Текст книги "Полицейское управление (сборник)"

Автор книги: Вильям Дж. Каунитц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 43 страниц)

В соответствии с инструкцией об уличном патрулировании был создан временный орган управления, координирующий в случае необходимости все действия полиции и обеспечивающий телефонную связь. Скэнлон поднялся на крыльцо дома.

Под приемную штаба было приспособлено довольно просторное помещение со стенами, обшитыми красным деревом. Посреди комнаты стоял большой дубовый стол с затейливой резьбой. На стене позади стола висело огромное распятие, а окна были задернуты тюлевыми занавесками. На резных деревянных скамейках сидели пожилые монахи, изумленно наблюдая, как их тихая безмятежная обитель превращается в штаб расследования убийств. За столом восседал сержант с немытой светлой шевелюрой и записывал в штабной журнал, кто когда прибыл на место преступления и какое оборудование привез.

Связисты тянули телефонные провода. Номера уже были известны на оперативном пункте в северном патрульном отделе Бруклина и дежурному 93-го участка.

Скэнлон расписался в журнале, обсудил с сержантом список заданий. Краем глаза увидел детектива Саймона Джонса, расталкивавшего локтями толпу.

– Есть новости о фургоне? – крикнул ему Скэнлон. У Саймона Джонса была узкая длинная физиономия, увенчанная копной непослушных курчавых волос, впалый живот и длинные, свисавшие до колен тощие руки. Он был чернокожим и произносил слова нараспев, как уроженец штата Миссисипи. Лет десять назад один шутник из 5-го участка брякнул, что Джонс смахивает на младенца из голодающего племени биафра. Кличка пристала.

Джонс подошел к Скэнлону.

– Только что разговаривал с владельцем автофургона, – произнес он, приглаживая непослушные волосы. – Он рассказал мне, что купил машину месяц назад в Бруклине. Вчера вечером оставил ее в трех кварталах от своего дома, а сегодня пришел за ней, а машины нет. Он собрался заявить в участок по месту жительства, но тут позвонил я. Имя владельца – Франк Люкас, адрес – 6790, Бат-Бич.

Скэнлон в сердцах выругался. В глубине души он надеялся, что фургон был угнан где-нибудь в Гринпойнт. Повернувшись к сержанту, приказал ему связаться с полицейским участком в Бат-Бич, а детективам – немедленно отыскать место, откуда был угнан автофургон. Подняв трубку только что установленного телефона, он набрал номер 114, затем дал распоряжение дежурному офицеру. Расписавшись в журнале, вернулся с Крошкой Биафра на место преступления.

У входа они столкнулись с Хиггинс.

– А вот то, что было при них, – произнесла она, протягивая два пакета с вещами потерпевших.

Скэнлон повернулся к Крошке Биафра.

– Пожалуйста, приведи свидетелей. И не забудь позаботиться о том, чтобы их держали отдельно. Они не должны общаться между собой и сбивать друг друга с толку.

Кивнув в знак согласия, Крошка Биафра направился к лавке. Вскоре он привел трех перепуганных ребят. Они выходили гуськом, не глядя на убитых и стараясь не наступить на останки.

Шествие замыкал Лью Броуди. Обратившись к нему, Скэнлон спросил:

– Свидетели подтверждают, что преступник крикнул «эй, ты» и выстрелил?

– Именно так, – буркнул Броуди через плечо.

Снопы света проникали сквозь стеклянный фасад лавки, спутанные волосы мертвой женщины поблескивали, свет отражался в лужицах крови, окрашивая их в желтоватый цвет.

Хиггинс посмотрела на тело Галлахера.

– Это не похоже на ограбление.

В голосе Скэнлона послышались суровые нотки:

– Это было хорошо подготовленное заказное убийство, Мэгги. Но против кого из них был направлен удар?

Глава 3

Стоя поодаль, Тони Скэнлон наблюдал, как сержант захватывает кусачками дужку черного цифрового замка. На напряженном лице сержанта набухли вены. Между тонкими губами была зажата уже на четверть истлевшая сигарета. Схватившись за рукоятки кусачек, он сжал их, и дужка замка лопнула.

Скэнлон хотел присутствовать, когда будут открывать шкафчик Галлахера. Шкафчик полицейского – это всегда тайна: в нем можно надежно спрятать любую вещь. Сказав Хиггинс, куда он направляется, Скэнлон покинул место преступления. Он знал, что в толчее его отсутствие никто не заметит.

Поездка от Гринпойнт до 114-го участка на Астории, Куинс, заняла меньше двадцати минут. Полицейский участок находился на бульваре Астория, прямо напротив углубленной в землю трассы, ведущей на мост Триборо.

Во многих из семидесяти двух участков центра города отведены специальные помещения для элитных подразделений. В отличие от патрульных, действующих в установленных границах, они отвечали за целые районы. Управление внутренних дел, общественной нравственности и борьбы с наркотиками, обслуживавшее Куинс, размещалось в 114-м участке.

Прибыв на место, Скэнлон увидел приспущенное знамя на флагштоке и полицейского на стремянке, который вешал над дверью траурную лиловую ленту. Угрюмые полицейские сгрудились на крыльце и сердито переругивались. Войдя в участок. Скэнлон услышал обрывки разговора. «Это был грабеж», – говорили одни. «Джо Галлахера убили, потому что он был полицейским», – возражали другие. «В этом деле много неясного», – ворчали третьи.

Из шкафчика разило потом. Кители были застегнуты на все пуговицы. На крючке висела портупея. Дубинки для ночного патрулирования стояли в углу. На плечах форменной одежды сияли золотые нашивки. Сержант сетовал на то, что у элитного формирования есть свой гардероб со шкафчиками, отдельный от участковой раздевалки. За двадцать два года сержант взламывал уже четвертый шкафчик. Он отодвинул в сторону мундиры и заглянул внутрь.

Скэнлон сосредоточил все свое внимание на содержимом. Если в шкафчике что-то было, ему хотелось найти это что-то, прежде чем злые языки начнут шептать, будто лейтенант Джо Галлахер умер отнюдь не героем.

Вещи имеют свойство бесследно исчезать, когда их владелец попадает в передрягу. Такое уже случилось недавно в 36-м участке. Отдел служебных расследований хотел арестовать сержанта, командовавшего машиной, объезжавшей букмекеров. На него поступила жалоба: якобы он берет взятки от ребят, принимающих ставки на Лексингтон-авеню. Настучал в отдел бывший сослуживец из 36-го. Из участка тотчас исчезли адреса известных содержателей игорных домов, журнал записи задержаний и списки – итог трехлетней работы. Наутро ребята из отдела сказали, что в участке заговор с целью помешать следствию, а сотрудники 36-го назвали все это вмешательством провидения.

Сержант приступил к неприятному делу. Доставая мундиры, он обследовал карманы – нет ли в них вещей, способных смутить родных покойного. Скэнлон следил за действиями коллеги. В рамку зеркала на двери шкафчика были вставлены три снимка улыбающихся женщин. Оттолкнув сержанта, Скэнлон вытащил их и спрятал в карман. Сержант укоризненно посмотрел на него, но промолчал. На нижней полке стоял чемоданчик Галлахера. Скэнлон запустил туда руку, извлекая содержимое. В ящичке лежали перевязанные бечевкой старые записные книжки и несколько фонариков. На верхней полке лежали одна на другой зимняя шапка и фуражка, две коробки с патронами, три дубинки, разнообразные ножи, бритвы, ледоруб и мухобойка.

Сержант засунул руку во внутренний карман плаща Галлахера.

– Взгляните, что здесь лежит, – произнес он, вытаскивая турецкий пистолет калибра 7,55.

– Он упомянут в деле Джо? – спросил Скэнлон, хотя и сам уже знал ответ.

Сержант достал карточку под номером десять, перевернул и заглянул в графу, где были записаны серийные номера оружия, которое разрешалось иметь полицейскому Галлахеру. Пробежав глазами карточку, произнес:

– Он его нашел, – и засунул незарегистрированное оружие за ремень.

Они начали кое-что находить.

Пока сержант осматривал карманы зимней куртки, Скэнлон запустил руку в шкафчик и отодвинул головные уборы. Наверху лежала обувная коробка, а под ней – захватанный конверт. Взяв то и другое, он отошел от шкафчика и сел на узкую деревянную скамейку, приподнял крышку коробки и удивленно вздернул брови, когда увидел искусственный член о двух головках, а под ним – множество порнографических снимков. Он просмотрел их. На одной смеющаяся женщина вводила член в свое лоно. На другой была изображена женская рука, направляющая член во влагалище. Скэнлон закрыл коробку. Приподняв помятый конверт, развязал охватывавшую его бечевку.

– Что вы там нашли? – спросил сержант, осматривая летнюю форму Галлахера.

– Да так, кое-какие бумаги, – ответил Скэнлон, разглядывая квитанции по квартплате, счета за жилье в Джексон-Хайтс. Повернувшись, он взял десятую форму. Судя по ней, Галлахер проживал в Гринпойнт, Энтони-стрит, 32.

Католик из нью-йоркской полиции, «Человек года» в 1978 году становился все более занятной личностью.

Чуть погодя Скэнлон помог снести вниз форму и снаряжение, чтобы вписать все это в регистрационную книгу.

На столе аккуратной стопкой была сложена форма. Вскоре членам семьи предстоит скорбная процедура выбора одежды для погребения. По обычаю, родственники дарили оставшуюся форму участку. Эта форма хранилась в специальном ящике. Если кому-либо из сотрудников требовалось заменить состарившуюся вещь, то он мог выбрать ее в ящике по своему размеру. Форменная одежда стоила слишком дорого.

Такая же участь ждала и пистолет Галлахера, найденный в его плаще. Он тоже сдавался на «хранение» до лучших времен.

Наблюдая за дежурным офицером, заполняющим журнал, Скэнлон закурил «Де Нобили», поднял трубку телефона и набрал номер временного штаба.

На звонок ответила Хиггинс.

– Как дела? – спросил он, поводя сигарой под носом и принюхиваясь.

– Это какой-то сумасшедший дом. Прибыл главный со своей свитой.

– Свидетели на месте?

– Да, Броуди только что звонил. Они совсем запутались в своих показаниях.

– Есть что-нибудь новое о фургоне?

– Звонил Джейхог из Шестьдесят второго участка. Они вытянули пустой номер. Я объявила по радио розыск в пятнадцати кварталах.

Отвернувшись от дежурного офицера, Скэнлон тихо спросил:

– Меня кто-нибудь искал?

– Нет. Все начальство из кожи вылезло, чтобы не ударить лицом в грязь перед телекамерами, и старалось употреблять какие угодно слова, кроме слова «преступник».

– Мэгги, – прошептал он, – подойди к комиссару и попроси его не уходить. У меня кое-что есть!

– Что вы нашли?

– Поговорим, когда вернусь.

Спустя восемь минут Тони Скэнлон покинул полицейский участок и зашагал вдоль серого кирпичного фасада к автостоянке. Сев в машину, бросил на сиденье коробку из-под обуви и конверт. Вспомнив о фотографиях, вставленных в рамку зеркала, скользнул взглядом по коробке, быстро снял крышку, вытащил несколько порнографических снимков и разложил на сиденье. Затем достал фотографии, вынутые из рамки зеркала, положил рядом и начал сравнивать лица. Сходство было полное.

«Лейтенант Джо Галлахер олицетворял собой все лучшее, что было в полицейском управлении. При жизни он был героем, геройски и погиб, служа своему народу в этом огромном городе». Голос Роберто Гомеса задрожал. Он отвернулся от микрофона, закрыл лицо руками и стал медленно считать до двадцати. Репортеры зароптали, дожидаясь, пока полицейский комиссар возьмет себя в руки и закончит наспех устроенную пресс-конференцию.

Боб Гомес был первым представителем испаноязычного национального меньшинства, ставшим комиссаром полиции. В глазах испанской общины Нью-Йорка он и сам был героем; латиноамериканцам было наплевать, что газетчики да и большая часть населения переиначивали имя Гомеса на английский лад. Он был их Роберто, их Бобби.

А начинал Гомес в 81-м участке в качестве дежурного патрульного, зорко следящего за порядком на улицах. Тогда он работал с шести до двух возле игорного дома, а потом шел в Бруклинский колледж. Затем он поступил в Юридическое училище Сент-Джон. Он был первый из латинян, дослужившийся до звания капитана. Несколько лет назад он уволился из полиции, чтобы возглавить городской отдел соцобеспечения. Когда три года назад негры обвинили мэра в равнодушии к нуждам меньшинств, мэр пресек волнения в зародыше, назначив Гомеса полицейским комиссаром. Негритянское население не очень обрадовалось этому «утешительному призу», но все же притихло. Газетчики назвали это назначение мастерским политическим ходом. Мэр был доволен. Но многие его советники были категорически против такого назначения. Для городских властей, равно как и для многих полицейских, не было секретом, что Боб Гомес приобрел с годами дурные привычки, которые могли пойти во вред честолюбивому мэру.

Уронив руки, Боб Гомес глубоко вздохнул, потом окинул взглядом репортеров, готовых к продолжению спектакля, и тотчас принялся читать свою излюбленную проповедь о необходимости увеличения штата полиции, о совершенствовании судебной системы, которая не баловала бы преступников, о праве каждого гражданина на защиту своей личности и собственности.

Вытянув руки по швам, Боб Гомес объявил, что лейтенант Джо Галлахер погиб как герой.

Возвратившись на место преступления, Скэнлон увидел, как комиссар отвечает на вопросы журналистов. Вокруг него собралась вся верхушка. Сурового вида мужчины, всем, наверное, под шестьдесят. Скэнлон заметил, что начальник следственного управления Альфред Голдберг явно держится поодаль. В окружении верных ему подчиненных он стоял футах в двадцати от комиссара и не мигая смотрел на него. То, что эти двое ненавидели друг друга, не составляло тайны, и в участке все об этом знали. Голдберг всегда мечтал о должности комиссара и, когда это место занял Гомес, впал в ярость и разгромил свой кабинет на десятом этаже, а его подчиненные разбежались, чтобы не попасть под горячую руку.

Гомес не остался в долгу и хотел было заменить Голдберга своим человеком, но не смог этого сделать. Начальник следственного управления выражал интересы богатых евреев, владельцев недвижимости, производителей одежды и подпольных ювелиров. Ни мэр, ни комиссар не могли сместить его, и начальник следственного управления осознавал прочность своего положения.

Стоя на ступеньках протестантского собора и глядя на сановную толпу, Скэнлон заметил, как детективы шастают среди уличных зевак, выискивая свидетелей. «Ну и работники», – подумал он, открывая дверь временного штаба. Скэнлон направился к регистратору. Район в радиусе пятнадцати кварталов от места преступления был разбитна квадраты, в каждом из которых работали сержант и десять детективов. Будут опрошены жители каждого дома, работники каждого учреждения, прохожие. Почтальоны и водители автобусов также подвергнутся допросу. Сотрудников аварийной службы отправили обшаривать канализацию и мусорные баки в поисках выброшенных улик. В журнал записывались все задания, чтобы потом можно было получить по каждому из них отчет по форме ДД-5 – «О дополнительных расследованиях по нераскрытым преступлениям».

Скэнлон увидел, как Хиггинс склонилась над украшенным резьбой столом, собирая «пятерки» и подшивая их в папку с делом Галлахер – Циммерман.

– Я только что видел комиссара, дающего интервью прессе, – произнес он, подходя к ней. – Разве ему ничего не передали?

Она подняла голову.

– Разумеется, да. Но с присущей ему безграничной мудростью Малыш Бобби не обратил внимания на ваш совет. Что ж, это его дело. – Она вновь принялась за работу.

– Ты ему сама сказала?

– Детективы никогда не докладывают лично комиссару. Я передала ваше сообщение первому заместителю комиссара, а он, в свою очередь, сообщил Бобби.

Скэнлон окинул взглядом толпу полицейских, собравшихся во временном оперативном штабе. Потом опять повернулся к Хиггинс и спросил, чем она занята.

– Подшиваю в дело «пятерки», чтобы каждая соответствовала своему квадрату.

– Отложи это, – велел он. – Сейчас надо заниматься другим.

Говард Кристофер был высоким худощавым мужчиной, всегда одетым с иголочки в самые модные костюмы от Сирса и Роубака. У него было бледное одутловатое лицо и слишком широкий лоб. Это был мягкий человек с теплой улыбкой, любитель мыльных опер и диетического питания. Он имел чин майора Национальной Гвардии и был стойким приверженцем военного этикета, поэтому ему ни разу не пришло в голову назвать лейтенанта «Лу», как делали остальные. Подойдя к Скэнлону, он достал записную книжку.

– Лейтенант, кое-что в этом деле начинает проясняться.

Кристофер рассказал, что мясник с рынка «Данциг» на Дриггз-авеню утверждал, будто видел человека, похожего по описанию на убийцу. Он прогуливался перед крытым рынком за несколько минут до случившегося. Видел его и служащий во время перерыва. Он стоял у стены и курил, когда заметил, как из парка Макголдрик вышел пожилой человек с морщинистым лицом. В руке у него была хозяйственная сумка. Видела его и мамаша, сидевшая на скамейке и игравшая с ребенком. По ее словам, рядом с нею уселся какой-то противный старик.

Кристофер полез в карман коричневого пиджака и вытащил коробку, в которой лежала шелуха от земляных орехов. Показав ее Скэнлону, он произнес:

– Пошлю все это в лабораторию. Никогда не знаешь, где тебе может привалить счастье.

Первый заместитель начальника бруклинского северного следственного управления Макаду Маккензи был огромный вспыльчивый мужчина. Он носил плохо сшитую одежду, которая к тому же совсем ему не шла. Каждый раз, когда Скэнлон видел Маккензи, ему на ум приходила мысль о ящике, набитом изношенными деталями.

Раздвигая локтями толпу, Маккензи протиснулся к Скэнлону.

– Что новенького, Скэнлон? – по обыкновению шумливо спросил он.

Отведя заместителя начальника в сторону, Скэнлон негромко доложил об итогах предварительного расследования.

– Какой успех! – прорычал Маккензи. Он начал потеть. Вынув из кармана грязный носовой платок, вытер им руки. – Джо Галлахер убит? Не могу в это поверить. Только не он. Невозможно, чтобы это был он. Отказываюсь верить, что его больше нет.

– Все мы смертны, сэр. Хотя каждому хочется попасть в рай, никто не желает умирать.

Окинув его презрительным взглядом, Маккензи произнес:

– Наверняка Галлахер влип в какое-нибудь дерьмо. Лейтенанта полиции не убьют за просто так. – Он вытер шею. – Если пресса вцепится в это дело, ее уже за уши не оттянешь.

– На его месте мог оказаться и не полицейский. Возьмите, к примеру, Циммерман.

– Все это бред собачий, и ты прекрасно это знаешь. Такое может случиться только с дерьмовыми полицейскими, сержантами и лейтенантами. Но я скажу больше: мы по горло сыты этими скандалами. Совсем недавно в Десятом участке были арестованы шесть полицейских и сержант за шашни с колумбийцами. Еще пятеро оказались замешанными в торговле марихуаной. Если так будет продолжаться, допрыгаемся до нового процесса Нэппа. И на этот раз не избежать гражданского надзора за Службой. – Маккензи неловко переминался с ноги на ногу.

– Шеф, я за командную игру. Вы это знаете. Но скажите мне, по каким правилам играть, чтобы этого никогда больше не случилось?

– Не знаю. Могу сказать одно. Ты никуда не уйдешь, пока не разберешься, что стряслось в кондитерской. А что касается остального мира, то для него Джо Галлахер погиб как герой, предотвращая ограбление.

Следя за удаляющейся неуклюжей фигурой Макаду Маккензи, Скэнлон думал, как же легко навесить ярлык на полицейского. Типичное мышление «дворцовой стражи». Отдуваться всегда приходится подчиненным.

Скэнлон побродил по временному штабу, проверяя, все ли идет как надо. Он заметил, что Говард Кристофер задумчиво смотрит на сумку с шелухой, подошел к нему и спросил, нет ли каких затруднений. Окинув его вопрошающим взглядом, Кристофер ответил, что не знает, нужно ли приложить к лабораторному анализу докладную записку. На что Скэнлон резонно заметил, что она служит звеном в цепи свидетельских показаний. Похлопав Кристофера по плечу, он отошел. Хиггинс, занятая подшиванием к делу «пятерок», не заметила, как Скэнлон подошел к ней. Взяв формуляр, он внимательно прочитал его, сложил так, как предписывали правила, и вернул. Когда Хиггинс надписала последний конверт, он велел ей взять записную книжку. Надо было ехать в Джексон-Хайтс. Тайная квартира полицейского – это святая святых, и Скэнлон надеялся найти в ней много любопытного.

Положив в карман ключи, которые Хиггинс обнаружила на теле Галлахера, Скэнлон закрыл за собой дверь. Они были в темной сырой квартире номер 3С. Жилую комнату и кухню связывал узкий коридор. Включив карманный фонарик, Хиггинс нашла на стене выключатель. Стены были облицованы дешевой крашеной фанерой. В нише – пять лампочек без плафонов. Войдя в квартиру, они сразу увидели прямо перед собой ванную комнату. Хиггинс включила тут свет, и тараканы тотчас бросились врассыпную, забиваясь в щели.

Возвратившись в комнату, Скэнлон подошел к белой портьере, отыскал шнур и потянул за него. В мрачную комнату хлынули лучи послеполуденного солнца. Он огляделся. С потолка в углах свисала паутина, на полу – ковер неярких пастельных тонов. У стены напротив – разложенный диван-кровать, а рядом – журнальный столик с телефоном и блокнотом. Подойдя к столу, Скэнлон взял блокнот и принялся листать его. На страничке с буквой «X» стояла фамилия Харрис. Номер, начинавшийся с цифр 516, был зачеркнут, а вместо него вписан новый, который начинался с числа 718. Рядом стояло взятое в кавычки имя «Луиза» и номер, начинающийся с числа 212. В блокноте были номера полицейских подразделений, не включенные в справочники, номера благотворительных полицейских организаций и братств. Просмотрев весь блокнот, Скэнлон обнаружил еще четыре имени: Донна, Валери, Мэри и Рина. Остальные номера имели то или иное отношение к службе.

Все эти телефоны наверняка были невидимой ниточкой, ведшей к его скрытой жизни, равно как и номера телефонов полиции. Обе его жизни связывала работа. Знакомые Джо Галлахера из этой его другой жизни должны быть найдены и допрошены. Услышав шум, Скэнлон обернулся. В дверях стояла Хиггинс.

– Какая же дыра!

– Думаю, она соответствовала своему назначению, – произнес он и положил блокнот на диван. – Нашла что-нибудь в ванной?

– Несколько ржавых лезвий и тюбик из-под пасты. В этом доме и ноги женской не было.

– Откуда такое заключение?

– Будь тут женщины, были бы и женские причиндалы – косметичка, фен, салфетки, трусики на смену.

Он легко поднялся с дивана и заметил удивленный взгляд Хиггинс. Так же на него смотрели и многие другие. Этот взгляд как бы говорил: «Он двигается и держится так, будто у него нет протеза».

Стенной шкаф со скользящими створками. Скэнлон отодвинул правую. На «плечиках» висела мужская одежда. В углу стоял свернутый экран и восьмимиллиметровый проектор. В шкафу было три полки. Первая служила баром, на второй стояли стереомагнитофон и радиоприемник. Верхняя полка была завалена кассетами. Взяв несколько штук, Скэнлон прочел вслух: «Ты придешь, Энни?», «Гарри – длинный член», «Энди Харди и монашки», «Приходи еще, сладкоустая».

– Думаете, командир участка захочет прокрутить их на собрании общественности? – спросила Хиггинс.

Он рассмеялся:

– Думаю, эти старперы выронят вставные зубы.

Говоря это, Скэнлон увидел на полу шкафа картонные коробки. Вытащив одну из них, поставил на диван и поднял крышку. Из коробки посыпались кремы для сосков, мази, задерживающие оргазм, возбуждающие желе, лосьоны, съедобные трусики с различными ароматами. Сев, собрал все в кучу. Шарики «бенва», массажеры для заднего прохода, искусственные члены, вибраторы.

Он взглянул на Хиггинс, которая, прижав руки к груди, прошептала дрожащими губами:

– И куда мы катимся?

Взяв вибратор, он прочитал вслух: «Клиторный вибратор. Эта уникальная машина используется при половом сношении. Отлично подходит для мастурбации, вызывает оргазм. Фирма „Лавджой, Бруклин, Нью-Йорк“». Бросив в кучу, поднял «бенва» и посмотрел на Хиггинс с едва заметной улыбкой.

– Не надо так на меня смотреть, – попросила она. – Я ими не пользуюсь.

Прежде чем войти в квартиру, они побеседовали с жильцами четырехэтажного дома и выяснили, что никто из них не знал обитателя квартиры 3С. Пожилой рабочий сказал, что видел, как мужчина из квартиры 3С приходил и уходил в обществе разных женщин.

– Мне это показалось подозрительным, – заявил беззубый старик.

Пока они ехали в Манхэттен, Скэнлон заметил, что Хиггинс все время поглядывает на часы. Вид у нее был весьма озабоченный.

– Куда-то спешишь? – поинтересовался он.

– У меня встреча с Глорией на новой квартире. Мы с ней ужинаем дома.

Глория Люфнитц была двадцатидевятилетней преподавательницей музыки из Высшего училища музыки и изящных искусств и любовницей детектива Мэгги Хиггинс.

– Что заставило вас поселиться вместе? Я думал, вам и так хорошо.

– Это все она. Я тут ни при чем. Мы провели вместе выходной и еще несколько вечеров. Все было отлично. Но Глории захотелось поиграть в дом, и я согласилась.

– Желаю счастья.

Она благодарно улыбнулась в ответ.

Остановив машину возле автобусной остановки на Уорт-стрит, Хиггинс пошла позвонить Глории, предупредить, что немного задерживается.

В половине шестого Скэнлон вошел в огромный пустой вестибюль телефонной компании.

Выйдя из лифта на тридцать седьмом этаже, он очутился перед двумя тяжелыми стальными дверями. Один из четырех вооруженных охранников попросил показать полицейское удостоверение. Скэнлон вручил ему документ, и охранник внимательно изучил его, потом разрешил Скэнлону расписаться в журнале для посетителей. Он расписался, после чего его попросили встать перед «полароидом» и сфотографироваться. Потом охранник нажал кнопку, стальные двери открылись, и Скэнлона впустили в отдел охраны компании «Белл».

Покинув здание через полчаса, Скэнлон перебирал в уме имена и адреса людей, телефоны которых были записаны в блокноте Галлахера. Сев в машину, он спросил:

– Ну как, дозвонилась?

– Да. Она сказала, что поджарила мясо, но к моему приходу оно, вероятно, уже засохнет.

– Твоя подружка должна смириться с тем, что ты на Службе.

Она горько улыбнулась.

– Вам легко так говорить. – Пробежав глазами список, который он держал, Хиггинс спросила: – Ну так как, нанесем визит дамам?

– Пусть дозреют.

Прихватив с собой порнографические снимки и записную книжку, они вошли в кабинет Скэнлона и положили все это сверху на шкаф.

Лузгая семечки, в кабинет начальника вошел Кристофер. Он ввел Скэнлона в курс дел во временном штабе. Начав доклад со слова «лейтенант», он рассказал, что судебные эксперты все еще находятся на месте преступления. Часть полицейских переброшена с других объектов для того, чтобы помочь на первом этапе расследования. Несколько прилегающих зданий все еще подвергаются обыску.

В кабинет вошел Лью Броуди и вручил Скэнлону длинный лист бумаги, сложенный вчетверо.

– Может, хочешь взглянуть на список происшествий? – спросил он.

Беря у него бумагу, Скэнлон почувствовал слабый запах алкоголя. Он укоризненно посмотрел на Броуди и стал внимательно изучать расшифровку радиодонесений, связанных с убийством; потом пробежал глазами аккуратно выстроенные в колонку символы и сокращения. Бегло ознакомившись с содержанием донесения, он снова перечитал его, теперь уже расшифровывая каждый символ от начала до конца.

Самый первый звонок по 911 принял оператор номер 42 в четыре минуты третьего. Неизвестный, отказавшийся назвать себя, сообщил, что на Дриггз-авеню, 311, убит лейтенант полиции. Оператор ввел адрес в компьютер, и на зеленом экране загорелась лампочка, указывающая, что Дриггз-авеню, 311, находится в ведении 93-го участка. Этот сектор патрулировала машина с рацией 1704. Оператор передал кодовый сигнал 10–13.

Скэнлон прочитал стенограмму радиодонесения из автомобиля: «Говорит Девяносто третий. Выезжает сержант. Выезжает Джордж. Выезжает Фрэнк».

Кто бы ни позвонил по 911, он знал, что Галлахер был лейтенантом полиции. Но откуда? На Джо не было формы. Скэнлон взглянул на Кристофера.

– Где свидетели?

– Женщины наверху, в отделе по связям с общественностью, – отозвался Кристофер. – С ними художник.

– Кто опрашивал первых свидетелей на месте? – спросил Скэнлон.

– Колон, – сообщил Броуди.

– Где сейчас эта ватага?

– Они ждут внизу, – ответил Броуди.

Стены на втором этаже, где разместился отдел по связям с общественностью, были увешаны плакатами, призванными сыграть на людском страхе: «Добровольная полиция – наши глаза и уши», «Наведи порядок в своем квартале».

«Ну и сочинили», – подумал Скэнлон, входя в комнату и разглядывая плакаты.

Художник отдела, лысый мужчина средних лет, носил очки с толстыми стеклами в роговой оправе. Оторвав взгляд от этюдника, он приветливо кивнул Скэнлону. Шесть лет назад они вместе занимались делом об убийстве Ротстайна. Полицейские хорошо помнят нераскрытые дела. По бокам от художника сидели две женщины. Ту, что справа, звали Мэри Цилиция. Это была толстощекая матрона лет тридцати шести. На первый взгляд могло показаться, что она напялила купальную шапочку с голубыми перьями. В Гринпойнт многие женщины носили такие шапочки. Голубой брючный костюм смотрелся на ней блестяще. Другой женщине, Мэри Адлер, было двадцать восемь лет. Справа от носа чернела родинка, на которой росли два длинных волоска. У нее был большой живот и отвислая грудь.

Став за спиной художника, Скэнлон заглянул ему через плечо.

– Как дела? – спросил он, изучая портрет убийцы. Лицо цвета дерева, иссохшая кожа, уши, прикрытые лохмами.

– Все в порядке, – ответил художник, подправляя рисунок ластиком и дуя на него. – Эти дамы очень мне помогли.

Скэнлон улыбнулся женщинам. Они ответили на его улыбку. Он заметил, что у обеих были коронки на зубах, обычное дело в этом районе города. Бедняки не могут позволить себе хорошего зубного врача.

– Может быть, кому-нибудь из вас известно, кто позвонил в полицейский участок и сообщил об убийстве полицейского? – Он внимательно посмотрел на их невинные лица.

Мэри Цилиция ничего не знала о телефонном звонке, так же как и Мэри Адлер. Они сами услышали о случившемся, только когда их доставили в полицейский участок. Об этом им рассказал один из полицейских.

Когда пятнадцатью минутами позже Скэнлон возвратился в свой кабинет, его уже ждали двое полицейских. Подойдя к столу, он сделал отметку на отрывном календаре: «Забрать ленты с записью и возвратить долг Д.». Только тогда он обратил внимание на полицейских, развалившихся в креслах и поджидающих его. Поодаль, подпирая спиной стену, стоял Броуди. Он представил Скэнлону полицейских Стоуна и Трамвела.

Кивнув им, Скэнлон произнес:

– Где вы оба были, когда поступил первый сигнал о случившемся?

У Трамвела было рябое лицо и рыжие волосы.

– На углу Аполло и Бриджуотер-стрит, – ответил он, вытянув ноги и разглядывая свои ботинки так, будто видел их впервые.

– Что вы увидели, когда прибыли на место преступления? – спросил Скэнлон, наклонив голову и гадая, что же интересного нашел Трамвел в своих ботинках.