Текст книги "Последний фарт"
Автор книги: Виктор Вяткин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)
Сколько энергии в этом маленьком человеке? – дивился Полозов. До перевала наверняка верст двадцать пять, а он будто не прошел их с таким грузом.
– Кто же в школе остался? – поинтересовался Иван.
– Леночка. Я ее вызвал из Ямска. Она молодчина: работает хорошо, детишки ее любят. Хотим с ней организовать кочевые школы для юкагиров. Дел очень много.
Канов поставил на стол полную миску лепешек, разлил по кружкам чай.
Когда Куренев назвал имя Левы, сердце Полозова екнуло.
– Значит, учительницей прижилась? Не уехала? – переспросил Полозов.
– И не собирается. Кто тут пробил пяток лет, считай, что прирос, – засмеялся Куренев. – Вот пошлем на курсы усовершенствования в Хабаровск и директором школы назначим. – Он вздохнул: – Да и мне не грех подучиться, а когда? Федот о краевой партийной школе мечтает. Растем, накапливаем силы, да и сколько славных людей. Взять того же Березкина. Старый уже, а как узнал о беде юкагиров, один пустился в такую даль.
За беседой незаметно наступил вечер. Уже смеркалось, когда у барака остановились нарты и вошел Федот.
– Так быстро управился? – удивился Куренев.
– Снег лопатами раскидали. Нужно торопиться. Транспорт будет ночевать на устье у старика Гермогена. – Федот, не раздеваясь, сел за стол и стал пить обжигающий кипяток.
– Ты, брат, совсем возмужал, – проговорил Полозов, разглядывая Федота.
– Все мы сделались другими. И ты уже не тот парень… – Федот, не закончив, повернулся к учителю: – Опять сегодня жаловались на Петра… – И он передал обиды охотников на госторг.
– Читали в ревкоме твою докладную. – Федот повернулся к Ивану. – Передали в Якутск. Нам сообщили, что Якутский ВЦИК вошел в ходатайство перед ВСНХ о направлении к нам геологической экспедиции. Но просят прислать кого-нибудь из знающих Колыму. Поедешь?
– Весной? – обрадовался Полозов.
– Да, так решили в ревкоме. Ну как у вас тут? – огляделся Федот.
– Как видишь! Пока небогато, но теперь снова живем. Весной нахлынут старатели, как же без меня тут будет?
– Ничего. Маленько потерпят. – Федот задумался. – Скорей бы приезжали парни с учебы.
Еще летом Громов угнал свои стада вниз по Колыме, как можно дальше на север, и заключил с госторгом договор на перевозку грузов в тайгу. Тогда Петька решил пригласить оленеводов-середняков и попросить у них упряжки. Не хватало еще ломать шапку перед кулаками.
– Не новая власть, а богачи не дали нарты привезти товары. Они хотят показать, что без купцов и кулаков не прожить, не наладить торговлю, – снова и снова пояснял оленеводам Петька. – Поняли?
– Как не понять. Оно и верно, купцы исправней торговали! – тяжело вздыхали оленеводы.
– При чем тут купцы? Все дело в нартах! – уже горячился Петька. – Буржуи свою линию гнут. Вот соберем сотню упряжек, и будут товары! Теперь-то поняли, в чем тут дело?
– Да, да. Поди, все дело в новой власти. Как можно без товаров? – с равнодушным упрямством твердили оленеводы, покачивая головами.
Петр вынул вторую пачку табаку, поставил на стол чайник и начал сначала.
Уже вторые сутки вел он беседу с оленеводами. Те курят, прихлебывают крепкий чай, согласно кивают головами, а ответ все тот же:
– Да, да, – совсем плохо стало. Купцы ловчей управлялись…
Невмоготу ему было разъяснять одно и то же. Тут, видно, хорошо поработали кулаки, решил, он и стал снова просить упряжки.
– Выгорели угодья. Ушли далеко стада. Долго искать придется, – отговаривались оленеводы.
Петька нервничал. Он пытался убедить оленеводов, что теперь торговля в тайге зависит от них самих.
– Да, да, верно говоришь. Без купцов, однако, не обойдись!..
Не добившись ничего, он отпустил оленеводов и решил ехать к Громову. Сопровождать его вызвались молодые охотники.
– Ничего! Заставим буржуя. Не отвертится. Нужно будет, в стада поедем. Пастухи помогут, – говорил он им по дороге. Встретил их Громов приветливо и спокойно.
– Сам начальник пожаловал. Да никак с собой целое войско привел. Ничего, ничего, заходите! – пригласил он их в палатку. – Видать, и худые люди нужны новой власти.
Петька сел к столу, снял шапку, рукавицы и положил рядом.
– Худые люди нам не нужны, а вот пятьдесят упряжек оленей выдели. Уговаривать не, буду, а просто заберу – и конец.
– Ай-ай, зачем уговаривать?. Собака, подхваченная течением, не выбирает отлогий берег. Раз надо власти – все будет!
– Вот и правильно. Против течения далеко не уплывешь, – согласился мрачно Петька.
Громов повернулся к батраку:
– Маркел! Ты разве не видишь? Люди утомились в дороге. Сколько тебя учить, как власти почитать надо!..
Маркел притащил банку со спиртом, заглянул в котел с мясом.
Придвинул скамейки.
– Не нужно нам ни мяса, ни спирта. – Петька отвел глаза, а сам подумал: неплохо бы выпить маленько, продрог.
– Врешь. Хочешь. Лгущий в малом, обманет в большом. – Громов вглядывался в его лицо. – А ну, все садитесь за стол!
Парни разом придвинулись к столу.
– Беспокойный ты, я вижу. Зачем собирал малооленных? Пришел бы сразу ко мне, нешто отказал бы? – ухмыльнулся Громов.
– Разве ты сделался другим?
– Даю же, однако.
– Боишься, вот что. Лукавым стал, это верно, – сказал глухо Петька.
Громов промолчал. Парни выпили и, уплетая горячую оленину, добродушно поглядывали на оленевода. Петька удержался, пить не стал.
– Когда же будут олени? – спросил Петька.
Громов подумал:
– Далеко стада. Пошлю пастухов, искать будут. Нарты надо исправить, упряжь… К концу марта, однако. А может, чуть поздней, если стада за большим перевалом.
– Не позже февраля. Нельзя столько времени оставлять охотников без товаров. – Петька, торгуясь о сроках, понимал, раньше вряд ли управятся: снега глубокие.
– Ты стал непонимающим, я вижу, – оборвал его оленевод. – Еще каюры нужны.
– Каюры? А твои? – Петр растерялся. – Опять хитришь? С каких это пор ты стал давать одни упряжки?
– Зачем хитрить, когда мог отказать? Вот ты пришел с ружьями. Когда это было? Молчишь? Худое время, ослабли олени. Кто глядеть будет? Дам тебе ездовых и старших каюров. Остальных ищи сам.
Петька подумал. Были бы упряжки, а каюров найти немудрено, решил он.
– Ладно, найду людей. Но срок первое апреля.
Громов удовлетворенно кивнул и закрыл глаза.
– Еще одно. За падеж оленей в пути с грузом заплатит госторг.
– Согласен, но ты смотри мне, обмана не потерплю! – пригрозил Петька и стал одеваться.
Глава вторая
Шестнадцать впряженных попарно собак тащат узкую нарту с тюками табака, чая и с коробками пороха.
– Хак! Хак! – кричит каюр на собак, и они мчатся во весь дух по гладкому льду Олы.
Петька сидит позади и все время смотрит на берега. Весна наступает решительно, и это волнует его: не захватил бы паводок.
От этой мысли в душе его закипает злость на Громова, подвел-таки богатей: нарты пришли в конце апреля. Хорошо еще, что быстро справились с погрузкой.
Вечером Петька вернулся в Олу, а утром погнал потяг в тайгу. Он хотел посмотреть, как движется аргиш. Нужно было успеть подготовить склад на Элекчане и еще по зимней дороге отправить товары в юрты, кочевья.
– Тах! Тах!.. Кук! Кук!.. – покрикивает каюр, и собаки четко выполняют несложную команду, поворачивая то вправо, то влево, объезжая блестящие купола наледей. И уже снова окрик каюра.
– Той! Той! – команда на отдых. Как-никак, четвертые сутки в дороге.
Но что такое? Петька приподнялся на колено и понюхал воздух: пахнет дымом.
Показались разбитые на берегу маленькие палатки, ряды нарт с грузом, костры.
Упряжка с лаем и визгом влетела на берег. Из палатки вылез старший каюр Александров. Петр побагровел от возмущения.
– Кто позволил делать дневку? За четыре дня – сорок верст?! С буржуем сговорился? Расстреляю, если захватит паводок! – налетел на него Петька и схватился за кобуру.
Каюр невозмутимо зевнул:
– Разве можно остановить весну, как и время отела? Может, ты попробуешь изменить движение солнца? – Он покосился на пистолет Петьки. – Быки хромать начали, да и рога растут. Лед скользкий…
– Отел? Почему отел?! – взревел Петька. – Кто дал в транспорт стельных важенок и слабых быков? А?
– Разве не ты договаривался с хозяином? Я не выбирал ездовых. Зачем же кричать на старика, если нет ума? – Александров сунул трубку в зубы и, тяжело переступая по снегу, ушел в палатку.
У нарт стояли важенки. К ним жались еще не обсохшие телята.
Их светло-коричневая шерсть лоснилась на солнце… Длинные нескладные ножки дрожали.
Куда денешься, надо ждать, пока пройдет отел и телята хоть немного окрепнут.
Когда двинулись дальше, то уже потянулись наледи, сочившиеся водой. Телят первое время везли на нартах, подвывая силы ездовых.
– Кулак проклятый! Нарочно подстроил! – ругался Петька, – Пристрелить мало за такое…
Старший каюр помалкивал.
Под перевалом пошли сплошные наледи. Приходилось двигаться берегом, Перегоняя упряжки с одной стороны низины на другую. Перепуганные животные упирались, потом с диким страхом выскакивали на лед, падали. Некоторые уже больше не поднимались.
Петька бросил транспорт и помчался на собаках до Элекчана. Собрать бы до паводка несколько свежих упряжек и привезти самое необходимое…
У госторга, между перевернутыми нартами, дымил костер. У костра сидело трое стариков – Гермоген, Слепцов, третий Петьке был незнаком.
Петька подогнал собак, поздоровался.
– Напрасно дожидаетесь! Если найду сильные упряжки, может, кое-что привезу! – пробурчал он зло. – Устал как черт.
Гермоген поднял глаза.
– Иди отдохни, нам не к спеху. Поговорим после, – сказал он тихо.
– О чем? – вспыхнул Петр, уловив в равнодушии стариков что-то недоброе.
– Иди! – махнул рукой Гермоген.
Петька ушел. Тревога закралась в сердце. Зачем они тут? Ругать, видно, будут, да и есть за что… Усталость последних дней взяла свое, он лег и сразу заснул.
Всю ночь старики сидели у костра, а когда серая темнота сменилась голубым рассветом, Гермоген запряг оленей и вместе с другими вошел в дом. Петька спал не раздеваясь, только сбросил шубу, ремень и расстегнул ворот гимнастерки. Гермоген властно тронул его за плечо. Петька испуганно вскочил.
Старик молча взял пистолет со стола, распахнул дверь и вышвырнул его в снег.
Потом снял с гвоздя ружье, вынул патроны и осторожно прислонил к стене.
– Зачем ты это? – Петька протер глаза, ничего не понимая.
Старики чинно уселись у стола. Гермоген набил трубку.
– Когда вожак потяга погонится за куропаткой, его бьют остолом, – ледяным голосом сказал он.
– Да, боль пробуждает разум, а розги напоминают о глупости, – живо добавил Слепцов.
Вы наказать меня приехали? – вскочил Петька. – Я – уполномоченный госторга. Я отдаю все силы! Для кого?.. Эх вы…
– Садись! – резко прикрикнул Гермоген. – И дурак старается и вор…
– Вор?.. Я? – Петька рванул на груди гимнастерку, и пуговицы рассыпались по полу. – И ты, дед моего друга, так можешь?.. – Голос его прервался.
– Ты обворовал людей. Ты украл у них веру в новую власть. Собирайся! – Гермоген встал и взял ружье.
– Куда? – Глаза парня заметались по дому. – Убить? За что, а?
– Нет, мы высадим тебя за перевалом, и уходи. Так решили старики. – Гермоген бросил ему шубу и шапку.
– У меня ценности, как можно? – взмолился Петька.
– Все можно. Не бойся, не пропадет ни один гвоздь. – Старик вышел.
Едва заалел восток, а от госторга уже отошли три упряжки. На передней сидели Гермоген и Петька. Парень несколько раз пытался заговорить, но старик точно оглох. Когда под перевалом блеснула наледь, Гермоген ударил по оленям. За поворотом сопки он остановился, сбросил пожитки Петьки, положил сверху ружье и незаметно сунул ему в карман коробку с патронами.
– Иди! Есть голова, найдешь свое место. В ревкоме передай: пришлют такого же, снова выгоним. Вернешься сам, выстегаем розгами.
Подъехали старики, сошли на лед и обступили парня. Гермоген подумал и вздохнул:
– Есть в тебе сила и добрая, пожалуй. Найди, куда ее применить. Обратно пошлют – не соглашайся. Мне больно будет наказывать тебя. А без строгости нельзя…
Петька стоял, опустив голову. Его душили слезы.
– Вы не поняли, я хотел вам добра. – Лиственницы в его глазах расплывались, лицо Гермогена превратилось в пятно.
Старик резко повернулся, сел на нарты и уехал.
– Постойте! Послушайте! – закричал Петька. – Все равно вернусь… Не в госторг только… – Он стоял с протянутыми руками и плакал. Когда он вытер глаза, упряжки уже исчезли за поворотом…
Полозов вышел из Среднекана только в начале августа. Он задержался, ожидая, когда придут вьючные лошади с продовольствием. К тому же нужно было укомплектовать артель. Он это сделал, и, когда добрался до Олы, там уже стоял пароход.
Проходя по поселку, Полозов отмечал перемены. На месте дома Попова – заросшее бурьяном пепелище. Появились вывески: «Уполномоченный Комитета содействия народностям Севера», «Профсоюз рыбаков», «Госторг». Над зданием ревкома развевается красный флаг. И все же в Оле его уже ничего не привлекало. Отвык он от поселка, привык к тайге и уже скучал по ней.
Полозов сел на катер, и тот, как жук-ползунок, запрыгал на волнах. Интересно, окажется ли кто из знакомых на пароходе?
С парохода спустили трап, и Полозов поднялся на палубу. Катерок снова развернулся и пропал в темноте.
Было тихо, только из трюма доносились глухие голоса пассажиров.
Полозов облокотился на поручни палубы. Сколько воспоминаний. На берегу осталась его юность, тревоги, волнения и заботы.
Какая-то девушка вышла на палубу, постояла, поглядела на берег, вздохнула и ушла.
Когда потух свет в иллюминаторах, он спустился в трюм и улегся на свободную койку в пассажирском отделении твиндека. Вскоре он заснул под тихий плеск воды за бортом.
Разбудил Полозова непонятный грохот. Он осмотрелся. На койках ни души. Все уже давно были на палубе.
Полозов умылся, взял чайник и пошел к камбузу, постучал в раздаточное окошко. Выглянуло желтое лицо в белом колпаке.
– Вам чито? А-а-а, старый товариса? – Лицо корейца расплылось в улыбке.
– Пак? Здесь?.. – удивился Полозов.
– Ходи – туда, ходи – сюда, живи совсем нету. Чито делать? Мы так боялся революсии. Капитана бери, корми, почему не служи на корабль?
– Чай есть?
– Есть обеда: кася, риба, кампот!
– Не надо обеда, давай чай. А ты продувная каналья, Пак! – не удержался Полозов.
– Осен приятно! – ухмыльнулся кореец.
Полозов вышел на палубу. Корабль разворачивался и шел бортом к берегу. Отвезут провожающих, и прощай, Колыма, Маша, друзья…
Пассажиры толпились на палубе. Полозов увидел стройную даму с большим узлом черных волос. У него замерло сердце.
– Лена, – позвал он тихо.
Женщина обернулась и быстро подошла.
– Иван! Я знала, что ты здесь. Но где ты был? Я давно уже тебя смотрю? – Она подала ему руку.
– Проспал, – признался он. – Как я рад тебя видеть.
– Я тоже, – улыбнулась она. – Ну как ты?
Он сообщил, что ревком направил его в якутский горный окрутг где комплектуется геологическая экспедиция на Колыму.
– А я еду в Хабаровск на курсы усовершенствования. Ну как там Маша?
– Учится. Ничего, – смущенно ответил Полозов.
Своим вопросом Лена как бы отрезала их с Иваном прошлое.
– Все хорошо, – Лена взяла его под локоть. – Ты добился своего, да и я тоже. Все остальное – досадные мелочи. Важно, что мы тут были первыми. Жалко уезжать и больно, что не все дожили до этих дней.
У губ Лены прорезались горестные морщинки.
– А ведь могло и у нас сложится все по-другому, – не удержался Полозов, но Лена недовольно прищурилась, окинула глазами палубу и громко позвала:
– Федот! Идите же сюда! Вот он, Полозов…
Федот крепко пожал Ивану руку.
От берега отделился катер.
– Никак Анка на катере? Да и Петр рядом. Они тоже едут учиться? – спросил он Лену.
– Петр нет. А Анка едет в Ленинград. В Институт народов Севера.
Федот подбежал к трапу и подал руку улыбающейся Анке.
По первой санной дороге Гермоген съездил в Сеймчан навестить Машу. Поездкой он остался доволен. Маша старалась учиться, да и старика встретила хорошо. На обратном пути Гермоген решил завернуть к старому Слепцову, а после домой на всю зиму.
Славно думалось одному на нартах.
– Ну-ну, лентяй – прикрикнул он на белого.
Упряжка выскочила к жилищу Слепцова. Почему столько нарт стоит у его юрты? И костры горят, и у огня на корточках люди.
Над кострами в закопченных котлах громко бурлила вода. Сладко пощипывал в носу запах молодой оленины.
– А-а-а… Стадо Громова, – догадался Гермоген. Он распряг оленей и пошел к юрте Слепцова.
Он удивился, что появились пастухи в этих малокормных местах.
С верховий реки подкатил на резных нартах, обтянутых белыми шкурами, Громов.
Он передал упряжку старому пастуху, взял сумку и скрылся за дверью юрты.
Вскоре за ним вошел Гермоген и еще несколько охотников.
Слепцов молча кивнул Гермогену. В юрте было еще несколько человек.
Развалившись за столом, Громов рассуждал:
– Стряхните пыль с мозгов, вспомните, какие стада диких оленей паслись в распадках? Какими тучами кружилась над водой дичь? Пушные звери, словно собаки, бродили у ваших жилищ. Кто разогнал зверя, напугал птицу, выбил оленьи стада?
– Да, да… – качали головами старики.
– Мы не знали соли, но глаза наши были зоркими до старости. Не было муки, но разве наши желудки не раздувались от мяса?
– Да… Да…
– Оглянитесь, посулами да подарками чужие люди усыпили мудрость таких, как Калланах. Он показал дорогу в наши земли. Победнела тайга. Забыл дорогу в ловушки зверь. Разве умирать собираются таежные люди?
– Да… Да…
Переглядываются старики, слушая речь человека имущего, знающего грамоту.
– Пусть прислушаются ваши уши, откроются глаза. Ваших сыновей заставят искать желтые камни, а красивых девушек заберут себе в жены. Дети уйдут от вас. Им остригут волосы, наденут на глаза стекла, чтобы не стыдно было насмехаться над стариками. Кто сошьет одежду? Кто выделает шкурки зверя? Кто позаботится о вашей старости?
– Да… Да…
– Почему молчит человек, видевший жизнь больше других? – Глаза оленевода остановились на Гермогене. – Или подарки чужих стали дороже своего народа? Или уста мои сделались говорящими неправду?
Все ждали, что скажет мудрый старик. Гермоген долго набивал трубку.
– Верно, много видел я зим, но глаза мои не покинула зоркость. К старому сердцу подступает стужа, но его не подернула корочка льда. Я видел, как в распадках среди густых лиственниц пробивались молодые березки. Нынче там высится белоствольный лес. Пусть растет береза. Она даст нам бересту для посуды, крепкие полозья для нарт и жарко пылающие дрова в очагах. – Он замолчал и устало опустил голову.
– Однако, олений зад умнее твоей головы. Он защищает его от волка. А ты подставляешь горло хищнику, – Громов насмешливо оглядел Гермогена. – Где же береста, которую ты снимаешь с березы? Я вижу на тебе одежду, что дает олень, и варишь ты его мясо. Не видно на тебе и таких товаров, какие привозили купцы.
– Добрые товары возил купец, – тоскливо вздохнул каюр Александров. – Хорошо, однако, выпить бутылочку спирта, а можно и две. Так еще лучше.
Громов ухватился за слова бывалого каюра.
– Купцы не лживые люди! Старая власть не надсмехалась над таежными жителями. Вы давали пушнину госторгу, но я не вижу винчестеров у охотников, красивых бус у девушек, новых покупок в ваших жилищах. Вы сами выслали представителя новой власти. Сколько раз он обманул вас? Разве истлел ваш рассудок и пепел запорошил глаза?
Маленький, юркий охотник выплеснул остатки чая, крякнул:
– Обида делает тебя неслышащим, – заговорил он раздраженно. – За пушнину мы получили все. Верно, были худые люди, но их выгнали, и власть спасибо сказала. – Он наклонился к очагу, прикурил от уголька. – Человек, слышавший плохо, может сделаться лжецом.
Громов не сдавался.
– Разве не валяются в тайге оленьи головы, отрезанные неумелыми руками? Разве Среднекан не сделался русским? Там строят дома, склады. Разве белоголовый не забрал самую красивую девушку? Или не уходят молодые в новые школы самовольно? Может, вы забыли, как украли у старшины Винокурова девку и увезли на Большую землю?
– Да, да. Зачем нам новая власть? Тайга велика. Надо уходить в горы, – пробурчал Александров.
– Правильно говоришь, – сощурился Громов. – Мои стада пойдут на север. Кто хочет, может идти со мной. Неимущим я дам оленей, хозяевами сделаю. Пусть чужие останутся без мяса и нарт. – Он повернулся к Маркелу.
Маркел поглядел на отца, но тот не поднял головы.
– Дичь возвращается туда, где она вывелась. Даже куропатка не оставляет своего места, – зажмурившись, ответил робко Маркел. – Я пасу чужие стада, но живу на своей земле.
Громов изменился в лице.
– О холодной ночи думают днем. – Он с ненавистью покосился на батрака. – Если спит мудрость, тогда не до сна желудку. На кого вы рассчитываете? На Ве-Ке-Пе? Ему не до наших очагов. Все одни обещания. Где много слов, там мало правды…
– Я знаю, кто Ве-Ке-Пе, – это Федот, Куренев – учитель, мой внук Миколка. Вот кто! – Гермоген поглядел на стариков. – Когда это было, чтобы бедняк-сирота поехал учиться и директором школы сделался? А?.. Кто отбирает у богачей излишки и делит среди бедняков?
– Рано каркаешь, старый ворон! – оборвал Громов старика. – Сохатый не сломал рога, и у него есть еще сильные ноги. Иди, служи чужим людям, пока тебя держит земля…
– Пойду, пожалуй, – ответил Гермоген. – Если весеннее солнце согнало снег, то глупо осколку льда стремиться задержать зиму.
– Чего же стоишь? Иди!..– уже закричал Громов. – Маркела с собой забери. Он отъелся на хозяйском мясе. Забылся вовсе…
Поднялся старик Слепцов. Он подошел к двери и распахнул ее ударом ноги:
– Однако, это ты забылся. Разве ты хозяин здесь и тебе принадлежит мое жилище?
Громов схватил одежду, сумку и хлопнул дверью. Скоро донесся его озлобленный крик на оленей.
Старики посидели, помолчали: случилось такое, чего еще не бывало в тайге.
Прав, видно, Гермоген. Новые мысли, как молодые побеги березки, теснили старое представление о несокрушимой власти тойонов…
Прошло два года. И снова осень. Пожелтела тайга, но к обеду солнце согрело землю. Только в тени еще белели пятна инея, точно рассыпанная соль.
Канов возвращался с горного участка «Борискин». Кто не встречался с ним последние годы, ни за что бы не узнал в нем всегда растрепанного, неопрятного бородача. На нем чистая гимнастерка, галифе, болотные сапоги. Волосы его были гладко зачесаны, а аккуратно подстриженная клинышком бородка придавала ему интеллигентный вид.
Сквозь редкий кустарник показались постройки прииска «Среднекан». Он в двадцати верстах от устья. Поселок небольшой: два барака, пекарня, склад, контора и три рубленых домика, раскинувшиеся по высокому берегу. Внизу, у самой воды, – баня и конбаза.
Большинство горняков живут на участках.
Первая экспедиция Геолкома обнаружила золото прямо на террасе. Сейчас здесь работала большая артель. Пески для промывки возили на бутару лошадьми, запряженными в грабарки.
Стучат по деревянному настилу копыта лошадей. Покрикивают конюхи, и шум работы далеко разносится по долине. Экскаватор роет водоотводную канаву.
Вот из кабины высунулась лысая голова Сологуба. Он дернул рычажок гудка и, сверкнув золотым рядом зубов, крикнул Канову:
– Э-э-э!.. Технорук!.. Воду давай! Во-о-оду, пся крев!
Канов тут же пошел к конбазе. Начальник транспорта Петр разговаривал с Гермогеном. Старик сидел на пне без шапки И вытирал распаренное лицо.
– Сыне, молви возчикам, дабы подвезли воду полякам… – крикнул Канов Петру.
Тот кинулся на конбазу. Не парень – огонь.
Канов подошел к Гермогену, поздоровался, вынул кисет с табаком.
– Мир на стану. Куда путь держишь, старче?
– Насальника экспедисии Билибина надо бы. Поговорить, однако, – поднял голову Гермоген.
– Да ты же, яко супостата, встретил его позапрошлым летом, когда он прибыл с экспедицией на устье, – усмехнулся Канов.
– Не по следу ценится мех зверя… – оправдывался сердито старик. – Сопсем плохо различают глаза. Стар шибко, однако…
– Ну, добре-добре, отче, – Канов подал кисет. – Кури. Не совестись. Значит, к Юрию Александровичу?
– Можно! Трубка не знает стыда, – Гермоген взял кисет. – Да, к Билибину. Ай, какое длинное у него имя, – как дорога.
На радиостанции затрещал движок.
Канов прислушался к выхлопам движка и покосился на старика. Как он?
Гермоген и ухом не повел. Привык, кажется. О чем он думает? Удивляется, как меняется тайга? А может, все еще сердится? Но нет. У Гермогена лицо приветливое, и он бодро направился к конторе прииска. Он боялся пропустить Билибина. Знал, что, как только придут лошади, Билибин выйдет из конторы и пойдет впереди транспорта, большой и сильный, как лось…
У конторы собралась толпа. Все пришли проводить в очередной поисковый маршрут Билибина. Из двери конторы вышел Юрий Александрович.
Он повернулся к Гермогену.
– А-а-а, догор, здравствуй! Ну как Миколка, Анка? Все в Сеймчане? Все учат ребят?
– Да, да, директором он. Ладно живут. Анка тоже маленько занимается с детишками, – да где ей…
Билибин осторожно пожал руку старика и, обняв, – ласково потрепал по спине. Лестно старику дружба с большим человеком. Не раз приходил к нему в юрту Юрий Алексеевич – дорогу расспросить, а то карту речек выложит из спичек на столе и совета попросит. Старый человек почувствовал себя нужным новой власти. Как не радоваться такому? Всю свою жизнь был сдержан старик.
С чужими никогда не дружил, но этот большой человек с рыжей бородой был ему по сердцу.
Подошел Полозов и заговорил об Утинской долине. Гермоген отступил в сторону. Не дал ему Иван как следует поговорить.
– Наше убеждение о широком распространении золотоносной зоны на Северо-Востоке подтверждается поисковыми отрядами, – отвечал Ивану Билибин. – Будущее края предрешено. Теперь дело за дорогами, строительством рудников, фабрик.
Подошли лошади, нагруженные вьюками. Билибин стал прощаться.
Гермоген заботливо поднял воротник шубы Юрия Александровича.
– Смотри, небо совсем плохое, снег скоро будет. Не простудись. Жаль будет, если захвораешь…
