Текст книги "Лицо порока (СИ)"

Автор книги: Виктор Песиголовец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

– Тогда будешь помогать! – она подала мне тапочки и ушла на кухню.

Там, суетясь. Маша гремела кастрюлями, крошила овощи на салат, взбивала яйца с молоком для торта. Я занимался уборкой квартиры. Пылесосил, тщательно мыл полы, протирал мебель.

Маша находилась в веселом расположении духа, все время шутила, смеялась. Я поглядывал на ее тонкие, как карандаши, ручонки, на слипшиеся от пота пряди волос и украдкой вздыхал.

За окнами уже начали мутнеть силуэты многоэтажек и сонных деревьев – город медленно погружался в сумеречную тоску раннего зимнего вечера.

– Может, давай передохнем, котенок? – предложил я.

– Конечно, Ванечка! Садись, отдохни, перекуси, – закивала Маша в ответ и принялась чистить картошку.

Было видно, что она сильно устала и уже валится с ног. Я отобрал у нее нож и уговорил немного поспать.

– Хорошо, я вздремну, – согласилась Маша неохотно. – Но чуть-чуть, самую малость. Обещай, что разбудишь меня через полчаса.

Я, разумеется, обещал.

Она проспала около двух часов. Все это время я тихо сидел в гостиной и рассматривал старые журналы, стараясь ничем не тревожить посапывающую на диване Машу. На ее лицо, покрытое мягкой накидкой приглушенного света торшера, было тяжко смотреть.

Пробудилась она неожиданно. Вскочила, торопливо взглянула на циферблат настенных часов и в расстройстве всплеснула руками:

– Ой, уже седьмой час! Я так много времени потеряла на сон! А ведь мне дорога каждая минута, проведенная с тобой.

И тут же метнулась к часам и, сняв их со стены, перевела стрелки на четыре часа вперед.

– Зачем ты это сделала? – изумился я.

Она печально улыбнулась:

– Я хочу встретить Новый год с тобой. Пусть только по своим часам, какое мне дело до всех других? Давай думать, что мои часы идут правильно.

– Хорошо…

Некоторое время я стоял, уставившись на ходики, затем крепко обнял Машу. Она прильнула ко мне, как дитя к матери. Я был готов разрыдаться. Чтобы как-то отвлечься от грустных мыслей, я взял ее на руки и закружил по гостиной.

Начались приготовления ко встрече Нового года. Маша носилась по квартире, как угорелая, бегала из кухни в гостиную, из гостиной – на балкон, и вскоре стол заполнился разными закусками. Управившись с сервировкой, она заперлась в спальне, чтобы переодеться к застолью. Готовилась не меньше получаса. Я терпеливо ждал, покуривая у светящегося экрана телевизора.

– Ну, как я тебе? – спросила Маша, смущенно склонив головку, когда, наконец, вышла в гостиную.

– Ты настоящая принцесса!

Я поцеловал ее скулы и волосы, благоухающие тонким ароматом розы. Потыкался губами и в вырез платья, изображая приступ страсти. Маша визжала и смеялась.

– Кажется, Ванечка, пора нам проводить старый год! – заметила она, когда я разомкнул руки.

– Пожалуй! – согласился я и взял со стола бутылку шампанского.

– Нет, нет! – запротестовала Маша. – Шампанским будем встречать Новый год. А пока налей мне абрикосового ликера.

Я наполнил ее бокал ликером – тягучей отвратительной жидкостью, свой – водкой, и, приподняв руку, как лектор, требующий тишины у аудитории, достал из нагрудного кармана пиджака перстень.

– Ну-ка, мадам, ваш драгоценный пальчик!

Глаза Маши радостно засияли.

– Ой, Ванечка! – выдохнула она восторженно.

Я осторожно надел перстень на безымянный палец ее правой руки.

– Вот так подарочек! – счастливо защебетала Маша. – Какой красивый и изящный! У тебя хороший вкус. Спасибо!

Она обхватила меня за шею и поцеловала в губы. Потом отстранилась и, подлетев к шкафу, распахнула дверцу.

– А это тебе! Примерь, Ванечка! – Маша протянула мне целлофановый пакет с чем-то искристо-серым внутри.

Это был нарядный мохеровый свитер. С довольным видом я снял пиджак и напялил на себя Машин подарок. Он приятно щекотал горло.

– Тебе нравится? – она смотрела на меня со смущенной и ласковой улыбкой.

– Не то слово, ласточка! – воскликнул я с восхищением и, подхватив ее на руки, опять закружил по комнате.

– Ой-ой! – завизжала Маша. – Сейчас опрокинем стол!

Но мне было наплевать на него. Я все кружил и кружил ее, пока у самого кругом не пошла голова.

Выпив и перекусив, мы танцевали под магнитофон, целовались. Маша сильно вспотела и казалась сонной. Но счастливая, блаженная улыбка не сходила с ее лица.

Потом мы встретили шампанским наступление Нового года. По местному, Машиному времени. И снова танцевали.

Я уходил от Маши, когда ее часы показывали уже два с четвертью.

– Ну вот, Новый год мы встретили, теперь я лягу спать, – сказала она немного грустно, провожая меня на лестничную клетку.

Мы обнялись и долго не отпускали друг друга.

– С Новым годом, любовь моя! – еще раз поздравил я Мажу, уже стоя у распахнутых створок лифта. – Прости меня, что ухожу…

– С Новым годом, Ванечка, с новым счастьем! – ее тощая, маленькая фигурка в кремовом платье казалась жалкой и согбенной, как у больной исхудавшей старушки.

– Спасибо тебе за эту ночь! Я никогда ее не забуду…

В лифте я не сдержался – слезы брызнули из моих глаз и потекли по щекам.

У подъезда, злобно мерцая зелеными огоньками, меня поджидало такси.

– Где ты шляешься, Иван? – набросилась на меня Аня с упреками, когда я вошел в прихожую своей квартиры. – До Нового года осталось сорок минут!

– Прости ради Бога! – поцеловал я ее. – Друзья задержали. Нужно было с ними посидеть.

– Ладно! Раздевайся скорее! – скомандовала жена, и шепотом прибавила: – У нас гости.

Я вопросительно взглянул на нее.

– Соседи напросились, – тихо сообщила она. – Ну, ничего, в компании веселее будет.

Я кивнул и начал стаскивать с ног сапоги.

– О! Уходил в пиджаке, а пришел в свитере! – удивленно уставилась на меня жена, когда я снял куртку, и, пощупав Машин подарок, с одобрением заметила: – Хорошая вещица! Откуда?

– Да понимаешь, какое дело, – начал я мямлить, лихорадочно соображая, чтобы такое сморозить поубедительнее. – Жена Потоцкого подарила. А пиджак я у них забыл. Потом как-нибудь заберу… Кстати, завтра мы едем с Василием в Бердянск. Отвертеться нельзя…

– Как, ты завтра уезжаешь? – недовольно переспросила жена. – А я думала, что мы как следует отоспимся и отправимся в цирк.

– Придется вам сходить в цирк без меня. В Бердянске нас с Потоцким ждут крутые ребята. Наверное, удастся прилично подзаработать, – развел я руками с сожалением, подумав, что надо будет предупредить Василия насчет этого дела, а то невзначай и впросак попасть можно.

– Понятно! Ладно, иди, мой руки. И давай скорее за стол! Пора проводить старый год.

Я послушно шмыгнул в ванную.

Новый год в компании соседей мы встретили шумно и весело. Поспать мне, конечно, так и не удалось. Ничего, успокаивал я себя, отосплюсь в автобусе. Как-никак, дорога в Бердянск из Запорожья занимает добрых три с половиной, а то и четыре часа.

Гости ушли под утро.

Жена и дети сразу завалились по кроватям. А я пошлепал в ванную бриться.

В семь часов автобус уже мчал меня по пустынной трассе на юг, в сторону моря. Пассажиров не набралось даже на треть салона.

Вскоре все, кто ехал, задремали, утомленные Новогодней ночью. А мне, как я ни старался, заснуть не удавалось. Я закемарил лишь после Васильевки – первой остановки на пути следования, где мне повезло разжиться стаканом крепкого самогона у бабушки, которая на автостанции торговала для виду семечками.

Бердянск сонно дышал перегаром праздничной пресыщенности. Редкие легковушки неторопливо катили по улицам. Под порывами влажного ветра зябко сутулились дремлющие многоэтажки; скучая, косились на прохожих мутными окнами безмолвные учреждения; лениво поблескивали яркими вывесками магазины, устало вывалив пестрые языки витрин. Было одиннадцать часов дня, но Бердянск и не думал стряхивать из себя остатки сна, он продолжал дремать, хмельной от томной тишины. Такую роскошь – роскошь праздничной пассивности и апатии – мог позволить себе только небольшой, не шибко индустриальный город. Крупный, такой, как Запорожье, – нет. Он бодр и активен даже в первый день года, и тем несчастлив.

До санатория «Целебный» я добирался на трясущемся от холода автобусе. Продрогший, простужено кашляющий, он неохотно тащился по молчаливым улицам и улочкам вдоль тощих, замученных тополей.

Санаторию, видимо, вообще было наплевать на то, что пришел Новый год. Он затаился, притих, всеми своими сонными корпусами выражая презрение к суетности мира. Никаких признаков радости, никакой праздничной приподнятости духа. Только суровые глаза окон, равнодушие чопорных елей и звоном отдающаяся в ушах степенно-наглая тишина…

Многих женщин беременность портит. Скажу без лицемерия: некоторые становятся просто уродинами. Обрюзгшие или, наоборот, худющие, темные и изможденные лица с пигментными пятнами, бесформенные комки грудей, плоские задницы, худосочные, синюшные ноги… Зрелище, прости Господи, не для слабонервных. Конечно, потом, после родов, женщины в большинстве случаев не только восстанавливают былую красоту и привлекательность, но и по-настоящему расцветают.

К явственным изменениям в облике Насти я готовился заранее. Почему-то решил, что увижу ее такой, какими обычно бывают дамы на сносях. Но напрасно. Беременность Настю пока никак не изменила. Грудь все так же топорщится, живот – плоский, талия – тонкая.

В комнате тепло и уютно. Пахнет жареным мясом и легкими, не французскими духами.

– А когда начнет расти животик? – спрашиваю, пристально рассматривая ее со всех сторон.

Настя стоит посреди комнаты, ласково улыбается и покорно ждет, когда я закончу осмотр.

– Скоро! – отвечает она коротко.

Нас ожидает праздничный обед. На столе – мясное и овощное ассорти, привезенный мной, запеченный в духовке гусь, вяленая, копченная и маринованная рыба, российский сыр, бутерброды, отечественные и заморские фрукты, конфеты, шампанское и водка…

– Ты, наверное, с вечера начала накрывать на стол? – интересуюсь, откупоривая шампанское.

– Да нет, не с вечера. Часов с двух ночи, – серьезно отвечает Настя.

Обняв ее за стан, я провозглашаю немудреный тост:

– Выпьем за то, чтобы в Новом году и мы с тобой, и наш ребенок, который скоро появится на свет, были здоровы и счастливы!

Настя поднимает фужер.

– Пусть будет так, Ванечка! – ее глаза излучают тихую радость. Я давно заметил: почти у всех беременных именно такие глаза, как сейчас у Насти, – влажные, ласковые, полные внутреннего умиротворения и света.

Мы сидим за столом. Она кормит меня, как малютку, со своих рук и слушает. Я стараюсь все время говорить приятные для влюбленной женщины слова. Не жалея красок, описываю красоту ее глаз, изящество талии, свежесть губ, чарующую нежность кожи, ангельское благоухание волос… Насте, как и всякой нормальной особи женского пола, всегда нравились комплименты. Она, как сытый котенок, трется о мое плечо и мурлычет. А я счастлив тем, что она счастлива.

Несколько рюмок водки делают меня еще красноречивее и нежнее. Я все время целую Настю и ласкаю руками.

– Скажи, ты сильно по мне соскучился? – шепчет она, пытаясь поймать своими губами мои губы.

– А разве это не заметно? – страстно шепчу ей в ответ.

Все заканчивается так, как и должно заканчиваться в таких случаях между влюбленными мужчиной и женщиной. Постелью.

Потом мы продолжили обед. Говорили, говорили… Потом снова валялись на койке. Так продолжалось довольно долго: мы то занимались сексом, то садились за стол. И лишь изрядно подустав, решили прогуляться по территории санатория.

Ветер, который покусывал с утра за уши и нос, после обеда заметно подобрел и лишь легонько щекотал щеки. Мы брели, взявшись за руки, по пешеходным дорожкам, расстеленным между корпусами. Незаметно вышли к камышовым зарослям, убеленным сединами снега. Камыши стояли стеной у обочины дороги, ведущей от санатория к ближайшей городской улице. И тут невдалеке увидели трех парней. Пошатываясь и размахивая руками, они шли нам навстречу.

– Пьяные! – неодобрительно заметила Настя и с тревогой посмотрела на меня. – Может, вернемся?

Я беспечно отмахнулся:

– Новый год! Сегодня все пьяные.

Троица приближалась. Парни громко ржали и оживленно жестикулировали. На нас – ноль внимания. Внушал подозрение только один – коренастый и низкорослый в кожаной куртке на распашку, он чем-то напоминал краба и имел типичную хулиганскую физиономию. Парень то и дело косился по сторонам и сплевывал. Остальные – небритый мозгляк в меховой кепке и пижонистый акселерат с небрежно наброшенным на шею белым шарфом – опасений не вызывали.

Мы уже поравнялись и, казалось, должны были мирно разойтись, как коренастый вдруг поймал меня за рукав и дернул.

– Слышь, клоун, дай закурить!

Я остановился. Настя вцепилась в мою руку. Тон этого сопляка мне, разумеется, не понравился, но ввязываться в драку с троими было глупо. Мне с ними никак не совладать, да и кто знает, что они носят в карманах.

Я молча достал сигареты. Коренастый нагло ухмылялся. Мозгляк и пижон смотрели тяжелыми взглядами, не предвещавшими ничего хорошего.

– Закуривай! – я протянул пачку.

И тут же взметнулся кулак с кастетом.

– Беги! – успел я крикнуть Насте и получил удар в скулу.

Он прошел вскользь, рассекая кожу. Пошатнувшись, я все же устоял на ногах. Но сбоку мне в ухо навесил пижон. Затем – мощный пинок сапогом в живот, и я распластался на заснеженном асфальте.

Истошно вопила Настя. Коренастый и мозгляк тащили ее в камыши.

Я рванулся что есть мочи, но встать на ноги пижон мне не дал, обрушив град ударов носками тяжелых армейских ботинок. Он бил по ребрам, в живот, норовил попасть по голове. Я изворачивался, как мог. Рядом, в двух шагах, в промерзлой траве обочины валялась пивная бутылка. Я попытался дотянуться до нее. Пижон тоже заметил бутылку. Он забежал с другой стороны и хотел лягнуть меня по вытянутой руке. Но поскользнулся. В этот момент я поймал его за ногу и рванул на себя. Парень шлепнулся на задницу и тут же вцепился мне в горло. Не став вырываться, я, задыхаясь, подхватил бутылку, шмякнул ею об асфальт и со всего маху ткнул пижона «розочкой» в харю. Он дико завизжал, сразу же отпустил мою глотку и прижал руки к лицу. Между пальцев потекли красные струи. Вскочив на ноги, я жестоко ударил его носком сапога в грудь и кинулся на выручку к Насте.

Ее уже повалили на снег. Коренастый стоял на коленях со спущенными штанами и пытался стянуть с нее колготки. Мозгляк сидел на голове Насти, отчаянно брыкающейся и вопящей, и держал ее за руки.

Не раздумывая ни секунды, я вонзил острые осколки бутылки в промежность коренастого и тут же молниеносно черканул ими по лицу мозгляка. Рыча и истекая кровью, как раненный кабан, коренастый пополз в камыши. Мозгляк, зажав лицо руками, кубарем барахтался в снегу. Я дважды ударил его ногой по голове, и он затих, вытянувшись во весь рост. Настя силилась подняться и протягивала мне руку, но мне было не до нее. Подлетев к коренастому, я принялся его избивать. Он корчился, извивался, его вопли и стоны распугали ворон, чинно прохаживающихся неподалеку по белой простыне пустыря. Вскоре коренастый умолк. А я все никак не мог остановиться. Настя с трудом оттянула меня от распластанного тела, уткнувшегося сморщенным членом в алый снег.

Тяжело дыша, я вышел на дорогу, подобрал пачку сигарет, которую обронил, и, закурив, взглянул на поле боя. То тут то там багровели пятна крови, валялись какие-то предметы, оторванные пуговицы. Рядом поскуливала Настя.

– Ты как? Тебя побили? – все еще ощущая дурноту и головокружение, озабоченно спросил я.

– Нет, но меня хотели… – она вдруг заплакала навзрыд.

– Ты чего плачешь – что хотели или что не успели? – нелепо пошутил я.

Настя прижалась к моей груди, продолжая рыдать.

Через час, когда уже начало вечереть, мы вышли прогуляться у корпуса и услышали «новость»: только что «скорая» увезла трех истерзанных парней, их случайно обнаружила бабулька из ближнего корпуса, которая вышла на дорогу размять ноги.

– Живы хоть? – поинтересовался я у медсестры, принесшей это известие.

– Да живы, слава Богу! – вздохнула она сокрушенно и прибавила, скорбно закатив глаза: – Но искалеченные, бедные, до ужаса!

Я только молча взглянул на Настю и потер ноющие ребра. Рассеченную скулу мы уже замаскировали тональным кремом.

Подкрепившись водкой и бутербродами в палате, я отправился на автостанцию. От услуг Насти как провожатой категорически отказался, строго-настрого запретив ей даже нос показывать дальше, чем за пять метров от стен корпуса.

Глава тринадцатая

На утро скула распухла, а ребра болели так, что трудно было дышать.

– Что, не прошел где-то по габаритам? – не без ехидства спросила жена, когда я утром приплелся на кухню пить кофе.

– Хулиганы! – коротко объяснил я.

– Ссадины очень заметны, – Аня принялась рассматривать мою физиономию. – В редакции сразу начнутся разговоры.

– Да уж, – согласился я, сокрушенно вздохнув. – Скажут, перебрал, встречая Новый год, и подрался.

– Придется тебя гримировать!

– Угу! – кивнул я. – Как престарелую шлюху перед приходом состоятельного клиента.

– Фу, пошляк! – бросила жена и пошлепала в спальню за своей косметикой. Она у нее почему-то хранится там в платяном шкафу.

Принесла и начала раскладывать на столе.

Маскировка побоев заняла довольно много времени.

– Вот, принимай работу! – Аня наконец оставила мое лицо в покое.

Взглянув в зеркало, я приятно удивился: ссадин и синяков заметно не было.

Мы попили кофе, беседуя о том, о сем, и ушли из дому. Дети еще спали.

В редакции не было ни души. Сотрудники обычно сползаются не раньше восьми. Есть время в тишине подогнать работу.

Заварив крепчайший чай, я принялся писать корреспонденцию о фермере, построившим свой бизнес на кроликах.

К девяти она была готова. Из кучки фотографий кроликовода я выбрал одну – для иллюстрации корреспонденции, где он, скаля крепкие зубы в алчной ухмылке, стоит возле горки тушек забитых ушастиков.

Отбыв повинность на планерке, я подкрепил силы в «Элеганте» двойной порцией водки. И взялся за написание обзорной статьи о ценах на основные виды продуктов питания за последний месяц. Предварительные данные об этом, собранные сотрудниками редакции, лежали на моем рабочем столе.

Статья почему-то подвигалась туго, и я отложил ее, переключившись на составление макета четвертой полосы. Когда она поступила верстальщику и была сделана еще одна ходка в «Элегант», мне пришло на ум позвонить Диане.

Телефон долго не отвечал, и я уже не чаял ее услышать, как вдруг в трубке раздался знакомый медовый голосок:

– Слушаю вас!

Меня охватило волнение, я замешкался.

– Да, я слушаю вас! – повторила Диана.

– Здравствуйте, Диана Александровна! – еле выдавил я из себя.

В трубке что-то зашуршало, треснуло, и глухой мужской голос холодно спросил:

– Что вам нужно?

Я растерялся, соображая, как быть.

– Алле! Алле! – настойчиво басил невидимый человек на том конце провода. У телефона главврач. Я вас слушаю!

Я бросил трубку на рычаг аппарата, пошел ты к черту! Мне нечего тебе сказать.

Что за шутки? Как это понимать? Горецкий сидит у нее в кабинете, а когда я звоню, Диана передает ему трубку. Зачем? Может, у нее что-то с главврачом?

Но минут через пятнадцать она перезвонила сама.

– Иван Максимович, вы что-то хотели? – спросила тихо. Голос звучал подавленно и кротко, как у порочной прихожанки на исповеди.

– Да, я хотел поздравить вас с Новым годом, – сообщил я недовольно. – Но вы зачем-то передали трубку…

– Нет, нет, я не передавала! – прервала меня Диана скороговоркой. – Просто Анатолий Петрович как раз зашел ко мне, а тут звонок. Он понял, что это вы и…

– А какое ему дело до того, кто к вам звонит? – уже я перебил Диану.

– Понимаете… – замялась она. – Анатолий Петрович заметил, что наши с вами отношения… вышли за рамки… деловых. И выругал меня. Он запретил… – Она не договорила.

– Горецкий вам запретил? – помедлив, спросил я. – Он кто – ваш отец, брат или любовник?

Диана не ответила на вопрос. Вместо этого она с трудом выдавила:

– Наши отношения действительно… – и умолкла. После продолжительной паузы, наконец, нашлась: – Наши отношения с вами, Иван Максимович, не совсем деловые. Если мой муж узнает, он очень огорчится, А я не должна его огорчать… Давайте забудем обо всем. Нам не нужно пока видеться…

В ее голосе улавливалась просьба.

– Диана Александровна, я не могу так! – взмолился я. – Давайте встретимся и все это обсудим.

– Нет! – испугалась она. – Не надо! Во всяком случае, не сейчас.

– А когда? – растерянно спросил я.

– Потом! Потом! Может, через месяц, может, через два… – в трубке послышались короткие гудки.

Я так и упал головой на стол. Боже мой! Что за женщина? Уже все вроде бы было в ажуре. Она еще слабо сопротивлялась, а я робел перед ней. Но, казалось, еще чуть-чуть, еще одно усилие и… И вот, ускользает прямо из рук! Главврач ее, видите ли, ругает, мужа нельзя огорчать… Интересно было бы посмотреть на этого мужа! Владеет богатой фирмой, имеет денежки. Наверное, гусь еще тот. Что, он не развлекается на стороне? Быть того не может! В жизни не видел зажиточного мужика, который бы не шастал по девочкам. Ну, разве только если он импотент, тогда, конечно…

Через минуту я уже набирал номер руководителя частной юридической конторы «Поиск» Прохорова. Мы с ним не один год помогали друг другу, обменивались информацией. Правда, информацию в основном поставлял он мне, а я находил ему заказчиков-фирмачей, которые попадали в трудную ситуацию, и им была нужна квалифицированная юридическая помощь. Кроме этого, мне удалось «отмазать» его сынулю от службы в армии.

– Юрий Петрович, что ты знаешь интересного о руководителе фирмы «Домострой» Верченко? – спросил я напрямик после приветствия.

– А что тебе нужно конкретно? – переспросил он. – Компромат?

– В общем, как этот Верченко проводит свой досуг, имеет ли любовниц, ну, и так далее.

– И что, очень нужно тебе это знать?

– Очень! И, естественно, не для печати. Информация необходима лично мне.

– Понял! Попрошу своих хлопцев чего-нибудь накопать для тебя… Как ты говоришь, называется фирма?

Я повторил название.

– Через пару дней, думаю, кое-что буду иметь, – пробасил Прохоров. – Аморалкой попахивает ото всех фирмачей, поверь моему опыту.

– Верю.

Ну, вот так-то! Теперь можно приниматься и за статью о ценах на продукты питания, на душе более-менее спокойно.

Но статью пришлось опять отложить. На пороге кабинета выросла подтянутая фигура Олега. По его виду трудно было определить, в каком он настроении. Мы поздоровались.

– Поговорим здесь или сходим в кафе? – спросил я.

Олег неопределенно пожал плечами и безразлично обронил:

– Как хочешь.

В «Элеганте» я заказал водку и кофе. Олег не возражал, хотя предпочитал слабоалкогольные напитки.

Мы отпили по полрюмки и, отставив, закурили.

– Ты пришел, конечно, не просто так, верно? – начал я разговор. – Выкладывай, что тебе нужно!

Олег глубоко затянулся, выпустил облако дыма и опустил голову.

– У меня вот-вот разрушится семья, – произнес он с горечью, не глядя на меня. – Ольга продолжает с тобой встречаться. Сегодня она заявила, что готова подать на развод…

– Вот как? – в принципе я ожидал такого от Ольги, и слова Олега меня ничуть не удивили.

– Да, – продолжил он. – Так и сказала: хочу с тобой развестись. Я одного не пойму, на что она рассчитывает? Ты что, тоже решил разводиться с Анной?

– Ни в коем случае! – заверил я.

– Так скажи ей об этом!

– А ты думаешь, я не говорил?

– Тогда зачем ей со мной разводиться?

Я вздохнул. Действительно, зачем? Олег хороший муж, прекрасный отец. Ну а если дело в сексуальной неудовлетворенности, так удовлетворяйся с любовником, в данном случае со мной, но зачем ломать свою семью? От этого никто не выиграет. Если Ольга и вправду вздумает разводиться с Олегом, я буду поставлен в сложное положение. Получится, вроде я являюсь виновником распада ее семьи и обязан сделать ответный ход. Но как я ни люблю Ольгу, я не разрушу того, что построил за шестнадцать лет с Аней. Во-первых, Аню я тоже люблю. Во-вторых, у нас с ней дети. Они меня точно не поймут. В-третьих, у меня ведь не только Ольга, мне что, на всех своих дамах жениться?!

– Олег, вам нельзя разводиться! – рассудительно молвил я. И, допив водку, потянулся за новой сигаретой.

Он расслабленно сложил руки на коленях и впервые за время разговора посмотрел мне в глаза.

– Если бы ты знал, Ваня, как мне больно! Когда жена изменяет – это самое страшное!

– Не преувеличивай! – возразил я, понимая, что Олег действительно страдает.

– Ты обещал порвать с Ольгой, – напомнил он, тяжело вздыхая. И, поднявшись, поплелся к стойке бара.

Через минуту вернулся с полными рюмками и с ходу задал вопрос:

– Ты выполнишь свое обещание?

Я ожидал, что он об этом спросит. Олег, понятно, и пришел только за тем, чтобы услышать от меня подтверждение моего обещания. Конечно, дал я его опрометчиво, но дело действительно зашло слишком далеко. Никогда еще не случалось, чтобы муж моей любовницы имел неоспоримые факты ее измены. Никто еще из моих женщин не разрушал из-за меня свой брак. История с Ольгой мне очень не нравилась. Вычеркнуть эту милую, ласковую и азартную женщину из своей жизни будет, безусловно, тяжело, чрезвычайно тяжело. Потеря ее – невосполнимая потеря. Но другого выхода я не видел. Да и Олег… У меня не каменное сердце, я прекрасно понимаю, каково ему, обманутому и нелюбимому.

– Скажи, ты готов полностью простить Ольгу? И не вспоминать ей при случае этот грех? – я смотрел, как он нервно курит, стряхивая пепел себе на брюки.

– Я смогу ее простить и забуду обо всем! – ответил Олег с твердой уверенностью. – Главное, чтобы нам удалось сохранить семью, но для этого ты должен оставить Ольгу…

Он поднял свою курчавую голову, и наши взгляды опять встретились. В его глазах читалась мольба. Мне стало не по себе.

– Я больше никогда не буду иметь с твоей женой сексуальных контактов, – произнес я тихо, но постарался придать голосу твердость.

– И вообще, Ваня, не нужно видеться с ней. Хотя бы на первых порах, пока она успокоится, – прибавил Олег грустно.

– Я буду избегать с ней встреч, можешь быть уверен.

– Тогда у нас все быстро наладится! – глаза и тон Олега уже изменились. Он заметно приободрился.

Я откинулся на спинку стула и спросил:

– Ты не будешь против, если я еще один раз встречусь с Ольгой? Для того чтобы все это сказать ей. Понимаешь, я не могу просто бросить ее и все!

Он потер ладонью высокий лоб, вздохнул:

– Ладно, Ваня. Когда ты хочешь поговорить с Ольгой?

Я глотнул кофе, раздумывая.

– Через день-два.

Олег кивнул.

Мы еще немного посидели и разошлись. Олег – повеселевший и исполненный надежд – подался домой, я – подавленный и растревоженный – в редакцию, дописывать статью о ценах.

Но по дороге на работу я вдруг почувствовал, что после разговора с Олегом мне все-таки стало легче на душе. А может, это от незапланированных на такое время дня двухсот граммов водки? Однако захмелевшим я вовсе не был.

В коридоре редакции мне повстречалась Валентина. Она бежала к компьютерщикам с ворохом бумаг в руке. Я остановил ее, взял за плечи и крепко поцеловал в губы, чем поверг в изумление. И хотя такое уже случалось, она не сразу пришла в себя. Стояла, ошарашено хлопая длинными ресницами, и не могла сказать ни слова.

– Прости, козочка, это от переизбытка чувств, – пояснил я виновато. – Я больше не буду.

Щелкнув Валентину по носу, я направился в свой кабинет.

– Ну, как так можно: идет порядочная женщина, никого не трогает. К ней подходят, хватают и нагло целуют! – высказала она мне в след свое возмущение. – И это в стенах редакции!

Машу положили в онкологическую больницу на обследование. Она сама позвонила мне и сообщила, об этом. Сразу после планерки я отправился туда. Заместитель главврача Юрий Сергеевич был моим добрым знакомым. Пробившись к нему в кабинет, после традиционных приветствий я перешел к делу:

– Сегодня к вам в больницу поступила Мария Сташина. Я хочу знать, что у нее за болячка.

Юрий Сергеевич запросил данные о ней у кого-то по телефону. Вскоре в кабинет робко вошла маленькая полногрудая женщина предпенсионного возраста.

– Это Елена Алексеевна! – представил ее мне заместитель главврача. – Она лечащий врач Сташиной. – И; обращаясь к вошедшей, спросил: – Так что вы скажете?

Елена Алексеевна не заметила жест заместителя, приглашающий присесть, и продолжала стоять, переминаясь с ноги на ногу.

– Пока ничего конкретного, – сквозь толстые стекла очков глаза докторши смотрели серьезно и озабоченно. – Сташина только поступила. Мы начали обследование. Ясно одно: у нее поражены печень, желудок и, думаю, пищевод. Результаты анализов, зондирование, УЗИ прояснят ситуацию.

– Хирургическое вмешательство не исключено? – спросил я, ожидая услышать отрицательный ответ.

– То, что нужно делать операцию – это однозначно! – развеяла мои иллюзии Елена Алексеевна. – Речь идет о другом. Как срочно ее надо делать, и поможет ли она…

– Неужели такое серьезное положение? – я смотрел на нее с надеждой и тревогой.

– Вот это мы и должны выяснить, – уклончиво ответила она. – Диагноза пока нет. Только предварительный, так сказать, условный…

– А какой предварительный? – неопределенность в речах докторши меня пугала.

Она перевела взгляд на Юрия Сергеевича, потом снова посмотрела на меня, и, поколебавшись, ответила:

– У Сташиной рак. И, похоже, в завершающей стадии…

– Что?!

– Мужчина, вы видели больную раздетой? Это же кожа да кости! А эта желтизна! – почему-то выкрикнула Елена Алексеевна с сердцем.

– Да такого не может быть! – у меня вдруг все поплыло перед глазами.

– Через несколько дней все окончательно прояснится, а пока волноваться не стоит, – смягчила приговор Елена Алексеевна, потупив взор.

Юрий Сергеевич поблагодарил ее и отпустил.

А я сидел, как громом пораженный. У Маши предполагают рак в последней стадии! Нет, не может этого быть, не может! Ей ведь и тридцати нет, откуда в молодом возрасте взяться такой страшной болезни? Врачи ошибаются, просто ошибаются. Разве мало можно найти примеров, когда они утверждали одно, а на самом деле было другое?

Но сердце не хотело внимать никаким доводам. Оно бешено колотилось в груди, пытаясь проломить ребра и вылететь наружу. А глаза застилала пелена слез. Заместитель главврача заставил меня выпить какую-то противную настойку, а потом еще дал таблетку – горькую и слащавую одновременно. Только лекарства помогли мало.

За те два дня, что я не видел Машу, она пожелтела и похудела еще больше. Я смотрел на ее лицо с ввалившимися щеками и заострившимся носом, и еле сдерживался, чтобы не выдать свое состояние.

С ног до головы меня охватила безудержная дрожь. В горле пульсировал какой-то горячий комок. По спине текли струйки холодного пота. Маша стояла передо мной в больничном коридоре в плотно запахнутом вельветовом халатике и страдальчески покусывала губы.