Текст книги "Полицейское управление (сборник)"

Автор книги: Вильям Дж. Каунитц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 43 страниц)

Он показал на один из них, и лейтенанты присели рядом с бесформенным куском пластилина, который уже почти высох. Хиггинс подошла и опустилась на корточки возле них.

– Когда парни из лаборатории возьмут этот оттиск и очистят его, у нас будет достаточно хороший «portrait parle» [15]15
  Словесный портрет (фр.)


[Закрыть] этого козла, – сказал Фейбл.

Гектор Колон подошел к сидевшей на корточках троице. Его взгляд упал на обнаженные колени Хиггинс и похотливо скользнул под подол.

– Есть что-то странное в этом отпечатке, – начала Хиггинс, но вдруг ощутила навязчивое присутствие Колона.

Она подняла глаза, сжала колени и опять прикрыла отпечаток мусорным баком.

Колон подошел к ней.

– Синьорита Хиггинс, а вы действительно очень красивая женщина.

– Да? Благодарю, Гектор. Тебе понравилось то, что ты увидел?

Он подошел еще ближе и прошептал:

– Очень. Латинян очень возбуждают волосатые женщины. – Он огляделся, чтобы убедиться, что никто его не слышит, и добавил: – Если когда-нибудь захочешь сменить профиль, позови меня. С удовольствием побываю у тебя внутри.

Она похлопала его по щеке.

– Как ты заботлив, Гектор. Но, по правде говоря, вряд ли ты сможешь что-то сделать, даже если я позову.

Лейтенанты уходили вместе.

– Думаешь, нам надо создать особую группу, которая будет работать над этим делом? – спросил Фейбл.

Бросив взгляд на резкие, словно точеные очертания Манхэттена, Скэнлон ответил:

– Думаю, что нет. Специальным группам трудно работать. Слишком много начальства, которое висит на шее.

– Я тоже так подумал, – сказал Фейбл. – Будем работать вместе, согласовывая наши действия. Мы с тобой – два старых мешка, достигших своего потолка на Службе. Между нами нет места ревности.

– Ты прав. Я пришлю тебе копии моих рапортов, а ты присылай мне свои. Если появится что-нибудь важное, я звякну тебе.

– Ладно. Я тоже.

Заместитель начальника следственного управления Маккензи подошел к краю крыши и посмотрел вниз на окно спальни Циммерманов. Спустя несколько минут он отвернулся, внимательно оглядел толпу и позвал Скэнлона.

Лейтенант услышал его и подошел.

– Слава Богу, не в Галлахере дело. – Он вытер шею платком. – Теперь ясно, что Галлахер был тем несчастным, который оказался не там, где надо, и не тогда, когда надо.

– Мне так не кажется.

– Ну зачем ты создаешь проблемы, Скэнлон? Оставь, ради Бога.

Голос Скэнлона задрожал от негодования.

– Слушай, у нас четыре трупа. Один из них – лейтенанта полиции. Маленькая девочка осталась сиротой. И у тебя хватает наглости говорить мне «оставь»!

– Скэнлон, этим занимается Девятнадцатый участок. Разгадка обоих преступлений – через дорогу, в этой спальне. Будь благоразумен, передай дело Девятнадцатому. Они объединят оба расследования.

– Мой окончательный ответ – нет! И пусть я один из тех старомодных детективов, которые все еще думают, что убийства приводят к аресту преступника, а не к пополнению статистики.

Скэнлон повернулся и зашагал прочь. Маккензи догнал его.

– Меня представили на повышение. Это дело с Галлахером – как кость в горле, которая может навредить нам всем. Плюнь на это.

– Нет.

– Ты упрямый козел, ты знаешь об этом, Скэнлон?

Скэнлон поднял правую руку, показал Маккензи кукиш и, покачав головой, проговорил:

– «Va'ffa'n'culo» [16]16
  Пошел в задницу (ит.)


[Закрыть].

– Что ты сказал?

– Сказал, что мне захотелось капикола. Это итальянское блюдо, которое делают из салями и мортаделлы. Обычно его едят с белым хлебом и майонезом.

Он ушел, а заместитель начальника управления так и остался стоять, в бешенстве колотя себя кулаками по ляжкам.

Начальник следственного отдела Альфред Голдберг появился через полчаса после прихода Маккензи в сопровождении обычной свиты из «дворцовой стражи».

Фейбл и остальные из 19-го побежали к нему доложить о результатах расследования.

Скэнлон жестом велел своим детективам потихоньку исчезнуть. Глядя, как девять детективов спускаются по лестнице, Скэнлон заметил, что Колон наклонился к Хиггинс и что-то шепнул. В ответ она ударила его локтем в ребра.

Маккензи подбежал к Скэнлону.

– Почему бы тебе не испариться до того, как Голдберг увидит тебя? Иначе он будет расспрашивать тебя о Галлахере. А комиссару вряд ли понравится то, что ты ему ответишь.

– Отличный стиль командования управлением полиции! – воскликнул Скэнлон, подходя к лестнице.

– Эй, Скэнлон, я хочу поговорить с вами, – раздался голос Голдберга, стоявшего в окружении детективов.

Скэнлон вздохнул и направился к начальнику.

– Подождите, я сам к вам подойду! – крикнул Голдберг, отпуская остальных взмахом руки.

Скэнлон оперся протезом на люк и стал ждать. По пути Голдберг несколько раз останавливался, чтобы спросить о чем-то криминалистов. Скэнлон обратил внимание, что, говоря, Голдберг цедил слова уголком рта. Он очень старался создать образ крутого парня, но на Службе слыл человеком с короткими руками и глубокими карманами. Все знали, что модные костюмы достаются ему по дешевке от друзей, торговцев готовым платьем.

Он уступал ростом большинству своих ровесников и пытался возместить этот недостаток тем, что носил высокие каблуки и курил громадные сигары. Ему было пятьдесят с небольшим. Красивые волосы были прилизаны. Он посещал только самые лучшие парикмахерские города, и ему всегда трудно было объяснять хозяевам салонов, что счета следует присылать в полицейское управление. Счета туда никогда не поступали, и Голдбергу не приходило в голову поинтересоваться почему.

Подойдя, Голдберг вытащил сигару изо рта.

– Не вижу вашего друга, Бобби Гомеса, – с угрозой произнес он, обращаясь к Маккензи.

– Полицейский комиссар, наверное, где-то задерживается. В Бронксе тройное убийство, он, видимо, там.

– Чепуха. Он наверняка в «Эль-Барио» и развлекается с какой-нибудь латиноамериканской шлюхой, – рявкнул Голдберг.

– Но это не значит, что он плохой человек, – вступился Скэнлон. – Кроме того, я уверен, что его отсутствие имеет вескую причину.

Голдберг посмотрел на Маккензи.

– Кстати, вы-то обретаетесь далеко от Бруклина.

– Ребята оповестили меня о происшествии, и я подумал, что могу быть полезным, – пробормотал Маккензи, вытирая пот со лба.

– Это свидетельствует о высоком профессионализме. Не думаю, что нам понадобится ваша помощь, но все равно спасибо.

– Ладно, – сказал Маккензи и ушел.

Скэнлон вдохнул холодный утренний воздух, посмотрел на нежно-голубое небо и подумал о Джейн Стомер. Интересно, вспоминает ли она иногда о нем? Он надеялся, что она не встречается с другим мужчиной. Не в первый раз он задавался вопросом, как живется людям, у которых есть семья и нормальная работа. Внезапно он почувствовал себя брюзгливым стариком. Вернувшись к действительности, он увидел, как странно смотрит на него Голдберг.

– Маккензи думает, что это двойное убийство затмит ваше дело, но мы-то знаем лучше, правда?

– Правда.

Голдберг вытащил сигару изо рта и ткнул мокрым концом в сторону Скэнлона.

– Вы, Маккензи и Малыш Бобби пытаетесь закрыть дело Галлахера. Эскапады Малыша Бобби начали просачиваться в прессу. Он не может позволить себе новых скандалов. Даст маху, и его выгонят.

Скэнлон неопределенно махнул рукой.

– Я не знаю, откуда вы берете сведения, но…

– Не валяйте дурака, Скэнлон. На Службе наслышаны о похождениях Галлахера. У него было хобби – трахаться за казенный счет. – Он сунул сигару в рот. – Я хочу знать о деле Галлахера во всех подробностях.

Скэнлон беспомощно развел руками. Он угодил меж молотом и наковальней, потому что комиссар и начальник следственного управления пребывали в состоянии войны. Скэнлон решил ничего не говорить, но не потому, что комиссар просил его не посвящать Голдберга в подробности преступления, а потому, что не хотел бросать искру, из которой мог разгореться огонь сплетен о Джо Галлахере. Галлахер не был ангелом, но он был полицейским, кроме того, именно он помог Скэнлону остаться на Службе после операции, и Скэнлон чувствовал себя должником. А итальянцы не забывают о долгах. Это вопрос чести.

– Вы все можете найти в моих рапортах, сэр.

Ответом ему была ехидная улыбка.

– Я прочел каждый рапорт, присланный вами по этому делу. – В его голосе появились злые нотки. – Они все похожи на «Алису в Стране Чудес». Большую часть жизни я читал рапорты, и мне достаточно одного взгляда, чтобы понять, добросовестно ли он составлен, или же какой-нибудь хитрожопый детектив, а то и командир, не все изложил на бумаге. – Он приблизился и спросил: – Почему вы не расскажете мне о Галлахере?

– Потому что рассказывать нечего.

Голдберг ткнул его пальцем в грудь.

– Я буду следующим комиссаром полиции. Так что остерегитесь: у меня чертовски хорошая память.

Он отвернулся и затопал прочь. Скэнлон вышел на улицу и тотчас поймал предостерегающий взгляд Лью Броуди. Он кивнул на группу репортеров, которые пытались пробиться к полицейским. Скэнлон заметил Дэниела Бакмэна, репортера «Нью-Йорк таймс», который стоял поодаль от своих собратьев: Бакмэна, заклятого ненавистника полицейских и слывущего на Службе бульдогом с мертвой хваткой, который, однако, мягко стелет.

Взгляды Скэнлона и Бакмэна встретились. Скэнлон направился к машине. Хиггинс уже сидела за рулем, Колон устроился рядом, прижав колено к ее ноге. Крошка Биафра втиснулся сбоку. Кристофер сидел сзади, лущил семечки и аккуратно складывал шелуху в пепельницу. Лью Броуди стоял на тротуаре, придерживая распахнутую дверцу.

Скэнлон уже почти добрался до машины, когда Бакмэн перехватил его.

– Что хорошего можете сообщить прессе, лейтенант?

– Да здравствует первая поправка [17]17
  Первая поправка – дополнение к Конституции США, в которой декларируются права и свободы прессы.


[Закрыть].

Не смутившись, Бакмэн продолжал:

– Мне птичка напела, будто вы что-то скрываете в деле Галлахера.

– А ваша птичка случайно не ходит в туфлях на каблуке и не курит большую сигару?

– Он, может быть, станет вашим новым комиссаром.

Поморщившись, Скэнлон сказал:

– Комиссары полиции приходят и уходят.

Он подошел к машине. Бакмэн остановил его.

– Я неплохой парень, Скэнлон. И я могу помочь вам на Службе. Могу даже пособить вам опять вернуться в Мидтаун.

– Вашими устами да мед пить.

– Общество имеет право все знать, Скэнлон.

– Разве так? – спросил Скэнлон, уводя репортера подальше от машины. – В таком случае, я дам вам служебные сведения. Галлахер погиб при исполнении, пытаясь предотвратить ограбление. Точка. Все.

– Я в этом деле уже достаточно долго, чтобы знать, что не бывает дыма без огня. Вашего собственного начальника следственного управления отстранили от дела. Никто из детективов, кроме Маккензи и вас, не знает ничего. Стало быть, в деле не все чисто. А теперь доктор Циммерман, сын одной из жертв, и его жена убиты. Нет. Здесь что-то есть, лейтенант, и вы хотите скрыть это.

– У меня нет никаких предположений о том, почему доктор и его жена убиты. Могу сказать лишь, что Галлахер погиб при исполнении служебных обязанностей.

– При исполнении обязанностей? – Репортер иронически усмехнулся. – Фигня, и вы это знаете. Я буду копать, и вы на своей шкуре почувствуете, как я умею оказывать давление ради того, чтобы добиться правды.

– Ну, давайте, Бакмэн. Я очень верю в свободу печати и тому подобную чепуху. – Скэнлон скользнул в машину и захлопнул дверцу.

Хиггинс посмотрела на него в зеркало заднего вида.

– Куда?

– В больницу «Доктез».

Машина подъехала к стоянке карет скорой помощи.

– Ждите здесь, – сказал Скэнлон, открывая дверцу.

Он прошел мимо двух вахтеров и осмотрел занятые скамейки в приемном покое «Скорой помощи». Линды Циммерман не было. Он заметил «кб» [18]18
  «Квадратная бляха» – прозвище полицейских, т. к. у них на ремнях огромные квадратные пряжки.


[Закрыть], который стоял в углу, возле кадок с цветами. Скэнлон подошел к нему и представился, спросил об Андреа Циммерман.

Полицейскому было шестьдесят с небольшим. Жидкие волосы его совсем поседели.

– Я вышел в отставку в Шестьдесят шестом, а до того служил в Четырнадцатом участке.

– Кто был у вас капитаном? – спросил Скэнлон, чтобы наладить добрые отношения со стариком.

– Фитцпатрик.

– Старый Фитц, Неустрашимый? Я работал с ним во время бунтов в Гарлеме.

Лицо старика приобрело отсутствующее выражение.

– Наверное, Служба с тех пор изрядно изменилась.

– Служба никогда не меняется, меняются люди.

– Да, наверное, вы правы, – сказал старик. – Подождите здесь, я проверю, есть ли для вас новости.

Скэнлон видел, как он подошел к регистратуре и покопался в формулярах. Вытащив один, прочел его и поманил Скэнлона за собой.

Они прошли через две большие двери, обитые по краям толстой резиной, и попали в коридор.

– Девятая палата, за углом направо, – сказал старик, пожимая Скэнлону руку.

– Спасибо, – ответил Скэнлон, глядя вслед уходящему отставнику и думая, что и ему тоже придется жить без Службы.

Линда Циммерман, ссутулившись, подпирала стену возле девятой палаты. Облик ее утратил изысканность, предметы туалета были подобраны как попало, волосы растрепаны. Она казалась глубоко потрясенной.

– Как Андреа? – мягко и заботливо спросил Скэнлон.

– Моя племянница в шоке, – слабым голосом ответила она, глядя на сверкающий пол.

– Жаль, что я не могу найти слов утешения. Я очень, очень сожалею.

Линда покачивалась на каблуках и билась лбом о стену.

– Сначала мама, потом брат и Рэчел. Я потеряла всю семью. Осталась одна с девочкой, которую надо растить. – Она устремила на Скэнлона полный боли взгляд. – Вы обязаны были защитить нас. Почему вы не выполнили свой долг? Почему? – закричала она и принялась биться о стену затылком.

– Линда! – Он схватил ее за плечи.

Она пыталась вырваться, крича и продолжая резко запрокидывать голову.

– Почему? Почему?

Он прижал ее к себе, пытаясь успокоить. Затылок Линды был в крови.

– Вы убили мою семью! – кричала она, дубася его кулаками. – Убийца! Убийца!

Она упала в обморок прямо ему на руки. Он подхватил ее. Подбежали несколько медсестер. Одна из них привезла каталку. Скэнлон уложил Линду на нее.

– Вы ее муж? – спросила одна из медсестер.

– Приятель.

– Подождите, пожалуйста, в приемной.

Скэнлон сидел на скамейке вместе с другими встревоженными людьми. Прошел час. Полицейский предложил ему подождать в кабинете врача. Скэнлон отказался: он хотел ждать вместе с другими. Он все время уговаривал себя, что, по сути дела, никак не мог предотвратить гибель доктора и его жены. И все же его не покидало тошнотворное чувство сомнения.

– Циммерман? – спросил врач, открывая двери.

– Как они? – спросил Скэнлон, подходя к нему.

– Обе получили успокоительное.

– Выкарабкаются?

Врач посмотрел на его встревоженное лицо.

– Когда девочка придет в себя, ее осмотрит детский психиатр. Что касается тетки, мы оставим ее здесь на обследование. У нее травма головы, и мы хотим проверить, не проломлен ли череп. – Врач глубоко вздохнул. – Я наслышан о Стэнли Циммермане. Он был замечательным врачом. Вот уж потеря так потеря.

Глава 11

Детективы вошли в здание 93-го полицейского участка, поднялись в дежурку и позвонили домашним, чтобы сообщить, что задерживаются до вечера, если не дольше.

Скэнлон заглянул на вахту и снял нужный ключ с доски на стене. Он вошел в комнату и включил свет. Конверты с описью содержимого были разбросаны по полкам. Тут же лежала груда автомобильных номеров, каждый из них был обмотан веревкой с сопроводительной запиской. Они ждали отправки в отдел, который занимается экспертизой машин.

Документ, который он искал, лежал сверху в сейфе отдела наркотиков, в ящике с надписью оранжевыми буквами: «Секретно – UF-10, документы на офицеров полиции».

Он вытащил ящик из сейфа и, перебирая пальцами алфавитный указатель, дошел до буквы «Г». Достал карточку Ораса Гудмэна и вышел из комнаты. Набирая номер домашнего телефона, Скэнлон проверил, правильно ли запомнил его. Он повернулся к полицейскому, дежурившему на коммутаторе, и спросил, как коллеги называют Гудмэна.

– Хэнк, – ответил полицейский.

Дома полицейские не отвечают на телефонные звонки. Жены и дети приучены делать это за них. «Мой муж на охоте» или «Мой папа на рыбалке и поэтому не может подойти». До следующего дежурства.

Веселый женский голос ответил:

– Алло?

Таким же веселым голосом Скэнлон сказал:

– Привет. Хэнк дома? Это Тони.

– Хэнк, – нараспев произнесла она, – это тебя. Какой-то Тони.

Приятный мужской голос ответил:

– Привет, Тони.

– Хэнк, это лейтенант Скэнлон из Девяносто третьего.

Гудмэн попал в ловушку.

Скэнлон представил себе, как начальник канцелярии с гримасой смотрит на жену.

– Да, Лу?

– Нам надо войти в комнату, где хранятся старые дела, а на вахте нет ключей.

– Вы что, не можете подождать до утра? Сегодня воскресенье.

– Нет, мы не можем подождать до утра, – раздраженно ответил Скэнлон. – Если ключа тотчас не будет здесь, я прикажу взломать двери. А если это произойдет, я подам рапорт по начальству. И кто-нибудь сверху поинтересуется, почему ключей не было на вахте, как предписывает «Устав патрульной службы». И чья-то задница пострадает.

– Я привезу их через пару минут.

Детективы сидели вокруг стола Скэнлона и изучали старые уголовные дела.

Первое заявление было датировано 5 августа 1978 года. Шестьдесят первый формуляр подробно рассказывал, как без трех минут восемь Уолтер Тикорнелли направился к своей машине, стоявшей на юго-восточном углу Энгерт-авеню между улицами Даймонд и Ньюэл, и увидел, что у нее спущено левое заднее колесо.

Тикорнелли уже отходил от машины, когда внезапно раздались выстрелы. Потерпевший сообщил полиции, что он бросился на землю и откатился под машину.

Ведший это дело детектив Джек Вейнберг приписал под заявлением, что никаких свидетелей стрельбы не обнаружено, не было даже анонимных звонков в полицию. Осмотр места преступления, которое провел сержант патруля, выявил четыре пулевые пробоины в машине потерпевшего. Полицейские поискали поблизости возможных жертв остальных пуль, но тщетно. В покрышке было четыре прокола недалеко друг от друга.

Допрос потерпевшего не помог выяснить мотивы покушения на его жизнь, осталось только предположить, что это было баловство подростков. Формуляр номер 5 сообщал о результатах дополнительных расследований и баллистической экспертизы найденных пуль. Ничего нового обнаружить не удалось.

Скэнлон отложил толстую папку с документами и посмотрел на своих детективов, потом разделил между ними все шестидесятые формуляры за последние шесть лет и приказал сопоставить даты заявлений Уолтера Тикорнелли и докладов о предумышленных убийствах или нанесении тяжких телесных повреждений.

Детективам понадобилось чуть больше часа, чтобы закончить эту работу, не давшую никаких результатов.

– Выходит, было только одно покушение на Тикорнелли, – сказала Хиггинс.

– Если другие и были, – предположил Кристофер, – то о них не заявляли, или документы где-то затерялись.

– Или не было других покушений, – сказал Скэнлон. – Эта ссора между Тикорнелли и Хэмилом может оказаться простой сплетней. – Он обратился к Лью Броуди: – Что ты нашел о Хэмиле?

Броуди заглянул в свой блокнот.

– Я позвонил в отдел идентификации и заставил их прочитать мне досье Хэмила по телефону. Его «Б-номер» – 435897-2. Мужчина, белый, сорок три года. Дело ведется с шестидесятых годов. Мошенничество, угон машины. Осужден по этому делу как малолетний преступник…

Броуди коротко рассказал об остальных одиннадцати арестах Хэмила.

– Наш Эдди был нехорошим мальчиком, – закончил он.

– Да уж, – хмыкнул Скэнлон. – Лью, пожалуйста, сходи в управление и сними копию с досье Хэмила. Потом возьми все девятнадцатые формуляры и выпиши соучастников Хэмила по каждому делу.

– Понял, Лу, – произнес Броуди, медленно поднимаясь со стула.

– И помни, Лью, мы торопимся, так что нигде не задерживайся, – сказал Скэнлон.

– Слушаюсь, Лу, – ответил Броуди и вышел.

Скэнлон повернулся к Хиггинс.

– Что нам известно об исчезнувшей Валери Кларксон?

– Она работает официанткой в ресторане «Санторини-дайнер» на бульваре Линден в Бруклине. Я поговорила с ее шефом, Костосом Каливиотисом. Он рассказал, что она работает у него уже десять лет, что никогда не опаздывала на работу и редко брала больничные. В прошлую пятницу она подошла к нему и попросила несколько отгулов по семейным обстоятельствам.

Скэнлон откинулся на спинку стула и взгромоздил ноги на стол.

– Что еще?

– У меня есть перечень ее телефонных разговоров, который я раздобыла в телефонной компании. Там два номера, которые повторяются регулярно. Оба в округе Саффолк.

– Проклятье! – вдруг заорал Гектор Колон, вскакивая со своего места и стремглав бросаясь за тараканом. Он настиг тварь возле газовых труб в углу и придавил ногой. – Я их ненавижу! Сукин сын попытался заползти на мою ногу!

– Посмотрите, большой дядя испугался маленького тараканчика, – со смехом сказала Хиггинс, подражая ребенку.

– Прекрати, – оборвал ее Скэнлон.

Улыбнувшись Колону, Хиггинс продолжала:

– Я поискала Кларксон в компьютере нашего участка. У нее «вольво» 1978 года, уже ржавая, как говорит ее сосед. Я просила полицейский участок Саффолка проверить адреса. Ее машина стоит перед домом ее сестры в Дир-Парк. Хотите, я поеду туда?

– Передай мне «Устав патрульной службы», – попросил Скэнлон Хиггинс.

Она вытащила толстую синюю книгу из ящика стола и подала ему. Скэнлон посмотрел оглавление, перевернул страницы, дойдя до главы 116–18: «Выезд из города по служебным делам». Он прочитал несколько страниц и положил книгу.

– Мы обязаны следовать уставу. Заявление для того, чтобы покинуть город, должно пройти через райотдел, а на это нужно время. Но его у нас нет.

– Лу, – сказала Хиггинс, – я поеду в Саффолк якобы по своим делам. Никаких сложностей.

– Не выйдет, Мэгги. Если ты влипнешь во что-нибудь на полицейской машине, нам придется отвечать. А если поедешь на своей и попадешь в аварию, а твоя страховая компания узнает, что ты ездила по служебным делам, страховку тебе не выплатят.

– Почему бы не попросить полицейское управление Саффолка задержать Кларксон? – спросил Крошка Биафра.

– Слишком много канители. А мне она нужна сегодня.

– Но, лейтенант, сеньора Кларксон не догадывается об этом, не так ли? Мы можем как-нибудь выманить ее в город, – предложил Колон.

Скэнлон посмотрел на Хиггинс.

– Мэгги, свяжись с Саффолком и попроси их послать ей ложный вызов в качестве свидетеля. И пусть они скажут, что она сможет избежать дачи показаний в суде, если позвонит нам.

Скэнлон позвонил начальнику 19-го участка. Когда Джек Фейбл взял трубку, Скэнлон спросил его о двойном убийстве.

– Ничего нового, – ответил Фейбл и добавил, что начальник следственного управления два часа болтался на месте преступления, действуя всем на нервы.

Потом Скэнлон позвонил в больницу. Состояние Линды и Андреа Циммерман стабилизировалось.

– Лу, какой номер у Хэмила? – спросил Колон, сверяясь со своими записями.

Скэнлон ответил.

– Слушай, ты когда-нибудь интересовался, откуда взялся термин «Б-номер»? – спросил Колон, записывая цифры.

Скэнлон подался вперед, растирая больную ногу.

– Это идет от Альфонса Бертильона. Этот француз создал метод классификации преступников по размерам тела. – Он задрал штанину и откинулся на спинку стула. – Много лет назад он был известен как «номер Бертильона». Но, как и все остальные, это название сократили до «Б-номера».

Он снял свой протез и поставил его на стол.

– Лу, это неприятно, – брезгливо заметил Колон.

– Что, Гектор? – спросил Скэнлон с наигранным наивным недоумением.

Колон показал пальцем на протез:

– Это.

– Это просто нога, – сказал Скэнлон, снимая протезный носок и бросая его в нижний ящик стола.

Он достал новый, надел его.

– Ух. Теперь мне гораздо лучше.

Колон вышел из кабинета, качая головой.

Время шло. До возвращения Броуди из управления и звонка из округа Саффолк ничего нельзя было сделать. В комнате царила атмосфера ожидания. Кристофер лениво переключал телеканалы, пока не нашел на одиннадцатом фильм «Задворки». У Мэгги Хиггинс были месячные. Она тихонько ушла в женскую уборную, взяла там все, что нужно, и отправилась в туалет при кабинете командира участка, у которого был выходной.

Скэнлон дочитал воскресные газеты. Повинуясь порыву, он взял трубку и набрал домашний номер Джейн Стомер. Он почувствовал себя юношей, когда услышал ее голос на автоответчике. Он положил трубку раньше, чем раздался сигнал. Потом позвонил своей матери и сказал по-итальянски, что не сможет прийти к ужину, но любит ее. Когда Салли де Несто неожиданно для него ответила на звонок, он сказал:

– Мне жаль, что пришлось сбежать вчера вечером.

– Я понимаю.

Внезапно он почувствовал пустоту в желудке.

– А какие планы на сегодня?

Она просвистела несколько нот из песенки «Никогда по воскресеньям».

– Работающей девушке нужен хотя бы один день отдыха.

Его ладони стали влажными. Он изо всех сил старался совладать со своим голосом.

– Поужинаем, и все.

Она колебалась.

– И все?

– Да.

– Зайди за мной в восемь.

Он посмотрел на часы.

– Давай в девять.

Положив трубку, он подумал: «Откуда этот внезапный приступ тревоги?» Не хватало еще влюбиться в проститутку. Все полицейские, с которыми это случалось, в конце концов совали в рот свои пистолеты. Дурацкие мысли. Он просто не хотел оставаться один сегодня ночью, вот в чем дело. Ему было хорошо с Салли де Несто. Он взял свой протез, откинулся на спинку и надел его.

Ленивая тишина разливалась по комнате. Спустя десять минут Крошка Биафра ответил на телефонный звонок.

– Это Хиггинс. Где она?

– Наверное, в туалете, – сказал Колон.

Хиггинс вернулась в дежурку. Крошка Биафра протянул ей трубку.

– Валери Кларксон на третьей линии.

– Лу, – крикнула Хиггинс, – наш свидетель на третьей.

– Беру, – сказал Скэнлон, и они с Хиггинс одновременно подняли трубки.

– Привет, Валери. Это Мэгги Хиггинс.

Испуганный голос ответил:

– Я не гожусь в качестве свидетеля.

– Валери, у нас есть причины думать, что вы располагаете важными для нас сведениями. Вам была предоставлена возможность просто прийти и поговорить с нами, но вы почему-то предпочли убежать.

– Я никогда раньше не имела дела с полицией. Я очень испугалась.

– Я понимаю вас, Валери. Вы не преступница. Вы такая же женщина, как и я. Послушайте, почему бы вам не прийти по собственной воле? Так вы избежите огласки, никто никогда не узнает о том, что вы были у нас, и я обещаю, все, что бы вы ни сказали, останется между нами.

Крошка Биафра изобразил игру на скрипке. Колон показал Хиггинс язык и заерзал на своем месте. Хиггинс отвернулась от них.

– Мои родители не должны ничего знать о моей личной жизни. У папы было два инфаркта. Это убьет его.

– Никто никогда не узнает, я вам обещаю.

– Ну ладно, я приду, – неохотно согласилась свидетельница.

– Когда вы сюда доберетесь?

Через сорок минут Лью Броуди вошел в дежурку, держа в руках три папки. Чуть позже появилась взволнованная Валери Кларксон. Хиггинс сразу же проводила свидетельницу в кабинет Скэнлона. Скэнлон жестом велел Броуди подождать, а сам пошел с Хиггинс и свидетельницей в кабинет, закрыв за собой дверь. Хиггинс обошла его стол и уселась на вертящийся стул рядом.

Валери Кларксон обернулась и посмотрела на Скэнлона, который расположился у двери.

– Вы не будете возражать, если он останется? – учтиво спросила Хиггинс. – Таковы наши правила.

– Я не против.

Хиггинс начала разговор издалека, спросив, как Кларксон добралась до города. Та ответила, что машин на дороге было мало и она доехала быстро. Хиггинс перегнулась через стол, рассматривая жемчужное ожерелье свидетельницы.

– Какой прекрасный жемчуг!

– Искусственный. Я купила его на распродаже у «Фортунова».

– Знаете, я обожаю жемчуг, – воскликнула Хиггинс, дотрагиваясь до ожерелья. – У меня есть длинная нитка жемчуга, которую я очень люблю.

Через некоторое время женщины уже непринужденно болтали, словно были давними подругами. Выяснилось, что зять свидетельницы был уволен с работы и Валери помогает своей сестре заплатить закладную. Хиггинс же соврала, что она недавно здесь, работает по контракту, и по секрету сообщила, что мечтает уйти.

Скэнлон стоял поодаль, облокотившись на стену, и разглядывал свидетельницу. Короткие каштановые волосы, миловидное лицо почти без косметики, если не считать слегка подведенных глаз; ладненькая фигурка, облаченная в белые шорты и сиреневую блузку. Когда свидетельница пришла в себя, Хиггинс осторожно завела разговор о смерти лейтенанта.

По словам свидетельницы, с Джо Галлахером она познакомилась совсем случайно. Просто девять месяцев назад он начал захаживать в «Санторини-дайнер» во время ленча. Он всегда садился за столик, который она обслуживала, рассказывала свидетельница. Он был солидным человеком и никогда не отпускал по ее адресу сальных шуточек и не приставал к ней, как большинство других посетителей.

Хиггинс понимающе кивала. История Валери Кларксон очень напоминала то, что рассказывали о Галлахере другие его подружки.

Хиггинс дождалась конца рассказа и спросила:

– «Санторини-дайнер» находится на бульваре Линден?

– Да.

– Может быть, вы знаете, какие дела были у Галлахера неподалеку от вашего ресторана?

– Нет, мне никогда не приходило в голову спросить его об этом.

– Но вы же знали, что он – лейтенант полиции?

– Да, но мы никогда не говорили о его работе.

– Скажите, он всегда приходил обедать один?

– Иногда с приятелем, а однажды у него была встреча с каким-то мужчиной. Они пообедали и ушли.

– Вы знали того человека, который обычно обедал с ним?

– Я думаю, что он тоже был полицейским, но не уверена.

– А человек, с которым он тогда встретился? Вы знаете, кто он?

– Нет.

– А теперь скажите, Валери, участвовала ли Луиза Бардвелл в ваших развлечениях в качестве третьего партнера? – осторожно спросила Хиггинс.

Свидетельница неловко заерзала в кресле и обернулась на Скэнлона. Она наклонилась к Хиггинс и прошептала:

– Мне трудно обсуждать это в его присутствии.

Хиггинс кивнула Скэнлону, и тот вышел из комнаты. Он закрыл за собой дверь и спросил:

– Кто-нибудь мне скажет, где у нас телефонный справочник?

– В ящике стола, – откликнулся Колон.

Кристофер открыл ящик и спросил:

– Какой район тебе нужен?

– Бруклин, – ответил Скэнлон.

Из телефонного справочника можно было узнать не только номера телефонов, но и адреса абонентов. Кристофер выложил толстую книгу на стол.

– Что надо посмотреть?

– Последние девять месяцев, во время обеда, Галлахер часто бывал в Бруклине. Это довольно далеко от его работы и дома. Меня интересует, что он там делал. Ресторан «Санторини». Надо узнать номер телефона и просмотреть записную книжку Галлахера, может, там есть телефоны с похожими номерами.

– Ладно, лейтенант, – ответил Кристофер.

Скэнлон подошел к Лью Броуди, который сидел и просматривал уголовные дела.

– Ну, что у нас есть на мистера Эдди Хэмила? – обратился он к Броуди.

– Он отбывал срок в Аттике и теперь под наблюдением полиции вплоть до восемьдесят девятого года, – ответил тот.