Текст книги "Тай-Пен (СИ)"

Автор книги: Виктор Коллингвуд

Соавторы: Дмитрий Шимохин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава 3

Глава 3

Заседание Сибирского комитета проходило в одном из строгих казенных зданий на Сенатской площади. Здесь не было мраморного великолепия дворцов. Все было подчинено одной цели – демонстрации незыблемой, холодной мощи государственной машины.

Длинный, гулкий коридор привел меня к тяжелым дубовым дверям, которые беззвучно открыл учтивый секретарь.

Зал заседаний был огромен и строг. Стены, затянутые темно-зеленым сукном, высокий потолок с лепниной, длинный стол под таким же зеленым сукном, за которым уже сидели мои «судьи».

Воздух был спертым, пахло сургучом, пыльными бумагами и, едва уловимо, дорогими сигарами. Это был мир, где слова имели вес золота, а неверно сказанная фраза могла стоить карьеры, состояния или даже жизни.

Я вошел и остановился у края стола. Присутствовали все, о ком предупреждал Неклюдов.

Во главе в кресле председателя сидел великий князь Константин Николаевич, его лицо было непроницаемо. Справа от него – министр финансов Рейтерн, похожий на хищную, высохшую птицу. Слева – грузный, с тяжелым взглядом министр внутренних дел Валуев. Чуть поодаль – управляющий делами Бутков, министр юстиции Замятнин и несколько угрюмых генералов из Горного департамента. Я чувствовал на себе их взгляды – изучающие, холодные, полные скепсиса.

После короткого формального открытия заседания управляющий делами Бутков ровным, бесцветным голосом произнес:

– Слово для доклада по вопросу об учреждении акционерного общества «Сибирское Золото» предоставляется господину Тарановскому.

Поднявшись и пройдя вперед, положив на стол свою пухлую папку с документами, я сделал легкий поклон. Затем выпрямился, обвел взглядом всех присутствующих и начал свою речь. Голос мой звучал твердо и уверенно.

– Ваши высокопревосходительства, господа члены Сибирского комитета! Обращаюсь к вам, движимый не корыстью единой, но радением о благе нашего Отечества, коему государь император Александр Николаевич своими великими реформами открыл путь к доселе невиданному процветанию.

Я говорил о Сибири как о нетронутой сокровищнице, о нынешнем хищническом и расточительном промысле, который снимает лишь «сливки», оставляя главные богатства в земле. О том, что время кустарных методов прошло, и что на смену «удали молодецкой» должны прийти «мощь пара, сила воды и холодный научный расчет».

– Посему, заручившись поддержкой, я испрашиваю высочайшего соизволения на учреждение «Общества Сибирское золото» с уставным капиталом в семь миллионов рублей серебром.

Я видел, как при упоминании суммы в семь миллионов министр финансов Рейтерн чуть заметно подался вперед.

– Столь значительный капитал требуется не для роскоши, но для дела, организованного на совершенно новых для России основаниях. Мы намерены отринуть дедовские методы и вооружиться всей мощью современной науки.

И я начал выкладывать свои главные козыри, описывая технологии, которые должны были показаться им фантастикой. Я говорил о паровых драгах американского образца, способных заменить тысячи старателей. О гидравлических установках, смывающих целые склоны сопок. Об усовершенствованной амальгамации для извлечения мельчайшего «летучего» золота. О новейших взрывчатых составах господина Нобеля и о внутрипромысловых конно-рельсовых дорогах.

– Польза для казны и государства от сего предприятия очевидна! – Я повысил голос, переходя к главному. – Резкое увеличение добычи золота, что укрепит финансовую мощь империи. Значительные налоговые поступления в казну. Развитие края: наше товарищество на свои средства построит дороги, пристани, мастерские и поселки для рабочих, привнеся в дикий край порядок и цивилизацию. И, наконец, утверждение русского присутствия на дальних рубежах не только военной силой, но и экономической!

Я сделал паузу, обводя взглядом их непроницаемые лица.

– Для осуществления столь грандиозного и капиталоемкого проекта нам потребны не малые делянки, а обширные территории. Посему осмеливаюсь просить Сибирский комитет ходатайствовать перед государем императором о передаче учреждаемому нами обществу в долгосрочную аренду на пятьдесят лет земель для поиска и разработки золотых россыпей в бассейне реки Бодайбо на площади до ста квадратных верст, с исключительным правом на ведение промысла на данной территории. Лишь при таких условиях наш капитал будет надежно защищен, а предприятие сможет развернуться в полную силу, дабы принести славу и пользу нашему любезному Отечеству!

Закончив и поклонившись, сел на свое место. В зале повисла тишина. Я видел, как министры переглядываются, как Бутков что-то пишет в своих бумагах. Великий князь оставался невозмутим. Сейчас начнется буря.

Тишину в зале прервал скрипучий, полный яда голос.

Слово взял один из генералов Горного департамента, пожилой, высохший чиновник с лицом, похожим на старый пергамент.

– Все это весьма занимательные фантазии, господин Тарановский, – процедил он. – Но позвольте спуститься с небес на нашу грешную землю. Вопрос у меня простой, практический. Доставка. Как вы, позвольте спросить, намерены доставить ваши многопудовые паровые котлы и американские машины на Бодайбо? По Сибирскому тракту? Да они проломят все мосты и увязнут в первой же весенней распутице! Морем до Николаевска, а оттуда вверх по Амуру и Шилке? Да это путешествие займет два года! Ваши машины сгниют в тайге, прежде чем дадут первый золотник золота.

Это был их главный, как им казалось, неоспоримый козырь.

– Ваше превосходительство, я предвидел эти возражения, – ответил я спокойно. – И скажу прямо: если бы я намеревался везти в Сибирь монолитные машины, которые строят ныне в Англии, вы были бы совершенно правы. Мое предприятие закончилось бы на первом же ухабе за Казанью.

Сделав паузу, давая им осмыслить сказанное, я продолжил:

– Но секрет нашего дела, господа, заключается в том, что мы повезем в Сибирь не машины, а, если будет позволено так выразиться, «механический конструктор». Я потратил последний год не на пустые мечтания, а на работу с лучшими инженерными умами России. Паровые котлы по моему специальному заказу разработаны не цельными, а секционными, разборными. Корпуса драг мы построим на месте, на берегу Бодайбо, из лучшей сибирской лиственницы. Трубы для гидромониторов выполнены короткими секциями с фланцевыми соединениями. И даже взрывчатые составы господина Нобеля будут производиться в безопасном виде прямо на месте, в специальной лаборатории. Ни одна деталь нашего оборудования не является неразрешимой задачей для сибирского бездорожья.

Я видел, как лица горных чиновников вытягиваются. Но я еще не закончил.

– А что касается пути, то у нас есть продуманный план из трех этапов. Первый – Великий водный путь до Перми. Второй – Великий сухопутный бросок от Перми до Качуга на Лене. И третий – последний речной этап до Бодайбо. Да, это дорого. Да, займет почти год. Но выполнимо. И главное, господа, вы мыслите летними категориями, категориями грязи и болот. А я смотрю на Сибирь как инженер и вижу в великой русской зиме нашего главного союзника! Зима вымостит нам путь лучше любого строителя. Она превратит топи в твердь, а бурные реки – в гладкие ледяные проспекты. Мы не боремся с природой Сибири, господа, мы используем ее законы в свою пользу!

Я отразил их первую атаку. Слово взял министр внутренних дел Валуев.

– Хорошо, допустим, вы доставите свои машины. – Его голос был тяжелым и властным. – Но я бы хотел затронуть вопрос административный. Вы, господин Тарановский, просите исключительного права на промысел на огромной территории. Вы создаете на казенной земле огромное частное предприятие с тысячами рабочих. Кто будет обеспечивать там порядок? Ваша собственная охрана? Это создание государства в государстве, что совершенно недопустимо. Ваше предприятие может стать не источником богатства, а центром хаоса, с которым придется разбираться правительству за казенный счет.

– Мы прекрасно понимаем озабоченность господина министра, – снова встал я. – И мы готовы принять на себя все расходы по содержанию на территории приисков усиленного отряда урядников и даже казачьего поста, если Комитет сочтет это необходимым. Более того, мы просим, чтобы в правление нашего Товарищества на постоянной основе вошел представитель от Горного департамента для надзора за соблюдением интересов казны. Мы несем в тайгу не хаос, а порядок, господа! Строгий устав, трезвость, собственная больница для рабочих и школа для их детей.

Казалось, мой ответ удовлетворил его. Но тут в разговор вступил министр финансов Рейтерн.

– Все это звучит прекрасно. – Его голос был сухим, как шелест ассигнаций. – Но у меня, простите за прямоту, закрадывается подозрение. Семь миллионов капитала и отвод на сто квадратных верст. Не кажется ли вам, что это слишком много для опыта с негарантированным исходом? А не является ли весь этот прожект с машинами лишь ширмой, чтобы получить в руки огромный, богатейший кусок земли? А получив его, господин Тарановский не станет возиться с оборудованием, а просто-напросто примется сдавать участки тем самым старателям, которых он сегодня порицал. И будет, не ударив палец о палец, получать барыши, обманув и нас, и казну.

Это был самый сильный удар. Обвинение в мошенничестве.

– Господин министр полагает, что мы хотим стать простыми рантье, – ответил я, и в моем голосе прозвучала сталь. – Но, господа, семь миллионов рублей! Мои компаньоны – известнейшие в России купцы. Дом Верещагиных, откупщик Кокорев. Неужели вы думаете, что эти люди, чье слово – кремень, рискнут таким капиталом и своей репутацией ради мелкой спекуляции землей? Сам размер капитала есть лучшее доказательство серьезности наших намерений. Мы идем в Сибирь не за легким рублем, а за миллионными прибылями, которые может дать лишь промышленная, а не хищническая добыча. Ваши превосходительства, Россия стоит на пороге новой эры. Дайте нам шанс доказать, что русский капитал и русская инженерная мысль способны творить чудеса, не уступающие другим. И казна получит от нашего предприятия налогами в десять раз больше, чем от всех нынешних приисков, вместе взятых.

В зале воцарилась абсолютная, звенящая тишина.

Все аргументы были высказаны, все карты – выложены на стол. Теперь оставалось только ждать вердикта. Я чувствовал, как по спине стекает капля холодного пота, но старался дышать ровно, сохраняя на лице маску невозмутимого спокойствия.

Я видел, как голоса членов комитета разделились.

Министр внутренних дел Валуев сидел с каменным, недовольным лицом, его губы были плотно сжаты. Генералы из Горного департамента обменивались тихими, ядовитыми репликами, их взгляды не сулили мне ничего хорошего. Они были против. Категорически.

Министр финансов Рейтерн, напротив, с живым интересом изучал мои финансовые выкладки. Он был прагматиком, и цифры, обещавшие казне миллионные доходы, убеждали его лучше любых слов. Он был скорее за.

Остальные: Бутков, Замятнин – хранили непроницаемое выражение лиц, ожидая, куда подует ветер.

И тогда все взгляды как по команде устремились в центр стола, на одного человека. На великого князя Константина Николаевича.

Он сидел, откинувшись на спинку высокого кресла, и молчал. Его лицо было усталым и непроницаемым. Он медленно переводил взгляд с моих чертежей на хмурое лицо Валуева, затем на бумаги Рейтерна, затем снова на меня. В его руках была судьба моего проекта. Судьба моей сибирской империи. Его голос был решающим.

Прошла, казалось, целая вечность.

Тиканье массивных бронзовых часов над камином отсчитывало секунды, и каждый их удар отдавался у меня в висках.

Наконец, великий князь медленно поднял голову. Взгляд его голубых, пронзительных глаз встретился с моим.

Глава 4

Глава 4

– Господа, я выслушал все доводы. Проект господина Тарановского дерзок, спору нет. Риски велики. Но и возможности, которые он открывает для России, колоссальны. Сидеть сложа руки и ждать, пока Европа решит за нас наши проблемы, мы более не можем. Я… – Он сделал короткую, весомую паузу, – поддерживаю этот проект.

По залу пронесся едва слышный шелест. Это был коллективный вздох. Я увидел, как министр финансов Рейтерн удовлетворенно кивнул и сделал короткую пометку на листе перед собой – его прагматичный ум уже подсчитывал будущие барыши для казны. Рядом с ним министр внутренних дел Валуев, наоборот, помрачнел еще сильнее, его тяжелое лицо стало похоже на грозовую тучу. Генералы из Горного департамента обменялись гневными, бессильными взглядами.

Я же почувствовал, как колоссальная тяжесть, давившая на меня все эти месяцы, вдруг рухнула с плеч. Внутри, в груди, поднялась волна горячего, пьянящего триумфа, которую я с огромным трудом удержал за маской почтительной невозмутимости.

Но великий князь еще не закончил.

– Однако, господин Тарановский, – его голос стал жестче, в нем зазвучали нотки не реформатора, а правителя, – столь беспрецедентная поддержка и передача в частные руки огромных казенных земель должны сопровождаться встречными обязательствами перед государством. Я поддержу ваш проект при одном условии: ваше Общество обязуется вложить часть своей прибыли в развитие железнодорожной сети империи. Скажем, не менее тридцати копеек с каждого рубля чистой прибыли должно быть направлено на покупку акций или облигаций русских железных дорог, в первую очередь – ГОРЖД, после его оздоровления.

Мой внутренний триумф мгновенно сменился ледяным шоком.

«Черт. Этого в нашем плане не было. Аглая в ярость придет, когда узнает, что почти треть прибыли придется вкладывать в чужое, пусть и государственно важное дело. Это будет трудный разговор…»

Я понял, что у меня нет выбора. Отказаться сейчас – значит, потерять все. Я поднялся и склонил голову.

– Я понимаю и принимаю ваши условия, ваше императорское высочество. Мы готовы служить интересам России не только в Сибири, но и здесь.

Управляющий делами Бутков уже кашлянул, собираясь, очевидно, закрывать заседание. Министры с усталым облегчением начали перебирать бумаги на столе, считая вопрос решенным. Мой дерзкий проект был утвержден, пусть и с обременительным условием. Казалось, все было сказано.

Но я еще не закончил.

– Ваше императорское высочество, господа, – произнес я, снова поднимаясь.

По залу пронесся недоуменный шепот. Валуев бросил на меня раздраженный взгляд, мол, чего еще этому прожектеру надо? Великий князь удивленно поднял бровь.

– Я хотел бы поднять еще один связанный с этим вопрос, – продолжил я, чувствуя на себе их тяжелые, выжидающие взгляды. – Речь идет о землях на Амуре. Дело в том, что, ожидая решения по моему главному проекту, я на свой страх и риск уже начал разведочные работы на одном из притоков Амура, на ручье, именуемом местными Амбани-Бира. И результаты превзошли все ожидания.

Я сделал паузу.

– Я пришел сюда не только с проектом будущего, но и с уже действующим предприятием, которое хотел бы вывести из тени и узаконить. Но прошу не только за себя.

Я обвел взглядом их удивленные лица.

– Я предлагаю Комитету пойти на смелый, но, уверен, единственно верный шаг для скорейшего развития всего Амурского края. Я предлагаю временно, на несколько лет, разрешить там свободную добычу золота для всех подданных империи. Ввести так называемую «горную свободу».

Если моя первая речь вызвала у них скепсис, то эта – откровенное изумление. Отдать золото, достояние казны, в руки первому встречному? Это казалось им ересью.

– Позвольте объяснить, – заговорил я быстрее, не давая им опомниться и разразиться возражениями. – Что такое сегодня наш Амур? Дикий, почти безлюдный край. Чтобы его освоить, нужны люди. Тысячи, десятки тысяч переселенцев. Где их взять? Как заманить их туда? Ответ один, господа: золото. Слух о том, что на Амуре можно свободно мыть золото, разлетится по всей России быстрее любого правительственного указа. Туда хлынут тысячи самых отчаянных, самых предприимчивых и сильных людей.

Я смотрел на Валуева, зная его главный страх.

– Да, поначалу это будет хаос. Но очень скоро он сменится порядком. Люди начнут строить дома, распахивать землю, создавать поселения. А казна, не потратив ни копейки на переселение, будет лишь собирать урожай в виде пошлины с каждого добытого золотника. Мы укрепим наше присутствие на границе с Китаем не полками солдат, а тысячами русских семей! Это самый дешевый и самый эффективный способ начала развития тех земель!

Мои слова о «горной свободе» упали в мертвую тишину зала. На лицах большинства присутствующих отразилось откровенное изумление, смешанное с ужасом. Я видел, как министр внутренних дел Валуев побагровел, а генералы из Горного департамента смотрели на меня так, словно я предложил раздать содержимое казны первым встречным.

Казалось, сейчас они обрушатся на меня со всей мощью имперской машины. Но, прежде чем они успели сформулировать свой гнев, произошло неожиданное.

– Позвольте, господа!

Голос великого князя прозвучал громко и на удивление энергично. Вся его апатия и усталость исчезли. Он подался вперед, и его глаза, до этого тусклые, горели огнем, как у реформатора, услышавшего давно забытую, но любимую мелодию.

– Идея господина Тарановского кажется вам радикальной? – Он обвел сановников тяжелым взглядом. – А я скажу вам, что она не нова! Ровно то же самое, господа, предлагал когда-то великий человек, покойный граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский! Он, как никто другой, понимал, что для освоения дикого края нужны не указы, а живая человеческая сила! Но тогда его не услышали. Сочли его идею преждевременной.

Он снова посмотрел на меня, и в его взгляде было уже не просто одобрение, а настоящее, живое участие.

– А сегодня она уже не преждевременна! Сегодня, на фоне масштабного частного проекта, который мы только что утвердили, она становится его логичным и гениальным дополнением! «Сибирское Золото» господина Тарановского станет тем самым ядром, а «горная свобода» даст этому краю людей!

Произнеся речь, он повернулся ко мне, и в его голосе появились строгие, но отеческие нотки.

– Однако, господин Тарановский, – произнес он, слегка пожурив меня, – меня удивляет, что о вашем уже действующем прииске «Амбани-Бира» я узнаю только сейчас и в такой форме. Вы, как я погляжу, человек дела, не обременяющий себя излишними формальностями.

Я молча склонил голову, принимая упрек.

– Впрочем, победителей не судят, – уже мягче продолжил князь, и в уголке его губ мелькнула усмешка. – Ваша инициатива, пусть и самовольная, доказывает состоятельность моих давних убеждений. Земля под вашим прииском будет вам выделена и продана по установленной цене. Оформите все через Сибирский комитет.

Затем он обвел взглядом стол.

– Что же до «горной свободы» в целом – я поддерживаю и это предложение. Владимир Петрович, – обратился он к Буткову, – подготовьте указ о временном введении вольного приноса золота на территории Амурской области.

Это был полный, сокрушительный триумф.

Покинул заседание я, едва ощущая под ногами мраморные плиты. Внутри все пело. Я не просто получил разрешение на свой главный проект. Я, пользуясь моментом, одержал двойную победу, попутно легализовав и свой старый прииск, и создав условия для бурного, неконтролируемого развития всего региона. Я, беглый каторжник, только что одним росчерком пера изменил экономическую политику целой губернии.

Я чувствовал себя на вершине мира. И единственная маленькая туча на этом безоблачном горизонте – мысль о предстоящем очень непростом разговоре с Аглаей Степановной Верещагиной, которой мне предстояло объяснить, почему треть будущей прибыли теперь будут уходить на строительство каких-то там железных дорог. Да еще и Кокорев в акционерах, и сумма всей компании составит целых семь миллионов рублей.

Над Гороховцем стояла золотая осень. Воздух, прозрачный и холодный, был наполнен горьковатым запахом увядающей листвы и дыма из печных труб. Березы на высоком берегу Клязьмы роняли листья в темную, неспешную воду.

На пристани царила суета. Шла погрузка на небольшой, но крепкий колесный пароход «Добрыня». Грузчики, крякая, тащили на борт тяжелые ящики с инструментами, мешки с провиантом, бочки с солониной. Среди них деловито сновали нанятые мной инженеры, выкрикивая распоряжения и сверяясь с бумагами.

Мы с Ольгой стояли чуть поодаль, у самого края пристани, и молча наблюдали за этой суматохой. Она крепко держала меня за руку, и я чувствовал сквозь тонкую ткань ее перчатки легкую нервную дрожь. Впереди нас ждала долгая разлука, и эта спокойная, немного грустная, но полная надежд атмосфера прощания была пропитана тревогой.

– Куда же вы теперь, Владислав? – наконец тихо спросила она, не отрывая взгляда от парохода. – Путь, верно, далекий и опасный?

Я повернулся к ней и заглянул в огромные, полные тревоги глаза. Я видел, что она боится, и мое сердце сжалось от нежности.

– Далекий, Оленька, – спокойно и уверенно ответил я, стараясь, чтобы мой голос ее успокоил. – Но не такой опасный, как тебе кажется. Все продумано до мелочей.

Я начал подробно рассказывать ей весь маршрут, словно проводя финальный брифинг для самого дорогого мне человека.

– Сначала – водный этап. На этом «Добрыне» мы пойдем по Клязьме, Оке и Волге до самой Перми. Это самая легкая и приятная часть пути. Там, на Урале, мы пересядем на телеги и трактом доберемся до Екатеринбурга. К тому времени уже должен лечь снег, и дальше, – я усмехнулся, – начнется настоящая Сибирь. Мы перегрузим все на розвальни, широкие сани, и по Сибирскому тракту пойдем до самого Иркутска.

– До Иркутска… Боже, это же край света, – прошептала она.

– Почти, – улыбнулся я. – Там доберемся до Кяхты, часть инженеров представлю Верещагиной, они подготовят экспедицию и двинут на Бодайбо, а сам двинусь на восток, в Сретенск. Там мы перезимуем, а с весенним паводком по Шилке и Амуру спустимся к нашему «Амбани-Бира».

Я почувствовал, как она напряглась при упоминании этого места, с которого и начались все мои авантюры.

– Не волнуйся, – добавил я, сжав ее руку. – Теперь все по-другому. Мой старый прииск теперь полностью законен. Помнишь, я рассказывал про заседание в Петербурге? Так вот, благодаря поддержке великого князя на всем Амуре теперь введена «горная свобода». Любой может мыть золото, платя налог в казну. Так что мы теперь не разбойники, а добропорядочные промышленники. И земля под прииск и новое поселение тоже оформлены на меня. Так что все по закону, Оленька. Все по чести.

Я говорил и видел, как уходит страх из ее глаз, сменяясь пониманием и гордостью. Она видела не авантюриста, несущегося навстречу неизвестности, а хозяина, который возвращается в свои владения, чтобы строить новую жизнь. Нашу общую жизнь.

Сжав ее руку, я снова обратил взгляд к пристани, к этому шумному, деловитому хаосу. Ольга видела просто погрузку на пароход. Я же видел другое. Это была не просто экспедиция. Это была моя маленькая частная армия, которая отправлялась в поход за завоеванием Сибири. И я, ее главнокомандующий, мысленно проводил смотр своим войскам и ресурсам.

Вот мой «штаб» – инженеры. Молодые, горячие выпускники и студенты Горного института, которых отобрал для меня профессор Лавров. Они сновали по палубе, выкрикивая указания, проверяя крепления ящиков, и их глаза горели азартом. Во главе их стоял преподаватель Лемешев, человек средних лет, сухой и точный, как логарифмическая линейка. Он погнался не столько за длинным рублем, сколько за возможностью применить свои теоретические знания на практике невиданного доселе масштаба. С ними же ехал и Кагальницкий – от Нобеля, которому он поручил провести первые полевые испытания динамита в тяжелых условиях.

А вот и моя «пехота», главная ударная сила. На отдельную, широкую баржу, которую «Добрыня» должен был тащить на буксире, грузились шестьдесят пять крестьян, решившихся отправиться за тысячи верст в поисках новой доли. В основном молодежь – смелые, крепкие мужики с женами и детьми. Они тащили свой незамысловатый скарб, вели на борт мычащих коров, грузили мешки с зерном и ящики с инструментами, которые я закупил для них. На их лицах читалась и надежда, и тревога, и вековая крестьянская основательность. Это была соль земли русской, отправлявшаяся осваивать новые рубежи.

Поодаль от всех, у склада с бочками, стоял мой «спецназ». Мышляев и двенадцать набранных им отчаянных головорезов. Бывшие армейцы, ушедшие со службы по разным причинам, пара казаков, решивших попытать счастья, и несколько темных личностей, о прошлом которых я предпочитал не спрашивать. Они не суетились. Стояли, курили трубки и молча, с холодным профессиональным интересом наблюдали за происходящим. Это были мои волки, цепные псы, которых я собирался спустить с поводка в дикой тайге.

Я с удовлетворением посмотрел на две небольшие лодки, которые должны были идти на буксире позади баржи. Там, под брезентом, лежали ящики с динамитом. Я категорически запретил грузить его в трюм парохода – от греха подальше. Мой арсенал был тщательно продуман: несколько десятков надежных английских револьверов Адамса двойного действия, сотня капсюльных ружей. Я с сожалением думал о том, как мало американских «винчестеров» мне удалось купить. У них там, за океаном, полыхала своя гражданская война, и лучшее оружие оставалось в Америке. Ну и, конечно, ртуть – десятки запечатанных чугунных бутылей, необходимых для будущих амальгаматоров. Для работы с ней я нанял толкового, хоть и спившегося, химика, некоего Полозова, который с радостью согласился ехать хоть к черту на кулички за хорошее жалованье.

Я смотрел на эту пеструю, разношерстную армию, готовую отправиться в долгое плавание, и чувствовал огромный груз ответственности. Я был единственным, кто видел всю картину целиком. И только от меня зависело, станет ли этот поход началом новой, великой истории или бесславной авантюрой, которая погубит всех этих людей.

Мы прибыли в Екатеринбург, когда Урал уже укутала настоящая зима. После затянувшейся осени центральной России здешний мир был другим – черно-белым, суровым и честным. Низкое, свинцовое небо нависало над городом, из сотен труб валил густой дым, который тут же оседал на свежевыпавшем снегу, окрашивая его в серый цвет.

Наш основной караван с переселенцами и тяжелыми грузами отстал. Я оставил Мышляева и его людей обеспечивать охрану, зная, что их медленный ход затянется еще на пару дней, а то и больше. Сам же я вместе с Изей Рекуновым и инженерами примчался налегке. Время – деньги, и я не собирался его терять.

Оставив инженеров и уставшего Изю отсыпаться на постоялом дворе, я в сопровождении одного лишь Рекунова нанял сани и отправился на Верх-Исетский завод. Я помнил это место. Гигант, дышащий огнем и паром, сердце промышленного Урала.

Управляющего, Аристарха Степановича, я нашел там же, где и в прошлый раз, – в его огромной, заваленной чертежами конторе. Это был все тот же кряжистый, седобородый старик, похожий на лешего, с умными, пронзительными глазами. Он не узнал меня, да и как мог узнать в этом солидном, безупречно одетом столичном господине того оборванца, что приходил к нему просить работу?

Я представился поверенным от нового сибирского золотопромышленного товарищества.

– Мне нужны рельсы, Аристарх Степанович, – сказал я без предисловий, разложив на его столе эскизы. – Для внутрипромысловых узкоколеек. Чтобы вагонетки катать. Заказ небольшой для вашего завода, пробный. Но, если качество устроит, последуют и другие, куда более крупные.

Он долго, со знанием дела, изучал мои чертежи, цокая языком.

– Сделать можно, – наконец вынес он вердикт. – Заказ и впрямь невелик. А что ж вы, сударь, на мелочь размениваетесь? Нынче в России дела покрупнее творятся. Вот, говорят, в Главном железнодорожном обществе власть меняется. Слыхали, поди? Французов-то турнули. Теперь наши, московские, к делу приступают. Вот где заказы будут, вот где деньжищи потекут!

Он посмотрел на меня с хитрым прищуром.

– Слышал, – кивнул я. – И более того, могу вам в этом деле посодействовать. Новое правление возглавит купец Кокорев, Василий Александрович. Человек дела и патриот. Он будет рад отдать подряд на рельсы не заграничным заводам, а уральским. Если, конечно, уральские заводы докажут, что способны выполнить заказ такого масштаба.

Глаза управляющего загорелись. Он увидел перед собой возможность, о которой не смел и мечтать.

– Да мы!.. Да мы горы свернем! – пророкотал он. – Только как же до этого Кокорева достучаться? Он в Москве, а мы здесь… Пока письмо дойдет, уж все поделят.

– Для этого, Аристарх Степанович, существует прогресс, – усмехнулся я. – В вашем городе имеется телеграф.

Через час мы уже стояли в тесной каморке на почтовой станции. Я продиктовал телеграфисту короткую, но емкую депешу для Кокорева, где изложил суть дела и рекомендовал Верх-Исетский завод как надежного подрядчика. Ответ пришел с поразительной скоростью. Кокорев, не теряя времени, телеграфировал технические условия на рельсы и предлагал немедленно начать подготовку к производству.

Я покинул контору, оставив Аристарха Степановича и его помощников в состоянии эйфории. Они смотрели на меня как на волшебника, спустившегося с небес. Они не знали моего настоящего имени, не знали, кто я. Но я только что, оставшись в тени, соединил промышленную мощь Урала с финансовой силой Москвы, создав еще один союз. Рекунов, бывший свидетелем всего этого, молчал, но я видел в его глазах новое, невольное уважение. Он начинал понимать, что сила моего оружия не только в револьвер.

Отдохнув как следует и перегрузив товар на сани, мы вновь отправились в путь.

После нескольких недель пути по бесконечному белому безмолвию Сибирского тракта наш санный обоз наконец втянулся в Тобольск. Древняя столица Сибири, раскинувшаяся под высоким холмом, встретила нас скрипом полозьев, лаем собак и густым дымом, столбами стоявшим над заснеженными крышами.

Для нашего каравана это была запланированная, долгожданная остановка. Люди устали, лошади выбились из сил. Я распорядился разместить всех на нескольких постоялых дворах, людям надо было отдохнуть, отогреться и пополнить припасы.

Но для меня это был не просто привал.

Не заезжая на постоялый двор, я вместе с Изей и Рекуновым велел нашему ямщику ехать по другому адресу, где должен был стоять новый приют. В моем дорожном саквояже рядом с револьвером лежал самый важный документ в моей жизни – официальная бумага о принятии меня в русское подданство и разрешение на усыновление. Я ехал за сыном.

Сердце стучало в груди так, что, казалось, его слышали все. Я то и дело касался внутреннего кармана сюртука, где лежали бумаги: мой пропуск в новую жизнь, в отцовство. Я представлял себе, как войду в приют, как увижу его, как впервые назову сыном.