Текст книги "Лицо порока (СИ)"

Автор книги: Виктор Песиголовец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

– У нас водку пьют обычно или простолюдины, или очень уж родовитые особы, – заметил он тихо, но так, чтобы я услышал. – Правда, не знаю, чем это объяснить…

Вдруг музыка стихла.

– Ваал! Ваал! – послышалось со всех сторон.

Я повернул голову туда, куда с восхищением и благоговением смотрели все. Из дальнего конца зала, оттуда, где размещалась знакомая мне лестница, торжественно шествовали под руку высокий чернобородый старик и изящная белокурая девушка. Он был одет в белый мундир, без эполет, шитый золотом. Грудь, от плеча до талии, наискось пересекала голубая лента, на которой сверкали ордена – череп с костями, две восьмиконечные звезды и одна большая десятиконечная, усыпанная бриллиантами, рубинами, сапфирами и изумрудами. Синие брюки с широкими, золотыми лампасами смотрелись очень эффектно. На ногах блестели черные туфли, украшенные желтыми бляшками в форме дубовых листьев. У старика был какой-то хищный, длинный, тонкий нос, немного загнутый к верхней губе, почти круглые желтые неподвижные глаза и невероятно густые, чернее смоли, брови. Девушка же выглядела премило: изумрудного цвета бархатное платье до пят на тонких бретельках, светло-зеленые туфельки на каблучках-шпильках, доходящие до локтей ажурные перчатки. Ее шея, плечи и грудь слепили глаза белизной. В шелковых волосах, сложенных в причудливую прическу, алела полураспустившаяся роза. Черты лица девушки казались ангельскими – маленький чувственный ротик, высокий округлый лоб, идеально ровный носик и точеный подбородок. На красных лепестках губ светилась застенчивая улыбка.

Приблизившись, Ваал и девушка остановились. Он обвел всех зловещим взглядом и застопорил его на моей персоне. Неотрывно смотрел с минуту, мне даже стало не по себе. Гости молча стояли с опущенными головами, выражая таким способом свое почтение. Наконец старик опять двинулся к столам. Для него и его спутницы тут же освободили место. В полной тишине раздался хриплый бас:

– Приветствую всех вас!

И присутствующие враз загалдели, наперебой завопили:

– Слава Ваалу!

– Виват великому князю!

– Многая лета!

Я спросил Зенона, вытянувшегося по стойке смирно и преданно взиравшего на старика:

– Эта девушка, что с Ваалом, и есть Варинья?

– Да, конечно, это она! – полушепотом ответил он, не меняя позы.

Старик тем временем поднял над головой фужер с искрящимся вином и громко прохрипел:

– За мою любимую дочь! За Варинью!

Гости торопливо выпили. Я тоже вылил в себя свою водку. И принялся закусывать бананом.

После третьей или четвертой дозы на душе потеплело. Я уже не чувствовал никакой скованности и неловкости, вполне освоился. С интересом рассматривал пирующих. Мое внимание привлек мужчина среднего возраста с лицом учителя-недотепы. Он горстями поедал арахис, черпая его с большой фарфоровой пиалы, и жадно запивал вином. Седеющие волосы этого мужчины топорщились в разные стороны, пухлые, слюнявые губы подрагивали, большие уши стояли торчком. Галстук-бабочка на тонкой, жилистой шее сполз в сторону. Картину дополняли маленькие круглые очки, нелепо выглядевшие на хрящеватом, как у всех неврастеников, носу, из ноздрей которого торчали рыжие клоки волос.

– Колоритная фигура! – прошептал я Зенону, указывая глазами на недотепу.

– Это барон Домиан, правая рука Ваала! – почтительно произнес генерал. – Имеет практически неограниченную власть.

– И чудаковатый нрав! – прибавила Ариадна и прыснула смехом.

Зенон беззлобно погрозил ей пальцем.

Я опрокинул еще один фужер. И потянулся к оливкам.

– Смотри, к нам идет Варинья! – пролепетал генерал, толкнув меня в плечо.

Я посмотрел в ту сторону, в которую он указывал. Порхающей походкой, лавируя между гостями, к нашему столу приближалась дочь Ваала. Только теперь я заметил, что ее шею опоясывает нечто вроде обруча или ошейника. Это нечто было из белого металла, скорее всего, из платины и полыхало голубым пламенем крупных сапфиров.

Подойдя к нам, Варинья кокетливо склонила голову и, тепло улыбаясь, обратилась к Зенону:

– Генерал, прошу вас, представьте мне, пожалуйста, этого гостя! – Взгляд ее глаз цвета морской волны шаловливо скользнул по мне, одарив ласковым светом.

– Это человек, которого я сопровождаю, сиятельнейшая княжна! – вытянулся Зенон.

– И как зовут этого человека? – продолжала мило улыбаться девушка.

– Иваном! – сказал я, скаля зубы.

Варинья поправила розу в волосах и проворковала:

– И какие у вас впечатления от здешних мест, Иван?

– Прекрасные, ваше сиятельство! – ответил я, не отрывая глаз от ее по-детски чистого, кукольно-красивого личика.

Она вытянула губы трубочкой:

– Хм… Значит, вы еще не видели ада во всей красе.

– Не видел! – подтвердил Зенон, сдерживая улыбку.

– И чудесно! – воскликнула сиятельнейшая княжна и, скользнув смущенным взглядом по моему лицу, неожиданно предложила: – А давайте танцевать, Иван!

– Не знаю, получится ли у меня, – стушевался я. – Мне не приходилось видеть, как у вас танцуют…

– А как везде! – выпалила она игриво и взяла меня под руку. – Хотите пригласить меня на вальс?

– Пожалуй, – кивнул я.

– Тогда пригласите!

– Приглашаю!

Улыбающиеся, мы вышли на середину зала. Ваал с фужером в руке наблюдал за нами из-под мохнатых бровей. Его взгляд, казалось, насквозь прожигал душу. Но я решил не обращать на него внимания.

– Вальс для прекрасной госпожи Вариньи и ее кавалера! – во всю глотку выкрикнул кто-то, и в ту же секунду полилась чарующая музыка.

Мы закружились в танце. Варинья перемещалась легко, как на крыльях, и увлекала меня за собой. Гости стояли вокруг нас и хлопали в ладоши.

Жаль, вальс быстро закончился, музыка стихла. Потом под гром рукоплесканий мы снова подошли к столам. Ее сиятельство пожелало со мной выпить. Зенон наполнил фужер шампанским и с учтивым поклоном подал Варинье. Я налил себе «Посольской» и по старой привычке машинально сунул пустую бутылку под стол. Девушка с изумлением проследила за моими движениями.

– Оставлять пустую тару на столе – не к добру! – пояснил я, смутившись.

– Что это вы себе налили, Иван? – спросила Варинья, когда я взял в руку свой фужер. Мне показалось, что она принюхивается.

– Водку! – пожал я плечами. – Простую водку.

– По-моему, это такая гадость! – княжна смешно сморщила носик. – А почему вы не пьете шампанское?

– У меня от него икота! – ляпнул я.

Девушка непринужденно рассмеялась:

– Ну, раз так, пейте свою водку! – и поднесла свой фужер к моему. – Хорошо танцуете, Иван!

– А вы просто летаете, как вольный ветер! – с воодушевлением заметил я.

Комплимент девушке понравился, она улыбнулась и потупила взор.

– Выпьем, Иван!

– Выпьем, ваше сиятельство!

Мы, а за нами Зенон, Ариадна, Афанасий и все остальные осушили свою посуду.

Уделив моей персоне еще немного времени, Варинья начала извиняться:

– Простите, Иван, но мне нужно обойти гостей.

– Конечно, – вздохнул я и, приложив руку к сердцу, проникновенно взглянул девушке в глаза. – Спасибо вам за танец и компанию за столом.

Она дотронулась до моей руки, затем сделала несколько шагов в сторону, но вдруг остановилась и, повернув голову, тихо спросила:

– Вы не сердитесь, что я вас потревожила?

– Что вы, ваше сиятельство! – замотал я головой. – Я очень польщен вашим вниманием!

Она удовлетворенно кивнула и, вскинув голову, лебедем поплыла среди платьев, мундиров и костюмов. А я сказал Зенону:

– Очаровательная девушка!

– О да! – горячо откликнулся он.

Ариадна шутливо погрозила ему пальцем и весело напомнила:

– Милый, я рядом!

– Я не забыл! – засмеялся он и обнял ее за талию.

Вскоре Ваал в сопровождении семенящего Домиана чинно прошествовал по залу к лестнице и удалился. Пир пошел горой. Захлопали пробки шампанского, зазвучала легкомысленная мелодия мазурки, зазвенел женский смех, вздыбились к потолку хмельные возгласы. Я уже чувствовал себя в приличном подпитии и понимал, что больше, как на один фужер водки, меня не хватит. Поэтому не спешил пить, развлекаясь беседой с Зеноном, Ариадной и миловидной, слегка полноватой женщиной – женой командира пятого легиона.

Через полчаса генерал, не привлекая внимания дам, увлеченных разговором, шепнул мне на ухо:

– Тебе, кажется, уже пора. Наверху заждался Устин.

– Раз пора – значит, пора! – согласился я.

Улучив момент, мы отправились искать Ираима. Женщины как раз обсуждали наряд какой-то Теолоппы.

Через полчаса переодетый в свою одежду вместе с генералом я выскользнул из битком набитого гостями дворца.

…Наверху уже сгущались сумерки. Устин, опершись спиной о ствол дуба-великана, безмятежно посапывал, изо рта у старика торчала давно погасшая трубка.

– Прощай, Иван! – молвил генерал и по-приятельски похлопал меня по плечу.

– Прощай, Зенон! – я тоже хлопнул его по плечу.

Развернувшись, он споро зашагал прочь – к мраморной трапеции.

– Ну, как, повеселился? – спросил Устин, пробудившись и позевывая во весь рот.

– И неплохо, дедушка! – ответил я и помотал головой, прогоняя хмель.

– Ну что ж, покурим и в путь! – старик принялся неспешно набивать трубку.

Я присел рядом с ним и достал сигарету.

Где-то поодаль, в зарослях ивняка, самозабвенно щебетал соловей.

Все воскресенье я посвятил набрасыванию плана будущей повести. И даже написал черновик первой главы. Спать улегся далеко за полночь.

…А в понедельник после планерки, не выспавшийся и уставший, сел в редакционную «Ладу», и Сергей повез меня в онкологию.

Елена Алексеевна, которую я разыскал в отделении, сразу пригласила меня в кабинет. По ее тону и грустному взгляду я понял: новости неутешительные.

– Предварительный диагноз подтвердился, – произнесла она, прикрывая дверь.

Я присел на кушетку и, опустив голову, ожидал разъяснений. Но докторша медлила. Она нервно перебирала на столе какие-то бумаги.

– У Маши, значит, дела совсем плохи? – спросил я, надеясь, что Елена Алексеевна опровергнет мое предположение. Хотя внутренне я был готов и к самому худшему.

– Да, – негромко, но твердо ответила она, поправляя сползающие на нос очки.

– Это конец?

Елена Алексеевна вздохнула:

– Последняя надежда – хирургическое вмешательство. Но… – она помолчала, – я совсем не уверена, что операция поможет… В общем, очень слабая надежда все же есть.

– Маша ведь так молода, неужели ничего нельзя сделать? – мне вдруг стало муторно. Сотни молоточков застучали в висках, а сердце поползло куда-то в живот. Оно сползало, сползало и замерло там, обдавая внутренности жаром.

– Что я могу сказать, дорогой вы мой? – горестно улыбнулась Елена Алексеевна. – Болезнь не щадит никого. В том числе и тех, кого мы любим. Она часто убивает самых дорогих людей… У Сташиной рак прогрессирует прямо на глазах. У нее обострились боли…

– Когда операция? – спросил я, еле ворочая языком.

Докторша неопределенно пожала плечами.

– Нужно еще переговорить со Сташиной и ее родителями. А потом решим… Тянуть, конечно, ни в коем случае нельзя.

Пошатываясь, я вышел из кабинета врача и направился в Машину палату.

Но дорогу мне у самого ее порога заступила крепкая молодка в белом халате.

– Вы куда, простите?

– Хочу навестить больную, – ответил я и попытался обойти медсестру.

Она бесцеремонно придержала меня за рукав.

– Вы не к Сташиной?

– К ней.

– Не беспокойте ее пока. Она спит. С утра Сташину очень мучили боли, я сделала ей укол морфина и теперь…

– Что сделали? Укол морфина? – мне показалось, что я ослышался.

– Ну да! Укол морфина, – удивленно повторила медсестра. – А что такое?

Я обессилено опустил голову. Так вот до чего уже дошло! Морфин ведь, насколько я знаю, обычно назначают безнадежным больным. Или я ошибаюсь?

– Скажите, морфин колют только умирающим? – спросил я, уставившись на медсестру, как удав на кролика.

– Да нет! – испуганно отшатнулась она. – С чего вы взяли? Его колют тем, у кого сильные боли…

В машине под монотонный треп Сергея я вспоминал, кому из моих знакомых когда-то делали инъекции морфина, стараясь таким образом успокоить себя. И вспомнил приятеля юности, которому в дорожно-транспортном происшествии оторвало руку, и коллегу, получившего в пьяной драке перелом бедра. Они живы. «Нет, права медсестра, не только умирающим вводят эту наркоту, а всем, кому очень больно», – думал я. Но душу уже цепко держала в своих ледяных пальцах тревога.

Даже не знаю, что мне взбрело в голову, но я попросил Сергея отвезти меня в медсанчасть завода «Металлист».

– Подожди меня, я скоро! – бросил я ему, когда «Лада» подкатила к админкорпусу.

Сергей заглушил мотор и взялся за газету.

В тот момент, когда я взволнованно шагал по коридору, мне захотелось отложить свой нелепый визит, повернуть обратно, но какая-то неведомая сила помимо моей воли толкала меня вперед. Путаясь в мыслях и сомнениях, я вошел в приемную. Секретарша лениво ковырялась в недрах стола.

– Привет, красавица! – бросил я ей небрежно.

Узрев меня, она не на шутку всполошилась. Ее глаза расширились.

– Нельзя! Нельзя! – заорала эта носатая бестия, мигом вскочила со стула и пулей метнулась к двери. Встала и заслонила ее спиной.

Я окинул сухощавую фигурку секретарши мрачным взглядом и решительно двинулся вперед. В ее светлых глазенках мелькнул холодок отчаяния. Она затрепетала, как осина ветреным майским утром, хотела сделать шаг назад, но отступать было некуда. Я обнажил зубы в недоброй ухмылке.

– К Диане Александровне нельзя! Она занята! – как комарик, пропищала секретарша. И, борясь с неуверенностью и испугом, отважно вскинула голову, нацелив мне в самое сердце свое единственное оружие – длинный и острый клюв.

– Ну-ка, брысь отсюда! – тихо, но грозно приказал я и, грубо отстранив женщину, взялся за ручку двери.

Диана стояла посреди кабинета и задумчиво смотрела в окно. При виде ее я стушевался, потерял всякую волю к действиям. И не сразу смог взять себя в руки, совладать со своими бессилием и смятением. Я лишь сделал несколько робких шагов и остановился, как вкопанный, натянуто улыбаясь. Диана повернула ко мне голову. Ее ненакрашенные губы дернулись, синева глаз затуманилась.

– Вы… – выдохнула она и попятилась.

– Я…

Едва дыша, мы стояли друг перед другом, не в силах произнести больше ни слова. За моей спиной, жалобно скрипнув, закрылась дверь. В кабинете тяжелой тучей повисла тишина.

Первой пришла в себя Диана.

– Иван Максимович! – страшно волнуясь, произнесла она скорбно. – Вам не следовала сюда приезжать…

Вид у нее был жалкий. Губы дрожали, глаза излучали синюю печаль, бледное лицо казалось постаревшим и осунувшимся.

– Вы свели меня с ума! – прошептали мои бесчувственные губы, и я, как подкошенный, упал перед Дианой на колени.

На ее длинных ресницах заискрилась роса. А через секунду из прекрасных глаз крупными бриллиантами посыпались слезы. Дрожали уже не только губы – дрожал весь подбородок Дианы.

– Иван… – мученический стон вырвался из ее груди, ударил меня наотмашь по лицу, упал за ворот рубашки и покатился огненным шаром по телу, опаляя сердце.

Я стоял на коленях перед Дианой, низко опустив голову, будто подсудимый перед судьей, и ждал приговора.

– Иван Максимович… Пощадите! – взмолилась она еле слышно. – Иван Максимович… У нас у обоих семьи. Мы не имеем права обманывать их… Особенно я…

Обливаясь слезами, она подошла ко мне. Остановилась и положила свои дрожащие ладони на мои плечи.

– Я прошу вас… встаньте…

Я обхватил руками ее ноги, прижался лицом к ее животу и, исполненный неизъяснимого блаженства, замер. Повинуясь порыву, она коснулась пальцами моих волос и обессилено прошептала:

– Не рвите же мне душу, умоляю…

Я словно обезумел. Не поднимаясь с колен, со звериной страстью стал целовать сквозь платье колени и бедра, живот и руки Дианы. Ее тело трепетало от прикосновений моих горячечных губ.

– Нет! Нет! – голосом, полным отчаяния, укора и боли вдруг воскликнула она. И они – отчаяние, укор и боль – резанули мне сердце, как острая бритва, причинив невыносимую муку.

Я рывком поднялся с колен, обнял Диану за плечи и, прижав ее к груди, выстрадано выдохнул: – Я так люблю вас!

Но она, резко вскинув вверх трясущиеся руки, все повторяла и повторяла, как безумная:

– Нет! Нет! Нет!

Тогда я отпрянул от Дианы, будто от прокаженной, и с перекошенным злобой, залитым слезами лицом выхватил из кармана фотографию и бросил перед ней на пол.

– Ты ему боишься изменить?! – в неистовом буйстве отчаяния зарычал я, теряя контроль над эмоциями. – А он тебе – нет!

Диана, мертвенно бледная, еле живая, медленно наклонилась и подняла снимок. В ее широко распахнутых глазах сначала вспыхнул огонек смятения, потом, всколыхнувшись, вздыбилось, заполыхало черное пламя безутешности. Она поникла, как сорванная фиалка, затравленно втянула голову в плечи и безудержно зарыдала.

Качаясь, будто хмельной, я стоял посреди кабинета, пытаясь закрыться ладонями от жгучих слез Дианы. Так продолжалось довольно долго. Но вот она выпрямилась и подняла покрасневшее, опухшее лицо.

– Откуда этот фотоснимок? – прошептали чуть слышно ее губы.

– Из гостиничного комплекса «Венера», – не сразу ответил я. Меня всего трясло, язык еле поворачивался.

Лицо Дианы начало меняться. Страдальческое выражение исчезло. Только глаза продолжали излучать печаль и безысходность.

– Иван Максимович! – ее голос зазвучал почти ровно, почти спокойно, только в самом облике – измученном, потускневшем, потерявшем былую яркость – резко проявились холодная решимость и обреченность. – Вы сделали меня самой несчастной женщиной. Вы лишили меня моих иллюзий – единственного, что у меня еще оставалось в жизни.

– Но у вас есть моя любовь! – пылко заверил я, не понимая и не желая вникать в смысл ее слов.

Отвернувшись, Диана вздохнула – тяжко, надрывно, вымученно:

– Ничего у меня нет! И быть не может! – и, прикрыв глаза рукой, сквозь стон прошептала: – Уходите!

Я не посмел ослушаться.

Сергей, увидев меня, удивленно присвистнул:

– Ну и видок у тебя! Вроде, как только что с креста сняли.

– Поехали! – приказал я, стараясь унять озноб, охвативший все мое тело.

– Поехали – так поехали! – бросил через плечо Сергей и повернул ключ в замке зажигания.

Я забился в угол салона и, закрыв лицо руками, попытался хоть немного успокоиться.

Глава пятнадцатая

После обеда я позвонил Ольге и назначил встречу.

Через полчаса мы встретились у библиотеки. Как всегда, ухоженная, с хорошим макияжем, Ольга так и притягивала к себе взоры мужчин. Многие, проходившие мимо, сбавляли шаг и заглядывались на нее.

– Здравствуй, я так соскучилась! – нежно проворковала Ольга, целуя меня в щеку.

– Здравствуй, солнышко! – я тоже чмокнул ее.

Настроен я был решительно. Даже не знаю, откуда во мне взялась эта решимость. Я твердо вознамерился не тянуть, а выложить сразу все. И расстаться с Ольгой бесповоротно.

– Пошли в кафе, – предложил я, не возражая против ее обычного при наших встречах поведения – бесконечных прижиманий, объятий и чмоканий.

В «Элеганте» было малолюдно. За двумя столиками сидели две небольшие компании – мужская и женская. Но накурили они так, что стоял туман – от двери можно было увидеть лишь смутные очертания стойки и витрины.

Я усадил Ольгу за столик у окна, подальше от компаний, а сам направился к барменше заказывать спиртное и кофе.

– Олег уже несколько дней почти не разговаривает со мной, – то ли пожаловалась, то ли похвасталась Ольга, когда я вернулся к столику с заказом.

– Тебе его не жалко? – спросил я, присаживаясь.

– А чего его жалеть? – натянуто улыбнулась Ольга.

Я сделал глоток водки и закурил. На душе было тоскливо. Что ни говори, расставаться с этой красивой женщиной мне вовсе не хотелось. Душа переполнялась нежностью и страстью к ней. Но наши отношения зашли в тупик. Олег не должен страдать. А она не должна ломать семью, ни в коем случае!

– Ты прожила с Олегом уже немало лет, – произнес я тихо, устало откидываясь на спинку стула. – А когда живешь с человеком длительное время, то уже не важно – любишь его или нет. Он становится тебе родственником. Ну, а родственников обычно жалеют…

Ольга пригубила коньяк, поставила рюмку на стол и, слегка подавшись вперед, подперла кулаком голову.

– Конечно же, как человека мне жалко Олега, – молвила она немного грустно. – Ты думаешь, у меня не болит душа, когда я вижу, как он страдает? Но быть ему женой я больше не могу.

– Почему? – этот вопрос мне показался дурацким, и я поспешил прибавить: – Нужно немного потерпеть и все образуется.

– Да не люблю я его! Ты понимаешь, что такое ложиться в постель с человеком, которого не хочешь? – Ольга смотрела мне прямо в глаза.

– Охлаждение чувств – не повод бросать мужа! – с деланной назидательностью заметил я. – У вас ведь сын. Ради сына ты просто обязана сохранить семью.

– Обязана?

– Разумеется!

Наступила пауза. Ольга покусывала кончик пальца и морщила лоб, о чем-то размышляя.

– Скажи, – она снова взглянула мне в глаза, – зачем ты мне все это говоришь? Разве тебе не наплевать, есть у меня муж или его нет? Тебе ведь даже лучше будет, когда я останусь одна, наши встречи упростятся, не нужно будет особенно прятаться. Единственное неудобство – мне придется переехать к родителям. А это на окраине города. Но у них большой частный дом и они не станут возражать против твоих визитов.

Одним глотком я прикончил остатки водки в стакане и с чувством произнес:

– Нет, малышка, мне не наплевать на то, что ты останешься без мужа, Олег – без жены, которую боготворит, а сын – без отца!

– Но что же мне делать? – воскликнула Ольга, опять принимаясь за кончик мизинца.

– Оставь все, как есть! – посоветовал я. Совет прозвучал отрывисто, как приказ.

У нее нервно дернулись губы.

– Остаться с Олегом?

– Именно!

– Но, Ваня… Я не могу…

– Ты опять о себе, все о себе! – я поймал себя на том, что забылся, и повысил голос. Поэтому немедленно сбавил тон. – Все твердишь: не могу, не хочу! Оленька, золотая, хватит думать только о своих интересах! Подумай и об интересах ребенка.

Ольга выслушала эту тираду с удивлением, видно, не ожидала от меня такого напора.

– Ты, наверно, где-то прав… – обронила она подавленно.

– Я тебя очень прошу, останься в доме Олега!

– То есть жить с ним и встречаться с тобой? – переспросила Ольга, растерянно потирая указательным пальцем свой маленький подбородок.

– Жить с Олегом… А я уйду из твоей жизни…

– Что?! Что ты сказал, Ваня? – в глазах Ольги мелькнул неподдельный испуг, они в одно мгновение наполнились слезами.

– На время, – смалодушничал я. – Пока у вас все утрясется.

От этого вранья мне стало не по себе. Ну почему я не сказал ей правду? В душе я выругал себя последними словами. Но через секунду ко мне пришло осознание того, что я, хоть и инстинктивно, поступил правильно. Рвать с Ольгой резко нельзя. Она очень ранимый человек и может запросто сотворить что-нибудь непоправимое. Пусть пока думает, что через какое-то время мы возобновим наши отношения.

– А зачем нам прерывать встречи? – спросила Ольга с беспокойством и начала теребить теперь уже указательный палец.

– Как это зачем? – удивился я почти искренне. – Чтобы Олег поверил, что у нас все кончилось, и больше не мучился. За что мы его мучим? Лично мне очень неприятно осознавать, что я являюсь причиной его несчастья. Мы же с ним давние приятели, можно сказать, друзья.

– И сколько будет длиться наша разлука? – голос Ольги по-прежнему был исполнен тревоги.

– Столько, сколько потребуется, – неопределенно ответил я.

– Так не пойдет! Ты конкретно скажи! – потребовала она.

– Ну, допустим, месяца два, – сдался я.

– Ого! Я не выдержу так долго! – не то растерянно, не то капризно воскликнула она, замотав головой.

– Милая! – я ласково погладил ее руку. – Нужно выдержать. За это время все встанет на свои места, все образуется. Вот увидишь!

Она опустила голову и надолго замолчала.

– Давай пожалеем чувства Олега, – попросил я, выждав некоторое время. – Он ведь ни в чем не виноват, верно?

– Ладно, – вздохнув, вяло согласилась она. – Будет так, как ты хочешь. Тебе противно чувствовать себя виноватым перед Олегом, я это понимаю. Потому, что и мне противно… Но хоть по телефону мы иногда сможем поговорить? Когда Олега не будет дома?

Я кивнул.

– И еще, – продолжила Ольга, стыдливо опустив глаза. – Перед нашей такой длительной разлукой ты должен мне подарить хоть немного счастья. Я имею на это право?

– Конечно, имеешь, – вздохнул я, догадываясь, куда она клонит.

– Тогда поехали ко мне!

Отказать Ольге в последней услуге я не решился.

– Поехали. Только не к тебе.

– А куда? В квартиру твоего друга?

Не знаю, не понимаю, почему я так по-идиотски поступил, но я потянул ее в квартиру на улице Иванова. Скорее всего, этот подсознательный выбор был сделан мной оттого, что жилище Насти находилось гораздо ближе, чем мое гнездышко на Новокузнецкой.

По дороге я купил кое-что из продуктов и, естественно, выпить.

С небольшого застолья мы и начали.

– Чья это квартира, Ванечка? – Ольга с интересом рассматривала незатейливый, но несколько экстравагантный интерьер кухни, стены которой были выложены кафелем семи цветов, и на каждой висело по светильнику.

– Одной моей знакомой, – честно признался я, тщательно протирая тарелки полотенцем.

– Просто знакомой? – вопросительно подняла бровь Ольга. – По-моему, ключи от квартиры «просто знакомым» не дают.

– Да! – согласился я, усмехнувшись. – «Просто знакомая» – неверное выражение. Это квартира моей подруги Насти.

Вопреки моему ожиданию Ольга не удивилась. Во всяком случае, не подала виду.

– Она, эта Настя, для тебя приблизительно то же, что и я? Или больше? – поинтересовалась она с нарочитым равнодушием. И, пряча глаза, потянулась за кусочком колбасы.

Разве я мог сказать, что Настя, которая сейчас носит под сердцем моего ребенка, теперь вне всякой конкуренции? Поэтому я соврал:

– Я отношусь к вам совершенно одинаково. И люблю вас обеих одинаково! – впрочем, что касается второй фразы, то тут я не покривил душой: я действительно любил Ольгу не меньше Насти.

Она перестала жевать, задумалась.

– А кроме меня и хозяйки этой квартиры, у тебя есть еще кто-то? – продолжила Ольга допрос через полминуты.

Мне не хотелось лгать опять, но наносить Ольге еще один удар было бы с моей стороны бесчеловечно.

– Больше никого. Мне и с вами двумя трудно приходится…

Не знаю, удовлетворил ли ее мой ответ, но она больше к этой теме не возвращалась. А вот о Насте как о женщине Ольге хотелось узнать побольше.

– Какая из себя Настя? – в ее голосе звучали плохо скрытые нотки ревности.

Я повел Ольгу в гостиную и указал пальцем на книжный шкаф. Там, за стеклом стояли две фотографии – одна моя, другая – Настина. Ольга немедленно открыла дверцу и извлекла снимок.

– Красивая! – с долей зависти констатировала она, придирчиво рассматривая изображение подтянутой, грустно улыбающейся молодой женщины с длинными, покрывающими плечи волосами. Потом перевела взгляд на меня: – Настя намного красивее, чем я?

Невольно улыбнувшись, я отобрал у нее фотографию и вернул на место. Закрыл дверцу шкафа и, повернувшись к Ольге, положил ей руки на плечи. Она смотрела вопросительно.

– Ты красивее Насти, – сказал я без пафоса. И это было правдой.

– Красивее? Я? – не поверила Ольга.

– Да, ты красивее!

Ольга обняла меня за шею, прижалась и шепотом спросила:

– А кто у тебя появился первым: я или она?

– Это имеет значение?

– Имеет!

– Настю я встретил значительно раньше, чем тебя.

Ольга издала короткий смешок и с довольным видом прочирикала:

– Тогда все в порядке! Я не ревную. Это Настя должна ревновать. Получается ведь, что ты изменяешь ей со мной. А не наоборот.

Я шутливо шлепнул ее по заднице.

– Вот еще развела философию!

– Кстати, Ванечка, а Настя знает обо мне? – поинтересовалась Ольга, все еще прижимаясь ко мне. – Ты ей говорил?

– Пока нет, – признался я, поглаживая ее стройную спину.

– Но скажешь?

– Может быть. Не знаю…

– Она обидится?

– Наверняка. Не все же такие понятливые, как ты, – вздохнул я и, легонько отстранив Ольгу, предложил: – Может, все-таки перекусим? Лично мне хочется.

Мы вернулись в кухню и снова уселись за стол. Я налил себе водки. Ольга пить отказалась.

– Какого роста моя соперница? – ее все еще занимали мысли о Насте.

– Она ниже тебя на голову, – обронил я, с удовольствием поднимая рюмку.

– То есть на пол головы ниже тебя?

– Ну да, а может, и немножко на больше, – поправил я, отправляя в рот кусочек ветчины.

– Интересно было бы ее увидеть…

– Лучше вам не встречаться! – засмеялся я.

Насытившись, мы занялись тем, за чем, собственно, и пришли. То отдаваясь со всей кротостью, то неистово экспериментируя, то целиком захватывая инициативу, Ольга превзошла саму себя. Она будто понимала, что это в последний раз. Я во всем шел ей навстречу, не жалея сил.

Буйство в постели продолжалось часа два. Я опомнился лишь тогда, когда город покрылся чадрой сумерек, и смущенные фонари сквозь оконное стекло бросили на наши потные тела мохнатые комки света.

– Пойду, выпью рюмочку! – шепнул я Ольге, слезая с кровати. – Тебе чего-нибудь принести?

– Не-а! – Ольга блаженно потягивалась.

Выпив и перекурив, я возвратился в спальню. Ольга, широко раскинув руки и ноги, спала. Я не стал ее будить, решив, что на полчасика сна она имеет полное право. Олег появится дома не раньше начала восьмого.

Я опять поплелся на кухню. Заварил себе крепкий кофе и налил рюмку коньяку из бутылки, которую купил для Ольги. Не спеша попивая то одно, то другое, курил и старался не думать о своих женщинах. Последнее время они, вовсе того не желая, крепко усложнили мне жизнь. За каждую приходится волноваться, переживать. Даже Ларису, которая для меня уже потеряна, и Ольгу, которую вот-вот потеряю, я не могу просто так вычеркнуть из своей жизни. С ними навсегда останется частичка моей души. Я буду их помнить всегда. Как помню тех женщин, которые были до них…

Помнят ли они меня?

Я не хочу, чтобы помнили. Былое – это лишний груз, сдавливающий душу и мешающий свободно расправлять крылья. Пусть у моих бывших женщин будут ничем не отягощенные души, чтобы свободно парить в облаках благоденствия.

За окном пьяно качалась мгла. Дома щерили желтые клыки окон. Вглядываясь в них, я не заметил, когда погрузился в сон.

Меня разбудил какой-то шум. Тряхнув головой, я вышел в прихожую. У порога стояла большая дорожная сумка и валялся до отказа набитый одеждой пакет. Откуда?!

В мозгу молнией сверкнула догадка. В одну секунду мое голое тело до костей пробрал мороз. Я стрелой полетел в спальню. На пороге в распахнутом полушубке стояла бледная Настя. В спальне горел свет. На кровати, опершись на локоть, лежала Ольга и широко распахнутыми глазами изумленно смотрела на Настю. Ошеломленный, почти убитый увиденным, я даже не заметил, когда она пронеслась мимо меня. Я пришел в себя только тогда, когда в прихожей раздался громкий стук двери. Я хотел броситься вслед за Настей, но, сделав шаг, остановился – куда, я же совершенно нагой! Сердце замерло, ноги стали ватными. Беспомощно застонав, пошатываясь, я устремился к окну на кухне и приник лицом к стеклу. Через пару секунд из подъезда выскочила Настя и, ударившись грудью о ночь, побежала вдоль дома. Я упал, как куль, на табурет и закрыл глаза руками.