Текст книги "8–9–8"

Автор книги: Виктория Платова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

А прямо посередине – «Фидель и Че».

Габриель ни разу не наблюдал за своим магазином со стороны, а между тем это весьма занятно. Верхний свет в магазине погашен (в целях экономии электроэнергии), горит лишь тусклая аварийная лампочка. Но и с этой несуразной лампочкой внутренности «Фиделя и Че» выглядят прекрасно. Это и не магазин даже, а волшебная пещера, до краев наполненная сокровищами, – сим-сим, откройся! Драгоценные тома сверкают на полках, как сапфиры, рубины и алмазы, путеводители и карты с вертушек блестят, подобно слиткам золота. Странно только, что дверь в подсобку приоткрыта, а ведь Габриель хорошо помнит, что закрывал ее, когда уходил. Или только подумал, что надо бы ее закрыть? Аварийная лампочка мигает (давно пора вкрутить новую!), полки с книгами на секунду погружаются во тьму – и тут же вспыхивают еще более ярким, ослепительным светом: к сапфирам, рубинам и алмазам прибавились топаз, изумруд, оникс, турмалин, кошачий глаз.

До чего же захватывающее зрелище! – а лампочка все мигает и мигает.

Из-за этого и еще из-за того, что за полуприкрытой дверью подсобки мечутся тени, Габриелю кажется: там кто-то есть.

Вздор.

Никого там быть не может, он и только он царствует в «Фиделе и Че» безраздельно.

Люди, проходящие мимо, ничего об этом не знают. Они не интересуются книгами, но и мебелью из ротанга и керамическими изразцами не интересуются тоже. Иногда они замедляют ход у агентства недвижимости, где вывешены фотографии домов в Таррагоне, Лериде и Камбрильсе с ценами на них, и у «Confiteria», дела которой – из-за близости ресторана Снежной Мики – идут все хуже.

Ну вот, нашелся кто-то, кто заинтересовался «Фиделем и Че». Этот «кто-то» – темноволосая девушка в шортах и футболке, за спиной у нее – большой рюкзак, не иначе как туристка в поисках хостела. И хотя «Фидель и Че» явно не хостел, девушка подходит к витрине вплотную и даже зачем-то дергает дверь. Хорошо еще, что в сумерках и на расстоянии лица девушки не разглядеть, вдруг она – хорошенькая до невозможности? И тогда Габриель мучался бы, что не оказался на месте и не познакомился с красоткой. Не объяснил, как добраться до ближайшего «Bed & Breakfast» за разумную плату и не предложил заночевать у него, не подумайте дурного, это всего лишь акт христианского милосердия и дружеской помощи. Так было с мерзавками Габи и Габ и , и, кажется, с Ульрикой.

– …А вот и язык! – провозглашает Рекуэрда, встречая официанта с подносом как лучшего друга, как напарника, вместе с которым раскрыто не одно преступление.

Официант ставит перед Рекуэрдой тарелку и нераспечатанную бутылку с вином.

– Э-э, любезный… Вино мы не заказывали.

– Вино – от хозяйки.

Суета возле стола, мелькание столовых приборов, хлопок выдавленной из бутылки пробки, вино, льющееся в бокалы, – и Габриель выпустил из виду туристку с рюкзаком, она исчезла так же внезапно, как и появилась.

Хорошо все-таки, что он не видел ее лица.

– Это знак, – раздув щеки, произносит Рекуэрда.

– Какой знак?

– Вино – знак. Думаю, она не всякому преподносит бутылку вина.

– Вы правы.

– Я хочу сделать ей предложение.

– Хозяйке?

– Хозяйке, да. Что ты знаешь о Ней?

Толстяк не перестает удивлять Габриеля. За те неполных полтора часа, что они просидели в большом зале у окна, Рекуэрда успел побывать страдающим и неистовым братом пропавшей сестры, сентиментальным любителем фотографий из бумажника, инструктором по фитнесу, отражением в зеркале, потенциальным валенсийским любовником лягушонка Чус Портильо, бесчувственным поганцем, сдающим кошек в приют, идейным противником «торговцев книжонками», гурманом, птицей ибис с ее насмешливым «ха-да-да!»,

теперь же он без всяких видимых усилий превратился в того, кем является на самом деле, – в полицейского. Метод ведения допросов, который исповедует Рекуэрда, не назовешь корректным, вышестоящие инстанции завалены жалобами на него и лишь неплохая раскрываемость преступлений позволяет этому беспредельщику держаться на плаву. Впрочем, можно обойтись и без крайностей, Рекуэрда всегда честно предупреждает: «Мы можем договориться, и я закрою глаза на некоторые из твоих грешков. Но только если ты пошире откроешь рот и расскажешь мне о том, о чем я у тебя спрошу. Я, в общем, хороший парень, при условии, что и ты – хороший парень. А будешь изображать здесь плохого, юлить и изворачиваться, э-э… никто тебе не позавидует, я первый пролью слезы по твоей несчастной судьбе».

– …Что ты знаешь о Ней? —

переспрашивает Рекуэрда, и Габриель тотчас же чувствует неприятную ломоту в запястьях, как если бы на него были надеты наручники.

– Она русская.

– Еще?

– Ее зовут Мика.

– Не совсем так.

– Не совсем, точно. Ее зовут Снежная Мика.

– Снежная Мика? – Рекуэрда удивленно поднимает брови. – Почему Снежная?

– Ну-у… Потому что она русская. А в России сплошной снег. Холодно и снег. А она – русская, значит, снежная.

–  Ха-да-да!– Ибис-Рекуэрда долбит клювом по тарелке. – Здорово! Ты сам это придумал, умник?

– Сам.

– И уже сказал Ей об этом?

– Не успел.

– Почему не успел?

– Мы редко видимся.

– Насколько редко?

Это – не разговор, сплошное вытягивание сведений, но чего еще ожидать от полицейского?

– Раза два или три.

– Включая знакомство?

– Включая.

– И как же вы познакомились?

– Она зашла в магазин.

– Зачем?

– По-соседски. Ведь мой магазин напротив. А тогда ее ресторан только открылся и были проблемы с клиентами… Ну, вы понимаете.

– То есть Она тебя пригласила?

– Можно сказать, что так. Рассказала о скидках и о кухне.

– О чем еще Она тебе рассказала?

– Что у нее есть сестра и что они перебрались сюда из России, из города Санкт-Петербург. Там, кстати, родился их президент.

– Я видел их президента. Худой, но невысокого роста. Как думаешь, умник, лучше быть худым, но невысокого роста или толстым и высоким?

Рекуэрда намекает на себя, и, будь он сейчас не полицейским, а безобидным инструктором по фитнесу, Габриель сказал бы: «Лучше быть худым и высоким». Но перед ним, на ворохе жалоб в вышестоящие инстанции, восседает беспредельщик, и Габриель учтиво замечает:

– Лучше быть высоким, тогда женщина рядом с вами сможет ходить в туфлях на каблуках, а женщинам так нравятся туфли на каблуках!

– Точно?

– Точнее быть не может.

– А жиры, свисающие с боков?

– Я же говорил вам, для женщин жиры, свисающие с боков их приятелей, не так существенны, как отсутствие возможности ходить в туфлях на каблуках.

– Малышка Чус не любила каблуки.

– Моя девушка Христина тоже не любила каблуки, но они – полицейские… А это совсем другой взгляд на мир. Вы не согласны?

– Согласен, но я спросил про жиры.

– Мы ведь уже обсуждали эту проблему. Вы не толще Копполы.

– Не толще, но я не Коппола. Не мировая знаменитость. Если взять меня и Копполу, то шансов у него больше, так?

– Коппола давно женат. – Габриель, миротворец и конформист, увиливает от прямого ответа.

– А ты хитрый, умник. О чем еще вы разговаривали?

– О бриссаго. Это такие сигары. И она спросила, есть ли у меня бриссаго.

– Что ответил ты?

– Сказал, что как раз бриссаго у меня нет.

– Почему же у тебя их не оказалось? Ведь говорят, что в твоей лавчонке очень хороший выбор сигар…

– Кубинских сигар. А эти сигары – не кубинские.

– Зачем Ей вообще понадобились сигары? Она курит?

– Понятия не имею.

– Хотела купить их для кого-то другого?

– Не в курсе дела. Мне показалось, что эти бриссаго для нее – лишняя возможность вспомнить о чем-то из прошлого. Или о ком-то.

– О ком?

– Она не уточняла.

– На этом разговор закончился?

– Почти… После сигар мы немножко поговорили о книгах. Она любит их читать, но сейчас на это не остается времени. Потом я рассказал ей о своей сестре – Марии-Христине и упомянул, что она писательница.

– У тебя есть сестра, вот как.

– Я постоянно забываю об этом. И потом – мы редко видимся и не испытываем от встреч никакого удовольствия. Моя сестра совсем не такая, как ваша малышка Чус. Единственная идея, которой она одержима, – как бы загрести побольше денег и прославиться. Или – наоборот, последовательность тут не имеет значения.

– Таковы все писаки?

Габриелю хочется сказать «нет», но под тяжелым взглядом Рекуэрды он произносит прямо противоположное по значению слово.

Да.

–  Ха-да-да!Так я и знал. – Рекуэрда удовлетворен. – Давно пора вывести писак на чистую воду. Бесполезные коптильщики неба – вот кто они такие.

– Но Снежная Мика выразилась в том смысле, что быть писателем – потрясающе. И что она хотела бы когда-нибудь познакомиться с настоящим писателем…

– Настоящие писатели, о! Наверное, и среди них встречаются тюленьи туши. Самые настоящие бочонки. Брикеты с салом.

– Таких среди писателей больше, чем где-либо. Таких среди писателей полно.

– Наверное, я чего-то не понимаю в этой жизни, – в голосе полицейского сквозит разочарование. – А ты сам… случаем не пишешь чего-нибудь? Те бесхребетные умники, которые нравились моей малышке, тоже пописывали втихаря, рылись в мировой заднице, пытаясь извлечь хотя бы одну многомудрую мысль. Говорили, что сочиняют романы на тысячу страниц, но никогда ничего никому не показывали.

– Я не пытаюсь извлечь ничего такого, – уходит от прямого ответа Габриель.

– …и постоянно кляли других бумагомарателей, которые хоть чего-то добились и опубликовали хоть бы одну книжонку, пусть и не в тысячу страниц, а в сто. Называли их клоунами, смердящими кусками дерьма, бездарными пачкунами и еще теми, кто ворует, что плохо лежит, забыл, как они называются.

– Плагиаторами?

– Во-во! А это всего лишь зависть, она кого угодно доведет до ручки. Все писаки завистливые.

– Как и люди. Есть завистливые люди, а есть – совсем другие. Писатели тоже бывают разными.

– Может, они и разные, но в основном мудаки. Гении с голой жопой, смотреть на них тошно. Сидели на шее у моей малышки, бесконечно кормя ее завтраками: вот, мол, напишу книжонку и нас просыплется золотой дождь. А знаешь, что получалось в результате?

– Что?

– Пшик. Нуль. Зеро. Значит, Ей нравятся писаки…

– Совсем не факт, – утешает Рекуэрду Габриель. – То есть, может, и нравятся, но не настолько, чтобы она искала их целенаправленно. Думаю, она вообще никого не ищет. Она слишком занята.

– Да. Она слишком занята. Но вы виделись и потом.

– Это была случайная встреча. Прямо на улице, когда она возвращалась с рынка.

– Не в тот ли раз, когда к Ней приклеилось двое наших китаез?

– Китаеза – один. Второй – кореец.

– Один черт, узкоглазые и узкоглазые. Я бы давно турнул их отсюда, но документы у них в порядке. Так что приходится с ними мириться, хотя они мне – нож в сердце, хуже бельма… Так вы встретились с Ней на улице – и что?

– Ничего. Я проводил ее до ресторана, нам было по пути. В тот раз мы почти не говорили, но я попал сюда. И встретил вас.

– Я помню. И нельзя сказать, чтобы я сильно обрадовался, когда увидел твою физиономию. Твою и китаез. Но потом вроде как привык. И эта игра мне нравится, все время забываю ее название.

– Маджонг.

– Маджонг, да. Китаезы – совсем не дураки.

– Кто спорит!

– Теперь – еще один вопрос, умник. Чего хотят от Нее китаезы?

– Я не знаю, – честно признается Габриель. – То есть я знаю, чего хочет кореец. А чего хочет китаец – нет.

– Ну, и чего же хочет этот, как ты говоришь, кореец?

– Он работает на турагентство в Сеуле. Снимает фоторепортажи о разных городах мира. О разных людях. Ищет самые интересные человеческие типы, самые занятные. Или просто красивые лица. Необычные.

– Все так и есть, – вздыхает Рекуэрда. – Она красивая. А ты? Чего хочешь от нее ты?

Будь осторожен, недоумок! Будь осторожен! От Снежной Мики Габриелю не нужно ровным счетом ничего, кроме как рассказать историю о тетке-Соледад, тем самым предупредив те несчастья и ту фатальность, что была заложена в его видениях. И мимолетное желание прижаться к Мике сильно-сильно, как в детстве, закрыть глаза и позабыть обо всех неурядицах – его тоже можно сбросить со счетов. Это только поначалу Габриель думал, что мог бы увлечься русской, полюбить ее, – теперь совершенно ясно:

он не влюблен.

И эту мысль просто необходимо донести до толстяка-полицейского.

– Ничего не хочу. Если вы имеете в виду ухаживания… То у меня есть девушка.

– Что ж тогда ты здесь околачиваешься?

– Моя девушка далеко. Она живет не в Испании… А мне просто нравится приходить сюда, пить кофе…

– Здешний кофе – самая большая пакость. Любой автомат, пусть он и стоит рядом с вонючим сортиром, выдаст бурду поприятнее.

– Неважно… Если ты одинок – качество кофе не имеет решающего значения при прочих, довольно симпатичных факторах.

– С чего бы тебе быть одиноким, если у тебя есть девушка?

– Я же сказал – она далеко. Но скоро, возможно, станет ближе. Я просто жду ее. Нахожусь в ожидании…

– Значит, здесь ты убиваешь время?

– Провожу его в приятной беседе, за тихими играми.

– Лучше бы ты ходил в спортзал…

«Лучше бы ты сам ходил в спортзал, слоняра!» – огрызается про себя Габриель, и зачем ему нужно было выдумывать историю про девушку, которую он якобы ожидает? И кого конкретно он имел в виду?

Таню Салседо.

Конечно же Таню.

Веб-камера, купленная три недели назад и опробованная через день, приблизила Таню и ее второй глаз на почти интимное расстояние. На интимное отсутствие расстояния. Целые сутки Таня и Габриель списывались едва ли не через каждые четыре часа, уточняя время сеанса, а в промежутках Габриель выбирал подходящую к случаю рубашку (чтобы в конечном итоге остановиться на футболке), слюнявил брови, придавая им решительную прямоту и законченность. За час до сеанса он вымыл голову и выдернул парочку торчащих из носа неэстетичных волосков. Это – финальные штрихи, завершающие образ старины Хэма (Таня непременно останется довольна). А перед этим Габриэль занимался собственной бородой. До сих пор она была предоставлена сама себе и росла, как бог на душу положит. Что не совсем правильно – ведь за бородами необходим уход. Парикмахерам Габриель не доверяет, последний раз он посещал barberia [45]45
  Парикмахерская ( исп.).


[Закрыть]с сеньором Молиной, еще будучи ребенком – что же это было за мучение!.. Выход нашелся в лице специалиста по триммингу и собачьим стрижкам, Габриель обнаружил соответствующее объявление в соседнем квартале.

БЫСТРО

НЕДОРОГО

ВАША СОБАКА ВЫЙДЕТ ОТСЮДА АЛЕНОМ ДЕЛОНОМ

Постаревший Ален Делон выглядит сейчас, мягко говоря, неважно, но и специалисту по триммингу никак не меньше семидесяти.

– Возьму с тебя, как с ретривера, – заявил специалист. – Работенка уж больно деликатная.

Неизвестно, становятся ли ретриверы Аленами Делонами после посещения специалиста, но от своей бороды Габриель был в полном восторге, теперь она представляет собой среднее арифметическое между бородой Фиделя и бородой Че.

После того как была подкорректирована внешность, Габриель переключился на аксессуары. Их немного – всего-то два. Сигара «8–9–8» и веснушчатая орхидея из «Троицкого моста». Зачем он умыкнул ее из patio – непонятно.

Да нет же, речь идет о прокате на время – чтобы украсить пространство перед монитором, ведь веснушчатая орхидея – необычный цветок. Это не банальные розы, фиалки, фрезии, гардении или saltaojos, [46]46
  Пион ( исп.).


[Закрыть]от которых без ума любая девушка.

Таня– не любая.

В пальцах у нее зажата сигара «Боливар».

Цветок орхидеи не был похищен, тем более что Габриель не взял его исподтишка. Просто аккуратно снял вазу со столика. Это видели Ким и Ван, и Рекуэрда мог бы увидеть при желании, но он как раз отлучился в туалет. Это видел манекен Васко, как обычно сидевший в кресле и сверливший пустыми глазами противоположную стену.

– И одолжу у вас цветок на пару часов, – громко сказал Габриель, обращаясь прежде всего к Васко. – И сразу же верну.

Никакого ответа, что можно расценивать как согласие.

…Сигара слева, пепельница – справа, веснушчатая орхидея – вместе с Габриелем – посередине. За пять минут до появления на мониторе Тани Салседо Габриель раскурил «8–9–8» и теперь восседаете облаках дыма. Не менее живописного, чем дым с постановочной фотографии, присланной Таней.

Живая Таня, возникшая на экране, много интереснее, чем ее дерзкие письма. И она не просто хорошенькая, она красива, как богиня. Красота, запечатленная на снимке, была лишь оболочкой: теперь в воздушный шар по имени Таня Салседо вдохнули воздух. И если до сих пор он лежал на вытоптанной траве, рядом с плетеной приготовленной для путешествия корзиной, то теперь – оторвался от земли и несет Габриеля к таким высотам, что дух захватывает. Где-то там, далеко внизу, в долине воспоминаний, остались Ульрика, Христина, мерзавки Габи и Габи и все прочие девушки. Они исчезают из поля зрения даже быстрее, чем можно было предположить, они не больше спички, нет – не больше спичечной головки, нет – их не существует вовсе.

– Привет, Габриель! – говорит Таня.

Техника, пусть и продвинутая, все же несовершенна: слова, произнесенные Таней, не успевают за артикуляцией ее губ, отчего возникает немного комический эффект. Он-то и спасает Габриеля с его плетеной корзиной от дальнейшего вторжения в стратосферу и – впоследствии – в мезосферу, где температура приближается к минус девяносто.

При минус девяносто кого угодно ждет неминуемая смерть.

А Габриель больше не согласен умирать от любви. Это и в ранней юности не входило в его планы, что уж говорить о сегодняшнем дне.

– Э-э! Привет, Габриель. – Таня машет ему рукой из монитора. – Ты меня слышишь?

– Я слышу. Привет, Таня.

Несколько секунд кубинка бесцеремонно рассматривает Габриеля, хмурится, растягивает губы в улыбке, облизывает их кончиком языка, морщит переносицу – и снова улыбается.

– Что-то не так? – интересуется Габриель.

– Все так. Ты красавчик и отпустил бороду! О-о!!! Это же здорово!

– Я не отпускал. Она сама выросла. Я вижу, что твой второй глаз такой же замечательный, как и первый. И с ним все в порядке…

– Смешной! Ты смешной! Но все равно красавчик. У нас вечер, а у вас?

– У нас ночь. Это тебе, – спохватывается Габриель и придвигает веснушчатую орхидею поближе к монитору. – Это тебе, от всего сердца. Я рад тебя видеть.

Картинка на секунду теряет четкость и распадается на пиксели, но слезы умиления, выступившие на глазах Тани, все равно очевидны.

– Какой красивый цветок. Никогда не видела таких.

– Я выбрал его для тебя. Специально.

– Спасибо, Габриель, спасибо. Ты мечтатель, я так и знала. Ты нежный.

– Конечно, я ведь курю «8–9–8». – В подтверждение этого Габриель затягивается и выпускает клубы дыма.

– Тебе идет сигара и идет борода. Ты просто вылитый Фидель. Вылитый Че. Обещай мне не сбривать ее…

– Обещаю.

– Привет тебе от деда.

– Привет и ему. Он стал реже писать. Что случилось?

– Он болел.

– Что-нибудь серьезное?

– Нет-нет, – пугается Таня на той стороне монитора. – Был сердечный приступ, но все обошлось. Теперь дела идут на поправку. Расскажи, что у тебя происходит?

– Все как обычно. Работа.

– Ты много работаешь, да?

– Не без этого.

– Но, надо полагать, и отдыхаешь?

– Время от времени.

– А как ты отдыхаешь?

– Встречаюсь с друзьями. Играю с ними в шахматы, играю в маджонг.

– Что такое маджонг?

– Игра, где очень много красивых костей. Ее еще называют «Китайской игрой четырех ветров». А кости в ней похожи на домино, но только отчасти. Рисунки на них другие.

– Что же там нарисовано?

– Самые разные символы. Иероглифы. Птицы Люди. Цветы. И названия костей прекрасны.

– Назови хотя бы несколько.

– Три дракона – красный, зеленый, белый. Четыре ветра. Бамбуки и доты. Сезоны…

– Мне бы хотелось сыграть в эту замечательную игру! Сыграть с тобой.

– Не получится.

– Почему? – Таня, совершенно по-детски фыркает и надувает губы.

– В эту игру нельзя играть вдвоем, только вчетвером.

– Вчетвером, да? От четырех отнять одного – получится три. У тебя трое друзей?

– Пожалуй, что так.

– Ты же писал, что у тебя проблемы с друзьями.

– Эти проблемы – не глобальные. Есть люди, с которыми мне приятно общаться, вот я и называю их друзьями.

– Расскажи про них. Чем они занимаются?

– Один – полицейский, очень серьезный человек. Еще один – профессиональный фотограф, и уж поверь, он снял бы тебя потрясающе. А еще один…

Тут Габриель ненадолго замолкает, он и понятия не имеет, чем занимается китаец Ван. Ван мог нагрянуть к родственникам, которые держат забегаловку с фаст-фудом, он мог оказаться туристом, слегка подзадержавшимся в Городе (но какой турист будет возить за собой сундук с маджонгом?); мог оказаться студентом, аспирантом или представителем фирмы по изготовлению игрушек сомнительного качества, приехавшим для изучения рекламаций, но все это выглядит блекло на фоне полицейского и фотографа-профессионала и – особенно – на фоне Габриеля и его бороды.

– А еще один– китаец. Чем он промышляет, я не знаю. По ходят слухи, что он стоит во главе самой мощной из мафиозных группировок Триады в Европе…

– Правда?

– …или занимается промышленным шпионажем в пользу Поднебесной.

– Правда?

– Правда – одно из двух.

– А твой друг-полицейский в курсе?

– В курсе, но игроки в маджонг никогда не сдают друг друга.

– Ты смешной! Смешной! – Таня и сама начинает смеяться, а следом за ней улыбается Габриель. – И ты милый.

«Ты милый» звучит как приговор, не подлежащий обжалованию, любая апелляция будет отклонена. Генеральный прокурор Таня больше не улыбается:

– Ты милый. И ты красавчик.

– Нет. Настоящая красавица – ты.

– Так я тебе нравлюсь?

– Конечно. А где твой «Боливар»?

– Опс! Вот он!..

Это не полноценный «Боливар», а лишь две трети от него. На то, чтобы раскурить сигару, у Тани и десяти секунд не уходит. После чего она полностью скрывается в дыму. Но это не бессмысленный дым, какой время от времени выпускает Габриель, – между Таней и ее дымом существует связь, он похож на собачонку при хозяйке. Или на собаку покрупнее. На ретривера, путем нехитрых манипуляций с ножницами обращенного в подобие Алена Делона. Он похож на самого Алена Делона, когда тот еще был молодым и немыслимо голубоглазым – и любил таких же (молодых и голубоглазых) женщин.

Впрочем, глаза другого цвета тоже приветствуются. Глаза у Тани как раз другого цвета, но она и сама – другая. Не такая, как все остальные девушки. Вот и дым это признает, ластится к ней, сочиняет самые немыслимые послания, создает самые немыслимые фигуры; чтобы их расшифровать, понадобятся годы. Но и сейчас, при желании, можно кое-что прочесть:

земное блаженство

небесное блаженство

найденное сокровище

небесные близнецы.

Странно, что в клубах дыма вырисовалось именно это. Что его завитки в какой-то момент стали символами, часто встречающимися на костях для маджонга.

Что они сложились в комбинацию.

«Найденное сокровище» и «небесные близнецы» ни разу не выпадали Габриелю во время игры, а земное и небесное блаженство он относил к Снежной Мике. Теперь появилась Таня Салседо, значит, она и есть – «найденное сокровище»?

Но кто такие «небесные близнецы»?

Таня и кто-то еще? А может, Таня и Габриель? – но у Габриеля и в мыслях не было затевать роман с темпераментной кубинкой, слишком она далеко и слишком многого может потребовать, если вдруг случайно приблизится.

– Ты собираешься уехать куда-нибудь в ближайшее время? – спрашивает Таня.

– В ближайшее – нет.

– А как же твоя поездка в Тунис?

Теперь Габриель вспомнил: он что-то писал Тане про Тунис, интересно только – почему он выбрал именно его. Ах да, —

путеводитель.

Путеводитель по Тунису он выудил из интернет-рассылки крупного издательства (то ли «Пти Футе», то ли «Альфагуарра») и заказал сразу несколько экземпляров: очень красочное издание на четырех языках, с картографическим приложением и десятистраничной брошюркой-бонусом «Карфаген в Пунических войнах». Габриель польстился на картинки да еще на подробные схемы передвижения по стране, они бы очень приходились для очередного географического вранья. И потом – Тунис уравновесит Марокко, ведь перекос в сторону Марокко наблюдается уже давно. Марокко разросся до размеров целого континента, а ведь это совсем небольшое государство.

– Поездка в Тунис откладывается.

– Надолго?

– На неопределенное время.

– Ну так это просто замечательно. В том плане, что мы могли бы поехать в Тунис вместе. Ты не возражаешь?

Возражать своенравной Тане Салседо так же бесперспективно, как пытаться сделать хирургический разрез зубочисткой.

– Не возражаю. И когда же ты хочешь отправиться со мной в Тунис? – В голосе Габриеля звучат похоронные нотки, а он-то хотел выразить радость и нетерпение.

– Когда-нибудь. В будущем.

– Каком будущем?

– Ближайшем. Ну, не в самом ближайшем… А давай там и встретимся!

– Где? В Тунисе?

– В Тунисе, да! Как называется этот цветок? – Способность Тани переключаться с темы на тему просто потрясающа.

– Я зову его веснушчатой орхидеей. Но, думаю, это не очень правильное название.

– Это очень, очень правильное название! Помнишь, я писала тебе, что еще никогда не влюблялась по-настоящему, но чувствую, что это вот-вот произойдет…

– Помню. И что?

– Это произошло. Поздравь меня.

– Поздравляю. Кто он?

– Один человек. – Таня подпирает рукой подбородок и смотрит на Габриеля не отрываясь. – Ты его знаешь.

– Знаю? Ты писала мне о нем?

– Ты его знаешь.

– Тот парень, который мечтает стать оператором?

– Кто-нибудь из тех, кто курит «Боливар»?

– Нет, нет и нет! Он курит совсем другие сигары. Ты озадачился?

– Скажем, я заинтригован, – изрекает Габриель очередную неправду.

– Вот и замечательно. Помучаю тебя немножко.

– Только немножко. Я, знаешь ли, не люблю мучаться.

– А ты по-прежнему кормишь голубей?

– Конечно.

– А как поживают твои знакомые собака и кошка?

– Они в полном здравии.

– Ты думаешь обо мне?

– Думаю.

– Как часто?

– Достаточно часто.

– Достаточно часто для чего?

– Чтобы начать беспокоиться.

– О чем?

– Уж не влюбился ли я в тебя.

– Тебя это напрягает?

– Нет.

– Мучает?

– Нет. Я ведь говорил тебе – я не люблю мучаться и потому – не мучаюсь.

– Тогда, может быть, тебя радует этот факт?

– Может быть.

Зачем он лепечет все это красотке Тане, восторженной малышке Тане? Зачем он позволил втянуть себя в глупейший разговор о любви, который – рано или поздно – все равно закончится поражением карфагенян в третьей Пунической войне. Всему виной секундное отставание слов Тани от движения ее губ. Из-за него кажется – Таня говорит совсем не то, что слышит Габриель. То же наверняка происходит и с самим Габриелем в Танином мониторе. Возможно, они вообще не говорят о любви – о чем-то нейтральном. Невинном. Не касающемся внезапно вспыхнувших виртуальных отношений между ними (или их имитации). Вот было бы здорово, если бы Таня восхищалась сейчас бессмертными, как кубинская революция, старперами из «Буэна Виста Соушэл Клаб» или втирала ему, что певица Сюзанн Вега – нечто совершенно особенное, о, нет, Сюзанн Вега вряд ли знакома Тане, она слишком стара, слишком буржуазна, требует слишком много денег в качестве гонорара и исповедует слишком ирландский вокал.

– Ты не разочарован, Габриель?

– В чем я должен быть разочарован?

– Во мне.

– Ну что ты… Я очарован до самой последней возможности.

– Я рада этому. Ты даже не представляешь, насколько рада.

– До самой последней возможности?

– Да. Мне уже пора.

– Ты не сказала, в кого влюбилась.

– Я напишу тебе. Или… сообщу, когда мы встретимся в Тунисе.

Таня шлет ему воздушный поцелуй, чересчур нежный, чересчур целомудренный, чтобы быть родом из Латинской Америки. Такие поцелуи – удел героинь из фильмов с участием Алена Делона. Но не костюмных и не криминальных, а тех, что снимались очкастыми интеллектуалами исключительно на урбанистической натуре и исключительно ручной камерой. А значит, несмотря на нежность и целомудренность, Танин поцелуй – концептуален. Экзистенциален. Эскейпичен. Призван продемонстрировать окончательный разрыв связей между человеческими индивидуумами. Ее поцелуй – холоден, и странно, что облачко пара так и не вылетело у нее изо рта.

…За прошедшие три недели Таня написала Габриелю только одно письмо, что совсем на нее не похоже. Но лучше было бы получить двадцать (с привычным для Габриеля содержанием), чем одно – в котором она, не дожидаясь Туниса, наконец-то призналась: человек, в которого я влюбилась,  – это ты. Отвечай быстрее, что ты думаешь по этому поводу.

Целую тебя везде-везде.

Твоя навеки Таня

Что и требовалось доказать: чертово электронное послание уволокло Габриеля в мезосферу, где температура доходит до минус девяноста, – и он замерзает, замерзает. Сердце стынет в груди, а пальцы скрючились настолько, что и строчки не набрать в ответ.

Таня больше не жаждет общаться при посредничестве веб-камеры, одного раза было вполне достаточно, чтобы почувствовать тебя, чтобы понять, какой ты. Ты – тот, кого я ждала. Думать о тебе – вот главный труд моей жизни. Что ж, я готова трудиться 24 часа в сутки, все в роду Салседо были настоящими работягами. Я злюсь, когда меня отвлекают от мыслей о тебе, хотя иногда и приходится отвлекаться. Все мои друзья озабочены существующим положением вещей, все спрашивают – не заболела ли я, и в то же время находят, что я стала другой. Во мне появилась мягкость, а ее никогда не было раньше. Это из-за голубей, которых ты кормишь, они так и стоят у меня перед глазами, перышки у них мягкие-мягкие, как ты думаешь, бывают ли они счастливы? Если нет, то мы наверняка сделаем их счастливее, четыре руки с зерном намного лучше двух, ведь так? А я – я могла бы сделать тебя счастливее? О себе я не говорю, я уже счастлива, потому что есть ты. Пятеро парней сделали мне предложение за последнюю неделю, один из них – немец, о котором я тебе писала, еще двое – мои однокурсники по университету, еще один – работает с дедом на «Эль Лагито», еще один просто подвозил меня домой и я даже не знаю его имени, а он – моего. Но он сказал мне: «Ты могла бы составить смысл моей жизни»,  – мне нечего было ему ответить. А я? Я могла бы составить смысл твоей жизни? О себе я не говорю, ты и так – самый главный мой смысл. Ты, наверное, будешь смеяться, но тому парню, что подвозил меня, я рассказала о тебе. О том, как ты был радиоастрономом,  – он был потрясен. И о том, что теперь ты пишешь книгу, лучшую из всех книг,  – он был ошеломлен. И о том, как много ты путешествуешь пo миру, собирая впечатления,  – он и слова не мог вымолвить от восторга, а потом посетовал, что нигде не был, и передал тебе привет. Он передал тебе привет! И он не единственный, кто передает тебе привет. Хочешь знать, кто еще? Зеркало в ванной, в него я смотрюсь каждое утро и каждый вечер. Цветок амариллиса, он стоит у меня на подоконнике, и я очень к нему привязана, хоть он и не такой красивый, как та веснушчатая орхидея, что ты мне подарил. Моя любимая кукла Пилар, она хорошая девочка и у меня так и не хватило духу с ней расстаться. Портрет бабушки, он висит у меня в комнате, над кроватью, рядом с портретом Фиделя и портретом Че, как же ты похож на них! Им всем, и зеркалу, и амариллису, и Пилар, и бабушке я рассказала о тебе, жаль, что бабушки нет больше с нами, уж она бы благословила мою любовь. Я говорю «мою», потому что люблю тебя. Но только от тебя зависит, станет ли моя любовь нашей. Деду ты очень нравишься, и я считаю это хорошим знаком, хоть пока и держу рот на замке – насчет того, что чувствую к тебе. Иногда мы говорим о тебе, и это чудесные разговоры, вечерние или утренние. Он знает, что мы переписываемся по Интернету, это очень удобно и быстро, но теперь я думаю, что в письмах, которые пишутся от руки, намного больше радости и тепла. Сегодня ночью я не спала и все представляла, как мы встретимся в этом волшебном, замечательном, лучшем на свете Тунисе. Мы встретимся как влюбленные или как друзья? Ответ знаешь только ты. Я решила больше не курить «Боливар», ведь я теперь совсем другая. Подойдет ли мне «8–9–8», как ты думаешь?