. Тут в Джо взыграла ирландская кровь, и он накричал на Макклоски. Заявил, что не будет облеплять машины трудяг извещениями о штрафах, равных дневному заработку, когда богатые ублюдки за рекой паркуются и во втором, и в третьем ряду по всему городу, и никому дела нет. Он спросил Макклоски, ездил ли тот когда-нибудь по театральному району или мимо «Уолдорф». Тут Макклоски и вовсе разбушевался, выставил нас вон. Слава Богу, через неделю его перевели куда-то, иначе нам не поздоровилось бы. Судебные повестки были больной мозолью полицейских. Вот почему начальники участков были вынуждены держать их разносчиков. Люди, занятые этим неприятным делом, работали только днем и отдыхали в субботу и воскресенье. Надо было держать высокие показатели.

– Джо был хорошим начальником?

Харрис слабо улыбнулся.

– Когда как. Но это была ответственная работа, и в нем как бы боролись два человека. Он сразу же дал всем понять, что не позволит никому сесть ему на шею. «Делайте всегда, как я говорю», – учил он нас.

Подавшись вперед, Скэнлон произнес:

– Герман Германец сказал мне, что он был никудышным руководителем.

– Лейтенант, ты прекрасно знаешь, что командовать людьми можно по-разному. Джо действительно ненавидел бумажную работу. А вот Герман – прирожденный крючкотвор. Вот почему Джо взял меня под свое начало. Ему нужен был хороший делопроизводитель. К этой стороне работы он относился наплевательски, но в чем-то другом мог быть непреклонным. Например, наркотики. Наш отдел вел всю работу по скупке и уничтожению наркотиков, и тут с Джо были шутки плохи. Джо сам набирал людей в свое подразделение, и, если хорошему работнику надо было отлучиться на денек вне очереди, он разрешал.

– Как ты думаешь, откуда он брал деньги на ставки?

– Не знаю. Я его об этом не спрашивал.

– Я никогда не занимался этой работой. Имею в виду наркотики. Может, расскажешь подробнее, как идет оборот денег.

В голосе Харриса послышались металлические нотки.

– Забудь об этом. Там каждый цент на учете.

– Понимаю. Но все-таки расскажи.

Харрис покачал головой.

– Это делается по-разному. У нас на руках всегда бывает несколько тысяч. Агент берет по паре сотен за раз. Ему приходится давать расписки, а за каждой покупкой следит специальный наблюдатель. Или, по крайней мере, должен следить, но это не всегда удается, потому что торговля иногда идет в подвалах или на крышах. Во всяком случае, покупать наркотики – все равно что приобретать мясо в универсаме. Фунт косяка – столько-то, мешок кокаина – столько-то. Агент не может сказать, что заплатил на понюшку сорок долларов, если на улице она идет за тридцать. Бугры из следственного управления знают цены не хуже нас.

– Вам приходится вести счет на фунты?

– Когда как. Мы имеем право закупать на тридцать тысяч, не больше. Если сумма сделки превышает эту цифру, надо просить разрешение. Если же сделка очень крупная, мы подключаем специальный отдел, а иногда приходится передавать дело в ФБР, потому что суммы слишком велики.

– Часто ли бывают проверки?

– Ежеквартально. Бывают и скрытые выборочные ревизии. Нет, эти деньги никак не уворуешь.

– Способ всегда можно найти. Предприимчивый полицейский что-нибудь придумает. – Скэнлон взял коробку сигар, увидел, что она пуста, и поискал в верхнем ящике стола свой НЗ. Роясь в ящике, он тихо спросил: – Луиза Бардвелл – твоя подружка?