Текст книги "Лицо порока (СИ)"

Автор книги: Виктор Песиголовец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Выпей еще! Что-то ты, я гляжу, больно впечатлительный.

– Расскажите мне еще об аде и рае, – решительно потребовал я. – Хочу знать больше.

– Об аде я знаю все! – Устин рубанул рукой воздух. – А о рае почти ничего. Мне сказано лишь, что рай – это место, где совершенствуются праведные души, чтобы затем стать частью Бога, частью вечности.

– Что значит – стать частью Бога?

Дед взял со стола пустую трубку и в раздумье пососал.

– Быть везде и всегда в пространстве и времени, все знать и все видеть, чувствовать себя индивидуальностью и в то же время целой вселенной. Это все, что я знаю…

– А в аду, значит, грешные души готовятся стать частью дьявола, так, что ли? – выразил я предположение.

– Нет! – замотал головой Устин. – Не дано такой власти Деннице, чтобы Божьи души соединялись с ним. Для этого он имеет собственных существ. Они тоже после смерти совершенствуются, прежде чем стать его сущностью. Становятся полудухами и духами и служат силам зла куда как ретивее, чем служили при жизни. Людские же души, попавшие в ад, предаются лютым мучениям и поруганию и таким образом очищаются от грехов, лишаются пороков и всякой скверны. Вместе с грехами людские души теряют и малые свои толики, которые и служат энергетической подпиткой дьяволу. А когда очистятся, то отправляются в рай.

– Никогда не приходилось слышать, что ад, если уж душа туда попала, это не навсегда, – поспешил вставить я.

– Но, тем не менее, это так, – сдержанно улыбнулся Устин.

Он, вероятно, прекрасно понимал, что всю эту свалившуюся на меня информацию, мне так быстро не переварить. И перевел разговор на другое:

– Ты бы, Ванятка, подкрепился маленько. А то, вижу, едок ты неважный. Грибочками вон посмакуй. Отменные грибочки!

Я послушно принялся за грибы. Они и вправду оказались изумительными.

– Не нужно было мне сразу так много тебе рассказывать, – Устин явно жалел о своем красноречии. – У тебя от обилия информации мозги болеть могут. Нужно выдавать ее небольшими порциями. Она – то же самое, что водка. Выпьешь за один раз много – плохо станет, а будешь пить понемногу – ничегошеньки не случится.

Наевшись маринованных грибов, я с удовольствием закурил, глубоко затянулся. Старик тоже сосредоточенно сосал трубку, дым голубой пеленой застилал стены светелки. Где-то нервно тикали ходики, а у окна, вытянувшись на рогожке, мирно дремала кошка.

– Вы сказали, что об аде знаете все, – напомнил я деду его слова. Мне хотелось поговорить о потустороннем еще. Меня всегда интересовала эта тема.

Он негромко захихикал, будто вспомнил что-то смешное, и подтвердил:

– Да, все знаю! Это совершенно другой мир, но во многом очень похожий на наш. – Я тебе о нем кое-что расскажу. Только не сегодня. Пока хватит! Пожалей свою голову.

От Устина я уходил под впечатлением от услышанного. Мне все время не давала покоя одна мысль: если он действительно все знает об этом Тартаре, то, может, ему не только расписали его словами, а и дали возможность увидеть воочию? Но потом я даже удивился, как такая мысль могла возникнуть в моем мозгу, настолько она показалась мне нелепой и смешной. Побывать в аду? Какая чушь! Такое возможно только в сказках да в литературных бреднях мистиков-фантастов.

Оттепель совсем распустила слюни. Тонкое, изодранное одеяло снега истлело, и земля, взойдя чахоточным потом, жадно пила липкий сироп солнца. Городские деревья, растревоженные внезапным теплом, растерянно опустили ветви и заплакали. Напыщенные воробьи, как матерые холуи-приспособленцы, во всю чирикали во славу революции в природе и орлами взирали на ее страдания. Посиневшее небо, купая лицо в грязных блюдцах луж, дышало густым перегаром слякоти. Но это не был конец зимы. Это была агония осени. Молодой декабрь собирался с силами, чтобы подняться во весь рост и заявить о своих правах.

Я страшно не люблю во время оттепели выходить в город. Он наводит на меня тоску и уныние. Но не прогуливать же из-за этого работу! В половине десятого, дальше тянуть было некуда, я вызвал такси к подъезду и отправился в редакцию.

Дел предстояло немного: просмотреть материалы второй страницы, которую вчера слепили без моего участия, и выбрать из поступившей информации то, что необходимо выставить на первую.

Со всем этим я управился за два часа. И сел писать в следующий номер газеты очерк о работе спасателей подразделения «Кобра». Повествование уже близилось к завершению, но тут позвонил Василий Потоцкий – мой старый приятель, бывший комсомольский работник, а ныне владелец крупной фирмы, занимающейся переработкой сельхозсырья. После обычных приветственных фраз, он поинтересовался, есть ли у меня время и желание развлечься у него на даче.

Там я бывал не раз. Дачей, в привычном украинцу понимании этого слова, огромный особняк Василия назвать было никак нельзя. Скорее, дворцом праздного времяпрепровождения и разврата. В нем, кроме жилых помещений, имелись сауна, бассейн, банкетный зал, комнаты отдыха, бары и игровой зал.

– Отдохнем маленько, – гундосил Потоцкий в трубку. – Будет тихая компания. Попаримся в баньке, поплаваем. Заодно и о делах потолкуем.

Недолюбливал я Васькиных компаний, но согласился. Меня поджимал финансовый вопрос, а там, за рюмкой водки, можно было получить выгодные заказы.

Часа через полтора, дав команду отправлять сверстанные компьютерщиками полосы газеты в типографию, я перезвонил домой, наврал о срочной командировке и рванул в пригород.

Такси быстро домчало меня по нужному адресу.

Улица с вальяжными домами запорожских богачей казалась сытой и хмельной. Умытые, сверкающие, излучающие самодовольство окна похотливо улыбались прохожим, как порочные отроки проституткам. Сползающее за горизонт солнце цеплялось красными волосами за зеркала спутниковых антенн. Подрастающие чинары, покрытые испариной, трепетали под умелыми ласками неостывшего к вечеру ветерка и томно мурлыкали. Высоко над головой, развалившись на пушистых подушках облаков, дремали благополучные небеса.

Я отворил знакомую калитку и ступил на мраморные плиты двора, под сень краснобокого барина-дома.

В сопровождении здоровенного обормота с повадками сторожевого пса я прошел через длинную прихожую, холл и очутился в большом ярко освещенном зале с бассейном посредине.

Обормот исчез. А я, прислонившись плечом к колонне, закурил и окинул взглядом картину «отдыха» честной компании. У края бассейна был разостлан большой, видимо, персидский ковер, на нем вздымались горы подушек и стояли четыре низеньких столика, заваленных закусками и бутылками. На ковре, опираясь о подушки, возлежало семь нагих тел: трое мужских, волосатых и разжиревших, и четверо женских, юных и свежих. Я сразу обратил внимание на одну девушку с пепельными волосами до плеч. Она лежала навзничь и лениво откусывала кусочки от банана. Ее лицо было видно плохо, но все остальное просматривалось, как на ладони. К тому же девица лежала ногами ко входу в зал и они были широко раскинуты. Полные, белые, словно мраморные, бедра, запавший упругий живот, холмики немного недоразвитой груди… Созерцание всего этого неожиданно вызвало во мне животную похоть.

Публика находилась уже в изрядном подпитии, и я понял, что несколько опоздал. Компания мирно беседовала, смеялась, курила, пила и жевала.

Я оторвал плечо от колонны, приблизился и громко гаркнул:

– Милиция! Никому не двигаться!

Но ожидаемого эффекта это не произвело. Никто и бровью не повел.

– Где тебя носит, дружище? – вместо приветствия прогундосил Василий, поглаживая распухшее, как у беременной бабы, брюхо. – Мы уж и попарились, и поплавали, и выпили слегка. А тебя, понимаешь, все нет. Девочки заждались!

– В отличие от вас, господа буржуи, у меня нет курочки рябой, которая носит мне золотые яйца. Мне нужно самому деньги зарабатывать, – назидательным тоном ответил я на упрек Потоцкого. – Вот и задержался.

Мужиков, собравшихся здесь, я всех прекрасно знал. Они, как и Василий, были бизнесменами. Я обошел их и каждому пожал руку. А девушек видел впервые. Поэтому ограничился улыбками и легкими полупоклонами.

Та, которую я сразу выделил из остальных, приподнялась и села, обхватив колени изящными руками. На меня посмотрела с нескрываемым любопытством и легкой иронией. Я снял куртку и, бросив ее на ковер, опустился рядом с девушкой.

– Ты кто? – спросил я ее.

Она смахнула рукой прядь волос с лица и ответила по-детски звонким голоском:

– Я – Ася!

Я хотел сказать, что Ася – это удивительное имя, как и та, которая его носит, но справа раздался капризный возглас:

– Нет, дорогуша, так не пойдет!

Я повернул голову. На меня смотрела в упор красивенькая рыжеволосая девица с широко посаженными раскосыми глазами. Ее взгляд был нахальным, прилипчивым и насмешливым одновременно.

– Что не пойдет? – уточнил я.

– Не пойдет! – настойчиво повторила рыжая, призывно поглаживая ладонью крупный малиновый сосок на своей монументальной груди. – Раздевайся, дружок!

Я хотел что-то возразить, но тут разом загалдела вся компания, понукая меня немедленно сбросить одежду. Деваться было некуда.

Когда я остался, в чем мать родила, присутствующие прыснули смехом. Дело было в том, что вид голых женских тел, столь свежих и манящих, очень меня возбудил…

– Значит, так, – участливо посматривая на мой воинственно настроенный орган и давясь от смеха, скомандовал Потоцкий. – Быстро долбани стакан и дуй в сауну париться. Потом ополоснешься в бассейне и продолжишь отдых. Мы тебя подождем.

Я выпил поданный мне рыжеволосой бокал коньяка и спросил:

– Мне что, одному там париться?

– Ну, если ты привык удовлетворять сам себя, то пожалуйста! – захохотал Василий.

А рыжая, заглядывая мне в глаза, прибавила:

– Бери с собой, кого хочешь. Мы все твои!

Я указал на Асю:

– Хочу ее!

Девушка сразу поднялась на ноги. Она оказалась довольно рослой. Я едва доставал ей до плеча.

– Давайте, идите! – поторопил Потоцкий. – Водка киснет!

Ася взяла меня под руку и, показав язык рыжей, потянула в другой конец зала – к двери сауны.

Пройдя полдороги, я остановился. Оглянувшись, увидел, что рыженькая обиженно надула губки и исподлобья смотрит в нашу сторону, Я призывно махнул ей рукой. Она привстала, не понимая, что мне нужно.

– Ну, давай же, малышка! Иди сюда! Втроем веселее будет!

Через секунду рыжая, расплывшись в довольной улыбке и прижимаясь ко мне, зашагала рядом. А за спиной раздался чей-то хриплый бас:

– Попал мужик! Они его живым оттуда не выпустят!

И это пророчество чуть не оказалось правдой…

Не успели мы войти в предбанник сауны и прикрыть дверь, как девицы набросились на меня, как Полкан на фуфайку, и, повалив на деревянный помост, вовсю принялись мутузить. Откуда-то взявшийся презерватив проворные руки рыжей вмиг водрузили на положенное место. Через несколько секунд это самое место чуть ли не целиком оказалось у нее во рту. А Ася, встав на колени и склонившись над моим распростертым телом, начала неистово, как кот сметану, лизать мою грудь.

Я, конечно, все представлял не так. Рассчитывал сначала порезвиться с одной, а потом, восстановив силы в парилке, заняться другой. Но прыткие девицы поломали мои планы. Не успел я толком войти в Асю, как меня тут же оторвали от нее цепкие руки рыжей. И через секунду мое мужское достоинство – уже в другом презервативе – оказалось у нее между ног. Затем тем же порядком я переместился снова на Асю, которая так присосалась к моим губам, что заглотнула их. Потом опять была рыжеволосая, потом – опять Ася…

Это был, говоря языком Потоцкого, интенсивнейший разврат. Не знаю, сколько времени мы провели на полу. Мне не давали роздыху, каждый раз доводя почти до кульминации и не позволяя получить разрядку. Мы кубарем катались по помосту, извивались, как змеи, наши тела переплетались самым непостижимым образом. Я опомнился лишь тогда, когда мне милостиво дали возможность кончить. Я даже не понял, в какой же из девушек в этот миг находилось мое хозяйство…

Затем, немного попарившись, мы наскоро ополоснулись в бассейне и поспешили к пьяной компании.

– О, кажись, все в порядке! – узрев нас, воскликнул косой Василий. И указывая пальцем пониже моего живота, прибавил: – Теперь он, как все.

Мы упали, как подкошенные, на ковер, стали пить и набивать рты закусками. Неистовый разврат пробудил в нас зверский аппетит. Потоцкий, с ухмылкой поглядывая на то, как мы поглощаем жратву, вдруг щелкнул пальцами, и через пару мгновений обормот-пес влетел в зал, держа в руке поднос с горкой дымящихся шашлыков. Мы накинулись на них, будто изголодавшиеся волки.

– Кушай, Ванюха! Гуляй, японский бог! – заорал пьяный Потоцкий и, приподнявшись, одним глотком осушил стакан.

Пир пошел горой. Водка лилась рекой, закуски таяли, словно мартовский снег. Вскоре опустел и поднос, на котором лежало перед этим добрых полторы дюжины шашлыков. Пьяные мужики хватали девок за что попало, те ржали кобылицами, выставляя на показ свои прелести.

Через какое-то время, раскинувшись на ковре, захрапел Анатолий – хозяин сети супермаркетов. За ним отключились две девицы, потом – Юрась – делец, прибравший к рукам один небольшой, но довольно прибыльный заводец.

Продолжали пировать только четверо: Василий, рыжая, Ася и я. Но этот состав тоже продержался недолго. Минут через десять из него выпал Потоцкий, еще через пять – Ася. Рыжая оказалась крепким орешком, но до краев наполненный коньяком стакан, который я подбил ее выпить, сделал свое дело. Рыжая несколько раз икнула, что-то невнятно пробормотала и вырубилась. Теперь пора было и мне выпасть в осадок. И я от души старался… Но острые впечатления, обильные закуски и закалка старого журналиста мешали мне захмелеть как следует.

Покуривая, я оглядел косым оком спящую компанию. Хороши! Дрыхнут, валяясь между пустых бутылок и объедков. Сливки нового украинского общества, не просыхающие от пьянок. Разжиревшие нувориши и дорогие, знающие себе цену проститутки!

Поодаль от меня, у самой кромки бассейна, поджав длинные, соблазнительные ноги, безмятежно спала белокурая девушка, на прелести которой я раньше не обратил внимания. А теперь они манили меня, влекли, как медовый пряник сладкоежку. Я подполз к девице и начал целовать ее шелковую грудь и гладить бархатные бедра. Когда я влез на нее, она только тихо застонала, но так и не пробудилась.

Впереди была долгая ночь. Я глушил водку и коньяк, временами отключался. Потом приходил в себя, ополаскивался в остывшем бассейне и занимался очередной девушкой.

Перед рассветом я провалился в сон, как отработавший две смены углекоп.

Восемь часов утра. Куда? На работу или отсыпаться в свое гнездышко? Или к Ларисе? Да, лучше к Ларисе. А на работу – потом, после обеда. Если что, скажу, провел полдня в управлении статистики.

Еду к Ларисе.

– Милая, я – будто выжатый лимон! Всю ночь пил с друзьями.

Она смотрит, осуждающе качает пепельной головой:

– Ну и рожа у тебя! Ты весь опухший.

– Цыц, подлая! – стону я. – Налей лучше несколько капель.

– Тебе что, ночи было мало? – ворчит Лариса.

Я трясу головой, прогоняя тошноту.

– Часа в четыре выпил последнюю рюмку. Сейчас нужно стакан водяры и хорошенько поспать.

Лариса одевается и уходит в магазин – спиртного в доме нет, закончилось. А я позабыл купить.

Сижу у окна на кухне, чищу копченую рыбу, затем режу ее на кусочки. Управившись с нехитрой сервировкой стола, тащусь в ванную бриться.

Вот и Лариса. Ставит на стол две бутылки – с водкой и минералкой.

– Пей, золотой, коли охота!

– Балуешь ты меня, распаиваешь! – поддразниваю я Ларису, помогая ей снять пальто, – Так ведь и до алкоголизма довести можешь.

– До алкоголизма? Тебя? – смеясь, она присаживается за стол. – По-моему, ты давным-давно алкаш. Я бы даже сказала, обер-алкаш!

– Это я-то? – делаю обиженное лицо.

– Ну, а кто? Я не припомню ни одного случая, чтобы от тебя не разило спиртным, – в голосе Ларисы больше беспокойства, чем укора.

Налив полчашки водки, залпом выпиваю. Ух! А что, пошла ничего, даже не ожидал. Сейчас полегчает: мир насытится красками, в душе запоют соловьи, захочется жить и любить.

– Лариса, прости старого пьяницу!

Она запихивает мне в рот ложку с печеночным паштетом.

– Закусывай хотя бы, чудо краснорожее! – и вздыхает:– Мужики все одинаковые: то пьяницы, то бабники.

– Я это дело совмещаю.

– Что ты там лепечешь? – не расслышала Лариса.

– Совмещаю, говорю! Пьянку и женщин, – мямлю, пытаясь проглотить паштет.

Она окидывает меня ледяным взглядом. Мне кажется, что меня голого посыпают снегом. Но постепенно ее взгляд теплеет.

Наливаю себе еще полчашки и, выпив, командую:

– Сейчас вымой полы. А я выбью на улице ковровые дорожки и паласы. Нужно освежить квартиру.

– Ты что же, не собираешься поспать? – Лариса удивленно вскидывает перышки бровей.

– Чувствую себя бодрым и молодым! Немного поработаю, а потом уже посплю, – поднимаюсь, иду в прихожую и начинаю скатывать ковровую дорожку.

Работа длится минут сорок. Все! Чисто, убрано, свежо! Завалившись на диван и потягиваясь, зову Ларису:

– Котенок, иди сюда!

Она стоит в нерешительности у двери гостиной, переминается с ноги на ногу.

– А как же твой отдых? Тебе необходимо…

Я нетерпеливо протягиваю к ней руки:

– К черту отдых! Иди же ко мне!

– Ты, правда, любишь меня? – она подходит к дивану.

– А на фиг бы я приходил к тебе? – хватаю ее за руку и привлекаю к себе. – Мы уже два года вместе, неужели ты за это время не поняла, что я влюблен в тебя, как мальчишка?

Лариса не спеша снимает халат и ложится рядом. Ее плечи и грудь – символ совершенства. Меня охватывает желание.

– Нужно задернуть шторы! – спохватывается она.

– Ни за что!

Я глажу худенькое личико Ларисы, тонкую паутинку морщин, залегших у глаз, чуть розовые скулы. Потом целую каждый пальчик на ее прекрасных руках. Вскоре она начинает торопливо отвечать на мои ласки.

Проходит час, и Лариса, уставшая от страсти, засыпает на моей груди. Мне хочется ее еще, но я не решаюсь будить – пусть поспит в крепких объятиях мужчины, как должна спать любимая и любящая женщина. Я только, чуть касаясь кончиками пальцев, глажу ее бедра и живот. И в смутном облике дыхания Ларисы вижу склонившееся над нами лицо блаженства и счастья. Девочка, ну почему ты спишь?

Но вскоре я и сам закрываю глаза, окунаясь в сон, как в теплую воду летнего пруда.

Когда просыпаюсь, растормошенный Ларисой, часы показывают почти два по полудню.

– Господи! Мне же на, работу! – вскакиваю, как ошпаренный, и, кое-как умывшись, натягиваю на себя одежду. Лариса стоит рядом и ласково улыбается.

– Тебе на семь вечера? – спрашиваю.

– Да, я сегодня выхожу в ночь, – отвечает она и помогает мне застегнуть воротник рубашки.

Лариса работает в кассе железнодорожного вокзала.

…В редакции меня никто не искал. Сажусь за стол и принимаюсь за дело. К концу рабочего дня приношу наборщикам обширную корреспонденцию и пару заметок.

Вечер. Я дома. Дети поехали в цирк. Мы с женой одни. Она готовит ужин.

Жены тоже имеют право на счастье, тоже нуждаются в ласке, нежности и заботе. Я помню об этом, и оттого веду себя сегодня с Аней, как подобает любящему супругу. Тем более, что и притворяться мне не нужно.

– Анечка, сделай доброе дело, – прошу вкрадчиво сладеньким голоском.

– Что? – спрашивает она, помешивая в кастрюле закипающий суп.

– Разденься. Полностью! Я хочу тебя видеть голой.

Жена удивлена не шибко, такие просьбы с моей стороны – не редкость. Улыбается ласково и, как мне кажется, с любовью.

– Ты сегодня не в себе, Ваня? Какой-то радостный, праздничный! – в ее голосе чувствуются тепло и благодарность.

– Сейчас я раздену тебя сам! – говорю с шутливой угрозой и подхожу к жене.

Она отступает в сторону, упирается руками в мою грудь.

– Я ведь готовлю ужин… Смешно ходить голой.

– Смешно? Кому? – я хватаю Аню за талию и притягиваю к себе. Она визжит, вырывается, но не так, чтобы уж очень активно.

Я снимаю с нее передник, кофточку, юбку и все остальное. Потом раздеваюсь сам. С минуту мы смотрим друг на друга, и заливаемся громким смехом.

– Если бы сейчас нас кто-то увидел, – жена стыдливо прикрывает руками полные бедра, – сказал бы, что мы сошли с ума.

Я пристально разглядываю Аню – деталь за деталью. Да, она у меня еще хороша и пригожа, у любого нормального мужика вызовет трепет в груди и зуд в паху вид ее крупных соской и стройных, далеко не худых ножек.

– Давай-ка, красавица, отложим пока ужин, – предлагаю я, поглаживая розовые, тугие ягодицы жены.

Она смущенно смеется:

– Так ты, оказывается, кобель!

– О, еще какой! – горделиво выпячиваю я грудь и принимаюсь целовать Анину шею. Рука перемещается с ягодиц в низ живота. – Ты чудо, малышка!

– Полегче, парень, полегче!

Но полегче не получается. Руки вышли из-под контроля и делают, что хотят помимо моей воли.