Текст книги "Вся жизнь - поход"

Автор книги: Виктор Дихтярев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Больше ни на что, кроме мытья мисок, не играли, да и то редко, а в другие года об игре даже не вспоминали.

В каждой группе время от времени возникают совершенно не планируемые, но очень удачные действия и отношения. Руководитель объязан подмечать их и найти способы для повторения, сделав привычными для ребят.

Поднимаемся мы на Откликтной гребень. Круто, идем в прямом смысле на четвереньках – я даже остановил группу, чтобы каждый мог полюбоваться товарищами со стороны. Где-то на середине подъема командир сбрасывает свой рюкзак и берет рюкзак отстающей девушки. Он заносит рюкзак на хребет, бежит вниз, забирает еще чью-то поклажу и потом возвращается за своим рюкзаком. Вечером, по моей подсказке, девушки благодарили командира, а я произнес целую речь, указав, что командир помог уставшим не потому, что он самый сильный – в группе полно здоровых парней – а потому, что ответственность за группу у него, видимо, развита лучше, чем у других. И что помощь девочкам на маршруте – это долг настоящего мужчины.

Когда начались песни и всякие разговоры, я подсел к старшим ребятам и сокрушался, что, как и они, не догадался помочь уставшим.

– Хотя кто знает; это сейчас хорошо говорить "помог бы", а тогда на подъеме – самому бы долезть, не то что другим помогать...

Через пару дней мы снова полезли в гору – не такую крутую, как прошлая, но все-таки. Я кивнул дежкому, чтобы он вел группу, и заспешил наверх. За мной – командир и несколько старших. Влезли, перевели дух – и тут же вниз, за рюкзаками девочек.

Начало было положено. Потом в подмосковных походах, рассказывая о нашем путешествии новичкам, я непременно вспоминал и восторгался подвигами старших ребят.

– Ну и что? – говорили новички. – Мы бы тоже смогли.

– Богатыри! – улыбались старшие.

Через год старшие ушли из интерната. Без них мы съездили на Алтай, а еще через год – на Кавказ. И повзрослевшие ребята вслед за мной спускались с перевалов и затаскивали наверх рюкзаки отстающих. Прошло еще время – и это сделалось настолько обычным, что, кроме благодарности в тетради дежкома, ничем не подкреплялось. Однажды на леднике услышал, как девушка говорит подруге:

– Давай пойдем чуть быстрее, а то ребятам далеко до нас будет спускаться.

Мысль о том, что ребята могут не спуститься с перевала, им в голову не приходила. Так появилась новая традиция. Но чтобы она закрепилась, понадобилось около четырех лет. А спроси теперь: зачем это надо, бежать по леднику вниз, – никто толком не ответит. "Так у нас было всегда".

Такая забота о девочках, естественно, находила отклик в их нежных сердцах. Подходит девушка к парню:

– Снимай треньки, я залатаю.

– Да я сам...

– Ты залатаешь!

А со средними так вообще без цермоний:

– Мальчишки, все рубашки в одну кучу! Мы стирать идем.

Какими законами все это можно отрегулировать?

На подходах к большим горам

Снова интернатские будни. По заведенному порядку одинадцатиклассники сдавали свои полномочия: теперь все силы и время – только на учебу. Командиром отряда избрали Лену Гусеву, ветерана наших туристских лагерей. В принципе, с таким командиром я мог бы по нескольку дней вообще не появляться в интернате: Лена прекрасно разбиралась во всех сложностях нашей жизни и вполне могла бы работать воспитателем.

Рядом с Леной были еще трое десятиклассников, подросли младшие, и я поставил перед отрядом новую задачу – глобальное самообразование. Для каждой возрастной группы вывесили список литературы, который надо прочесть до конца года. Здесь были отечественная и зарубежная классика, поэзия, история, спорт. Заставлять почти никого не требовалось. Единственное, чего нам не хватало, так это времени, и старшие часто засиживались после отбоя. А чтобы ребята могли блеснуть знаниями, мы начали выпускать "Ребусник", примерно такой же, какой был в колонии А. С. Макаренко. На большом стенде каждый мог приколоть бумажку с вопросом и пометить, сколько очков получит тот, кто ответит на него. Причем надо было указать, в каких книгах есть нужная информация. Если ответ неправильный, очки достаются спросившему. Если ответят несколько человек, очки делятся между ними. Игра идет среди 2-3, 4-6, 7-8 и 9-11 классов. Ответы бросают в ящичек под замком. В конце каждого месяца специальная комиссия проверяет ответы и подсчитывает очки. Победители в каждой возрастной группе получают призы. Мы договорились, что никаких подсказок не будет, особенно чтобы старшие не лезли с помощью к своим подшефным. Игра продержалась у нас около года, когда интерес к ней начал ослабевать.

В этом же году начались походы с ночевками в зимнем лесу.

Раньше мы обустраивались в сельских школах, но это было довольно хлопотно: в середине недели в школу ехал старший воспитанник договариваться с директором о ночлеге. Отказов не было, но много времени тратилось, чтобы утром привести помещение в порядок. А это – по нашему уговору: оставить его в лучшем состоянии, чем приняли. Закончив уборку, приглашали директора школы, строились и благодарили за гостеприимство. Осмотрев выскобленные классы, коридор и туалеты, директора приглашали нас приходить почаще...

Чтобы не зависеть от школ и посидеть вечером у костра, мы рискнули устанавливать палатки прямо на снегу. Выгребали мисками яму до мерзлой земли и устанавливали в нее две палатки, вдетых одна в другую. Потом мы понаделали из нержавейки планшеты примерно 40 х 60 см с веревочной петлей на одном конце и прорезью для руки на другом – получились хорошие лопаты для расчистки снега. Когда появились полиэтиленовые пленки, необходимость во внутренней палатке отпала: тепло было и в одной, укутанной в полиэтилен. Правда, брезентовые палатки к утру становились влажными от дыхания и несколько тяжелее, но при одной ночевке этими неудобствами можно было пренебречь. Мы постоянно совершенствовали технику зимнего ночлега, пока вовсе не отказались от палаток. Уже лет двадцать наш бивак оборудуется самым примитивным способом. Перед сном несколько групп человек по 10-12 выгребают в снегу лежбище. В него укладываются полиэтиленовые пленки, на них туристские коврики, покрытые спальниками-одеялами. На эту подстилку ложатся туристы в тренировочных костюмах – тепло создается не за счет одежды, а взаимным согреванием. Ноги непременно в шерстянных носках, на головах платки или вязаные шапочки. Накрываются оставшимися спальниками и легкими одеялами. Сверху это сооружение затягивается еще одной полиэтиленовой пленкой, подтыкаемой со всех сторон, кроме изголовья, под коврики. Получается большой полиэтиленовый мешок, в котором если не жарко, то уж никак не холодно. Головы на свежем воздухе – на надувных подушках или на свернутой верхней одежде. При желании можно зарыться в спальник с головой. Обувь в мешочках тоже укладывается под голову или суется в ноги – так она не промерзнет и подсохнет. У каждого лежбища под пленку засунуты дежурные валенки большого размера, чтобы при необходимости ночью можно было прогуляться без проблем.

Обычно лежбище устраивается между двумя деревьями. На них натягивается веревка, через которую перебрасывается третья пленка, образующая крышу-шатер. Это защита от ветра и снегопада. Края пленки прижимаются бревнами. Строительство идет при свете факелов из оргстекла, воткнутых в снег, и занимает не более получаса. Конечно, и при таком ночлеге спальники оказываются чуть влажными, но зато какая экономия веса из-за отсутствия палаток! Несколько раз я ходил с таким жильем на Кавказ и Памир. Даже во время непогоды, когда палатки срывало ветром, в нашей конуре особых неудобств не было. Опустим крышу на пленку, прикрывающую спальники, придавим ее к земле тяжелыми камнями – и спим, ни о чем не заботясь. В крайнем случае завалит снегом, так это даже теплее. Утром выползем наружу, встряхнем пленки, скатаем их влажной стороной внутрь и вперед. А на каком-нибудь привале разложим пленки и спальники на камнях – они и просохнут минут за десять. Но летом в средней полосе под пленками спать нельзя – заедают комары. Последние лет десять мы начали шить палатки из синтетических материалов, по легкости не уступающих пленочным жилищам. Многие быстро привыкли к комфорту. Но остались консерваторы, в том числе и я, предпочитающие зарываться в снег.

Организация зимних ночевок не намного сложнее оборудования летних биваков, но требует четкого взаимодействия и умения преодолевать себя в самых неблагоприятных условиях. А это уже психолого-педагогическая сторона вопроса. Мы беседовали с новичками перед походом, втолковывая необходимость прежде всего заниматься сбором топлива, а не жаться к еле разгорающемуся костру – особо подчеркивая, что все наставления очень хорошо воспринимаются здесь, в теплой комнате, и забываются на морозе в лесу. Двигаться и работать, работать – тогда никакой мороз не страшен! Ну а когда заполыхает костер, тогда и куртки снимаются, и рукавицы – жарко. Домашняя подготовка новичков подкреплялась беседами у костра, под натопленный из снега чаек с дымком. А за малышами, чтобы не задубели, следили опытные туристы. Беседы о внутренних затрудненных условиях поведения – состоянии лени, усталости, робости, неуверенности в своих силах – были полезны всей группе: ребята начали понимать, какие механизмы побуждают их к деятельности или отталкивают от нее. Я пересказывал работы известных психологов, приводя примеры из нашей походной жизни, учебы, самообразования. Часто такие беседы превращались в бурные дискуссии, когда забывались и песни, и чтение стихов.

Вот я выкладываю ребятам сформулированный мною тезис: "Человек всегда поступает во имя чего-то, но никогда вопреки себе". С этой точки зрения, говорю я, – никаких подвигов на земле не существует. Ведь подвиг – это только внешняя оценка поступка другими людьми. А человек, о котором говорят, что он совершил подвиг, поступает так потому, что по-другому, даже при возможности выбора, поступить не может. Это будет против его убеждений, против его понятий о нравственности. И человек сознательно совершает поступок, даже зная, что наверняка погибнет, но не вступает в разлад с самим собой, не поступает вопреки себе!

– Значит, героический поступок – это естественное для человека действие? – пытались подловить меня ребята.

– Не передергивайте. Это действие, выходящее из ряда обычных. Часто человек даже не знает, как он поведет себя в тех или иных обстоятельствах, а потом совершает то, что люди называют подвигом. И дело не только в масштабах поступка. Нам важно понять, что сплошь и рядом бывают ситуации, когда человек должен преодолеть себя, пойти навстречу опасности или просто включиться в деятельность, зная, что она связана с неприятными ощущениями холодом, усталостью, с дискомфортом. Одни идут на это, потому что иначе поступить не могут – вот вам "во имя чего-то и не вопреки себе"; другие с удовольствием бы вышли из ситуации, но преодолевают себя...

– Ага! – кричат ребята. – Преодолевают – значит, поступают вопреки себе!

– Нет. Преодолевают, потому что понимают необходимость действия – раз. И потому, что выход из ситуации чреват негативной оценкой со стороны товарищей – два. А кому охота выслушивать постоянные упреки? Значит, в конечном счете опять получается "во имя чего-то, но не вопреки себе". Другое дело, когда для человека удобнее быть наказанным, чем что-то выполнить. Он выбирает для себя лучший вариант и опять же поступает "не вопреки себе".

– Смутно все это...

– Хорошо. Давайте представим такую картину. Человек в одиночку попадает в зимний лес и, чтобы не замерзнуть, должен собрать хворост и разжечь костер, так?

– Так.

– А ему больше всего на свете хочется сесть, сунуть руки под мышки, сжаться и ничего не делать. Но он вынужден, вопреки своим желаниям, леденеющими пальцами обламывать веточки, чиркать гаснущими спичками и раздувать исчезающий огонек. По-вашему, он поступает вопреки себе. А на самом деле он старается избежать большего зла: ведь не разведя костер, он погибнет. Это опосредованная потребность, о которой мы поговорим в другой раз. А сейчас важно понять: у человека почти всегда есть выбор. Одни идут по пути наименьшего сопротивления, обеспечивая себе сиюминутные удобства например, не слушают объяснений на уроках или не выполняют домашних заданий. То есть поступают так, как им хочется – не вопреки себе. Но они не просчитали последствий и вырастают неучами, а потом жалуются на жизнь. Запомните: преодоление себя для достижения поставленной цели только кажется поступком "вопреки себе". Здесь важно не столько отношение к процессу деятельности, которая может быть неприятна, сколько к результату – то есть к благу, к осознанию достигнутого и удовлетворения от сделанного. Разве это "вопреки себе"?

– Надо понимать, что если человек образцово работает, – размышляет философ-десятикласник, – а работу свою ненавидит, то он поступает вопреки себе. Но так как работа дает ему деньги и авторитет, то в результате он работает во имя чего-то и не вопреки себе. Это хорошо или плохо?

– Это несколько из другой области. Мы еще будем говорить о мотивах и потребностях. Но в общем, ты прав. Определить, чем руководствуется человек в своей работе, сложно. Поэтому будем пока оценивать только результат деятельности – например, кто и как работает на биваке. Кстати: многократное включение в одну и ту же деятельность превращает ее в привычную и не такую уж трудную.

– А как научиться преодолевать себя?..

Даже пятиклассники поворачивали носы от одного оратора к другому и нетерпеливо ерзали, пытаясь немедленно войти в разговор. Основное направление беседы – умение преодолеть себя во имя значимой цели запоминалось туристами и, смею думать, помогало им в учебе и в наших походах. Ребята привыкли к ночевкам на снегу – это стало обычным делом, и я даже пошел на довольно жестокий эксперимент. Увидев, что к вечеру температура опустилась к тридцати градусам, сказал, что мы будем моделировать ночевку в горах на леднике. Никаких костров, но чтобы все были в тепле и накормлены.

В палатках загудели примуса – от них и тепло, и надежда на скорый ужин. Подхожу к каждой палатке, спрашиваю, все ли в порядке.

– Нормально, – отвечают ребята.

Но пока обходил палатки, бедра замерзли так, что пришлось долго оттирать их под спальниками.

Старшие заталкивают в палатки кастрюли с кашей, потом разносят чай.

– А воду для посуды согреть можно?

– Грейте, – кричу. – Заодно и грейтесь.

За ночь никто не погиб, но утром, при чуть ослабевшем морозе, хлеб пришлось распиливать ножовкой.

После завтрака, для полноты впечатлений, я устроил спуски на веревках с крутых склонов.

– Умрем! – кричали ребята. – Вниз одни сосульки скатятся!

– А если такая погода прихватит в горах? Терпите!

И ребята терпели. Зато потом, на горных маршрутах, любые капризы погоды они принимали только как неудобство, но не как трагедию.

Годы спустя, на Тянь-Шане мы застряли под перевалом на две ночевки. Снегопад, ветер. С противоположного склона сходят лавины.

– Ну как? – спрашиваю.

– Нормально.

В каменой нише гудят примуса, все накормлены, лежат в тепле, отсыпаются. Нормально!

На Матчинском горном узле – это на Памиро-Алае – поднялись мы на перевал Щуровского. Вниз и за поворот уходит ледник.

– А где будем ночевать? – спрашивает девушка.

– Сразу за поворотом, – указываю я на поджимающий ледник хребет.

– А-а, – кивает девушка. – Часа полтора еще идти.

Я не понял вопроса. Меня спросили не о том, где мы будем ставить палатки, если везде лед и снег. Это девушку не волновало. Она спрашивала о конкретном месте для бивака.

Мы перестали бояться погодных условий и теперь можно было делать наши маршруты все более сложными. Надо только усилить техническую подготовку туристов. Но тут мы затормозились, и не по моей вине.

Советская школа вновь перешла на десятилетнее обучение, а из интерната вывели старшие классы. Для меня это было как ножом по живому: менялась если не система, то содержание работы – теперь вся опора на четырнадцатилетних ребят. И хотя старшие приходили в отряд и не прекращали походы, заменить их восьмиклассниками было трудно.

И все-таки мы с Людмилой Яковлевной решились на совершеннейшую, как я теперь понимаю, авантюру: взяв 42 человека из 4-8 классов, отправились в путешествие по Прибалтике, используя только появившиеся "Автостопы ".

Интернатский автобус довез нас через Ленинград до пушкинского Михайловского, а дальше: Тарту-Таллин-Рига-Смоленск-Москва – только на попутных машинах. Разбив отряд на группы со своими командирами, мы назначали вечерний пункт сбора – и до встречи! Нас отговаривали от путешествия, предупреждая, что в Прибалтике плохо относятся к русским, – это оказалось полнейшей ерундой. Нигде мы не чувствовали даже намека на недоброжелательство. Когда мы затемно приехали в Раквере и попросили у заведующей уже закрытой столовой разрешения вскипятить чай, нам позволили переночевать в зале, только сказали, чтобы утром расставили по местам сдвинутые столы. Несколько раз мы ночевали в школах, а

в пути незнакомые люди подробно объясняли, где лучше в ближайшем лесу поставить палатки. Это был первый предметный урок интернационального воспитания для ребят. Потом, в каких бы уголках страны мы не бывали, национальных проблем никогда не возникало: русские, грузины, таджики – какая разница!

Едем мы рейсовым автобусом из Сухуми в Зугдиди, чтобы подняться оттуда в Сванетию – мы уже определили для себя на будущее тему путешествий: изучение истории установления Советской власти в труднодоступных местах страны. Спрашиваем пассажиров, можно ли петь.

– О да, пойте, пожалуйста!

Подсаживается к ребятам мужчина. Слово за слово – куда едете, зачем, где будете ночевать.

– Слушай, – говорит мне мужчина. – Зачем искать, где ночевать?

Пойдем со мной, всем хорошо будет!

Мы приходим на окраинную зеленую улочку. Тут же под дерево выносятся столы, с ветки спускается лампочка, включается радио.

– Что вы там будете варить! Обидеть хочешь, да?

Ребят разбирают по домам: какие палатки, это вам что, горы?!

Я и Людмила Яковлевна, как и все, осоловев от обильных угощений, упрашиваем хозяев позволить ребятам отдохнуть и выспаться на улице...

В Сванетии все повторяется заново. Идет серьезная краеведческая работа, и единственное, что затрудняет ее – это непременные пиршества в каждом доме, куда заходят ребята.

Откровенно говоря, я думал, что в Грузии, стране горячих мужчин, надо будет присматривать за девочками. Но ни в этом путешествии, ни в других неприятностей не было: как мы относимся к людям, так и они к нам, и национальность здесь ни при чем.

Под Андижаном мы работаем несколько дней в совхозе на сборе персиков: набираемся витаминов перед выходом на Центральный Памир. Людмила Яковлевна едет в Ош, откуда начинается Памирский тракт – поискать место для ночлега и прозондировать почву насчет машин.

Привожу вечером группу.

– Как с ночлегом?

– Пойдемте, – говорит Людмила Яковлевна.

И приводит во двор частного дома. Под чинарами на достарханах выставляются плов, фрукты и обязательный кок-чай. А нас – больше тридцати человек!

– Может быть, возьмете деньги? – спрашиваю хозяина.

– Разве можно! Вы – гости. Кушайте, пожалуйста. Отдыхайте.

На горных переходах всякий раз, увидев кошару, я сходил с тропы и поворачивал к ней. Сначала ребята удивлялись: зачем?

– Нельзя проходить мимо. Путники здесь редки. Надо подойти, поздороваться, рассказать новости.

Мы выкладываем на кошму свои угощения, чабаны – свои. Начинается неторопливый вежливый разговор. А наши врачи осматривают ребятишек, оставляют таблетки и лекарства. И никто никогда не спрашивал нас о национальности. Зато нужная помощь оказывалась всегда. За все годы путешествий – на Кавказе, на Памире или Тянь-Шане – я ни разу не слышал от ребят неуважительных слов в адрес местного народа: здесь мы с Людмилой Яковлевной свою задачу выполнили.

Но до Памира и Тянь-Шаня нам еще шагать и шагать. А пока полным ходом идет подготовка к поездке на Алтай. Мы изучаем историю гражданской войны в горно-таежных районах, пишем в музеи Барнаула и Горно-Алтайска и просим прислать адреса бывших красногвардейцев и партизан. По этим адресам отмечаем флажками на карте села, с жителями которых началась переписка. Каждый участник путешествия имеет свой флажок.

Писем приходило много. Отвечали нам и участники гражданской войны, и родственники их. Присылали фотографии, документы, приглашали в гости, обещая рассказать о том, что не умещалось в письмах. Я не тещил себя мыслю, что ребята сразу и с великим энтузиазмом бросятся изучать историю далекого Алтайского края. Вкус к поисковой работе надо еще привить. Для этого и понадобились переписка и флажки на карте. Вот когда начали приходить письма, когда ребята сели за ответы и получали новые адреса, а следовательно, и новые флажки – тогда и появился интерес к делу. У одних уже была стопка писем – эти сидели над картой, рассматривая места партизанских боев; другие сетовали на то, что ответов мало, и выпрашивали у товарищей лишний флажок. Самые удачливые даже получили московские адреса и ходили в гости к бывшим красногвардейцам. Удивительно, как пожилые люди сохранили документы и фотографии пятидесятилетней давности. И эти дорогие для них реликвии они передавали новому поколению, возможно, впервые заинтересовавшемуся делами их молодости.

Я постоянно остерегал наших краеведов от праздных вопросов.

– Нехорошо, если вы напишете: "Расскажите, как вы воевали". Так поисковая работа не ведется. Кроме того, помните, что это старые люди, им трудно и непривычно рассказывать о себе, да еще в письмах. Поэтому сначала объясните, от кого получен адрес, что вы знаете о гражданской войне в этих местах и на что бы хотели получить ответ при личной встрече.

Теперь ребята сидели за книгами, присланными из алтайских музеев, их знания становились все основательней, а мне, чтобы не ударить лицом в грязь, приходилось образовываться ночами.

Конечно, ребят интересовал и таежный маршрут путешествия. Разработку его я отдал на откуп всем желающим, предупредив, чтобы учитывали длительность переходов, вес рюкзаков и силы участников. Надо было продумать и запасные варианты кратчайшего выхода к населенным пунктам на случай ЧП.

За этой работой карта путешествия была изучена досконально. Я безжалостно "зарубал" любые предложения за малейшие огрехи.

Мы много спорили, возвращались к уже отвергнутому, соединяли несколько вариантов в один, и ребята учились видеть карту как бы с птичьего полета: жирные линии и пунктиры превращались в заросшие лесами хребты и таежные тропы. Реки, пересекавшие путь, становились непреодолимым препятствием – к веревочным переправам я четырнадцатилетних туристов еще не

подпускал. В общем, гладко было на бумаге, да забыли про овраги – а по ним ходить.

Такую подготовку я считал и считаю необходимой. Пусть будут ошибки, даже самые несуразные, но ребята не должны идти за руководителем вслепую и, вернувшись домой, не знать толком, где были. А ведь такие случаи не так уж и редки.

Спрашиваешь школьников, где они путешествовали.

– На Кавказе.

– А конкретнее – в каком месте, через какие перевалы ходили?

И бывает, что, кроме Пятигорска, куда они приехали, и Баксанского ущелья, откуда начинался маршрут, такие горе-туристы ничего не могут назвать.

Уж если ребятам повезло и их вывезли в далекие незнакомые места, то и готовиться к встрече с этими местами надо заранее. Тогда будет узнавание того, с чем знакомились дома по книгам и картам, будет представление о том, что находится за пределами видимости, а не бездумное перетаскивание рюкзаков из одной точки в другую. Ведь не зря же кто-то придумал определение для таких путешественников: "Турист есть существо, старающееся унести возможно больше пищи как можно дальше, чтобы там ее съесть".

Всем хороши дальние путешествия, но без денег никуда не уедешь. Группа у нас была значительно больше, чем оговаривалось для получения городской дотации, и чтобы пополнить свою казну, мы взялись сколачивать по заказу почты ящики для посылок. Работали все, без различия пола и возраста, и намеченный план перевыполнялся почти ежемесячно.

Но я видел, что денег на такую дальнюю поездку будет в обрез, и какими-то совершенно немыслимыми теперь путями добрался до самых верхов Министерства гражданской авиации, и нам разрешили продать билеты на самолет за четверть стоимости!

Директор Горно– Алтайского музея Зоя Ерофеевна Панова собрала для встречи с нами ветеранов гражданской войны из окрестных деревень. Пришли они в военной форме 20 – х годов, с крестами и орденами на бантах. В клубе при музее мы пели для ветеранов и читали стихи, нам благодарно хлопали, и ребята довольно подмигивали мне. А потом встала Зоя Ерофеевна и, обращаясь к ветеранам, задорно крикнула:

– А ну, пионеры, на сцену!

Выстроились старики в три ряда, расправили седые бороды – и вдруг свистнули, гикнули и обрушили на нас незнакомые казачьи песни. С дроботом, с переплясом, вприсядку и с шашками над головой. А Зоя Ерофеевна подзадоривает:

– Давай, молодежь, давай! Знай наших!

Разве забудешь такое?

Ребят растащили по деревням на день, на два – ведь у всех были знакомые еще по зимней переписке. Возвращались с тетрадями, полными записей, и новыми документами. Материалов было столько, что пришлось отправлять их бандеролями в Москву. Нас пригласили на радио, рассказали о юных краеведах в газете "Звезда Алтая" – ребята видели, что их поисковая работа полезна и волнует многих.

Все собранное в путешествии мы передали в музей Вооруженных Сил СССР, кое-что выставлялось в залах, и ребята гордились этим больше, чем очередной грамотой за первое место среди экспедиционных отрядов школьников столицы.

Потом о нашей работе рассказал журнал "Пионер" и даже такой серьезный орган, как "Наука и жизнь".

Ребятам уже не надо было объяснять всю важность подготовки к будущим экспедициям, и приходящие к нам новые воспитанники включались в работу с не меньшим азартом, чем опытные краеведы. Это стало традицией, и значит, не обсуждалось.

Но мне алтайское путешествие запомнилось не только поисковой работой.

В Горно-Алтайске мы познакомились с группой старшеклассников из Магнитогорска. Вечером собрались в школе, где они ночевали. Вместе пели, делились впечатлениями. А когда распрощались, я спросил наших заметили они, какие отношения в магнитогорской группе.

– Заметили, – сказали ребята. – Там две девушки вошли, так парни им сразу места уступили. А когда девушка взяла чайник, у нее тоже парень забрал. И вообще они очень вежливые.

– А почему же вы себя так не ведете?

– Мы ведем, только не всегда получается.

Да, с уходом из интерната старших классов уровень общения между воспитанниками заметно понизился. Больше стало крикливости и ничем не оправданных повелительных интонаций. Мы с Людмилой Яковлевной не раз указывали ребятам на излишнюю горячность по незначащим поводам. Ребята соглашались с нами, обещали контролировать себя, но то и дело приходилось охлаждать их пыл.

– Куда рукавицу подевала? – разраженно кричит мальчишка своей напарнице. – Видишь, сейчас каша убежит!

– Вон она у тебя под ногами валяется, слепой что ли? – в тон ему отвечает дежурная.

– А чего на землю кидаешь? Вот же пенек рядом!

– Тебя не спросила!

Вроде бы проехали. Никто не ссорится – просто деловой разговор. Но это для ребят. А для руководителей?

– Какой прекрасный диалог! – говорю я. – И какая экспрессия!

Давайте повторим. Как у вас начинается – "Куда рукавицу подевала?" А может быть лучше: "Оля, ты не видела рукавицу?"

Оленька, подавай реплику!

Оленька понимает куда я клоню и вступает в игру:

– Вон она у тебя под ногами лежит. Извини, уронила.

– Реплику! – кричу я, обращаясь к мальчишке, видя что у костра собираются любопытные зрители.

– Благодарю, – говорит мальчишка и приподнимает картуз.

– Не стоит благодарности, – отвечает Оленька и делает книксен.

– Ну что ты, что ты, очень даже стоит. А я – то думаю, какая дур.., какая рассеянная девочка руковицу на пенек забыла положить!

Зрители аплодируют и предлагают свои варианты диалога.

Так изо дня в день – поправляя, упрекая и высмеивая мы учили ребят правилам хорошего тона.

Уже под Москвой, после алтайской экспедиции, мы подошли к костру взрослых туристов. Люди слаженно и негромко пели. Мужчина вытащил из угольев палку, прикурил и бросил палку в костер. А она отскочила от бревна и упала на колени одному из туристов. Тот не прекращая пения, взял ее за необугленный конец и аккуратно подкинул к костру.

И все ребята заметили этот незначительный эпизод! И возвратившись к своим палаткам, говорили какой бы поднялся хай, если бы такое случилось у нас.

Я пытался продолжить разговор, но ребята остановили меня:

– Не надо, Вэ-Я. Мы уже взрослые и все прекрасно понимаем. Ну, срываемся иногда, так с кем не бывает?

Стиль отношений старших воспитанников постепенно вернулся в нашу группу, и теперь ребята сами одергивали новичков, рассказывая им и о магнитогорских школьниках, и о попавшей на колени туриста горящей палке.

Была у нас на Алтае еще одна встреча.

На старте таежного маршрута к нам подошла группа московских старшеклассников. Как обычно, поговорили, пораспрашивали кто и куда. И тут руководитель отвела меня в сторонку:

– Вы не поможете нам? Взяла на свою голову хулигана, он всех ребят терроризирует. Делать ничего не хочет, и никакой управы на него нет. У нас еще экскурсии по городам, а с ним – хоть сейчас на поезд. Помогите.

– Чем же мы можем помочь?

– Возьмите его к себе. Группа у вас, я вижу, дружная – может быть, он поутихнет.

Я посоветовался со своими. Посмотрели мы издали на парня – здоровый, длиннее всех наших.

– Сколько же ему в рюкзак можно нагрузить ... – задумчиво говорит командир группы.

В общем, ребята не против, Людмила Яковлевна – тоже.

– Давайте вашего хулигана!

Пришел нахмуренный парень, сбросил рюкзак и буркнул:

– Алик меня зовут.

– Нас не запомнишь сразу, – сказал я. – Так что не стесняйся, спрашивай. А вот с этими девочками познакомься, у них как раз одно место в палатке свободно. Народ они тихий, стеснительный, ты уж не обижай их.

Несколько дней я приглядывался к Алику. Нормальный, работящий парень. Увидит пустое ведро, сразу к реке. Придем на бивак – вместе со всеми за дровами. Песни наши с ребятами разучивает, и девочки его хвалят:

– Палатку ставит, проверяет, чтобы спальники застегнуты были, и старается часть наших продуктов к себе в рюкзак положить.

– А как насчет шаловливых ручек? Не распускает?

– Да что вы! Он к стенке прижимается. Мы даже пригрозили, что между собой его положим.