Текст книги "Заморыш (СИ)"

Автор книги: Виктор Коллингвуд

Соавторы: Дмитрий Шимохин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Глава 6

Глава 6

Я, медленно встав к нему вполоборота, чтобы держать в поле зрения всех, включая двойку спереди, спросил:

– Чего тебе, Жига? Скучно стало?

Он остановился в паре шагов и явно чувствовал себя хозяином положения. Рядом с ним злобно скалился мелкий гаденыш, Хорек. А путь из переулка мне перекрыли долговязый Щегол и плотный, покрытый оспинами Рябой.

– Должок за тобой, Сенька, – процедил Жига, сплюнув мне под ноги. – Ты моих ребят в дортуаре попортил. Федька с Гришкой теперь с пробитыми лапами ходют еле-еле.

Он сделал шаг ближе.

– Ты, гнида, порядка не знаешь. Старших не уважаешь. А порядок – он на уважении держится. Вот мы тебе сейчас объясним, как себя вести надо. Чтоб на всю жизнь запомнил!

Они ухмылялись, предвкушая легкую расправу.

Вот только я сдаваться был не намерен и, оглядев их, начал свою игру.

– А вы чего, шакалы? – бросил я подпевалам, выигрывая секунды. – Долго еще перед ним шапку ломать будете? Лизоблюды жиговские… Он жрет в три горла, а вы объедки подбираете.

Улыбка сползла с лица Рябого.

– Пасть закрой, вша! – рявкнул он.

Жига лишь рассмеялся.

– Ишь, как запел. А язык у тебя длинный, Сенька… Придется укоротить.

– Что, Жига, – снова повернулся я к нему, – а сам-то? Один на один слабо? Без стада ссышься?

Лицо Жиги налилось кровью.

– Много чести тебе, – зло бросил он. – Хватит лясы точить!

Он кивнул, и они двинулись на меня спереди и сзади.

Дистанция сокращалась. Три метра. Два.

Не став их дожидаться, я развернулся и рванул навстречу Щеглу и Рябому.

Резкий взмах правой рукой – и я разжал кулак прямо перед лицом Щегла.

«Адская смесь» – металлическая пыль, окалина и острая стружка – веером полетела ему в глаза.

– А-а-а-а! – взвыл пацан, бросая палку и хватаясь за лицо.

Не останавливаясь ни на долю секунды я с ходу, без замаха, всадил носок ботинка ему между ног. Щегол с воем повалился набок, освобождая проход.

Оставался Рябой. Он опешил, не ожидая от меня такой прыти. Этого мгновения мне хватило.

Прыжок – и острый, костлявый локоть снизу вверх врезался ему в скулу. Удар получился что надо, голова мотнулась, он пошатнулся, теряя ориентацию.

Путь свободен! И я рванул вперед, проскакивая между обоими.

Легкие обожгло огнем. Впереди был свет улицы. Еще десять метров… Но чуда не случилось. Это тело было слишком слабым. Сенька недоедал годами. Ноги налились свинцом, дыхание сбилось на хрип. А за спиной я услышал тяжелый, быстрый топот.

Тяжелая лапа рухнула мне на плечо, рванула назад. Меня крутануло. Я не стал сопротивляться инерции – наоборот, использовал ее. Разворачиваясь, вслепую наотмашь выбросил кулак, целясь в лицо врага. Костяшки чиркнули по скуле Жиги. Он рявкнул, но не отступил. Навалился всем весом, сшибая меня с ног и впечатывая спиной в стену. Тут же сбоку налетел подоспевший Хорек, хватая меня за руки.

Конечно, на что еще этот сученыш годен?

– Держи его! – хрипел Жига, прижимая меня к кирпичам предплечьем.

Нас скрутило в один рычащий клубок. Силы были неравны, но я еще трепыхался. Жига приблизил свое лицо к моему.

– Ну все, гнида, – просипел он. – Допрыгался.

Я не стал ждать и резко мотнул головой вперед. Лбом – прямо ему в переносицу.

ХРЯСЬ!

Звук удара прозвучал сухо и страшно. Жига захлебнулся криком. Из его носа хлынула темная кровь, заливая рот и подбородок. Он инстинктивно отшатнулся, хватаясь за лицо. Это был мой шанс. Я дернулся, пытаясь вырваться из захвата Хорька, и даже успел пнуть его пяткой в голень. Но Жига был крепким парнем. Боль лишь привела его в бешенство. Сплевывая кровь, он снова кинулся на меня. Теперь в его глазах не было куража – только желание убивать.

– Убью! – взревел он и замахнулся кулаком, метя мне в висок.

Я дернулся, но Хорек держал крепко. Увернуться я не успевал.

«Конец», – мелькнула холодная мысль.

И тут тишину разорвал истошный, панический крик:

– ГОРОДОВОЙ!

Из-за угла, размахивая руками, вылетел Спица.

– Городовой со Стременной бежит! Сюда! Бежим, братцы!

Крик был таким натуральным, таким испуганным, что Жига замер. Его кулак застыл в сантиметрах от моего лица.

– Сука… – выдохнул Жига, озираясь. Попасться полиции мало приятного.

Он зло глянул на меня бешеными глазами, утирая кровавые сопли.

– Бежим, Сенька!

Спица подхватил меня под руку, и мы понеслись со всех ног. Погони за нами не было.

Наконец, пробежав метров сто, мы заскочили в подворотню.

– Видал… как я их? – тяжело дыша, прокричал Спица, и в его голосе слышна мальчишеская гордость. – Про городового-то… Сбрехал, конечно.

Этот тощий, лопоухий парень только что спас мою шкуру. Не силой, которой у него не было. Умом и находчивостью.

Пытаясь отдышаться, я только кивал, и лишь спустя минуту смог подать голос:

– Молодца, Спица! – хрипло ответил я. – Здорово ты придумал. Голова у тебя варит!

Выглянув из подворотни и не заметив ничего подозрительного, мы отправились в приют. Шли, ныряя из одной темной подворотни в другую, пересекая глухие дворы-колодцы, где эхо наших шагов тонуло в сырой тишине Спица держался рядом. Все еще взбудораженный, он то и дело оглядывался, ожидая погони.

– А я из лавки-то шел, мимо тебя как раз. Ну и вижу, драка идет! Как увидел, что они на тебя одного… Думаю, все, конец Сеньке… – Он нервно сглотнул. – А потом про городового как-то само придумалось. Испугался, жуть.

– И правильно сделал. Испугался, но прибежал и помог. Не всякий бы так сделал! Это главное.

– Здоровые они, черти! – пессимистично заметил Спица, вновь оглядываясь, не гонятся ли за нами. – Зря ты с Жигой закусился. Не теперь, так в другой раз застукают!

– Да, здоровые, что есть, того не отнять, – проворчал я больше для себя, чем для него. – Потому что жрут больше!

Спица согласно кивнул.

Мы помолчали, выходя на более широкую улицу. Боль в боку не утихала.

– Слышь, Спица. Я тут слышал… – понизил я голос до заговорщицкого шепота, будто у попечителей деньги кончаются. Говорят, на наш прокорм содержание урежут. Значит, нам еще меньше давать будут.

Глаза Спицы расширились. Перспектива того, что казенная бурда станет еще жиже, была пострашнее любой драки.

– Да ну? Правда, не врешь? Куда еще меньше-то? – пролепетал он.

– Правда. Вот и я о том же, – жестко сказал я, останавливаясь и глядя ему прямо в глаза. – Надо что-то делать. Хватит ждать, пока нам в миску бурды нальют. Самим добывать надо. Чтобы сильными быть. Чтобы такие, как Жига, нас ногами не пинали.

Слова подействовали. Страх в его глазах сменился неподдельным интересом.

– Самим? Это как?

– Рыбу ловить. Голубей на крыше бить. Мало ли способов?

– Рыбу… – Он вдруг оживился, глаза его загорелись. – Отец меня учил верши плести. Из ивовых прутьев. Такие ловушки, в них рыба сама заходит, а выйти не может.

Вот оно, прекрасный вариант! Дешево и сердито.

– Отлично, – кивнул я. – Это дело. Прутья найдем. Но вдвоем нам не справиться. Кто еще у нас не из их кодлы? На кого положиться можно, чтоб лишнего не болтал ни дядькам, ни остальным?

Спица наморщил лоб, задумался.

– Васян, – уверенно сказал он. – Он Жигу ненавидит. Грачик, тот себе на уме, но зря болтать не станет. Ну, Мямля еще. Но он не драчун…

О, уже что-то. Благо они мне были знакомы, а с Васяном я и вовсе мосты навел!

Вернувшись в дортуар, сделал вид, что все в порядке. Правда, поймал на себе взгляд Жиги, который не обещал ничего хорошего. И с этим надо будет срочно решать: или валить из приюта, или валить Жигу. Надо думать.

Со Спицей же удалось пошептаться чуть позже.

– Во время службы, – прошипел я ему на самое ухо. Как только затянут свое – валим по одному. Встречаемся в ватерклозете, предупреди парней, понял?

Спица коротко, почти незаметно кивнул и пошел дальше.

В этом казенном доме любое тайное дело лучше всего вершится под прикрытием благочестия. Пока Ипатьич завел молитву, а сорок сонных глоток нестройно ему подвывали, я подал условный знак. Кивок в сторону самого темного закутка за печкой.

Сначала подошел Спица. Потом, переглянувшись со мной, отделился от стены Васян. Последним, чуть помедлив, скользнул Грачик. Мямля не пошел – молитва реально захватывала его с головой. Ладно, пока без него. Потом расскажем, что к чему.

Один за другим мы скользнули в ватерклозет. Именно здесь протекали все тайные дела приюта – споры, игры и договорные драки. Но и здесь говорить можно было только шепотом – любой звук мог привлечь внимание.

Мы сгрудились в тесном, вонючем закутке.

Я обвел всех троих взглядом и тихо спросил, так, чтобы перекрыть звук капающей воды:

– Ну что, ребята, жрать хотите?

И усмехнулся, не дожидаясь ответа.

– Я – постоянно. Так, что кишки узлом вяжутся. А теперь новость. Скоро будет еще веселее. Кормить нас станут еще хуже.

Выдержав паузу, глядя на их помрачневшие лица, продолжил:

– Теперь угадайте, что первым делом сделает Жига, когда пайки урежут?

Грачик и Спица переглянулись. Васян молча сжал кулаки.

– Правильно, – кивнул я. – Он начнет отбирать еще больше. У нас с вами и младших. Он потому и сильный, что жрет больше. А мы вконец загнемся.

Я снова посмотрел на каждого, буквально вбивая мысли, как гвозди, в их головы.

– Так вот, я предлагаю это поменять. Хватит ждать подачек. Будем держаться вместе. И кормиться сами.

Спица тут же поддержал меня:

– Мы рыбу ловить будем. У меня руки помнят, как верши плести.

Васян не говорил ничего. Он просто посмотрел на свои огромные, в ссадинах, кулаки, потом на меня. И чуть заметно кивнул. Это был ответ. Да.

Но тут подал голос Грачик. Он слыл самым осторожным из нас.

– Погодите, ребята. Мысля, конечно, хороша. Жрать хочется так, что кишки сводит. Но ты все продумал, Сенька? Дело-то непростое!

Он начал загибать длинные, тонкие пальцы.

– Прутья для вершей где брать? Тащить в дортуар? Где их плести? На койке? А рыбу… Допустим, поймаем мы рыбу. Где ее чистить? Прятать где? Запах же по всему дортуару пойдет. Дядьки нас с ними застанут и выпорют до крови, а то и на Выбогскую отправят.

Он посмотрел на каждого из нас по очереди, и его колючий взгляд охладил весь наш пыл.

– Сейчас лето, прутья найти мы сможем. И на месте связать все и спрятать. Там же рыбу почистим и на костре пожарим. Вот только ты прав, ее прятать где-то надо будет, не таскаться же каждый раз, – протянул я.

Наступила тишина. Воодушевление скисло, упершись в глухую стену казенного порядка.

Перспектива получить палок или билет на Выборгскую никого не привлекала.

– А может… – первым нарушил молчание Спица, его шепот был неуверенным. – Найти где-нибудь угол? Сарай какой, я не знаю…

– Дровяной сарай есть, – тут же подсказал Грачик, – но он через весь двор. Нас любой увидит. И Прохор, кухонный мужик, туда за дровами ходит. Он в любой момент зайти может, да и остальные с глазами.

Тупик.

– Хорошо, – нехотя признал я. – Сарай отпадает. На улице под кустом тоже не выйдет. А здесь, внутри? Коморка какая-нибудь? Темный ход, каким прислуга раньше бегала, когда это еще господский дом был?

Спица и Грачик переглянулись.

– Есть тут… кладовка, – неуверенно протянул Спица, вспоминая. – При кухне. Старая. Но она на засове всегда.

Я усмехнулся. Наружный засов. Это даже не замок.

– На засове, говоришь? Кхм…

Посмотрел на их растерянные лица, и в полумраке ватерклозета они, наверное, увидели на моем лице хищную, совершенно не свойственную прежнему Сеньке улыбку.

– Это мы поправим. Ждите здесь, – прошептал я и кивнул Спице.

Мы выскользнули из сортира на разведку.

Первым делом я заскочил в дортуар и вытащил из тайника под кроватью гвоздь, дальше прямиком в трапезную и мимо гудящей жаром кухни. В самом конце коридора, там, где вечно сваливали в кучу сломанные стулья и дырявые ведра, была она. Маленькая, низкая дверь, которую все принимали за стенной шкаф. Дверь в кладовую.

Она была заперта.

– По сторонам гляди, – бросил я Спице.

Он нервно закивал и прильнул к стене, глядя в оба конца коридора.

Палец нащупал узкую щель между дверью и косяком. Просунув туда гвоздь, я уперся острием в твердое дерево засова. Тихо, миллиметр за миллиметром, начал давить, двигая рычаг вверх. Скрежет. Еще усилие. Пот выступил на лбу. Дерево поддавалось нехотя, со скрипом, который в гулкой тишине коридора казался оглушительным.

И тут – глухой щелчок. Засов выскочил из паза.

Ура, победа.

Мы просочились внутрь. Кладовка.

В полумраке белели ряды мешков с крупой и мукой, свисали с потолка связки лука. Я мысленно поставил галочку. Это не просто проход. Это продуктовый склад.

Но главная цель была в другом. В дальнем углу, за мешками, темнел узкий проем, из которого несло сквозняком. Крутая, узкая лестница для прислуги, уходящая во тьму наверх.

– Лезем, – скомандовал я.

Подниматься было жутко. Ступени скрипели под нашим весом, как кости старика. Лицо то и дело задевала липкая, толстая паутина. Наконец, моя голова уперлась во что-то плоское. Люк. Я толкнул его, и он подался вверх с облаком вековой пыли, которая тут же посыпалась нам в глаза и рты.

Мы попали в царство пыли, голубиных гнезд и забытых вещей.

Чердак был огромен. Гулкое, сумрачное пространство под самой крышей, теряющееся во тьме. Под ногами скрипели толстые доски. Вдоль стен громоздились силуэты сломанной мебели, накрытой белыми саванами чехлов, стопки пожелтевших книг, ржавые детские кроватки.

И свет.

Через маленькое, засиженное голубями слуховое оконце и несколько щелей в крыше пробивались косые столбы света.

Подойдя к оконцу, я стер рукавом слой грязи со стекла. Внизу как на ладони лежал приютский двор.

Тот самый двор, где вчера мы строились для похода в церковь. Теперь я смотрел на него сверху вниз.

– Ничего себе… – выдохнул Спица, пристраиваясь рядом. – Вот это да… местечко! Уж сюда-то точно никто не заглядывает!

Он восхищенно озирался по сторонам, уже представляя, как они будут здесь хозяйничать.

А я смотрел вниз и думал. Появились совсем неплохие перспективы, осталось только реализовать.

Глава 7

Глава 7

Мы замерли, привыкая к полумраку. Чердак был завален хламом, копившимся здесь, похоже, еще со времен отмены крепостного права. Сломанные стулья, какие-то сундуки, рамы от картин…

– Тихо ты, – шикнул я на Спицу, когда под его ногой предательски хрустнула какая-то щепка. – Ступай след в след.

Я прошел чуть вперед, проверяя настил. Доски были толстые, надежные, хоть и покрыты слоем пыли толщиной в палец. В дальнем углу, за кирпичной трубой дымохода, образовалась отличная «мертвая зона» – снизу от люка ее не видно, даже если кто сунет с лестницы на чердак голову.

– Отлично! – прошептал я. – Здесь и слона спрятать можно, не то что верши.

– Ага… – выдохнул Спица, восторженно оглядывая горы рухляди. – А если тут еще поискать? Вдруг чем разжиться сможем?

– Нам сейчас одно надо, чтоб нас не приметили, – остудил я его пыл. – Осмотрелись – и назад. Нечего тут искать.

Еще немного потоптавшись, нашли вторую лестницу и выход для прислуги, который был закрыт. Стараясь не тревожить вековую пыль, спустились обратно.

Я снова просунул гвоздь в щель, поддевая язычок засова. Щелк… Дверь встала на место, выглядя так же неприступно, как и пять минут назад.

В ватерклозете Васян нервно хрустел суставами пальцев, Грачик мерил шагами тесный закуток, зажимая нос рукавом.

– Ну? – выдохнул он, едва мы появились. – Нашли?

– Нашли, – кивнул я, прикрывая дверь плотнее. – Чердак над кухней. Вход через кладовку. Места – вагон.

Глаза у пацанов загорелись. Свой угол в казенном доме – это неслыханная роскошь. Это, мать ее, свобода!

– Значит, можно там и рыбу жарить? Или картоху печь? – с надеждой спросил Васян

– А вот про это забудьте сразу, – жестко отрезал я, глядя ему прямо в глаза. – Никакого огня. Вообще.

– Почему? – расстроился гигант.

– Потому что чердак сухой. Дерево старое, пыль, паутина. Одна искра – и полыхнет так, что мы до первого этажа добежать не успеем. Сгорим заживо вместе с приютом.

Сделав паузу, подождал, пока развитое детское воображение нарисует им эту апокалипсическую картину.

– И второе – запах, – добавил я. – Дым через щели пойдет, или просто жареным потянет. Сразу найдут. Так что чердак используем только как схрон. Храним там снасти, сушим рыбу – если тихо. Сухари прячем, яблоки, все, что найдем.

– И ходить туда только по одному, – добавил осторожный Грачик. – И только когда коридор пустой. Если спалимся, братцы, не только выпорют, а и заколотят все наглухо. Правильно, Пришлый?

Я солидно кивнул. Даже у Спицы пропало мальчишеское веселье. Они поняли: это уже не игра, а взрослое дело.

– Ладно, разбегаемся, – скомандовал я. – По одному. Скоро ужин и отбой. Ведите себя как обычно. Никаких переглядываний. Мы ничего не задумали. Если кто проговорится… – И я сурово на них глянул.

Мы вернулись как раз вовремя. Дядька Ипатыч уже орал, сгоняя всех на вечернюю проверку.

Я занял свое место в строю, опустив голову, но исподлобья оглядывая зал.

Жига был на месте. Нос распух и посинел, превратив лицо в уродливую маску, под глазами наливались фиолетовые тени. Вокруг суетился верный Хорек, прикладывая к лицу вожака мокрую тряпку.

Когда наши взгляды с Жигой встретились, в его глазах не было обычной злости гопника. Там была ледяная, концентрированная ненависть.

«Сейчас он ранен, унижен. Ему надо восстановить свой статус – и сделать это он намеревается за счет меня, причем в ближайшие дни, иначе все плохо для него кончится, и он это чувствует».

Его шестерки: Рябой и два хромых – тоже выглядели притихшими, но злыми. А вот Щегла видно не было.

Ужин прошел спокойно, только после него чувство голода не сильно прошло. Когда все вернулись в дортуар, появился дядька.

– Спать! – гаркнул Ипатыч, гася газовый рожок.

И дортуар погрузился во тьму, наполненную шорохами, скрипом кроватей и запахом сорока немытых тел.

Я лежал, натянув колючее одеяло до подбородка. Тело гудело. Сбитые костяшки пальцев горели, бок, куда прилетел удар Жиги, ныл тупой, тягучей болью. Голод, ненадолго забытый из-за адреналина, снова начал грызть желудок.

Спать хотелось смертельно, но я заставил себя лежать с открытыми глазами еще час, слушая, как выравнивается дыхание дортуара. Сон приходил волнами, тяжелый, вязкий.

…Меня подбросило среди ночи.

Я проснулся не от звука, а от животного чувства опасности – того самого, что не раз спасало меня «за речкой», а потом и в разборках девяностых. Резко, рывком сел на койке, сердце колотилось в ребрах, как пойманная птица.

Тишина. Только храп и сопение. Лунный свет падал сквозь решетки окон, расчерчивая пол мертвенно-бледными квадратами.

Я замер, превратившись в слух.

Шорох? Нет, показалось.

Я посмотрел в сторону угла, где спали «жиговские». Темно. Силуэты под одеялами вроде бы на месте. Но тревога не отпускала. Словно кто-то стоял рядом в темноте и смотрел мне в затылок.

Я медленно сунул руку под подушку. Пальцы коснулись холодного, шершавого металла. Гвоздь. Мой единственный аргумент.

«Спи, – приказал я себе, не убирая руки с острия. – Спи хотя бы вполглаза».

Резкий удар разорвал утреннюю дрему.

– Подъем, шантрапа! – покрикивал Спиридоныч, сменивший Ипатыча на побудке, идя между рядами, он стучал палкой по кроватям.

Короткие, злые удары по железным спинкам заполнили дортуар лязгом и визгом металла. Под этим утренним концертом тела воспитанников безропотно, будто на автомате, начинали сползать с коек. Механизм приюта заводил свою скрипучую, ежедневную шарманку.

Сев на койке, я тут же ощутил боль по всему телу. Казалось, оно было одним сплошным синяком. Больная, тупая и ноющая она сидела в ребрах, в плечах.

Вчерашняя потасовка с Жигой просто так не прошла.

Отлично. Превосходно! Сегодня это было именно то, что нужно. Мои синяки – мой больничный.

Медленно, кряхтя, как старик, я сполз на скрипучий дощатый пол. Каждый шаг – маленькое театральное представление. Пока все шумной толпой неслись к умывальнику, я, нарочито хромая, побрел в противоположную сторону – к каморке, где обычно спали дядьки.

Спиридоныч как раз стоял возле нее, поправляя косоворотку.

– Спиридоныч… худо мне, – прохрипел я, сгибаясь пополам и прижимая руку к боку.

– Что еще за сказки? – окинув меня подозрительным взглядом, безразлично буркнул он, но остановился.

– Да с лестницы вчера… навернулся, – соврал я, морщась от «боли». – Дышать больно. До мастерской не дойду…

Он смерил меня легким, недоверчивым взглядом. Подошел, бесцеремонно ткнул пальцами в ребра. Я скрипнул зубами и согнулся еще ниже. Этого прикосновения было достаточно, чтобы настоящая, а не притворная боль прострелила тело. Так что вышло убедительно.

Дядька с тоской смотрел на меня, и я, казалось, читал его мысли. Возиться со мной ему было лень.

– Ладно, – махнул он рукой. – Сиди здесь. Только чтобы на глаза мне не попадался. Понял, калека хренов!

Кивнув, я поплелся к умывальнику, а после успел шепнуть перед завтраком парням, чтобы приберегли хлеб.

Когда завтрак закончился, я нашел взглядом Спицу, убедившись, что он смотрит на меня. Короткий кивок в сторону моих приятелей. Через минуту они стояли передо мной. Васян – угрюмый, насупленный. Грачик – настороженный, с вечным сомнением в колючих глазах.

– Поход на работу сегодня отменяется, – без предисловий сообщил я. – Сегодня у нас дела поважнее. Идем за прутьями для вершей.

Спица и Васян были готовы. Их не требовалось убеждать. Но Грачик возмущенно замотал головой.

– Ополоумел, Пришлый? А если нас хватятся? Выпорют поди! В карцер посадят! А может, и без ужина на пару дней оставят!

Я же поморщился, глядя на Пришлого, чувствую, прикрепится ко мне.

– Правильно, – спокойно ответил, глядя ему прямо в глаза. – Все так и будет. Выпорют. Один раз. И ужина лишат. Может!

Я сделал паузу.

– А теперь посчитай: если сделаем верши, будем с рыбой каждый день! Подумаешь – один раз выпорют за будущую сытую жизнь. Что выберешь?

Он молчал, обдумывая. Я добавил последний аргумент, глядя на Васяна.

– Или хочешь и дальше оставаться слабым, чтобы Жига и его кодла могли нас во дворе месить, когда им вздумается?

Это сработало. Грачик, криво усмехнувшись, мрачно кивнул.

– Идем, – скомандовал я. – По одному. Встречаемся за оградой у ворот. Хлеб, что с завтрака взяли, не ешьте, на приманку для рыб пойдет.

План был прост и дерзок. Основная толпа воспитанников, построившись, поплелась на работы. Мои же товарищи: Спица, Васян и Грачик – должны были затеряться в этой серой массе, дойти до первого переулка и просто свернуть в него, дав деру.

Для меня же, официально «больного», наступил самый опасный момент. Нужно было незаметно пробраться мимо утренней кухни. Кухня в это время – гудящий улей. Агафья громыхала ухватами, а Прохор таскал ведра с водой. Я тенью скользнул к заветной двери кладовки. Быстро скинув засов, скользнул внутрь, тут же поставил засов на место и прокрался на чердак, а там лестница вела к тяжелой, ветхой двери на улицу.

Выскользнув наружу, я оказался в пыльном проулке. Аккуратно прикрыв дверь, подпер ее камешком, а там быстро дошел до места встречи.

Через несколько минут показались и ребята, опасливо озираясь по сторонам.

– Хлеб сожрали? – сурово спросил я.

– Обижаешь! – произнес Васян, доставая из кармана обкусанный бурый кусок.

Спица тоже достал хлеб и еще стащенный где-то моток бечевки.

– А что ты его ел-то? – обиделся Грачик, показывая Васе нетронутый ломоть. – Раз так, и я свой обкусаю!

– Ладно, уймитесь. Пойдем уже, время дорого! – пресек я разгоравшуюся склоку.

– А куда идем? – спросил Спица, растерянно вертя головой.

– К Неве! Там вода, в воде – рыба. Ну и лозы, наверно, найдем, верши сплести.

– Это понятно, – вмешался Грачик, как всегда, возвращая нас с небес на землю. – А где она, Нева-то? Как ближе пройти?

Спица пожал плечами.

– А бес его знает.

Ну здравствуйте! Местные, называются! Похоже, все их знания географии ограничивались маршрутом от койки до мастерской.

Я ткнул пальцем в сторону улицы, тянущейся куда-то на юг.

– Эта улица куда выведет?

– К Обводному каналу, кажись, – не очень уверенно ответил Спица.

– Точно? – с сомнением глянул я на него.

– Да, туда! – подтвердил Васян.

– Вот к нему и пойдем, – решил я. – Где канал, там и река недалеко!

Ну, мы и двинулись.

Сначала шли улицами, которые еще помнили, что они – часть столицы. Грохотали по булыжнику пролетки, ямщики злобно покрикивали на пешеходов. Кричали разносчики, с лотками горячих пирожков и кваса. Из открытых дверей булочных божественно пахло свежим хлебом, приходилось судорожно сглатывать слюну. Над головами качались на ветру тяжелые кованые вывески с твердыми знаками: «Трактиръ», «Москательные товары», «Цирюльня». Пыхтел мимо какой-то купец, красный, как самовар, в суконной поддевке, из-под которой выпирал тугой живот. Спешили по делам должностные лица в затертых до блеска шинелях, с лицами, на которых было написано вселенское уныние.

Но чем дальше мы шли, тем сильнее город сбрасывал с себя парадный сюртук. Булыжник сменил укатанную грязь кое-где с присыпанной щебнем, но рельсовой «коночной» колеей. Каменные доходные дома уступили место хибарам, почерневшим от времени и сырости, с кривыми окнами.

Вместо купцов и чиновников потянулся другой народ – угрюмые мужики с мануфактуры, чахоточные женщины в платках с серыми, измученными лицами. Глаза у каждого второго – как у наших сирот в приюте, только без надежды на скорую смерть от порки.

Но особо удивила меня широкая канава, наполненная стоячей, цвета гуталина водой. Она делила улицу надвое, заставляя телеги жаться по сторонам. От этой, кхм, «водной артерии» поднималась такая вонь, что хоть топор вешай: несло дохлятиной и помоями. Сквозь мутный поток кое-где были переброшены горбатые, скользкие деревянные мостки, с которых плевали местные мальчишки, глядя на проплывающий мусор – щепки, тряпки и раздувшуюся кошачью тушку.

И вот черт: как ни пытался я припомнить, что это за улица такая с канавой посередине – никак не получалось! А ведь когда-то неплохо знал Питер!

Не вытерпев, я тронул за рукав проходящего мужика с вязанкой дров за спиной.

– Что за улица это, дядя?

Он посмотрел на меня как на умалишенного.

– Лиговка, – буркнул он, сплюнув в тухлую воду. – Канал это. Речка Лиговка в давешние времена была, теперь – канал.…

Ну надо же! Я смотрел на эту убогую панораму, и в голове всплывали картины из другого мира. Когда-то здесь будет асфальт, полетят автомобили, зажгутся витрины. Здесь будет греметь Лиговский проспект. А пока – просто канава, вдоль которой бредут четыре заморыша в поисках прутиков для самодельного средства лова. Прогресс, мать его… до которого я явно не доживу.

Вдруг сзади раздался яростный звонок и нарастающий железный грохот, заглушивший уличный гомон.

– П-пади! Берегись! – хрипло заорал кто-то надсаженным голосом.

Мы шарахнулись в жидкую грязь обочины, пропуская мимо главного зверя петербургских улиц – конку. Огромный, двухэтажный вагон синего цвета плыл по рельсам, раскачиваясь, как шхуна в шторах. Тянули его две здоровые, взмыленные лошади, на боках которых пузырилась пена. На одном из них сидел мальчишка-форейтор, остервенело нахлестывая уставших животных кнутом. На козлах, как царь-горы, возвышался кучер в форменном кафтане с медными пуговицами и с номером на спине, изрыгая проклятия в сторону зазевавших пешеходов.

Внутри, за стеклами нижних этажей, теснились «чистые» пассажиры – дамы в шляпках и господа с газетами. А наверху, на открытой площадке – «империале», куда вела крутая винтовая лестница, – лепился народ попроще: студенты, приказчики и мелкие чиновники, за три копейки подставляющие лица ветру и угольной пыли.

Спица, едва завидев эту колымагу, преобразился. Он засунул два пальца в рот и оглушительно, по-разбойничьи свистнул:

– Конка, братцы! Айда кататься!

И тут же, не раздумывая, сорвался с места.

В два прыжка он оказался рядом, ухватился за поручень задней площадки и повис на подножке. В глазах Васяна вспыхнул озорной огонек. С пыхтением рванув следом за Спицей, он вскочил рядом, едва не оторвав железную скобу своей тяжестью.

Я остался стоять. Бегать за трамваем? Стар я для этаких кульбитов. Осторожный Грачик тоже не двинулся с места.

Впрочем, триумф ребят был недолгим. Дверь задней площадки распахнулась. Оттуда высунулась багровая от натуги физиономия кондуктора.

– Ах вы, шелупонь! Пшли вон! – гаркнул он, замахиваясь на них кожаной сумкой.

Спица и Васян, не дожидаясь удара, с хохотом спрыгнули вниз, страшно довольные поездкой и собственной удалью.

Догнав их, мы двинули дальше и, пройдя с полкилометра, наконец, подошли к месту, где гнилая вена Лиговского канала впадала в маслянистую артерию Обводного. Здесь город окончательно менял внешность, демонстрируя оскал промышленных окраин.

Но самое интересное творилось дальше, на открывшейся нам обширной площади.

– Это, кажись, Ямской торг, – деловито заметил Васян.

Действительно, площадь была запружена возами с сеном и пролетками с телегами. Торговали скотом, сбруей и кормом.

И здесь же я увидел картину, заставившую меня криво усмехнуться: в этом мире воровали все – даже то, что, казалось бы, стоило копейки.

Вот по разбитой дороге на площадь тянулся огромный воз, груженый душистым сеном. Хозяин, бородатый мужик, дремал на облучке, лениво помахивая кнутом. А сзади, выныривая из-за угла и тумб, к возу бесшумно, как крысы, подбегали молодые бабы.

– Смотри, как работают, – толкнул я Спицу.

Молодка подскакивала к возу со слепой зоны, там, где возница ее не видел, и цепкой пятерней вырывала из копны клок сена, тут же пихая его в свой бездонный мешок. Хозяин даже ухом не вел – за копной груза он ничего не видел. Пока он доедет до места торга, изрядно «похудеет». А воровки потом за углом продадут это сено «по дешевке» извозчикам-одиночкам.

Нда, блин, круговорот воровства в природе. Тут, я смотрю, подметки на ходу режут!

И надо всем этим царством воровства, копоти и смрада, как указующий перст, вздымалась огромная колокольня Крестовоздвиженской церкви. За ее оградой и вдоль набережных начиналось столпотворение, похожее на цыганский табор или эвакуацию. Берега, кое-где поросшие чахлой, затоптанной травой, были усеяны телами. Народ лежал, сидел, спал прямо на земле, подстелив рогожи или кафтаны. Тут же, не стесняясь, лузгали семечки, сплевывая шелуху в черную воду, пили сивуху из горла и орали песни. Шум стоял невообразимый. Неумолкаемый трезвон конки, пытавшейся пробиться сквозь человеческое море, тонул в криках грузчиков, ругани мастеровых и визге торговок.

Наконец, мы добрались до цели. Миновав Ямской торг, увидели берега Обводного канала, поросшие редкими зарослями ивняка.

– Подойдет тебе для вершей-то? – спросил я Спицу.

– А что? Пойдет! – одобрил он.

Тут в нем как будто проснулся скрытый ген деревенского мужика. Он преобразился.