Текст книги "Алеф (CИ)"

Автор книги: Виктор Глебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Подхватываю её на руки и отношу на постель. Она тянется к выключателю, и в комнате становится темно.

Спустя полминуты мы оба оказываемся обнажены и катаемся по простыням, лаская друг друга, как давно не видевшиеся любовники.

– Ты готов? – спрашивает Марна.

Её глаза блестят так, словно в них спрятано по звезде.

Мне не нужно отвечать. Я вхожу в неё, и Марна сжимает меня бёдрами, одновременно выгибаясь, чтобы пропустить мой член глубже в себя. Мы сливаемся, переставая ощущать собственные тела. Двигаемся в едином ритме, так что кажется, будто мы превратились в андрогина: общая плоть, общие чувства и одно желание.

– Сильнее! – требовательно шепчет Марна мне в ухо. – Ещё!

Мы кончаем почти одновременно – я запаздываю лишь на мгновение. Она вскрикивает, не пытаясь сдерживаться, и прижимается ко мне всем телом, впиваясь пальцами в ягодицы. Мне кажется, что я выплёскиваюсь в неё весь – ныряю в теплоту скользкого лона и исчезаю, растворяясь, превращаясь в семя.

Приподнявшись, падаю рядом с Марной. У нас совершенно нет сил, но мы улыбаемся, глядя друг на друга.

– Привет, – говорю я.

– Привет, – отвечает Марна.

Она устраивает голову на моей руке, и минут пять мы лежим, ничего не говоря. Комната освещена лишь лунным сиянием.

– Кто ты? – спрашиваю я тихо.

Возможно, она соврёт, но я должен попытаться.

– Марна, – отвечает она, помолчав.

Пауза. Я должен пойти дальше. Иначе всё это не имеет смысла.

– Ты сообщница Голема?

Слышно, как дышит Марна. Мне кажется, она принимает решение.

– Да, – говорит она, наконец. – Но я тебе не враг. Как и он.

Я зажмуриваюсь, чтобы совладать с вихрем мыслей и догадок.

– Ты киборг?

– Да.

Несколько минут молчу, глядя в потолок. Кажется, я должен возненавидеть Марну, но я не могу. В какое-то мгновение нашего соития произошло узнавание. Это необъяснимо, но это случилось, и мне нечего противопоставить факту.

Возможно, девушка лишь имитирует поведение человека, но, видит Бог, мне всё равно.

– Ты Зоя? – спрашиваю я, надеясь услышать «да».

– Я Зоя, – отвечает Марна.

Её тело дрожит, и эта дрожь передаётся мне.

– Прости меня, – говорю я.

Зоя поднимает голову и смотрит мне в глаза. Я чувствую, что падаю в них – и не могу остановиться. Звёзды, притаившиеся в глубине зрачков женщины, зажигаются и во мне.

Глава 16

Теперь ясно, как Голем вышел на меня. Зоя имела доступ к системам Конторы, так как работала на неё. Мы долго говорили с ней, но она отказалась объяснить, почему приняла сторону Голема.

– Ты сам должен понять, – всё, что мне удалось от неё добиться.

Кажется, я прав: Голем затеял игру более сложную, чем думают безопасники. Или мне просто известны не все условия.

– Как тебя допустили к работе со мной? – спрашиваю я. – Ты ведь киборг, а значит, могла быть взломана Големом.

– Во-первых, у них не было выбора: я лучший специалист по бихейвиаристике искусственных разумов. А, во-вторых, я не связана непосредственно с разведкой. Числюсь научным консультантом.

– Что не помешало тебе получить доступ к серверу Конторы.

Марна пожимает плечами.

– Это было не так уж и сложно. Голем объяснил, что делать, и снабдил всем необходимым.

– То, что именно тебя послали на встречу со мной – случайность?

– Получается, что да. А может, судьба.

– Зачем ты приехала в Киберград? Следить за мной по заданию Голема?

– Нет. Просто хотела быть с тобой рядом.

Звучит красиво, но правда ли это?

– Даже после того, что я сказал в ресторане?

– Мне было больно, – Марна слегка меняется в лице. – Но я поняла, почему ты так сказал.

– Да?

– Ты ненавидишь не киборгов.

– А кого?

– Мир, в котором ни в чём и ни в ком нельзя быть уверенным.

Зоя права. Должно быть, она, и правда, отличный психолог.

– Надеюсь, мне ты веришь?

– Не совсем.

– Но начало положено?

Я киваю.

– Значит, всё изменится, – убеждённо говорит Марна.

Надеюсь, так и будет.

Наконец, мы засыпаем в объятиях друг друга.

– Мне нужно съездить в офис, – говорю я после завтрака. – Ненадолго. Заодно позвоню Голему и договорюсь о встрече.

– Он дал тебе номер?

– Визитку на имя Андрея Юрьева.

– Значит, ты с ним виделся?

– С Големом?

– Да.

– А ты не знала?

– Откуда? Я приехала по собственному желанию и не связывалась с ним. Так это он пригласил тебя покататься на лошадях?

– Ну, да.

– И ты хочешь ехать? – кажется, Марна слегка испугана.

– Думаешь, это опасно?

– Не знаю. Наверное, нет.

– Теперь, когда ты знаешь, что это Голем, поедешь с нами?

– Конечно! – от энергичного кивка волосы рассыпаются по плечам. – Кстати, я думаю, пора забрать твоего внука из больницы.

– Займёшься этим?

– Ты не «против»?

– Только «за».

Мы прощаемся, и я, вызвав машину, отправляюсь в офис. Нужно обеспечить финансирование нового завода и вообще подумать, как лучше перераспределить ресурсы. Заодно поработать над вирусом – я не хочу делать это дома, при Марне.

– Господин Кармин, сегодня заходил следователь, – сообщает Мила, как только я появляюсь в приёмной. – Сказал, ему нужно задать вам несколько вопросов. Обещал вернуться вечером.

– Лемарский?

– Да, он.

– Что-нибудь ещё?

– Есть информационная сводка.

– Давай.

Забрав два листка распечатки, ухожу в кабинет.

Положение становится довольно серьёзным. Страны, продолжающие иметь с нами дело, можно пересчитать по пальцам. Оптовые поставки – основной и наиболее постоянный источник доходов – по разным причинам срываются практически повсеместно. Материал для производства образцов приходит с перебоями. Нам уже нечего предложить постоянным клиентам, у которых сформировался придирчивый вкус и которых не удивишь ширпотребом. Я начинаю опасаться, что более мелкие фирмы, перейдя на нелегальное положение, переманят у нас покупателей. Пора срочно создавать чёрный рынок уродцев, но для этого необходим надёжный человек со связями, и я раздумываю, к кому из наших высокопоставленных клиентов обратиться. Набросав краткий список возможных кандидатов, вспоминаю, что собирался позвонить Голему. Достаю визитку Андрея Юрьева и набираю номер на терминале.

– Слушаю.

– Это Кармин.

– Решил принять моё приглашение?

– Да. Я пригласил друзей.

– Так даже лучше.

– На какой день назначим встречу?

– Тебе удобно завтра?

– Думаю, да.

– Тогда я буду ждать вас на площади в семнадцать ноль-ноль.

– Почему мы всё время встречаемся там?

– Ну, где-то нужно.

– Ладно. Договорились.

Завершаю вызов. Сделан ещё один ход в нашей с Големом партии. Это игра, правила которой мне ещё не ясны, но, кажется, я начинаю чувствовать, к чему идёт дело. Ренегат ведёт себя не так, как предсказывал Стробов. Он не убил Кармина, но сделал всё, чтобы мне захотелось с ним встретиться. И сам же организовал эту встречу. Покушение, предпринятое на охоте, выглядит в свете последних событий всё более невнятным. А объяснения Зои насчёт того, что она оказалась случайно допущенной к работе с Орфеем, не очень-то меня убедили. Кажется, против меня играет гораздо больше фигур, чем представлялось вначале. Что ж, мне тоже есть, чем ходить. Посмотрим, чья возьмёт. Хотя, кажется, для победы, важнее всего понять Голема, тем более что он, вроде, этого и добивается. Я мог бы обратиться за помощью к Зое, но, несмотря на наш с ней разговор по душам (есть ли душа у киборга?) сомневаюсь в её стопроцентной лояльности ко мне.

В офисе жарко, так что я снимаю пиджак. Это помогает, но совсем не по-осеннему яркое солнце светит в окно и припекает. Включаю кондиционер и опускаю жалюзи. Температура в кабинете постепенно нормализуется.

Мух в городе становится всё больше. Раньше мне казалось, что они вьются вокруг моего офиса, но теперь заметил, что проклятые насекомые распространились по всему мегаполису.

Я думал, что с наступлением холодов они исчезнут, но в Киберграде законы природы действуют, только если им позволяют. А небольшое вмешательство Голема в протокол виртуальности, по его словам, служило символом и должно было продержаться до Конца Света.

Каким-то образом мухи умудряются проникать в здание и летают по комнатам, как крошечные мультикоптеры. Я пытаюсь их игнорировать, но привыкнуть к назойливому жужжанию не могу.

– Господин Кармин, – звучит в интеркоме голос секретарши, – звонит мсье Этель, хочет с вами поговорить.

– Соединяй, – отвечаю я, поднимая трубку.

Раздаётся щелчок, и знакомый голос произносит:

– Господин Кармин?

– Да, я слушаю.

– Мне бы хотелось заказать у вас кое-что для своих друзей. Ваш запас диковинок ещё не иссяк?

Хотел бы я, как прежде, ответить «да».

– Зависит от того, чего хотят ваши друзья, мсье Этель.

– Они доверились моему вкусу, а я перепоручаю это дело вам. Если вы не против, конечно.

– Нет-нет, мсье Этель, – начинаю лихорадочно соображать, где раздобыть нескольких занимательных уродцев. – Я постараюсь подобрать вам что-нибудь.

В трудные времена следует радоваться каждому клиенту и заказу.

– Хорошо. Через три дня я буду в Киберграде по делам и заеду к вам в офис. К этому времени вы успеете всё организовать?

– Постараюсь.

– Тогда до скорой встречи, господин Кармин.

– Всего доброго.

Разъединившись, обдумываю возникшую проблему. Новых поступлений не предвидится. Во всяком случае, никаких эксклюзивов. Сам я родить, к сожалению, не могу. Что же остаётся? Сжульничать? Смоделировать уродца и подделать сертификат? Нет, если подлог вскроется, скандал уничтожит репутацию фирмы навсегда. Такое в виртуальности не прощают.

Набираю номер Олега, чтобы посоветоваться.

– Алло?

– Это я.

– Привет. Что стряслось?

Вкратце объясняю ему проблему.

– Понятия не имею, где их взять, – признаётся, выслушав меня, Олег. Затем, помолчав, добавляет: – А помнишь, что ты говорил мне о тяжёлых временах?

Разумеется, он имеет в виду чёрный рынок. Но пока связей нет, а образцы нужны через три дня. Я говорю об этом Олегу.

– Откажись от заказа, – советует он.

– Нельзя остаться на плаву, не удовлетворяя требования клиентов. Если мы откажемся, об этом тут же станет известно, и конкуренты отожмут наших покупателей.

– А у них что, положение лучше нашего?

– Я не хочу давать им даже шанса.

– Извини, но ничем не могу помочь, – сочувственно говорит Олег. – Ты же знаешь, я и раньше понятия не имел, откуда ты берёшь всех этих мертвецов. Моё дело – охранные системы.

Мы прощаемся. Конечно, я особо и не рассчитывал на Олега. Этот звонок был жестом отчаяния. Теперь мне за него стыдно.

Я чувствую себя растерянным и беспомощным. Это длится почти минуту. Затем я отчётливо осознаю необходимость реальных действий на поприще теневой экономики. Думаю, Олег тоже понял, что тянуть дольше нельзя – мы на грани.

Время поставило нашу фирму перед жёсткой необходимостью, не оставив ни одной лазейки. Остаться на легальном рынке мы можем только с заводом животных, но это совершенно несерьёзно – не после того успеха, который сопутствовал нам все эти годы. Мы создали этот бизнес, и должны удержаться в нём любой ценой.

Чёрный рынок…

По правде говоря, никаких непосредственных связей с миром контрабандистов я не имею, и поэтому рассчитываю, в первую очередь, на помощь заинтересованных лиц – наших же клиентов, некоторые из которых занимают весьма высокие посты в правительствах тех стран, доступ на рынок которых теперь закрыт. Собственно, я даже не просто рассчитываю на них, а практически уповаю, ибо другой возможности наладить дело не вижу.

Однако нельзя просто взять и попросить: бизнесмен не должен выглядеть зависимым, это делает его беспомощным. Нужно, чтобы они сами захотели помочь, чтобы уговаривали меня пренебречь моралью и законопослушностью. О, я бы дорого взял за своё падение. Впрочем, вряд ли наши клиенты сильно заблуждаются насчёт моих нравственных устоев. Тем не менее, спектакль должен свершиться.

Я понимаю, что ошибался, опасаясь отказать покупателям. Эта мысль приходит ко мне в виде озарения. Не нужно пытаться угождать – напротив, надо лишить клиентов вожделенных уродцев. Тогда они будут гореть нетерпением, и это заставит их обратиться в более мелкие фирмы, но те, конечно, либо давно прогорели (Олег прав: они не могут остаться на плаву, если мы тонем), либо быстро расточат свои запасы.

И тогда люди будут вынуждены снова прийти ко мне. И я приму их (разумеется, как же иначе) и буду сочувствовать им и с печалью говорить о трудностях и препятствиях, которые роковым и непредвиденным образом мешают мне служить удовлетворению прихотей человечества и не позволяют доставлять людям радость. И вместе мы проклянём ханжеские правительства и бюрократию, святош, морализаторов и поборников социальных движений. И, дав выход возмущению, вернёмся к насущному и задумаемся о будущем. И, возможно, в чью-то наиболее нетерпеливую и страстную голову придёт шальная мысль, и тогда прозвучит вопрос:

– А нельзя ли как-нибудь это исправить? – слова будут произнесены нерешительно и с сомнением, но их смысл, безусловно, дойдёт до всех присутствующих, и они воззрятся на меня с невысказанной надеждой и немой мольбой.

Но я лишь печально вздохну и сокрушённо покачаю головой.

– Единственный для нас выход – это обойти закон, – скажу я и этим «нас» возьму собеседников в соучастники, и они задумаются над моими словами.

Конечно, я дам понять, что подобный вариант неприемлем, но не слишком категорично. Это раззадорит коллекционеров и им захочется меня переубедить. Сначала они, конечно, ничего не скажут. Мы поболтаем ещё немного – о политической ситуации в виртуальности, бизнесе и прочем – а потом они уйдут. Но спустя некоторое время посовещаются и что-нибудь придумают. А я буду ждать.

Размышляя таким образом, невольно мысленно возвращаюсь к Этелю. Возможно, он входит в уравнение, которое я пытаюсь решить. Француз вызывает подозрение. Я помню, как он рассуждал об иллюзорности действительности, повторяя своими словами мысль Зои, высказанную ею на нашем свидании. «Матрёшка» – вот какую метафору он употребил. Я, конечно, допускаю существование единых информационных полей, но подобные совпадения настораживают. Агент ли он Голема? Всё возможно. Кажется, ренегат оплёл меня плотной невидимой паутиной. Кто знает – вдруг и санкции против торговли мёртвыми детьми – его рук дело. Хотя не представляю, как он мог это провернуть.

Тем не менее Этель представляется вполне подходящим кандидатом на роль подельника. Главное, чтобы его хобби было настоящей страстью, а презрение к законам – достаточно велико. Когда он позвонит, я скажу, что не могу ничего ему предложить, а затем предоставлю сцену ему.

Посидев ещё немного в офисе, строя планы и прикидывая, как лучше себя вести, надеваю пиджак и отправляюсь в больницу навестить Еву. В последнее время Киберград подбрасывает слишком много сюрпризов – и кома моей дочери входит в их число. Все эти нарушения «естественного» существования виртуальности – скорее всего, такие же символы апокалипсиса, как мухи и крысы. Мысль, что Голем имеет отношение к состоянию Евы, не даёт мне покоя.

На улице стало холодновато. Резкий ветер развевает полы пальто и вынуждает поднимать воротник. Не понимаю, почему программисты Киберграда не желают сделать в виртуальности перманентно хорошую погоду. Думаю, в данном случае, поступись они реалистичностью, никто не стал бы возражать.

Сажусь в машину и еду через мегаполис. Город раскинулся раковой опухолью, неумолимо растущей вверх и вширь, занимающей всё больше пространства, требующей новых серверов, залитых кремниевыми накопителями данных. По сути, мы существуем в огромной голове, только «мозг» не един – он состоит из множества частей, объединённых Сетью. Если бы эти фрагменты объединились, на свет родилось бы новое существо, держащее в своём сознании виртуальный мир. Интересно, что бы оно сделало.

Автомобиль скользит по улицам, маневрирует в транспортном потоке, объезжает дома, площади, скверы и парки, засаженные давно не существующими растениями. Наши города – что настоящие, что цифровые – кунсткамеры прошлого, заполненные причудливыми, но, в основном, мёртвыми образцами. Да и мы, люди – чудом уцелевшие реликты, запершиеся в крепостях и противостоящие Природе.

Думаю о Еве и её сыне – маленьких якорях, держащих меня в выдуманном мире. Если фабрики не станет, хватит ли мне их и Виктора (рано или поздно он должен вернуться), чтобы остаться здесь и быть счастливым? Сейчас трудно ответить на этот вопрос, но мне хочется верить, что да.

Все они составляют часть моего мира. Если я лишусь фирмы, детей и внука, который может умереть в любой момент, не останется ничего, кроме счёта в виртуальном банке, особняка и небольшой коллекции автомобилей. А я не ради этого переселился в Киберград.

Проезжаем мимо огромного баннера, гласящего: «Остановим маньяков, торгующих человечиной! Скажем «нет» продаже детей!». Я догадываюсь, какие организации скинулись, чтобы оплатить этот плакат – очередные поборники морали, которые даже в виртуальности не в силах расстаться со своими комплексами.

В каком-то смысле я понимаю таких людей. Им кажется, что Киберград должен стать светлой альтернативой тому дерьму, в котором они живут, и вот эти неудачники являются сюда и обнаруживают, что нет никакого идеального мира, никакого рая. Конечно, у них свербит в задницах: им хочется найти виноватых и «очистить виртуальность». Почему они думают, что могут добиться здесь того, на что не способны в реальности? Об этом надо спросить их тухлые мозги.

Да, младенцы, дети, подрастающее поколение – все эти понятия до сих пор вызывают у большинства радостные эмоции и страх за будущее. Моралисты не набрасываются на тех, кто торгует органами или трупами – до них никому нет дела. Но торговля цветами жизни действует на ханжей, как красная тряпка на быка.

Я тоже был ребёнком. Почему-то мои противники не хотят принять это во внимание. Дети неизбежно становятся взрослыми, и всем сразу становится на них плевать. Эти люди, ещё пару лет назад вызывавшие восторг, перестают быть ценностью. Они превращаются в дерьмо вроде меня и вообще большинства обитателей Киберграда, если смотреть правде в глаза. Наш виртуальность – клоака, где скользкие тела трутся друг об друга, удовлетворяя низменные потребности, среди которых секс – самая нравственная и безобидная.

А дети… Ну, по мне, так они ничего особенного из себя не представляют. Заготовки для убийц, насильников, наркоманов, шлюх и прочей мрази. Из некоторых, правда, получаются приличные люди, но это такая редкость, что умиляться младенцам только потому, что спустя лет двадцать не каждый станет засранцем – откровенный бред.

Нет никаких цветов будущего. По той простой причине, что дети перестают быть цветами очень скоро.

На днях мне пришло письмо от какого-то проповедника. На конверте был напечатан довольно причудливый крест – символ очередной не то церкви, не то секты. В начале послания священник приводил цитату из Библии – историю об избиении младенцев – а затем сравнивал меня с Иродом. Ближе к концу он заявлял, будто я, сам того не сознавая, делаюсь пособником Сатаны. Угадайте, почему! Потому что из-за моего бизнеса Мессия может не родиться. То есть, миллионы абортов – не помеха, а моя скромная фабрика – глобальная угроза Второму пришествию!

Я мог бы, конечно, ответить, что едва ли Сын Божий намеревается появиться на свет из утробы обколотой шлюхи, но мне не до переписки: есть дела поважнее.

Машина останавливается перед больницей, и я, оставив пальто на заднем сидении, вхожу в холл. Здесь тепло и пахнет лекарствами, к чему я никак не могу привыкнуть. Возле стойки регистрации толпятся больные. Пройдя мимо них, направляюсь в палату, где лежит Ева. Мне попадаются по дороге санитары, врачи, медсёстры, пациенты и их родственники. Даже удивительно, как часто жителям виртуальности приходится обращаться за медицинской помощью.

Войдя в палату, замираю на пороге: постель, на которой я привык видеть Еву, пуста!

Ко мне торопливо подходит медсестра. От неё пахнет кремом.

– Господин Кармин?

– Да, – глухо отвечаю я, предчувствуя самое худшее.

– К сожалению, у пациентки полчаса часа назад резко ухудшилось состояние. Нам пришлось отправить её в реанимацию.

– Она сейчас там?

Медсестра мнётся, не решаясь ответить.

– Говорите.

– Ева Кармин умерла. Мне очень жаль.

– Когда? – пол уходит у меня из-под ног, так что я вынужден опереться о стену.

Ладонь скользит по штукатурке.

– Присядьте! – восклицает испуганно сестра, подтаскивая меня к кровати.

– Когда это случилось?

Мне казалось, что Ева очнётся, и всё будет по-прежнему. Я не ожидал, что она умрёт. Это удар.

– Около пяти минут назад. Ничего нельзя было сделать. Очень странный случай. Нам не удалось даже определить причину смерти.

Теперь придётся ждать восстановления. Странно, насколько реалистичной кажется смерть в виртуальности: зная, что рано или поздно Ева вернётся, я не должен бы так переживать, но ничего не могу с собой поделать.

– Есть ещё кое-что, – робко говорит медсестра.

– Да?

– Насчёт восстановления. Нам пришло уведомление, что юзер отказался от личины Евы Кармин.

Похоже, сегодня поистине неудачный день.

– Почему? – вырывается у меня, хотя медсестра, конечно, не может дать мне ответ.

Она и не пытается.

– Вы сможете сохранить дочь, но в качестве симуляции, – говорит она.

Слабое утешение.

Я не в силах поверить в такое предательство.

– Мне очень жаль, – опускает глаза медсестра.

– Спасибо, – я поднимаюсь.

– Вам лучше?

– Да. Спишите личину. Я не стану её восстанавливать.

– У вас есть время подумать. Не торопитесь.

– Всё решено. Вам нужна моя подпись?

– Нет.

Выхожу из палаты и шагаю по этажу. Ноги словно ватные. Раньше я думал, что такое состояние бывает только в книгах.

Ева, Ева… Минус один! Считая Виктора – минус два. Если мне не удастся наладить контрабанду младенцев, будет минус три – и «game over».

Почему неведомый мне юзер не захотел восстанавливаться? Чем я заслужил такое?!

Дома лежу на спине в темноте, сложив руки на груди. Эта поза меня всегда расслабляет, хоть и делает человека похожим на мертвеца. За окном проносится мультикоптер, и голубоватый свет его прожектора за секунду обегает три из четырёх стен комнаты, а затем снова сгущается мрак.

Я думаю о Еве и её предательстве. О смерти и одиночестве. Нет, мысли о самоубийстве не посещают меня. Никогда и никому не сломить мой дух. Но отчаяние так и норовит вползти в сердце.

Скоро я встречусь с Големом. Пора заканчивать игры и вскрывать карты. Кому-то придётся умереть – всё явно идёт именно к этому. Нужна жертва, но кто примет на себя эту роль, остаётся загадкой.

Если я одержу верх, мне спишут все грехи – я вновь стану в глазах закона благонадёжным гражданином. Эта перспектива должна радовать, но меня куда больше волнует, удастся ли мне выжить. Чувство такое, будто на шею накинули виток колючей проволоки и тянут за концы.

Глаза различают на потолке трещину: она стала гораздо шире и теперь походит больше на продолговатую дыру. Странно. Можно зажечь свет и рассмотреть её, но я вдруг замечаю шевеление в глубине таящейся в ней темноты. Показалось или действительно нечто завелось в этом мраке и теперь намеревается выползти наружу?

Замираю, не в силах оторвать взгляда от трещины. Края начинают чернеть – словно какая-то жидкость, выступая из дыры, медленно разливается по потолку. Похоже, у соседей сверху прорвало трубу. Надо встать и подняться к ним, но я не могу заставить себя пошевелиться: подсознание говорит мне, что это не вода! Когда тонкие, как плети, щупальца вываливаются из трещины и протягиваются ко мне, я скатываюсь с кровати и падаю на пол, но тут же поднимаюсь, чтобы броситься к выключателю.

Щелчок! Комната залита светом, но наваждение не исчезло. Омерзительная, сочащаяся тёмной слизью тварь выползает из потолка. Гибкие конечности шарят по бетону и трепыхаются в воздухе в поисках опоры.

Выскальзываю за порог и захлопываю дверь. Снаружи нет защёлки, и приходится подпереть ручку стулом. Удержит ли это монстра? А что, если он выберется через окно?

Сажусь на пол, не сводя глаз с двери. Из-за неё не доносится ни звука.

Разумеется, это галлюцинация. Никаких тварей в действительности нет. Я уверен, что не сплю – значит, у меня поехала крыша. Говорят, из-за частого употребления «Гипноса» случается подобное, хоть и крайне редко. Я считал это мифом, но вот – мне привиделось мерзкое чудовище.

В эту комнату я сегодня не зайду. И вообще не уверен, что смогу уснуть.

Голем, как и обещал, ждёт нас на площади. На нём светло-голубые джинсы, коричневая куртка с меховым воротником и рыжие ботинки.

– Все собрались? – спрашивает он, когда мы вылезаем из внедорожника Олега.

Я отвечаю утвердительно и представляю его как Андрея Юрьева.

Марна попросила делать вид, будто я не знаю о её связи с Големом, и я верен своему слову.

– Где находится ипподром? – спрашивает Глеб.

– Довольно далеко. Придётся лететь.

– Лететь? – этого я не ожидал.

– На мультикоптере. Я поеду первым, чтобы показывать дорогу.

Голем забирается в тёмно-зелёный спортивный «Накано SG-26», а мы возвращаемся в машину Олега.

– Откуда ты его знаешь? – спрашивает Глеб. – Клиент?

– Да, и довольно важный. Но сегодня мы не говорим о делах.

– Ясно. Это, часом, не тот, кто поможет нам выйти из кризиса?

Глеб имеет в виду контрабанду.

Я киваю.

– Он надёжен?

– Пока не знаю. Для того мы здесь – присмотреться.

Едем за зелёным «Накано» около четверти часа, пока впереди не появляются ворота частного аэродрома. Голем показывает пропуск, и створки раскрываются. Мы гоним по бетону, пересекая взлётные полосы, к зоне посадки мультикоптеров. Там нас ждёт пассажирский транспорт, смахивающий на огромного неуклюжего жука. Заключённые в гравитационные кольца пропеллеры уже расправлены.

Пилот в серой униформе отдаёт Голему честь, и мы поднимаемся по короткому трапу в салон. Люк плавно закрывается.

– Куда летим? – спрашиваю я.

– В Океан.

– Куда? – переспрашивает Олег.

– Вы меня слышали, – говорит Голем с улыбкой. – Ипподром находится на палубе «левиафана».

Мультикоптер взлетает и устремляется к облакам. Внизу проносятся дома Киберграда, со всех сторон мелькают небоскрёбы. Солнце слепит справа. Мы направляемся к Лазурному заливу.

– Зачем такие сложности? – ворчит Олег. – Это слишком далеко.

Я молчу. Перспектива побывать на «левиафане» мне нравится: раньше я проводил на этих гигантских кораблях много времени. А вот полет над Океаном едва ли доставит мне удовольствие. Прежде, во всяком случае, это всегда становилось испытанием. Вероятно, дело в ассоциациях со смертью отца. Я не могу долго смотреть на водную гладь: через некоторое время возникает ощущение, будто волны пытаются загипнотизировать и утянуть в пучину.

Первое судно появляется в зоне видимости уже спустя полчаса – как только мы добираемся до воды. Это многоэтажный плавучий остров с полностью развитой инфраструктурой. Под нами мелькает полоска пляжа. Мы летим над Океаном. Стараюсь не смотреть в иллюминатор слишком часто и подолгу.

Корабль, который ищёт пилот, называется «Крон». Об этом сообщает Голем.

– Я выбрал его из-за символичности имени, – говорит он, глядя на меня. – Ты веришь в гибель богов?

– В то, что эпохи сменяют друг друга?

– Нет. В то, что смена эпох – результат войны. Переход через рубеж не обходится без жертв. Крон оскопил отца, Урана, чтобы занять его место.

– Я больше верю в искупление, – отвечаю я.

– Неужели? Христианин? А, нет! Я помню: масон.

– Не совсем.

– Допускаешь существование всесильного творца.

– Что-то в этом роде.

– Я тоже верю в искупление. В то, что один способен спасти миллионы.

Должно быть, Голем имеет в виду себя. Метит в мессии, значит.

– Может ли один судить миллионы? – спрашиваю я.

– Я верю в то, что каждый член определённого вида является его представителем. И по нему можно судить обо всех особях. Это налагает большую ответственность на индивидов, но показывает сообщество со всеми его достоинствами и недостатками.

– Позвольте с вами не согласиться, – встревает Глеб. – Люди слишком разные, чтобы составлять мнение о целом…

– Разумеется, вы можете не соглашаться, – Голем награждает собеседника равнодушной улыбкой. – Но я останусь при своём мнении.

– Тогда спорить бессмысленно, – пожимает плечами Глеб.

– Значит, не будем. Если вы хотите изучить муравьёв, вы берёте любого из них и препарируете. Не выясняете, кто из них лучше, а кто хуже, не составляете статистику. Полученные при изучении одной особи знания вы имплицируете на весь вид.

– Люди не муравьи, – говорю я.

– Верно, – Голем награждает меня чуть заметной улыбкой, холодной, как лёд. – Но научные принципы для всех едины. И потом, представьте, что вы – не человек. Некое другое разумное существо. Станете вы делать разницу между людьми и, допустим, теми же муравьями? Не думаю.

Повисает непродолжительная пауза. Глеб с Олегом переглядываются. Они в недоумении.

– Есть теория, что наша жизнь на самом деле – смерть, – неожиданно замечает Марна. Должно быть, она решила сменить тему. – Мне рассказывал отец. Только я не помню, кто автор учения.

– Правда? – Голем приподнимает брови. – Как это возможно? Жизнь есть жизнь, разве нет? Её нельзя перепутать с небытием.

– Идея в том, что нам кажется, будто мы живём, а потом, умирая, оказываемся в аду или раю. А на самом деле всё наоборот. Живём мы там, – Марна указывает пальцем вверх, – а то, что считается жизнью, и есть загробный мир.

– То есть сейчас мы в раю? – уточняет Олег. – Ну, или в аду?

– Именно так. Мы ведь не помним ничего, что было до нашего рождения. Память о предыдущем существовании стирается.

– Некоторые утверждают, что помнят, – говорю я.

– И есть ещё сны, – замечает Глеб. – И чувство дежавю.

– Это просто теория, – произносит Голем. – А факт заключается в том, что взрыв Бетельгейзе ознаменовал конец эпохи. Люди ещё упираются, не желая это признавать – сопротивляются Природе, строят башни, ищут средства борьбы с неизбежным. Сколько они продержаться? Пятьдесят, сто лет? Любой срок – мгновение. Старый мир рухнул и погребён под мутировавшей экосистемой. Города-островки рано или поздно падут. И что останется тогда? Только виртуальность. Людям придётся переселиться в неё.

– А тела? – спрашивает Глеб. – Что делать с ними?

– Думаю, пора искать способы копировать сознание, чтобы перестать зависеть от физической оболочки.

– Это миф, – говорит Олег. – Подобное невозможно. Да и не решит проблему.

– Почему же?

– Копия оригинал не заменит.

Голем слегка театрально разводит руками.

– Но выхода нет.

– Думаю, мы ещё поборемся, – упрямо говорит Олег.

– Вы забываете о душе, – замечает Глеб. – Её нельзя оцифровать.

– А есть ли она? – спрашивает Голем.

– Не знаю. А вдруг?

– Искусственные разумы обходятся без неё, а их признали равными с…

– Равноправными, – поправляет Голема Олег. – Не равными. Не равноценными. Речь идёт о юридическом статусе, и не более того.