Текст книги "Тай-Пен (СИ)"

Автор книги: Виктор Коллингвуд

Соавторы: Дмитрий Шимохин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Глава 8

Глава 8

Я молчал.

Просто стоял и смотрел на нее, принимая этот удар. Ее гнев был подлинным, но я еще не понимал его источника. А потому ждал, что она скажет дальше, выдав причину этой бури. Внутри все было холодным и ясным, как сибирский лед.

Она не заставила себя долго ждать. Пройдя к своему массивному письменному столу, легонько коснулась кончиками пальцев аккуратной стопки бумаг. Я узнал почерк Рекунова.

– Я ждала вестей по нашим договоренностям, а получала доклады о том, что вы не пойми чем занимаетесь! – начала она, и каждое слово было выверено. – Вы занимались своими личными делами, сударь, на мои деньги и под прикрытием моего имени!

Теперь становилось понятнее. Сухие, лишенные контекста доклады моего охранника, помноженные на ее долгое ожидание, создали уродливую картину. Она видела не стратегию, а растрату.

Но я чувствовал, что это не все. Это была лишь прелюдия. Главный удар еще впереди.

– И я долго не могла понять, зачем вам этот маскарад, – продолжила она, видя, что я не перебиваю. – Зачем нужно было втягивать меня в свои интриги. Пока не поговорила с человеком, который знает толк в сибирском золоте. Я пригласила сюда Михаила Сибирякова.

При этом имени я внутренне напрягся. Сибиряков. Акула. Один из крупнейших игроков на рынке золотодобычи, первый, кто нашел золото на Бодайбо, как я помнил.

– Он мне все объяснил. – В ее голосе звучало ледяное презрение. – Он подтвердил мои худшие опасения. На Бодайбо нет золота! Вся ваша затея – обман, чтобы я оплачивала ваши личные нужды!

Теперь все встало на свои места. Доклады Рекунова и слова Сибирякова. Она сложила два и два и получила предательство.

Она сделала шаг мне навстречу, ее глаза взгляд впился в мой.

– Вы мошенник! – повторила она, но теперь это слово прозвучало не как обвинение, а как окончательный, не подлежащий обжалованию приговор.

– Аглая Степановна, – наконец произнес я, и мой голос прозвучал спокойно, может быть, даже слишком спокойно в наэлектризованном воздухе кабинета. – Вы – одна из самых умных и проницательных женщин, которых я встречал. Так что на мгновение отбросьте гнев и включите тот холодный расчет, который и сделал вас хозяйкой этой торговой империи.

Я сделал шаг к ее столу, входя в полосу солнечного света.

– Михаил Сибиряков. Человек, чьи прииски простираются на тысячи верст. Он потратил недели, если не месяцы, на дорогу сюда, в Кяхту. Зачем? Чтобы безвозмездно, из чистой доброты душевной, спасти вас от невыгодного вложения? Предупредить конкурента? Вы сами в это верите?

Она молчала, но я видел, как в ее глазах на мгновение промелькнуло сомнение. Лед тронулся.

– Есть лишь одна причина, по которой такой человек, как Сибиряков, станет утверждать, что где-то нет золота, – продолжил я, чеканя каждое слово. – Это означает, что он сам его там уже нашел. И теперь он пытается самым дешевым и эффективным способом избавиться от будущих конкурентов. От нас с вами. Он не спас вас, Аглая Степановна. Он нагло и цинично попытался вас одурачить.

Я видел, как она колеблется. Мои слова были логичны, но ей требовались доказательства. Она поверила Сибирякову, потому что он был реальной силой, а я в ее глазах – лишь автором смелого, но бездоказательного проекта. И я решил дать ей доказательство. Самое весомое из всех.

– Вы обвиняете меня в том, что я продал вам «пустой слух», – я усмехнулся. – Вы правы. Это уже давно не слух.

Я выдержал паузу, глядя ей прямо в глаза.

– Это уже учрежденное в столице акционерное общество «Сибирское Золото».

Она вскинула брови. Этого она не знала. В ее картине мира это было нестыковкой.

– С уставным капиталом в семь миллионов рублей серебром.

Ее глаза расширились от изумления. Сумма была колоссальной. Я видел, как в ее голове заработали счеты, как она мгновенно оценила масштаб игры, о котором даже не подозревала.

– Чтобы провернуть такое в Петербурге, – продолжил я, нанося последний, решающий удар, – мне пришлось привлечь в долю Василия Кокорева. И знаете почему, Аглая Степановна? Потому что здесь, в Сибири, ваше имя открывает многие двери. Но там, в кабинетах Сибирского комитета, где решается судьба целых губерний, ваше имя – пустой звук.

Я видел, как она вздрогнула, словно от удара. Это было жестоко, но правдиво.

– На ваше имя нам бы выделили одну делянку. И мы бы упустили все остальное. А я пришел просить у них не кусок пирога. Я пришел забрать весь пирог целиком. Для этого мне пришлось создать общество и привлечь тех, с кем в столице считаются. У меня не было выбора, если мы хотели построить поистине великое дело, а не просто очередной прииск.

Я закончил. Все мои карты были на столе. Я ждал, что ее деловая хватка возьмет верх над уязвленной гордостью. Что она оценит стратегическую глубину моего маневра.

Она смотрела на меня долго, и ее лицо было непроницаемо. Гнев ушел, сменившись чем-то другим, еще более холодным и окончательным.

– Я все поняла, – наконец произнесла она, и в ее голосе не было ни капли тепла. – Вы действительно провернули в столице большое дело, Владислав Антонович. Только сделали это так, будто я вам не компаньон… а всего лишь денежный мешок. Приказчик, которого ставят перед свершившимся фактом.

Это было хуже, чем крик. Она не оспаривала мою логику. Она выносила вердикт моим методам. Я видел в ее глазах не просто гнев – я видел оскорбление. Оскорбление, нанесенное не женщине, а равному по силе игроку, которого попытались унизить, решив все за его спиной.

– Это не партнерство, сударь. Это использование. И я таких вещей не прощаю, – продолжила она, и ее голос стал тише, но острее.

Я подумал, что она не до конца поняла, с какими силами мне пришлось иметь дело, и решил договорить до конца, чтобы показать всю безысходность моего положения в столице.

– Это была не просто игра, Аглая Степановна. Это была битва, – сказал я, все еще надеясь на ее прагматизм. – Чтобы получить одобрение Сибирского комитета на такой проект, недостаточно было денег Кокорева и моего прожекта. Нужно было высочайшее покровительство. Поддержка члена императорской фамилии.

Она стояла неподвижно, как изваяние, слушая меня.

– Я добился аудиенции у великого князя Константина Николаевича, – продолжил я. – Он – главный двигатель реформ и промышленности в империи. Он был впечатлен масштабом «Сибирского Золота». И согласился дать нам свое покровительство.

Я сделал паузу, готовясь выложить последний, самый веский аргумент, который, как я наивно полагал, все объяснит.

– Но у этого покровительства была цена. Личное условие его императорского высочества.

Я смотрел на нее, все еще не понимая, что рою себе могилу еще глубже.

– Треть чистой прибыли нашего с вами общества, – произнес я, – будет в обязательном порядке направляться на покупку акций и облигаций государственных железных дорог.

Тишина, воцарившаяся в кабинете после моих слов, была оглушительной. Даже часы на камине, казалось, перестали тикать.

И в этой тишине я увидел, как ее лицо окончательно окаменело. Ее гнев теперь был абсолютным. Я не просто действовал за ее спиной. Я не просто привлек нового партнера. Я, Владислав Антонович Тарановский, самовольно, единолично распорядился ее будущими деньгами. Ее миллионами. Я отдал треть ее империи, еще не построенной, в уплату за политические союзы, заключая которые, ее даже не спросили.

– Хватит, – произнесла она. Голос ее был едва слышен, но в нем ощущалась такая сила, что я замолчал. – Довольно. Я все поняла.

Она медленно обошла стол и села в свое массивное кресло. Теперь она смотрела на меня не как на партнера, а как судья смотрит на преступника.

– Вы играете в свои столичные игры с великими князьями, а я, сибирская купчиха, должна за это платить. Я все поняла, сударь.

Она взяла со стола небольшой, аккуратно исписанный листок.

– Наше с вами партнерство, Владислав Антонович, окончено. Я выхожу из дела.

Это прозвучало буднично, словно речь шла о закрытии убыточной лавки.

– Мои приказчики подсчитали расходы. Сумма, потраченная на вас, ваших людей, составляет… – она заглянула в листок, – сто тысяч триста двенадцать рублей. Я требую вернуть мне эту сумму.

Я молчал. Сумма была огромной, но подъемной.

– Но это не все, – продолжила она, и ее взгляд стал жестким, как сталь. – Вы действовали за моей спиной. Рисковали моим именем и моими деньгами, втягивая меня в свои политические игры. За это я требую неустойку. За ваше… самоуправство. Двадцать тысяч рублей серебром. Сверху.

В комнате снова повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. Сто двадцать тысяч триста двенадцать рублей. Она не просто хотела вернуть свое. Она хотела меня наказать. И знала, что у меня сейчас не насидется такой суммы после поездки.

Я смотрел на нее и думал. Спорить было бесполезно. Оправдываться – унизительно.

Она ждала, что я начну торговаться, умолять, и она с наслаждением будет наблюдать за моим крахом. И в этот момент я понял, что единственный способ выйти из этой комнаты не побежденным – это принять ее вызов.

– Хорошо, Аглая Степановна, – сказал я спокойно.

Она удивленно вскинула брови.

– Я верну вам все. До последней копейки. И неустойку тоже.

Я видел, как в ее глазах промелькнуло недоумение. Она не ожидала такого быстрого и полного согласия.

– Деньги будут у вас к началу лета, – добавил я, глядя ей прямо в глаза. – Не раньше.

Теперь настала ее очередь молчать. Я не просто согласился на ее условия. Но и поставил свои. Я превратил ее ультиматум в долговое обязательство с четким сроком. Принял бой.

– Хорошо, – наконец произнесла она. – До лета.

На этом наш разговор был окончен.

Я молча поклонился, развернулся и вышел из кабинета, чувствуя на спине ее тяжелый, изучающий взгляд. Дверь за мной закрылась с тихим щелчком. Наше партнерство было мертво. Теперь между нами стоял только долг. И этот долг я собирался вернуть ей не серебром, а золотом.

Я вернулся на постоялый двор. В нашем номере меня ждал Изя. Он вскочил при моем появлении, его лицо светилось нетерпеливым ожиданием.

– Ну что, Курила? Как все прошло? Она в восторге?

Я молча прошел к столу, налил себе стакан холодной воды из графина и выпил залпом. Изя смотрел на меня, и его улыбка медленно угасала, сменяясь тревогой.

– Партнерства больше нет, – сказал я, ставя пустой стакан на стол. Звук получился резким и окончательным. – Мы должны Верещагиной сто двадцать тысяч триста двенадцать рублей. Срок – до начала лета.

Изя замер. Его глаза округлились, он смотрел на меня как на сумасшедшего. Я ожидал чего угодно: криков, упреков, паники. Ожидал услышать, что я все погубил, что мы разорены.

Он молчал с минуту, переваривая новость. А затем на его лице вместо ужаса появилась медленная, хитрая, донельзя одесская усмешка.

– Курила… – выдохнул он. – Так это же геволт какой хороший!

Я удивленно поднял бровь.

– Ты не понял? – Он всплеснул руками, и в его глазах заплясали азартные огоньки. – Ой, я тебя умоляю, это лучшая новость за весь месяц! Знаешь, как у нас говорят? Баба с возу – кобыле легче!

Он начал мерить шагами комнату, жестикулируя, как на сцене.

– Да, долг огромный, кто спорит! Но ты подумай! Она была тяжелый партнер, Курила. Сильный, но тяжелый. Она бы требовала отчета за каждый шаг. Приставила бы к нам своих людей. Она бы забрала себе львиную долю прибыли! А теперь что? А теперь мы свободны! Все, что мы найдем, наше! Долг мы ей отдадим, швырнем в лицо эти ее копейки! А остальное… остальное, Курила, будет наше!

Он остановился передо мной, и его глаза горели. Он не видел катастрофы. Он видел возможность. Возможность сыграть по-крупному, без оглядки на кого-либо.

– Ты прав, – сказал я и впервые после визита к Верещагиной почувствовал, как ледяной узел в груди начинает развязываться. – Ты прав. И мы не будем ждать. – Придется инженерам самим ехать на Бодайбо.

Изя мгновенно подхватил мою мысль.

– Конечно! Мы сейчас же наймем здесь охрану и рабочих, – затараторил он, – снабдим всем, чем нужно, и отправим их. Пусть ищут, ставят столбы, готовят плацдарм!

– А мы с тобой, – я посмотрел на него, – возвращаемся на Амур. Мы добудем там столько, чтобы к осени вернуться сюда, рассчитаться с этой купчихой и встретить наших людей с Бодайбо. Да и с остальными обсудим, думаю, они не откажутся стать акционерами «Сибирского золота».

– Гениально! – выдохнул Изя. – Ой, Курила, я же говорю, без этой бабы нам будет только легче!

Я усмехнулся. Напряжение спало, сменившись азартом общей игры.

– Тогда за работу, Изя, – сказал я, хлопая его по плечу. – У нас мало времени и еще меньше денег. Считай все до последней копейки. Завтра начинаем нанимать людей.

Следующий день взорвался суетой. Наш унылый номер на постоялом дворе превратился в штаб-квартиру. С самого утра я и Лемешев, сухой и точный, как логарифмическая линейка, расстелили на столе имеющиеся карты. Мы намечали маршрут, определяли ключевые точки для разведки и составляли подробный список необходимого.

Изя, получив от меня остатки наших наличных, улетел в торговые ряды, как вихрь. Я слышал доносящиеся со двора обрывки его яростного торга с местными купцами. Он выбивал скидки на муку, солонину, порох и свинец с таким азартом, словно от этого зависела не просто экономия, а его собственная жизнь.

Мышляев же, получив приказ нанять два десятка бойцов для охраны экспедиции, устроил «смотрины» прямо во дворе постоялого двора. Он молча оглядывал очередного бородатого таежника или отставного казака, задавал пару коротких, тихих вопросов и либо кивал, либо мотал головой. К обеду вокруг него уже стояла дюжина угрюмых, но крепких мужиков, готовых за хорошее жалованье идти хоть к черту на рога.

Работа кипела. В этом хаосе рождался костяк нашей новой, независимой операции. Мы действовали быстро и решительно, пытаясь за несколько дней сделать то, на что у других ушли бы месяцы.

К обеду мы с Изей наконец выкроили час, чтобы перевести дух и поесть. Мы сидели в углу шумного, гудящего трактира, обсуждая первые успехи.

– Эти кяхтинские купцы – настоящие разбойники! – возмущался Изя, уплетая щи. – Но я таки выбил из них еще десять процентов скидки! Говорят, даже Верещагина не всегда может…

Он осекся на полуслове и посмотрел мне за спину. Я почувствовал, как изменилась атмосфера за нашим столом. Шум трактира, казалось, отодвинулся на второй план. Я медленно поднял глаза.

Дверь трактира была открыта, в проеме стоял солидный, властный господин лет пятидесяти в дорогой собольей шубе, распахнутой на груди. Рядом с ним – двое помощников с цепкими, внимательными глазами. Вошедший не спеша оглядел зал, его взгляд скользнул по остальным посетителям и остановился на мне. Он не искал. Он знал, где я сижу.

Медленно, с уверенностью хозяина, он пошел прямо к нашему столу. Люди инстинктивно умолкали и расступались перед ним.

Я поставил кружку на стол. Внутри все собралось в холодный, тугой комок. Волк сам пришел в логово.

Он остановился у нашего стола и посмотрел на меня сверху вниз. Его глаза, светлые и колючие, оценивали меня – не как человека, а как препятствие или ресурс.

– Господин Тарановский, я полагаю? – Его голос был спокойным, с легкой хрипотцой, голос человека, привыкшего отдавать приказы. – Наслышан о вашей бурной деятельности в нашем тихом городе.

Он позволил себе легкую, хищную усмешку.

– Позвольте представиться: Михаил Александрович Сибиряков. У нас, кажется, нашлись общие интересы на севере. Не уделите мне минуту вашего драгоценного времени?

Глава 9

Глава 9

Изя, услышав слова нашего визитера, замер, словно подавившись. Его вилка с глухим звяканьем упала на тарелку. Я же, напротив, вдруг почувствовал, как глухое напряжение и досада отпускают, сменяясь холодным, ясным азартом. Определенно, этот тип пришел сюда не для того, чтобы выпить. Теперь становится по-настоящему интересно!

– Уделим, отчего ж не уделить, – спокойно ответил я и широким жестом пригласил незваного гостя сесть на стул напротив. – Присаживайтесь, Михаил Александрович. Трактир, конечно, не лучшее место для бесед, но за неимением гербовой, как говорится…

Сибиряков усмехнулся, небрежно скинул шубу на руки подоспевшему помощнику и тяжело опустился на стул. Изя рядом со мной, казалось, перестал дышать.

– Не могу согласиться, – начал Сибиряков, внимательно разглядывая меня, словно лошадь на ярмарке. – Подчас самые важные, миллионные дела вершатся именно вот так вот – в кабаке, за самоваром, а не в кабинетах и не в столичных салонах. У нас здесь, в Сибири, все по-простому!

Он поочередно посмотрел на нас с Изей, видимо, ожидая возражений. Тут к нему подскочил угодливый половой, но купец отогнал его нетерпеливым жестом.

– Вот ведь какое дело-то, господа хорошие, – как будто ни к кому конкретно не обращаясь, продолжал он. – Золото – дело тяжелое, опасное да неблагодарное. Думаете, отыскал жилу и все – бога за бороду ухватил? Ошибаетесь! Там еще ох как много всего надобно предвидеть и предусмотреть! Привезти на прииск харч и инструмент за тысячи верст по бездорожью, – начал он загибать толстые, унизанные безвкусными перстнями пальцы. – Да потом еще удержать в узде рабочих, которые при первом же слухе о фарте готовы глотку друг другу перерезать. Договориться с исправником, со становым, чтобы не совали нос не в свои дела. Сбыт, опять же. Лихие люди. Казаки. Водка, буть она неладна. Прииск – это тыща бед, так я вам, господа, скажу!

Я молча кивал, делая вид, что действительно его слушаю, и пытаясь понять, что за игру он затеял. Самое интересное – купец всем своим видом старался дать понять, что хочет с нами подружиться. Он словно вводил меня, новичка, в курс дела, причем по-доброму, почти по-отечески. И от этой фальшивой доброты по спине побежал холодок.

– А вы, говорят, не из боязливых, – продолжал он, совершив едва заметный поворот в разговоре. – Замахнулись на большое дело. «Сибирское Золото»… Любопытное название. Акционерное общество, как я понимаю? Это по-столичному, с размахом.

– Михаил Александрович, – сказал я, откидываясь на спинку стула и глядя ему прямо в глаза. – Давайте оставим эти сибирские присказки. Вы пришли сюда не для того, чтобы обсуждать трудности нашего ремесла.

Он на мгновение замер, удивленный моей прямотой. А затем его лицо расплылось в хищной улыбке.

– Хорошо, господин Тарановский. К делу так к делу, – произнес он. – Я люблю, когда люди ценят свое и чужое время. Буду с вами откровенен. Прошлым летом я отправил на Бодайбо свою партию. Небольшую, на разведку.

Вот оно. Он перестал ходить вокруг да около, мы переходим к сути. Интересно – это то, о чем я думаю?

– И, доложу я вам, – после паузы продолжил Сибиряков, – мои люди вернулись с хорошими новостями. Золото там есть. Не скажу, что горы, но жила богатая, перспективная. Я уже готов был послать своего стряпчего в Иркутск, чтобы оформить заявку на пару-тройку отводов, как вдруг… – он развел руками, – как вдруг от Аглаи Степановны получаю весточку с просьбой о совете, а следом и новость до меня доходит, что там все застолбили! И как, скажите, это понимать?

Тут Сибиряков столь натурально изобразил недоумение, что я позволил себе усмехнуться.

– Что ж тут непонятного-то, господин хороший? Я застолбил участки, где намерен добывать золото. Это совершенно обыкновенное дело в Сибири, не так ли?

– Дык, господин Тарановский, голуба моя ненаглядная! – вдруг фамильярно воскликнул купец. – Нет бы ты, как человек, застолбил десятин пять или десять, тут никаких вопросов не было бы. Ну, я бы рядом пристроился, а за мной, глядишь, и остальные. Но зачем же ты всю долину-то застолбил?

– Простите, но мы с вами пока не на ты! – чопорно заметил я, помешивая ложечкой чай. В глазах Сибирякова пробежало и тут же испарилась мутное облачко досады.

– Опять же, другой вопрос, – продолжал он, и в его голосе появились циничные, насмешливые нотки. – Зачем вам в этом деле Аглая Верещагина? Она дама уважаемая, спору нет. Одно слово – кяхтинская чайная королева. Но она всю жизнь чайный лист торговала, а не промывала шлих. Она же, прости Господи, не отличит самородок от «кошкина золота», пирита. Господин Тарановский, ну зачем нужен партнер, который ничего не смыслит в вашем деле?

Он подался вперед, понизив голос до заговорщицкого шепота.

– Не лучше ли вам, сударь мой, имея на руках такой козырь, как одобренный в столице проект и огромный участок, взять в партнеры кого-то более… опытного? Кого-то, кто знает этот край, как свои пять пальцев, и по-настоящему может быть полезен. Например, меня?

И он откинулся на спинку стула, довольный произведенным эффектом. Я же сделал вид, что удивлен.

– К тому же, – добавил он с плохо скрываемым презрением, – Аглая Степановна – дама. А с дамами, как известно, из-за слабости их натуры и переменчивости нрава большие дела вершатся ох как трудно. То ли дело мужской разговор! Вот мы бы с вами нашли общий язык – это я прям как вижу!

Я слушал его, и вся картина произошедшего наконец полностью, до самых мельчайших черт сложилась. Все его действия, от визита к Верещагиной до этого разговора, были звеньями одной цепи. Этот сукин сын прекрасно знает, что золото на Бодайбо есть. И он специально, с холодным расчетом, солгал Верещагиной, чтобы вбить клин между нами, очернить меня в ее глазах. А потом, дождавшись, когда наш союз рухнет, прийти ко мне с предложением, от которого я, потерявший партнера, по его мнению, не смогу отказаться. Какая тонкая, какая циничная и какая подлая игра!

Первым моим порывом было вскочить и швырнуть ему в лицо все, что я о нем думаю. Но в тот самый миг, когда уже был готов открыть рот, боковым зрением я уловил движение у входа. Дверь трактира снова отворилась, и в проеме, щурясь от табачного дыма, появился… Рекунов! Не знаю, случайно ли он зашел пообедать или искал меня намеренно, но факт оставался фактом: Сергей Митрофанович собственной персоной стоял на пороге. Даже издали он прекрасно видел меня в компании господина в дорогой шубе, с которым я «мило» беседую.

И тут же, как вспышка, в моей голове родился новый план. Раз Рекунов здесь, так пусть послушает, как мы с господином Сибиряковым делим бодайбинские богатства! Ну а Аглая Степановна через своего самого верного человека узнает всю правду о двуличности этого сибирского воротилы. Да и мои слова вспомнит, что он врал ей.

И, улыбнувшись Сибирякову, я намеренно повысил голос так, чтобы Рекунов, делавший вид, что ищет свободный столик, не мог меня не услышать.

– Так вы желаете войти в долю, Михаил Александрович? – громко проговорил я, чтобы для стороннего наблюдателя это прозвучало как начало серьезного торга. – Ну что ж, это надобно обсудить! Сами понимаете, дело серьезное. Мы тут не корову продаем! Предложение ваше, признаюсь, неожиданное, но от этого не менее интересное. Каковы ваши условия?

Сибиряков, решивший, что нащупал верный путь, заметно приободрился. Лицо его тут же преобразилось: показная солидность сменилась азартом торгаша, почуявшего крупную сделку. Он подался вперед через стол, его глаза хищно заблестели.

– Условия мои просты и ясны, господин Тарановский! – заговорил он быстро, почти шепотом, но так, чтобы мы с Изей слышали каждое слово. – Вы вкладываете в дело свои участки и утвержденный в столице проект. Я – все остальное.

Он загнул один палец на своей пухлой, но мозолистой руке.

– Первое – снабжение. Это, доложу я вам, самая сильная головная боль на севере! Но у меня, в отличие от вашей бывшей компаньонки, все схвачено. Есть и свои склады в Иркутске, имеются люди на Лене, да и договоры с пароходчиками. Поверьте: все сделаем в лучшем виде – наши рабочие на Бодайбо будут сыты, одеты и снабжены лучшим инструментом. Мука, мясо, порох, лопаты, кирки сможем доставлять всегда вовремя и по божеской цене. Вы даже не представляете, сколько на этом можно сэкономить!

Он загнул второй палец, его глаза горели алчностью.

– Второе – рабочая сила. Вам не придется переплачивать за каждого бродягу. У меня есть верные люди, артели, что работают на меня годами. Я дам вам лучших штейгеров, самых опытных промывальщиков. Людей, которые не разбегутся при первых трудностях и не поднимут бунт из-за лишней чарки водки.

Он сделал паузу, позволяя мне оценить щедрость предложения.

– И третье – отношения с властью. Исправники, становые, урядники… все они кормятся с моей руки. Моих приисков они не замечают. А вот чужаков, особенно из столицы, ох как любят проверками да поборами душить. С моим участием вы забудете, как выглядит уездный чиновник!

И, очень довольный собой и произведенным эффектом, он откинулся на спинку жалобно скрипевшего под его многопудовой тушей стула.

– С расходами понятно… а что же с главным? С маржой-то что? – делая вид, что раздумываю, произнес я. При слове «маржа» глаза Сибирякова удовлетворенно блеснули.

– Прибыль, господин Тарановский, мы поделим по-честному, пятьдесят на пятьдесят! Половина – вам, за вашу красивую столичную бумагу на прииск. Половина – мне, за всю черную, но необходимую работу на земле. По-моему, так это справедливо!

Выслушав его, я едва сдержал презрительную усмешку. Все, что он мог предложить, – это обычный кустарный сибирский прииск. Да, хорошо по местным меркам организованный, очевидно, прибыльный, но не более того. Паровые машины, гидравлическая добыча, драги, амальгамация, выплавка золота на месте – всего этого в его схеме не было и быть не могло. В общем, мне предлагали чечевичную похлебку вместо права первородства, променять мечту о промышленной империи на какой-то сибирский лабаз.

Конечно, послать бы этого скользкого хмыря погромче и подальше, но… но я видел, как в глубине трактира Рекунов, как будто бы изучая меню, внимательно прислушивается к нашему разговору. Нужно было тянуть время и расстаться с Сибиряковым друзьями.

Делая вид, что глубоко задумался, я многозначительно побарабанил пальцами по столу.

– Предложение ваше, Михаил Александрович, и впрямь основательное, – проговорил я медленно, словно взвешивая все за и против. – Чувствуется хозяйская хватка. Пятьдесят на пятьдесят… Снабжение, люди, власть… Это серьезные аргументы.

Сибиряков весь подобрался, а его лицо выражало совсем уж неприкрытую жадность. Он был совершенно уверен, что я клюнул, и теперь боялся лишь одного: чтобы рыба не ушла с крючка.

– Конечно, прямо сейчас я вам никакого ответа дать не смогу: есть детали, которые надобно обдумать и еще раз обсудить, – продолжал я. – Масштабы добычи, количество рабочих, закупка оборудования… Я ведь замышляю не просто артель, а большое современное производство!

– Все обсудим! – с готовностью поддакнул он. – Все, что вашей душе угодно. Любое оборудование доставим! Все решим, Владислав Антонович, все решим!

Да, похоже, он был готов на многое, чтобы заполучить долю в моем проекте. И я понимал, что у Рекунова, наблюдающего за этой сценой, не остается никаких сомнений: Сибиряков видит во мне не афериста, а важного, состоятельного партнера, с которым нужно договариваться любой ценой.

– Хорошо, – сказал я наконец, как будто бы приняв решение. – Мне нужно время, чтобы все обдумать. Давайте встретимся завтра, в это же время, и обговорим все подробно, уже с бумагами.

Сибиряков просиял. Он вскочил, протягивая мне руку.

– Разумеется! Конечно! Думайте, Владислав Антонович, думайте! Я уверен, мы договоримся!

Я пожал его пухлую ладонь, сохраняя на лице самое любезное выражение. Мы расставались лучшими друзьями. По крайней мере, так это должно было выглядеть со стороны. И я был уверен, что Рекунов доложит своей хозяйке именно об этом.

Сибиряков, сияя от предвкушения скорой сделки, уже поднялся из-за стола и накинул на плечи свою роскошную шубу. Но в тот самый момент, когда он уже собрался уходить, меня посетила еще одна идея.

– Михаил Александрович, постойте! – громко окликнул я его, заставив обернуться.

Он вопросительно поднял брови.

– Вы ведь из Иркутска? – спросил я с самым невинным видом. – Главные ваши дела сосредоточены там?

– Из Иркутска, – подтвердил он, не понимая, к чему я клоню. – А что?

– А не знакомы ли вы с купцом Лопатиным, Никифором Семенычем? – продолжал я, стараясь, чтобы мой голос звучал по-деловому. – Я с ним в Монголии встретился, и там мы провернули кое-какие совместные дела. И он мне, признаться, показался человеком весьма дельным и хватким.

При упоминании этого имени лицо Сибирякова заметно помрачнело. Он снова опустился на стул, как будто почуял неладное.

– Лопатин? – протянул он с плохо скрываемым пренебрежением. – Знаю такого, как не знать. Торгаш. Чай из Кяхты возит, шелками балуется. Всего-то из второй гильдии. В лавке сидеть – это он мастер, а в золотопромышленных делах, уж поверьте, ни ухом ни рылом. Пустой человек для нашего ремесла!

Снова повысив голос, чтобы Рекунов не пропустил ни слова, я громко возразил:

– Ну что вы, Михаил Александрович! Не скажите! Предприятие, что мы с вами затеваем на Лене, – дело ведь масштабное! «Капиталистическое», как сейчас модно говорить. А где большие дела, там и большие капиталы нужны. И для привлечения этих капиталов можно поговорить и с господином Лопатиным, и с другими почтенными купцами, пусть и из второй гильдии. Лишние деньги обществу не помешают, как считаете?

Сибиряков нахмурился еще больше. Ему совершенно не улыбалась перспектива делить будущие барыши еще с кем-то, тем более с презренным «торгашом».

– Да ни к чему это, – процедил он сквозь зубы. – Мы и сами все оплатим!

– Ну, я подумаю! – бодро закончил я, поднимаясь. – Обо всем подумаем до завтра. Был рад нашей встрече, Михаил Александрович. До завтра.

Не успела дверь закрыться за массивной фигурой Сибирякова, как я заметил суетливое движение в глубине трактира. Рекунов, бросив на стол несколько монет, торопливо поднимался из-за стола.

– Куда же вы, Сергей Митрофанович⁈ – крикнул ему вслед половой, подбегая с салфеткой через руку. – Вам же еще кушанье ваше не принесли: и щи заказанные, и таймень жареный!

Но Сергей Митрофанович, не слушая его, почти бегом выскочил на улицу, словно боялся упустить что-то важное. Я усмехнулся. Все шло точно по плану. Верный страж побежал докладывать своей хозяйке ошеломляющие новости.

Изя, дождавшись, пока суета уляжется, подался ко мне через стол. Его глаза горели любопытством и тревогой.

– Курила, что это было? – прошептал он. – Ты что, и вправду собираешься иметь дело с этим шнорером?

Он не мог подобрать слова, чтобы охарактеризовать Сибирякова.

– Изя, я тебя умоляю, – ответил я с циничной усмешкой и залпом допил остатки кваса. – В России есть хорошая пословица: не было у бабы заботы, так купила порося. А у нас сейчас все произошло строго наоборот: не было гроша, да вдруг алтын.