Текст книги "Тай-Пен (СИ)"

Автор книги: Виктор Коллингвуд

Соавторы: Дмитрий Шимохин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Тит и Софрон молча кивнули. Для них, людей простых, это было единственно верным решением. Левицкий поморщился, но промолчал, стиснув зубы. Он понимал жестокую необходимость. Я посмотрел на атамана.

– Они убийцы, насильники и грабители, – продолжил я, излагая свою логику. – Держать их здесь – все равно что держать в доме клубок ядовитых змей. Превращать в рабов бесчеловечно. Смерть для них – быстрый и справедливый конец.

Елизар Фомич сплюнул на землю.

– Верно говоришь, промышленник, – пробасил он. – Это закон тайги. Собаке – собачья смерть. Мои казаки тебе помогут.

Казнь не была похожа на торжественное исполнение приговора. Она была похожа на будничную, грязную работу. Казаки быстро соорудили несколько перекладин между толстыми лиственницами. Когда хунхузы поняли, что происходит, несколько из них закричали, бросились на колени, умоляя о пощаде. Один, самый здоровый, попытался бежать, но был сбит с ног одним ударом кулака. Их сопротивление было коротким и бесполезным.

Все произошло быстро и почти тихо. Без лишних слов и без всякого драматизма. Спустя десять минут все было кончено. Тридцать два тела молча раскачивались на утреннем ветру.

– Закопайте в яме, – махнул я рукой, глядя на мертвые тела, и тут же бывшие рабы начали их стаскивать.

Когда с казнями было покончено, я повернулся и пошел обратно к центру прииска, не оглядываясь. Воздух, казалось, стал чище, избавившись от тяжести нерешенной проблемы. Теперь предстояло уладить дела с нашими союзниками.

Казаки атамана Гольцова уже готовились к уходу. Я подошел к Елизару Фомичу, который, стоя в кругу своих людей, отдавал последние распоряжения.

– Атаман, – сказал я, и он обернулся. – От лица всех моих людей благодарю за помощь. Без вас мы бы не справились.

Он молча кивнул, принимая благодарность. Слова в тайге стоили дешево.

– Но одними словами сыт не будешь, – продолжил я и кивнул в сторону груды трофейного оружия, которое Изя успел аккуратно сложить и пересчитать. – Это ваше. Все фитильные и кремневые ружья, что мы забрали у хунхузов. И порох. Вон те два бочонка – тоже вам. На добрую память.

Глаза казаков, до этого угрюмые и усталые, загорелись. Оружие и порох на границе – это не просто добро. Это жизнь. Это безопасность. Елизар Фомич посмотрел на гору оружия, потом на меня. В его глазах я увидел понимание и уважение.

– Это только начало, атаман, – добавил я. – Я всегда держу слово.

Он не стал благодарить или расшаркиваться. Лишь снова коротко кивнул, но этот кивок стоил больше любых слов. Он принял дар. И этим жестом наш союз был скреплен прочнее любого договора, подписанного на гербовой бумаге.

Шум и гомон стихли, и на прииск снова опустилась тишина, но теперь она была другой – не мертвой, как после боя, а усталой, рабочей. Жизнь, пусть и суровая, брала свое.

И в этот момент я увидел его.

Из тени, отбрасываемой дальним бараком, появилась фигура. Она двигалась медленно, какой-то жуткой, нетвердой походкой, словно человек заново учился ходить. Я вгляделся, и сердце пропустило удар. Сафар.

Он был бледен, как полотно, осунулся, а его лицо, всегда спокойное и непроницаемое, превратилось в серую маску, из-под которой смотрели пустые, выгоревшие глаза. Он был похож на тень самого себя, на призрака, заблудившегося среди живых.

Молча прошел через всю площадь, не глядя по сторонам, и остановился прямо передо мной. Я смотрел в его глаза и не видел в них ничего – ни боли, ни гнева, ни скорби. Только черную, бездонную пустоту.

– Курила, – глухо, едва слышно произнес он. – Я ухожу.

Я стоял, оглушенный, не в силах вымолвить ни слова, и смотрел на него, а в голове бился только один вопрос: почему? Куда?..

Глава 16

Глава 16

– Куда? – вырвалось у меня. – Почему, Сафар?

– Он прав, что ты удумал? – гулко пробасил подошедший Тит. Левицкий и Софрон тоже подошли, их лица выражали тревогу и недоумение.

Я смотрел на Сафара, пытаясь прочесть хоть что-то за этой каменной маской. Я видел горе, видел отчаяние. Это было не бегство. Это было что-то другое. Что-то окончательное.

Он прервал наши уговоры. Его голос был тихим, безжизненным, но каждое слово падало между нами, как камень.

– Вы знаете, как она умерла. Но вы не знаете, как она жила последние годы. Из-за него.

Он поднял на меня свой пустой взгляд.

– Это Тулишэнь. Ее пытали. За то, что не покорилась и пыталась сбежать. Они… они подщетинили ей пятки. Конским волосом. – Он сглотнул, и его кадык дернулся. – Она не могла ходить. Совсем. Каждый шаг – боль. Доктор Овсянников… он почти вылечил ее. Почти. У нас появилась надежда. И в этот самый момент Тулишэнь пришел снова. Чтобы закончить то, что начал.

Он замолчал, и в этой тишине я услышал, как тяжело дышит Тит.

– Это не просто смерть, Курила, – закончил Сафар. – Он мучил ее с самого начала и до самого конца. Я не могу жить, пока он дышит. Я найду его и убью. Или умру сам. Другого пути для меня нет.

Теперь все встало на свои места. Я смотрел в его глаза, в которых не было жизни, и понимал, что любые уговоры, любые призывы к логике и здравому смыслу разобьются об эту стену горя, как волны о скалу. Он не искал победы. Он искал конца.

Я больше не пытался его отговаривать.

– Ты прав, Сафар, – сказал я тихо. – После такого другого пути нет. Но ты ошибаешься в одном.

Он вопросительно поднял бровь.

– Ты не пойдешь один. – Я шагнул к нему. – Твоя месть – теперь наша месть. Твое горе – наше горе. Мы пойдем вместе.

– Так и будет, – положив руку Сафару на плечо, вступил в разговор Левицкий. – Мы вошли в это дело вместе и закончим его вместе. Это наш общий долг.

– Мы тебя одного не бросим, – гулко пробасил Тит, подходя с другой стороны. – Куда ты, туда и мы.

Даже хмурый Софрон шагнул к нему.

– Не дури! Один в поле не воин, – глухо произнес он. – Победить можно только вместе.

Я положил руку на плечо Сафара.

– А теперь послушай. Мы уже знаем, где его нора.

Я быстро, в нескольких словах, пересказал ему все, что мы узнали от Лян Фу: о тайном прииске на Мохэ, о недовольных рабах. О нашем плане нанести «ответный визит».

Слепое отчаяние в глазах Сафара медленно угасало, сменяясь чем-то иным. В них появлялась цель.

Когда я закончил, он долго молчал. Каменная маска на его лице дрогнула. Он опустил голову, и я увидел, как по его щеке медленно ползет одинокая, скупая слеза.

Когда он снова поднял глаза, в них уже не было пустоты. Там горела холодная, черная решимость. Он согласно кивнул, но затем шагнул ко мне вплотную.

– Хорошо, – прошептал он. – Но вы поклянетесь. Клянитесь. – Его взгляд впился в меня, пригвождая к месту. – Клянитесь, что, когда мы найдем его, пощады не будет. Только смерть.

Вокруг воцарилась абсолютная тишина. Все смотрели на нас. Я видел в его глазах бездну боли и понимал, что эта клятва – единственный якорь, который еще удерживал его в этом мире.

Не колеблясь ни секунды, я протянул руку.

– Клянусь, – сказал я. – Я отдам его тебе!

Левицкий положил свою руку поверх моей.

– Клянусь.

Тит накрыл наши руки своей огромной ладонью-лопатой.

– Клянусь.

Последним подошел Софрон и молча положил свою руку.

– Клянусь, – сказал он глухо.

На мгновение его рука крепко сжала мою. В его взгляде я увидел нечто похожее на облегчение. Сафар отступил в тень.

Вот только его горе никуда не делось. Если оставить его сейчас наедине со своими мыслями, пустота снова поглотит его.

Лучшее лекарство от горя – дело. Тяжелое, неотложное дело, которое не оставляет времени на самокопание. Нужно немедленно дать ему цель, за которую можно ухватиться прямо сейчас.

Я резко нарушил тишину.

– Владимир Александрович, Сафар! У меня для вас срочное поручение.

Они оба повернулись ко мне. Сафар – медленно, словно выныривая из глубокой воды, Левицкий – быстро, с готовностью во взгляде.

– Казаки ушли совсем недавно, их легко догнать, – начал я, четко и по-военному излагая план. – Кузьмич и все остальные остались в вашем бывшем лагере.

Я посмотрел на Левицкого, затем снова на Сафара.

– Загрузите все наше имущество, все инструменты и припасы, которые мы там оставили. Пора собирать всех в одном месте. Здесь, на прииске!

Левицкий обменялся со мной коротким, понимающим взглядом. Он понял не только суть приказа, но и его скрытую цель. Сафар медленно поднял голову. На мгновение его пустые глаза встретились с моими. Он не сказал ни слова. Лишь коротко и четко кивнул. Приказ принят. Дело вытесняло горе.

– Будет исполнено, – ответил за двоих Левицкий.

Не теряя ни минуты, они развернулись и пошли к тому месту, где оставили своих лошадей, на ходу обсуждая детали предстоящего пути. Я смотрел им вслед и с удовлетворением заметил, как в походке Сафара появилась былая упругость и твердость. План сработал.

Я повернулся к остальным – к Титу, Софрону и Изе, которые все это время молча наблюдали за происходящим.

– А мы, господа, займемся обустройством, – сказал я, обводя взглядом разоренный прииск. – К их возвращению здесь должен быть настоящий укрепленный лагерь. Работы много.

Я подозвал к себе оставшихся доверенных людей.

– Ефим, – обратился я к бывшему каторжнику. – Возьми троих. Ваша задача – дозор. Один смотрит на реку, другой – на тропу. Меняться каждые два часа. Обо всем подозрительном докладывать немедленно.

Он молча коснулся шапки и направился искать людей для дозора.

– Изя. – Я повернулся к Шнеерсону, который с видом ценителя разглядывал трофейный меч-дао. – Хватит любоваться трофеями. Найди себе пару толковых помощников. Мне нужна полная опись всего, что у нас есть: инструмент, остатки провианта, захваченное у хунхузов добро. К вечеру жду списки.

– Будет сделано, Курила! – встрепенулся Изя, мгновенно превращаясь из ценителя в интенданта.

– Тит, Софрон! – посмотрел я на двух самых надежных своих бойцов. – На вас лагерь. Организуйте людей. Расчистить бараки, навести порядок. Это теперь наш дом, а не логово разбойников.

Они без лишних слов кивнули и, зычно рявкнув, начали собирать людей на уборку.

Без вопросов приступили к исполнению. Словно шестерни большого механизма, они пришли в движение, и хаос начал медленно отступать, уступая место организованной деятельности.

Раздав приказы, я обвел взглядом лагерь. Мои люди работали. Но на окраине, у самого леса, обособленно сидела группа людей. Нанайцы. Они не принимали участия в общей суете, держась особняком у своего маленького, едва дымящегося костра.

Среди них я сразу узнал Орокана. А рядом с ним сидел юноша лет семнадцати с суровым, по-взрослому сжатым ртом и темными, полными тяжелой думы глазами. Это был Аодян, сын погибшего вождя Амги. Теперь он был их главой.

Я понял, что не могу приказывать им, как своим людям. И не могу игнорировать их. Они были нашими первыми и самыми верными союзниками на этой земле.

Оставив своих товарищей заниматься делами, я медленно пошел к их костру. Один. Я не звал их к себе. Я сам шел к ним, в их круг, как гость, а не как хозяин. Это был жест уважения.

Я подошел и молча сел на поваленное бревно, глядя в огонь. Орокан и молодой Аодян сидели напротив. Некоторое время мы молчали, и это молчание было знаком уважения к их горю.

Наконец я нарушил его.

– Аодян, я скорблю о твоем отце и твоем народе, – тихо произнес я. – Они были храбрыми людьми и нашими друзьями.

Тот, не поднимая головы, коротко кивнул.

– А теперь, – продолжил я, – когда вы свободны, что думаете делать дальше? Каковы ваши планы?

Мой вопрос повис над костром, и тишина стала тяжелой. Я видел, как он всколыхнул их горе, заставил посмотреть в лицо своему страшному будущему.

Первым заговорил седой, морщинистый старик, сидевший по правую руку от Аодяна.

– Какие планы, Курила-дахаи? – горько произнес он, и Орокан перевел его слова, хотя в них и без перевода сквозила безнадежность. – Наш дом – пепел. Многие убиты. Женщин и детей угнал Тулишэнь. Нам некуда идти. Мы – последние из нашего рода.

– Нет! – вскочил молодой охотник с горящими, полными ярости глазами. – Надо отомстить, кровь за кровь!

– Месть не вернет мертвых, – возразил ему другой, более спокойный нанаец. – Нужно найти новое место в тайге, тихое, и снова ловить рыбу. Прятаться. Может, тогда духи тайги сжалятся над нами.

Я слушал их и видел, что они сломлены и расколоты. У них не было ни единого лидера, ни единой цели. Отчаяние, ярость и смирение разрывали остатки их племени на части.

– Прятаться больше нельзя, – сказал я твердо, и все взгляды обратились ко мне. – Тулишэнь или другие, как он, придут снова. Старая жизнь кончилась. Чтобы выжить, нужно стать сильными. Я предлагаю вам союз. Живите здесь, рядом с нами. Будем вместе защищать эту землю.

И тут из круга поднялся гордый, широкоплечий охотник, тот самый, что кричал о мести.

– Ты – пришлый, Курила, – сказал он, глядя на меня с вызовом. Орокан переводил, хотя смысл был ясен и так. – Что ты знаешь о нашей земле? Эту землю забрал ваш белый царь. Ты хочешь, чтобы мы защищали то, что у нас отняли?

В воздухе повисла напряженная тишина. Это был прямой удар, обвинение, которое могло разрушить все.

Я не стал злиться. Медленно встал.

– Царь далеко. А я – здесь. – Мой голос звучал спокойно, но весомо. – Я не забирал эту землю – я проливал за нее свою кровь рядом с вашими воинами. Освободил вас из рабства. Для меня эта земля теперь тоже своя. И я готов ее защищать. Вместе с вами.

В этот решающий момент меня поддержали.

– Курила-дахаи говорит правду, – произнес Орокан. – Он дрался за нас, когда другие бежали.

Аодян, сын Амги, тоже медленно поднялся и встал рядом со мной. Он был юн, но в его голосе уже звучала сила вождя.

– Мой отец верил ему. И я верю, – сказал он, глядя на своих соплеменников. – Он – воин. Он предлагает нам стать воинами, а не дичью. Я с ним.

Но сомнения еще оставались.

– Но мы не воины! Мы охотники и рыбаки! У нас луки и копья, а у хунхузов – ружья!

Это был последний рубеж их страха. И я перешагнул через него.

– Вы были охотниками. Теперь вы станете воинами, – пообещал я. – Я научу вас воевать. Дам вам ружья. Сделаю из вас отряд, который заставит хунхузов обходить эти места за сто верст. Вместе мы будем силой, с которой придется считаться.

Мои слова, подкрепленные авторитетом их молодого вождя, наконец подействовали. Я видел, как в их глазах страх и сомнение уступают место надежде. Они смотрели друг на друга, на Аодяна, на меня. И в их взглядах рождалась решимость.

– Мы согласны, – сказал Аодян после долгой паузы. И в этот раз ему никто не возразил.

– Хорошо, – кивнул я. Союз был заключен. – Раз мы теперь вместе, вам нужно выбрать место для нового стойбища. Оно должно быть рядом.

Я, Аодян и несколько стариков отошли в сторону от костра. И начали думать, где поставить новое стойбище.

На следующий день после заключения союза с нанайцами я обходил прииск. Картина, открывшаяся мне, разительно отличалась от кровавого хаоса, царившего здесь после боя. Воздух посвежел, и тошнотворный запах смерти сменился горьковатым дымком костров и острым, бодрящим ароматом свежей стружки.

Уже заканчивали уборку: мусор был сожжен, а в бараках, отмытых и проветренных, сушились на веревках чьи-то постиранные рубахи.

Слышался стук топоров, а у больших общих котлов, над которыми вился пар, сидели люди.

Я смотрел на эту картину с чувством мрачного удовлетворения. Хаос сменился порядком. Люди были заняты делом. Но я понимал, что это хрупкое равновесие держится на одном моем слове, и вся ответственность за сотни этих жизней лежит на моих плечах.

Погруженный в эти мысли, я направился к складу, чтобы оценить наши запасы. И в этот момент из полумрака строения, как черт из табакерки, вылетел Изя. Взмыленный, с растрепанными волосами и засаленной тетрадью в руках, он походил на человека, только что увидевшего призрака.

– Курила, беда! – взвыл он, подбегая ко мне и игнорируя приветствия. – Нам надо срочно поговорить!

Он схватил меня за рукав и потащил внутрь склада.

– Я все пересчитал, – задыхаясь, докладывал он. – Это не склад, это насмешка! Еды, если делить на всех, на месяц, и то если повезет! А качество – это не еда, это корм для скота! – Он с отвращением пнул ногой ближайший мешок. – Один рис, почти без соли, и немного сушеной рыбы, твердой, как дерево! На таком харче люди через две недели начнут с ног валиться!

Я мрачно оглядел скудные запасы. Изя был прав. Сотни голодных ртов на таком пайке долго не протянут.

Но тут мой интендант, немного успокоившись, перешел ко второй части доклада. Его тон сменился с панического на восторженно-трагический. Он подвел меня к дальнему, самому темному углу склада, где стояли несколько тяжелых, окованных железом ящиков, захваченных в фанзе.

– Но… – Изя с благоговением провел рукой по пыльной крышке одного из них. – Зато этого добра у нас…

Он с трудом приподнял тяжелую крышку. В тусклом свете, пробивающемся сквозь щели в стене, внутри ящика тяжело, маслянисто блеснуло золото.

– По моим прикидкам, здесь почти тридцать пудов, Курила! – Изя запустил руку в ящик и с восторгом, смешанным с отчаянием, пропустил золотой песок сквозь пальцы. – Тридцать! Мы сказочно богаты!

Я посмотрел на жалкие мешки с рисом, а затем на ящики, доверху набитые металлом, за который люди готовы были убивать.

Тридцать пудов золота. И пустые котлы.

– Тридцать! Мы сказочно богаты! – Изя с восторгом, смешанным с отчаянием, пропустил золотой песок сквозь пальцы. – И мы умрем с голоду, сидя на горе золота! Курила, это катастрофа!

Я посмотрел на жалкие мешки с рисом, а затем на ящики, доверху набитые металлом. Паника Изи была понятна, но сейчас она была бесполезной. Я положил руку ему на плечо, заставляя замолчать и посмотреть на меня.

– Изя, перестань. Думай, – сказал я холодно и ровно. – Включи своего внутреннего счетовода. Здесь было почти шесть сотен человек. Их кормили каждый день. Этих запасов, как ты сказал, хватит хорошо если на месяц. Это что значит?

Изя захлопал ресницами, его мозг, привыкший к панике, с трудом переключался на логику.

– Это значит… что они ждали подвоза? – неуверенно предположил он.

– Да, – подтвердил я.

Я видел, как в глазах Изи начинает загораться огонек понимания.

– Так что да, у нас мало еды. – Я позволил себе кривую усмешку. – Но это хорошая новость. Это значит, что скоро сюда приплывут те, кто ее обычно привозит. Наши «гости». Они приплывут за партией золота, а вместо хунхузов встретят нас. И привезут нам все, что нужно.

Паника на лице Изи окончательно сменилась восхищенным, почти благоговейным выражением. Он посмотрел на меня, потом на золото, потом снова на меня.

– Курила… – выдохнул он. – Ой, я тебя умоляю! Ты таки не человек, ты демон! Забрать у них и золото, и еду!

Следующий день прошел в напряженном ожидании. Лагерь жил по новым законам. Я расставил дозорных на всех господствующих высотках, а Мышляев, пользуясь затишьем, гонял своих бойцов, обучая их слаженным действиям в лесу. Мы были готовы к встрече «гостей».

К вечеру дозорный на тропе, ведущей к станице, подал условный сигнал. Тревоги в нем не было – это означало, что возвращаются свои.

Вскоре на поляну вышел отряд. Впереди – Левицкий и Сафар. А за ними – наши. Кряжистый, основательный Захар, женщины… и Прасковья Ильинична, крепко прижимающая к себе Ваню.

Вся суета лагеря на мгновение замерла. Я шагнул им навстречу. Прасковья Ильинична передала мне сына. Он посмотрел на меня своими серьезными глазами, а потом его личико расплылось в улыбке, и он крепко обнял меня за шею.

Немного повозившись с сыном, я передал Ваню обратно няне и подошел к Сафару. Он выглядел лучше. Миссия, данная ему, сработала как лекарство. Горе никуда не делось, я видел его на самом дне темных глаз, но пустота исчезла. Ее место заняла твердая, холодная цель. Мы обменялись короткими, понимающими взглядами. Он был в строю.

Прошло два дня. Два долгих, тягучих дня тишины. Лагерь преобразился. Прибывшие женщины навели порядок в бараках. Захар, как истинный «хозяин горы», уже наладил работу на промывке. Левицкий помогал мне с планами по укреплению лагеря. Жизнь входила в свою колею.

Но это спокойствие было обманчивым. С каждым часом напряжение нарастало. Изя лично, с лицом инквизитора, выдавал скудные пайки, и запасы еды таяли на глазах. А дозорные не сводили глаз с реки. Все ждали.

В тот день поутру я стоял на берегу ручья, наблюдая, как Ваня под присмотром Прасковьи Ильиничны бросает в воду плоские камушки. Солнце только взошло, окрашивая наш ручей в веселые оранжевые тона.

И вдруг эту мирную картину разорвал отчаянный крик с сопки.

– НА БЕРЕГ!!!

Я обернулся. Вниз по склону, спотыкаясь и размахивая руками, бежал дозорный.

– ТАМ!.. – кричал он, задыхаясь. – ПЛЫВУТ!..