Текст книги "Исповедь королевы"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

Он отошел и направился к почтмейстеру. Я увидела, как они перешептывались. Потом почтмейстер приблизился к нашему экипажу. Он поклонился, и его слова заставили меня вздрогнуть.

– Ваши величества, это большая честь для нас! Мы будем помнить об этом до конца своей жизни. Мы – скромные люди, но все, что у нас есть, – к вашим услугам!

Луи, которого всегда трогало проявление любви его подданных, теперь был тронут еще больше, чем обычно. На его глазах показались слезы, и он сказал, что очень счастлив быть вместе с друзьями.

Почтмейстер подал знак своей жене и детям. Все они подошли к нашей карете и были представлены нам. Потом подошла супруга Валле и пробормотала, что понимает, какой чести они удостоились.

– Ваши величества, мы приготовили гуся, и его уже можно есть. Если вы окажете нам честь и отведаете его, мы будем чрезвычайно польщены.

Луи немедленно снова превратился в короля. Отказаться от такого приглашения было бы грубо. Поэтому всем нам пришлось выйти из кареты и съесть гуся вместе с почтмейстером. Дети были в восторге. Для них это было такое удовольствие – выйти наконец из душной кареты! Было совершенно ясно, что это лояльное семейство знало, что мы спасались бегством из Парижа.

Когда мы поели, король объяснил им, что настоятельная необходимость заставляет его попрощаться с ними, хотя он желал бы провести больше времени с такими хорошими и добрыми людьми. Валле попросил об одолжении. Не может ли он проехать на нашей карете в качестве форейтора до Шалон-сюр-Марна?

Как мог король отказаться от такого предложения услуг от своего верноподданного? У нас появился дополнительный пассажир. Но ничего нельзя было поделать, и мы отправились в путь. Чтобы показать свое рвение, Валле пытался заставить карету двигаться быстрее, чем она могла. Результатом этого было то, что две лошади упали и были порваны постромки. Ремонт занял некоторое время, и когда мы прибыли в Шалон, мы еще больше отставали от установленного расписания.

Шалон был довольно большим городом, но населяющие его люди больше интересовались приготовлением вина, чем революцией. Наша карета привлекала внимание, но люди лишь пожимали плечами. Какие-то богатые émigrés[144]144
  Эмигранты (фр.).


[Закрыть], думали они. Таких людей было слишком много, чтобы возбудить толки.

Я начала понимать, что мы совершили ошибку, взяв с собой Валле. Хотя он был самым лояльным из подданных, он не мог скрыть, какая высокая честь ему оказана. Пока меняли лошадей, один или два человека заговорили с ним, и он открыл им, что выполняет необычную миссию. Люди уже стали искоса поглядывать на наш великолепный экипаж. Двое детей! Это уже само по себе было подозрительно.

Я была очень рада, когда мы оставили Шалон позади, хотя король ничего не заметил. Когда мы выехали из города, он погрузился в дремоту.

Мы приблизились к Пон-де-Сомм-Вель. В этом городке, в соответствии с планом, мы должны были встретиться с кавалерией герцога де Шуазеля. Они присоединятся к нам и останутся с нами до тех пор, пока мы не достигнем лояльно настроенных войск Буйе.

Самое худшее было позади. Все мы могли утвердиться в мысли о том, что наше путешествие подходит к концу.

Жара все усиливалась. Моему сыну захотелось выйти и нарвать цветов. Он любил цветы, и ему так не хватало его маленького садика в Трианоне!

– Ну пожалуйста, мадам Роше! – сказал он с озорством, так как я предупреждала его, что в нашем спектакле буду играть роль его гувернантки и что он не должен забывать об этом.

Проснулся король. Он сказал, что полагает, что мсье дофин может исполнить свое желание и что всем нам будет полезно остановиться на некоторое время.

Итак, наш громоздкий экипаж остановился на обочине дороги, и мадам де Турзель и Элизабет вышли вместе с детьми.

Дофин рвал цветы и приносил их мне. Мне хотелось ехать дальше, но король сказал, что несколько лишних минут не принесут вреда. Он сидел, добродушно улыбаясь детям через открытую дверь.

Мы все еще сидели там, когда вдруг послышался стук копыт скачущей галопом лошади. Вскоре показался всадник. Он ехал прямо к нам. Приблизившись к карете, он не остановился, хотя замедлил скорость. Поравнявшись с нами, он крикнул:

– Будьте осторожны! Ваш план известен! Вас остановят!

Прежде чем мы могли расспросить его, он поскакал дальше.

Мы созвали всех обратно в карету, и король отдал распоряжение немедленно продолжать двигаться дальше со всей возможной скоростью.

Мы въехали в Пон-де-Сомм-Вель, где нас должна была ждать кавалерия. Но на условленном месте никого не было. Пока мы меняли лошадей, к нам подъехал кавалерист.

– Где герцог Шуазельский? – спросил король.

– Он уехал, сир! – последовал ответ.

– Уехал?! Но ведь он получил приказ встретить нас здесь!

– Но вы не прибыли в назначенное время, сир! Мсье Шуазельский не смог понять путаное сообщение мсье Леонара и предположил, что вы не сумели выехать из Парижа и отменили свой план.

– Но ведь у него был приказ ждать!

– Да, сир, но мы опасались неприятностей. Люди спрашивали, почему на дороге стоят войска. Ходили слухи о том, что по дороге в одиночестве движется великолепная карета, достаточно большая для королевских особ. Между крестьянами и солдатами возникли проблемы, и мсье Шуазельский ушел в Клермон. Он послал мсье Леонара к маркизу де Буйе с сообщением, в котором все объяснил.

Теперь я испугалась. Я увидела целую цепь несчастий, которые привели нас к этому: часового, потом огромную неудачу, постигшую нас, когда мы встретились с экипажем Лафайетта и это заставило нас пойти другим маршрутом. Это было вначале.

Потом мы никак не могли отыскать карету. Одно несчастье вырастало из другого. Нам не следовало останавливаться, чтобы съесть гуся. Мы не должны были позволять детям эти остановки на обочине. Я понимала, что не только одна судьба была виновата во всем. Я даже смутно догадывалась, что ее вообще не нужно было винить.

– Все же мы должны ехать дальше! Мы должны ехать даже без эскорта! Мы лишились поддержки гусаров Шуазельского. Но в Сент-Мену стоят драгуны, и мы должны как можно скорее присоединиться к ним! – сказала я.

В тревоге мы двинулись дальше.

Когда мы въехали в Сент-Мену, я поняла, что что-то было не в порядке. Все было не так, как планировал Аксель. Ах, почему он не поехал с нами? Это казалось мне самым большим несчастьем из всех. Городок был полон солдат, и это, естественно, вызывало любопытство людей. В их городе вот-вот должно было произойти что-то необычное. Что же?

И вот в этот город, переполненный подозрением, въехала самая роскошная карета, которая когда-либо была изготовлена. Ее пассажирами были двое детей, лакей, удивительно похожий на короля, гувернантка, у которой был надменный вид, не поддающийся контролю, а также некая русская дама, которая почему-то никак не могла скрыть свое почтение по отношению к собственным лакею и гувернантке. Там была также тихая женщина. Предполагалось, что это горничная, однако у нее был вид принцессы. Кто были эти путешественники? Богатые эмигранты, да, но весьма необычные эмигранты, и они имели поразительное сходство с одной очень известной семьей.

Тогда я еще не знала, но позже мне пришлось узнать о том, что сын тамошнего почтмейстера был пламенным революционером. Это был некий Жан Батист Друэ. Он угрюмо взглянул на нас, но не узнал. Однако слухи носились в воздухе.

Должно быть, это случилось после того, как мы сменили лошадей и были на пути в Варенн. Кто-то сообщил Друэ новость. Король и королева бежали из Парижа и в одиночестве едут по дороге по направлению к Монмеди.

Было десять часов, когда мы приехали в Варенн. Король спал, но я чувствовала, что не засну спокойно до тех пор, пока не буду в Монмеди. Было темно. Мы проехали под аркой, и для нашей кареты там едва хватило места. Вдруг нам приказали остановиться.

Чей-то голос произнес:

– Паспорта!

Мадам де Турзель достала поддельный документ, которым снабдил ее Аксель. Этот документ свидетельствовал о том, что его обладательницей была мадам де Корфф из России, путешествующая со своими детьми и слугами.

Я не узнала в человеке, взявшем у нее паспорт, Жана Батиста Друэ, которого мы видели на почтовой станции в Сент-Мену. Но я заметила, что он дрожал от возбуждения.

– Этот паспорт не в порядке! – сказал он.

Хотя он говорил с мадам де Турзель, он в то же время пристально изучал меня.

– Уверяю вас, он в порядке! – протестовала мадам де Турзель.

– Простите, но я должен отнести его к городскому солиситору. Вынужден попросить вас сопровождать меня до его дома.

– Что? Нас всех? – испуганно воскликнула мадам де Турзель.

– Да, мадам, вас всех. Вас проводят к дому мсье Сосса.

Я выглянула в окошко и увидела, что карета была окружена молодыми людьми, и у всех у них были кокарды с символами революции.

Карета медленно поехала вперед и остановилась перед каким-то домом. Король не выказывал никаких признаков тревоги. Он прошептал:

– Это ничего. Просто проверка паспорта. Он в порядке. Ферсен позаботился об этом.

Мсье Сосс был не только солиситором, но также хозяином магазина и мэром Варенна. Это был мягкий и спокойный человек. Я сразу поняла, что он был одним из тех, кто предпочитал избегать неприятностей. Он проверил паспорт и заявил, что он в порядке. Он разрешил нам немедленно продолжать путь.

Но Друэ был неистовым революционером. Он закричал:

– Это же король и королева! Вы хотите стать предателем, мсье Сосс, и позволить им проскользнуть у людей меж пальцев?

Мсье Сосс был встревожен, потому что у его дверей уже начала собираться толпа. Он взглянул на нас с извиняющимся выражением, и я прочитала в его глазах почтение. Он узнал нас… точно так же, как и Друэ.

– Я очень сожалею, но вы не сможете уехать из Варенна этой ночью. Я предлагаю вам все свое гостеприимство! – сказал он.

Все было кончено, я знала. Меня переполнило отчаяние. Вокруг дома собирались люди. Мне были слышны их крики. Тот ужасный октябрь должен был в точности повториться снова.

Я слышала пронзительные крики толпы. Через окно мне были видны их косы и вилы.

Только не это опять! Я задумалась. Зачем мы совершили эту попытку? Почему мы не поняли, что господь против нас? Нет, подумала я, это не господь. Это мы сами навлекли на себя все эти несчастья.

Соссы были нашими друзьями. Они приготовили для нас хорошую еду. Это ясно говорило о том, что они желали нам только счастья. Если бы они могли предотвратить наше задержание, они сделали бы это. Но раз уж это случилось, они в своем скромном домике обращались с нами как со своими монархами. Однако они не осмеливались помочь нам бежать. Это стоило дороже, чем их жизни. Да и какой смысл было пытаться бежать, если толпа окружила дом?

Друэ собирал революционеров по всему Варенну. Вне всякого сомнения, он уже предвкушал великие почести, которые его ожидали. Человек, который предотвратил бегство короля и королевы!

Меня удивляло, что король мог спокойно есть перед лицом такой беды. Его аппетит при таких обстоятельствах изумлял меня. Пока он ел, двое солдат пробились через толпу к дому. Когда я увидела их, мое настроение улучшилось, потому что это были лояльно настроенные драгуны.

Их звали Дама и Гогела. Они сообщили нам, что привели с собой в город отряд солдат. Но, когда их люди увидели собирающихся революционеров и узнали, что мы с королем стали пленниками, они дезертировали. У них не было желания сердить вождей революции, помогая королю и королеве бежать.

Некоторое время спустя приехал сам герцог Шуазельский. Вместе с ним была небольшая группа людей. Ему тоже пришлось пробиваться к нам. Он сказал, что схватка была жестокой и он был вынужден ранить некоторых из тех, кто стремился задержать его.

Он сказал, что наш план потерпел неудачу и что теперь они должны спланировать все сначала, начиная с настоящего момента.

– Я послал предупреждение Буйе. Не думаю, что пройдет много времени, прежде чем он присоединится к нам. Я предлагаю, сир, прорваться из Варенна и поехать по дороге на Монмеди. Тогда мы не сможем не встретиться с Буйе. С ним будут лояльные войска, и тогда никто не осмелится атаковать нас. Мы сможем доставить ваши величества в безопасное место.

– Это прекрасная идея! Мы должны это сделать! – воскликнула я.

Но король покачал головой.

– Я все время повторяю, что не возьму на себя ответственность за пролитую кровь своего народа. Если мы попытаемся силой вырваться отсюда, многие будут убиты. Эти люди, которые стоят там, снаружи, полны решимости не дать нам уйти.

– Это же просто толпа! У них есть вилы, но вилы бесполезны против оружия! – сказал герцог Шуазельский.

– Как я уже сказал, здесь будет резня. Кто знает, может быть, королева или дофин будут ранены!

– Мы сможет защитить ребенка! Я готова рискнуть! – воскликнула я.

– Я никогда не допущу этого! – ответил король. – Даже если все мы будем в безопасности, некоторые из моих людей наверняка будут убиты. Нет, нет! Мы должны ждать, когда подойдет Буйе. Как только эти люди увидят его, они поймут, что сражаться против него и его армии бессмысленно. Они вернутся в свои дома и позволят нам мирно уехать.

– Может быть, сир, революционеры решат отвезти ваши величества обратно в Париж прежде, чем Буйе доберется сюда.

– Все же это шанс, который мы должны использовать. Я не возьму на свою ответственность кровопролитие.

Я увидела на его лице выражение упрямства и поняла, что он так и поступит. Я поняла также, что теперь все зависит от того, придет ли Буйе в Варенн вовремя.

В ту ужасную ночь я не спала. Я слышала голоса вокруг дома, видела свет факелов. Я молча молилась: только не это опять! Я не смогу этого вынести! Пусть Буйе придет… или пусть смерть наступит быстрее, но только не это! Весь этот ужас снова пришел мне на память: эта поездка из Версаля в Париж… эта толпа… эта нечистая толпа… запах крови, эти ужасные лица дикарей, их злобные взгляды, непристойные слова, слетающие с их подлых губ! Я ненавидела их. Да поможет мне Бог! Это был сброд. Вовсе не любовь к стране руководила ими, а любовь к жестокости. Я подумала, что сейчас я лучше умру, чем вынесу все это снова. А дети, эти невинные дети, они тоже должны подвергаться этому унижению! Это будет для них ужасным познанием всего самого скотского, что есть на свете, и все это будет лезть на их невинные глаза. О, боже, пощади нас!

Луи спал. Я почти ненавидела его. Мужчина он или нет… чтобы спать вот так, когда все мы подвергались такой опасности? Он не должен допустить кровопролития… Он не может принести вред своим дорогим детям… Его детям! Этим зверям, которые пронзительно кричат там, снаружи. Это их он называл своими детьми. Почему с нами не было Акселя? Аксель пробил бы себе путь сквозь эту толпу.

Не знаю, как я пережила эту ужасную ночь. Но наступил рассвет, а вместе с дневным светом шум снаружи усилился.

Я пыталась закрыть глаза. Я пыталась заснуть. Если бы только я могла хотя бы на несколько минут заснуть и поспать так, как Луи проспал всю ночь!

Меня испугал стук в дверь. Я услышала тяжелые шаги на ступеньках, и к нам ворвались двое. В одном из них я узнала человека по имени Ромёф, который охранял нас в Тюильри. Другого звали Бейон.

Они объяснили нам, что прибыли по приказу Национальной Ассамблеи. Один из них вручил королю какой-то документ. Я прочитала его вместе с ним. Его права были приостановлены. Эти два человека были посланы, чтобы не дать ему продолжить свое путешествие.

Я смяла эту бумагу и швырнула ее в угол комнаты. Это двое беспомощно взглянули на нас. По крайней мере, у них еще был какой-то стыд.

Король мягко произнес:

– Маркиз де Буйе находится на пути в Варенн. Если вы попытаетесь заставить нас вернуться в Париж, может произойти кровопролитие.

– По приказу мсье де Лафайетта мы должны отвезти вас обратно в Париж, сир.

– А как насчет приказов вашего короля? – негодующе спросила я.

– Мы обязаны подчиняться Ассамблее, мадам!

– Я желаю избежать кровопролития! – мягко сказал Луи. – Я не хочу сражаться с моим народом. Когда маркиз де Буйе прибудет, я уеду отсюда. Потом оттуда, куда мы направимся, я приду к взаимопониманию с теми, кто делает эту революцию.

Ромёф посмотрел на своего спутника.

– Мы можем подождать, пока прибудет маркиз, поскольку нам не дали никаких распоряжений относительно того, когда именно мы должны вернуться в Париж, – предложил он.

Но Бейон не обладал его лояльностью.

– Ты что, глупец? – спросил он. – Ведь Буйе вооружен! А что есть у народа, кроме вил да еще нескольких ножей? Мы должны отправиться в Париж раньше, чем прибудет Буйе!

– Но мы в изнеможении! Ведь надо учитывать, что здесь дети! – сказала я.

Бейон не ответил. Он оставил нас, и я услышала, как он вышел из дома и заговорил с толпой.

Ромёф посмотрел на нас с извиняющимся выражением и сказал:

– Вы должны, ваши величества, придумать что-нибудь, что задержит отъезд. Как только Буйе прибудет, вы будете в безопасности.

– Спасибо вам! – тихо сказала я.

Бейон вернулся. Я уже слышала крики, раздававшиеся снаружи: «А Paris»[145]145
  «В Париж!» (фр.).


[Закрыть].

– Готовьтесь выехать немедленно! – сказал Бейон.

– Нельзя пугать детей! Они измучены. Они должны выспаться! – сказала я ему.

– Немедленно поднимите их, мадам!

Мадам де Турзель и мадам Невиль разбудили их. Дофин взглянул на Бейона и Ромёфа и пронзительно закричал от удовольствия.

– Теперь у нас есть солдаты! Вы поедете с нами? – воскликнул он.

– Да, мсье дофин! – ответил Бейон.

Однако даже солдаты согласились с тем, что нам необходимо поесть, прежде чем мы уедем. Мадам Сосс велели приготовить еду. Я прочитала на ее лице решимость потратить на стряпню как можно больше времени.

Бейон проявлял нетерпение. Он предупредил ее, что люди не слишком доброжелательно отнесутся к медлительной хозяйке, виновной в задержке исполнения их приказов. Бедная мадам Сосс! Она делала все, что могла, чтобы помочь нам. Такие люди, как она и Ромёф, давали нам великие надежды во всех наших трудностях.

Я пыталась поесть, но не смогла. Так что единственными, кто отдал должное трапезе, которую мадам Сосс так долго готовила, были король и дети.

– Ну, поехали! – сказал Бейон.

Не было никаких признаков приближения Буйе. Все кончено, подумала я. Мы не сможем больше найти предлог, чтобы подольше оставаться здесь. О боже, пошли нам Буйе! Пожалуйста, сделай это для нас!

– Поехали! Мы и так достаточно задержались! – грубо крикнул Бейон.

Он уже подталкивал нас к двери, как вдруг мадам Нёвиль вскрикнула и соскользнула на пол. Она начала размахивать руками и издавать странные звуки, словно у нее начались судороги.

Я упала на колени возле нее. Я знала, что она притворялась. Я закричала:

– Приведите доктора!

Бейон, ругаясь, отдал приказ. Люди, столпившиеся снаружи, решили привести доктора в рекордно короткое время.

Все это время я глядела на мадам Нёвиль, лежавшую на полу, и молилась:

– О господи, пошли нам Буйе!

Однако явился не Буйе, а доктор, и мадам Нёвиль больше не могла продолжать притворяться. Ей дали лекарства и помогли встать на ноги. Она покачивалась и упала бы снова, но Бейон поддержал ее и с помощью доктора дотащил до кабриолета.

По-прежнему не было никаких признаков приближения Буйе.

– В Париж! – кричала толпа.

Больше нельзя было ждать. Ничего не оставалось делать. Всем нам пришлось вслед за мадам Нёвиль выйти из дома. Как только мы появились, поднялся крик. Я крепко держала дофина за руку. Я слишком сильно боялась за него, чтобы бояться за себя.

Это опять пришло… Я слишком хорошо знала это. Я никогда этого не забуду. Эта унизительная поездка… на этот раз еще более долгая, не просто из Версаля в Париж, а из Варенна в Париж!

Переезд в Париж продолжался три дня. Когда мы ехали туда из Версаля, я думала, что достигла пика унижений, ужаса, неудобств и страданий. Но мне предстояло узнать, что это было еще не самое худшее.

Стояла сильная жара. Мы не могли помыться или сменить одежду. На всем протяжении нашего пути вокруг нас были эти орущие дикари. Я не могу назвать их людьми. Казалось, что всякое подобие человеческой доброты и гордости покинуло их. Они бросали нам в лицо оскорбления, и главным образом – мне. Я была козлом отпущения, к чему уже успела привыкнуть.

– A bas Antoinette! Antoinette a la lanterne![146]146
  Долой Антуанетту! Антуанетту – на фонарь! (фр.)


[Закрыть] – пронзительно кричали они.

Ну что же, очень хорошо, думала я, только скорее, скорее! Скорее я буду счастлива пойти на это, чем переносить жизнь при таких обстоятельствах. Только позвольте моим детям свободно уехать! Пусть они живут жизнью обычных дворян… И позвольте мне умереть, если это именно то, чего вы ходите!

Охранять нас приставили двух человек из Национальной Ассамблеи – Петиона и Барнава. Полагаю, это были неплохие люди. Теперь я точно знаю, что они действительно были такими. Была большая разница между чернью и теми людьми, которые верили, что революция должна произойти ради блага Франции и чье кредо выражалось в словах «свобода», «равенство» и «братство». Они были готовы выторговать эти права за столом переговоров, и Луи был бы счастлив дать им то, чего они желали. Такие люди, как эти, были очень далеки от тех животных, которые там, снаружи, выкрикивали в наш адрес непристойности, которые требовали наши головы… и другие части наших тел, которые жаждали крови, которые смеялись с демонической радостью при мысли о том, что прольют ее. О да, это были совсем другие люди. Они говорили с нами, как они полагали, благоразумно. Они говорили нам, что мы всего лишь обычные люди и не заслуживаем привилегий только потому, что с рождения принадлежали не к тому общественному слою, что они. Король слушал их серьезно и был склонен согласиться с ними. Они говорили о революции, о том, чего они желали от жизни, и о неравенстве в этой жизни. Было бы неразумно предполагать, что народ будет бесконечно жить в нужде, в то время как определенный общественный слой будет тратить на одно платье такую сумму, которая обеспечила бы целой семье питание на год.

Дофин полюбил этих двоих, а они – его. На пуговицах их мундиров он прочитал слова: «Vivre libre ou mourir»[147]147
  Жить свободными или умереть (фр.).


[Закрыть].

– Вы будете жить свободными или умрете? – спросил он их серьезно.

И они заверили его, что так и будет.

Я чувствовала, что Элизабет и мадам де Турзель были на пределе, и понимала, что именно я должна удержать их в нормальном состоянии. Мой способ достичь этого заключался в том, что я пыталась изображать надменное безразличие. Это не нравилось толпе, однако внушало им некоторое уважение к нам. Когда нас вынуждали поднимать шторы кареты, то Барнав и Петион заявляли, что нам лучше сделать это, чтобы не провоцировать неистовство толпы. Нас то и дело заставляли поднимать шторы, и тогда я сидела, глядя прямо вперед. Люди подходили к окнам и выкрикивали в мой адрес непристойности, а я смотрела прямо перед собой, словно их вовсе не было.

– Проститутка! – кричали они.

Я, казалось, не слышала их. Они насмехались надо мной, но все же это оказывало на них определенное действие.

Нам в карету приносили еду. Люди кричали, что хотят посмотреть, как мы едим.

Элизабет была испугана и считала, что мы должны поднимать шторы, когда толпа требовала этого. Однако я отказывалась выполнять эти требования.

– Мы должны сохранить нашу гордость! – говорила я ей.

– Мадам, они разнесут карету на куски! – говорил Барнав.

Но я знала, что поднимать шторы значило унижать себя, и отказывалась делать это. Я поднимала их только тогда, когда мне нужно было выбросить косточки от цыпленка. Я швыряла их прямо в толпу, словно все эти люди вовсе не существовали для меня.

Из двоих наших сопровождающих Петион был более жестоким. Я обнаружила, что Барнав восхищался мной, моей манерой обращения с толпой. Я заметила, что его представления о нас изменились. Он думал, что высокомерные аристократы не похожи на другие человеческие существа. Я заметила, каким изумленным он казался, когда я говорила с Элизабет и называла ее «маленькой сестричкой», а она, обращаясь к королю, говорила «братец». Этих людей удивляло то, как мы разговаривали с детьми. Большое впечатление на них произвела та очевидная любовь, которую испытывали друг к другу я и моя семья.

Должно быть, они годами черпали сведения из этих абсурдных скандальных газетенок, циркулировавших в столице. Они думали, что я представляю собой нечто вроде чудовища, не способного ни на какие нежные чувства, – словно какая-нибудь Мессалина или Катерина де Медичи.

Вначале Петион нагло пытался заговорить с нами об Акселе. О наших отношениях ходило множество слухов.

– Мы знаем, что ваша семья выехала из Тюильри в обычном фиакре, которым управлял мужчина, швед по национальности, – сказал он.

Я была в ужасе. Значит, они знали, что нас вез Аксель!

– Мы хотели бы, чтобы вы назвали нам имя этого шведа! – продолжал Петион.

По блеску в его глазах я поняла, что ему доставляло удовольствие говорить о моем любовнике в присутствии моего мужа.

– Неужели вы думаете, что я могу знать имя кучера наемной кареты? – презрительно спросила я.

Надменный взгляд, который я бросила на него, настолько покорил его, что он больше не пытался направить разговор на эту тему.

Петион был глуп. Когда Элизабет, сидевшая рядом с ним, засыпала, ее голова падала на его плечо. Тогда он сидел неподвижно, и по его самонадеянному виду я догадывалась, что он воображал, что она делала это намеренно. Что же касается Барнава, то его манеры по отношению ко мне с каждым часом становились все более почтительными. Думаю, если бы у нас была возможность, нам удалось бы сделать так, чтобы эти люди отвернулись от своих революционных идей и сделались нашими верноподданными слугами.

Это были самые светлые моменты того кошмарного путешествия. Оно и сейчас все еще со мной. Он до сих пор часто является мне во всем своем ужасе.

Мы были измученные, грязные, непричесанные. Жара казалась более невыносимой, чем когда-либо. Толпа становилась все более плотной и враждебной.

Когда кто-то в толпе крикнул «Да здравствует король!», люди набросились на него и перерезали ему горло. Я увидела кровь прежде, чем смогла отвести взгляд.

Это был Париж – тот же самый город, в котором мне когда-то сказали, что двести тысяч его жителей влюблены в меня. Казалось, что с тех пор прошла уже целая жизнь.

Теперь все эти люди собрались вокруг нашей кареты.

На меня смотрело чье-то лицо. Я увидела губы, оттянутые назад в зверином рычании. Я знала, что когда-то целовала эти губы.

– Антуанетту – на фонарь!

Это был Жак Арман, тот самый маленький мальчик, которого я нашла на дороге и воспитывала как собственного сына до тех пор, пока у меня не появились свои дети, которые заставили меня забыть о нем.

Это вернулись ко мне все мои прошлые грехи и беззаботные, легкомысленные поступки. Подобно многочисленным стервятникам, они устроились вокруг в ожидании моего конца.

Я прижала к себе сына. Я не хотела, чтобы он видел это.

Он хныкал. Ему не нравилось то, что происходило вокруг нас. Он сказал, что хочет увидеть солдат, а эти люди вокруг ему совсем не нравятся.

– Скоро мы будем дома! – сказала я ему.

Дома! В этой темной, сырой тюрьме, из которой мы бежали несколько дней назад!

Я не хочу писать об этом. Сама мысль об этом для меня невыносима. Те, кто не пережил это, не смогут понять, как это ужасно.

Я была почти счастлива, когда мы прибыли в Тюильри и под звуки насмешек и кровожадных угроз, спотыкаясь, выбрались из кареты.

Итак, мы бесславно вернулись домой. Измученные, несчастные, мы добрались до своих прежних апартаментов.

– Все кончено! Мы снова там, где были, прежде чем попытались бежать, – сказала я.

Но это, конечно, было не так. Мы продвинулись еще дальше вперед, по пути к катастрофе.

Короля и королевы Франции больше не было. Я знала это, хотя никто еще не сказал мне об этом.

Я сняла шляпу и распустила волосы. Прошло уже много времени с тех пор, как я смотрела на себя в зеркало. В течение нескольких секунд я вглядывалась в эту женщину с красными кругами вокруг глаз, лицом, покрытым дорожной пылью, в порванном платье, не узнавая ее. Но не это испугало меня.

Мои волосы, которые мадам Дюбарри называла рыжими и о которых парижские парикмахеры говорили, что они «цвета золота», стали совершенно белыми.