Текст книги "Тай-Пен (СИ)"

Автор книги: Виктор Коллингвуд

Соавторы: Дмитрий Шимохин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава 18

Глава 18

«Какова численность врага? Как развернуть диспозицию? Как провести бой?» – и еще тысячи подобных мыслей заполняли сознание. Да и непонятно, прознали ли о нас, о том, что прииск уже не их, или это везут еду. В любом случае надо готовиться.

– Гонцов! – перекрикивая шум, скомандовал я. – Посылаем гонцов к нанайцам и в Куриловку! Предупредить всех! Нанайцы пусть идут к нам на помощь, а крестьянам – укрыться, чтобы хунхузы ненароком на них не наткнулись!

Не успели посланные люди скрыться в лесу, как передо мной выросла невысокая, но жилистая фигура Лян Фу. Он шагнул вперед, сопровождаемый десятком своих самых крепких тайпинов. Его лицо было спокойным и твердым, как у старого воина.

– Тай-пэн Курила, – произнес он с достоинством, глядя прямым, уверенным взглядом. – Мои люди не будут прятаться за спинами других. Многие из нас держали в руках оружие, сражаясь против маньчжуров в Китае. Мы готовы бить хунхузов вместе с тобой!

Услышав это, я первым делом молча, с чувством пожал ему руку, одновременно посмотрев на стоявшего рядом Левицкого. Тот едва заметно кивнул – он, как и я, считал, что тайпинам можно доверять. Что ж, у них есть и боевой опыт, и ненависть к «краснобородым». А мы не в том положении, чтобы отказываться от дополнительных бойцов.

– Я принимаю твою помощь, Лян Фу, – тотчас же без колебаний ответил я. – Ты будешь им командиром. Выбери себе пару помощников и собирай людей! Левицкий выдаст вам оружие и боеприпасы.

Лян Фу степенно кивнул, но не спешил отойти.

– Тай-пен Курила, рабы Тулишена тоже хотят пойти с тобой воевать с хунхузами. Они ненавидят их! Позволь им тоже вооружиться!

Вот тут я мог лишь покачать головой. Конечно, у бывших рабов поводов для ненависти было хоть отбавляй. Но совершенно неясно, что эти люди из себя представляют, можно ли им доверить оружие. К тому же не так уж и много его у нас…

– Давай поступим так, – поразмыслив, сказал я Лян Фу. – Подбери себе в отряд два-три десятка самых крепких из бывших рабов. Дай пару топоров и дубин и присмотри за нами! Отвечаешь головой!

Всего вызвалось идти в бой больше семидесяти тайпинов. К ним добавилось три десятка бывших рабов. По моему приказу открыла свои двери оружейка. Дополнительно я разрешил выдать им тридцать наших штуцеров. Софрон и Тит тут же начали обучать тайпинов премудростям стрельбы из нарезного оружия. Толку будет немного, но лишними выстрелы не станут.

Вскоре из леса появился Михаил, бывший каторжник, посланный предупредить наших поселенцев, а за ним вдруг показались и наши крестьяне. Двадцать молодых мужиков и безусых парней, запыхавшись, с горящими глазами, прибежали из новой деревни Куриловки. В руках они сжимали то, что было под рукой – топоры, вилы, повернутые на древке косы.

– Слышь, вашблагородь! – заявил их предводитель, Иван Фомич. – Негоже нам прятаться, пока вы тут за нас кровь лить будете! Вместе супостатов бить будем!

Глядя в их угрюмые, решительные лица, я усмехнулся и призадумался. Огнестрельного опыта у них не было, оружия для них – тоже, так что ставить их «в первую линию» означало обречь на гибель. Но и просто отправить их назад было бы неправильным. Люди пришли от всей души предложить помощь – отказать им было бы оскорблением, демонстрацией пренебрежения к их порыву.

– По бокам! – наконец решил я. – Будете рубить тех, кто попробует прорваться! А еще… в общем, дела найдутся. А пока готовьте прииск к обороне!

Я направился туда, где под навесом из рогожи в стороне от общей суеты уже находился наш лазарет.

Доктор Овсянников, бледный, с темными кругами под глазами, но с лихорадочно-сосредоточенным блеском во взгляде раскладывал на чистой холстине свой нехитрый инструмент. Рядом с ним, волнуясь, но стараясь не мешать, топтался студент Чернышев.

– Леонтий Сергеевич, каково наше положение по медицинской части? – спросил я, подходя.

Он не обернулся, продолжая раскладывать скальпели и пинцеты.

– Перевязочного материала мало, Владислав Антонович. Инструмент прокипячен. Но, если раненых будет много… – Он не договорил, и эта пауза была красноречивее любых слов. – И так не все еще на ноги встали, – угрюмо закончил он.

Я подозвал к себе Орокана.

– Приведешь сюда жен Кузьмича, Тита и Софрона, пусть они помогают доктору и выполняют все его указания.

Затем я повернулся, понизил голос, посмотрев Овсянникову прямо в глаза, вполголоса произнес:

– И вот что еще, доктор. Запомните главное: мне нужен каждый боец, которого можно вернуть в строй. Опий для обезболивания не жалейте, чтобы люди не умирали от болевого шока. Тщательно очищайте раны от любых загрязнений. И за пилу беритесь в самом крайнем, самом безнадежном случае. Никаких поспешных ампутаций. Боритесь за каждую руку и ногу. Поняли меня?

Овсянников, до этого смотревший на меня с усталой отстраненностью, коротко кивнул. В его глазах мелькнуло что-то похожее на глубокое понимание и даже уважение.

Закончив с этим, я выпрямился, оглядывая наш взбудораженный лагерь.

– Стой, кто идет⁈ – вдруг раздался крик дозорного, а в ответ – гортанные возгласы.

– Нанайцы наши пришли! – с облегчением прогудел схватившийся было за ружье Тит.

Действительно, это были люди Аодяна. Один за другим тридцать четыре крепких широкоскулых охотника-нанайца, ведомых молодым вождем, вышли из чащи леса. Аодян в сопровождении Орокана сразу же подошел прямо ко мне.

– Мы видели хунхузов, Курила-дахаи! – без предисловий произнес он, а Орокан тут же перевел его гортанные слова. – Это не воины. Это еду везут.

Эта новость упала в напряженную тишину, как камень в воду, мгновенно меняя все. Оборонительная суета на прииске тотчас же замерла. Наш лагерь, только что напряженно готовившийся к обороне, вдруг загудел в предвкушении славной охоты.

– Отставить работы! – приказал я готовившим тын мужикам. – Будем готовить засаду!

Задача слежки, разумеется, легла на тех, кто был плотью от плоти этой тайги. Я подозвал к себе Аодяна.

– Мне нужно знать каждый их шаг: сколько их, где останавливаются, где отдыхают. От вас зависит успех нашей засады!

Молодой вождь коротко кивнул, и его охотники растворились в зарослях, словно превратившись в невидимых духов ручья. Вскоре от них поступили первые сведения, приносимые бесшумными гонцами, внезапно словно из-под земли появлявшимися из леса.

Как оказалось, караван хунхузов двигался прямо по руслу ручья. Не тратя время на перевалку груза, они просто тащили лодки по руслу ручья. Дело это шло мучительно медленно – сильное встречное течение и бесконечные изгибы русла выматывали бурлаков, заставляя конвой ползти черепашьим шагом. Нанайцы насчитали десять больших, тяжело груженых джонок. Их тянула почти сотня рабов. А на каждой лодке, лениво переругиваясь и покуривая, сидело по четыре-пять хунхуза-охранника. В общей сложности до полусотни хорошо вооруженных бандитов. Серьезная сила, если дать ей возможность приготовиться к бою. Но никто не собирался давать им ни единого шанса сделать это.

Мы выбрали идеальное место – узкий, заросший овраг, где ручей делал крутой поворот, заставляя лодки подходить почти вплотную к берегу. Настоящая волчья яма, огневой мешок. Приказ, отданный мной командирам групп – Мышляеву и Левицкому, – был прост: враг не должен заметить ничего до самого последнего мгновения. Ни одна ветка не должна хрустнуть под сапогом, ни один ствол блеснуть на солнце. Мы должны были стать частью этого берега – камнями, корягами, мхом.

Успех дела зависел от внезапности, а внезапность – от маскировки. Мы залегли в зарослях по обе стороны ручья. С одной стороны – нанайцы, с другой – мышляевцы. Тайпины и китайцы должны были ждать исхода дела в тайге позади хунхузов и вырезать тех, кто сумеет сбежать от наших выстрелов. Крестьян же оставил на прииске.

Вновь и вновь я осматривал место нашей засады. На протяжении добрых трехсот сажен русло ручья было как на ладони.

Ждать пришлось долго. Мы залегли по обоим берегам, вжимаясь в холодную землю, сливаясь с корягами и зарослями дикой смородины. Время растянулось в вязкую, холодную бесконечность. Лишь на исходе второго дня, когда солнце уже окрасило небо всеми оттенками багряного цвета, с верхушки сосны, где размещался наш ближний дозор, донесся условный сигнал – резкий, злой крик сойки.

Мы замерли. Все взгляды впились в изгиб ручья, и вскоре из-за него показались темные силуэты плоскодонок. Из-за сильного течения десятки изможденных бурлаков по пояс в ледяной воде тянули лямку, вцепившись в толстые бечевы. Когда я представил себе, каково это – два дня подряд идти по колено в ледяной воде ручья, мне стало не по себе. Каждый их шаг по скользким валунам был мукой, а каждый общий хриплый выдох в вечерней тишине казался жалобным стоном до смерти измученного животного.

А наверху, на тюках с зерном, сидели их хозяева – хунхузы: в сухой одежде, сытые, скучающие. Их расслабленные позы и ленивые движения кричали о полной уверенности в своей безопасности.

Напряжение достигло предела. Рядом со мной Левицкий, устроившись за поваленным стволом, прильнул щекой к гладкому ложу штуцера, тихо выругавшись сквозь зубы на боль в раненом плече. Чуть левее каменным изваянием застыл Сафар; он, казалось, перестал дышать, превратившись в часть этого сырого берега, и лишь его глаза жили, обращенные на приближающегося врага. За моей спиной Софрон негромко щелкнул, взводя курок «Адамса» – этот сухой, хищный звук был обещанием смерти в ближнем бою. А Орокан, еще минуту назад бывший рядом, уже растворился в прибрежных зарослях, бесшумной тенью скользнув ниже по течению, чтобы отрезать пути к бегству. Все ждали одного – моего сигнала.

И когда последняя лодка вошла в сектор обстрела, я выкрикнул:

– Пли!

Воздух разорвал рваный, оглушительный треск десятков штуцеров. Один из охранников на головной лодке просто исчез, сметенный свинцом. Второго развернуло, и он мешком рухнул на кули, выронив ружье. На лодках воцарился хаос. Уцелевшие хунхузы заметались, как ослепшие крысы, пытаясь поджечь свои фитили, но второй наш залп поставил жирную точку в этом коротком побоище.

Когда мы вытащили лодки на берег, радости не было предела. Раненых добили без сожаления – таков был закон этой войны. Но бурлаков, разумеется, никто не стал убивать.

Добыча превзошла самые смелые ожидания: почти пятьсот пудов риса и проса, сорок вязанок вяленой рыбы, шесть бочонков солонины. В отдельном тюке нашлось и барское добро: табак, опиум, хашин – китайская водка, десятки кирпичей чая и, главное, мешок соли, ценность которой в этой глуши была едва ли не равна золоту. Да у нас теперь будет пир!

Эйфория от легкой победы и богатой добычи пьянила. Мои люди таскали на прииск мешки и бочонки, предвкушая сытную еду, а Изя Шнеерсон, позабыв о брезгливости, лично обнимал каждый тюк, бормоча что-то о гешефте и промысле Божьем. Но мне было не до праздника. Радость от тактического успеха лишь обострила понимание того, что главный враг все еще цел и невредим.

– Приведите ко мне пленных, – бросил я Мышляеву, кивнув на сбившихся в кучу дрожащих бурлаков.

Допрос был коротким. Эти изможденные, сломленные люди не блюли никакой верности своим погибшим хозяевам. Под моим тяжелым взглядом, помноженным на вид свежих трупов, они наперебой выкладывали все, что знали. И вскоре подтвердилась ключевая деталь: транзитный лагерь, перевалочная база хунхузов, куда они везли провиант, находился на том берегу Амура. В тех самых фанзах, где всего год назад мы с боем отбивали нанайских женщин.

Вечером, когда первый ажиотаж улегся, я собрал свой «военный совет» у вытащенных на берег трофейных джонок. Левицкий, Тит, Сафар и хмурый, как всегда, Софрон стояли рядом, глядя на темную воду.

– Хорошая добыча, – гулко пробасил Тит, похлопывая по туго набитому мешку.

– Мы вырвали у змеи хвост, но голова-то цела. И эта голова скоро приползет сюда за своим добром.

В этот момент Софрон, до этого молчавший и задумчиво ковырявший щепкой просмоленный борт джонки, вдруг поднял голову. В его выцветших глазах блеснул острый, расчетливый огонек.

– А что, если не ждать, пока она приползет? – глухо произнес он. – Что, если самим в гости наведаться?

Все взгляды обратились к нему.

– Они ведь нас там не ждут, – продолжил старый солдат, и его тихий голос звучал в вечерней тишине весомо и жутко. – Они ждут свои лодки с золотом с прииска. Так пусть и дождутся. Только не с золотом, а со свинцом!

Он ткнул мозолистым пальцем в сторону трофейных джонок.

– Мы придем к ним на их же джонках. На весла и на руль посадим твоих тайпинов, Курила. Переоденем их в синие халаты хунхузов и ляжем на дно, под рогожи. Подойдем к самому берегу, как свои. А когда сойдем…

Он не договорил, но последнее слово повисло в воздухе, холодное и острое, как нож. Каждый понимал – потом будет резня.

План всем понравился. На лице Тита расплылась хищная, восхищенная ухмылка. Левицкий, оценив тактическую красоту замысла, коротко кивнул:

– Дерзко. Но сработает. Эффект внезапности будет полным.

Сафар не сказал ни слова. Лишь в глубине его темных глаз вспыхнул и погас холодный огонь. Это был его шанс еще ближе подобраться к Тулишену.

– Ой-Вэй, стоит ли так рисковать? – вдруг запаниковал осторожный Изя. – Придется идти без разведки. Вдруг на том берегу у них целая армия? А лодки не поднимут всех – надо делать два рейса.

Его слова остудили горячие головы, заставив нас задуматься. Действительно, нам придется разделить силы. Пока передовой отряд уже будет сражаться там, на маньчжурском берегу, второй только приготовится к погрузке!

Мнения разделились. Изя и Мышляев предлагали действовать осторожно. Тит и Софрон, настаивая на своем, предлагали «рискануть». Сафар молчал, Левицкий заколебался, посматривая на меня. А я впервые за долгое время не знал, на что решиться.

С одной стороны – да, неплохо было бы все поначалу разведать. Вот только получится ли? Было бы убийственно опасно послать туда русских. Они будут выделяться за версту. Направить китайцев – скажем, из тайпинов Лян Фу, чтобы под видом торговцев или рыбаков осмотрели берег? Можно, вот только наверняка все местные китайцы прекрасно друг друга знают. Берега Амура малонаселены, любой новый человек привлечет внимание. И неважно – белый он или азиат. А посылать людей в пасть тигра я не имел ни малейшего желания.

Надо что-то придумать… Нам нужен какой-то козырь, трюк, способный в один миг переломить дело в нашу пользу. Та-ак… А ведь такой козырь есть!

Глава 19

– Где Кагальницкий? Срочно ко мне!

Пока разыскивали нашего специалиста динамитного дела, я мысленно прикидывал, верно ли все рассчитал. Противник – банда хунхузов на том берегу, которую мы собирались атаковать, – был неизвестной величиной. Сколько их там, в этих фанзах? Полсотни? Сотня? Две? Китай большой, их может быть сколько угодно. Ввязываться в бой с превосходящими силами в их собственном логове было чистым безумием, если не иметь в рукаве козыря. Решающего аргумента, способного уравнять шансы. И этот козырь лежал в отдельных, обитых войлоком ящиках.

Динамит.

Появление инженера Кагальницкого прервало мои размышления. Услышав, что я желаю видеть его, он прибежал безо всякого промедления.

– Леонтий Семенович, каково состояние нашего особого груза? – без предисловий спросил я его, стоило ему подойти. – Главное, что меня сейчас интересует: не выступил ли на шашках нитроглицерин. Вы давно его проверяли? Нет ли следов «потения»?

Сухощавый инженер, казалось, даже несколько обиделся на такой вопрос, поджав свои тонкие губы.

– Владислав Антонович, уверяю вас, продукция фабрики Нобеля высшего качества. Я проводил ревизию неделю назад и не нашел ни малейшего экссудата. Все двадцать два пуда в идеальном состоянии, хранятся по всем правилам, в сухом месте. К ним в наличии имеется четыреста запалов – они в отдельной укупорке. Так что вы можете быть совершенно спокойны.

– Где именно они сейчас?

– Как вы и приказывали, держим отдельно от скопления людей. Пока отнесли на временное хранение в овраг у ручья, подальше от лагеря. Там как раз роют погреб, чтобы складировать все под замок.

Мы направились туда. В уединенном овражке в прохладной тени ровным серым штабелем лежали тяжелые ящики. Тут же ковырялась с заступами пара усталых, замызганных грязью тайпинов.

– Мань-мань дэ да-кай[1],– приказал я, указав им на верхний ящик, и тайпины, видимо, уже предупрежденные, что внутри нечто опасное, с большой осторожностью взялись за ломики.

Когда пара подозванных тайпинов аккуратно вскрыла один из ящиков, внутри в плотных рядах, переложенные войлоком и пучками древесной стружки, лежали цилиндры, похожие на толстые, сальные свечи в промасленной вощеной бумаге. Кагальницкий тем временем ножом вскрыл жестянку с запалами. Закончив с этим, инженер осторожно, почти с благоговением взял одну из динамитных шашек.

– Удивительно мощное взрывчатое вещество вы изобрели, Владислав Антонович, – с уважением произнес он. – Вот тут, на торце, гнезда для запальных патронов. Запалы терочного типа, все, как вы заказывали в Петербурге. Надежно и просто: достаточно чиркнуть по коробку, как спичкой, и бросить. Замедлительный шнур прогорает за пять секунд – затем зажигается порох запала и следует взрыв.

Взяв округлую шашку, я взвесил ее в руке. Увесистая, плотная, она холодила ладонь, внушая уверенность в сокрытой в ней силе.

– Давайте попробуем, как все это действует, – решительно сказал я. – Надо все проверить здесь, «на берегу».

Мы отошли к противоположному склону оврага, подальше от ящиков. Каждый запал был снабжен «теркой» – полоской картона с бертолетовой солью. Взяв одну из них, я резким движением чиркнул по терке головкой запала. Она тут же вспыхнула, зашипев и высекая сноп искр. Не мешкая ни секунды, я с силой метнул шашку на дно оврага. Пять секунд показались вечностью.

Бах!!! Глухой, бьющий в самые потроха удар сотряс землю. Воздух словно ударил в грудь невидимым кулаком. В воздух взлетели комья грязи и стебли камыша. С верхушек окрестных сосен дождем посыпались хвоя и шишки.

На прииске тут же всполошились: раздались тревожные крики, и через минуту на край оврага выскочил встревоженный Мышляев с десятком бойцов с ружьями наготове.

– Отставить! Свои! – крикнул я, поднимая руку.

Когда он подошел, я, не скрывая удовлетворения, кивнул на неглубокую воронку в земле.

– Вот, Александр Васильевич. Наш главный аргумент. Какой бы плотной ни была толпа врагов – одна такая штука сметет все на площади в четыре квадратных сажени. А если прибавить к этому грохот и страх, который она внушает…

Однако, глядя на ровные края воронки, я вдруг понял: фугасного действия мало. В открытом бою против рассыпанной цепи стрелков этого может не хватить. Идея родилась мгновенно, простая и жуткая в своей инженерной логике.

– А что, если добавить осколков? – спросил я больше себя, чем инженера.

Не дожидаясь ответа, приказал принести из лагеря холстину, бочонок с мелкими гвоздями и котелок с кипящей сосновой смолой. Работа закипела прямо здесь, в овраге. Мы нарезали холст широкими лентами, густо смазывали их липкой, пахучей смолой и, рассыпав на брезенте гвозди, прокатывали по ним ленты. Затем этими смертоносными лентами туго, в несколько слоев, обматывали каждую динамитную шашку.

Кагальницкий наблюдал за процессом с восторгом изобретателя. Мышляев же смотрел на это с суровой радостью солдата, которому в руки дали совершенное оружие.

– Дьявольская простота! – выдохнул инженер, когда я закончил первую.

– Это же… – подхватил Мышляев, благоговейно коснувшись пальцем острого гвоздя. – Это же готовая ручная картечница! Сильная вещь!

– Эту дьявольщину надобно проверить в деле, – заключил я, беря в руки свежеизготовленный, липкий от смолы и ощетинившийся гвоздями цилиндр. – Только найдите укрытия, господа, иначе эта шрапнель может поранить вас самих.

Для цели мы выбрали группу из нескольких толстых, смолистых сосен, росших на краю оврага. По моей команде все, кроме меня, укрылись за изгибом склона. В наступившей тишине я снова чиркнул запалом, и он злобно зашипел, плюнув искрами. Раз… два… три… бросок! Кинув самодельную «гранату», я и сам упал в ложбинку на дне оврага за мгновение до того, как динамит взорвался.

В этот раз звук разрыва оказался другим: к глухому и мощному фугасному удару добавился короткий, злобный визг, словно десятки раскаленных прутьев разом рассекли воздух. Когда оглушительное эхо, прокатившись по тайге, наконец стихло, мы осторожно подошли к соснам. Картина превосходила все ожидания. Кора деревьев была содрана клочьями, а сама древесина тут и там утыкана гвоздями.

Мышляев, потеряв свое обычное хладнокровие, подошел к ближайшему стволу. Он с трудом, раскачивая лезвие, выковырял кончиком ножа один из гвоздей, глубоко вонзившийся в дерево. Бывший улан явно был впечатлен: посмотрев на этот маленький, изогнутый кусок железа, затем на меня, он только покачал головой.

– Пожалуй, Владислав Антонович, с таким орудием можно смести любое количество хунхузов на площади в добрых пять-шесть квадратных сажен!

Люди Мышляева, издали наблюдавшие за нашими «опытами», подошли ближе. В их глазах была гремучая смесь натурального ужаса и дикого восторга.

– Да мы с этакой силищей, почитай, будто с артиллерией! Никакие толпы хунхузов не страшны! – толковали они между собой.

Похоже, успех моей «презентации» был полным и безоговорочным. Динамит – действительно мощное оружие, и наши люди, зная об этом, теперь увереннее пойдут в бой.

– Значит, решено, – сказал я, глядя на ошеломленные лица своих людей. – Операцию «Троянский дракон» объявляю открытой!

Следующие два часа мы упражнялись с метанием динамитных шашек. Эти, как их тотчас же прозвали тайпины, «драконьи зубы» я не мог доверить кому попало: ведь, если кто-то растеряется и, скажем, выронит шашку с зажженным запалом, взрыв может уничтожить половину нашего отряда.

После небольшого совещания я отобрал самых проверенных и хладнокровных:

– Левицкий, Сафар, Софрон, Тит! – перечислил я, протягивая запалы. – Это ваше. А теперь тренируйтесь в их использовании!

Сначала, экономя драгоценные шашки, я заставил их обучаться только обращению с запалами. Снова и снова они чиркали терками, учась воспламенять запальный шнур одним движением, не теряться от вида разбрасываемых им искр и шипения, привыкая к пятисекундной задержке, к весу и форме смертоносного груза и, конечно же, обучаясь метать его точно и далеко. И лишь когда их движения стали автоматическими, я дал команду на боевую тренировку. Правда, на первый раз попросил инженера Кагальницкого приделать к запалу удлиненные фитили, чтобы в случае непредвиденной задержки с броском у наших «студентов» было время отреагировать.

– Теперь кидайте динамит по-настоящему. Давай ты, Вальдемар, будешь первым. Покажи всем пример!

Отойдя в сторонку, я наблюдал за ними, стоя чуть поодаль, и видел, как по-разному каждый из них встречает это новое оружие. Первым кинул шашку Левицкий. Он волновался, лицо его заметно побледнело, но рука не дрогнула – выдержка кавалерийского офицера взяла свое, и бросок получился точным и сильным.

Следом за ним чиркнул теркой Софрон. Посмотрев на шипящий фитиль, старый солдат лишь презрительно скривился.

– Пф-ф… – передразнил он чадящий запальный шнур. – Мы и не такое видали! – проворчал он себе под нос и с размаху, будто кидал камень через реку, на добрых сорок шагов зашвырнул динамитную шашку.

Сафар сработал быстро и без лишних эмоций, как хорошо отлаженный механизм смерти. Короткий, точный бросок, и он тут же отступил назад, сохраняя непроницаемое выражение лица.

А вот Тит… огромный молотобоец на мгновение застыл, держа в своей ручище-лопате шипящий, изрыгающий искры заряд. В его глазах отразился… даже не столько страх, сколько первобытное непонимание злой, колдовской силы, заключенной в этом маленьком темном цилиндре.

– Швыряй, ворона! – нетерпеливо рыкнул Сафар, подтолкнув его в плечо.

Тит будто очнулся, и исполинская ручища его послала смертоносный снаряд по высокой дуге.

Один за другим четыре оглушительных взрыва громыхнули в овраге, и мощь этого оружия окончательно убедила нас в успехе предстоящей атаки.

Затем мы начали загружать джонки оружием и припасами для предстоящего похода.

– Ударный отряд формируем так, – водил я пальцем по карте. – Мои двадцать девять бойцов, костяк – наша старая команда каторжан. И отряд тайпинов для маскировки. Они будут изображать из себя хунхузов и рабов, возвращающихся после провоза груза на наш прииск. Добровольцы из деревни остаются на обороне прииска, а нанайцы Аодяна прибудут «вторым рейсом» вместе с казаками, за которыми я послал. Для них места в лодках уже не оставалось.

Приказы посыпались один за другим, короткие и четкие, как выстрелы.

– Готовьте джонки! Погрузить боеприпасы и шашки. Тайпинов немедленно переодеть в вещи убитых хунхузов! Взять двоих пленных бурлаков – они будут проводниками. И немедленно пошлите гонца к атаману Гольцову! Пусть казаки выступают без промедления. Мы начинаем.

Маховик войны был запущен, и остановить его стало невозможно.

В ночь пред выступлением я стоял один на берегу ручья, и холодный, влажный туман, поднявшийся от воды, обнимал плечи, глушил звуки, превращая мир в слепое, безмолвное пространство. В переметной суме у меня на боку тяжело лежали «драконьи зубы», усовершенствованные нами динамитные шашки. Их вес давил, заставляя думать.

Казалось бы – зачем? Зачем все это? Впереди, в другом, почти нереальном мире, ждали карты золотых полей Бодайбо, миллионные сделки и переговоры в тиши петербургских кабинетов. Уважение, влияние, созидание. Целая финансовая империя, которую можно было построить. Спокойная, обеспеченная жизнь, в которой выстрелы звучат только на охоте. Брак с Ольгой наконец! Нужно было лишь остановиться и кое о чем позабыть. Перешагнуть через труп замученной женщины, через мертвую пустоту в глазах Сафара, через собственное слово, данное не только ему, но и себе.

И стать другим человеком. Респектабельным, богатым, влиятельным. Толстяком в цилиндре, с дорогой сигарой и потухшими глазами, рассуждающим о биржевых котировках. Мужиком при деньгах, но без яиц.

Нет.

Этот поход в глубь Маньчжурии был не местью и не прихотью. Мне он так же необходим, как и Сафару – для сохранения себя. Данное мною слово – последний рубеж, за которым прежний «я», тот Сергей Курильский, что прошел Чечню и Африку, окончательно бы умер, уступив место преуспевающему дельцу Владиславу Антоновичу Тарановскому. Я дал слово боевому товарищу. Кем я стану, если не сдержу его?

– Все готово. Ждем только тебя. – Голос возникшего из тумана Левицкого вернул меня в реальность.

– Все готовы? Хорошо!

– Ты все перепроверил?

– Да.

– Сколько взяли динамитных шашек?

– Два десятка. Хватит, чтобы снести их базу до основания, – ответил он, закидывая суму на плечо.

– Добавьте еще столько же. На всякий случай. И берегите запалы: если они отсыреют – беда! Доктор Овсянников собрался?

– Да, он готов.

Левицкий стоял передо мной, готовый по первому слову выступить в неизвестность на том берегу Амура. Но я медлил. У меня оставалось еще одно дело.

– Передай всем – через пять минут выступаем! А я сейчас вернусь, – бросил я ему и, ничего не объясняя, быстро пошел прочь от суеты на берегу к нашей свежесрубленной, пахнущей смолой и хвоей избе.

Стараясь не шуметь, вошел в сени и, не разжигая огня, проскользнул внутрь. В соседней комнатке, на грубой лавке, наспех застеленной овчиной, спал мой Ванечка. В неверном свете догоравшей в углу лампады его личико казалось совсем безмятежным. Сбившиеся светлые кудряшки разметались по подушке, и его тихое, мерное сопение было единственным звуком в этом внезапно ставшем хрупким мире.

«Я вернусь, сынок, – мысленно произнес я. – Обещаю».

Затем, развернувшись, вышел из избы и, не оглядываясь, направился к темным силуэтам джонок, где уже ждали мои люди.

– Выступаем!

И лодки беззвучно отошли от берега, растворяясь в тумане. Оглянувшись в последний раз на прииск, туда, где виднелся силуэт нашего жилища, я запрыгнул в последнюю лодку.

Сначала весь день мы шли вниз по течению ручья до самого устья. Там, впав в могучее тело Амура, затаились в прибрежных камышах и дождались глубокой ночи. И только когда тьма стала абсолютной, под ее покровом мы пересекли реку. После этого, оставив тайпинов на веслах, отправились на дно лодок. Мой мир сузился до колючей, пахнущей смолой и сыростью рогожи над головой. Вокруг в тесноте и духоте лежали мои люди. Слышался лишь мерный скрип уключин, глухой плеск воды за бортом да сдавленное дыхание десятков бойцов, превратившихся в безмолвный и смертоносный груз. Время застыло, превратившись в вязкое, тягучее ожидание. Час сменялся часом. Мы плыли вниз по течению вдоль чужого маньчжурского берега.

Внезапно тихий шепот Лян Фу, сидевшего рядом со мной у руля, прервал это затянувшееся молчание:

– Тай-пэн! Мы близко. Пленные говорят, что приплыли. Я вижу эти фанзы.

Нервы напряглись до предела, каждое мгновение казалось часом. Я лежал, вцепившись в рукоять револьвера, превратившись в слух. Вся моя жизнь, жизни десятков моих людей, успех дела теперь зависели от выдержки одного человека – командира тайпинов Лян Фу.

Сквозь монотонные звуки реки начали пробиваться раздраженные, гортанные голоса. Они доносились с берега, становясь все громче и отчетливее. Хунхузы о чем-то спорили. Кажется, они спрашивали о чем-то «наших» китайцев. Лян Фу несколько раз что-то им отвечал. Конечно, я не понимал смысла их разговоров, но напряженный тон моего офицера выдавал его скрытое волнение. Что-то идет не так?

Скрип уключин стал реже, джонка замедлила ход.

А затем раздался резкий, недоверчивый окрик вражеского часового. Он увидел незнакомые лица!

Всякое движение под рогожей замерло. Я почувствовал, как напряглось тело Мышляева, лежавшего слева от меня. Операция висела на волоске. Услышали? Догадались?

Наступила звенящая тишина. Секунда, в которую решалось все.

И в этой тишине Лян Фу вновь заговорил заискивающим тоном, выкрикивая что-то длинное на своем наречии. Из всего потока слов я уловил лишь знакомые: «шэн-бин» («лихорадка»), «лай вань лэ» («отстали»), «синь гун-жэнь» («новые работники»). По заранее согласованному плану, он объяснял, почему хунхузы не видят среди них знакомых лиц, и просил разрешения пристать.

Не знаю, что подумали хунхузы, но голос его звучал вполне убедительно. С берега донеслось недовольное бормотание. Тогда Лян Фу, не дожидаясь ответа, что-то бросил на причал. Я услышал отчетливый глухой шлепок – на дощатый настил причала упал мешочек смешанного с опиумом табака.