Текст книги "Алеф (CИ)"

Автор книги: Виктор Глебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

– Неужели? Ты не хочешь слушать доводы разума. Признай хотя бы, что человек – такое же животное, как и любое другое, и в нём нет ничего особенного.

– Кроме разума.

– Ты считаешь, что он сделал человека лучше?

– Хочется думать, что да.

– Из-за него люди руководствуются самолюбием, гордыней и тщеславием, а не здравым смыслом.

– Значит, от животных они всё-таки отличаются.

Олег улыбается, довольный, что поймал меня в ловушку.

– Не в лучшую сторону, – говорю я.

– И тем не менее. Послушай, зачем нам спорить? Конечно, человек – животное, как и крыса, но он стоит неизмеримо выше неё в развитии.

– Всё относительно. Шкалу-то придумали люди.

Олег пожимает плечами.

– Да и ладно. Какая разница? Скажи лучше, не пора ли нам поужинать? От бессмысленных дискуссий у меня всегда разыгрывается аппетит.

– Ты прав, – говорю я примирительно. – Идём.

Мы спускаемся в столовую, где нас ожидает нечто замечательное по своим кулинарным качествам, о чём свидетельствует царящий в комнате аромат. Валентина расстаралась – должно быть, надеется искупить таким образом вину мужа. Фёдор прислуживает с каменным лицом. Изображает идеального батлера. Поздно, дружок.

Мы садимся и принимаемся за еду – молча и сосредоточенно. Фаршированный рисом сладкий перец, острые баклажаны, говядина с апельсинами по-турецки, роллы с лососем, четыре разных соуса к мясу, рассыпчатые кексы – пища столь прекрасна, что я невольно вспоминаю пиры Вальтазара, на которых древние предавались чревоугодию. Не хватает лишь горящих надписей на стенах.

Постепенно течение моих мыслей принимает другое направление. Я вспоминаю Марию, хотя это всегда сопровождается болью.

Она не любила электрический свет – даже приглушённое сияние торшера заставляло её жмуриться. Поэтому мы довольствовались розовыми лучами заката или матовыми пятнами луны, которые скользили по нам, то тревожно замирая на простыне, то выхватывая из темноты неясные формы и сразу же отпуская их – лишь для того, чтобы осветить другие. Окно почти всегда было приоткрыто, и прохладный воздух мегаполиса, горький днём, а ночью ласкающий и нежный, осторожно просачивался в комнату.

После секса Мария почти сразу засыпала, уютно пристроившись на моём плече, а я подолгу лежал с закрытыми глазами, напряжённо вслушиваясь в её дыхание.

Говорят, вдовцы, даже женившись вторично, продолжают любить своих умерших жён. Это происходит от уверенности, что женщина уже никогда не будет принадлежать другому.

Думая о Марии, я чувствую злобу. Она сжигает меня, разъедает подобно кислоте.

Неужели так трудно было примириться с тем, как я зарабатываю на жизнь? Возможно, Мария никогда не любила меня по-настоящему. Или её любовь постепенно растаяла. Такое случается. Наверное, я плохо подпитывал это чувство, забывая, что за любовь нужно платить – и не раз, не два, а постоянно. Это не статуэтка, которую можно поставить дома на полочку и забыть о ней. Тебя не будут любить в будущем только потому, что любят в настоящем.

К сожалению, если мы теряем нечто по-настоящему дорогое, то уже не можем утешиться тем, что хоть немного хуже. Любимого человека заменить нельзя. Как писал Есенин, «Мы в жизни любим только раз, А после ищем лишь похожих». И дело не в том, что другой хуже. Просто он – другой. Поэтому, когда человек думает о «новом счастье» и понимает, что оно невозможно, ему становится невыносимо больно.

Мне становится невыносимо больно.

– Чёртовы мухи! – восклицает Олег, яростно отмахиваясь от кружащего вокруг него насекомого. – Я поставлю тебе в особняк специальную программу от них!

Его крик выводит меня из задумчивости.

– Всех не перебьёшь, – замечаю я. – Мухи плодятся быстро. Если не мешать им размножаться, то за два года они покроют Землю слоем в три сантиметра толщиной. Представь наш город, скрытый шевелящейся живой массой.

– Гадость! – Олег морщится от отвращения.

– Почему же? Чёрными, синими, изумрудно-зелёными, золотистыми копошащимися телами будут покрыты улицы, площади, машины, столбы, телефонные будки. Полчища насекомых выткут живой ковёр на крышах, окнах, стенах снаружи и внутри домов. И всё это будет оглушительно, властно, победоносно жужжать. Голос насекомых заявит о себе как о единственно возможном.

– Ты пытаешься испортить мне аппетит?

– Нет, что ты. Кстати, я проверял мух сканером – они абсолютно безвредны.

– Дело не в этом. Естественно, вредоносные программы не попали бы в особняк.

– Я понимаю: мухи неприятны тебе эстетически.

– Они вызывают омерзение!

– Знаешь, что на самом деле восхищает меня в нарисованном пейзаже?

– Ну? – нехотя произносит Олег.

– Город.

– Почему?

– Он останется точно таким, как сейчас: величественной, нерушимой каменной глыбой, навсегда впаянной в землю. Он не отдаст мухам ни миллиметра свои владений, не уступит им ни пяди того, что принадлежит ему. Просто будет взирать на их опьянённые гниющей пищей полчища, а когда еда кончится, и мухи поглотят друг друга, город стряхнёт их ссохшиеся, скрюченные в голодной агонии трупы и оставит рассыпаться на палящем, безудержном солнце.

Олег выдавливает кривую усмешку.

– Увы, – говорит он, – вечно только то, что мертво. Но вечность сама по себе – ещё не повод для восторгов.

– Согласен.

Ужин подходит к концу, и Фёдор с Валентиной уносят пустые тарелки. Я прошу подать кофе в мой кабинет, и мы с Олегом направляемся туда. Хочется немного расслабиться и просто насладиться покоем. Я рад, что Олег поселился у меня: в последние дни одиночество стало действовать на меня гнетуще.

Мы садимся в кресла, и я открываю хумидор из красного дерева, стоящий на журнальном столике.

– Откуда? – спрашивает Олег, беря предложенную сигару.

– Гавана.

Он обрезает кончик золотой гильотиной и прикуривает от лучины – всё, как положено. Я наблюдаю за ним.

В воздух поднимается несколько колец дыма.

– Ну, как? – спрашиваю я.

– Отлично! – кивает Олег. – Кстати, что слышно насчёт заводов? Нас закроют?

– Мы это обсуждали в прошлый раз.

– Брось! – Олег досадливо морщится. – Нельзя делать вид, что ничего не происходит. Наш бизнес вот уже две недели официально разрешён только в России и Европе, да и то не везде. Если так пойдёт дальше – а я не вижу причин, чтобы этого не случилось – мы окажемся на гране банкротства, разве нет?

Олег отчасти прав: большинство держателей серверов издало эмбарго на нашу продукцию, но мой друг упорно не хочет принимать в расчёт теневую экономику. Наверное, синдром Эксифера сделал его мягкотелым.

Есть множество способов обойти любые запреты, и виртуальность в этом плане не исключение: здесь возможностей для контрабанды не меньше, а то и больше, чем в реальности.

– Неужели ты всерьёз полагаешь, будто завод по заготовке каких-то двухголовых свиней сможет удержать нас на плаву? – спрашивает Олег, имея в виду немецкую зверофабрику.

Я встаю и подхожу к окну. Идёт дождь, и частые крупные капли разбиваются о стекло, скатываясь по нему длинными тонкими ручейками. Небо, тёмное и тяжёлое, почти касается побуревших от дождя далёких крыш. Мне хочется вдохнуть грозовой воздух и забыть о заспиртованных детях – возможно, впервые за всё время.

Что-то погода в последнее время нас не балует. Интересно, чего добиваются метеорологи Киберграда.

Стук в дверь заставляет меня вздрогнуть: это Валентина принесла кофе.

– Ну, так как? – спрашивает Олег, когда она выходит. – Что будем делать?

– Ничего, – отвечаю я, возвращаясь в кресло. – Пусть об эмбарго беспокоятся наши клиенты. Этими людьми движет страсть – они одержимы своими коллекциями, почти больны ими. Они не позволят никому лишить себя этой радости. Ко мне уже приходил Фернен, придут и другие. Пусть увидят трудность нашего положения, оценят по достоинству наш труд и вывернут карманы. Чем ближе, по их мнению, мы окажемся к банкротству, тем охотнее они расстанутся с деньгами. А мы займёмся банальной контрабандой.

– Но ведь это незаконно.

Опять двадцать пять!

– Ещё бы, – говорю я. – Но ты ведь отказался жертвовать империей, разве нет?

Олег замолкает, прикусив язык. То-то.

– Расслабься. Помнится, ты сказал, что хочешь осуществить мечту. Свою мечту.

– Ну, это так…

– Брось! Мы ведь не чужие. Выкладывай, что задумал.

Олег неуверенно пожимает плечами.

– Мне бы хотелось заняться гостиничным бизнесом. Есть один проект. Мне он интересен.

– Ну вот, видишь – даже проект уже имеется.

Стоит немалого труда сделать вид, будто я не огорчён. Но надо держать себя в руках.

– Пара отелей в районе Шимацу.

– Где?

– Ты слышал, Алекс.

Вот это новость! Значит, Олег решил заняться бизнесом в реальности.

– Уверен? Это очень рискованно.

– Знаю. И всё же.

Я молчу почти минуту. Просто не знаю, что сказать. Олег нервно постукивает пальцами по подлокотнику кресла. Они похожи на лапки африканского паука.

– Ну, что ж… – произношу я, наконец. – Тебе понадобятся деньги. Много денег.

– Поэтому я и обеспокоен положением дел. Если я «выведу» виртуальные бабки, получившейся после конвертирования суммы будет недостаточно. Даже если я сложу её с имеющимися у меня реальными деньгами.

– Ты собираешься обесточить банковский счёт нашей фирмы? Во время кризиса?

Олег качает головой, но я понимаю, что он рассматривал такой вариант.

– Это будет означать конец. Мы не выкрутимся без твоих денег.

– Алекс, я не стану подкладывать всем нам такую свинью. Как я уже сказал, бабок всё равно не хватит для открытия гостиничного бизнеса в реальности. Но мне нужно, чтобы фирма опять начала приносить доход. И хороший.

А потом ты заберёшь деньги. Когда накопишь достаточно, чтобы прикупить пару отелей в Шимацу. Всё ясно.

Я заставляю себя улыбнуться. Нельзя показывать, что план Олега выбил меня из колеи. Кажется, все вокруг рушится, а я стою в центре камнепада. Но ещё можно побороться.

– Если тебя заботит юридическая сторона вопроса, – говорю я, – то подумай вот о чём: наказание за контрабанду – всего лишь штраф. И он не превысит наши доходы от теневой экономики. Конечно, репутацию следует оберегать, но на что нам репутация, если мы обанкротимся?

Олег кивает с лёгкой усмешкой:

– С тобой проще согласиться.

– Я называю это доверием.

– Хорошо, ты меня убедил. Делай, что считаешь необходимым. Тем более иного выхода всё равно нет.

– Вот и славно. Чем, кстати, занимается в это нелёгкое для нас время Глеб?

– Он вчера отправился в отпуск на Багамы.

– Неужели?

– Угу. Сказал, что заслужил отдых после постройки немецкого завода.

Хорошо, что его присутствие для работы фирмы не так уж существенно. Глеб отличный инженер, но бизнесом управляю я.

– Знаешь, я никогда не был паникёром, – говорит Олег, вставая и принимаясь ходить по комнате, – но сейчас боюсь всё потерять.

Я наблюдаю за ним и вдруг понимаю: мой друг беспокоится не из-за денег. Его тревожит время. Оно кончается. И изменить этот факт не в силах никакая виртуальность.

– Ты обязательно успеешь осуществить свою мечту, – говорю я. – Обещаю.

По взгляду Олега понимаю, что попал в точку.

– Спасибо, – отвечает он.

– Иногда мне снится, будто я сижу на берегу моря. Возможно, это Багамы, на которые улетел Глеб. Не важно. На синем небе чётко видно созвездие в форме креста. Его вид меня угнетает. Оно – как зловеще знамение, нависшее над райским уголком.

Я умолкаю, не зная, зачем заговорил об этом.

Олег тоже молчит. Потом садится напротив меня.

– Может, нам всё это бросить? – спрашивает он.

– Ты про фирму?

– Ну, да.

– Нет.

– Тебе это действительно нравится?

Я пожимаю плечами.

– Ничего другого у меня просто нет.

Подумав, Олег кивает.

– Хорошо.

– Я не могу сказать, что полностью удовлетворён тем, что имею. Наверное, такого ощущения вообще достичь очень нелегко. И в этом сне… возможно, берег – просто символ упущенных возможностей. На самом деле я мечтаю не о пляже.

– Само собой. Но ты не знаешь, о чём?

Качаю головой.

– Поэтому, в отличие от меня, ты не боишься терять.

– Но я не хочу терять.

– Из спортивного интереса. Для тебя бизнес – игра в кошки-мышки.

– Отчасти.

Олег понимающе улыбается.

– Кстати, насчёт снов, – говорит он, решив сменить тему. – Вчера видел передачу. Проповедь какого-то священника из Церкви Смертных грехов.

– Господи, и такая есть?!

– Ага. В последние годы их развелось не меряно.

– Ну, и что он втирал?

– Будто сны – отражение прошлых жизней. Обрывки воспоминаний.

– Серьёзно? То есть, речь об инкарнациях?

Олег кивает.

– Представляешь?

– Ну, я не очень удивлён. Почти все современные религии тяготеют к синтезу.

– Речь не об этом. Что ты думаешь о снах?

– Да ничего. Чушь это всё: отражения, воспоминания, осколки иных миров. Есть лишь одна вселенная, и мы – её пленники.

– А как же виртуальность?

– Иллюзия. Отдушина.

– Поэтому я и хочу открыть гостиничный бизнес в Шимацу.

– Да понятно.

Некоторое время мы сидим молча. Тишину прерывает дверной звонок. Кого это принесло?

– К тебе? – спрашиваю я Олега.

Тот отрицательно качает головой.

Пару минут сидим, прислушиваясь.

В коридоре раздаются шаги. Я узнаю поступь Фёдора. Он робко стучит в дверь.

– Да?

Дворецкий заглядывает в комнату.

– Пришла женщина и спрашивает вас.

– Кто такая?

– Не знаю, господин Кармин. Впервые вижу. Но она уверяет, что знает вас.

– Как она хотя бы выглядит?

– Лет двадцати трёх, рыжеволосая, одета эффектно.

Очевидно, это Марна.

– Ты сказал, что я дома?

– Нет, дама считает, будто я пошёл вас искать. Ответить, что не нашёл?

– Молодец. Спроси её имя, и где она остановилась. Пускай оставит номер телефона, если он у неё есть. А про меня скажи, что приеду часа через два.

Фёдор уходит, но спустя десять минут возвращается с листком в руке.

– Эта женщина оставила вам записку.

– Спасибо. Можешь идти.

Прочитав первые три строчки, окончательно убеждаюсь, что приходила Марна Шпигель. Придётся с ней встретиться, иначе она может заподозрить неладное. У меня есть два часа, чтобы решить, как себя вести: изобразить любовь или прикинуться обиженным на их с папашей грязную игру?

– Ты её знаешь? – спрашивает Олег.

– Да, это по работе.

Он удивлённо поднимает брови.

– В некотором смысле, – добавляю я.

Олег понимающе усмехается.

– Ладно, – говорит он. – Пойду поработаю. Надо разобраться с твоими мухами. Спасибо за сигару.

– Не за что.

– Надеюсь, мы и дальше сможем покупать такие. И не только в виртуальности, – вздыхает Олег перед тем, как исчезнуть за дверью.

Несколько минут я сижу, обдумывая предстоящую встречу с Марной. Может, и правда, свозить её в лес на пикник?

Выхожу из кабинета и отправляюсь в детскую.

Там царит полумрак, только на полу лежит перечерченный оконной рамой квадрат бледного света. Няня серой грудой тряпья дремлет подле кроватки. Я делаю несколько шагов и смотрю на младенца.

Тристан лежит на спине, раскинув руки и ноги. Он судорожно дышит, периодически хватая ртом воздух. На мгновение мне кажется, будто передо мной распростёрт плохо работающий насос.

Я замечаю на маленьком лице тёмное продолговатое пятно и наклоняюсь, чтобы выяснить, что это такое, но оно вдруг начинает двигаться и стремительно исчезает из виду.

Содрогнувшись от омерзения, быстро выхожу из комнаты. Олег прав – насекомых надо травить! Перегнувшись через лестничные перила, кричу:

– Фёдор! Вызови морильщиков – у нас завелись тараканы!

Можно было бы, конечно, попросить Олега заняться этим, но я не хочу отвлекать его по пустякам. Пусть лучше прокачает охранные системы. Сейчас, когда я так близок к завершению работы над вирусом, нужно соблюдать особую осторожность.

Я возвращаюсь в комнату, не обращая внимания на проснувшуюся от моего крика няню, придвигаю к кроватке стул и сажусь. Тристан тяжело дышит, брови его нахмурены, глаза плотно сжаты. Должно быть, он видит сон. Надеюсь, не кошмар.

– С ним всё в порядке, – говорит няня.

Я прислушиваюсь к дыханию внука. Оно чистое, без хрипоты. Просто он слаб.

– Сходите на кухню выпейте кофе, – говорю я няне. – Мы побудем вдвоём.

– Да, господин Кармин.

Сиделка исчезает за дверью. Секунды три слышны её удаляющиеся шаги, потом наступает тишина, нарушаемая лишь сопением Тристана.

Я бы хотел заглянуть ему в голову и поглядеть, что за мысли копошатся в ней. Подхожу к окну и открываю одну из створок, впуская в комнату свежий воздух. Он наполнен запахом прелой листвы и влажной земли. Слышно, как где-то стрекочет мультикоптер.

Весь город – огромное болото, наполненное чёрт знает кем. И каждый обитатель радеет о собственном крошечном убежище. Все мы заняты лишь двумя вещами – приобретением и заботой о безопасности. Иногда одно зависит от другого.

Возвращаюсь к кроватке и опускаюсь на стул. В голову лезут мысли о Зое. Вспоминаю наше с ней свидание. Наверное, она презирает меня и считает законченным снобом. Увидимся ли мы ещё когда-нибудь? Странно, что это беспокоит меня.

Я сижу, перебирая в памяти детали нашей встречи, и вдруг через некоторое время понимаю, что в комнате есть кто-то, кроме меня и Тристана. Ощущение чужого присутствия закрадывается в сердце подобно липкому туману, опутывающему корни деревьев.

Медленно поворачиваю голову и смотрю на стену. Она шевелится. В полумраке не разобрать, что с ней происходит, но поверхность стала мягкой, эластичной и движется так, словно под ней кто-то есть.

Что это? Вторжение? Но охранные системы слишком надёжны – я ни секунды не сомневаюсь в них. Пробраться в особняк невозможно. И тем не менее, кто-то пытается выбраться из стены.

Я поднимаюсь на ноги. Сую руку подмышку и достаю из кобуры пистолет. Барабан полон. Звать на помощь некого: Генрих не услышит, а Фёдор и Олег не бойцы. Придётся разобраться самому.

Обои лопаются и сползают длинными полосами. В стене появляется щель, она ширится, края выворачиваются так, что становится видна розовая, сочащаяся лимфой плоть, покрывающая их с внутренней стороны. Из дыры высовывается уродливая приплюснутая голова, крошечные глазки открываются и смотрят на меня. Рот искривляется в злобной ухмылке.

Вслед за первым младенцем появляется второй. Вместо носа у него чернеет овальный провал, короткие пальчики скребутся по вывернутому краю стены.

Детей становится всё больше. Двое вываливаются из трещины и начинают судорожно извиваться на полу, стуча по паркету русалочьими хвостами. Словно выброшенные на берег рыбы.

Навожу пистолет и жму на спусковой крючок. Маленький череп взрывается, как мешочек с кровью – во все стороны летят брызги и ошмётки мозга. Стреляю в уродца, пытающегося подползти ко мне. Пуля входит в спину, и ребёнок затихает, уронив голову на беспалую ладошку.

Тем временем, из дыры в стене, расталкивая младенцев, вылезает Шпигель. Кожа сползает с него лоскутами, от мышц валит едкий дым, безгубое лицо скалится, как «Весёлый Роджер». Немец падает на четвереньки, его изуродованные кислотой конечности немыслимо выворачиваются, и ставший похожим на огромного разлагающегося паука Шпигель устремляется ко мне.

Расстреливаю в него остаток патронов. Смердящая плоть корчится на полу, оставляя кровавые следы. Я отступаю и упираюсь спиной в кроватку. Позади раздаётся шипение. Маленькие, но крепкие пальцы впиваются в мою одежду. Делаю рывок вперёд, чтобы освободиться, и, обернувшись, вижу Тристана. У моего внука отросли восемь суставчатых ног, и с их помощью он карабкается по прутьям кроватки. Целюсь в него, но не могу заставить себя нажать на спусковой крючок. Вспоминаю, что магазин пуст.

Из стены по-прежнему лезут уродцы. С влажным шлёпаньем они валятся на пол и пытаются подобраться ко мне. Одному даже удаётся схватиться за штанину, и он издаёт торжествующий вопль, от которого по спине продирает мороз. Перезаряжаю револьвер и стреляю ему в лицо. Всё в радиусе полуметра окатывает багровой жижей. Несколько капель и кусочек черепа попадают мне на руку.

Раздаётся оглушительный звон стоящего на тумбочке будильника.

Открываю глаза и едва не падаю со стула. Оказывается, я задремал, сидя у кроватки Тристана. С ним всё в порядке – нет никаких паучьих лап. И дыра в стене мне привиделась.

Вытираю с лица пот.

– Господи! – бормочу я, вставая. – Что в детской делает будильник?

Нащупываю его в полумраке и отключаю. Ребёнок продолжал спать, будто ничего не случилось.

Осмотревшись, замечаю рядом с будильником листок бумаги. На нём что-то написано. Я беру его и выхожу из комнаты, чтобы прочесть.

Это расписание приёма лекарств. Как и что давать ребёнку, я понятия не имею. Поэтому, перевесившись через перила, кричу:

– Фёдор!

Через полминуты дворецкий появляется со стороны кухни.

– Да, господин Кармин?

– Где няня?

– Пьёт кофе. Она сказала, вы хотели побыть с внуком.

– Так и есть. Но теперь пора давать ему лекарства.

– Я немедленно отправлю её наверх.

Фёдор поспешно удаляется. Мне нужно поработать, но не успеваю я сделать и десяти шагов по направлению к кабинету, как раздаётся звонок в дверь. Это может быть только Марна, настырная девчонка. Я слышу, как Фёдор идёт открывать, и через несколько секунд внизу раздаётся женский голос. С лёгким немецким акцентом гостья спрашивает, вернулся ли герр Кармин. Не дожидаясь, когда Фёдор пойдёт за мной, начинаю спускаться по лестнице.

Марна замечает меня на полпути. Она машет рукой и кивает, словно говоря: «Да, да, вот так. Молодец. Иди ко мне». На её лице расплывается счастливая улыбка.

Глядя на Марну, я понимаю, почему Фёдор назвал её «эффектной». На девушке ярко-красное обтягивающее платье и чёрные высокие сапоги на тонком каблуке, в руке – лакированная сумочка из крокодиловой кожи. Тонкие запястья украшены браслетами, на пальцах сверкают кольца. Дворецкий держит её пальто из верблюжьей шерсти.

– Привет! – восклицает Марна.

– Добрый вечер.

Как только я оказываюсь внизу, она бросается мне на шею, не стесняясь Фёдора.

– Как же я рада тебя видеть! Знаешь, герра Кармина не так-то легко найти.

– Сейчас трудные времена. Приходится много работать.

– Но я преодолела все препятствия! – Марна жарко шепчет мне в ухо.

Стоит немалого труда оторвать её от себя. Выдавливаю более-менее убедительную улыбку.

– Фёдор, собери перекусить, – говорю я дворецкому. – Накрой на двоих.

– Я так виновата! – говорит Марна, продолжая обвивать мою шею руками. – Это всё папа, я не хотела пускать его, но он может быть очень-очень злым. И жестоким. Он даже ударил меня, смотри! – при этом Марна отодвигает в сторону прядь огненно-рыжих волос и демонстрирует почти сошедший синяк. – Я не была с ним заодно, честное слово!

– Верю, – говорю я и даже киваю в подтверждение своих слов.

– Правда? – Марна внимательно заглядывает мне в глаза.

Я улыбаюсь:

– Ну, конечно.

Очень жаль, что девушка в курсе происков своего папаши. Она может заподозрить, что с ним случилось нечто нелицеприятное. Интересно, Марна тоже работает на Голема?

– Я так рада! – она снова бросается мне на грудь. – Боялась, ты не захочешь меня видеть.

– Почему?

– Я ведь не знала, что наговорил тебе отец.

– Не думай об этом. Мы с ним всё уладили.

– Да?

– Он понял свою ошибку, и я обещал не заявлять на него в полицию за клевету и шантаж. Даже не стал его увольнять.

– Правда?

– Конечно. Разве можно доверять человеку, не пытающемуся при случае взять своё? Просто в этот раз ему не повезло. Я выиграл – он проиграл. Такое случается в бизнесе сплошь и рядом.

– А где он? – спрашивает Марна.

– В Австрии. Ты, наверное, знаешь, что многие страны запретили торговые операции с младенцами. Твой отец изучает в Австрии рынок сбыта.

– Вы хотите открыть там завод?

– Вполне возможно. Всё зависит от результатов его поездки.

– Он мне даже не пишет, – жалуется Марна. – Раньше, если папа уезжал в командировку, то всегда посылал письма.

– Наверное, у него много работы. Сейчас кризис, так что нельзя терять время. Но я уверен, тебе придёт от него весточка.

– Теперь вряд ли, – качает головой Марна. – Разве что маме.

– Почему?

– Ну, он же не знает, что я здесь.

– Ах, да. Где ты остановилась?

– В гостинице.

– Ясно. Надолго приехала?

– Пока не знаю. Зависит от того, на сколько мне хватит денег.

«И, вероятно, от того, как сложатся наши отношения», – добавляю я мысленно.

Из кухни появляется Фёдор.

– Ужин готов, – говорит он с лёгким поклоном.

Надо отдать ему должное: справился он быстро, особенно если учесть, что мы уже поели и больше не собирались. Наверное, Валентина разогрела что-нибудь из полуфабрикатов.

Я провожаю Марну в столовую. Она отделана в викторианском стиле и поначалу кажется мрачноватой, но вскоре становится ясно, что это самая уютная комната в особняке.

На столе красуется серебряный канделябр, в нём горят две свечи.

– Какой у тебя большой дом! – говорит Марна. – И красивый. Наверное, дорогущий?

– Да, – отвечаю я. – Ещё какой. Построен по проекту Игоря Белякова. Это очень известный в России архитектор. Приходится занимать очередь, чтобы заполучить его.

– Я заходила к тебе на работу, – сообщает Марна, едва мы садимся за стол. – Но тебя не было.

– Так это ты? – я изображаю удивление. – Секретарша сказала, что заходила женщина, но я не думал, что ты приедешь так быстро.

– Я отправилась вслед за папой.

Понимающе киваю. Больше во время еды мы почти не разговариваем. Собственно, я лишь притрагиваюсь к отбивной, поскольку не голоден, а вот Марна уплетает с удовольствием. Вообще, мне нравятся женщины с хорошим аппетитом.

Когда мы встаём из-за стола, неожиданно входит Фёдор. Он явно чем-то взволнован.

– Господин Кармин, – говорит он, – няня не может остановить кровотечение. Она советует вызвать доктора.

– Няня? – переспрашивает Марна, слегка подняв брови. – У тебя есть дети?

– Двое, – отвечаю я и, сделав Фёдору знак идти за мной, выхожу из комнаты.

Марна следует за нами.

– Почему не действуют лекарства? – спрашиваю я дворецкого, поднимаясь по лестнице. – Раньше ведь помогали.

– Не знаю, – отвечает тот несчастным голосом.

– Может, я смогу помочь? – предлагает Марна. – Я окончила курсы медсестры.

– Серьёзно? И много ты знаешь о гемофилии?

– Что!? – Марна поражена. – У твоего ребёнка гемофилия?

– Вообще-то, у внука, – говорю я, открывая дверь детской. – Но, думаю, сейчас это не важно.

– Если у него открылось сильное кровотечение, – замечает Марна, входя следом, – необходимо вызвать врача, а, может, даже и «скорую». В таких случаях часто требуется переливание.

– Ты слышал, Фёдор? Вызывай.

Дворецкий спешит к телефону.

– Что здесь у вас? – спрашиваю я няньку, заглядывая в кроватку, где на груде липких от крови пелёнок лежит Тристан. – Почему она не останавливается?

– Не знаю, господин Кармин, – испуганно лепечет няня. – Я ведь не врач, а только сиделка. Все лекарства я ему дала, а что ещё делать, не знаю!

– У вас же есть медицинское образование!

– Да, но… она виновато разводит руками.

– Кровь идёт из левой ноздри, – говорит Марна, извлекая тем временем ребёнка из кроватки и беря на руки. – Сверните ватный тампон, пропитайте спиртом и дайте мне, – тон у неё уверенный, как у человека, знающего, что делать.

– Я это уже делала, – возражает няня, но я бросаю на неё такой взгляд, что она мигом затыкается

– Побыстрее!

Сиделка бросается к тумбочке и начинает возиться с аптечкой.

– Сейчас-сейчас! – бормочет она. – Несчастье-то какое. Господи, помоги!

Тем временем Марна садится с рёбёнком на стул и нашёптывает ему что-то ласковое. Вдвоём они напоминают «Мадонну Литту» Леонардо да Винчи.

Глядя на Марну, невольно думаю о том, что мне бы хотелось, чтоб она не имела отношения к Голему. В ней есть что-то, чего мне не хватает. Крупица песка с того пляжа, который я вижу в своих снах.

– Ты не боишься запачкать платье? – спрашиваю я.

– На красном не будет заметно, – шутит Марна и, обращаясь к няньке, добавляет: – Ну, что, готово?

– Да-да! – кудахчет та, поворачиваясь, и протягивает пропитанный спиртом тампон. – Держи, милочка!

Пока Марна пристраивает вату, в комнату вваливается запыхавшийся Фёдор.

– «Скорая» будет через десять минут! – сообщает он.

– Так долго? – удивляется Марна.

– Мы живём далеко от города, – говорю я и велю няне собрать детские вещи.

Когда приезжает «скорая», Марна выражает желание поехать вместе со мной, но, к моему облегчению, её не пускают, так как машина берёт с собой только одного сопровождающего. Марна приехала в особняк на такси, так что следовать за «скорой» не может.

– Оставайся, – говорю я ей, садясь в машину. – Фёдор приготовит тебе комнату для гостей.

– Спасибо, – кивает она.

В больнице говорят, что необходимо переливание крови, и это может затянуться на несколько часов.

– Почему вы не вызвали неотложку раньше? – спрашивает меня коротышка-врач, протирая круглые, в тонкой золотой оправе очки краем халата. – Ещё немного, и было бы поздно.

– Когда его выпишут? – спрашиваю я, доставая из кошелька сотенную банкноту и протягивая её врачу.

– Думаю, с выпиской придётся подождать, – отвечает тот, ловко пряча купюру в карман. – Ребёнок в таком возрасте, когда его нельзя оставлять без присмотра и квалифицированного ухода. Поэтому придётся поместить его в специальный бокс.

– Это действительно обязательно? Отдавать его туда.

– Совершенно необходимо. Особенно после переливания.

– Ну, хорошо, – киваю я. – Выходите его. В долгу не останусь.

Пробыв в больнице ещё пару часов, я еду домой. Открываю дверь своими ключами, чтобы не звонить и не встречаться с Марной.

Кажется, судьба решила отобрать у меня всех, кто мне дорог. Сначала Марию, потом Еву и Виктора. Теперь Тристана. Могу ли я противиться ей?

Выхожу из виртуальности и иду ужинать, поскольку испытываю зверский голод. Макароны по-флотски и бутерброд с форелью сметаю минут за десять, потом выпиваю чашку египетского красного чая с тремя ложками сахара.

Настроение поганое.

Ложусь спать. Слышно, как в оконное стекло бьётся муха. Накрываю голову подушкой, чтобы её не слышать, и спустя десять минут проваливаюсь в темноту.

Весь следующий день я работаю над «Алефом». Мне нужна ещё максимум неделя, и вирус будет готов. Конечно, Стробов настраивает на более ранних сроках. Стоило сказать полковнику, что программа почти готова, и он заявил, что хочет получить её в течение трёх дней. Обойдётся. Выпускать в Сеть сырой вирус – всё равно, что садиться в свежесобранный истребитель. Лично я не рискнул бы.

Если Голем не успеет взорвать мир за то время, что я отлаживаю «Алеф», у человечества появится шанс выжить.

Довольно приятно ощущать, что от тебя зависят жизни миллиардов людей – ведь я единственный, на кого может рассчитывать Контора. Думаю, прежде чем вручить им панацею от измены, я ещё поторгуюсь: снятие обвинений это не цена за спасение мира.

Когда у меня начинает рябить в глазах, я запускаю несколько программ-помощников, чтобы они дописали заданные алгоритмы, и отправляюсь спать.