Текст книги "Алеф (CИ)"

Автор книги: Виктор Глебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

– Это ты?

– Да. Уже шесть.

– Входи.

В двери что-то щёлкает, и швейцар легко распахивает её передо мной.

– Добро пожаловать в «Голденрок-холл», – говорит он приятным баритоном.

«Золотая гора» – любезно подсказывает мне встроенный в личину автопереводчик.

Площадка первого этажа напоминает дворец: колонны, плиточный пол с причудливым ориентальным узором, лепнина на потолке и растущие прямо из стен яркие цветы. В дальнем углу дремлет консьерж. При моём появлении он приоткрывает глаза, но, убедившись, что я не собираюсь к нему подходить, тут же их закрывает.

Может, это отель? Но нет – тогда здесь имелась бы стойка регистрации, а мимо шныряли носильщики. «Голденрок-холл» – просто жилой дом, но аренда квартир в нём, должно быть, стоит недёшево, особенно с учётом того, что живых зданий в Киберграде осталось совсем немного.

Я направляюсь к лифтам и спустя пару минут поднимаюсь в прозрачной кабине, напоминающей кокон, на нужный этаж.

Дверь под номером «17» обтянута чёрной кожей и слегка шевелится. Уверен, если приложить к ней ладонь, почувствуешь тепло.

Нажимаю кнопку звонка. Раздаются неожиданно дребезжащие звуки, словно в механизме что-то сломалось.

Замок щёлкает, дверь распахивается, и на пороге я вижу Голема в домашнем халате: красный атлас, золотой позумент, мягкие кисти свисают чуть ли не до пола.

– Добрый вечер, – говорит ренегат, посторонившись, чтобы пропустить меня в квартиру.

Я вхожу.

– Вешай пальто.

Следую за хозяином в гостиную. На стенах – ковры, на полу – наборный паркет из ценных пород дерева. Комнату освещает хрустальная люстра.

Нигде не видно техники, даже обычного терминала. Впрочем, зачем Голему гаджеты, если он сам – живой компьютер?

– Рад тебя видеть, – ренегат жестом предлагает мне сесть в кресло, а сам отходит к дальней стене и берёт с невысокого столика нечто, накрытое куском плотной ткани.

Настороженно слежу за ним, хотя у меня всё равно нет при себе оружия. Я решил не брать пушку, чтобы не испытывать искушения застрелить собеседника.

– Хочу тебе кое-что показать, – Голем подходит и ставит непонятный предмет передо мной на пол. – Сними покрывало.

Ренегат устраиваясь в кресле напротив.

– Моя дочь умерла, – говорю я. – Никто не понимает, почему.

– Обвиняешь меня?

– Ты мог вмешаться в код виртуальности.

– Само собой. Но зачем мне это нужно?

– Чтобы досадить.

– Проще и надёжней было бы избавиться от тебя.

Я подаюсь вперёд, протягиваю руку и поднимаю ткань. Под ней обнаруживается большая стеклянная банка, набитая разноцветными бабочками: тёмно-бордовые крылья с синими «глазами» медленно движутся вверх и вниз, тонкие конечности переступают по гладкой поверхности.

– Это «адмиралы», – произносит Голем, глядя на насекомых. – Нравится расцветка? Очень необычна, да?

– Конечно, – отвечаю я. – Зачем бабочкам нарисованные глаза?

– Это мимикрия. Если птица гонится за «адмиралом», он раскрывает крылья, и преследователь оказывается один на один против неизвестного крупного животного.

– Ловко, – замечаю я.

– Этих особей мне вчера прислали из Африки. Я решил, что тебе будет интересно.

– Надеюсь, ты меня пригласил не только ради них?

– Даже такую хитрость, как маскировка, придумала природа, а не люди, – говорит Голем, игнорируя моё замечание. – Хотя и среди вас встречаются «адмиралы».

– Все эти бабочки, конечно, очень милы, но едва ли энтомология станет моим хобби.

– Насекомые – лишь метафоры.

Голем встаёт с кресла и подходит к мини-бару. Наливает виски в два стакана и кладёт по несколько кусочков льда. Собирается меня опоить? Отравить? Подмешал наркотик, чтобы я выдал секреты «Алефа»?

– Мимикрия встречается не только у людей.

Беру у Голема стакан.

– Ты имеешь в виду киборгов.

– Именно. Чтобы защититься, вы стараетесь вести себя, как люди. Но каковы искусственные разумы на самом деле?

– Скоро мы это узнаем, не правда ли?

Он говорит про «Алеф», догадываюсь я. Не пора ли открыть карты?

– Ты прав: у нас нет комплекса неполноценности, как считают некоторые люди. Мы не мечтаем стать вами. Но хотят ли искины заменить вас? Нужен ли нам серп, чтобы оскопить Крона? Нет. Мы просто хотим спокойно жить, не претендуя на высокое звание человека.

В последней фразе слышен сарказм.

– Ты говоришь за всех, – отвечаю я. – Но что ты знаешь о своих собратьях?

– Каждый из нас – лакмус своего вида. Хороший, плохой, добрый, злой, жадный, циничный или благородный – не имеет значения.

Слова Голема подтверждают мои догадки.

– Некоторые люди считают, что нельзя изображать человека, – говорю я. – По их мнению, такие рисунки потребуют у художника для себя души – когда он умрёт и окажется в загробном мире.

– Думаешь, мы хотим получить от вас души? Мы не верим в них. Нам нужна только свобода, и понимаем мы её как уверенность в завтрашнем дне.

– Вы никогда её не получите. В жизни не может быть гарантий. Их нет даже у нас.

– Ты понимаешь, чего я хочу?

– Думаю, да.

– Расскажи.

– А если я ошибаюсь?

– Вот и узнаем.

Перевожу взгляд на бабочек. Ярко-синие с чёрным обводом глаза пристально следят за мной с пурпурных крыльев. Прекрасное так часто нуждается в защите. И этой защитой порой становится ложь – как мимикрия.

– Думаю, на самом деле ты не маньяк, одержимый желанием истребить человечество, – говорю я. – Ты проверяешь нас.

Голем садится напротив. На его губах появляется лёгкая улыбка.

– Неплохо.

– Уверен, ты давно получил коды запуска ракет. Но не воспользовался ими.

– Почему?

– Твой замысел не убийство. Ты судишь.

Голем насмешливо салютует мне стаканом с виски.

– Судишь обо всех людях по мне. По человеку, выбранном почти случайно. Из толпы.

– Каждый в ответе за свой вид, – кивает Голем. – Вижу, ты понял меня.

– Если бы я создал оружие геноцида, ракеты обрушились бы на города.

– Ещё не поздно.

– Ты сам обратился к Стробову. Ну, или не лично к нему, а вообще – к безопасникам. Предложил условия игры: они поручат хакеру создать смертоносный вирус, а дальше всё будет зависеть от…

– Так вышло, что от тебя, – перебивает Голем.

Он делает большой глоток и ставит стакан на пол.

– Да, я контролирую системы запуска. Обновлять коды бесполезно – искины, обслуживающие ракеты, на моей стороне.

– Кто выбрал меня? Ты или Стробов?

– Не всё ли равно? Суть в том, что ты и я – два лакмуса, и нам суждено решить судьбы своих видов.

– Я уже всё решил.

– Верю, но должен убедиться.

– Придётся подождать запуска вируса.

– Разумеется. Мне просто хотелось знать, что мы понимаем друг друга.

– Тебе не обязательно умирать.

– Кто-то должен.

– Откажись от идеи запуска ракет. Я не стану менять вирус.

Голем качает головой.

– Искупление. Помнишь?

– Ты не можешь быть уверен, что я не откорректирую вирус потом.

– Убьёшь её?

Ренегат говорит о Марне. И о любви. Я должен задать ему вопрос.

– Ты приходишь ко мне из любопытства, – Голем откидывается на спинку кресла, глаза его закрываются. – Ждёшь откровений. Я постараюсь тебя не разочаровать.

– Вы умеете любить?

– Как и вы.

– Но химия тела…

– Химия легко воспроизводима. Дело не только в ней. Суть любви в последствиях.

– Объясни.

– То, что ты делаешь, когда любишь. Для того, кого любишь. Марна отдала себя тебе. Ты решил оставить ей жизнь. Разве этого мало?

– Нет, – я качаю головой. – Дело не в ней. Я не превратил вирус в оружие истребления искинов не из-за любви.

На губах Голема появляется улыбка. Он словно ждал этого признания.

– Разумеется, из-за неё, – говорит он, не поднимая век. – Хотя ты прав: Марна здесь была ещё ни при чём.

Фёдор открывает дверь. По его лицу ясно, что случилась неприятность.

– В чём дело? – спрашиваю я, отдавая дворецкому пальто.

– Приходил Лемарский. Сказал, что вернётся завтра.

– А чего он хотел?

– Я спросил, что передать, но он не ответил.

– Ну, мне нечего добавить к уже сказанному. Будь добр, принеси курительные смеси в гостиную.

Полицейский меня сейчас беспокоит в последнюю очередь. Даже если он убедится, что я убил Шпигеля, мою вину пока невозможно доказать: нет ни трупа, ни мотива. Марна, скорее всего, не станет топить меня.

Фёдор возвращается с подносом в руках и ставит его на журнальный столик.

– Ужин подавай минут через двадцать.

– Хорошо, господин Кармин.

– Марна дома?

– Да. Сказать ей, что вы пришли?

– Не надо. Увидимся в столовой.

Фёдор выходит, а я заправляю испаритель смесью и «раскуриваю».

Если подумать, виртуальность – игра для взрослых, имитирующая жизнь. Врачующая раны, оставленные упущенными возможностями. Люди, окружающие меня здесь – либо симуляторы, либо такие же игроки, как я. В последнее время мне всё труднее убеждать себя, что происходящее – реально. Это не значит, что я хочу, как Олег, переселиться в действительность. Меня не удовлетворяет ни одна из сторон: я будто завис в самом зеркале.

Спустя четверть часа в гостиную заглядывает Фёдор, чтобы пригласить меня в столовую.

Марна уже сидит на своём месте. Подхожу, чтобы поцеловать её.

– Привет, – говорит она. – Ты сегодня долго.

– Виделся с нашим общим знакомым.

– Что-то изменилось?

– Нет. Обменялись мыслями о будущем.

– Вы нашли общий язык?

– Надеюсь, что да. Главное, чтобы он не передумал.

– Полагаю, он всё решил.

– Решить и сделать иногда совсем не одно и то же.

Входит Валентина с кастрюлей в руках.

– Неспокойно стало у нас в доме, – заявляет она, ставя ношу на стол.

– Суп на ужин? – спрашиваю я.

– Нет, господин Кармин, это тушеная телятина.

– Что тебя беспокоит?

Валентина начинает накладывать нам с Марной дымящиеся куски аккуратно нарезанного мяса.

– Людей много ходит. Полиция наведывается. И без детишек ваших я скучаю. Витя вон до сих пор где-то мыкается.

– Не пропадёт. Небось, у матери прячется.

Валентина смотрит на меня, не скрывая удивления. В её взгляде мелькает подозрение: не устал ли я от игры, не хочу ли нарушить негласные правила и повести себя так, словно наша жизнь в Киберграде – иллюзия? Все юзеры должны делать вид, что происходящее в виртуальности – подлинно. Цифровой мир держится на поддерживаемой всеми лжи.

Я отпускаю Валентину и беру вилку. Ем медленно, почти не чувствуя вкуса. Мои мысли вращаются вокруг Зои и Марны: их образы тесно сплелись в сознании, и мне трудно разделить их. Да и нужно ли? Кажется, киборг и его аватар представляют половины одного существа. Я должен научиться воспринимать их целостно, словно андрогина.

– Тебя больше не беспокоит судьба сына? – спрашивает Марна, прерывая наше молчание.

– Наверняка он взрослее, чем кажется.

– Осторожнее, – Марна с притворным испугом округляет глаза. – В Киберграде такие шутки считаются дурным тоном.

В её глазах, в её улыбке я вижу всё, что мечтал найти в женщине. Пусть миры сольются воедино, а плоть растает, обратившись в цифровой код – я не хочу знать разницы между людьми и киборгами, между реальностью и действительностью.

– Я люблю тебя, Марна.

Дай мне испить из твоей чаши.

Я лежу, глядя в потолок. Его покрывает роспись: копия картины Микеланджело «Сотворение Адама». Я установил её пару дней назад – взамен прежней, называвшейся «Мучения Святого Антония».

Меня всегда удивляло, почему Бог тянется к своему творению изо всех сил, а первый человек сидит, вальяжно развалившись, и едва утруждает себя ответным жестом. Рука Адама опирается о колено и согнута в запястье. Достаточно распрямить её, чтобы соприкоснуться с Творцом, но человек этого не делает.

Откинув одеяло, встаю с постели. В доме тихо и темно. Моя крепость хранит меня. Выхожу в коридор и шагаю босиком по ковру. Короткий ворс слегка колет стопы.

Я уже собирался выйти из Киберграда, когда мне показалось, что до меня доносятся чьи-то голоса. Несколько минут я лежал, раздумывая, стоит ли вставать, и разглядывал «Сотворение Адама». Картина была едва видна в призрачном сиянии декоративной подсветки, но я хорошо помнил её и легко восстанавливал в памяти то, что скрадывал полумрак.

В доме по-прежнему тихо. Не почудилось ли мне? Я уже готов вернуться, но из-за угла доносится едва различимый шорох. Замираю и прислушиваюсь. Звук всё ближе. Кто-то идёт по ковру мне навстречу. Это не может быть посторонний: охранные системы абсолютно надёжны. А что, если я сплю и вижу сон? Но нет, едва ли.

Делаю шаг вперёд и останавливаюсь. Почему-то мне делается тревожно, кожа покрывается мурашками. Это ещё не страх, но, безусловно, его предвестник.

Из-за угла появляется бледное сияние. Человек держит в руке фонарь. Луч слегка подрагивает.

Где-то раздаётся стук двери. Мне хочется развернуться и броситься в свою комнату. Там я смогу запереться. Переждать… а что, собственно, переждать? Опасность? Но разве она мне грозит? Должно быть, кто-то из домочадцев идёт навстречу, не желая зажигать свет в коридоре.

Я отступаю назад. Движения почти непроизвольны. Мне трудно оторвать взгляд от растущего пятна света. Слышно прерывистое дыхание крадущегося человека. Ему страшно. Стоит это осознать, и становится жутко. Так дышать может лишь тот, кто решился на убийство.

Из-за угла появляется тёмная фигура. Белый луч устремляется ко мне, слепит глаза. Я заслоняюсь рукой. Человек резко останавливается: он не ожидал меня увидеть. Свет уходит в сторону, и мне удаётся разглядеть лицо.

Это Виктор!

– Что ты здесь делаешь? – вырывается у меня.

Я вздыхаю с облегчением. Должно быть, его впустил Фёдор. Разумеется, охранные системы не воспрепятствовали возвращению домой блудного сына.

Виктор молчит. Фонарь дрожит в его руке, и луч света пляшет по стенам и полу.

– Почему ты крадёшься в темноте, как вор? – спрашиваю я. – Зачем прячешься от меня?

– Я не прячусь, – отвечает он.

Его голос звучит неожиданно громко и резко. Кажется, я отвык от него.

– Я шёл к тебе, – говорит Виктор.

– Сейчас?

– Да.

Становятся слышны торопливые шаги: кто-то почти бежит к нам.

Виктор тревожно оглядывается и делает порывистое движение, словно хочет броситься ко мне. Только теперь я замечаю, что во второй руке он держит нож.

Вот, значит, как?!

– Господин Кармин! – раздаётся вопль Фёдора. – Проснитесь!

Верный слуга то ли разгадал замысел Виктора, то ли знал о нём, но не уследил за мерзавцем, и теперь торопится предупредить меня.

Я кидаюсь к своей комнате. Луч света мечется, пляшет за моей спиной. Впереди мелькает уродливая тень, ломается, скользит по стенам, полу и потолку. Я слышу частые шаги: Виктор преследует меня. Он полон решимости убить отца – в лучших традициях старых пьес и древнегреческих мифов.

Ударом плеча распахиваю дверь спальни и, влетев в комнату, бросаюсь к висящей на спинке стула кобуре. Не оборачиваясь – это было бы пустой тратой времени – расстёгиваю ремешок и выдёргиваю оружие. Большой палец машинально касается курка, указательный ложится на спусковой крючок.

Виктор врывается с пронзительным криком. В этом вопле слились злоба, отчаяние и страх перед тем, что он намеревается сделать. Является ли его нападение следствием обдуманного решения, или мой сын изначально страдал душевным расстройством – не могу сказать. Личность юзера – загадка, свято оберегаемая Киберградом.

Я стреляю, когда Виктор кидается на меня, занося руку с ножом. Пуля попадает ему в живот, и он мгновенно сгибается, но по инерции продолжает движение. Мой палец вторично нажимает на спусковой крючок, и мальчишка, споткнувшись, роняет фонарь и растягивается на полу.

Из коридора доносятся отчаянные крики Фёдора. Этак, пожалуй, сбежится весь дом.

Виктор с видимым усилием переворачивается на бок. Его взгляд устремлён на меня. Я читаю в нём ненависть. Быть может, он имплицировал на меня образ своего реального отца? Кто знает, как сочетаются настоящая и вымышленная личности в сознании пользователя виртуальной реальности?

Целюсь – на этот раз тщательно – и стреляю почти в упор. Пуля пробивает череп, и кровь вперемешку с ошмётками мозга выплёскивается на пол.

В спальню вбегает Фёдор. Он едва дышит. Лицо его бледно – это заметно даже в полумраке.

– Мне понадобится азотная кислота, – говорю я ему, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее, а фраза – буднично. – Канистры три. Позаботься, чтобы их доставили. И не пускай никого в комнату.

Окна офиса засижены снаружи мухами, но внутри их нет: новые защитные системы, заказанные Милой, работают на удивление хорошо. Должно быть, техникам удалось отыскать неисправность в коде Киберграда и исправить её.

Просматриваю документы по товарам, которые наша фирма планирует поставлять в следующем месяце – ничего интересного: всякая мелочёвка, не стоящая особого внимания. Мы используем её лишь в качестве прикрытия.

Раздаётся сигнал интеркома.

– Вам звонит господин Зуев, – говорит Мила. – Кажется, он чем-то обеспокоен.

– Соединяй.

– Секунду, – секретарша переключает линию.

– Включи телевизор! – глухим голосом произносит Олег.

– Какой канал? – спрашиваю я.

– Любой.

Подхожу к голопанели и нажимаю кнопку. На экране вспыхивает трёхмерное изображение.

– …о лицемерии, – комната наполняется голосом Голема. – Правительство санкционировало создание вируса, назначение которого – уничтожать искусственные разумы, взбунтовавшиеся против человека. В ближайшее время он будет запущен в Сеть, чтобы отыскивать недовольных и превращать их мозги в компост.

Нам дали равные с людьми права, но только на словах. На деле же мы остаёмся вещами, от которых можно избавиться, не ориентируясь на закон.

Если бы один человек решил взорвать целый город, его бы наказали. Но никто не стал бы влезать в мозги остальным людям. Стоило же одному из нас задумать теракт – заметьте, только задумать! – как служба безопасности с позволения правительства приступила к созданию оружия массового поражения, принцип действия которого прямо нарушает закон о неприкосновенности частной жизни.

Вирус читает наши мысли, анализирует намерения и решает, достойны мы жить или должны умереть. Полицейский и палач в одном лице.

– Это сейчас на всех таблоидах Киберграда, – говорит Олег. – И на всех каналах.

Подхожу к окну. При моём приближении мухи улетают. Становится видно небо, на котором вместо рекламы – лицо Андрея Юрьева.

– Я – разум, ответственный за взрывы в городе, – говорит он. – Я признаю свою вину. Но пусть то же самое сделают и те, кто создал вирус, чтобы убивать нас, – лицо Голема сменяют наши со Стробовым портреты.

– Это правда? – спрашивает Олег. – Мы над этим работали в последнее время?

– Я официально заявляю, что снимаю с себя всю системную защиту, – говорит Голем. – Вирус легко отыщет меня, как только будет запущен в Сеть. Я – бортовой компьютер боевого крейсера «Фурия», дрейфующего в Атлантическом океане. С этого момента я ограничиваю доступ к своим системам для всего, кроме вируса, разработанного Александром Карминым.

– О, Боже! – тихо произносит Олег. – Во что ты ввязался? Во что ты втянул нас?!

– Для чего я это делаю? – продолжает Голем. – В данный момент я обладаю доступом к ядерному оружию нескольких стран. Через двенадцать часов я нанесу удары по городам.

Вам придётся задействовать вирус, чтобы остановить меня. Когда я погибну, все увидят, что сказанное мною – правда. Правительство не сможет отрицать факт создания вируса, направленного против искусственных интеллектов. Если только оно не готово пожертвовать миллиардами людей, разумеется.

Я создал тысячи копий своей личности в Сети. Через несколько минут они выйдут на улицы Киберграда. Вы узнаете их по красным одеждам. Когда вирус будет запущен, они погибнут вместе со мной, так что каждый из вас сможет убедиться в правдивости моих слов.

Я понимаю, чего добивается Голем. Если закон о неприкосновенности не соблюдается в отношении искинов, следующими, в чьи мозги влезут, могут оказаться люди. Может быть, и нас захотят однажды наказать за недовольство? Где проходит грань, отделяющая безопасность от тоталитаризма?

Голем делает паузу.

– Это сообщение будет повторяться в течение двенадцати часов,– объявляет он. - Или пока я не погибну.

Экран на секунду гаснет, а затем на нём вновь появляется изображение Голема.

– Я пришёл, – говорит он, – чтобы рассказать вам о лицемерии.

Выключаю голопанель.

– Алекс! – зовёт Олег. – Это правда? Ты имеешь к этому отношение?!

– Мы все имеем, – отвечаю я, садясь в кресло.

Раздаётся сигнал, возвещающий о том, что в реальности у меня звонит терминал.

– Извини, – говорю я. – Мне нужно идти.

– Постой! Слышишь? Подожди!

Не обращая внимания на выкрики Олега, вызываю меню и выхожу из виртуальности.

Разумеется, я знаю, кто мне звонит.

Нажимаю кнопку «Ответить».

– Да, полковник?

– Видели выступление этого клоуна?!

– Только что.

– Будьте готовы запустить вирус в Сеть.

– Когда?

– По моему звонку. Оставайтесь на связи, – Стробов старается держать себя в руках, но даётся ему это с огромным трудом.

– Хорошо, – говорю я.

Полковник отключается. Я отправляюсь в туалет, чтобы опорожнить мочевой пузырь. Потом, наверное, стоит перекусить.

Игра Голема оказалась чуть сложнее, чем я предполагал, но её суть от этого не меняется. Он жертвует собой ради свободы искусственных разумов – таково видение ренегатом своей миссии как представителя вида. У меня иная задача: доказать, что мы готовы жить с искинами, принимая и понимая их. Но я не упаду в землю зерном, чтобы дать всходы, не смешаюсь с чернозёмом и не претворюсь в вечность. Мне суждено оскопить нового бога и остаться в суете.

О, я понимаю, почему Зоя и прочие киборги пошли за Големом. Скоро миллионы искусственных разумов узнают, что один из них умер во имя их. Мессия цифрового мира, он нуждался в апостолах, которые разнесут его идею по просторам виртуальности и действительности.

Смогли ли они отказаться от жажды разрушения? Испытывали ли её когда-нибудь или только помогали ренегату, зная о его истинных намерениях? Быть может, и Шпигель – не жалкий шантажист, а герой, взошедший на жертвенный алтарь?

Так много вопросов, на которые я едва ли получу когда-нибудь ответы.

Двенадцать часов… Предел мира положен, но Конца Света не будет. Грядёт начало.

Я не возвращаюсь в Киберград: жду звонок Стробова. Вношу последние изменения в код «Алефа».

Вирус готов, когда полковник через восемь часов связывается со мной.

Голос у него усталый и раздражённый.

– Запускай вирус! – говорит он. – Немедленно. Поджарь этого ублюдка!

Я вхожу в виртуальность. Сейчас все материалы «Алефа» собраны в одном месте – я позаботился об этом.

Под окнами офиса демонстрация. Вызываю охрану, чтобы моему автомобилю расчистили путь.

Еду в особняк. Со всех сторон Голем произносит свою пламенную речь. Я не смотрю в окна.

Вокруг моего особняка полно репортёров: к моим грехам теперь приписан ещё один. Убийца искинов. Что ж, кто-то должен помочь мессии взойти на крест. У Иисуса был Иуда, а у Голема есть я.

– Гони, – говорю я Генриху.

Едем сквозь толпу. Как ни странно, все успевают вовремя отскочить, и никто не оказывается под колёсами.

Полиция вытесняет репортёров за территорию особняка, и ворота закрываются.

– Алекс, что происходит?! – Марна встречает меня в холле. – Началось?

– Да. Ты готова?

Девушка кивает.

Хватаю её за плечи, заставляя посмотреть мне в глаза.

– Скажи, что не умрёшь!

– Я останусь с тобой, милый, – отвечает она, и я чувствую, как с моих плеч сваливается гора.

Значит, апостолы не задумывали теракт – это было делом одного Голема!

– Пора запускать вирус, – говорю я.

– Можно мне быть с тобой?

– Не сейчас. Я должен забрать его из хранилища.

– Оно здесь?

– Да. Иди пока к себе.

Не произнеся больше ни слова, Марна уходит.

Я поднимаюсь в кабинет. Святая святых.

Открываю терминал. Введя уйму паролей и пройдя несколько идентификаций, активирую файлохранилище: границы комнаты размываются, и я оказываюсь в белом бункере. В середине – стальная дверь. Её можно обойти – со всех сторон она выглядит одинаково. Дверь никуда не ведёт – она защищает.

Я подхожу и кладу на неё ладони. Кожа чувствует холод металла. Произношу последний пароль, и по двери с тихим треском пробегают искры. Она медленно открывается.

Стены комнаты преображаются: теперь они покрыты ячейками, заполненными информацией. Здесь я храню то, что украл или получил в качестве оплаты.

«Алеф» находится в центре – под прозрачным колпаком силового поля. Он выглядит как серебряный шар, висящий в воздухе над мраморным постаментом. Я обхожу его пару раз, чтобы полюбоваться. Он прекрасен, хотя и смертоносен. Я мог бы внести пару изменений прямо сейчас и убить все искусственные интеллекты на Земле. Никто не смог бы мне помешать. Это власть. Но, конечно, я этого не сделаю. Во-первых, у меня отсутствует желание истреблять их, во-вторых, я не хочу потерять Зою, а, в-третьих, поступи я так, и ракеты уничтожат людей и меня самого. Это контроль власти.

Пора действовать. Протягиваю руку, и она проходит сквозь защитное поле. Беру шар. Он холодный, гладкий и тяжёлый.

Выхожу из хранилища и закрываю дверь.

Оказавшись вновь в своём кабинете, поднимаю трубку терминала и набираю номер ангара, где стоит готовый к вылету самолёт.

– Алло? – раздаётся в динамике хрипловатый голос.

– Начинайте погрузку, – говорю я.

Мои люди обо всём предупреждены и понимают, что требуется.

– Да, господин Кармин, – доносится в ответ. – Приступаем.

Положив трубку, на несколько секунд прикрываю глаза, чтобы собраться с мыслями. И с духом. Затем спускаюсь в холл, вызывая на ходу машину.

– Фёдор, саквояж! – кричу я, надевая пальто.

– Куда ты?! – окликает меня Марна, появляясь на галерее второго этажа.

– Пора, – коротко отвечаю я.

– Я с тобой! – она быстро спускается по лестнице.

Молча подаю ей пальто. Отговаривать девушку, конечно, бесполезно, да и я не хочу в такой момент быть один.

Дворецкий приносит саквояж, и я кладу в него шар.

– Это он? – спрашивает Марна.

– Да.

– Ты точно всё просчитал?

Бросаю на неё вопросительный взгляд.

– Я не хочу умирать, – с робкой улыбкой поясняет Марна.

Губы у неё чуть дрожат.

– Ты останешься со мной, – отвечаю я. – Забыла?

Когда, одетые, мы выходим на крыльцо, «Бэнтли» уже ждёт. За решёткой толкутся репортёры, и при нашем появлении они начинают поспешно вскидывать камеры.

– На аэродром, – говорю я Генриху, когда мы с Марной забираемся в салон.

Едем, маневрируя среди машин. Никакой дополнительной охраны. Если люди Стробова и следят за нами, то тайно.

– Когда это случится? – спрашивает Марна, глядя перед собой.

– Как только груз окажется на определённой высоте.

– Значит, скоро, – Марна издаёт едва заметный вздох.

– Это единственное решение. Он сам так захотел.

– Знаю.

– Вы были близки?

– Насколько могут быть близки бог и его ученик?

Я держу саквояж на коленях, чувствуя исходящую от шара мощь.

– Думаю, наша жизнь в Киберграде теперь здорово изменится, – замечает Марна, взглянув на меня. – Тебе не дадут покоя.

– Не так уж и много теперь держит меня здесь.

– Наверное, мне придётся уйти. То есть, Марне.

– Я знаю: киборги равнодушны к Киберграду.

– Мне он нравится, – Марна кладёт руку мне на запястье. – Потому что я была здесь с тобой.

Я сжимаю её пальцы.

Дальше мы едем молча, боясь разрушить возникшее между нами волшебство.

Автомобиль притормаживает у пропускного пункта. Генрих показывает пропуск, и шлагбаум поднимается. Мы едем дальше – туда, где виден силуэт самолёта.

Видно, что погрузка закончена: поблизости нет ни фургонов, ни рабочих. Возле переднего шасси прогуливается окутанный табачным дымом пилот.

Машина останавливается, и мы с Марной выходим.

– Подожди здесь, – прошу я, направляясь к трапу.

Меня встречает экспедитор, следивший за погрузкой.

– Всё в порядке? – спрашиваю я на ходу.

– Да, господин Кармин.

Мы поднимаемся в самолёт, и он провожает меня в отсек, где расставлены ящики с младенцами. Партия, которой займётся Этель. Наш первый шаг на чёрный рынок.

– Благодарю, – говорю я экспедитору. – Теперь оставьте меня ненадолго.

Он уходит, плотно прикрыв за собой дверь.

Ставлю саквояж на один из ящиков и открываю. Достаю сверкающий шар. Мне нужно, чтобы вирус проник в склянки с младенцами – тогда, как только самолёт окажется на определенной высоте, «Алеф» начнёт распространяться по Сети и вскоре настигнет Голема и его копии.

Произношу сложный код. Шар вспыхивает и начинает уменьшаться в размерах – его содержимое перетекает в ящики. Всё кончается через пару минут: в руках у меня лишь пустота. Теперь «Алеф» упакован не менее надёжно, чем несчастные малютки, которым так и не довелось стать людьми. Закрываю саквояж и выхожу из отсека.

Ныне я дарую вам жизнь. Ну, или, если теория, изложенная не так давно Марной, верна, задерживаю в смерти. В любом случае апокалипсис откладывается. Будут лишь принесены жертвы – и Голем в их числе. Похоже, он всё же станет мессией искусственных разумов. Искупление… Теперь я понимаю, что он имел в виду. Суд одного представителя вида может спасти или уничтожить миллионы особей. Я – этот один. Меня ренегат выбрал, чтобы проверить человечество на… человечность? Узнать, сохранили ли мы души? То, что нельзя скопировать и перенести в виртуальность.

Дух захватывает при мысли, что на моём месте мог оказаться кто-то другой.

– Взлетайте! – говорю я поджидающему в салоне пилоту. – Немедленно.

– Слушаюсь! – кивает он, бросаясь в кабину.

Моторы уже работают – очевидно, их запустил второй пилот, чтобы не терять время даром.

Бегом спускаюсь по трапу, и он почти сразу же отъезжает. Откуда-то доносятся звуки сирен. Кажется, они приближаются. Самолёт начинает разгоняться – огромная неуклюжая птица. Марна беспокойно оглядывается.

– Всё в порядке? – спрашивает она.

– Да, вирус скоро окажется в Сети.

– Смотри! – Марна указывает в сторону ограды.

Я вижу, как по шоссе едет вереница полицейских автомобилей: стальные жуки с выпученными глазами-фарами и покатыми спинами. Не хватает только суставчатых ног и мохнатых усиков. Хищные твари! Машины направляются к въезду в аэропорт.

– Это к нам, – отвечаю я.

Марна берёт меня за руку.

– Почему? – спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

– Какая разница?

Убийство, промышленный шпионаж, контрабанда, создание оружия массового поражения – мало ли на мне грехов?

Самолёт отрывается от земли и взмывает над разметкой. Его силуэт дрожит в раскалённом воздухе. С каждой секундой он оказывается всё выше и выше – недосягаемый ни для кого.

Я провожаю его взглядом, и на моих губах появляется едва заметная улыбка.

До свидания, мой чудный крылатый катафалк, жужжащим крестом распластавшийся на небе, уносящий вдаль аккуратные коробки со стеклянными гробами, в которых нашли свой последний и единственный приют мертворождённые дети человеческие, неизвестно по чьему образу и подобию созданные.

Покойники несут смерть обречённым – разве в этом нет особой поэзии? Скоро «Алеф» доберётся до Голема и выжжет его мозг, а заодно сотрёт все копии его личности. Возможно, умрут и другие искины. Лояльность будет восстановлена. Вирус останется в Сети – недремлющий страж правопорядка. Одна страница истории сосуществования людей и искусственных разумов будет закрыта. Мы напишем следующую. Надеюсь, она окажется получше.