Текст книги "Лицо порока (СИ)"
Автор книги: Виктор Песиголовец
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава шестая
Ноги мои зажили на удивление быстро. Опухоль спала, ранки затянулись. О том, что мне довелось увидеть по милости Устина, я старался не думать. Это было выше всякого понимания, и я решил, что незачем излишне перегружать мозг, пытаясь разгадать заведомо неразгадываемую загадку. Но попасть туда, где мне уже пришлось один раз побывать, очень хотелось. Четверг – день выхода газеты – для этого подходил, как никакой другой, и я, обув крепкие армейские сапоги, отправился в Ивановку.
…Половина девятого утра. Жарко натопленная светелка. Пахнет травами. – Боишься? – спрашивает меня Устин, хитровато щурясь. От этого щелки его глаз становятся почти неразличимыми на скуластом, морщинистом лице.
– Да так себе, – неуверенно говорю я. – Вот только не понимаю, зачем раздеваться перед перемещением?
Старик колотит свое зелье и пускает клубы голубого дыма из своей трубки.
– Нельзя тебе одетым. Есть риск, что одежда воспламенится во время полета.
– Но на вас же не загорается! – возражаю я.
– На мне нет. У меня богатый опыт таких перемещений, – терпеливо объясняет Устин. – Я знаю, как надобно держаться, чтобы избежать искр.
Искр? Каких искр? Я их не видел. Может, просто не заметил?
– Как же все-таки можно, находясь в хате, попасть в другое измерение? – пытаюсь разгадать эту тайну, которая мучит меня уже несколько дней.
– Объяснить трудно, – вздыхает старик, приглаживая свои седые волосы. – В пространстве, Ванятка, есть, как это говорят знатоки, блуждающие дыры, ну, вроде как соединительные каналы. Их немало, люди, бывает, попадают в них случайно.
– И погибают?
– В большинстве случаев – да! Потому, что их тела неподготовлены к полету. Умирают в основном сразу, как только соприкоснутся с энергией, исходящей из канала. Порой людей даже не успевает засосать. Их трупы тогда остаются в нашем мире.
Я изумленно качаю головой:
– Фантастика! – и, вспомнив, что Устин так и не ответил на мой вопрос, интересуюсь: – И все же, как мы с вами попадаем в ад?
Дед берет со стола непочатую бутылку водки. Вставляет горлышко в рот и, зажав крышечку зубами, начинает ее отвинчивать. Затем пододвигает ко мне пустой стакан, другой – к себе.
– Каналами можно управлять. По разному. Например, при помощи энергии слов, – водка звонко булькает в тару. – Давай, сынок, понемногу!
Выпиваем и сразу закуриваем.
– Я эти самые каналы приближаю к нашим телам, – продолжает просвещать Устин, посасывая трубку. – Настолько приближаю, что поток энергии, исходящий из их жерл, подхватывает нас и уносит.
– Вы упомянули что-то о подготовке тел, – напоминаю я.
– Да, при перемещении все мускулы должны быть до предела напряжены. С помощью снадобья, вот этого, – старик указывает пожелтевшим, прокуренным пальцем на стакан с мутно-зеленой жижей, – тело человека на некоторое время становится, как железный столб. Но сам перемещаемый, наоборот, чувствует себя расслабленным.
– А что за искры в этом канале?
– От каких-то разрядов, – лицо деда хмурится, он откладывает трубку и берет в руку чашку со своим чаем. – Иногда искр бывает очень много. Тело они не обжигают, отлетают от него. А вот одежду могут запросто воспламенить.
Покурив, я выполняю указания Устина. Раздеваюсь, скатываю одежду в клубок, засунув туда и сапоги, связываю в узелок. Затем – на этот раз уже безо всяких колебаний – выпиваю зелье и укладываюсь на топчан.
Звучит заунывное, неразборчивое бормотание старого шамана. Меркнет свет. И вскоре меня, как щепку, подхватывает мощный поток воздуха, безудержный вихрь…
…Мы находимся в саду. Устин стоит, прислонившись спиной к тутовому дереву, я – лежу, растянувшись на мягкой траве. Прямо над головой висит золоченый диск солнца. Его лучи, как паутина, путаются в ветвях яблонь и вишен. Яблони уже отцвели, и с них грустно осыпаются вялые, ржавые лепестки. А вишни еще купаются в торжественной бело-розовой пене. Ласкает уши пение птиц – задорное, сладостное, чарующее.
– Поднимись и оденься, сынок! – тихо приказывает Устин. – Вот твой узелок, возьми!
Чувствую, что тело меня плохо слушается. Нужно время, чтобы как следует выпрямить спину и унять дрожь в ногах. Я одеваюсь долго, кажется, проходит минут двадцать. Закончив, в изнеможении опускаюсь в прохладную, дышащую свежестью шелковую траву. Старик терпеливо ожидает, пока я окончательно приду в себя.
Вдруг у меня за спиной слышится легкое шуршание травы и в тот же миг раздается спокойный, немного насмешливый баритон:
– Вижу, Устинушка, твой человек совсем обессилел!
Я резко поворачиваю голову. Сзади, в нескольких шагах стоит мужчина. Невысок, примерно моего роста. Осанка горделивая. Он средних лет или даже, скорее, молодой. Одет в черный френч, черные узкие брюки с серебряными лампасами. На нем блестящие черные же сапоги с короткими голенищами. В руке – короткий стек. Последние две пуговицы френча расстегнуты, на шее – белый шарф, заправленный за борта френча. На правом рукаве – шитая серебром литера «С». На плечах, вместо погон, по две красные нашивки.
– Ничего, Амфилахий, он уже в порядке! – бодро отвечает Устин на замечание пришедшего. И взмахом руки показывает мне, что нужно подняться.
Покачиваясь, я встаю на ноги.
– Окружной Амфилахий! – представляется мужчина, по-военному щелкнув каблуками и чуть поклонившись.
– Иван! – называю свое имя и тоже слегка склоняю голову. Пришедший пытливо, с интересом осматривает меня, играя темными зеницами больших, выразительных глаз.
– Ну что, Иван, ты готов следовать за мной?
– Готов!
– Тогда пошли! – Амфилахий отрывисто кивает Устину головой – снизу вверх, как раньше это делали вышколенные царские офицеры. И, повернувшись на каблуках, легкой, почти грациозной походкой направляется туда, откуда, появился – в гущу сада.
– Куртку захвати! – напоминает мне Устин, присаживаясь на траву под шелковицу.
Я подхватываю куртку и спешу за Амфилахием.
Мы выходим на хорошо протоптанную дорожку. По одну ее сторону благоухают распускающиеся розы.
– Можно тебя спросить, Амфилахий? – обращаюсь к нему, на полную грудь вдыхая по весеннему хмельной воздух.
Мой провожатый идет так быстро, что мне трудно за ним угнаться, хоть я и привычный к интенсивному темпу.
– Пожалуйста! – бросает он через плечо, не сбавляя шагу.
– Что значит – окружной? Ты же так, кажется, назвал себя?
– У меня три тысячи подчиненных, я отвечаю за работу в одном из округов на земле, – отвечает Амфилахий бесцветным баритоном.
Но чувствуется, что он гордится своим положением.
– И много таких округов?
– Сто двадцать.
– Все окружные живут на втором горизонте? – задаю еще один вопрос.
– Да. Все окружные, их заместители и прислуга, – слышу в ответ.
Пропетляв немного по саду, мы останавливаемся возле строения из белого камня, увитого виноградной лозой и хмелем. Оно похоже на беседку, только слишком уж большую.
– Вот мы и пришли! – сообщает окружной. – Сейчас спустимся вниз.
Заходим внутрь беседки. В ней посередине находится невысокий куб из красного кирпича, кладка очень аккуратная и тщательная. С одной стороны куба – медная дверь. Она полуоткрыта.
Амфилахий распахивает ее шире и жестом приглашает меня войти. Подчиняюсь.
Очутившись за дверью, вижу перед собой прямоугольную площадку, дальше – каменный тоннель с крутой лестницей вниз. Вони, как было в прошлый раз, никакой. Наоборот, горящие факелы источают приятный ненавязчивый аромат.
Начинаем спускаться. Становится прохладнее. Я набрасываю на плечи куртку.
– Наберись терпения, путь вниз не так краток, – предупреждает окружной, легко порхая по ступенькам. – Таких тоннелей, как этот, впереди еще два. В каждом по двести сорок сходней.
Наконец мы достигаем ровной площадки.
– Первый тоннель позади! – констатирует Амфилахий. – Дальше будет прохладнее, запахнись!
Проходим по горизонтальному коридору и упираемся в металлическую дверь. За ней – опять ступеньки. Холод действительно становится ощутимее.
За вторым тоннелем следует третий. И когда он заканчивается, мы оказываемся у полуовальной, двустворчатой двери из белого металла. Мой провожатый без усилия толкает ее, и она беззвучно распахивается.
Перед моим взором предстает город. Прямо от наших ног начинается улица, широкая и чистая, вымощенная хорошо отесанными камнями. По обе ее стороны стоят дома. Двухэтажные, с балконами и лоджиями, построенные частично из гранита, частично – из красного кирпича. Рядом с каждым домом – по три одноэтажных каменных флигеля, крытых медной бляхой, с забавными, весьма причудливыми куполами, похожими на женскую грудь. Вдоль улицы – витые железные ограды. Сразу за оградами, возле каждого дома – множество каменных чаш, в которых высажены цветы. Они полыхают! Непередаваемая красота! Здесь одновременно цветут розы, тюльпаны, гвоздики, маки… От изобилия красного цвета рябит в глазах.
Над головой – такое же, как и на первом горизонте, хмурое, свинцово-серое небо и мутно-желтый шар солнца. Деревьев нигде не видно. Воздух наполнен влагой. Улица хорошо просматривается только на небольшое расстояние, метров, пожалуй, на триста-триста пятьдесят. Дальше ничего не разберешь, все окутано шалью бледно-розового тумана. Вокруг слышны какие-то неясные звуки, хотя нигде никакого движения нет. Улица пустынна.
– Идем, я покажу тебе свой дом! – Амфилахий взмахом руки приглашает меня следовать за ним. – Посмотришь, как я живу.
Мы проходим по улице с полсотни метров и останавливаемся у одной из усадеб. Окружной берется за ручку калитки, она со скрежетом распахивается. Навстречу нам откуда-то из-за дома выбегает подросток лет четырнадцати. Он в серых брюках и синей курточке свободного покроя, на ногах – башмаки из грубой кожи. Голова юноши кажется непомерно большой из-за копны курчавых рыжих волос. Лицо смуглое, как и у Амфилахия. Глаза слегка раскосые, зеленые с желтизной. Под носом у подростка пробиваются золотистые пушинки. Подбежав, он останавливается и склоняет голову.
– Епифан, смажь петли на калитке! – холодным тоном приказывает окружной. И важно шествует по гладким булыжникам в глубь двора, к дому.
Особняк красивый, но вид у него несколько мрачноватый. Таким его делают маленькие окна, похожие на бойницы цитадели. Замечаю, как за одним оконцем качнулась алая занавесочка.
Амфилахий открывает дверь и приглашает меня войти. Переступив невысокий порог, мы сразу попадаем в просторную, не меньше, думаю, пятидесяти квадратных метров гостиную. В глаза, прежде всего, бросается огромная, величавая люстра, со свисающими сосульками в форме стрел. Убранство гостиной свидетельствует о неплохом вкусе и состоятельности хозяев. Пол устлан толстым шерстяным ковром. Вдоль беломраморных стен – кадки и большие вазоны с диковинными растениями и цветами. Они здорово оживляют интерьер, который без них, вероятно, был бы несколько сумрачным. У дальней стены – лестница, ведущая на второй этаж. Справа – распахнутая дверь из красного дерева. Посреди гостиной стоят, образуя угол, два кожаных дивана, четыре кресла с низкими спинками и четыре пуфа. Возле них – два длинных стеклянных столика на коротких, неизящных ножках. На одном – большие тарелки со сладостями и фруктами, на другом – несколько толстых книг. Самая внушительная по размерам, черная, украшенная бронзой и серебром, лежит на самом краешке дальнего стола. Отчетливо читается слегка затертое заглавие – «Трибли». Чуть поодаль от мягкого уголка – пианино с откинутой крышкой. На нем – подставка для нот.
Амфилахий, проследив за моим взглядом, поясняет:
– Дочка музицирует.
– Она у тебя одна? – интересуюсь.
– Дочь одна. А сынов двое. Одного ты видел. Второй женат и живет на первом горизонте. Сейчас уже дослужился до чина сотника. Смышленый хлопец.
– А почему он живет не здесь? – удивляюсь я.
Амфилахий усмехается:
– Чтобы жить на втором горизонте, нужно иметь мое положение. Я ведь тоже когда-то начинал с первого.
Из проема двери появляется женщина в красном бархатном платье. Оно выгодно подчеркивает ее изящную фигуру. Глубокий вырез декольте обнажает крупную, смуглую почти до золотистого цвета грудь. На шее у женщины – массивная серебряная цепь с кулоном в форме извивающейся змеи. Глаза гада – красные камни, скорее всего, рубины. Ноги вошедшей обуты в черные туфельки на высоких и тонких каблуках. Весь наряд дополняет неширокий пояс из парчовой ткани с белыми металлическими заклепками.
Несколько грубоватое лицо дамы выражает благодушие. Черные, как смоль, волосы уложены в высокую замысловатую прическу. Глаза большие, выразительные, почти лимонного цвета.
– Это моя жена Таира! – представляет ее окружной. – Большая любительница рукодельничать. Вот эти ковры, на которых мы стоим, ее работа.
Женщина явно польщена похвалой мужа. Она лучезарно улыбается, обнажив идеально ровный ряд белых, искристо белых зубов.
– Здравствуйте! Добро пожаловать! – голос у нее мягкий и пушистый, как плюш на пуфах.
Ничего бабенка! Не знай я, кто она на самом деле, принял бы за вполне обычную светскую даму.
– Я покажу гостю наши апартаменты, – Амфилахий, поигрывал стеком, жестом приглашает меня пройти в дверь, из которой только что вышла его жена.
Широкий коридор, оштукатуренный и выкрашенный слегка подсиненными белилами. Слева по коридору – высокая лакированная дверь, справа – две поменьше, наполовину стеклянные. В конце – еще одна такая же, но с матовым стеклом.
– Вот тут у нас, – живо объясняет окружной, указывая рукой на правую сторону, – кухня и столовая. В торце – санузел. А тут, – он открывает лакированную дверь, – каминная. Люблю иногда посидеть у огонька.
Каминная – тоже довольно просторная комната. На стенах висят тяжелые гобелены. Над камином, сложенным из зеленого камня, – две скрещенные сабли. Несколько низких кресел, небольшой столик на колесиках. По углам – по шкафу. В каждом – бутылки со спиртным.
Четыре напольных канделябра, по-видимому, очень дорогих, поставлены в ряд за спинками кресел. Пол устлан коврами – такими же, как и в гостиной. Несмотря на то, что гобелены выполнены в несколько мрачноватых тонах – на них в основном изображены черные кони и красные цветы, – в каминной очень уютно.
Осмотрев ее, мы возвращаемся обратно в гостиную и затем поднимаемся вверх по лестнице, покрытой золотистой ковровой дорожкой. Взору открывается просторный холл, снизу доверху задрапированный огненно-красным сукном.
– На втором этаже пять спален и мой кабинет, – Амфилахий подводит меня к дубовой двери с медными и серебряными набойками в форме тюльпанов. – Прошу сюда! Это мой кабинет.
Первое, что привлекает мое внимание в помещении – стол. Подобных ему мне никогда и нигде не приходилось видеть. Дубовый, с такими же набойками, как на двери, по верху инкрустированный слоновой костью, он поражает размерами и массивностью. На столе в беспорядке разбросаны кипы бумаг. На подставке из мрамора и серебра покоится шикарная трубка с длинным чубуком. В глубоком медном стаканчике – несколько перьев и карандашей. Рядом – две хрустальные чернильницы. Одна наполнена вишневыми, другая – обычными чернилами.
– Важные документы я подписываю только кровью, – ухмыляясь, говорит Амфилахий и приподнимает одну из чернильниц, чтобы я мог ее лучше рассмотреть.
– Чьей? – спрашиваю я, поежившись.
– Казненных! – коротко отвечает хозяин кабинета, не объясняя, каких именно: то ли людей, казненных на земле, то ли казненных в аду подданных его величества Сатаны.
Но уже через несколько секунд, видимо, угадав мои мысли, все же растолковывает:
– У нас кровь не бывает красной после смерти. Она такая только у людей и полукровок. В наших жилах – зеленая, серая и голубая кровь. Все зависит от того, кем ты родился, от какого колена пошел.
– А почему ты говоришь: после смерти кровь не бывает красной? – интересуюсь я. – Выходит, при жизни – бывает?
– Дело в том, – морщит лоб Амфилахий, – что, будучи живыми, мы обычно принимаем человеческий облик. А после смерти, естественно, становимся самими собой.
– Понятно, – мямлю я, озадаченно почесывая за ухом. Хотя понятно мне, конечно, далеко не все. Но не хочется вникать в подробности – не известно понравится ли это моему гиду.
Он стоит посреди комнаты на черно-коричневом ковре, а я продолжаю ходить и рассматривать обстановку. В кабинете пять стульев с высокими спинками, не считая того, что приставлен к столу. Два громадных шкафа. В них – книги, статуэтки, разные вещицы, назначение которых мне непонятно. У самого стола на массивной медной подставке с ножкой из слоновой кости покоится человеческий череп с отпиленной макушкой. Его нижняя часть оправлена серебром. В черепе – огарки свечей, табачный пепел, обрывки бумаги. Под одной из стен – черный кожаный диван, рядом – два подобных ему кресла. В кабинете три оконца, наполовину занавешенных алыми шторами. Стены голые, видно каменную кладку. Заметно, что камни тщательно подбирались по размеру, и соединял их искусный мастер.
– Взгляни на потолок! – окружной задирает голову и, приоткрыв рот, разглядывает лепное изображение так пристально, будто видит его впервые.
На потолке изображен всадник в золотых доспехах и пурпурных одеждах. Восседая на великолепном черном коне, он протыкает длинной пикой грудь нагой пухленькой женщины. Вокруг всадника лежат в лужах крови кучи женских тел. В стороне – два свирепого вида льва с диадемами на головах, звери как бы приготовились к прыжку. С их шей на железных цепях свисают восьмиконечные звезды. В центре каждой звезды – кисть человеческой руки, сжатая в кулак.
– Хорошая работа, да? – Амфилахий цокает языком и с довольной улыбкой опускает голову. – Есть у меня молодой слуга Савватий, это он постарался.
Я не спрашиваю окружного о смысле изображенного – если бы хотел, то объяснил бы сам.
Мы снова спускаемся в гостиную. Таира ожидает нас, сидя в кресле и листая книжку.
– Прошу в столовую! – поднимаясь, обращается она ко мне с милой улыбкой.
Я вопросительно смотрю на Амфилахия.
– Не бойся! – успокаивает он меня. – Все вполне съедобное – фрукты, сладости, вино. Мы употребляем в пищу то же, что и вы.
Прошествовав за гордо несущей свой пышный бюст Таирой, мы вошли в уютную комнату с деревянными стенами, обработанными бесцветным лаком.
– Садитесь, пожалуйста! – хозяйка указывает тонкой рукой на длинный стол, стоящий посреди комнаты в окружении дюжины стульев.
– Это и есть наша столовая, – присаживаясь, изрекает Амфилахий и одобрительно посматривает на жену, которая с улыбкой подает нам салфетки, чтобы мы накрыли ими колени.
Положив еще перед мужем и мной по медному тазику с теплой водой для омовения рук, Таира выходит из столовой. А я продолжаю с любопытством рассматривать убранство помещения. Из мебели, кроме стола и стульев, здесь стоит умывальник в углу, рядом с ним – два широких серванта с различной посудой. На противоположной стене висит небольшой шкафчик, закрытый непрозрачным, дымчатым стеклом. Больше ничего нет.
Вскоре появляется Таира, она вкатывает в столовую столик на колесиках. На нем стоят две серебряные вазы с разными фруктами; две вазы с орехами, печеньем, мармеладом и зефиром в шоколаде; хлебница, до краев наполненная булками, пышками и пряниками; кофейник; сахарница; сосуд для молока; три чашечки; три ложечки; и три вместительных кубка. Все это Таира привычными движениями перекладывает на обеденный стол. Амфилахий помогает ей. Затем женщина подходит к шкафчику, достает оттуда пузатую бутыль, оплетенную виноградной лозой, и несет нам.
– Угощайтесь! – белозубая улыбка – приветливая, ласковая – не сходит с ее лица, делая почти незаметными его грубоватые черты.
Окружной с довольным видом вынимает из бутылки пробку и наполняет кубки.
– За удачу! – громко рычит он, поднимая свой. – Она нужна всем и во всяком деле.
Я с опаской заглядываю в кубок, не решаясь пить.
– Пей! Бояться нечего! – дружеским тоном ободряет меня Амфилахий. – Это обычное вино, правда, выдержанное два десятка лет и крепкое. И еда, уж поверь, тоже вполне обычная… Ну, давайте! – и, подмигнув жене, прибавляет: – Сам-то я предпочитаю другие напитки – покрепче, но ради дорогой супруги…
Я только вздыхаю – сам ведь тоже не люблю вина. Но молчу, чтобы не обидеть хозяйку.
– За удачу! – Таира осторожно притрагивается своим кубком к моему и маленькими глотками начинает пить вино.
Мысленно перекрестившись, я следую ее примеру – медленно цежу напиток. Он оказывается невероятно пахучим, сладковатым на вкус и напоминает «Мадеру», но с несколько другим ароматом и послевкусием.
– Ну, что? – насмешливо смотрит на меня окружной. – Не отравился? Я же тебе говорил!
– Винцо отменное! – хвалю я и уже без колебаний тянусь к желтой, как настоянный кукурузный мед, груше.
Мы лакаем вино, кофе, жуем фрукты, сладости и печения. Беседуем. Говорят в основном Амфилахий и Таира. Они рассказывают мне о детях и о единственном пока внуке. Я узнаю, что их дочь Азалия сейчас находится у подруги, где музицирует или вышивает, что их внук (его имя тотчас вылетело у меня из головы) скоро пойдет в обучение к пастухам, как и положено мальчикам в его возрасте. Потом Таира делится секретом о том, что ее невестка Леяна, похоже, опять в положении, так что они с Амфилахием ожидают пополнения в роду. Я внимательно слушаю, иногда о чем-нибудь спрашиваю, чтобы не обидеть гостеприимных хозяев.
– И долго еще ждать второго ребенка? – интересуюсь, скорее, из любезности, чем из любопытства.
– Думаю, недолго! – отвечает счастливая Таира, аккуратно разделяя на дольки только что очищенный мандарин. Ее улыбающуюся можно смело назвать красавицей. – У нас, может вы не знаете, разрешаются от бремени через шесть месяцев после зачатия.
– А вот те, кто живет пониже, – почтительно прибавляет окружной, почему-то указывая пальцем вверх, – ходят беременными такой же срок, как и люди.
После трапезы Амфилахий ведет меня погулять по городу.
Мы неторопливо шагаем по улице и разговариваем.
– Таира – моя вторая жена, – просвещает он меня насчет своей персоны. – Я женился на ней давно, уже почти двадцать два года назад, когда еще и десятником не был. А первая моя…
– Умерла? – тихо спрашиваю я.
– Нет, не умерла, – медленно произносит он, грустно покачивая головой. – Она… была неверна мне. И мы расстались.
– Вот как! – удивляюсь я.
– Измены случаются везде, – вздыхает окружной.
– И где теперь твоя первая жена?
Он горько усмехается:
– Да замужем! За простым чертом. Он конченый алкоголик, гоняет ее, колотит.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться, – Амфилахий может не понять и обидеться.
Возле одного из домов, почти такого же, как у него, мы останавливаемся.
– Зайдем? – предлагает окружной.
Я неопределенно пожимаю плечами.
– Как хочешь. Если не помешаем.
– Да ну! – восклицает Амфилахий. – Здесь всех гостей встречают радушно.
Подойдя к калитке, он толкает ее. Тут же, как из-под земли, вырастает удалая, чернобровая деваха с румянцем во всю щеку. В ее карих глазах, светятся одновременно и задор, и почтительность. Она здоровается, суетливо сделав полупоклон.
– Хозяин дома? – спрашивает Амфилахий.
– Почивает! – отвечает молодка, с откровенным любопытством разглядывая меня.
– Спит, что ли?
– Нет! – споро качает головой девка. – Хозяин в гостиной отдыхает с гостями.
– Тогда веди нас в дом! – приказывает Амфилахий и без стеснения шлепает молодку пониже спины. Она ржет, как кобылица.
В гостиной царит веселье. За столом, покрытым желтой скатертью, и густо заставленным бутылками, на диванах и стульях вальяжно восседают мужчины и женщины. Их около десятка. Все уже, кажись, навеселе.
– О, Амфилахий Захода, дорогой друг! – рыжий мужичок в черном атласном халате, небритый и нечесаный, пытается высвободиться из объятий смеющейся девицы. Привстав, он неловко взмахивает рукой и опрокидывает высокую бутыль. Она падает и из ее узкого горлышка, булькая, вытекает светло-коричневая жидкость. Никто из присутствующих и не подумал подобрать бутылку, все смотрят на нас.
– Приветствую тебя, Лифатий, и всю честную компанию! – здоровается за нас обоих окружной. – Гуляем, значит?
– А чего же и не погулять, дружище? – рыжий, видимо, он и есть хозяин дома, все-таки выскальзывает из цепких рук пышногрудой бабенки. И, слегка припадая на одну ногу, подходит к нам. – Сынка-то моего старшего – Ферула – взяли наконец на восьмой горизонт. Должность, конечно, пока так себе, ничего особенного, но сам знаешь, работать там – дело почетное и прибыльное.
– Так ты, Лифатий, значит, решил это событие отметить? – Амфилахий деловито направляется к дивану и тянет меня за собой.
Мы с трудом втискиваемся на диван между двух толстозадых молодок. Тощая женщина, почти старуха – безобразная, беззубая, но услужливая – тут же ставит перед нами полные кубки.
– Лифатий вдовец, – шепчет мне на ухо окружной. – Сам вырастил троих сынов и дочку. Теперь вот пристроил одного на не пыльную работенку. У него везде связи.
Я заглядываю в свой кубок: мутноватая, светло-коричневая жидкость мне не нравится и не внушает доверия. Я тихо спрашиваю Амфилахия, можно ли это пить.
– Конечно! – кивает он. – Это кокосовый ликер смешанный с вытяжкой из зверобоя, любимое пойло здешних пьянчужек. Пей смело. Крепости в нем – мизер.
Я осушаю кубок. Выпивают и все присутствующие. И разом начинают галдеть. К их, болтовне ненадолго присоединяется и Амфилахий. А я перебрасываюсь несколькими словами с сидящей рядом дамой. Она икает, плохо держит голову, но отвечает впопад и не задает никаких глупых вопросов, как это обычно делают пьяные женщины.
Минут через двадцать мы поднимаемся из-за стола. Амфилахий ссылается на неотложные дела и чинно удаляется. Я следую за ним.
Во дворе стоит, опираясь спиной о стену ближнего флигеля, знакомая уже деваха.
– Отворяй калитку! – рявкает окружной. – Мы уходим.
Молодка бросается к изгороди. Скрепят петли.
– Будь здорова, чернобровая! – смеясь, прощается Амфилахий и снова крепко шлепает ее по увесистой заднице.
Девка, завизжав, отскакивает в сторону. Но тут же застывает в почтительном полупоклоне.
– Ну, что, Иван, увидел, чего хотел? – спрашивает меня окружной, когда мы выходим на улицу.
– Да, спасибо за экскурсию и угощение! – благодарю я, оглядываясь на деваху, которая стоит у калитки и во все глаза смотрит нам в след.
– Теперь, думаю, тебе пора обратно, – Амфилахий одергивает полы френча и, расправив плечи, легко и в то же время степенно вышагивает по камням улицы.
… От Устина я уехал в Запорожье последним автобусом.
Ночью у меня жестоко ныли уставшие от ходьбы по лестницам ада икры ног…
С утра в мой кабинет ввалился запыхавшийся шеф.
– Слышь, Максимыч, – бодро начал он, протягивая руку для приветствия. – Завод «Металлист» купил для своей медсанчасти какое-то мудреное оборудование, позволяющее на ранней стадии выявлять заболевания сердечно-сосудистой системы. В общем, будь добр, поезжай туда и сделай добротный материал. Только, я тебя прошу, не жалей красок, оптимизма! А то наша страница «Здоровье» сплошь о болезнях, смертях да о бедах отечественной медицины.
Я поморщился. От писанины на темы здравоохранения меня всегда мутило.
– Лучше я Валентину пошлю! Она в этом больше смыслит, – попробовал я отбрыкнуться от этого задания.
– Она напишет, как всегда, сухо и бледно, – возразил шеф. – А нужно, понимаешь, ярко, броско, празднично, ведь Новый год на носу! Кстати, как там Валин пацан, выздоровел?
– Да все нормально! – я отодвинул на краешек стола лист бумаги с началом статьи о фермере-кролиководе. – Обычная ветрянка.
Шеф подозрительно повел носом, недовольно покашлял. Он только теперь заметил в моей руке дымящую сигарету, которую я по привычке опускал под стол после каждой затяжки. Шеф категорически запрещал сотрудникам курить в кабинетах и даже издал на этот счет соответствующее распоряжение, с которым всех ознакомила Маша под расписку. Но я всегда нарушал его волю – писать без сигареты просто не могу. Недовольно взглянув на струйку дыма и многозначительно помолчав, шеф со вздохом бросил:
– Короче, Максимыч, сделай корреспонденцию из медсанчасти! И давай, как можно больше светлых тонов!
– Ладно! – согласился я нехотя и, привстав, швырнул окурок в открытую форточку.
Шеф нервно потер рука об руку, похмыкал, пофыркал и, наконец, удалился. А я принялся звонить в медсанчасть, чтобы договориться о встрече с руководством.
Через полчаса я уже сидел в кабинете главного врача Горецкого. По-молодецки подтянутый, опрятный и энергичный, этот пятидесятипятилетний человек любил порассуждать. Он долго говорил о путях становления украинской медицины, поделился своим видением решения проблем в здравоохранении и часа через полтора бодро объявил:
– Ну, а что касается этого аппарата, то о нем вам лучше расскажет мой заместитель Диана Александровна. Я провожу вас в ее кабинет, она ожидает.
Мы пошли к заместителю. У них с Горецким была общая приемная.
– Диана Александровна! – окликнул главврач, приоткрыв дверь ее кабинета, и заглянув внутрь. – Сотрудник газеты задаст вам несколько вопросов. – И отступив в сторону, обратился ко мне: – Иван Максимович, прошу! На все ваши вопросы вы получите здесь исчерпывающие ответы.
Я вошел в кабинет заместителя. Вяло поздоровался, окидывая влядом обстановку. Бедновато. Стандартный набор мебели для мелкого руководителя. Палас на полу выцветший, местами протертый до дыр. Не солидно!
За письменным столом – женщина в белом халате. Красивые, медового цвета волосы. Она смотрит, сдержанно улыбаясь.
Я взглянул ей в лицо и оторопел. Это была та самая прекрасная дама, которую пару недель назад мне довелось увидеть в «Оксамите». Вот они, невероятно синие с поволокой глаза!
– Прошу, садитесь! – Диана. Александровна, приподнявшись, взмахом руки указала мне на место за приставным столиком.
Я опустился на стул и рассеянно уставился на нее.
– Так что вас интересует? Спрашивайте! – мой взгляд, наверное, озадачил женщину. Она опустила голову и принялась что-то искать в кипе бумаг.
– Думаю, будет лучше, если я не стану задавать вам вопросы, все равно ничего не смыслю в медицине, – пролепетал я, еле ворочая языком. Он почему-то перестал мне повиноваться. – Просто расскажите об аппарате. Какие он дает преимущества, сколько стоит?
– Я поняла! – кивнула она, поправляя воротник-стоечку платья. – Но для начала, может, чашечку кофе?
Я пожал плечами:
– Если вас, это не затруднит, то не откажусь. Надеюсь, вы составите мне компанию?
– С удовольствием выпью чашечку! – Диана поднялась из-за стола.
Дородная, осанистая женщина с объемными, волнующими бедрами.
Грациозно подплыла к одному из шкафчиков и, открыв дверцу, достала банку растворимого кофе, сахарницу, чашки. Поставила на приставной столик передо мной. Затем включила чайник, покоившийся на латунном подносе за шторой на подоконнике.