Текст книги "Заморыш (СИ)"

Автор книги: Виктор Коллингвуд

Соавторы: Дмитрий Шимохин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Сивый перестал жевать, переводя испуганный взгляд с меня на Кремня. Чайник, стоявший посреди стола, казался теперь не трофеем, а немым укором – единственная вещь, купленная для хозяйства, среди гор обглоданных костей.

Медленно, с показным спокойствием, я выдохнул. Вставать не стал. Посмотрел так, что Кремень осекся. Бить было рано. Сначала – слово.

– Ты атаман, Кремень. Фарт имеешь и стаю кормишь, – произнес я тихо, но четко выговаривая каждое слово. – А если сегодня все спустишь – завтра твои лапу сосать будут. И тебя же проклянут. Я не жадный. Я дальновидный. Хочешь осетрины? Заработай на осетрину. Пока – не заработал!

– Да мне плевать! – взревел Кремень и с размаху ударил кулаком по столу.

Посуда подпрыгнула. Наливкой плеснуло на скатерть, расплываясь пятном, похожим на свежую кровь. В зале стало тихо. Десятки глаз повернулись в нашу сторону.

Глава 16

Глава 16

Конфликт вошел в штопор. Сдать назад не вариант, а давить нахрапом – начнется драка, где я буду в меньшинстве. Да и нельзя нам здесь драться!

Половой, застывший с подносом в трех шагах, уже явно прикидывал, надо ли кликать вышибалу. Кулак Кремня, сжатый до побелевших костяшек, намертво впечатал хлебные крошки в липкий стол.

– Остынь. – Мой голос прозвучал тихо, но отчетливо, разрезая гул трактира.

Кремень засопел, наклоняясь ко мне через стол. От него тяжело разило перегаром, луком и дешевым табаком. Мутные глаза налились бычьей яростью. Хмель ударил ему в голову, вымывая остатки осторожности.

– Я сказал – гуляем! – прохрипел он, брызгая слюной. – Это моя добыча! Мое серебро! Гони монету сюда, гнида!

Его рука дернулась, явно намереваясь схватить меня за грудки. Сивый напрягся, перестав жевать, и медленно опустил ложку. Штырь хищно подобрался, как хорек перед прыжком. Воздух за столом наэлектризовался так, что, казалось, чиркни спичкой – рванет.

Не шелохнувшись, я смотрел ему прямо в переносицу. Спокойно. Без страха.

– «Твое», – не повышая голоса, произнес я. – И потому ты его сейчас пропьешь? Все до копейки? Цыган тебе подавай? Медведя?

– А хоть бы и медведя! – взревел он, чувствуя за собой право силы. – Имею право!

– А завтра что? – жестко перебил я, ударив вопросом как хлыстом. – Завтра ты чем брюхо набьешь?

Кремень замер. Вопрос был простой, но пьяный мозг споткнулся об него.

– Завтра будет завтра… – буркнул он неуверенно, но тут же снова взвился: – Ты мне зубы не заговаривай! Деньгу давай!

– Нет денег на гулянку, – отрезал я холодно. – Нету. Мы нищие, Кремень. У нас рубль восемьдесят на четверых. Ты на что «гулять» собрался? На такие деньги можно «погулять» только по улице, да и то тихонечко, чтоб никто не заметил. Такие деньги – это чтобы с голоду не сдохнуть, пока нормальное дело не выгорит.

Я специально говорил с ним грубо, без экивоков. Сбивал спесь.

– Прожрать все сейчас – дело нехитрое. Много ума не надо. А вот до весны дожить – тут голова нужна. И дело фартовое. Настоящее! А не эта чепуховина…

Кремень стоял, нависая надо мной, тяжело дыша. В его взгляде боролись пьяный кураж и злоба на то, что я ломаю ему отдых. Он уже чувствовал себя королем жизни, а я макал его обратно в помойку реальности. Его рука медленно поползла к карману.

Ситуация балансировала на грани. Ему нужен был только повод. Или толчок.

– А тебе, гнида, какое дело до нас⁈ – Визгливый голос, как бритва, распорол напряженную тишину.

В свару снова влез Штырь – мелкий провокатор.

– Не слушай его, Кремень! Ты чего уши развесил⁈ Он же зубы заговаривает! Треплется, как цыган на ярмарке!

Штырь быстро зыкнул по сторонам, ища поддержки у Сивого, потом снова впился взглядом в пахана.

– Чужой он! Пришлый! Сегодня здесь, завтра – ищи ветра в поле! Ты погляди на него!

Кремень моргнул, сбитый с толку этой пулеметной очередью обвинений. Его пьяный взгляд метнулся от меня к своей шестерке и обратно.

Штырь понял, что попал в точку, и плеснул в огонь керосина. Он наклонился к самому уху пахана, зашептал громко, захлебываясь слюной:

– Он же специально деньги при себе держит. Проснемся, ни денег, ни его!

В мутных глазах Кремня качнулась стрелка весов – от пьяной обиды к черной, липкой паранойе.

– Точно, братцы… – прохрипел он, краснея до корней волос. – Так он и задумал!

Мысль о том, что его обманут, ударила по самолюбию сильнее водки. Подозрение – вечный спутник босяка – подняло голову. Ему вдруг стало кристально ясно: у него отбирают не просто гулянку. У него крадут «законную» добычу.

– Ты это… – Кремень медленно выпрямился, и рука его снова нырнула в карман, нащупывая холодную сталь. – Ты меня за дурака держишь, Пришлый?

Сивый перестал жевать, переводя взгляд с меня на Кремня.

Не тратя время на оправдания, я резко, без замаха, с грохотом опустил ладонь на затылок Штыря, буквально впечатывая его в стол.

– Пасть захлопни, – рявкнул я, перекрывая вой механической музыки. – Еще раз гавкнешь – зубы выплюнешь.

Затем медленно поднялся, смотря только на Кремня. Глаза в глаза. Жестко. Не отводя взгляда.

– Ты этого слушать будешь, атаман? – пренебрежительно кивнул на сжавшегося Штыря. – Балаболку эту завистливую? Ну давай, слушай. Только сначала давай посчитаем!

Поднял руку перед его лицом и начал демонстративно, по одному, загибать пальцы. Каждый жест – как удар молотком, вбивающий истину в его хмельную башку.

– Я сказал, что соль принесу? И что? Принес?

Кремень молчал, тяжело сопя, но взгляда не отводил.

– Принес, – сам ответил я за него, рубя воздух ладонью. – Я сказал, что рыба будет? Будет у нас ужин царский? Мы сейчас, Кремень, объедки жрем или мясо с пирогами?

– Мясо… – буркнул Сивый с набитым ртом. – Знатное мясо…

– Вон серебро лежит. – Я ткнул пальцем в горку монет, которую Кремень так боялся потерять. – Я сказал, что свинец в деньги превратим? Сделали?

Подавшись вперед, я приблизил свое лицо к красной физиономии пахана, заглядывая ему прямо в глаза.

– Три раза я слово дал – и три раза сделал. А этот, – ткнул пальцем в сторону Штыря, даже не глядя на него, словно на пустое место, – что делает? Кроме того, что воняет, скулит и смуту наводит?

Штырь попытался было вякнуть, открыть рот для нового навета, но я зыркнул на него так, что он поперхнулся воздухом.

– Хоть копейку он положил? – продолжил я, не отпуская взгляда пахана. – Хоть корку хлеба добыл? Нет. Только языком мелет. Я дело делаю, а он – воздух портит.

Кремень перевел мутный взгляд со Штыря на меня. Потом на серебро. Потом снова на Штыря, который теперь выглядел не «борцом за правду», а побитой шавкой.

– Вот я сейчас пошлю вас едрене фене, да и уйду. И чем вы жить-то будете? Как прежде, у Лавры побираться да по базарам булки тырить? Добро. Не вопрос. Только ты смекни, сколько те булки стоят. А на паперти, сам знаешь, таким лбам, как ты, не подают!

В голове пахана скрипели шестеренки. Алкогольная пелена боролась с уличной сметкой. Но факты – вещь упрямая. Сытое брюхо и блеск монет перевешивали любые слова.

– Что тебя ждет-то, подумай! Погоришь ты, паря, на каком-нибудь гопе, и отправят тебя в Сибирь по этапу, к генералу Топтыгину в гости.

Рука Кремня медленно покинула карман. Пустая. Без «розочки».

– Дело говоришь… – выдавил он наконец, и злость в его глазах сменилась чем-то вроде угрюмого уважения. – Правильный ты, Пришлый.

Раунд остался за мной. Теперь нужно было закрепить успех.

И, выждав паузу, я продолжил:

– Так вот, огольцы. Свинец – это так, семечки. Гроши на поддержание штанов. У меня на примете есть дело жирное. По-настоящему жирное.

Глаза Штыря загорелись алчным блеском, но рот он раскрыть не посмел – мой урок был усвоен. Кремень же нахмурился, пытаясь переварить услышанное.

– Где? – спросил он отрывисто.

– Не сейчас. – Я покачал головой, остужая его пыл. – Там с наскока не возьмешь, только шею свернешь. Или в «дядин дом» загремишь. Там, братцы, подход нужен. Умный.

Вновь я начал загибать пальцы, но уже не для счета собственных заслуг, а этапами выстраивая план.

– Первое: инструмент. Голыми граблюхами мы там ничего не сделаем. Второе: подготовка. Мне нужно время, чтобы все разведать, ходы-выходы проверить. Может, неделя уйдет, может, полторы.

– Неделя⁈ – возмущенно выдохнул Кремень. – Ты чего, Пришлый? Мы неделю лапу сосать будем, как «стрелки» у паперти?

– Вот! – Я хлопнул ладонью по кучке серебра, накрывая ее, как коршун. – Вот поэтому нам и нужны эти деньги. Не на пропой. Можно, конечно, по-тихому еще свинца нарыть, только аккуратно. Но запас карман не тянет.

Я обвел взглядом их лица, останавливаясь на каждом.

– Потому покупаем крупу, хлеб, масло, солонину – все, что лежит долго. Забиваем тайник под завязку. Зачем?

Вопрос повис в воздухе, перекрывая шум трактира.

– А затем, – ответил я сам себе, жестко чеканя слова. – Чтобы мы эту неделю не бегали по городу с высунутыми языками и голодными глазами, выискивая, где бы корку раздобыть.

И я многозначительно посмотрел на Сивого. Тот слушал, открыв рот. Для него, вечно недоедающего здоровяка, перспектива иметь гарантированный запас еды на неделю звучала куда слаще, чем любые обещания пьянки.

– Будем сытые, спокойные. Подготовимся, инструмент справим. И когда время придет – сделаем дело чисто и красиво. Станем «деловыми», а не швалью подзаборной.

Сивый первым не выдержал. Он шумно сглотнул, представив мешок еды в личном пользовании.

– Дело говорит, – прогудел он басом, и его поддержка сейчас стоила дороже золота. – Жито – оно надо… А водка – что? Выпил – и нету, только башка трещит. А сухари – они надежные.

Кремень перевел взгляд с Сивого на меня. Потом на деньги под моей ладонью. В его голове шла тяжкая борьба: привычка жить одним днем сцепилась с жадностью к будущему богатству.

Но логика – вещь упрямая. Особенно когда она обещает не просто еду, а «жирную тему».

– Смотри, Пришлый… – прохрипел он наконец, и я понял: перелом случился.

Он с размаху ударил кулаком по столу, но уже не со злобой, а ставя жирную точку.

– Лады! Твоя взяла. Берем харч.

– Заметано, – кивнул я, убирая руку с денег, но тут же сгребая их в кулак, не давая никому передумать.

Пьяный кураж угас, раздавленный тяжелой плитой здравого смысла… Вот только злость их никуда не делась. И от нее надо было избавиться.

Им нужна была «маленькая победа». Прямо сейчас. Кровь и деньги – лучший цемент для такой публики.

Я глянул на темные часы с кукушкой над стойкой буфетчика. Начало восьмого. Самое время.

– А чтобы вы не думали, что я вас веселья лишаю… – хищно усмехнулся, понижая голос. – Есть маза прямо сейчас удачу за хвост подержать. И кулаки заодно почесать!

– Чего там? – Кремень моментально подался вперед, хищно раздувая ноздри. Глаза его блеснули, как у гончей, почуявшей лису.

– Жига. Знаешь такого?

– Слыхал, – пренебрежительно сплюнул Пахан. – Алешка приютский.

– Вот этот фраер сейчас с деньгами пойдет. Мастеру за водкой бегает как раз в это время. Рубль, а то и два хозяйских при нем. Идет один, важный.

В глазах Сивого вспыхнул нехороший, темный огонек. Штырь заерзал на стуле.

– Веди! – рявкнул Кремень, поднимаясь.

Лицо его просветлело. Никаких сложностей, только сила и добыча.

Мы вышли из душного кабака.

– Не отставать, – бросил я через плечо. – И не базланить.

Мы свернули в Свечной переулок. Темные подворотни, глухие стены доходных домов – мазурикам здесь раздолье.

– В общем так, – остановился я у арки, ведущей в глухой двор-колодец. Тень здесь была густой, как деготь. – Кремень, ты встаешь здесь, за выступом. Вжимаешься в кирпич, чтоб даже крыса не увидела.

Атаман молча кивнул, занимая позицию.

– Штырь, – глянул я на мелкого. Тот дрожал – то ли от холода, то ли от азарта. – Твоя задача – отрезать отход. И смотри мне. Если появится кто, фараон или гаврила, свисти. Понял?

– Понял, Пришлый, чего там… – закивал он. Ему не терпелось доказать свою полезность.

– Сивый, ты страху нагоняешь. Стой глыбой, дыши тяжело.

– Угу, – прогудел он, перекладывая из руки в руку увесистый булыжник, который уже успел поднять.

Капкан был взведен. Осталось положить приманку. А приманкой сегодня буду я сам.

Я вышел на освещенный пятачок тротуара, ссутулился, втянул голову в плечи, пряча руки в карманы старой куртки.

Долго ждать не пришлось. Жига был точен. Он выплыл из-за угла вальяжно, по-хозяйски. Картуз сдвинут на затылок, тужурка нараспашку. В руке позвякивала плетеная сетка с пустыми бутылками. Гонец спешил за «горючим» для мастера. И, судя по наглой, сытой роже, карман его грел хозяйский целковый.

Я сделал шаг навстречу, изобразив испуг. Дернулся, будто увидел привидение, и шарахнулся к стене. Жига заметил меня и, конечно, сразу узнал.

– Опа! – радостный рык огласил переулок. – Сенька! А ты как здесь, гнида беглая? Тебя в приюте ищут, розги мокнут! Да и я соскучился.

Вместо ответа я изобразил панический ужас. Развернулся и бросился бежать к спасительной тьме подворотни. Но бежал небыстро – ровно так, чтобы разжечь в нем охотничий инстинкт.

– Стой, сука! – заорал Жига, забыв про осторожность. – Убью!

И бросился следом, громыхая бутылками. Азарт погони отключил ему мозги напрочь. Он видел перед собой жертву: в темный каменный мешок арки влетел на полном ходу.

У глухой стены тупика я резко затормозил. Разворот.

Жига остановился в трех шагах, дыша паровозом.

– Ну все… Попался, крысеныш… Сейчас я тебя…

И осекся.

Улыбка медленно сползла с его лица, превращаясь в серую маску недоумения. За моей спиной и по бокам от стен отделились три мрачные тени.

Штырь, оскалившись, перекрыл выход. Кремень шагнул в круг света, выставив вперед стеклянное острие. Сивый навис над ним молчаливой угрозой.

Щелк. Мышеловка захлопнулась.

Жига попятился, прижимая сетку к груди, как щит. Стекло жалобно дзынькнуло. Вся его спесь слетела, как шелуха.

– Вы чего, робяты? – Голос его дал петуха. – Я ничего… Я по делу иду… Я ж свой…

– Свой? – Я шагнул к нему, властно протягивая руку. – Э нее, дружочек пирожочек, не свой ты! Деньги давай.

– Ты че, Сенька? – засипел он, пытаясь нащупать остатки наглости. – Это ж мастера Семена! Он же тебя…

Сивый молча сделал шаг вперед, выразительно ударив булыжником о ладонь. Звук получился влажный, тяжелый.

Жига инстинктивно прижал руку к карману брюк. Взгляд заметался: пацан оценивал расклад. Четверо на одного. Но в кармане лежал хозяйский целковый. И Жига знал: если вернется к мастеру Семену без водки и без денег, тот с него шкуру спустит, в прямом смысле.

Этот страх оказался сильнее разума.

– Не дам! – взвизгнул он, отступая к стене. – Убьет он меня! Не дам!

– Сивый, – кивнул я.

Парень шагнул вперед, намереваясь просто схватить жертву. Но Жига вдруг оскалился, как бешеная крыса.

– Не подходи, суки!

Он с диким воплем размахнулся и наотмашь хлестнул Сивого сеткой с бутылками. Тяжелое стекло с глухим звоном врезалось в плечо. Одна бутылка лопнула, осколки брызнули во все стороны. Сивый взревел от неожиданности, отшатнувшись.

– Ах ты ж гад! – заорал Штырь, бросаясь на помощь.

А Жига понял, что единственный путь к спасению – прорыв. И бросился прямо на Кремня.

– Порву!!!

Все пошло не по плану. Свалка. Хаос. Жига, верткий и отчаянный, увернулся от удара Кремня, пнул подбежавшего Штыря в голень и рванул в щель между ними, к спасительной улице.

Он почти прорвался. Почти.

Но в тот момент, когда Жига, торжествуя, уже видел свет фонаря, я сделал шаг в сторону и подсек его опорную ногу.

Приютский споткнулся, взмахнул руками и со всего маха впечатался лицом в грязь.

Попытался встать, сплевывая красное, но на него уже навалились. Сивый, разъяренный ударом, прижал его коленом к земле, выдавливая воздух. Кремень, рыча матом, схватил за волосы и ударил лицом о камни. Раз. Другой.

– Хватит! – Мой окрик остановил расправу. – Убьете ведь дурака.

Жига лежал в грязи, хрипя и пуская кровавые пузыри. Сопротивление было сломлено.

Присев рядом, я, не обращая внимания на его скулеж, деловито пошарил по карманам. Пальцы вскоре нащупали заветную бумажку.

– Ну вот. Видишь, как просто? А говорил, не дашь, – холодно произнес я, распрямляя мятый рубль.

Жига смотрел на меня одним глазом – второй уже заплывал. В его взгляде был животный ужас. Он понимал: сейчас его побили мы, а потом еще и мастер добавит.

– Сенька… – прохрипел он, сплевывая осколок зуба. – Мне ж теперь… амба!

– А это, Жига, уже твоя печаль. – Я поднялся, отряхивая колени. – И это только начало твоей прекрасной жизни. Ты же мне это все заготовил. Вот теперь сам так и поживешь! Еще раз попадешься мне, или на друзей моих в приюте пасть откроешь – зарежем. А Семену передай, мол, Сеня Пришлый велел ему, паскуде, кланяться, и говорил, что много пить вредно. Теперь – пшел вон.

Я повернулся к ребятам. Сивый потирал ушибленное плечо, Штырь хромал, Кремень разминал сбитые кулаки.

– Отлично прошло, и деньгой разжились, – ухмыльнулся он.

Напряжение уходило, сменяясь холодным, звенящим удовлетворением. Город будет нашим. И только что мы вырвали у него очередной куш.

Глава 17

Глава 17

Из подворотни мы вывалились победителями. Хмель гулял в голове приятным, легким звоном, живот, умиротворенный настоящей едой, благостно урчал, а мир вокруг, казалось, перестал скалить зубы и временно поджал хвост. Даже Лиговка, эта грязная кишка города, выглядела почти что празднично.

Да и я был удовлетворен тем, что начал раздавать долги, а не только принимать удары и крутиться как уж на сковородке.

Сивый, пыхтя от усердия, прижимал к груди наш закопченный чайник. Нес он его со священным трепетом. Прохожие шарахались, завидев четверку оборванцев, вышагивающих с нездешней вальяжностью, но нам было плевать.

– Теперя заживем, братцы… – бубнил Кремень, размахивая руками. – Теперя у нас все по-господски будет. Чай с сахаром, жизнь с медом!

Во исполнение этой программы мы и притормозили у витрины «Колониальной лавки». Стекло сияло, открывая вид на пирамиды банок с диковинными названиями и бруски сыра.

– Сюда. Гулять так гулять. Возьмем-ка чая, братцы! Хорошего, не копорскую дрянь! Чтобы как господа, значит, почаевничать! Вот все удивятся-то!

Колокольчик над дверью лавки звякнул тревожно и тонко, словно предупреждая хозяина о нашествии варваров. Внутри нас накрыло густым, тяжелым духом – пахло всем сразу: молотым кофе, ядреной гвоздикой, лавром и чем-то приторно-ванильным.

За прилавком, возвышаясь над бочкой с сельдью, скучал приказчик – сушеный стручок с напомаженными усами и бегающим взглядом профессионального жулика. Едва завидев нашу делегацию, он скривился так, будто раскусил клопа.

– Бог подаст! – гавкнул он, даже не дав рта раскрыть. – А ну, брысь! Здесь, милостивые господа, чистая публика добрый товар берет, а не милостыню клянчат!

Сивый от испуга стиснул чайник так, что, наверное, оставил на его боку вмятину, а Кремень уже набрал в грудь воздуха для скандала. Пришлось снова действовать на опережение. Серебряный полтинник небрежно, со звоном шлепнулся на деревянную столешницу. Звук металла о дерево сработал лучше любой верительной грамоты.

– А мы и есть господа, – скучным голосом поведал я стрючку. – Тон смени, любезный. Господам чай надобен. Ну, что стоим столбом, а?

Метаморфоза произошла мгновенно. Увидев серебро, торговец подобрался, усы дрогнули, глазки замаслились елеем.

– Прошу прощения, обознался. Сумерки-с… – угодливо зажурчал он. – Чайку? Извольте. Какого предпочтете?

– Хорошего, – веско вставил Кремень, раздувая щеки от важности. – Что мы, не люди? Только не траву копорскую, опостылевшую. Мы нынче при капитале. Настоящего давай, байхового! Чтобы, значитца, дух от его шибало!

Приказчик мазнул по нам быстрым, цепким взглядом. Опытная бестия, он, видно, сразу понял расклад: перед ним дикари с претензией, но без опыта.

– Понимаю-с, тонкий вкус… – кивнул он и нырнул под прилавок. – Вот, для простого люда и солдатиков держим «Кирпичный».

На прилавок лег плотный черный брусок, больше похожий на кусок асфальта, чем на продукт питания.

– Сорт «Черненький пекинский». Заваривается – чернила отдыхают! Хоть ложку ставь.

Кремень брезгливо сморщил нос.

– Ты нам энтот гуталин не суй! Это для казармы. Мы благородного хотим!

– Благородного… – протянул лавочник, и в глубине зрачков мелькнула искра алчности. – Имеется «Царский букет». Поставщики Двора. Но… – театральная пауза, – два целковых за фунт. Изволите брать?

Твою мать! Ценник кусался. Весь бюджет затрещал бы по швам. Пришлось отрицательно качнуть головой.

– Жирно будет. Давай золотую середину. Чтобы и вкус был, и без штанов не остаться.

Улыбка приказчика стала еще неискреннее и шире, обнажив зубы.

– Есть! Специально для знатоков берег. Истинная редкость!

С верхней полки, сдув пыль, он снял жестяную банку, расписанную с варварской роскошью. На пунцовом боку извивался зеленый дракон с глазами базедового больного, окруженный пляской золотых иероглифов. Выглядело это чудо как дешевый балаган, но на парней подействовало гипнотически.

– Вот! – торжественно объявил он, тыча банкой в нос ошалевшему Сивому. – «Ханский розанистый». Прямиком из Кяхты, караваном шел, верблюдами! Аромат – чистая роза! Вкус – бархат! Офицеры сметают, едва выставлю. Последняя банка осталась!

Ноготь постучал по жести, приглашая к покупке.

– Вам, как новым клиентам, уступлю. Четверть фунта – за тридцать пять копеек. Берите, век благодарить будете!

Кремень уставился на дракона, как кролик на удава. Яркая картинка, слово «ханский» и лесть про офицеров сделали свое дело.

– Розанистый… – повторил он завороженно. – Слыхал, Пришлый? Ханский!

Штырь попытался принюхаться. Не знаю, насколько это у него получилось: банка была закрыта плотно, а в самой лавке воняло гвоздикой так, что она забила бы и запах хлорки. Но цена влезала в смету. Да и хотелось побаловать эту банду иллюзией успеха. Пусть почувствуют себя людьми.

– Ну, сыпь. – Мой кивок подтвердил сделку.

Приказчик, пряча торжествующую ухмылку в усы, ловко сдернул крышку. Внутри чернел крупный скрученный лист. На вид чай как чай. Совок нырнул в банку, перелетел на весы, щепотка «с походом» для верности – и вот уже бумажный кулек, «фунтик», перекочевал в руки Кремня.

– С вас тридцать пять, и еще дешевле сделаю на сахар, коль возьмете, – пропел он елейно.

Смутное беспокойство кольнуло где-то под ложечкой, но было задавлено. Расплатившись, приценились к сахару.

– Пятиалынный за фунт? И это «дешевле»? – разочарованно протянул Кремень. – Да ему гривенник красная цена! Пойдемте дальше!

Гастрономический поход продолжился в бакалейной лавке по соседству. С первого же шага нас встретил густой, сладковатый дух ванили и сахарной пыли. Взгляд уткнулся в прилавок, где синими сталагмитами высились головы сахара, похожие на артиллерийские снаряды калибра «здравствуй, диабет». Целый такой конус наш бюджет не потянул бы, да и колоть его под мостом пришлось бы лбом Сивого, поэтому я скомандовал рубить.

Приказчик, не моргнув глазом, вооружился тяжелыми стальными щипцами-гильотиной, больше напоминающими орудие пыток инквизиции. Зубья впились в вершину. Сухой, костяной хруст – и от головы отскочила белоснежная глыба, смачно брызнув во все стороны искристой крошкой. Завернутый в плотную синюю бумагу, этот осколок сладкой жизни тут же исчез в бездонном кармане Кремня.

В следующей, масляной, лавке пахло густо и сытно – жмыхом и жареными семечками. В нашу пустую бутыль из-под казенки продавец, лениво качнув рычаг помпы, нацедил темного, тягучего, как нефть, постного масла. Двадцать копеек со звоном упали в кассу, добавив к нашему каравану стеклянную тяжесть здоровой бутылки.

Финальным аккордом стала булочная. Пять фунтов «ситного пеклеванного» – огромный, дышащий теплом каравай лег на руки Сивому поверх чайника, превратив парня в ходячую продуктовую пирамиду. И в довесок – полмешка сухарей.

Закончив с покупками, я быстро подбил баланс. Чай, сахар, масло, хлеб… Итого – без малого восемьдесят копеек списано в расход. От рубля восьмидесяти остался ровно целковый, а точнее, его половина, ведь мне надо было вернуть долг в приют. Ну и плюс еще бумажный рубль, отнятый у Жиги.

Караван двинулся в обратный путь, к Обводному. Улица темнела, фонари редели, уступая место мрачным теням петербургских подворотен, где любого прохожего могли раздеть быстрее, чем он пикнет.

Но идиллию прервало торопливое, крысиное шлепанье подошв за спиной. Штырь, всю дорогу сверливший мой затылок ненавидящим взглядом, нагнал и зашелестел у самого уха:

– Слышь, Пришлый! А сдача-то? Рубль целый остался, а то и боле! Давай пилить!

Мелкий забежал вперед, раскинув руки, преграждая путь, и метнул быстрый взгляд на Кремня, ища поддержки.

– Каждому по три гривенника выйдет! На табак, опять же, в картишки перекинуться… Чего в кубышку все совать? Мы ж заработали, наше это!

«Ну вот опять, неужто он настолько тупой и без чувства самосохранения?» – промелькнула мысль.

Процессия замерла под одиноким, мигающим фонарем. Сивый переминался с ноги на ногу, стараясь не уронить хлебную башню.

Пришлось резко развернуться. Кремень, пыхтя под грузом сахара, тоже затормозил. Но во взгляде пахана, устремленном на Штыря, я не увидел поддержки. Наоборот. Как ни крути, Кремень был сыт. На нем сидел теплый пиджак. На руках имелась еда на завтра и послезавтра. Схема работала, как швейцарские часы, и ломать ее ради пятака на махорку ему уже не хотелось. И, опять же, обещания золотых гор в будущем еще не успели померкнуть.

– Тебе чего неймется? – тихо спросил я. – Еда есть? Есть. Крыша есть? Есть. Деньги – у меня целее будут.

– А я хочу свои! – взвизгнул мелкий, чувствуя, как уходит почва из-под ног. – Кремень! Скажи ему! Он же нас обувает…

Кремень перевел взгляд с меня на Штыря. В черепе вожака со скрипом ворочались шестеренки: старая привычка жить одним днем боролась с новой, вкусной перспективой сытой стабильности. Резать корову, дающую молоко, показалось ему верхом идиотизма. Штырь со своим нытьем превратился в назойливую муху.

Тяжелый вздох вырвался из груди атамана.

– Умолкни, Штырь, – глухо бросил он, даже не глядя на него. – Сказано «общее» – значит, в общее. Тут есть кому за тебя подумать. Не вякай.

Штырь, багровый от унижения и бессильной злобы, отшатнулся, клацнув зубами.

Кремень покосился на меня, криво ухмыляясь и перехватывая мешок поудобнее.

– Строгий ты, Пришлый… Как немец-управляющий на фабрике. Ладно. Черт с тобой. Не пропьем сегодня – целее будут. Но, – грязный палец назидательно погрозил в воздухе, – если хоть копейка пропадет…

– Не пропадет. Чай пора дуть!

Своды моста, вечно пронизанные сквозняком, отдающим тухлой рыбой и сыростью, встретили нас привычным мраком. Но в глубине теплился жиденький огонек.

Там нас уже ждали.

Возле костра, жмущегося к каменной опоре, сидела «смена» – трое пацанят, совсем еще мелких, лет по восемь-девять. Они напоминали стайку воробушков, нахохлившихся на морозе.

Увидев нас, мелюзга повскакивала.

– Атаман идет! – звонко пискнул Кот. – Кремень вернулся!

Они кинулись навстречу, но затормозили в паре шагов, не смея подойти ближе. Глаза их – огромные, голодные, жадные – прикипели к ноше Сивого.

Кремень расплылся в довольной улыбке. Вот он, его звездный час. Не перед нами, тертыми, а перед этой пацанвой, для которой он был царем и богом.

Он шагнул в круг света, выпятив грудь, и с грохотом опустил кулек с сахаром на землю. Сивый, кряхтя, сгрузил рядом хлеб и сухари.

– Ну, чего глаза вылупили? – гаркнул Кремень, но без злости, а с барской ленцой. – Думали, пустые пришли? Ан нет! Гуляем сегодня!

– Дядь Кремень, а это чего? Хлебушек? – прошелестел один из мелких, не отрывая взгляда от каравая.

– Хлебушек… – передразнил он, наслаждаясь моментом.

Кремень по-хозяйски развязал мешок с сухарями, зачерпнул широкой ладонью горсть и швырнул пацанам, как сеятель зерно.

– Налетай! Грызите, пока зубы есть!

Мелочь с визгом кинулась подбирать угощение. Захрустели сухари, послышалось довольное чавканье. Кремень стоял над ними, уперев руки в боки, сияя, как начищенный пятак. Ему было важно показать, кто здесь кормилец.

– Это мы дело провернули! – начал он заливать, повышая голос, чтобы все слышали. – Жигу, алешку приютского, прижали. Он, гнида, рыпаться вздумал, так я ему кулак к носу поднес – он и обделался! Сразу рупь отдал, как миленький!

Я молча раскладывал покупки, не мешая ему. Пусть потешится. В конце концов, легенда нужна любому лидеру.

– Но, – Кремень вдруг обернулся ко мне и хлопнул тяжелой ладонью по плечу, – врать не буду. Пришлый тут тоже… подсобил. Голова у него варит, шельма! Он Жиге подножку-то ловко поставил, когда тот деру дать хотел. Если б не он – ловили б мы ветра в поле.

Я хмыкнул. Неплохо. И себя не обидел, и мой статус подтвердил. Дипломат хренов.

– Ладно, хорош базлать, – оборвал я триумф. – Чайник ставьте. Будем пробу снимать.

Посреди нашего импровизированного капища на троне из трех кирпичей воцарился медный идол.

– Ну, колдуй, Пришлый. – Кремень сунул мне драгоценный фунтик с «Ханским». – Порадуй душу!

Развернутая бумага шуршала сухо, как осенний лист. В пляске огненных отсветов чаинки выглядели крупными, иссиня-черными, солидными – мечта, а не заварка. Щедрая горсть плюхнулась в кипящую воду. Мы затаили дыхание.

Вместо цветочной амброзии из носика потянуло… чем-то не тем. Пахло распаренным банным веником, прелой листвой. Аромат напоминал не китайские сады, а тряпку, которой возили по полу трактира.

– Настаивается, должно быть… – неуверенно буркнул Сивый, с трудом сглатывая слюну.

Выждали для верности пару минут. Разлили варево по разномастной таре: кому досталась щербатая эмалированная кружка, кому – консервная банка с рваными краями. Первый же глоток обжег небо и разочарованием полоснул по языку. Вместо благородной терпкости рот наполнился теплой, противной водичкой с отчетливым привкусом мела и сажи на корне языка.

Штырь, припавший к жестянке с жадностью теленка, вдруг вытаращил глаза и смачно, веером, сплюнул в огонь. Угли сердито зашипели.

– Тьфу ты, пропасть! – взвизгнул мелкий, яростно отирая губы рукавом. – Это что за помои⁈

Кремень медленно опустил кружку. Прищурился, вглядываясь в содержимое. Костер безжалостно высветил правду: жидкость была не густо-коричневой, а мутной, серо-бурой, словно зачерпнули из лужи.

Атаман сунул палец в кружку, поскреб по дну и поднес руку к глазам. На подушечке осталась густая, липкая черная мазня.

– Сажа… – прошептал он треснувшим от обиды голосом. – Это ж сажа, братцы.

Для верности он высунул язык, пытаясь рассмотреть его в отблесках пламени. Язык отливал синевой.

– Спитой… – приговор прозвучал сухо. – Это не «Ханский». Это мусор. Спитой чай нам продали, вот что, братцы!

Из дальнейшего, в основном матерного, разговора я узнал следующее. Как оказалось, половые собирают заварку по трактирам, сушат на печи, мешают с копорской травой, подкрашивают и снова на прилавок. Пейте, гости дорогие, не обляпайтесь.