Текст книги "Тай-Пен (СИ)"

Автор книги: Виктор Коллингвуд

Соавторы: Дмитрий Шимохин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Через мгновение с берега донесся грубый смех. Похоже, Лян Фу удалось-таки их уболать!

Лодка медленно пошла к причалу. Скрип уключин, плеск воды… и вот – глухой удар просмоленного борта о деревянные сваи. Прибыли. Я задержал дыхание, мышцы свело от напряжения.

Наступила последняя, оглушающая секунда тишины.

И в этой тишине громко и четко прозвучал крик Лян Фу, служивший условным сигналом:

– Встречайте! Приветствие Великому Тай-пену!

Не дожидаясь ответа, я с диким ревом рванул рогожу над собой и, вскинув револьвер, выпрыгнул из лодки прямо на причал, наводя оружие прямо в ошеломленные, неверящие лица хунхузов.

[1]Осторожно открой (кит.)

Глава 20

Глава 20

Мир ударил по глазам резким светом и тут же взорвался вихрем движения. Вскинув револьвер, я обернулся к причалу. Первый хунхуз – тот самый часовой, чью бдительность Лян Фу сумел усыпить кисетом табака, так и застыл с открытым, окаймленным тонкими висячими усами ртом. Грохот револьвера прозвучал как удар грома. Выстрел в упор, вспышка, на скуле бандита появилась аккуратная дырочка, а его затылок просто исчез, сменившись кровавым месивом. Второй успел вскинуть фитильное ружье, но следующая пуля ударила его в горло. Он рухнул, захлебываясь и булькая, пытаясь зажать бьющий из артерии фонтан горячей крови.

– Чжань яо чу мо[1]! – не своим голосом заорал Лян Фу. И вся масса наших тайпинов, бросив весла, яростно откликнулась, скандируя короткое и злое:

– Ша яо! Ша яо[2]!

Ад распахнул свои врата. На залитом солнцем причале закипела короткая, яростная и беспощадная резня. Пять встречавших нас хунзухов были уже мертвы, но от огромных прибрежных фанз бежали еще бандиты, на ходу доставая свои кривые мечи-дао. Однако, завидев, какая масса людей хлынула на причал, хунхузы, застигнутые врасплох, заметались. Но их сопротивление было смято, растоптано нашим яростным, слаженным натиском.

Рядом я увидел Мышляева. В его глазах горело холодное упоение боем. Он методично разряжал свой шестизарядный револьвер, превращая бегущих врагов в дергающиеся на досках причала кули. Воздух мгновенно наполнился дымом, едкий запах пороха мешался с приторным духом крови и типично китайской вонью черемши.

Опустел барабан. Быстрая перезарядка шпилечных патронов, снова огонь. Над общим гвалтом: криками, хрипами и матом на двух языках – неслось гортанное, похожее на лай, командование Лян Фу, направлявшего своих тайпинов.

– Вперед! За мной! – Мой голос потонул в общем реве.

Но ярость нашего первого натиска разбилась о неожиданное препятствие. Бой на причале захлебнулся так же внезапно, как и начался, упершись в невысокую, но крепкую, сложенную из глины и камня стену. Она огораживала все поселение, превращая его в импань – простой, грубо устроенный, но вполне действенный форт. Уцелевшие хунхузы, отступив за ее периметр, тут же заняли позиции на стене, и из-за глиняного бруствера на нас обрушился шквал огня.

Мы залегли, укрываясь за ящиками и телами на причале. Прямой штурм был бы самоубийством.

– Таран! – проревел Тит, указывая на сваленные неподалеку бревна. – Найдем бревно потяжелее и высадим эти их ворота к чертям!

– Пока дотащим, нас всех перестреляют, как куропаток! – огрызнулся Мышляев, перезаряжая револьвер.

– Динамит, – уверенно произнес Левицкий, подползая ко мне. – Одна шашка – и в стене будет дыра, в которую сможет проехать телега! Позволь, я сделаю!

Я молча кивнул, и он, используя короткую передышку, пока враг перезаряжал свои фитильные ружья, пригнувшись к земле, рванулся вперед. Коротким броском он достиг стены, пристроил шашку у самого основания, чиркнул запалом и отскочил вдоль стены в сторону. Мы вжались в землю.

Прозвучал глухой взрыв, но результаты оказались разочаровывающие. Когда дым рассеялся, мы увидели, что толстая, вязкая глинобитная стена почти не пострадала. Взрыв лишь выщербил в ней глубокую, дымящуюся оспину, но не пробил насквозь. Сверху раздался злобный, торжествующий хохот, и огонь возобновился с новой силой.

Корнет разочарованно обернулся ко мне. Я окинул стену взглядом. Если собрать несколько шашек сразу и закопать их у основания, может быть, удастся ее проломить… а может, и нет. Мы ведь не знаем, какой она толщины!

Но тут мой взгляд уперся в ворота, и решение пришло само собой. Глина отлично гасит взрывную волну, рассеивая ее. А вот дерево – это совсем другое дело!

Ворота, сколоченные из толстых, в ладонь толщиной, досок, окованные железом, с несуразно-огромным, чисто восточным порталом с черепичной крышей выглядели солидно, но не казались запредельно непреодолимым препятствием. А самое главное – нигде не было видно специальных бойниц для обстрела пространства прямо перед воротами. И если ударить туда всей мощью…

Додумывал я уже на ходу.

– Мышляев! Прикройте меня! – рявкнул я, подхватывая свою суму с динамитом и бросаясь вперед.

– Пали в них, ребята! – заорал Александр Васильевич, вскидывая револьвер. – Жарь со всех стволов!

Пока Мышляев и его бойцы поливали стену ураганным огнем, заставляя хунхузов скрыться за бруствером, я, пригибаясь к земле, побежал вперед. Пули злобно цвиркали над головой, с глухим стуком впиваясь в доски причала. Несколько смертельно опасных секунд… и я уже у ворот. Остававшийся все это время под стеной Левицкий присоединился ко мне.

– Доставай весь динамит! – указал я на сумку.

Подняв голову, я увидел нависающую крышу башенки. То что нужно. В моей суме было одиннадцать шашек динамита. Оторвав от сумы холщовую петлю, я связал все шашки в единую, тяжелую гроздь. И тут вдруг понял, что ничего не выйдет.

Все имевшиеся у меня взрыватели были снабжены коротким запальным шнуром. У Левицкого – тоже. За пять секунд мы просто не успеем толком отбежать! Вот черт…

В отчаянии я огляделся по сторонам!!! Моток длинного шнура остался лежать на дне нашей джонки. Бежать за ним сейчас – чистое безумие! Значит, придется рисковать.

Притянув к себе Левицкого, перекрывая беспрестанный треск выстрелов, крикнул ему прямо на ухо:

– Беги отсюда!

Кивнув, Владимир бросился вдоль стены, стараясь держаться в мертвой зоне, недоступной для огня хунхузов. Убедившись, что он понял, что делать, я вывел один из запалов наружу.

Теперь самое стремное… Подхватив связку, я заложил динамит прямо посередине. Теперь – запал. Руки дрожали, но не подвели. Короткий чиркающий звук, сноп искр, и шипящий фитиль начал пожирать драгоценные мгновения.

– Назад! – заорал я во всю глотку и, не дожидаясь, рванул обратно, не бежал – летел, перепрыгивая через тела, ныряя за укрытия.

Пять секунд показались мне вечностью. Я успел упасть за штабель каких-то ящиков за секунду до того, как раскололся мир.

Тррахх!!!

От мощнейшего взрыва земля содрогнулась так, что меня буквально подбросило кверху – это был сокрушительный удар, от которого задрожала земля. Ворота буквально вырвало с мясом, разнесло на куски и швырнуло внутрь импаня. Черепичная крыша над ними взлетела в воздух и рухнула вниз, нам на головы посыпались комья земли и щепки.

Когда оглушительный гул стих, перед нами зияла воющая, дымящаяся дыра. Хунхузы, видимо, напуганные взрывом, скрылись за стеной. Путь был открыт.

– Вперед! – проревел я, вскакивая на ноги. – Берем их, фанза за фанзой!

Проскочив неглубокую, дымящуюся воронку, я оказался внутри импаня. Навстречу из душного, пахнущего едкой химией дыма показались два оглушенных хунхуза – без долгих слов я расстрелял их. Мгновение – и рядом оказался Левицкий, затем Парамон и Сафар. Мы ворвались внутрь!

Бой перекатывался от причала в глубь поселения, в узкие, грязные проулки между фанзами. Казалось, мы все: и русские, и китайцы, – теперь одержимы одной целью – рушить, ломать, убивать. Ошеломленный враг, не успев организовать оборону, откатывался назад, огрызаясь одиночными выстрелами и отчаянными ударами мечей. Но мы уже неслись на плечах их паники, не давая им ни опомниться, ни перегруппироваться.

В тесных проулках селения бой рассыпался, как горсть брошенного в грязь гороха, распался на отдельные поединки, превратившись в десятки мелких, яростных стычек. Ни о какой тактике или даже едином замысле речи уже не шло. Это была грязная, кровавая бойня, где инстинкты ценились выше умений, а скорость реакции решала, кто останется жить.

Я, Тит, Сафар и хмурый Софрон двинулись к первой, самой крупной на вид фанзе. Не было времени на осторожность. Мощный удар ноги Тита, и хлипкая, сколоченная из тонких досок дверь, сорвавшись с петель, с оглушительным треском влетела внутрь. В нос тотчас же ударил густой, удушливый смрад – невыносимая смесь запахов немытых тел, застарелого пота, черемши и кисловато-сладкого, тошнотворного опиумного дыма.

И тут же из полумрака, из-за сваленных в углу тюков, на нас с диким, гортанным воем бросились три тени. В тусклом свете, пробивавшемся через дверной проем, хищно блеснули широкие лезвия мечей-дао.

Грохот моего «Лефоще» в тесном пространстве ударил по ушам, как кузнечным молотом. Первый нападавший, получив пулю прямо в оскаленную пасть, отлетел назад, разбрызгивая кровь и зубы. Второй замахнулся мечом для удара сверху. Я нажал на спуск, но вместо выстрела курок жалко клацнул о металл: патроны закончились. Ах ты ** ****, как вовремя! Шагом в сторону уходя с линии атаки, я развернул револьвер, и его тяжелая рукоять с отвратительным хрустом врезалась врагу в висок. Хунхуз молча, без единого стона, рухнул на утоптанный земляной пол.

Тит тем временем разбирался с третьим. Бывший молотобоец даже не стал тянуться за револьвером. Он просто шагнул навстречу, поднырнул под занесенный меч и, схватив бандита поперек туловища своими ручищами-тисками, с рыком оторвал его от земли. Секунду хунхуз, истошно крича, беспомощно сучил ногами в воздухе, а затем Тит с чудовищной силой впечатал его в поддерживающий потолочную балку бревенчатый столб. Раздался тошнотворный хруст ломаемых ребер и позвоночника. Враг обмяк. Пока все это происходило, Сафар, двигаясь бесшумно, как тень, уже скользнул в дальний угол фанзы, и короткий, сдавленный вскрик возвестил, что там нас ждал еще один… «подарок». Впрочем, сюрприз не получился.

– В следующую! – рявкнул Софрон, все это время контролировавший дверной проем, чтобы никому не пришла в голову гениальная мысль ударить нам в спину.

Короткая перебежка по узкому, заваленному черепками и мусором проулку. Справа и слева слышались выстрелы и крики – там работали группы Мышляева. Вторая фанза оказалась хитрее. Едва мы выскочили на небольшое открытое пространство перед ней, из узких, похожих на бойницы окон ударили выстрелы. Один из бойцов Мышляева, молодой парень из забайкальцев, бежавший впереди, коротко вскрикнул, словно удивившись, ткнулся лицом в грязную землю и затих, неловко раскинув руки.

– Залечь в укрытие! Отходим! – проревел я, перекатом уходя за угол ближайшего строения.

Пули щелкали по глинобитным стенам, выбивая сухую пыль. Пришлось перешагнуть через еще теплое тело убитого «краснобородого», чтобы прижаться к стене. Выглянув из-за угла, я оценил сложившееся положение. Внутри засело не меньше пяти-шести человек, и они поливали нас огнем, причем, судя по всему, не из фитильных ружей: там имелось что-то более скорострельное. Их злобные, полные фанатичной ярости крики свидетельствовали о том, что о сдаче они не помышляют. Сквозь грохот выстрелов я расслышал, как Мышляев отдает приказы своим людям, пытаясь подавить огневую точку. Но засевшие внутри ублюдки, казалось, были готовы умереть, но забрать с собой как можно больше наших. Стало ясно – эти не сдадутся. Простой наскок здесь не пройдет.

Время шло. Почти все поселение было в наших руках, но эта фанза, самая большая и крепкая, словно вросшая в землю, превратилась в настоящую крепость. Она ощетинилась стволами, и из ее крохотных, похожих на бойницы окон сухо щелкали выстрелы, прижимая моих людей к земле.

– Штурмовать! – проревел Мышляев, и группа его бойцов, пригибаясь, рванулась вперед.

Ответом им был рваный, злой залп. Двое упали как подкошенные и отползли назад, оставляя за собой кровавые борозды. Остальные вжались в землю, ища укрытия за трупами и разбросанными ящиками. Штурм захлебнулся, не начавшись.

Я оставался за углом соседней фанзы, перезаряжая револьвер и чувствуя, как холодная ярость закипает внутри. Нет, на рожон лезть не стоит! Каждый новый приступ будет стоить нам еще людей. Эти ублюдки заперлись там намертво и были готовы умереть, но утянуть с собой на тот свет как можно больше наших. Тратить на них время и жизни было непозволительной роскошью.

Ну, как бы на все вопросы один ответ: у нас есть динамит, у вас его нет!

– Сафар, Тит, ко мне! – дождавшись секундного перерыва между выстрелами, прокричал я. Прошло несколько мгновений, прежде чем Сафар и Тит подползли ко мне.

– С той стороны, – я ткнул стволом револьвера в сторону глухой стены фанзы, – есть «мертвая зона». Подберетесь туда. По шашке в каждое окно. Задача ясна?

Они молча кивнули и, прижимаясь к самой земле, огибая обломки и трупы, начали путь. Это было похоже на смертельную игру: переползание, потом короткая перебежка от одного укрытия к другому под непрекращающийся свист пуль над головой. Но наконец оба благополучно достигли цели – глухой стены, где оказались в относительной безопасности.

Я видел, как они, тяжело дыша, прижались спинами к теплым от солнца доскам. Сафар, не колеблясь ни секунды, достал унизанный гвоздями «драконий зуб». Короткий чиркающий звук терочного запала, который тут же зашипел, высекая сноп искр. Раз… два… он высунулся из-за угла, и его рука сделала резкое, точное движение. Шашка, описав дугу, исчезла в темном проеме окна.

Он тут же обернулся к Титу. Тот уже держал свой смертоносный сверток, запал был зажжен. Но огромный молотобоец застыл. Его лицо, обычно румяное, стало полотняно-белым. Исполинская ручища-лопата, способная одним ударом проломить череп, мелко дрожала. Весь его могучий стан окаменел. Он не смотрел на врага, не смотрел на окно. Взгляд его расширенных от ужаса глаз был прикован к маленькому шипящему цилиндру в его руке. Эта непонятная, колдовская сила, заключенная в промасленной бумаге, парализовала его волю. Запал злобно шипел, выплевывая последние, драгоценные секунды.

Время застыло. Шипение терочного запала в руке Тита превратилось в единственный звук во вселенной. Злобный, ядовитый шепот, отсчитывающий последние секунды не только для тех, кто засел в фанзе, но и для нас. Сейчас динамит взорвется, пронзая наших людей разогнанными до скорости пули гвоздями. И я никак не могу этому помешать!

Видя, что Тит не реагирует, Сафар издал короткий, гортанный рык – звук, в котором смешались ярость и отчаяние. С молниеносной решимостью, на которую способен лишь человек, давно потерявший страх смерти, он бросился к нему и вырвал дымящуюся бомбу из ослабевшей руки гиганта. Не теряя ни секунды времени, Сафар просто швырнул шашку в ближайшее окно, тут же падая на землю и закрывая голову руками.

Но не успел он даже пригнуться, как внутри фанзы взорвался первый заброшенный им же снаряд. Глухой, утробный грохот, от которого содрогнулась земля. А следом, почти в то же мгновение рванул и второй.

Словно невидимый кулак стены фанзы ударил изнутри. Здание содрогнулось, стена выгнулась наружу и лопнула, будто картонная. Из пролома вырвался огненный гейзер из пламени, щепок, дыма и ошметков человеческих тел. Ударная волна, как невидимый таран, прошла по нам, сбивая дыхание и засыпая землей, а стоявшего ближе всех Сафара подхватила, швырнула и с силой ударила о землю.

Затем наступила оглушительная, звенящая тишина, нарушаемая лишь треском разгоравшегося пожара. Бой был окончен, оружие хунхузов умолкло навсегда.

Ступор Тита прошел. На его лице отразился неподдельный ужас. Он, как раненый медведь, неуклюже пополз к Сафару. Я подскочил к ним. Наш верный, надежный товарищ лежал без сознания, ни на что не реагируя. Из его ушей тонкими струйками текла темная кровь.

– Доктора! – проревел я, бросаясь к Сафару. – Где доктор Овсянников? Сюда его, живо!

Тит уже опустился на колени рядом с неподвижным телом, его огромное лицо было искажено чувством безмерной вины. Он неуклюже пытался перевернуть Сафара на спину, что-то бормоча себе под нос.

– Не трогай его! – остановил я его резким окриком.

Вскоре, расталкивая бойцов, к нам подбежал запыхавшийся Овсянников со своей медицинской сумкой. Он тут же опустился на колено, профессиональным движением приподнял веко Сафара, пощупал пульс на шее. Его лицо становилось все более мрачным.

– Страшный удар, Владислав Антонович, – произнес он наконец, выпрямляясь. – Удар воздухом. Тут уж… на все воля Божья. Мозг сотрясен, и кровь из ушей – самый дурной знак.

Увидев растерянность в его глазах, я на мгновение оторопел. Какая нахрен «Божья воля»? Не сразу я вспомнил, что для медицины XIX века тяжелая контузия была, по сути, смертным приговором.

Но я-то знал больше! Память услужливо подбросила картины из другого, прошлого мира – инструктаж перед отправкой в Чад, хриплый голос сержанта-корсиканца, объяснявшего основы военно-полевой медицины.

– Воля Божья подождет, доктор! – Мой голос прозвучал так резко, что Овсянников вздрогнул. – Слушайте меня внимательно. Первое – на бок его, немедленно! – скомандовал я. – Чтобы не захлебнулся, если начнется рвота или язык западет. Аккуратно!

Тит, благодарный за любой приказ, выводящий его из ступора, вместе с доктором бережно перевернул Сафара на правый бок.

– Второе – полный покой. Не трясти, не таскать без нужды. Третье – холод на голову. Найдите тряпки, мочите в ручье и меняйте постоянно. И главное, – я посмотрел прямо в глаза Овсянникову, – никакого спирта в глотку! Ни капли!

Доктор на мгновение замер, в его глазах мелькнула профессиональная обида, но, тут же справившись с собой, он коротко кивнул.

– Все понял, Владислав Антонович. Все будет сделано!

Убедившись, что Сафар в надежных руках, я поднялся, подзывая Софрона.

– Осмотри тут все. Посчитай, чем разжились. И отдели полезное от дурмана.

Старый солдат с самым невозмутимым видом принялся за дело. Он не радовался богатству, а методично, с солдатской дотошностью оценивал захваченное, с точки зрения чистой пользы. Его помощники вскрывали тюки и ящики, вытаскивая на свет рулоны яркого шелка, тяжелые кирпичи прессованного чая, мешки с табаком и несколько бочонков с байцзю – самогонкой из гаоляна, от которой по воздуху поплыл сивушный дух. В отдельном, окованном железом ларце нашлись липкие, черные шарики опиума.

– Дурман, – глухо произнес Софрон, брезгливо ткнув в ларец носком сапога. – Это зло сжечь. Немедленно. Чтобы соблазна ни у кого не было!

– Нет, отдай доктору, – возразил я. – Пойдет на обезболивание.

Тут наше внимание привлекли крики. Тайпины, торжествуя, выволокли из одной из уцелевших фанз двоих пленных. Контраст между ними был разительным. Первый – матерый, жилистый хунхуз с перебитой ногой. Он лежал на земле, как волк в капкане, сплевывал кровью и смотрел на нас с неукротимой ненавистью. Второй был его полной противоположностью: пухлый, изнеженный китаец, чей дорогой шелковый халат цвета индиго был теперь запачкан грязью, кровью и, судя по всему, мочой. Тайпины скалили зубы и, чуть не приплясывая, начали прикручивать этих двоих к слегам.

Я подозвал Лян Фу.

– Вы что тут затеяли?

– Хотим сжечь слуг демонов! – спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, ответил он.

– Нет, погоди! С этим еще успеется. Сначала спроси его, – я кивнул на хунхуза, – где главный прииск Тулишэна.

Лян Фу задал вопрос. В ответ пленный лишь оскалился и выкрикнул короткое, злобное проклятие.

– Говорит, что скорее сдохнет, – бесстрастно перевел Лян Фу.

– Его желание – закон, – безразлично бросил я. – Прикончите. Только давай без этих ваших причуд: перережьте глотку, да и все.

Теперь все взгляды обратились к толстяку. Он затрясся всем телом, упал на колени, что-то залепетав. Нда, этот боров – явно не боец. А значит, с ним можно иметь дело!

Подойдя поближе, я опустился рядом на корточки, попутно удостоверившись, что угадал насчет мочи.

– Лян Фу, скажи ему, что я вижу – он не боец. Возможно, нам есть о чем поговорить: пока мы разговариваем, он хотя бы остается в живых. Пусть для начала расскажет, кто он такой!

Когда Лян Фу перевел, толстяк заговорил на своем тарабарском наречии – быстро, испуганно и часто.

– Он приказчик Тулишена, – пояснил Лян Фу.

– Отлично! А теперь, – я понизил голос, – скажи ему вот что. Пусть посмотрит на твоих людей. На тех, кто еще вчера носил колодки. Они помнят бамбуковые палки. И помнят лица тех, кто отдавал приказы. Спроси его, что, по его мнению, они сделают с человеком в шелковом халате, который вел учет их страданий? Может, сдерут с живого кожу и отправят на муравейник? Или придумают что-то поинтереснее? Скажи, если он не будет говорить, с ним в ближайшее время случится много очень плохих вещей. У него воображения не хватит представить, что именно с ним сделают!

Лян Фу переводил медленно, вкладывая в каждое слово холодную, концентрированную ярость. Ужас затопил неглубокие глаза приказчика. Он забился в рыданиях, размазывая по лицу слезы и грязь, и вновь чего-то заговорил – быстро, сбиваясь и всхлипывая.

Лян Фу слушал, а затем повернулся ко мне.

– Этот маньчжурский яо нунцай[3], готов рассказать тебе все, что знает!

– Где у его хозяина золотые прииски? – недобро усмехнувшись, спросил я.

Лян Фу коротко перевел. Толстяк, заливаясь слезами, начало что-то долго и горячо говорить.

Глядя в лицо Лян Фу, я пытался угадать суть ответа. Поначалу командир тайпинов хмурился, и я уж было подумал, что этот жирный хрен ничего не знает. Жаль! Это, в общем-то, не беда: ведь среди освобожденных нами на прииске рабов есть те, кто бывал там. Так или иначе дорогу мы найдем.

Плохо другое – ведь за отказ от сотрудничества я пообещал толстяку спустить с него шкуру и прочие анальные кары. А нарушать обещания нехорошо… Но и отдавать этого дурака на пытки мне тоже не хотелось. Никогда таким не занимался и не собираюсь начинать!

Но тут лицо Лян Фу прояснилось.

– Он говорит, что главный прииск Тулишэня – высоко в горах, в верховьях этой самой реки Мохэ. Продовольствие туда доставляют тайными тропами через перевалы Хинганского хребта. Говорит, на том прииске не меньше сотни охранников и почти восемьсот рабов.

Приказчик снова что-то отчаянно закричал, тыча в себя пальцем.

– И еще, – добавил Лян Фу. – Он говорит, что знает эти тайные тропы. И готов нас провести, чтобы спасти свою жизнь.

[1]Руби нечисть, истребляй зло.

[2]Смерть демонам.

[3]Раб демонов – (кит.).