Текст книги "Лицо порока (СИ)"

Автор книги: Виктор Песиголовец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава четвертая

Очерк о сельской жизни получился довольно живым. Понятно, что в нем я не упомянул ни об инциденте с директором, ни о приключении на речке. Рассказал об отце и дочери – простых тружениках-аграриях, о том, как они живут, как зарабатывают на хлеб насущный.

Секретаршу шефа я продолжал поддразнивать. Мне это нравилось. Опытность потрепанной жизнью женщины уживалась в ней с трогательной наивностью школъницы-пацанки. Она очень серьезно относилась к моим словам и поступкам, хотя догадаться, что флиртовать с дамами – мое привычное амплуа, было, мне кажется, совсем не трудно.

Во вторник вечером, уходя из редакции позже обычного, я увидел в приемной свет. Шефа уже не было. Собственно, уже никого не было, на работе после пяти часов никто не задерживался, кроме, конечно, дней передачи газеты в типографию, то есть каждой среды. А вот Маша почему-то имела привычку засиживаться. Я это заметил.

Она стояла у подоконника с горшочком и поливала из него цветы.

– Не пора ли домой, зайчонок? – спросил я, устало переступая порог приемной.

Мой вид, наверно, показался секретарше не таким, как обычно, потому что она посмотрела на меня озабоченно.

– Что-то случилось?

– Нет! – пожал я плечами. – Почему ты так решила?

– Глаза у тебя какие-то сумрачные. – Маша поставила на подоконник горшочек и, подойдя к столу, уселась в свое маленькое креселко. Взяла в руки бумажку, посмотрела и начала набирать текст. Я встал у нее за спиной, уставился на монитор.

– Набираю приказ шефа, – объяснила секретарша. – Лишает премии за декабрь корректоршу. Она в прошлом номере опечатку пропустила.

– Да? – удивился я. – Ничего не знаю. Какую опечатку? Маша засмеялась, с прищуром вглядываясь в монитор.

– В статье на медицинскую тематику вместо слов «если вы ободрали кожу» в газете вышло «если вы обос…». В общем, ты понял.

Я расхохотался.

– Ну и ну! Вот так описочка! Забавно!

Секретарша продолжала тискать клавиатуру, но краем глаза следила за моими действиями. Я присел на краешек стола.

– Будешь уходить? – спросила она, на секунду повернув ко мне голову.

– Пока нет. Я, собственно, зашел поцеловать тебя на прощание, – сообщил я будничным голосом, с интересом ожидая ее реакции на эти слова.

– Ты куда-то уезжаешь? Надолго? – Маша перестала набирать текст.

– Никуда я не уезжаю! – ее белая грудь притягивала взор, как магнит. – Просто хочу сказать тебе до свидания и поцеловать.

– Но это похоже на прощание, – заметила секретарша, потупив глаза.

– Это похоже на то, что ты мне очень нравишься, – я забавлялся ее растерянностью. – А ты разве не хочешь меня поцеловать? Хотя бы в щечку.

– С чего бы мне хотеть? – неуверенно хмыкнула она.

Я поудобнее уселся на столе и, закинув ногу за ногу, простецки улыбнулся:

– А что, меня можно и не хотеть поцеловать? – куражился я.

– Ну, ты прямо неотразимым себя считаешь, – заулыбалась Маша и себе.

Я положил ей руку на плечо, заглянул в наивные глазки:

– Не считаю, конечно. Но думаю, что все женщины просто обязаны меня целовать. Потому, что я им самый преданный и верный друг. В каждой всегда нахожу что-то хорошее и не боюсь о нем говорить. У меня в запасе полно ласковых слов для дам. И целую я их, между прочим, с большим удовольствием. Без усилий, без фальши. От души целую! И мне без разницы, блондинка это или брюнетка, худенькая или полненькая, молоденькая или не очень, добропорядочная или не так что б сильно…

Маша, закусив губу, с интересом слушала.

– А что хорошего ты скажешь мне?

Я ничего не стал говорить. Просто наклонился и крепко ее поцеловал. Поднять голову она мне не дала, обхватила руками за шею и прижалась губами так, что я чуть не задохнулся. Потом вдруг резко отпустила, вспорхнула с кресла и, круто повернувшись, встала ко мне спиной. Я с наслаждением провел рукой по ее стройной спинке, покатым плечам, тонкой лебяжьей шейке, погладил стыдливо склоненную головку.

– А я тебе наврала о муже! – почти выкрикнула секретарша решительно. – Нет его у меня. Был когда-то, давно… Два было… А что ты мне наврал о себе?

– Я? Ничего. Зачем мне врать? – ее поведение меня забавляло все больше. А вот новость об отсутствии мужа взволновала и обрадовала. Интересно, с чего бы это вдруг?

– Но ты ведь своими поступками даешь мне повод думать… Ты все время провоцируешь меня…

– Машенька! – я поднялся, взял ее за плечи и прижался грудью к изящной спине. – Ты, наверно, хочешь спросить, нравишься ли ты мне по-настоящему? Верно?

Она не ответила. Стояла, прильнув ко мне, и едва дышала. Тогда я склонился к ее ушку и с жаром зашептал:

– Ты мне очень нравишься! И я хочу тебя! Думаю, нет ничего противоестественного в том, что мужчина хочет красивую женщину. Или ты придерживаешься другого мнения?

– Но ты ведь женат! – мягко, но с легкой укоризной в голосе напомнила секретарша.

Я вздохнул:

– Да, это так. Более того, скажу тебе честно, я никогда не брошу свою жену. У каждого свои принципы…

– Ты очень сильно любишь свою жену, да? – чуть слышно спросила Маша.

– Если тебя интересует вопрос: найдется ли в моем сердце уголок для еще одной женщины, то я отвечу положительно. Если, конечно, эта женщина – ты! – я выдал эту тираду с пафосом, хотя старался говорить ровно.

Секретарша повернулась ко мне лицом. Ее грудь высоко и часто вздымалась. Видно, она пробежала в своих мыслях солидную дистанцию, пока я говорил.

– Хочешь стать моей постоянной женщиной? – я проникновенно посмотрел ей в глаза, крепко прижимая к груди. – Лично мне этого очень хочется…

– И ты будешь меня любить? – губы Маши касались моего подбородка.

– Буду! Обязательно буду! – пылко заверил я. И это было правдой, чувство уже начинало расцветать в моей душе.

– Ты говоришь серьезно? – взволнованно поинтересовалась секретарша. Ее дыхание было прерывистым и горячим.

– Абсолютно! А вот тебе, девочка, стоит хорошо подумать, так ли уж я тебе нужен, – отеческим тоном посоветовал я. – Дело все-таки не шуточное – связать судьбу с женатым мужиком.

Маша уткнулась головой мне в плечо и тихо произнесла:

– Я очень влюбчива, раньше так часто влюблялась… Но сейчас это чувство просто переполняет меня. Такого никогда не было…

– Ты его надлежащим образом взвесь, это чувство, – я нежно поглаживал волосики у нее на виске. – А пока… Один поцелуй!

Крепко обхватив Машу руками за талию, я впился губами в вырез ее кофточки. Затем, бережно освободив грудь из плена одежд, жадно захватил ртом бледно-розовый сосок. Секретарша с жаром целовала мою голову. Ритм ее дыхания опять нарушился.

Оторвался я с трудом и не сразу. Грудь этой милой женщины оказалась слаще меда. Только усилием воли я заставил себя отпустить ее и отойти назад.

– До свидания, солнышко! – я ласково улыбнулся и, поправив на ее груди кофточку, пошел к выходу.

– До завтра, Ванечка! – в голосе секретарши отчетливо слышались нотки радости. – До свидания, мой любимый!

Борясь с острым желанием вернуться, я вышел на улицу. С неба сыпались редкие пушинки. Воздух казался хмельным, источая слабый аромат анисовой водки.

– Сказано же мудрыми людьми: на работе не воруй и ни с кем не заводи шашни! – с укором сказал я себе, поднимая воротник куртки. – Не придется ли жалеть?

Вечером я решил на пару часов заехать к Насте. От редакции к ней добираться не очень далеко: нужно перейти проспект Ленина и у областной научной библиотеки имени Горького сесть на любой автобус, который идет в Шевченковский район города. Пятая остановка – «улица Иванова». Вот там, в одном из домов и находится гостеприимная квартирка Насти. Дома она появляется или в шестнадцать, или в двадцать часов. Рабочий график такой. Если что, Настеньку можно и подождать, ключи от ее жилища у меня, естественно, есть.

С пакетом провизии и букетом алых роз я заявился к ней как раз вовремя – она только пришла с работы.

Улыбаясь друг другу, мы принялись выкладывать продукты на кухонный стол. Настя – из своей вместительной сумки, я – из своего пакета. Розы она сразу засунула в вазу и отнесла в спальню на тумбочку. Любит заниматься любовью при цветах.

– Ты очень нерачительный, – сделала мне замечание Настя, возвратившись на кухню. – Такие розы зимой стоят целое состояние.

– Но это же для тебя! – парировал я.

– Неужели ты действительно меня любишь? – спросила она, стараясь придать голосу будничность.

– А ты сомневаешься? – ответил я вопросом на вопрос.

Настя вздохнула, посмотрела на меня долгим серьезным взглядом и призналась:

– Боюсь тебя потерять. Кроме тебя, непутевого, у меня ведь никого нет. Матери я не нужна, она равнодушна ко мне с детства. Подруги… Подруги это не то.

Я обнял ее за плечи и прижал к себе. Что-то в тоне Насти меня обеспокоило.

– Не бойся, мы не потеряем друг друга, – эти слова прозвучали твердо, как я и хотел.

Потом мы уселись за стол. Я опустился на стул, Настя – ко мне на колени. Пока она резала ветчину и сыр, я откупорил бутылку и налил себе водки. Время от времени Настя поворачивалась и целовала меня то в нос, то в щеку, то в губы. А я одной рукой обнимал ее талию, другой – талию рюмки.

– Скажи, Ваня, я действительно тебя волную как женщина? – возобновила Настя прежнюю тему разговора.

– Ты желанна, как первый стакан! – пошутил я.

Она шлепнула меня рукой по бедру.

– Я часто тоскую по тебе, – ее голос был исполнен тихой грусти. – И часто задаю себе вопрос: почему мы не вместе?

Я только молча склонил ей голову на плечо. Но мое молчание Настю не устраивало.

– Ответь на мой вопрос.

– Ответить? Помнишь, что я тебе говорил год назад, когда мы начали встречаться?

Настя тяжело вздохнула:

– Помню, конечно. Ты сказал тогда, что полюбил меня. И что ты женат. И что ненавидишь мужиков, бросающих семьи…

– И еще я говорил, что буду относиться к тебе, как к жене. Буду регулярно приходить. Пообещал хоть одну неделю в году проводить вместе с тобой. Иногда ходить по гостям, бывать в театре или в кино. А кроме этого, я сказал…

– Подумай и реши: нужна ли тебе такая жизнь, – быстро прибавила Настя. В ее голосе не чувствовалось ни раздражения, ни сомнения, ни жалости к самой себе, в нем было нечто другое. Что – я не мог понять. – Если не нужна, то я вольна устроить свою судьбу так, как посчитаю целесообразным.

– Ты тогда решила, что мое предложение тебе подходит, – я все пытался уразуметь, зачем она завела этот разговор. Что-то, вероятно, ее мучило, не давало покоя. – Ты теперь пересмотрела свое решение?

Настя чмокнула меня в губы и начала резать хлеб. После непродолжительного молчания почти застенчиво заговорила:

– Конечно же, я не представляю свою жизнь без тебя. Просто… Понимаешь, мне тридцать два года. Я никогда не была матерью. Еще немного, совсем немного, и, считай, мой поезд ушел! Хочется ребенка, очень хочется, Ваня!

– Хочется – значит, сделаем! – эти слова, как-то сами собой слетели с моих губ.

Выпалив их, я сразу представил себя в роли отца внебрачного ребенка. Если жена узнает – куча неприятностей гарантирована. Хотя до развода дело вряд ли дойдет. Не может же быть, чтобы Аня и в мыслях не допускала, что я могу ей изменять. Эти мои постоянные отлучки, командировки, опоздания… Конечно, жена, по всей вероятности, давно подозревает, что я имею любовницу. Знала бы она, что у меня их три! Постоянных… Теперь о ребенке. Материально буду поддерживать. Если необходимо, смогу полностью содержать и малыша, и его маму. Свою фамилию дам. Настя представит меня своей матери в качестве отца ее ребенка. Та, понятно, не одобрит связь дочери с женатым мужиком, но деваться ей будет некуда. А может, матери вообще плевать, как и с кем живет дочь? Намекнула же Настя, что отношения у них прохладные.

– Солнышко, можно тебе спросить? Ты беременна? – я ласково улыбнулся и погладил ее теплую руку.

Она отбросила ладонью золотую прядь волос, упавшую на правую половину лица, повернулась ко мне и, хитровато щурясь, проникновенно посмотрела в глаза:

– А если бы я сказала «да», ты расстроился бы?

Я нежно прикоснулся губами к Настиной шее.

– Ответ был бы таким: чудесно, солнышко! Постараюсь стать хорошим отцом нашей крошке.

– И редким гостем в доме! – грустно улыбаясь, прибавила она.

– Я находил бы для вас в десять раз больше времени, чем сейчас.

Настя вздохнула и, пожав плечами, с сожалением произнесла:

– Но я не беременна…

Допив рюмку, я вырвал нож и хлеб из ее рук, затем поднял, прижал к себе и понес на тахту в гостиную.

– У меня руки грязные! – дрыгая своими великолепными ногами, она пыталась вырваться. Но я держал крепко.

– Грязные, не грязные – какая разница! – засмеялся я. – Нам нужно заняться зачатием малыша. Работаю под заказ. Вам, мадам, мальчика или девочку? Решайте!

– Ненормальный! – Настя тоже рассмеялась.

А я, положив ее на тахту, принялся осыпать поцелуями. Потом, после бурного, непродолжительного секса, у нас состоялся почти праздничный ужин. Потом опять была постель, опять объятия и поцелуи.

Когда Настя ушла в ванную и надолго там засела, я расположился на кухне, налил себе водки, закурил и углубился в размышления. Меня просто одолевали мысли о будущем Насти и ребенка, если он действительно родится. Мне хотелось все разложить по полочкам.

Настя, если разобраться, очень несчастлива. У нее нет главного, что необходимо нормальной женщине. Нет семьи. Я, хоть и бываю у нее довольно часто, все же больше гость, чем спутник жизни. Насте не о ком заботиться, не на кого растрачивать свои ласку, нежность и любовь. Это, конечно, ужасно. Когда же появится ребенок, многое в ее жизни изменится, серое существование наполнится смыслом. Со временем я поставлю жену перед фактом своего отцовства. Ане придется нелегко, но я же, в конце концов, останусь с ней и с нашими детьми. Аня помучится, покочевряжится и успокоится.

Моя святая обязанность – сделать все, чтобы и этот, не родившийся пока ребенок, не почувствовал себя ущербным, как когда-то я, чтобы он вырос, окруженный отцовской опекой, заботой и лаской. Это трудно будет сделать. Разрываться между двумя семьями и еще двумя любовницами – тяжелое бремя. Но я уж постараюсь, мобилизую все силы. Если будет необходимо, попрошу прощения у Ларисы и Ольги и прерву с ними отношения. Но, наверно, Лариса согласится на то, чтобы я приходил редко, лишь бы мы не расстались совсем. А Ольга и подавно, у нее ведь есть муж, семья. Маша… Боже, о ней-то я забыл! Мне она пока никто, но, можно сказать, что предложение ей я уже сделал, и она его приняла. Как же быть с ней?.. Ладно, пусть все идет как идет, а там посмотрим. Да и чего я, собственно, разволновался? Настя же пока не беременна.

Мои раздумья прервало ее появление. Свежая, благоухающая ароматами парфюмерии, в длинной ночной рубашке, последнем моем подарке, она казалась совсем юной.

– Заскучал, мой золотой?

– Садись, посиди со мной, поговорим, – я раскрыл объятия: – Иди ко мне!

Настя послушно присела на мои колени, обняла за шею, потерлась щекой о мою, щеку.

– Тебя что-то тревожит, Ванечка?

– Нет, милая! Почему ты так решила?

– Показалось.

Посидев, понежившись в моих объятиях, Настя принялась заваривать чай и рассказывать о своих служебных делах. Она работает бухгалтером в частной фирме. Хозяин, похоже, человек порядочный – никого не обижает, всегда в настроении, трудиться сверх положенного не заставляет. Платит, правда, не ахти, но жить можно. Так считает Настя. Плюс – помогаю я. Ненавязчиво, почти незаметно. То накуплю продуктов на неделю вперед, то за квартиру заплачу, то чего-нибудь из одежды подкину. Иногда оставляю и деньги, как правило, перед праздниками. Конечно, зачастую это заканчивается маленьким скандальчиком, но я умею убеждать. К тому же Настя эти деньги сразу тратит на меня. В платяном шкафу у нее висят несколько моих костюмов, рубашки, свитера…

– Ванечка, за что ты меня любишь? – ни с того, ни с сего спрашивает Настя, наклонившись ко мне через стол.

Я беру ее руки в свои, с нежностью смотрю ей в глаза и честно отвечаю:

– Не знаю. Люблю и все!

Она задумчиво и ласково улыбается.

Утром, пока я приводил себя в порядок, Аня готовила нехитрый завтрак: кофе и бутерброды с сыром. Закончив свой каждодневный ритуал бритья, я подсел к жене перекусить.

– Что это ты вчера так поздно? – спросила она, поглядывая недовольно, осуждающе, но не враждебно.

– Работа! – коротко объяснил я. И, вспомнив, что у меня в кармане куртки лежит довольно приличная сумма денег, прибавил: – Будь хорошей девочкой, не поленись и сходи в прихожую, принеси мне мою одежонку.

Хмыкнув, Аня повиновалась.

– Вот! – она положила куртку мне на колени.

– Мерси, мадам! – порывшись по карманам, я извлек стопку купюр.

– Откуда? – в серых глазах жены вспыхнул алчный огонек.

– Рыбка ест, рыбка пьет, рыбка знает, где берет! – ответил я любимой поговоркой Потоцкого и протянул деньги Ане: – Это тебе! Не на траты для семьи, а лично тебе. Понятно?

– Зачем? – удивилась она.

– Ну, ты же, помнится, мечтала, о кожаном пальто с песцовым воротником, – небрежно бросил я, откусывая шмат от бутерброда. – Вот и купи. И желательно – сегодня же!

Аня мгновенно расцвела. Расплылась в довольной улыбке, мотнула белыми, крашенными кудряшками:

– Ты, конечно, приличная скотина, Ваня, – ее тон был исполнен благодарности и тепла, – но хитрющая!

– И на том спасибо! – сделал я шутливый полупоклон.

– Да, ты умеешь задобрить, подольститься, – констатировала жена, раскладывал деньги на столе покупюрно. – И где ты умудряешься доставать такие бабки?

Я поднялся из-за стола и, легонько ущипнув Аню за грудь, весело сказал:

– Вечером я с тобой еще поговорю. А сейчас – отчаливаю. Работа, мадам, работа – прежде всего!

– Ну да, работа! – захихикала она. – И выпивка! И бабы!

Я округлил глаза, изображая оскорбленную невинность:

– Какие еще бабы?! Я – один из вернейших мужей в нашем квартале, а то, может, и на всем жилмассиве!

– Да знаю я тебя, кобелину! – игриво стрельнула глазами Аня. – На каждую юбку засматриваешься.

– Чистой воды клевета! – отрезал я и, запечатлев поцелуй на бледной щеке жены, пошлепал в прихожую обуваться.

С работы я сразу же позвонил Ларисе. Сегодня у нее выходной и она, наверно, только проснулась. Мне очень захотелось услышать ее мягкий, пушистый голос.

– Когда, появишься? – поинтересовалась Лариса первым делом. – Я соскучилась.

– Сильно?

– Сильно!

– Тогда приду вечером, часиков в семь, – пообещал я, всем сердцем желая оказаться сейчас под крылышком этой всегда желанной женщины, где так уютно и спокойно на душе.

– Хорошо, только не обмани! – сквозь долгий вздох прозвучал приказ.

– Что ты! – обиделся я. – Уж если обещаю, то никогда не подведу!

– Знаю я тебя, золото ты мое серебряное! – проурчала Лариса. – Котеночек ты мой блохастенький! Приготовлю тебе вкусный-превкусный ужин. Не опаздывай!

Иногда она выдает довольно необычные шутки. Я к ним давно привык и, более того, долго обходиться без них не могу.

– Скажи еще что-нибудь, – попросил я. – Отблагодарю за это вечером. Что-то ласковое скажи!

– Зачем много говорить? – не поняла Лариса моего порыва. – Я тебя с нетерпением жду!

– И все? – разочарованно спросил я.

– Ладно уж! – смилостивилась она. – Я тебя очень люблю. Доволен?

– Почти.

Напившись из телефонной трубки бархатного нектара ее голоса, я с рвением взялся за работу. Кровь из носу, а в одиннадцать часов нужно сдать в набор пространную статью о росте налоговой задолженности промпредприятий. Статистические данные и тезисы доклада заместителя председателя облгосадминистрации лежали у меня на столе. Подумав, я вывел заглавие: «Рывок в прошлое». И ниже: «Задолженность промышленных предприятий области перед бюджетом за прошлый месяц начала опять возрастать и составила…»

В обеденный перерыв вместе с Машей мы перекусили в «Элеганте». Вели себя по-приятельски, но сдержанно. О вчерашнем разговоре не обмолвились ни словом. Мне не хотелось торопить события, я считал, что Маше нужно время, она не должна принимать скоропалительных решений. Конечно, чувствовалось, что секретарша нервничает, находится в напряжении, ждет от меня последнего – решительного – шага.

После обеда я опять засел за работу. Планировал написать статью о жутких потерях электроэнергии. К шестнадцати ноль-ноль страницу экономических реалий и прогнозов необходимо было полностью подготовить к верстке.

Однако спокойно поработать мне не дали. Ближе к трем часам дня в кабинет ворвалась Валентина – молодая женщина с добрыми глазами старушки, отвечающая за криминальную тематику в газете. Лицо Валентины выражало крайнюю степень тревоги.

– Что случилось, козочка? – я с досадой отложил ручку в сторону и, достав сигарету, принялся разминать ее.

– Только что позвонила свекровь, – всхлипывая, затараторила Валентина. – Сынулька заболел, что-то плохое съел. Мне надо срочно ехать домой!

– Бери Сергея и давай, мчи к сыну! – не то посоветовал, не то приказал я. – Не стой, как столб, дуй!

– Но страница… Я не успела подготовить парочку информаций, – промямлила Валентина, уже пятясь к двери.

– Не переживай! – беззаботно махнул я рукой. – Страницу доделаем без тебя. Чем-нибудь залепим.

Смахнув слезинки со своих светло-карих глаз, Валентина убежала. Я опять принялся за статью. Но тут появилась Нина Николаевна из отдела рекламы, притащив свою крупногабаритную задницу.

– Как быть, Иван Максимович? – она сунула мне под нос оттиск какого-то логотипа, – Фирма «Ольвия-Ост» просит поместить в завтрашнем номере эту рекламку, а деньги обещает перечислить только к концу месяца.

– Гарантийное письмо об оплате есть? – я глубоко вдохнул потрясающий аромат духов Нины Николаевны и помимо воли обвел взглядом ее невероятно обширный таз.

– Есть! – отчеканила она, смущаясь моего взгляда.

– Тогда – ставьте! – разрешил я. – «Олъвия» обычно не подводит.

– Но вы на всякий случай распишитесь вот здесь, на страничке, что не возражаете, – попросила Нина Николаевна, улыбаясь улыбкой Джоконды. – А то шеф… Вы же знаете…

Я расписался и отдал ей лист.

Статья о потерях электроэнергии получилась скомканной, зато в график сдачи полос мы вложились. Нужно было еще только подобрать информацию на первую полосу и в Валин «Криминал». Компьютерщики – наборщики и верстальщики – ожидали все это с нетерпением.

К Ларисе я попал в половине восьмого…

– Ну, так что, ты готов сегодня к путешествию, сынок? – старик сидит напротив меня за столом и, пыхтя трубкой, колотит в стакане густую, темно-серую жидкость. От нее исходит малоприятный, слащаво-гнилостный запах.

Я киваю, наблюдая за его действиями.

– Путь нам предстоит непростой, но ничего не бойся. Как пойдем, так и возвратимся! Я договорился, чтобы нас там ожидали. У тебя будет хороший провожатый.

– А разве не вы будете меня сопровождать? – с удивлением спрашиваю Устина.

– Нет, – качает он головой. – Я лишь провожу тебя к порогу Тартара. И стану там поджидать твоего возвращения.

Дед продолжает помешивать ложечкой свое противное зелье и пускает клубы дыма. Я пью травяной чай.

– Многое тебя удивит, озадачит и, верно, испугает, – объясняет Устин. – Говорю тебе еще раз: ничего не бойся!

Наконец он отставляет стакан на край стола. Бросает дымящуюся трубку в пустую тарелку и, поднявшись со стула, разглядывает меня с ног до головы.

– Разденься! Снимай, пожалуй, и нательное белье. Я сложу твою одежду в узелок, там она пригодится. Теперь выпей этот настой и ложись на топчан.

Мне ничего не остается, как повиноваться. Снимаю свитер, рубашку, брюки и все остальное. Затем беру стакан в руку. Пить варево мне не хочется, и я стою, в нерешительности поглядывая на Устина. Он раскладывает в блюдце комочки какой-то смолы, похожей на ладан.

Потом достает из полотняной торбы мелко нарубленные коренья и траву, сыплет сверху. Зажигает спичку. Светелку сразу наполняет тяжелый, едкий запах неизвестных растений.

– Ты уже выпил? – поднимает голову старик. И, узрев, что я все еще держу в руке неопорожненный стакан, сердится: – Ну, что ты медлишь, Ванятка? Пей, давай! Одним духом.

Зажмурив глаза, брезгливо поморщившись, подношу стакан к губам. Зелье противно, тошнотворно воняет, меня от него воротит, но я выливаю его в рот. На вкус оно оказывается почти никаким, что-то напоминающее слегка подслащенную воду.

– Так, теперь ложись на топчан пузом вверх! – приказывает дед отрывисто. – На спину, на спину ложись!

Я растягиваюсь на лежаке.

Устин поправляет подушку у меня под головой.

– Руки вытяни вдоль тела, не напрягайся, – командует он дальше. – Важно, чтобы ты чувствовал расслабленность.

Через мгновение старик начинает полушепотом что-то произносить, положив мне на лоб холодную руку. Запах тлеющего зелья усиливается. Голос постепенно отдаляется. Раздается мелодичный звон. Его сменяет гудение, похожее на работу трансформатора. По глазам больно бьет резкая вспышка молнии. Меня неожиданно подбрасывает вверх. Затем, ослепленный, вопящий что есть мочи, я устремляюсь вниз.

Кромешная темнота. Леденящий душу ужас. Сознание мутится, мысли путаются.

И вдруг – свет! Яркий, мощный. Его источник не виден, он где-то очень далеко. Я лечу в этом потоке света, он с шумом засасывает меня, как насос. Скорость все время возрастает.

О! Страх куда-то исчез. Я очарован светом. Он, будто сладкая музыка, заполняет мой мозг.

Внезапно в уши шибает звенящая тишина. Неведомая сила, словно сильнейшее течение большой горной реки, вздымает меня в высоту, потом, как щепку, швыряет вниз. Свет меркнет, меняет цвет. В душу холодной и скользкой змеей вновь заползает страх. Но он уже не такой дикий и необузданный. Кажется, что звон тишины усиливается. Липкими щупальцами он обхватывает мою голову, заставляя сомкнуть веки и стонать от тупой, сковывающей сердце и не дающей дышать боли.

– Я рядом! Не бойся! – раздается далекий голос Устина.

Усилием воли открываю глаза. Но в темноте ничего нельзя разглядеть. Тени, только тени, как будто кругом облака, и я смотрю сквозь них.

– Где вы, дедушка? – зову я, стараясь перекричать появившийся в ушах непонятный шум. Но он, этот шум, так же неожиданно, как и появился, вдруг исчезает, обрывается.

Как лампочка, вспыхивает дневной свет. С высоты открывается панорама гор. Они стремительно приближаются.

– Разобьемся! – кричу я во все горло и чувствую, как его начинает першить от неведомой доселе свежести воздуха.

– Нет! – звучит в ответ приглушенно.

Горы уже близко, совсем близко. Вот они. Ой, но разве это горы? Это, скорее, просто возвышенности, взгорки. Кругом – зелень. Что это – травы, леса? Или и то, и другое? Неужели мы падаем на землю? А может, ад просто похож на нее?

– Куда мы летим? Дедушка, куда?!

Но ответа нет.

Стрелой несусь вниз, на зеленый ковер. Он все ближе, ближе, ближе… Кружится голова, к горлу подступает тошнота. Звон. Яркая вспышка. Темнота…

И через мгновение – взрыв жизни – звуки природы! Шелест листьев и трав, пение птиц, журчание ручья, блеяние овец. Где же я?

Осторожно, с боязнью открываю глаза. Но тут же опять закрываю их – яркое, безумно яркое солнце смотрит мне прямо в лицо. Помаленьку приоткрываю глаза опять. Солнце, небо. Ко мне возвращаются все ощущения. Верчу головой туда-сюда, осматриваюсь. Я лежу в густой, низкорослой траве, широко раскинув руки. Пробую подняться. Получается. Значит, сила при мне, я не потерял ее в этом безудержно-диком полете.

Стаю на колени. Рядом – горы. Невысокие, пологие, заросшие неведомыми мне травами, цветами и деревьями. В нескольких шагах – желтые берега ленивой голубой речушки. Чудь дальше – ручей, несущийся с вершины ближайшей возвышенности. У ее подножия – многочисленное стадо овец мирно пощипывает травку.

– Дедушка, где вы? – громко окликаю Устина.

– Да здесь я! – раздается его мягкий голос у меня за спиной.

Оглядываюсь. Старик сидит, прислонившись к стволу раскидистого дерева, похожего на ольху. Поднимаюсь и бреду к нему по прохладной траве.

– Сильно испугался, Ваня а? – Устин протягивает мне узелок с моей одеждой.

– В начале сильно, – отвечаю, принимая сверток. – Потом страх почти прошел. А сейчас мне хорошо, как никогда. Что-то не походит здешняя обстановка на адскую, скорее, на райскую.

Устин растягивает губы в улыбке.

– Скоро тебя проводят вниз и все покажут. Я буду ожидать твоего возвращения под этим деревом. Ничего не пугайся, будь спокоен.

Я быстро одеваюсь и, присев подле старика, закуриваю. Щелки его глаз излучают добродушие и умиротворение – ему нравится нежиться в купели ласковых, нежарких лучей солнца.

– Ага, вот и твой провожатый! – дед указывает рукой в противоположную от реки сторону, где деревья растут реже, зато больше кустарников с желтыми и оранжевыми цветками величиной с женскую ладошку.

Вижу человека. Подминая траву, он быстро шагает к нам. В руке – длинный посох. Это мужчина. Он явно немолод и невысок ростом. Можно сказать, совсем невысок – в нем от силы метр пятьдесят. Но плечи широкие. Мужчина одет в грязно-зеленый френч, черные узкие брюки, заправленные в яловые сапоги с голенищами до колен. На макушке – что-то наподобие фуражки с коротким, округлым козырьком. Она, как и штаны, тоже черного цвета.

Человек приближается. Его лицо уже можно разглядеть. Оно широкое, скуластое, землисто-серое. Нос прямой, длинный, чуть загнутый к низу – такие носы часто встречаются в уроженцев Кавказа. Губы бледные, бескровные. Верхняя – тонкая, нижняя – толстая, свисающая к подбородку. Мужчине, пожалуй, лет шестьдесят или около того. Он некрасив, но и уродливым его назвать нельзя. Глаза незлые, немного грустные, чем-то напоминающие конские, может, тем, что такие же карие и большие. Или… они без зениц, что ли? Да нет же, показалось, зеницы на месте, просто они очень маленькие, словно маковые зернышки.

Мужчина останавливается в трех шагах от нас. Пристально смотрит на меня. Потом переводит взгляд на Устина, который уже встал на ноги и стоит рядом, положив мне руку на плечо.

– Прибыли, значит? – голос пришедшего неприятный – гнусавый и булькающий. И совершенно бесцветный – никакой интонации, никакого выражения. По нему невозможно определить настроение говорящего.

– Покажи все, что считаешь нужным, – говорит Устин, снимая руку с моего плеча. И, слегка подтолкнув меня к мужчине, прибавляет: – А также ответь на вопросы.

– Но ты же знаешь, Устинушка, мои возможности, – гнусавит пришедший. – Проведу по всем интересным местам первого горизонта.

– Вот спасибо, Макар, – кивает старик. – Идите!

Мужчина берет меня под руку и, махнув Устину посохом, ведет по едва заметной тропинке к ближайшей возвышенности.

– Как тебя величать-то, человече? – спрашивает он погодя.

– Иваном! – отвечаю, поспевая за его быстрым, хоть и нешироким шагом.

Приблизившись к возвышенности, останавливаемся у ее подножия.