Текст книги "Эффи Стенхоуп (СИ)"

Автор книги: Виктория Лейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

«Время сохранять, и время выбрасывать.

Время разрывать, и время сшивать

Время молчать, и время говорить».

Его история подходит к концу, но значит ли это, что все безвозвратно потеряно? Нет, конечно, нет. Оливер закрыл глаза, пытаясь представить, как будет выглядеть их сын. Или дочь. Это, в сущности, неважно. Было много вещей, которым он бы хотел научить своих детей, но Эффи сделает это за него.

«И сказал я в сердце: «И праведника, и грешника Бог рассудит. Потому что есть срок для всякого деяния под солнцем».

Оливер не желал никому зла. Даже Клиффорду-старшему, чьими стараниями был приговорен к смерти. В свой час и ему придет время платить за содеянное. Есть не только земной суд, но и Суд высший – суд, куда более строгий и неподкупный; суд, где деньги и титулы не имеют значения.

Оливер не хотел закончить жизнь с ненавистью в сердце – это бы значило, что те, кто обрекли его на смерть, победили.

Он отложил книгу и посмотрел вверх. По ту сторону крохотного оконца уже занимался рассвет.

***

Саундтрек: Anuna – Jerusalem

В девять часов его вывели во внутренний двор. Светило солнце, а небо было чистым и ясным. В воздухе пахло хмельным июнем, жизнь бушевала вокруг – шумел по ту сторону стены Дублин, и весело чирикали две синицы на дереве, что росло у решетчатых ворот.

«Снова июнь…», подумал Оливер и неожиданно улыбнулся собственным мыслям, вспомнив, что ровно год назад повстречал Эффи. Он тогда едва не угодил под колеса ее экипажа, и она выглянула из окна. Оливер разглядел ее лишь мельком, но нахмурился, поскольку терпеть не мог англичан.

У эшафота он увидел новый, грубо сколоченный гроб. Никто даже не потрудился убрать его с глаз приговоренного. «Ну, этот еще ничего». Эффи рассказывала ему, что одну английскую королеву после казни вообще положили в ящик из-под стрел [1]. И все же у него вспотели ладони. Сердце отчаянно колотило по ребрам, словно стремясь отстучать как можно больше ударов перед неизбежной развязкой.

…Эффи сидела на том же диване, в той же позе, но с той лишь разницей, что теперь перед ней стоял поднос с завтраком. Томас лично принес его к ней в комнату, хотел сказать что-то, но не решился и молча ушел.

«Надо поесть. Если я буду голодать, это плохо отразится на ребенке, а я не могу позволить себе потерять его».

Все так же глядя перед собой, она откусила кусок булки, сделала глоток кофе, но не почувствовала ни вкуса, ни аромата.

Эффи устремила взгляд в окно. Отсюда тюремные стены были едва заметны – прорезали голубое небо острыми серыми краями. Она посмотрела на часы. Пять минут десятого. Оливер еще жив. Конечно, он еще жив. Как бы она хотела быть сейчас рядом с ним! Она бы выдержала, досмотрела все до конца, но, если бы он видел ее в последние минуты своей жизни, ему было бы легче. Она бы придала ему сил и была с ним до самого конца.

…Он поднялся на эшафот. Больше всего Оливер боялся споткнуться, но этого не произошло. Ступеней было шесть, он поднимался медленно, а сердце его колотилось все быстрее. И вот, наконец, ступил на помост.

С высоты можно было увидеть верхушки деревьев по ту сторону бастиона. За стенами цвели каштаны, и их запах проникал даже в тюремный двор. Оливер вдохнул его. О, да, жизнь воистину прекрасна!

Ему снова зачитали приговор. Интересно, зачем вообще нужны эти формальности? Оливер и без того знал, что судьба его решена, и все же, когда помощник судьи достал бумагу, в сердце искоркой вспыхнула безумная надежда – а вдруг в последний момент его все же помилуют? Он не раз слышал о таких случаях, когда осужденного отпускали уже прямо на эшафоте. А одному парню даже надели на шею петлю, правда, сделали это для того, чтобы напугать.

Оливер отругал себя за эти мысли. Нельзя. Так можно все испортить.

К нему подошел священник, тот самый что вчера принес книгу.

– Вы хорошо держитесь, мистер О’Брайен, – сказал он мягко и перекрестил его.

– Спасибо, святой отец, – Оливер неуклюже улыбнулся.

Пожилой духовник искренне симпатизировал ему. Конвойные и палач смотрели на О’Брайена, как на мятежника, посягнувшего на власть британской короны, но у пастора было иное мнение. Он видел воплощение силы и молодости перед лицом неминуемой смерти.

К нему снова обратился помощник судьи и спросил, не желает ли Оливер что-то сказать напоследок.

– У вас есть какие-то просьбы, заявления, пожелания?

Оливеру было нечего сказать. Во всяком случае, не тем, кто присутствовал здесь. Любые его слова уйдут в никуда, растворятся в теплом июньском утре и улетят вместе с ветром. А все самое важное, все, что имело значение, он уже сказал самому главному человеку.

– Жизнь прекрасна, – он развел руками и улыбнулся.

Помощник судьи на это лишь хмыкнул.

Священник достал молитвенник

– Господь пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться;

Он покоит меня на злачных пажитях и

приводит меня к водам тихим,

подкрепляет душу мою, направляет меня на стези

правды ради имени Своего.

Если пойду я и долиною смертной тени, не

убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и

Твой посох – они успокаивают меня.

Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов

моих; умаслил елеем голову мою; чаша моя преисполнена.

Так благость и милость Твоя да сопровождают

меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме

Господнем многие дни.

Произнеся последние слова молитвы, пастор отошел в сторону.

– Тебе глаза завязать? – лениво спросил палач.

Оливер покачал головой. Он не хотел закончить свой путь в темноте. Это было бы непростительной ошибкой. Разве может быть что-нибудь прекраснее этого солнца и бесконечного неба? Он в последний раз обвел взглядом двор.

Палач накинул на него петлю. Веревка была сухая и жесткая, ворс обжигал кожу.

– Не дергайся, – предупредил палач и затянул петлю.

У Оливера задрожали руки, и он сжал их в кулаки. Веревка сдавливала шею, но дышать было еще можно. Он вдохнул полной грудью, посмотрел на небо и… страх внезапно ушел. На тюремных стенах сидели птицы, готовясь взлететь. Оливер зачарованно посмотрел на них – с завистью, восхищением и упоительным чувством свободы. И он вдруг тоже почувствовал себя свободным – еще чуть-чуть, и его цепи обратятся в прах. Оливер улыбнулся и посмотрел на небо.

Палач опустил рычаг, и в тот же миг птицы сорвались со стен, устремляясь в небо.

…Оливер не успел почувствовать боли. В последние мгновения ускользающей жизни он увидел себя в детстве. Отец кружил его на руках на берегу залива, а рядом, на песке были мать и смеющая Сара.

Миг – и они растаяли.

Все заполонил белый свет вечности.

На другом конце города, стоящая у окна Эффи услышала пушечный залп, извещающий о том, что казнь состоялась. Белая керамическая чашка выпала из ее рук и разбилась вдребезги.

Комментарий к Глава 31. Всему свое время

[1] имеется в виду Анна Болейн

группа в контакте: https://vk.com/lena_habenskaya

========== Глава 32. Из темноты на свет ==========

Первые месяцы не было, наверное, и секунды, когда бы Эффи не думала о нем. Это время прошло перед ней, как в тумане – разбирательства с тюремщиками, чтобы те позволили ей забрать тело Оливера; организация похорон в Гринборо, помощь обезумевшим от горя Саре и Джеральду… На людях Эффи почти не плакала, но оставаясь в одиночестве, забивалась в угол, обхватывала колени и беззвучно рыдала. Она понимала, что его больше нет – осознание этого пришло, когда гроб опустили в землю и засыпали землей. Его нет, он ушел навсегда.

И все же у нее осталось то единственное, что не позволило с головой рухнуть в пучину безумия – Эффи знала, что должна вынести это, пройти все круги ада и возродиться, как возрождается из пепла феникс.

Они вернулись в Клиффорд-Холл, и следующие несколько месяцев она почти не говорила с мужем, они лишь обменивались сухими официальными фразами. Зато Эффи много времени проводила с Грейс и родителями, приехавшими с ней в Гринборо. Никто не решался лишний раз напоминать ей об Оливере, да Эффи и сама не хотела говорить о нем. Каждую минуту, каждую секунду он был в ее голове, даже если она не отдавала себе в том отчета. Засыпала и просыпалась с мыслями о нем; одеваясь, невольно думала, что бы он сказал на этот наряд – одобрил или бы наоборот, высмеял; гуляя по окрестностям, вспоминала, как была с ним здесь, и в такие моменты ей чудилось, будто он и впрямь рядом. Нет, она не сошла с ума, и понимала, что все это лишь обрывки воспоминаний и мечты, которым уже не суждено стать реальностью, но эти мысли спасали ее.

Почти каждый день она приходила на его могилу и подолгу сидела возле серого памятника, на котором было лишь имя, да тире между двумя датами. Вот и все. Вот, что остается, когда плоть и кровь уходят. Безликий набор цифр и букв – словно и не жил человек не свете. Жизнь идет своим чередом, встает и заходит солнце, журчит ручей под каменным мостом, спешат по своим делам люди – есть ты, или нет – неважно. Мир продолжает двигаться и без тебя.

И Эффи тоже двигалась вперед. Поначалу это была не жизнь, а лишь подобие ее, бессмысленное и бездумное существование – выживание ради выживания, и все же с каждым днем она понемногу воскресала.

«Мне очень не хватает тебя, Оливер. Как бы я хотела увидеть тебя, прикоснуться хоть на минуточку, услышать твой голос, да даже просто знать, что ты есть. Пусть даже бесконечно далеко от меня. Но ты дышишь, ходишь по земле, и твое сердце бьется. Мне было бы достаточно знать, что ты жив.

Но тебя нет.

Ты даже не снишься мне, а ведь я так этого жду! Почему ты не приходишь?

Иногда мне кажется, что лучше бы я сошла с ума, и повсюду видела твой призрак. Я говорила бы с тобой, и ты был бы рядом.

Но тебя нет».

Эффи писала такие записки, перечитывала и бросала в камин, наблюдая, как огонь превращает бумагу в прах. Ей не хотелось, чтобы кто-то случайно прочел их, это было слишком личное и слишком сокровенное. Только ее и его.

И все же даже в таком непроглядном мраке брезжил свет. Джайлса приговорили к двум годам тюрьмы, но нанятый Чарльзом адвокат сумел добиться того, что Веспера отпустили уже через три месяца. Самого Хокли же оштрафовали на крупную сумму и отняли землю и недвижимость в Англии. Для такого богатого человека, как Чарльз это был сущий пустяк.

…Все резко изменилось, когда ей пришло время рожать. Роды длились почти сутки, и доктор всерьез опасался за ее жизнь, но Эффи выкарабкалась. Дважды. Через день после того, как ребенок появился на свет, ее свалила родильная горячка, от которой, если верить статистике, умирала каждая четвертая роженица.

– Пообещай мне кое-что, Томас, – Эффи с неожиданной силой схватила мужа за руку.

– Все, что угодно, – голос у него дрожал.

Томас был готов отдать и собственную жизнь, если бы это могло спасти его жену. Он так и не простил Эффи, и знал, что не простит никогда, но потерять ее, значило потерять смысл жизни. Она была его подарком судьбы и проклятием одновременно.

– Я хочу, чтобы ты назвал его Оливер.

Следующую ночь Эффи провела в лихорадке, балансируя между жизнью и смертью. Боль была такая, что казалось, пробирала от ногтей на ногах до кончиков волос. Тело ее пылало, и не было никакой возможности остановить это.

– Хорошо, – пообещал Томас и сжал ее руку. Эффи застонала. Даже такое прикосновение причиняло ей дополнительную боль. – И даю тебе слово, что воспитаю его, как собственного сына. Только прошу, Эффи, останься со мной.

Она закрыла глаза и провалилась в черную бездну. Томас сдержит слово, сомнений нет.

Теперь можно и умереть.

Ей вдруг стало так легко и свободно, как, пожалуй, никогда прежде. Сознание путалось, Эффи чувствовала, что уплывает куда-то, и с радостью отдавалась этому течению. Боль ушла, и теперь она даже не чувствовала собственных конечностей, они были точно из воздуха – удивительное, непередаваемое чувство! Если это и есть смерть, то она прекрасна.

– Еще рано.

Если бы Эффи могла, то вскочила бы, но тело не повиновалось ей. Это был голос Оливера. Да, точно, его! Выходит, она действительно умерла? По-настоящему?

– Оливер?.. – Эффи с трудом повернула голову.

Это и впрямь был он. Сидел на краю постели, смотрел на нее и улыбался. Ничуть не изменился.

– Я умерла?.. – от этой догадки сделалось и страшно и радостно.

Эффи не знала, было ли реальностью, то, что происходило, но, черт возьми, она ведь чувствовала, как он держит ее за руку. Это прикосновение не спутать ни с чем.

– Нет. И еще не скоро умрешь.

Ей хотелось так много сказать ему. Как сильно она любит его, как безнадежно скучает и… О, боги, она могла бы говорить с ним целую вечность!

– Я все потеряла. Моя жизнь разрушена. Прошу, возьми меня с собой. Пожалуйста, Оливер, не бросай меня! – взмолилась она.

Где бы он ни был – в аду, Раю или пустоте – неважно. Эффи была готова разделить с ним любую участь. Только бы вместе, только бы не расставаться.

– Не сейчас. – Оливер крепче сжал ее пальцы, и она ощутила тепло его руки. – Мы теперь с тобой не скоро увидимся. Всему свое время, Эффи. – Он наклонился и поцеловал ее.

…Эффи действительно выкарабкалась после той ночи и довольно быстро пошла на поправку. Томас сдержал обещание, и, согласно документам, Оливер Клиффорд был его родным сыном.

Заботы, связанные с материнством, растормошили Эффи, и впервые за долгие месяцы она чувствовала себя по-настоящему счастливо. Сара и Джеральд часто бывали в их доме, хотя, конечно, и речи не могло быть о том, чтобы кто-то узнал об их родстве с Оливером-младшим.

Томас, само собой, не был рад видеть их в доме, но терпел, чувствуя долю своей вины. Ему стоило немалых усилий смириться с тем, что все состояние Клиффордов перейдет тому, в чьих жилах нет его крови.

А еще он часто думал о том, что сказал бы на это отец, но Уолден уже не мог ничего сделать и на что повлиять. Через полтора месяца после казни Оливера у него случилось кровоизлияние в мозг – Клиффорд-старший выжил, но навсегда потерял способность двигаться, говорить и даже сидеть. Все, что ему оставалось теперь – лежать на кровати и смотреть в потолок.

Через неделю после случившегося Эффи пришла к нему в спальню, уселась в кресло и принялась за рукоделие. Она ничего не говорила свекру, но знала, что уже само ее присутствие здесь и невозможность что-либо сделать, доставляет ему мучения. Ей не было стыдно, хоть Эффи и понимала, что это грешно и низко – издеваться над беспомощным человеком. Но не этим ли Уолден занимался, пока был в силе и здравии? Скольких арендаторов он оставил без жилья, и у скольких отнял последнее, чтобы этого не случилось? Отравил жизнь собственной жене, отчего та умерла раньше положенного срока. Но Эффи мстила не за них. И даже не за Оливера. За себя.

До самых родов она приходила к нему каждый день.

– Вот видите, мистер Клиффорд, – сказала она, когда оправилась после родильной горячки. – Смерть приходит ко всем. Но я смею надеяться, что за вами она явится еще не скоро.

Уолден захрипел, но больше ничего не смог сделать.

– Я не желаю вам смерти, – Эффи покачала головой. – Раньше я ненавидела вас всей душой, а теперь вы вызываете у меня лишь жалость и отвращение. Хотите посмотреть на своего внука и наследника вашего состояния? Я назвала его Оливер.

Мэриан, которую вернули в Клиффорд-Холл, подошла к постели и показала Уолдену ребенка.

– Правда, он очень красивый? Похож на своего отца.

Уолден смотрел на нее, тараща глаза, и страшно хрипел. Эффи и хотела бы чувствовать торжество, но не чувствовала ничего.

***

Клиффорд-старший прожил еще четыре года, но к этому времени Томас отправил его в лечебницу, поддавшись на уговоры жены, что подрастающему ребенку ни к чему видеть немощного, озлобленного и ненавидящего весь мир старика.

И все же за несколько дней до его смерти Эффи приехала в лечебницу. Впервые за три года. Уолден тогда выглядел совсем уж скверно и напоминал живой труп – в нем ничего не осталось от прежнего человека с железной волей и каменным сердцем.

Эффи смотрела на него, и к удивлению для самой себя, поняла, что простила его. Все это время она считала Уолдена своим главным врагом и причиной всех бед, но было ли оно так на самом деле? Клиффорд не умел любить и прощать, что верно, то верно, но это не значило, что он был абсолютным злом.

– Жаль, что вы больше не можете говорить, – вздохнула она, присев на край постели. – Я бы хотела спросить, что или кто сделало вас таким. Ведь вы тоже когда-то были юным, мечтали и, быть может, любили. Вы любили, мистер Клиффорд? – Эффи посмотрела в его ставшие бесцветными глаза, но не увидела ответа.

Сердце Уолдена еще билось, но разум покинул немощное тело. Осталась лишь едва дышащая оболочка, но его самого там уже не было.

– Знаю, вы не слышите и не понимаете меня, но я все же скажу это. Я прощаю вас и надеюсь, что вы смогли простить меня. Так получилось, что у каждого из нас была своя правда, мы просто оказались по разные стороны баррикад. – Эффи коснулась его руки. – Я не хочу, чтобы мы расставались врагами.

В какой-то миг ей почудилось, будто его взгляд обрел осмысленность, но это было лишь наваждение. Клиффорд-старший впал в беспамятство и вряд ли даже узнал ее.

– Прощайте, Уолден. – Впервые в жизни Эффи назвала его по имени.

Будучи честным с самим собой, Томас признавал, что испытал лишь облегчение, когда отца не стало. Всю сознательную жизнь он находился под давлением его власти и втайне ненавидел за раннюю смерть матери.

А еще, как ни странно, он привязался к приемному сыну. Это, конечно, случилось не сразу, но с течением времени Томас понял, что даже по-своему любит его. Он делал все, чтобы воспитать Оливера настоящим англичанином и джентльменом, в обращении с ним был строг и никогда не проявлял нежности. И все же, видя успехи подрастающего сына, нет-нет да и ловил себя на мысли, что из мальчишки выйдет толк. Но каждый раз, при одном только взгляде на него, Томас видел перед собой О’Брайена, и чем старше становился Оливер, тем ярче проявлялось их сходство. Он был ирландцем и внешне и внутренне, и никакое воспитание не могло искоренить это.

Сам же Оливер ничего не знал о своем происхождении – Томас категорически запретил жене упоминать даже имя О’Брайена.

Первое время он надеялся на то, что у них с Эффи будут общие дети и тогда все достанется настоящему Клиффорду, а не бастарду, которого он, дабы избежать позора, был вынужден признать родным сыном.

Но годы шли, а дети у них не появились, и Томас, к прискорбию своему был вынужден признать, что проблема заключалась в нем.

– На следующей неделе ты уезжаешь в Лондон, – сообщил он сыну.

Оливеру в этот день исполнилось шестнадцать лет, и в Клиффорд-Холле ждали гостей.

– Поступишь в Оксфорд и будешь изучать юриспруденцию.

Оливер ничего не ответил, но тем же вечером Эффи застала его за сбором вещей. Он кидал в мешок все без разбора, и не сразу заметил появление матери.

– Не самая разумная идея.

Оливер вздрогнул и обернулся, но быстро взял себя в руки.

– Ты не остановишь меня, мама. Я больше не позволю ему помыкать своей жизнью.

Эффи смотрела на него и видела его отца. Те же непослушные черные волосы, схожие черты лица и невозможно упрямый взгляд карих глаз. Конечно, в Гринборо многие шептались о его происхождении, ходили разные слухи, но Эффи не обращала на них внимания, а сам Оливер даже гордился тем, что ни капли не похож на отца.

– И куда ты пойдешь? – она села в кресло и с любопытством посмотрела на сына.

– Да куда угодно, – бросил он хмуро. – Лишь бы подальше отсюда.

Бог свидетель она, не хотела ему рассказывать. Во всяком случае, не сейчас. Но, очевидно, пришло время выпустить кота из мешка. Или открыть Ящик Пандоры – это сравнение, пожалуй, подойдет больше. Эффи не могла знать, как Оливер воспримет правду, но интуиция, которая редко подводила леди Клиффорд, подсказывала, что сейчас самый подходящий момент.

– Присядь и выслушай меня, – попросила она. – Я собираюсь кое-что рассказать тебе.

Оливер недоверчиво покосился на мать. Вообще-то у него с ней всегда были хорошие отношения, не в пример отцу, но, как знать, может быть, это очередная уловка? Он бесконечно любил матушку, но знал, какой хитрой и даже коварной она может быть, если таковое необходимо.

– Давай сделаем так. Я расскажу тебе то, что хочу, а там уж принимай решение сам. Договорились?

– Договорились, – буркнул он и уселся напротив.

– Надеюсь, ты поймешь меня правильно…

Комментарий к Глава 32. Из темноты на свет

группа в контакте – https://vk.com/lena_habenskaya

========== Эпилог ==========

Декабрь 1922 года. Лондон

Саунтдтрек: Barbara Streisand – Memory

Викторианский особняк на Лилливилл-Роуд был ярко освещен и убран по-праздничному. Немногочисленные в поздний час прохожие еще издалека могли видеть яркие гирлянды на окнах (теперь, когда электричество добралось практически во все уголки мира, эти новомодные украшения раскупались как горячие пирожки) и слышали веселые голоса из открытых окон гостиной.

Пробегавший мимо разносчик газет, остановился и с любопытством заглянул в окно эркера на первом этаже. Тяжелые портьеры были не задернуты, и взору двенадцатилетнего мальчишки открылась почти вся панорама гостиной.

За столом сидели нарядно одетые люди, разговаривали, смеялись и пили вино. Разносчику нравился этот дом и его обитатели. Во-первых, они всегда покупали у него газеты и даже давали несколько пенни, а то и целый шиллинг на чай. Во-вторых, иногда угощали его конфетами – а это, между прочим, весьма дорогое удовольствие. Не каждый может позволить себе кусок шоколада или, тем паче, фигурные пряники или марципаны. Ну и в-третьих, хозяин дома был ирландцем, пусть только и наполовину. Маленькому почтальону нравились ирландцы, несмотря на то, что писали о них в тех газетах, которые он продавал, в том числе и мистеру Клиффорду.

Правда, на сей раз почтальона никто не заметил, но он и не расстроился. Завтра будет Рождество, он придет к ним, и они наверняка купят у него пару газет. Мальчишка еще раз заглянул в окно и поспешил домой.

Обитатели дома, который так заинтересовал юного продавца газет, в тот вечер отмечали сразу два радостных события: сочельник и помолвку Эйдана Клиффорда.

Последние три года семья жила в Англии: когда в Ирландии началась война, Оливер принял решение перебраться в Лондон, но продолжал, однако, активно спонсировать ирландцев, поскольку сам являлся членом Фенианского Братства.

Война кончилась, Ирландия обрела пусть и не полную, но все же частичную независимость, что не могло не радовать Оливера. И сейчас, оглядываясь назад, он понимал, как права была матушка, когда предостерегала его от прямого участия в военном конфликте.

– Это погубило твоего отца, и я не позволю, чтобы ты повторил его судьбу.

Впервые он узнал о том, что не является сыном Клиффорда в шестнадцать лет, но лишь после окончания университета (ибо в ту ночь Оливер так и не решился сбежать) Эффи рассказала ему все, как было.

И он действительно прожил неплохую жизнь. Нашел в себе силы наладить отношения с приемным отцом, унаследовал его состояние (Томас скончался через год после того, как Оливер выпустился из Оксфорда), женился на ирландке и внес свой вклад в освобождение страны.

А теперь его сын Эйдан (между прочим, отличившийся в Великой Войне [1]) наконец выбрал себе будущую жену. Правда, не ирландку, а француженку, но это, в сущности, не так уж важно. Эффи научила сына не придавать значения национальности и социальному статусу.

– Что скажешь, бабушка? – весело спросил Эйдан. – Как тебе такая идея?

– Я думаю, что это будет хорошее вложение капитала, – согласилась она.

На самом деле Эффи едва улавливала нить разговора, будучи погруженной в свои размышления. В последнее время она все чаще замечала за собой склонность оглядываться назад, думать, анализировать… Слишком много событий произошло за эти несколько лет и слишком много потрясений пришлось пережить.

В четырнадцатом году началась война с немцами, и Эйдан, бросив университет уехал на фронт, но, слава Богу, в восемнадцатом вернулся живым и почти невредимым, если не считать шрама от пули на левом плече. А потом… То, что происходило в Ирландии, гораздо больше пугало Эффи – уж слишком хорошо она знала сына и внука, ирландцев до мозга костей, до кончиков ногтей. Но, к счастью, Оливер к тому времени уже успел набраться жизненного опыта и убедить Эйдана не делать глупостей, хотя оставаться в стороне они, конечно, не могли.

Слава Богу, все кончилось относительно благополучно. Эффи посмотрела на них, вздохнула и с легкой тоской подумала, что Оливеру бы такую рассудительность в свое время. Но он был слишком молод, горяч и неопытен – и это сгубило его.

Вообще, Эффи старалась не вспоминать его слишком часто. Не потому что хотела забыть (да она и не смогла бы), а потому что обещала ему. Обещала прожить жизнь и сдержала слово. И все же, нет-нет, да и проскальзывала в ее голове мысль – а как все сложилось бы, если бы они тогда сбежали в Шотландию? Но прошлое не знает сослагательного наклонения, и ей уже не дано познать иной вариант событий.

– Я что-то устала за сегодня, мои дорогие, – Эффи допила остатки вина в бокале, улыбнулась и поднялась из-за стола. – Пойду, пожалуй, спать. Доброй ночи.

Стрелки напольных часов приближались к одиннадцати, а встала она сегодня в половине шестого.

– Доброй ночи, мама. Тебя проводить? – Оливер тоже встал из-за стола.

– Ну, уж не такая я и немощная, – рассмеялась она.

Это было правдой. В свои семьдесят два года Эффи отличалась поразительной активностью – нет, она, конечно, успела обзавестись несколькими, свойственными возрасту болячками вроде ноющих суставов и скачков давления на погоду, но в целом держалась на твердое «хорошо».

Эффи еще раз пожелала всем доброй ночи и поднялась к себе.

В спальне горничная уже приготовила ей постель и ночную сорочку. На комоде рядом с зеркалом стояли флаконы духов, безделушки и несколько фотографий в рамках. Эффи всегда старалась держать их на видном месте, ей нравилось смотреть на себя молодую. Жаль только, что фотографии Оливера у нее не имелось, а потому на зеркале стояло их с Томасом фото. Поначалу она хотела убрать его, но потом решила, что покойный супруг все-таки заслужил быть на виду.

Нужно как следует выспаться – она обещала Жизель, невесте Эйдана, что завтра они пойдут в театр. По правде говоря, Эффи предпочла бы остаться дома или прогуляться по парку – не потому что, ей не нравилась избранница внука – нет, она относилась к девушке очень тепло, а потому, что в последнее время все чаще чувствовала себя уставшей. Ну, это и неудивительно, возраст все-таки.

Однако сейчас спать не хотелось. Рядом с ее креслом, на тумбочке лежала недавно купленная книга. Эффи любила читать, и сейчас, когда свободного времени было хоть отбавляй, посвящала этому занятию особенно много времени.

Она налила себе еще вина и открыла первую страницу. Почему-то никак не получалось сосредоточиться на тексте, мысли убегали в совершенно иное русло.

Эх, жаль, что Грейс уже восемь лет, как нет в живых – как здорово было бы еще раз съездить с ней и Чарльзом в Озерный Край или Шотландию. Ну, или просто увидеться, на худой конец.

Эффи вздохнула. Горничная опять натопила комнату слишком жарко. Надо бы открыть окно, да только мышцы ломит – сил нет встать. Ну и ладно.

Через некоторое время она почувствовала, что ее потихоньку клонит в сон, мысли начинали путаться, и вскоре Эффи уснула.

…Она открыла глаза и тут же сощурилась – в лицо ударил яркий свет. Сколько же сейчас времени? Эффи посмотрела на тумбочку, но часов на месте не оказалось.

Комнату заливало солнце. Бежевые портьеры были широко распахнуты, и по ту сторону улицы сыпали крупные хлопья снега. Лондон затянуло туманом, настолько густым, что исчез даже особняк Робинсонов на противоположной стороне узкой улицы.

В доме было тихо, даже прислуга внизу не шумела посудой. Интересно, сколько же все-таки времени и куда все подевались?

Эффи поднялась с кресла, в котором и уснула, положила книгу на тумбочку и направилась к распахнутой настежь двери. Проходя мимо напольного зеркала, она по привычке бросила на него короткий взгляд и… остолбенела. В отражении на нее смотрела та же Эффи Клиффорд, в той же ночной сорочке, только совсем молодая. Сияющая гладкая кожа, темные, с отливом расплавленной меди волосы, хрупкая фигурка… Надо же, какой чудесный сон!

Эффи смотрела на себя в зеркале и улыбалась. Просыпаться совсем не хотелось. Она вздрогнула от внезапной догадки – а что если…

Прежде, чем эта мысль обрела форму, внизу послышались шаги. Что-то екнуло у нее в сердце – было в них нечто знакомое, но давно забытое. Она выскочила из комнаты, пробежала через галерею и остановилась наверху лестницы.

– Доброе утро.

Это был он.

Эффи стояла неподвижно, не веря собственным глазам и боясь проснуться. Но что-то подсказывало ей – этого уже не случится.

– Оливер? – Как долго она не произносила его имя!

Сначала осторожно, неуверенно, словно он мог в любой момент растаять, а она вернуться в реальность, Эффи спустилась на несколько ступенек. Ощутила босыми ступнями мягкий ворс ковра, почувствовала дуновение прохладного ветерка из открытой двери и вдруг поняла – нет, это не сон. Все осталось позади – жизнь с ее тревогами, заботами и радостями, томительное ожидание, о котором она запрещала себе думать – этого больше нет, оно в прошлом.

Сорвавшись с места, она побежала вниз, и Оливер кинулся ей навстречу. Легко подхватил на руки, словно пушинку и закружил.

– Я ждала тебя так долго, Оливер. Так долго! – Эффи целовала его, и все крепче прижимала к себе, боясь выпустить из рук.

– Все хорошо, – он смотрел ей в глаза. Такая родная и знакомая улыбка. – Я же обещал тебе, что мы еще увидимся, помнишь?

Эффи всхлипнула. Конечно, она помнила! Как она могла забыть?

Оливер вытер с ее лица мокрую дорожку.

– Но скажи мне, – робко спросила она, – неужели, это действительно реально?

Оливер крепко прижал ее к себе.

– Нет ничего более реального.