Текст книги "Заморыш (СИ)"

Автор книги: Виктор Коллингвуд

Соавторы: Дмитрий Шимохин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 23

Глава 23

В полуподвале у Вари переодевались быстро, почти в полной темноте. Одежда, притащенная от пьяного ветошника с Сенной, воняла так, что кожа начинала зудеть еще до того, как грубая ткань касалась тела. Я сбросил свою серую куртку последним, швырнув ее на груду тряпья. Варя тут же накрыла ее какими-то простынями, будто хоронила улику.

– Все сделаю, Сеня, – прошептала она, не поднимая глаз. – К завтрашнему вечеру заглядывай.

– Бывай, – коротко кивнул я ей.

Мы вышли на Гончарную уже другими людьми. В этих хохоряшках мы больше не были «казенными», от которых прохожие шарахались. Теперь мы стали частью городского шума – тремя нищими босяками. Шли открыто, не таясь, и это работало лучше любой тени.

Мы вышли на Гончарную уже другими людьми. В этих обносках мы больше не были «казенными», от которых прохожие шарахались, а городовые делали стойку. Теперь мы были просто частью городского шума – тремя нищими босяками, на которых даже дворники не тратили лишнего крика. Шли открыто, не таясь, и это работало лучше любой маскировки.

У старого дома я тормознул Сивого.

– Остаешься здесь. Малышню дождешься, объяснишь, что съехали. Веди их к новому адресу, но петляй. Усек?

– Сделаю, Пришлый. Буду как приклеенный сидеть. – Сивый сплюнул и растворился в тени подворотни.

– Все, Кремень. Дальше сам. Бери шмотки – и хиляй на новый чердак.

Кремень замер.

– Ты чего это мутишь, Пришлый? – прохрипел он, и в глазах его блеснуло подозрение. – В одну харю решил дела обтяпывать? Куда ты собрался?

Я шагнул к нему вплотную. Нужно было найти слова, которые этот дуболом переварит.

– Остынь. Есть одна задумка, надо проверить, пока след не остыл. Помнишь студентика на рынке? Если я его сейчас не найду, завтра он или с голоду подохнет, или адрес сменит. А нам его голова и руки нужны.

– Так вдвоем пойдем! – буркнул Кремень, не сдавая позиций.

– Нет. Спугнем студентика, он и так трусливый и всю дорогу на нас косился. Я один пройду, тише воды. Проверю дело – и сразу на чердак.

Кремень еще секунду буравил меня взглядом, потом шумно выдохнул, сплюнув на булыжники.

– Ладно… Умеешь ты, Пришлый, в уши лить.

– Обустраивайтесь, – отрезал я, поправляя козырек кепки. – Скоро буду.

Развернулся и, не оборачиваясь, двинулся.

Дом купца Суханкина когда-то претендовал на статус, но сейчас его лепнина облупилась серыми пятнами. Я нырнул в арку. Вывеска «Меблированные комнаты „Уют“» над входом в полуподвал висела криво. Спустился по скользким, пахнущим сыростью ступеням в полуподвал. Постучал в низкую дверь. За засовом долго возились, и наконец Костя открыл. Он был в одной рубахе, бледный, взлохмаченный.

– Вы?.. – Он отступил в глубь комнаты, испуганно теребя дужку очков. – Проходите… только у меня… тесно.

Каморка была настоящим гробом. Единственное окно – узкая щель под самым потолком – упиралось в тротуар. Прямо сейчас мимо проплыли чьи-то грязные, стоптанные сапоги. Но среди этой нищеты на полу высились аккуратные стопки книг, а на подоконнике теснились колбы, ступка и весы.

Парень не сдал инвентарь в скупку, даже оказавшись в этой яме. Костя засуетился, пытаясь предложить пустого чая и стесняясь своего убожества, но я лишь молча сел на единственный стул.

– Рассказывай, Костя. Как ты дошел до жизни такой? – спросил я спокойно.

Студент примостился на краю кровати и непроизвольно потянулся рукой к пустому карману жилетки. Фантомная привычка проверять время, которого у него больше не было. Его прорвало. Он говорил об отце-машинисте – путейской элите, о чахотке и о Техноложке, которую пришлось бросить.

– Прижало меня неделю назад. – Голос его дрогнул. – За комнату платить нечем. Пошел на Сенную к маклаку Пыжову. У меня часы были… серебряные, «Павел Буре». Наградные, отцовские. Единственное, что от семьи осталось. Пыжов обещал ссуду семь рублей. Дал пять, вычел проценты за месяц вперед. Я через неделю пришел выкупать – у товарищей по курсу занял. А лавка закрыта. Сиделец его, Митрофан, в щелку скалится: «Барин болен, уехал». Вчера прихожу – а Пыжов говорит: «Срок вышел, голубчик. Твои часы проданы». И ржет мне в лицо.

Я достал абу – серебряную монету в двадцать копеек. Положил на стол.

– Это тебе на жито и молоко. И печь протопи, а то плесенью сам обрастешь.

Студент смотрел на серебро как на чудо.

– Я не могу… за что?

– Это аванс, Костя. За будущую консультацию. А часы твои я верну. Считай, это моим подарком будет.

Пора было переходить к делу.

– Ну, выкладывай, Константин Сергеич. Что умеешь руками и головой?

Костя встрепенулся. В глазах за стеклами очков вспыхнул фанатичный огонек. Он начал говорить – сначала сбивчиво, потом все увереннее. Химия. Аффинаж. Гальванопластика.

– Можешь медь серебром покрыть так, чтоб не слезло под ногтем? – перебил я.

– Легко. – Костя даже обиделся. – Нужен только гальванический элемент и соли серебра.

Он заговорил о сплавах, баббитах и пиротехнике. Признался, что знает составы «гремучего студня» и как сварить дымный порох. Я смотрел на него и видел не забитого студента, а настоящий сундук с инструментами. В моем времени такие знания гуглятся за пять минут, но тут парень был чистым золотом. Я купил «Феррари» по цене старого велосипеда.

– Слушай задачу, химик. Если мне надо, чтобы толпа на рынке ослепла и чихала минут пять, но никто не умер. Что взять?

– Перец. – Костя задумался всего на секунду. – Кайенский или черный. Но он тяжелый. Нужен носитель: печная сажа или табачная пыль. Если смешать один к одному и подбросить – будет висеть облаком. Дышать невозможно, глаза режет, а вреда никакого.

– Годится. – Я поднялся. – Готовься, скоро понадобишься.

Я вышел на улицу. 4-я Рождественская гудела цокотом копыт. В голове щелкали счеты. Выкупить часы у Пыжова – десять рублей. Отдать свои кровные жирному маклаку? Ну уж нет. Значит, надо не тратить, а зарабатывать.

Новый чердак встретил меня спокойствием. Кремень храпел на весь чердак, подложив под голову узел с вещами. Сивого и мелюзги видно не было.

Будить Кремня не стал – пусть восстанавливает силы, они нам скоро понадобятся.

Я отошел к дальней кирпичной трубе, где тени были гуще всего. Принял стойку. Ноги на ширине плеч, центр тяжести чуть смещен.

Джеб. Кросс. Нырок. Серия.

Получалось коряво, слабо и косо. Но я не сдавался. Медленно приучая тело правильно бить и стоять.

Когда начало получаться сносно, ускорился.

Воздух свистел от ударов. В этой эпохе дрались широко, маховыми ударами «от плеча», как пьяные ямщики на ярмарке. Я же вколачивал кулак в пустоту, резко доворачивая кисть в последний момент.

– Тьфу ты… – раздался хриплый голос. – Ты чего это, Пришлый?

Кремень сидел на рогоже, потирая заспанную рожу.

– Занимаюсь, – коротко бросил я, не сбавляя темпа.

– Чего-чего? – Кремень ухмыльнулся, оголив щербатые зубы. – Треплешься ты, паря, как баба подолом. Кто ж так дерется? Сила – она в плече, в размахе! А ты прыгаешь, как блоха на гребешке. Смешно глядеть.

Я закончил серию резким апперкотом и выдохнул, вытирая пот со лба

– Как там твой студентик? Не сбежал, завидев твою бандитскую харю? – Кремень зевнул, теряя интерес к моей «гимнастике».

– Не сбежал. Студент теперь наш. За абу и обещание вернуть часы он нам хоть черта в бутылке сварит.

Кремень нахмурился, его веселье как рукой сняло.

– Абу? Ты что, Пришлый, общак на этого дохляка тратишь? Да за столько мы бы три фунта жито взяли и пол-арбуза в придачу.

– Эти сорок копеек, Кремень, нам через неделю обернутся золотыми червонцами. Студент – это наш ключ к Сенной. Пыжов его кинул, а мы на этом кидке построим такой шухер, что вся Лиговка вздрогнет.

Я вытащил из кармана кастет и вновь принялся ставить удар. А также тренироваться, чтобы уметь быстро выхватывать его из кармана.

Кремень только буркнул что-то неодобрительное, заворачиваясь в рваный армяк, но я видел – зерно сомнения я в нем зародил.

Дверь на чердак скрипнула спустя час. Тишину нарушил осторожный топот множества ног. Сивый привел банду. Малышня, навьюченная скарбом, рассыпалась по новому убежищу, но тут же замерла, уставившись на меня.

Последним в проем бесшумно просочился Упырь. Парень лет четырнадцати, худой как щепка, с ввалившимися щеками и тяжелым, немигающим взглядом. Он всегда держался особняком, был нелюдим и молчалив. Даже сейчас он не кинулся к остальным, а просто встал у стены, сливаясь с тенями, и замер, внимательно наблюдая за моей тренировкой.

Я закончил серию резким апперкотом и выдохнул.

– Ты чего? – Шмыга вытаращил глаза. – Муху ловишь?

– Не, – хихикнул Кот, прячась за спину Сивого.

– Это он с домовым борется! Видал, как скачет? Слышь, Пришлый, ты б его за бороду хватал, чего ты по воздуху-то тычешь? Смешно же!

– Глядите, глядите! – Бекас запрыгал вокруг, изображая мои движения. – Прыг-скок, козлик на лугу! А если тебя настоящий купец приложит? У него ж кулак – с твою голову. Твои эти тычки его только рассердят!

– Я ж те говорил. Народ правду видит – баловство это, а не драка, – донеслось довольное от Кремня.

Я спокойно убрал кастет в карман штанов, игнорируя смешки. Только Упырь в своем углу не улыбался – он продолжал сверлить мои руки взглядом, будто пытался понять, почему я бью именно так.

– Купец ваш, – обвел я взглядом мелюзгу, – пока замахнется своим кулаком, я ему трижды в переносицу вставлю. Сила – она в голове и в скорости, а не в ширине замаха. Поняли, знатоки?

– Ладно, будет тебе. – Сивый сплюнул на пыльные доски.

Я засунул руку за пазуху и вытащил пухлый кожаный шмель, отобранный у маклака. Кошелек был тяжелым и многообещающим.

– Теперь, – обвел я всех взглядом, и на чердаке мгновенно стало тихо, – будем смотреть, насколько жирный гусь нам попался на Сенной.

Я сел на корточки, малышня затаила дыхание. Упырь все так же подпирал стену, но я видел, как его немигающий взгляд прикован к кошельку. Кремень и вовсе подался вперед, облизнув пересохшие губы.

– Ну, не томи… – прошептал Штырь. – Раздутый он, видать, барыга жирный попался.

Я неторопливо развязал засаленный шнурок и перевернул кошелек. На рогожу посыпалась медь. Посыпалась звонко, но как-то… жидко. Среди кучи потемневших от грязи пятаков и двухкопеечных монет блеснул один-единственный серебряный полтинник.

– И это все? – Кремень разочарованно откинулся назад. – Тьфу, а гонору-то было у маклака. Орал, будто мы у него все приданое его дочерей выставили.

Я быстро рассортировал кучу. Пятиалтынный, два гривенника, россыпь пятаков и мелочи.

– Один рубль пятьдесят две копейки, – вынес я вердикт. – Плюс сам кошелек, кожа добрая.

– Полтора рубля… – Шмыга вздохнул. – Это ж сколько пирогов можно купить…

– Мы не за этим шмелем на Сенную ходили. Считайте, нам приплатили. А теперь к делу. Кто по ремесленникам бегал?

Шмыга сразу подобрался, посерьезнел.

– Я бегал, Пришлый. И Бекас со мной.

– Ну? Где, почем и как?

– Побывали у троих, – начал Шмыга, загибая грязные пальцы. – Первый – жестянщик на Лиговке, за углом. Дядька злой, но дело знает. Спросили про свинец. Сказал, возьмет, если чистый будет. Дает по четыре копейки за фунт.

– Мало, – буркнул Сивый. – Старка и то пять давал, хоть и ворчал.

– Погоди, Сивый, – осадил я его жестом. – Дальше что?

– Второй – лудильщик на Разъезжей, – подхватил Бекас. – Там артель целая, самовары паяют да посуду правят. Им свинец как хлеб нужен. Сказали, если принесем сразу пуд, дадут по шесть копеек. Но чтоб слитки были ровные, «хлебцами».

– Шесть копеек – это уже разговор, – прикинул я в уме. – А третий?

– Третий – это крышечник. – Шмыга шмыгнул носом. – У него подвал на Пяти углах. Он вообще странный. Сказал, что ему свинец нужен постоянно, крыши латать да трубы чеканить. Берет любой, но цену крутит. Если принесем «мягкий» – даст семь. Но только если мы ему будем поставлять без перебоев.

Я обвел взглядом банду.

– Значит так. Шесть-семь копеек за фунт – это отлично, – протянул я.

– Но они ж все слитки просят, – подал голос Кремень. – Где мы им слитки возьмем? Костер на чердаке разведем? Так нас по дыму сразу вычислят.

– Разве мы дураки здесь делать? Уж найдем тихое местечко, где костер развести да сплавить все. Да и вон есть кого на дело поставить. Костю-студента.

Достав из кучи шмеля два гривенника, я подбросил их на ладони.

– Шмыга, Бекас. Завтра утром купите на эти деньги нормального хлеба и молока мелюзге.

Парни сгребли монеты, глаза их азартно блеснули.

Я ссыпал оставшееся обратно в шмель и затянул шнурок. Кремень и пацаны все еще сверлили взглядами кошелек, но я уже переключился.

– Ладно, с медью закончили. Теперь к серьезному делу. – Я посмотрел на Шмыгу, который сидел ближе всех к огарку свечи. – Шмыга, где вы там замки правильные углядели, помните? Глуховские.

Шмыга приосанился, чувствуя важность момента, и зашмыгал носом еще активнее.

– Помню, как не помнить! Мы весь день ноги сбивали.

– Сегодня ночью пойдем смотреть. Пощупаем подходы.

– Сегодня? – Кремень удивленно вскинул брови.

– Ночью охрана расслабляется, а дворники дрыхнут. Нам не вскрывать его сейчас, а срисовать обстановку. Где городовой стоит, как проулок просматривается, нет ли лишних засовов изнутри. Шмыга и Кот, покажете. А сейчас быстрый ужин – и всем спать, – скомандовал я. – Нужно пару часов перехватить.

Ужин был коротким и спартанским: черствые сухари, остатки рыбы, запили все водой. На чердаке быстро воцарилась тишина. Мелюзга сбилась в кучу на рогоже, согревая друг друга. Кремень завалился в углу и почти сразу выдал мерный храп. Я тоже закрыл глаза, давая телу необходимую передышку, но мозг продолжал работать, прокручивая карту района. Сон был чутким, профессиональным.

Проснулся я ночью, когда город погрузился в самую густую, мертвую тишину. Разбудил остальных.

Мы скользнули к выходу, стараясь не скрипеть досками. С лестницы тянуло холодом и сыростью. На улице Петербург встретил нас пустыми глазницами окон и редкими, едва тлеющими газовыми фонарями.

Мы шли быстро, прижимаясь к стенам домов. Ночной город был другим – злым, холодным, полным подозрительных звуков. Но в своих обносках мы теперь были его частью, законными тенями. Наша цель – Обводный канал, тупик за складами Кокорева. Пора было посмотреть, насколько крепко Глухов спит на своих замках.

Глава 24

Глава 24

Ждать, пока столица уснет, – дохлый номер. Питер просто меняет дневную суету на ночную возню. Даже в три часа ночи город ворочается: то колесо извозчика по булыжнику лязгнет, то из подворотни пьяный мат долетит. Фонари горят скупо, через один, превращая улицы в череду тусклых желтых клякс и черных дыр. Для патруля – морока, для нас – рабочая среда. Главное – не лезть в свет и чувствовать дистанцию.

Связка ключей в кармане была обмотана тряпкой, чтобы не звенела. Холодная тяжесть металла ощущалась сквозь ткань как обещание.

Кремень, сунув руки в карманы, шел справа, напряженный. Он чуял, что дело пахнет чем-то более серьезным, чем желание стырить булку с лотка или выцепить кошелек у пьяницы.

Мы с ним двигали быстрым шагом, внимательно осматриваясь по сторонам. Сивый шел чуть сзади, гора мышц, готовая тащить все, что прикажут. Ну а Штырь шел впереди, как гончая на поводке, то и дело оборачиваясь, чтобы убедиться: вожак видит, ценит, одобряет. Босяк просто купался в собственной значимости. Упырь мрачным призраком замыкал процессию. Худой, насупленный, с тяжелым взглядом, цеплявшимся за каждую щель в стенах, за каждую фигуру на горизонте. Если бы кто-то шел за нами хвостом, Упырь бы заметил.

Набережная Обводного встретила грохотом и гарью. С воды тянуло тиной и чем-то кислым, портовым.

Вдоль канала стояли лабазы, амбары, пакгаузы, склады. Одни – покосившиеся, обшарпанные, другие – крепкие, со свежей краской и решетками на окнах. Город показывал свое истинное лицо: не парадные фасады, где деньги тратят, а задворки, где их в поте лица зарабатывают.

Зерновые лабазы стояли в ряд, как гигантские черные гробы. Массивные ворота, почерневшие доски, в щелях проступала белесая мучная пыль.

У первой «точки» Штырь возбужденно оглянулся.

– Вон там, Пришлый, видишь? – Он ткнул пальцем в сторону длинных, почерневших от времени сараев у самой кромки канала. – Большущий! Черный, как головешка! Висит прям на воротах!

Подойдя к указанным воротам, я прислонился к косяку спиной, будто устал. Глаза прикрыл, лицо расслабил.

Рука нащупала в кармане связку ключей. Холодный металл ожил под пальцами.

– Упырь, на стрему! Кремень, иди сюда, глядеть будем, что тут.

Подобрав ключ, я аккуратно вскрыл замок. Внутри – темные штабеля обсыпанных мукою мешков. Сквозь щель между досками просматривался внутренний двор

– Мука, овес, – прикинул вслух. – Еда. Зимой цена взлетит. Продать можно, но таскать замучаешься, – негромко бросил, я, закрывая и отходя от ворот. – Ладно. Пока держим в уме.

Штырь расцвел. Кремень хмыкнул, но в глазах его мелькнул хищный огонек.

Двинулись дальше, вдоль канала. Штырь вел к Николаевской дороге, к товарной станции.

Чем ближе к Американским мостам, тем громче становился город. Грохот вагонных сцепок, визг тормозов, гудки паровозов. Воздух дрожал от этого механического рева.

Товарная станция распахнулась перед нами индустриальной мощью. Кирпичные пакгаузы в три этажа, железные рельсы, уходящие в перспективу, платформы, заваленные ящиками и тюками. Люди сновали, как муравьи: грузчики, приказчики, железнодорожники в форменных фуражках.

И везде – замки. Новые, блестящие, с тем же клеймом Глухова.

Штырь, шедший впереди, вдруг тихонько присвистнул.

Кремень сразу напрягся.

– Гляди, – шепнул он, кивнув в сторону платформы.

Часовой. Солдат в шинели, с винтовкой наперевес. Не дремал, не курил – ходил мерным шагом взад-вперед, сканируя территорию холодным взглядом. А дальше, у входа в служебный корпус, маячила еще одна фигура – жандарм в синем мундире.

Фонари заливали станцию светом, словно днем.

– Отставить, – коротко бросил разворачиваясь. – Казенное. Стреляют без предупреждения. Нахрен-нахрен. Жизнь дороже.

Кремень выдохнул с таким облегчением, будто с груди сняли пудовый камень. Он и сам не хотел сюда лезть, но боялся признаться.

Штырь повел в обход, задворками, туда, где кончались пакгаузы и начинались угольные ямы.

Дровяной склад выглядел сиротливо. Покосившаяся изгородь, кучи поленьев под рваным брезентом. Замок висел на ржавой петле, весь в угольной пыли. Люди поблизости были, но чувствовалось, что мы им до лампочки. Мрачный мужик с вязанкой дров прошел мимо, даже не взглянув.

Открывать не стал. Вряд ли на дровяном складе мы найдем золото и бриллианты.

– Не ахти, но пойдет, – решил я. – Дрова, уголь – это тепло. Зимой все подорожает втрое. А нам надо будет топливо – и себя обогреть. Но таскать – не напасешься. Пока не трогаем, там видно будет.

Упырь молча кивнул, запоминая место.

Следующий пункт маршрута – монастырские стены.

Переулок за Лаврой утонул в тишине. Каменная кладка, старая, обросшая мхом. Хозяйственная калитка, почти незаметная, вросла в угол стены. Замок на ней рыжий от ржавчины, но дужка мощная, крепкая. Клеймо едва проступало под грязью, но формат скважины был узнаваем.

За стеной пахло воском, ладаном и чем-то сытным – верно, монастырской кухней.

Штырь радостно показал глуховский замок, но Кремень вдруг замялся.

– Пришлый… Это ж святое место. Боязно как-то. Бог накажет…

В ответ на это причудливое проявление религиозного чувства я лишь скупо усмехнулся.

– «Сын человеческий есть господин и субботы». А поповское племя и так зажралось. С них не убудет.

Но подумав, решил не соваться. Место специфическое. Монахи не спят, у них ночные службы. Может быть скрытая охрана. Крик здесь услышат быстро, а рядом – казачьи казармы. Ну нахрен.

– В уме держим. Но пока ищем чего попроще.

Отошли от Лавры, углубляясь в лабиринт дворов и переулков.

Штырь свернул к воде, туда, где Обводный канал упирался в промышленное брюхо города. Кирпичный пакгауз вырос перед нами угрюмой крепостью – окон нет, только железные ворота с массивным замком, висевшим на уровне груди взрослого мужика.

Клеймо Глухова проступало на дужке четко, как родимое пятно.

Но место оказалось паршивое.

С моста, что перекинулся через канал, видно все как на ладони. Да и ворота выглядели так, будто их не открывали со времен царя Гороха. Петли в рыжей ржавчине наверняка заскрипят, как труба иерихонская.

– Слишком все тут на виду. Оставим на черный день, – решил я.

Кремень хмыкнул разочарованно, но спорить не стал.

Штырь повел обратно, уходя в глубь жилых кварталов. Здесь город показывал изнанку: грязные дворы-колодцы, заваленные тарой и бочками, задние входы лавок, облупленные заборы. Воздух пропах гнилой капустой и конским навозом.

Первый попавшийся склад оказался при скобяной лавке. Сарай, обшитый ржавым железом. Замок простой. Хоть и не глуховский, но дужка тонкая – ломом сорвать можно. Сквозь щели в стене виднелся разный шанцевый инструмент: лопаты, бидоны, ящики со скобяными товарами.

Однако этот вариант я не одобрил.

– Внутри гвозди, лопаты, ведра. Возможно, керосин, – процедил я сквозь зубы. – Товар тяжелый, гремит, продать можно, но трудно. Если найдем верный сбыт, наведаемся снова. А пока идем дальше.

Кремень кивнул, но в глазах уже вовсю плясала жадность. Он уже видел себя взломщиком всех дверей Питера, хозяином всех складов. Парня надо было осадить, пока не натворил глупостей.

Третий двор оказался тупиковым – закуток между каменной стеной дома и деревянным пристроем. Вход загораживала куча пустых ящиков с выжженными буквами на боках. Маркировка неразборчивая, но явно купеческая. Из щелей между досками тянуло запахом, от которого щекотало в носу.

Специи. Сухофрукты. Может, кофе или чай.

Присев на корточки, якобы проверяя шнурок на сапоге, скосил взгляд на дверь. Глуховский замок висел на старых, расшатанных петлях. Собачьей будки во дворе не видно. Окна в доме темные – хозяева либо спят, либо вовсе не живут тут.

Поднявшись, стряхнул пыль с колен и кивнул Кремню.

– Бинго. Тихо, темно и пахнет вкусно. Сюда и придем.

Атаман оскалился, как волк перед прыжком.

– Ну так давай зайдем и возьмем! Что мы тут туда-сюда телепаемся?

– Ты погоди, – осадил я его. – Сперва надо все осмотреть. Может, затем что-то еще интереснее найдется? А мы тут уже мешками загрузимся. Опять же, зачем брать, если не знаем, куда продать? На Сенном за две копейки скинуть, чтобы барыга потом нас же борзым сдал? Нет уж, дудки. Пойдем лучше дальше. Сейчас главное – все осмотреть.

Следующая точка выглядела многообещающе – кругом склады, безлюдно, темно. Но стоило ступить на мощеный двор, как из темноты донеслось рычание. Низкая, утробная, пробирающая до костей вибрация.

Луна выглянула из-за облаков, высветив натуральную зверюгу!

Это был неизвестной мне породы пес, огромный, как теленок. Обвислые брыли, с которых медленно стекала слюна, блестевшая серебряной нитью в лунном свете.

Цепь натянулась, но пес не дергался, не метался. Стоял неподвижно, опустив голову, и рычал с методичностью застоявшейся мясорубки.

Сивый судорожно вздохнул. Кремень, непонятно зачем, полез за своей «розочкой». В самом деле. Не собирался же он порезать ей пса! У него наверняка болевой порог как у носорога…

– Ты, Кремень, свою стекляшку взад убери! – посоветовал я, прошипев на ухо. – Пока ты его резать будешь, он тебе горло вырвет. И нас всех сожрет.

Атаман замер, глядя на пса. Зверь не двигался, но мышцы под шкурой перекатывались. Слюна мерно капала на камни. Почему-то пришла мысль, что если он со всей силы бросится – неизвестно, удержит ли цепь…

– Отходим, – коротко бросил.

Пятились медленно, не поворачиваясь спиной. Пес проводил взглядом, но не залаял. Просто смотрел и рычал. Охотник, уверенный в своем главенстве на территории.

Только за воротами Кремень выдохнул.

– Меделянский пес! Сюда соваться не резон. Если только с ядом, – сообщил он – Или со шпалером!

– Слышь, Штырь! Ты что нас сюда потащил? Видишь же – собака!

– Пришлый, не было пса – вот те крест! – тут же заюлил мелкий гаденыш. – Верно, на ночь только пристегивают его!

– Ладно, заткнись. Ты вот что сделай: днем тут надо разнюхать – что на этом складе держат! Верно, что-то ценное, раз пса посадили. Этот теленок небось жрет – мое почтение!

Следующая точка оказалась еще хуже.

Склад стоял добротный, замок родной, глуховский. Но прямо напротив, через узкий переулок, высилась полосатая будка городового. Внутри горел свет, сквозь щель в ставне виднелась тень. Кто-то там кашлянул, сплюнул.

– Мимо, – негромко констатировал я. Никто не стал спорить.

Еще один склад нашелся на задах трактира. Добротный деревянный сарай, замок висел, как положено, глуховский. Но из трактира постоянно выходили люди. Кто-то блевал в углу, другие справляли нужду прямо у стены, какие-то мастеровые курили, матерясь и смеясь. Дым коромыслом, дверь хлопала, свет плясал в окнах. В общем, свидетелей – тьма.

– И этот мимо, – процедил я сквозь зубы.

Штырь повел дальше, петляя в узких переулках.

Четвертый склад встретил тишиной. Глухой двор-колодец, заваленный пустыми ящиками. Деревянный пристрой к каменному дому. Окна темные, ставни закрыты наглухо.

Достав связку, перебрал ключи на ощупь. Третий профиль подошел с первой попытки. Просунул стержень в скважину, повернул.

Щелчок.

Открыто.

Дверь поддалась бесшумно. Внутри пахло затхлостью, мукой и чем-то сладковатым.

– Штырь, свечу, – шепнул.

Огарок вспыхнул, высветив горы мешков. Серые, грубой мешковины, они громоздились до потолка. Воздух внутри был тяжелым, пыльным. С каждым вдохом в легкие набивалась взвесь.

Сивый подошел к первому мешку, развязал узел. Посыпалась серая крупа – перловка или еще что, не разобрать в полумраке. Раскрыли второй – там дешевая мука грубого помола. Третий – сушеный горох.

Кремень возбужденно повернулся ко мне.

– Берем, Пришлый! – зашептал он возбужденно. – Жрать можно! Да и продать тоже!

Однако я отрицательно покачал головой.

– Это дешевый товар. Мешок весит три пуда, стоит – хорошо если рубль. Мы надорвемся, как ломовые, а навара – пшик.

– Но это же еда! – не унимался атаман.

– Мы интерес блюдем, Кремень, – отрезал, глядя ему в глаза. Продать не можем – не берем. Если надо будет на харчи – всегда сможем прийти и взять, что надо. А так просто, чтобы было – нахрен надо! Нет, тут брать нечего. Кладите все обратно.

Сивый недоуменно застыл, но Кремень с досадой кивнул. Подчинился.

Уже развернулся к выходу, когда взгляд зацепился за дальний угол. Там, отдельно от груды серых мешков, стояли небольшие тюки. Плотные, джутовые, с иностранными буквами на боках.

Подошел ближе, подняв свечу.

Понюхал осторожно, не прикасаясь носом к ткани.

И ощутил резкий позыв чихнуть. Глаза мгновенно защипало, слезы выступили. Рот наполнился слюной, словно от лимона.

Черный перец. А рядом, судя по запаху, мешки с цикорием. Это уже поинтересней…

– Что там? – подошел Кремень.

– Пряности, – ответил я ему, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

– Дорогое?

– Дорогое и легкое. Но главное…

Посмотрел на мешок, потом на банду. В голове мгновенно вспомнились слова Кости студента. Ин-те-ресно!

– Так, Сивый, бери один мешок. Самый маленький. Остальное не трогать.

Сивый взвалил тюк на плечо. Легкий, не больше десяти фунтов. Цена на рынке – рублей пять-шесть. Мы, конечно, так продать не сможем. Ну да ладно – тут ценность была не в деньгах.

– Все остальное на место, – скомандовал я. – Чтобы следов не осталось.

Пока Сивый возился, я вышел наружу. Осмотрелся. Двор пуст. Окна темные.

Закрыл дверь, вставил ключ, повернул. Замок щелкнул, встав на место.

– Пусть ищут, кто был, – усмехнулся. – Следов нет. Товар почти на месте. А кто хватится мешка перца? Решат, завалился куда-то. Или свои тайком сперли.

Кремень хмыкнул, но в глазах плясало недоумение.

Мы растворились в темноте переулков, унося добычу. Сивый шел впереди, неся мешок на плече, как знамя.

Город спал. А где-то там, на Сенной, толкучка готовилась к новому дню. Торговцы, маклаки, барыги – все они еще не знали, что завтра их ждет о-о-о-очень большой сюрприз.

* * *

Возвращались мы крадучись, прижимаясь к стенам. Сивый нес мешок на плече, словно трофейное знамя. Кремень шел следом, то и дело оборачиваясь – не идет ли кто по пятам.

Когда до чердака оставался один квартал, атаман не выдержал:

– Пришлый, а что с перцем делать будем? – В голосе его сквозило недоумение. – С салом, что ли, жрать его? Ты же сам говорил: что не можем продать – то не берем.

Не оборачиваясь, я усмехнулся.

– Это сюрприз, Кремень. Для барыг на Сенном.

– Какой такой «сюрприз»? – не понял атаман.

– Узнаешь. Скоро!

Больше Кремень не спрашивал, хоть и косился на мешок с подозрением.

Вернувшись на чердак, Сивый бережно опустил добычу в углу, у печной трубы. Остальные расселись на тряпье. Огарок свечи высветил усталые лица огольцов.

– Так, Сивый, – скомандовал я, – лезь к вьюшкам. Видишь прочистные дверцы в трубах? Набери золы, сажи. Сухой, летучей. Несколько горстей надо. Наберешь – тащи сюда. Не наберешь – дуй на улицу, там поищи, где печную сажу кухарки вытряхают!

Пацан кивнул и юркнул к ближайшей трубе.

Тем временем Кремень высыпал перец на расстеленную мешковину. Горка черных горошин, пахнущих остро и едко.

– В общем, все это надо растереть в пыль. Толките. Мелко! Чем мельче, тем злее будет, – велел я. – Кремень, у кого есть табак – тоже в дело. Крошить, смешивать.

Бекас нашел два булыжника, принялся растирать перец между ними. Шмыга подсел рядом, работая осколком кирпича. Звук – скрежет камня о камень – заполнил чердак.

Не прошло и пяти минут, как началось.

Рыжий чихнул. Потом еще раз. Потом закашлялся, утирая лицо рукавом.

– Глаза щиплет! – заскулил он сквозь слезы. – Не могу!

– Трите! – отрезал жестко.

Шмыга сморщился, но продолжил. По его щекам текли черные от сажи слезы, оставляя грязные дорожки. Бекас работал молча, зажмурившись, дыша через рукав.

Воздух на чердаке становился тяжелым. Едкая взвесь висела облаком, першило в горле, глаза слезились у всех.

– Рыжий, иди окна глянь, можно ли открыть, – приказал я, и парень тут же метнулся. Начал шарить, и спустя минуту на чердак ворвался свежий воздух.

Кремень, растиравший табачную крошку, вдруг остановился.

– Пришлый, – хрипло спросил он, – зачем столько отравы? Кого травить будем?

Огарок свечи высветил лица, обернувшиеся ко мне в ожидании.

– Толкучку. Там сидят барыги, маклаки, фонари-наводчики. Помните студента, которого они в грязь втоптали? Поможем ему немного и себе много. В общем, есть наш интерес.

Кремень медленно кивнул, сжимая кулаки.

– Завтра мы их всех угостим. Устроим шухер. Ослепим толпу этой пылью, и пока они сопли жевать будут – пощиплем жирных котов.