Текст книги "Лицо порока (СИ)"

Автор книги: Виктор Песиголовец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

– Но мне кажется… – хотела возразить Настя, – что лучше…

– Никаких отговорок! – отрубил я и приказным тоном продолжил: – Ты уже не юная, выносить плод тебе будет нелегко. Нужно подкрепить силы. Собирайся, через пару дней поедешь! Какие следует собрать документы, я узнаю завтра же.

Она покорно притронулась головой к моему плечу.

– Ты прав, Ванечка. Мне хотелось, конечно, побыть на Новый год дома, но коль такая ситуация, надо ехать…

– Первого января я обязательно тебя навещу, – я заглянул в Настины глаза, излучающие счастье. – Отпразднуем с тобой наступление Нового года – года, в котором родится наше дитя.

Она бросилась мне на шею и заплакала…

Поздним вечером я приехал на Новокузнецкую. Позвонил в больницу, справился о самочувствии Маши. Потом набрал номер телефона Ларисы.

– Как ты, моя золотая?

– Нормально. Сегодня, я так понимаю, ты уже не зайдешь? – голос ее был сухим и неласковым.

– Сегодня – нет, – вздохнул я. – У тебя все в порядке?

– Да, все в норме.

– Тогда целую тебя, солнышко!

– И я тебя…

Немного посидев перед экраном телевизора и попив чайку, я отправился домой.

На душе было от чего-то неспокойно, тревожно, муторно. Но мне совсем не хотелось разбираться, от чего именно…

Когда у тебя дел по горло, это даже и хорошо. Некогда копаться в душе, некогда прислушиваться к своим неосознанным мыслям и сомнениям.

Сегодня мне предстояло напряженно поработать. Кроме редакционных дел, коих скопился целый ворох, нужно было выяснить все насчет Настиной путевки, встретиться в городе с Ольгой, навестить Машу в больнице. Ну, и попробовать подзаработать деньжат, хотя покамест они у меня имелись. Но запас, понятно, карман не тянет.

На удивление работа заспорилась, все пошло, как по маслу. От редакционной текучки я отделался уже перед обедом. Потом договорился о путевке для Насти, опять же с помощью знакомой из облздравуправления. Директора агрофирмы «Добробут» Николая Семеновича – своего старого приятеля – «достал» звонком дома, куда он заехал пообедать. Нехотя, он все-таки согласился отпустить семьдесят тонн пшеницы в обмен на дизельное топливо.

На встречу с Ольгой – возле областной научной библиотеки – я опоздал всего на пять минут. Ольга топталась у газетного киоска. Высокая, стройная, дородная, в кофейного цвета кожаном пальто с роскошным песцовым воротником, она, выглядела, боярыней. От одной мысли, что эта женщина принадлежит мне, на душе сразу сделалось сладко.

Мы посидели в кафе, посетили выставку работ местных фотохудожников. А затем, прихватив торт и коньяк, отправились в квартиру на Новокузнецкой. Ольге я сказал, что это жилье – собственность моего приятеля, который на пару дней отправился к родственникам за границу.

Все было, как всегда замечательно. Мы расстались только в шесть вечера.

Мне еще нужно было что-нибудь купить для Маши и навестить ее в больнице.

– Все медицинские справки собрала, ничего не забыла? – в который раз спрашиваю я Настю.

Она мечется по гостиной, укладывает вещи в две дорожные сумки. А я просматриваю наличие документов: паспорта, путевки, справок из поликлиники – все ли на месте? Потом открываю Настин кошелек, перебираю купюры. Не густо! Добавляю туда приличную сумму – деньги у меня наготове, лежали в кармане брюк. Настя краем глаза, улавливает мои движения.

– «Бабок» у меня вполне хватит! – убежденно говорит она. – Тем более, что мне даже на билет тратиться не придется, меня ведь отвезет в Бердянск водитель твоего друга.

– Помалкивай! – рявкаю я. – Еще не известно, как там кормят. И потом, запомни: употребляй побольше витаминов. Делать тебе в санатории особо будет нечего, так что почаще ходи на базар и покупай бананы, апельсины, свежие огурцы. Я ясно сказал?

– Но ты уже столько на меня истратил! – все еще пытается протестовать Настя.

Я беру ее за плечи и усаживаю рядом на диван. Глажу, как ребенка, по голове.

– Я ведь и обязан, разве не так? Ты – мать моего будущего малыша.

Она льнет к груди, обнимает.

– Я так счастлива! Я просто летаю, как будто у меня за спиной выросли крылья!

Сумки, наконец, уложены, документы и деньги приготовлены. Одета и обута Настя вроде бы неплохо. Тем более, что…

Я подхватываюсь и иду в прихожую. Там, в уголке, лежит большой пакет, перевязанный бумажными веревками. Подбираю его и заношу в гостиную. Настя непонимающе смотрит.

– Угадай, что это? – спрашиваю я, загадочно улыбаясь, и бросаю пакет на диван.

– Обои в спальню. Ты же сказал, что нужно будет переклеить…

– Это не обои, – ухмыляюсь я. – Обои будем весной покупать.

– А тогда что? – Настя ворочает пакет туда-сюда, взвешивает в руке. – Нет, точно не обои. Они тяжелые, а это что-то полегче.

Я наблюдаю за ее действиями, застыв посреди гостиной. Сейчас Настя напоминает мне маленькую девочку, которой папа сделал, неожиданный подарок.

– Поскольку ты уезжаешь, то я решил вручить тебе свой новогодний презент раньше, чем положено, – торжественно объявляю я и принимаюсь разрывать тесемки на пакете.

Несколько движений, и перед восторженно-удивленной Настей предстают лисий полушубок и светло-коричневые сапоги на высоких, тонких каблуках.

Настины глаза распахиваются во всю ширь, лицо мгновенно розовеет.

– Это мне? – недоверчиво спрашивает она, не отрывая взгляд от подарка.

– Кажется, ты такой хотела?

Настя хватает полушубок, умиленно прижимает его к груди, затем начинает порывисто разворачивать. В этот миг, я думаю, она позабыла обо всем на свете, наверное, и о моем существовании тоже. Ее глаза сияли, как у сумасшедшей. Честно говоря, такой реакции я от нее не ожидал: ну, полушубок, ну, красивый, только и всего, подумаешь…

– Скажи же что-нибудь! Тебе нравится? – нетерпеливо хлопаю Настю по бедру.

– Ванечка, милый! – опомнившись, она бросается ко мне, обхватывает за шею руками и целует в засос. Я с трудом отрываю ее от себя.

– Не нужно таких бурных оваций, малышка! Тебе что, никогда не делали дорогих подарков?

– Таких дорогущих – нет, никогда не делали! – отрицательно качает она головой. – Самый ценный из подарков, который я когда-либо получала, – это золотой перстень. Ты мне презентовал его на день рождения. – И, вскочив, начинает примерять одежонку. – Я и не помышляла, что когда-то буду иметь такую вещь. У меня сроду не было столько денег сразу.

– Ты сапоги примерь, – советую я. – Вот насчет них у меня есть сомнения – угадал ли?

Она быстро натягивает их ни ноги. Пробегает взад-вперед по комнате, любуясь блеском голенищ.

– Как влитые! У тебя, Ванечка, глаз, что алмаз!

– Короче, впору! – констатирую я. И, осмотрев Настю с ног до головы, шлепаю на кухню покурить.

Настя догоняет меня в коридоре и бросается на шею, как тигрица на антилопу. Мне едва удается устоять на ногах.

– Поосторожней, детка! – кричу я, вырываясь из цепких объятий. – Так ведь можно травмировать нашего младенца. Научись, ради Бога, обходиться без резких движений!

Она продолжает ошалело покрывать мое лицо поцелуями.

– Будешь баловаться – отшлепаю по заднице! – с угрозой в голосе предупреждаю я. Но угроза не действует.

Потом, успокоившись, Настя вручает мне свой подарок – механические часы с красивым позолоченным браслетом и набор мужской парфюмерии.

– Конечно, это не идет ни в какое сравнение с тем, что подарил мне ты! – лепечет она смущенно. – Но прими мой подарок, Ванечка, вместе с моей любовью!

– Золотая моя Настенька! – я нежно прижимаю ее к груди. – Как я счастлив, что повстречал тебя на своем жизненном пути!

– И все у нас будет хорошо! – тихо шепчет она, и глаза ее почему-то наполняются влагой.

– Непременно! Все у нас будет хорошо! – растроганно повторяю я.

Вечером ко мне домой позвонила Надежда.

– Спасибо, Ваня, за помощь! Она мне очень пригодилась, – звучит в трубке ее грустный голос. – Никто не помог, один ты. А у меня как раз очень трудно было с деньгами. Все, что имела, истратила на лечение Миши. А у его матери, кроме пенсии, никаких доходов…

– Похоронили нормально? – спрашиваю я. – Батюшку не забыли пригласить?

– Да, об этом позаботилась мать.

– Ну что же, земля пухом Михаилу! – вздыхаю я.

Надежда начинает всхлипывать. Я не успокаиваю ее, молчу. Жду, пока успокоится сама.

– Я хочу с тобой посоветоваться, – наконец говорит она, шмыгая носом.

– О чем, Наденька?

– Насчет Машиной квартиры. Мы ведь были в разводе. По закону наследником является наш сын. А с ним проблема…

Я не понимаю, в чем может состоять проблема, и говорю об этом Надежде. Помолчав, она коротко объясняет:

– Сын в данный момент не может принять наследство…

– Как это – не может? – удивляюсь я. – Почему?

Надежда опять всхлипывает.

– Коля находится в заключении, – сквозь плач звучат слова. – Я Мише об этом не рассказывала, не хотела лишний раз волновать. И срок дали немалый – восемь лет.

– Ого! Что он натворил?

Надежда молчит, видимо, собирается с силами. Потом сокрушенно вздыхает:

– Он сделал самое ужасное…

– Кого-то убил, что ли? – спрашиваю я с недоверием.

– Нет… Николай осужден за изнасилование малолетней девушки. Групповое…

Я пораженно вскрикиваю. Как? Колька же рос скромным, тихим, даже застенчивым мальчиком. Был отличником в школе, учился в университете в Запорожье…

– В голове не укладывается, Наденька, как он мог на такое пойти! – волнение охватывает и меня.

– Ваня, он мой сын! – сдавленно произносит Надежда. – Мое сердце кровью обливается от горя!

В трубке клокочут ее рыдания. Я не знаю, какими словами утешить несчастную мать.

С трудом и не сразу она берет себя в руки.

– Я хочу тебя вот о чем спросить, Ваня. Квартира теперь пропадет?

– Не думаю, – минуту поразмыслив, говорю я. – Но нужно посоветоваться с юристом. Хочешь, я это сделаю?

– Ладно, я сама.

– Как ты хоть там живешь, Наденька?

– Сижу в четырех стенах и волком вою! – жалуется она. – Сын в тюрьме, мужа нет. Работы нет. Хорошо, что у меня есть огородик, хоть картошка да лук свои.

– Обязательно навешу тебя, – обещаю я. – Управлюсь с делами и приеду.

– Приезжай, Ваня! – горячо просит Надежда. И начинает причитать: – У меня ведь никого на белом свете нет, никаких родственников, никаких близких! Одна я, как перст. Заела тоска!

– Крепись, крепись, милая!

– Спасибо тебе за все! Будет время, бери Аню и приезжай ко мне. Слышишь, приезжай обязательно! Хоть наговоримся.

– Конечно, Наденька! Я обязательно приеду. Скоро приеду!

В трубке звучат короткие гудки. Мое сердце охвачено печалью и тревогой. Бедная Надька! У нее действительно никого. Если заболеет – кто кружку воды подаст? Она теперь осталась безо всякой поддержки. Был муж, пусть бывший, – умер. Был сын – нету, считай. Боже, какая судьба! За всю жизнь Надежда – сирота, приемная дочь четы глухонемых инвалидов-алкоголиков человеческого счастья не видела ни капли. С детства – нищета, насмешки людей, безысходность и безнадега. Миша – пьянки-гулянки да кулаки. Ведь он ее тоже и в грош не ставил, можно даже сказать, презирал. Вот однажды и решилась Надежда, лишенная человеческой теплоты, согрешить – найти утешение, ласку и понимание у разводяги-соседа. Кончилось это печально…

Глава восьмая

Третье мое перемещение в ад произошло рано утром в четверг.

Упав с головокружительной высоты на бархатный ковер травы, я чуть не задохнулся от неестественной свежести воздуха. Он просто пронизывал грудь, разрывал легкие.

– Где мы? – спросил я старика, борясь с головокружением.

Он лежал рядом со мной, широко раскинув руки и наполовину закрыв глаза.

– Это склон горы, – ответил Устин сдавленным голосом и я понял, что он чувствует то же самое, что и я.

Грудь его высоко вздымалась, ноздри расплющенного носа раздувались, на морщинистом лбу блестели крупные капли пота.

– Вам нехорошо, дедушка?

– Нет, наоборот! Здесь так же прекрасно, как у нас на Алтае, – он медленно сел, подвернув под себя ноги, и заулыбался.

Я огляделся. Мы находились на широкой поляне, усеянной мелкими голубыми цветами. А спереди, сзади, по бокам – куда ни глянь, – как стена, стоял густой хвойный лес и дышал жизнью.

– Почти, как в Карпатах! – заметил я, задирая вверх голову.

Яркая, позолоченная лучами нежаркого солнца синева, казалось, вот-вот засосет и меня, и Устина, и эту сказочную поляну.

– А ты бывал в Карпатах? – поинтересовался старик и тоже подставил лицо под ласковые языки далекого светила.

– Приходилось. Правда, всего один раз.

– Красиво?

– Не то слово! Поразительно, великолепно!

Устин вздохнул:

– Эх, Ванятка, увидел бы ты наш Алтай! Вот где рай земной!

Легкие, наконец, приспособились к необычайной резкости воздуха, и грудь перестала болеть. Только все еще слегка кружилась голова, и непроизвольно закрывались глаза. Приходилось прилагать определенные усилия, чтобы они оставались открытыми.

– Любуетесь? – громкий баритон прозвучал позади нас неожиданно, как выстрел. Вслед за ним зашуршала трава.

Я повернулся. На фоне изумрудного леса стоял, скрестив на груди руки, высокий улыбающийся мужчина лет тридцати с небольшим. Откуда он взялся?

Мужчина был одет довольно простецки: серая рубаха, черные узкие брюки, на ногах – короткие сапоги с узкими голенищами. Талию перехватывал кожаный пояс с медными заклепками. Сбоку, в ножнах, болтался короткий кинжал.

– Ты ходишь, как пума, Террион! – проворчал Устин вместо приветствия. – У меня ухо чуткое, но я не услышал, когда ты подкрался.

– Я и не подкрадывался, а просто подошел, – засмеялся мужчина, взирая на нас с легкой добродушной иронией. – А что тихо, так это у меня охотничья привычка.

Вид у Терриона был весьма миролюбивый. Даже, пожалуй, благодушный. На круглом, скуластом лице все время светилась улыбка, светло-карие глаза излучали задор, что свойственно всем жизнерадостным людям, всем оптимистам.

– Не будем терять время? – обратился он ко мне. – Вперед?

Я развязал свой узелок, и только теперь оделся. В висках монотонно постукивало, будто изнутри в голове действовал маятник.

– Идите! – бросил Устин и прилег на траву, опираясь на локоть.

Мы с Террионом побрели по густой траве вверх склона. Мой провожатый легко ступал впереди – стройный и ладный. Его черные, словно вороново крыло, волосы вьющимися локонами спадали, развеваясь на ветру, до плеч.

Едва мы достигли леса, Террион остановился. Повернул ко мне голову, глаза смотрели участливо:

– На третий горизонт ведут сходни, их тысяча четыреста двадцать. Представляю, как ты устанешь, пока мы спустимся. А тебе ведь предстоит еще немало походить там, у нас…

Я молча пожал плечами. Террион с хитрецой улыбнулся.

– Поэтому мы не станем спускаться по лестницам, а воспользуемся подъемником. Это что-то наподобие лифта, вроде, как клеть в шахте. Мне разрешили…

– А что, на это нужно разрешение? – спросил я, уловив в его голосе горделивые нотки.

Он кивнул:

– Подъемником пользуются лишь командиры стад, которые живут на четвертом горизонте. Ну, и их заместители, обитающие на третьем. Это их привилегия. А я – пока только сотник. Нам открывают доступ к подъемнику в исключительных случаях. И не каждому! – последнюю фразу мой провожатый произнес со значением.

– И много у вас сотников? – не удержался я от вопроса.

– Шесть тысяч.

– Шесть тысяч сотников?!

– Да, именно так. Но я – один из самых молодых и перспективных! – Террион расправил плечи. – Если считать по вашему времени, мне двести девять лет.

Я смерил взглядом его стройную, но отнюдь не хрупкую фигуру и пошутил:

– Ну да, совсем пацан!

Он понял шутку, звонко рассмеялся.

– На самом деле мне только тридцать пять.

– А как становятся сотниками, командирами стад?

– Эту честь нужно заслужить! – отчеканил Террион, а затем невозмутимо прибавил: – Или родиться во влиятельной семье.

– В стаде сколько сотен? – продолжал я удовлетворять любопытство.

– Десять. То есть в каждом стаде тысяча полубесов, – бодро отрапортовал он. И тронул меня за локоть: – Давай спускаться?

– Давай.

Террион подвел меня к старому могучему кедру. Приблизившись к нему вплотную, повернулся и прислонился спиной к стволу.

– Становись рядом! – скомандовал мой провожатый, и в его голосе я уловил что-то похожее на благоговейный трепет.

Я встал подле Терриона, теряясь в догадках. Вдруг земля под нами задрожала. Послышался скрип, и мы медленно стали опускаться.

– Стой спокойно! – предупредил он, уцепившись рукой за полу моей куртки.

Мы погружались в землю. Правда, вокруг земли не было видно, мы опускались в шахту или колодец. Над головой со скрежетом сомкнулся свод. Кромешная тьма ударила по глазам.

– Сейчас станет светло, – прошептал Террион.

И точно. В тот же миг нас окутал вялый зеленоватый свет. Он исходил из самих стен шахты. Они просто светились! Я осторожно дотронулся до той, что была ко мне ближе всего. Холодная. Из чего она – из стекла, из пластика? Не понятно.

Остановившись на несколько секунд, помост, на котором мы стояли, вновь пришел в движение. Скорость спуска плавно нарастала. Но вскоре начала уменьшаться.

Остановка. Террион толкнул дверь из черного металла, которая неожиданно возникла перед нами, будто выплыла из тумана. Взору открылась панорама города, который посередине пересекала прямая широченная дорога, вымощенная гладкими коричневыми камнями. По одну ее сторону в неярком свете солнца ровными рядами стояли похожие на бараки четырехугольные трехэтажные здания серого цвета с большими окнами. По другую – аккуратные домики из красного кирпича, небольшие, но довольно высокие. Их крутые крыши были покрыты коричневой черепицей. Домики стояли очень густо, почти впритык друг к другу. Вдали виднелись дома, побольше и повыше. А еще дальше сияли белизной стен двухэтажные коттеджи с острыми шпилями.

– Вот это казармы, – начал объяснять Террион, указывая рукой на серые трехэтажные строения. – Часть из них – для мужчин, а часть – для женщин. Здесь живут те, кто не обзавелся семьей. Сюда же к одиннадцати вечера обязаны сходиться и все остальные. Начальство проводит смотр, ставит задачи, награждает и наказывает. А там, – сотник указал на домики, – обитают семейные. Самые большие дома, вон они, со шпилями, принадлежат заместителям командиров стад. Я и другие сотники занимаем жилища поменьше, они находятся сразу за казармами.

Не торопясь, мы двинулись по камням мостовой.

– Для начала приглашаю тебя в свои пенаты! – Террион то ли в шутку, то ли всерьез положил руку на сердце.

По дороге к ним, его пенатам, я рассматривал домики простых полубесов. Все эти жилища имели по четыре окна – по одному с каждой стороны, высокие двери, выкрашенные серебрянкой, и смотрелись, как близнецы. Нигде никаких оград я не увидел. Ровные, чистые улочки были пустынны. Лишь у одного домика на табуретке сидела грузная седая старуха и проворно орудовала спицами. Что она там вязала, рассмотреть мне не удалось.

А вот в кварталах жилищ, что побольше и побогаче, было людно. Мужчины и женщины, в основном преклонного возраста, группками сидели на длинных скамейках под стенами домов или в деревянных открытых беседках и чинно вели разговор. Некоторые увлеченно играли в карты. Стайки детей, часто голые или в одних коротких маечках, носились по улочкам, забавляясь какими-то играми, громко визжали и смеялись. Террион то и дело почтительно кивал головой, приветствуя стариков. И бодро шагал вперед. Я семенил рядом, стараясь как можно больше разглядеть.

У дома, под номером 2309 (на каждом висела жестяная табличка с номером) мы остановились.

– Мои пенаты! – Террион любовно взирал на строение с высокой, закругленной вверху дверью.

Спереди дома, по обе стороны от двери, на улицу мрачно смотрели два окна. Под ними стояли каменные чаши, в которых алели канны. По всему периметру низенького деревянного заборчика, окружавшего усадьбу, тоже пестрели цветы – мелкие, невзрачные, вроде неживые.

– Прошу! – Террион ногой распахнул калитку и отступил в сторону, пропуская меня вперед, из чего я сделал вывод, что адский этикет несколько отличается от земного, – у нас первым заходит хозяин.

Мы поднялись на крыльцо и вошли в дом. Переступив порог, сразу попали в комнату, напоминающую одновременно и кухню, и прихожую. Стены здесь были деревянные, выкрашенные почему-то в ярко-морковный цвет, полы – такие же. Сбоку, рядом с дверью, возвышался узкий длинный шкаф для одежды. Напротив, у окна, стоял кухонный стол, возле него – три табуретки. В комнате еще имелись простенький сервант, битком набитый разной посудой, и высокий, под самый потолок, пенал. В углу виднелась маленькая мойка. А вот кухонной плиты не было.

– На чем кушать готовите? – спросил я Терриона, озираясь по сторонам.

– А мы сами ничего не готовим, – пояснил он, усаживаясь на табурет и предлагая мне другой. – Нам еду приносят по заказу из общей для сотников и их семей столовой. Самостоятельно управляются с приготовлением пищи только в поселках для простых полубесов. Ну, и кое-кто из заместителей командиров стад любит домашнюю стряпню.

Я попросил разрешения закурить, потому что уже было невмоготу – пухли уши. Террион не возражал.

– Может, попьем чайку? – предложил он, положив передо мной, маленькую вазочку, чтобы было куда стряхивать пепел от сигареты.

– Мне уже приходилось здесь и пить, и есть. Вроде ничего, но еще побаиваюсь, – честно признался я.

– Зря! – усмехнулся Террион и заверил: – Бояться нечего! Чай, как чай. Ну, так что?

– Давай! – решился я.

Улыбка озарила лицо сотника. Он поднялся, открыл пенал и извлек из него цветастый, наподобие китайских, термос. А еще через пять секунд поставил на стол сахарницу; вместительную вазу с белым хлебом, нарезанным треугольными ломтиками; банку с каким-то желтым вареньем; и блюдце с крупным, как грейпфрут, лимоном. Затем подошел к серванту, взял две чашки и две чайные ложечки с длинными, фигуристыми держалками.

Чай оказался ароматным и крепким, такой подают в Средней Азии. Но особенно мне понравилось варенье – не сладкое до приторности, как делают многие женщины-неумехи, а с приятной кислинкой, очень пахучее. Я поинтересовался у Терриона, из чего оно приготовлено.

– Обыкновенный кизил, ну и немного персика, – ответил он, отправляя в рот очередной кусок хлеба. Я обратил внимание на то, что Террион ел его много. – Кстати, варенье приготовили моя жена Андромаха и ее сестра Автилия.

– У тебя есть супруга? – удивился я. – Мне прочему-то казалось, что ты еще холостой.

– Да ну! – рассмеялся сотник. – Я давно женат. У меня два сына, один, между прочим, уже взрослый, женить пора.

– И где сейчас твое семейство?

– Жена, как и положено в такое время, находится на работе, – он не спрашивая, снова наполнил мою чашку чаем. – Андромаха заявится домой только к семи вечера. А сыновья будут к шести. Они служат наверху.

После чаевничания Террион повел меня по дому, показывая остальные комнаты. Всего их, учитывая кухню-прихожую, было три. В каждой – по два окна.

Обстановка комнат особо ничем не отличалась от обстановки в обычных городских квартирах небогатых людей. Пожалуй, единственное заметное отличие – цвет стен и пола. Уж очень он был яркий, прямо до рези в глазах.

В одной из спален Террион открыл дверцы широкого двухстворчатого шкафа и достал оттуда два шикарно инкрустированных ружья.

– Одно мне отец подарил, – поглаживая приклад длинной, тяжелой двустволки, рассказывал он. – А другое я выиграл в карты у одного колдуна, живущего в предместьях Дублина. Не хотел он мне его отдавать, что только не сулил взамен: и дорогой портсигар, усыпанный жемчугом и аквамаринами, и старинный персидский ковер ручной работы, и даже древнюю, времен Елизаветы-первой, колоду карт. Я, конечно, не согласился, потребовал это ружьишко.

Он еще некоторое время любовался своим арсеналом и рассказывал его историю. А когда, наконец, закончил, известил:

– Теперь сходим к Эквегию. Он – заместитель командира стада, в которое входит моя сотня. Можно сказать, я его ученик и любимец. Эквегий уже очень старый, и, должно быть, совсем скоро отправится на покой. Вполне может случиться так, что я займу его место. По крайней мере, он уже дважды намекал мне об этом.

– Твое назначение зависит от него? – спросил я.

– Еще бы! – хмыкнул Террион. – Эквегий имеет большой вес. К его слову внизу прислушиваются.

Двухэтажный коттедж, к которому мы вскоре подошли, несколько отличался от других, стоящих рядом. Сначала я не мог понять, чем именно, но потом обратил внимание на каменные чаши под стеной: там буйно цвели белые розы. Возле остальных домов произрастали только канны.

Террион взошел на высокое крыльцо и громко постучал в большую, обитую красной кожей дверь. На пороге тотчас выросла высокая, сутулая женщина с бледным, болезненного вида лицом. Ее черные глаза смотрели проницательно, но никакого интереса, никакого любопытства в них не было.

– Эквегий бодрствует! – проинформировала она скрипучим голосом и жестом пригласила войти в дом.

– Благодарю, уважаемая Цинция! – сдержанно кивнул Террион. И, понизив голос, обратился ко мне: – Это экономка Эквегия.

Мы последовали за ней в просторную прихожую, почти не обставленную мебелью, затем прошли по слабо освещенному узкому коридору и очутились в мрачной комнате с занавешенными окнами. Мебели тут было много, даже, пожалуй, чересчур много: диван, два кресла, два шкафа, три тумбочки, дюжина стульев. Все это громоздилось в беспорядке. На стенах, на полу, на диване пестрели ковры и коврики. В комнате, распространяя тусклый свет, горели три свечи, они торчали из хрупких, причудливых кувшинов, которые стояли по одному на каждой из тумбочек.

– Это ты, Террион? – послышался откуда-то гнусавый голосок, неприятно резанувший слух. – Проходи, сынок!

– Здоровья тебе и многая лета, почтенный Эквегий! – с подчеркнутой уважительностью промолвил сотник, склоняя голову.

Послышалось шуршание одежды. Только теперь я заметил в одном из глубоких кресел тщедушную фигурку в зеленом байковом халате. Это, вероятно, и был Эквегий, заместитель командира стада и патрон Терриона.

Скрипнуло кресло. Тощий старикашка, кряхтя и охая, с трудом встал на свои нетвердые ноги. Он казался очень слабым. Морщинистое, серое лицо с носом-клювом имело хищный и зловещий вид. Но в следующий миг, когда его озарила добрая улыбка, сразу стало приветливым и беззаботным. Старик поковылял нам навстречу.

– Ты опять с экскурсантом? – прошамкал Эквегий и, щурясь, скользнул по мне безразличным взглядом. – Как хорошо, что ты зашел, Тергион! Мне как раз нужно с тобой посоветоваться. Ты всегда трезво и разумно рассуждаешь.

– Я слушаю тебя, почтенный Эквегий! – выпрямился тот, явно польщенный словами старика.

– В группе проштрафившихся молодок, отобранных на днях для борделя нашего стада, я заприметил одну очень милую красотку, – продолжал Зквегий, зябко кутаясь в халат. – По-моему, ей там не место.

Я поразился услышанному: вот так да! Выходит, и здесь, в аду есть бордели? На моем лице, вероятно, легко прочитывалось изумление, потому что Террион, наклонившись к моему уху, шепнул:

– У нас имеются бордели для каждого стада. Есть и для мужчин, и для женщин.

Потом, обратился к старику:

– Тебе решать судьбу этой девушки, Эквегий!

– Мне хотелось бы, чтобы ты сам посмотрел на нее и высказал свое мнение, – снова улыбнулся он. И, звонко хлопнув в ладоши, произнес: – Она здесь, Тёррион, ее зовут Вирсавия.

Обернутая в белую шелковую накидку, из смежной комнаты легкой походкой молодой пантеры вышла девушка. Она была чрезвычайно смущена и растеряна.

– Дитя мое, – ласково обратился к ней старик, – покажи-ка нам свое тело.

Девушка безропотно повиновалась. Легкое движение ее рук, и накидка сползла на пол. Перед нами стояло цветущее, грациозное существо с осиной талией и покатыми бедрами, сияющими белизной в полумраке комнаты. Большие, развитые полушария грудей девушки еще не были отяжелены обильным питанием и любовными излишествами. Конусы этой нетронутой плоти венчали розовые соски, торчащие немного вверх. Упругая кожа втянутого живота и бархатный венчик лона притягивали взгляд. Вирсавия стояла, стыдливо потупив взор.

– Как она прекрасна, не правда ли, Террион? – пылко, будто юноша, воскликнул Эквегий и, подойдя к юной красавице, осторожно взял ее за точеный подбородок своими двумя узловатыми, кривыми пальцами. – Она достойна самого царя!

Террион смотрел на нагую девушку тоже отнюдь не бесстрастно. Он то и дело облизывал языком пересохшие губы, переминался с ноги на ногу.

Эквегий высоко поднял подбородок Вирсавии. Ее глаза, как спелые оливки, излучали влажный свет. Полные, чувственные губы полыхали, словно лепестки благородных роз. На высокий, мраморно-белый лоб прядями спадали завитки волос. Они были цвета красного золота.

– Хороша! – только и вымолвил Террион, и было хорошо видно, что он готов подавиться слюнями.

– Вот я и говорю, – Эквегий задумчиво провел рукой по спине девушки, – что ей делать в борделе? Не лучше ли отдать замуж за достойного человека? Как думаешь, сынок? – он пытливо взглянул на Терриона.

– Конечно! – горячо поддержал тот эту идею. – Но за, кого именно? Кого одарить таким прекрасным цветком?

– Судьба Вирсавии, понятное дело, в ее руках, – добродушно усмехнулся Эквегий. – Насильно у нас никого замуж не выдают, даже осужденную на пять лет работы в борделе. Я могу ей только рекомендовать. На правах старшего и более мудрого…

– А за что попала Вирсавия в список лиц, передаваемых для исполнения наказания в бордель? – быстро спросил сотник, все еще ощупывая глазами шикарные формы девушки.

– За непослушание, – с укоризной вздохнул старик. – У Вирсавии строптивый характер, даже, как мне сказали, дерзкий. Хотя я этого и не заметил. Верно, потому, что, она уже сделала для себя соответствующие выводы. Правда, дочка?

Дева, залитая румянцем смущения, покорно закивала головой.

– Я вот о чем хочу тебя спросить, – Эквегий отступил от Вирсавии и устало опустился в кресло. – Может, твой старший сын захотел бы жениться на ней? – старик с доброй улыбкой взглянул на девушку. – Если, конечно, Вирсавия не откажется выйти за него замуж. Я говорю, Террион, о Литии. Потому как твой младший – Иррион – еще слишком молод. К тому же, насколько я знаю, он уже имеет на примете невесту. Говорят, Иррион помаленьку встречается с дочерью вдовы Авдимуса.

Сотник удивленно вскинул брови. Но тотчас в его больших глазах вспыхнул огонек удовлетворения. Эквегий посмотрел на него долгим, испытующим взглядом.

– Вирсавия, сынок, из хорошего рода, – произнес он серьезно. – Ее отец – один из сотников четыреста седьмого стада, мой старый и закадычный друг.

– Я был бы очень рад такой невестке, – было видно, что Террион говорит это от чистого сердца. – Уверен, что Литий, увидев Вирсавию, будет сражен ее красотой… Но что решит она?

Старик на удивление проворно вскочил с кресла, почти подбежал к Терриону и торжественно промолвил: