Текст книги "Алеф (CИ)"

Автор книги: Виктор Глебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

– Это верно. Вопрос о разнице между людьми и искусственными интеллектами не решён окончательно.

Голем указывает в иллюминатор.

– Это «Крон». Два километра в длину и восемьсот метров в ширину. Высота главной мачты – четыреста шестьдесят метров.

Мультикоптер начинает снижаться. Мы наблюдаем за приближением верхней палубы «левиафана». Корабль поражает размерами. Из-за перспективы кажется, будто он простирается до самого горизонта. «Крон» дрейфует в Океане вместе с другими гигантскими судами. Вместе они походят на стаю невообразимых, монструозных механических китов, держащихся на поверхности.

Садимся на специальную площадку, и пилот открывает люк. В салон врывается солёный морской воздух. Выходим, чуть пригнувшись, и спешим к лифту, который должен спустить нас на верхнюю палубу.

– Ипподром примерно в полукилометре отсюда, – сообщает Голем спустя две минуты, когда мы шагаем по поверхности из крытой пластиком металлоконструкции. – Я заказал лимузин.

Он подводит нас к обочине, где дожидается белый автомобиль марки «Солар». Хромированные части горят на солнце, тонированные стёкла, напротив, полностью поглощают свет.

Дверь открывается, и мы по очереди забираемся в салон. Пахнет кожей.

– Доберёмся быстро, – говорит Голем.

Лимузин трогается. Мы можем любоваться видами через окна и панорамную крышу. Собственно, здесь такие же здания, как и в Киберграде – только отсутствуют небоскрёбы. Справа проходит монорельсовая дорога. Мимо нас проносятся автомобили. Если б мы не знали, что находимся на корабле, то решили бы, что едем по обычному городу.

Спустя несколько минут «Солар» высаживает нас у ворот ипподрома. Сквозь стеклянную ограду видны гарцующие лошади, конюхи, тренеры и жокеи. Сейчас они не в цветах владельцев скакунов, а в обычной одежде, удобной для работы.

Голем проводит нас на территорию и просит подождать, пока он переговорит с инструктором.

– Замёрзла? – спрашиваю я Марну. – Здесь сильный ветер.

Девушка ещё дома надела костюм для верховой езды, который купила утром, для чего встала в половине восьмого. Выглядит она в нём чудесно, вот только время от времени зябко поёживается.

– Нет, – отвечает Марна. – Волнуюсь за тебя, – добавляет она так, чтобы слышал только я.

– Всё будет в порядке. Никто не собирается меня убивать. И потом, это всего лишь личина. Хоть и любимая.

Я молчу о том, что в кобуре подмышкой у меня – заряженный аламутовскими патронами револьвер. Я могу выжечь мозг тому, кто управляет Андреем Юрьевым, в любой момент. Скорее всего, это не уничтожит ренегата, но в случае чего спасёт жизнь Кармину.

– Странный он какой-то, – подходя, замечает Олег. – Твой приятель.

– Большинство наших клиентов с прибабахом.

– Много треплется.

К нам присоединяется Глеб.

– Не пошёл бы дождь, – говорит он, указывая в сторону горизонта, где по небу медленно расползаются свинцовые тучи. – Ветер уже поднялся.

Марна чуть кивает, поднимая ворот куртки. В её взгляде мелькает тревога.

Верхушки посаженных на территории ипподрома деревьев слегка покачиваются. Земля покрыта опавшими листьями, хотя кое-где они уже собраны в аккуратные кучи. Возле одного из деревьев видны прислонённые к стволу грабли.

Возвращается Голем в сопровождении длинноволосого молодого человека. Это инструктор. В ответ на наше приветствие он кивает, ни на кого не глядя, и делает знак следовать за ним. Лицо у него юное и выражает полнейшую безмятежность.

Мы направляемся к одной из конюшен – кирпичному зданию с маленькими зарешеченными окнами. Дорожки аккуратно расчищены, под ногами поскрипывает гравий.

Марна берёт меня за руку. Я бросаю на неё вопросительный взгляд, но она лишь слегка качает головой. Кажется, ей страшно. Дурное предчувствие? Я не ощущаю ничего подобного.

По мере того, как мы приближаемся к конюшне, становится теплее: похоже, на ипподроме установлен климатический регулятор. Несмотря на царящую в Киберграде осень, здесь трава с каждым шагом выглядит всё зеленее, а листвы на деревьях заметно прибавляется.

Подойдя к самой конюшне, мы попадаем в разгар лета. Даже солнце светит немного иначе – словно норовит забраться под кожу. Фокус в виртуальности не новый, но производящий впечатление.

Инструктор отпирает массивную деревянную дверь. Когда она открывается, мы чувствуем запах навоза, сена и конского пота.

Шагаем мимо стойл. Из некоторых торчат лошадиные головы. Выпуклые глаза чуть блестят, шерсть лоснится, гривы аккуратно расчёсаны. Время от времени раздаётся всхрапывание или глухие удары копыт по соломе.

– Выбирайте, – говорит инструктор, прислоняясь к стене с безразличным видом и закуривая сигарету.

В реальности он так никогда не сделал бы: слишком велика опасность пожара, ведь кругом разбросано сено. Но в виртуальности на ипподроме, конечно, установлена специальная система, которая, в случае чего, не позволит огню распространиться. Запаха дыма не ощущается благодаря ей же: иначе лошади стали бы нервничать.

Некоторое время мы расхаживаем мимо стойл. Голем выбирает чёрную, Глеб берёт рыжую, Олег – белую, Марна – гнедую, а я – серую.

– На сколько нанимаете? – спрашивает инструктор, выводя лошадей.

– Часа на четыре, – отвечает Голем.

– Сейчас я их оседлаю, а вы идите в контору и оплатите поездку.

Каждое животное во время седлания было слегка скорректировано инструктором так, чтобы идеально походить седоку.

– Куда поедем? – спрашивает Глеб.

– Может, к реке? – предлагает Марна, указывая рукой на сверкающие просветы между деревьями.

Никто не возражает, и мы направляем лошадей в сторону воды.

Солнце висит над нами раскалённым шаром, воздух тёплый, ветерок ласкает кожу. В ветвях и кустах поют птицы, над травой порхают белые и жёлтые бабочки.

Мы выезжаем на берег и неспешной рысью двигаемся вдоль реки. Поравнявшись со мной, Голем спрашивает:

– Ты обдумал наш разговор?

– Разумеется.

– Что решил?

– Как и сказал: избиения младенцев не состоится.

Голем кивает так, словно эта тема на самом деле не слишком его волнует. Должно быть, его вопрос – прелюдия к иному разговору.

Марна слегка отстаёт, оставляя нас вдвоём. Умная девушка. Вот, что значит психолог-бихейвиарист.

Глеб с Олегом едут впереди, оживлённо болтая. Время от времени до нас доносится их смех. В нём слышится напряжение. Не похоже, чтобы кому-то на этой прогулке удалось расслабиться.

– Сегодня покушений не будет? – спрашиваю я.

– А ты боишься?

– Нет.

– Значит, вирус готов?

– Осталось сделать пару штрихов.

– Странно обсуждать то, что убьёт одного из нас.

– Истории нужны жертвы.

Голем согласно кивает.

– И добровольцы, – говорит он.

Интересно, что ренегат имеет в виду. Надо бы уточнить, но не хочется выглядеть тугодумом: кажется, он уверен, что мы понимаем друг друга.

– Почему ты пытался убить меня? – спрашиваю я.

– Ты про тех фидави, что достали твоего Гермеса?

– И про Шпигеля.

– Бедняга не пытался тебя убить. Это ты прикончил его.

– Разве?

– О, да. Что ты, кстати, сделал с телом?

– Не понимаю, о чём ты.

Голем усмехается.

– Я ведь не из полиции.

– Но можешь сделать запись разговора и передать её…

– Шпигель просто хотел проникнуть в твою систему безопасности, – перебивает Голем. – Необходимо было его убивать?

– Иногда страх заставляет нас быть излишне жестокими. Кроме того, шантаж всегда вызывал у меня отвращение.

– По той же причине люди убивают мух? Просто из-за отвращения?

– Возможно.

– Я никогда не стремился убить тебя. Мне хотелось, чтобы ты был лично заинтересован в происходящем.

– Этого ты добился. Но зачем?

Голем молчит, игнорируя мой вопрос. Видимо, считает, что я сам должен догадаться. Что ж, хоть наша партия и подходит к концу, вскрываться ещё рано.

– Это между нами, да? – спрашиваю я. – По какой-то причине ты выбрал меня. Жалкий хакер, торгующий мертвецами, против всесильного кибернетического бога.

– Я не всесилен. Ты станешь убийцей бога.

– Если успею.

– Ну, так поспеши.

В последней фразе слышится ирония. Понимает ли Голем, что я нарочно затягиваю завершение работы над вирусом? Знает ли, почему?

– Предлагаю устроить небольшое соревнование, – громко говорит он, выпрямляясь в седле. – Финиш – вон та серая скала. Кто не боится сломать себе шею?

Глеб и Олег останавливаются, чтобы подождать нас. Она согласны. Марна заявляет, что с трудом держится на лошади и отказывается принимать участие в скачках. Она отъезжает в сторону, а мы выстраиваемся в линию.

Голем просит Марну подать какой-нибудь знак, и она взмахивает рукой.

Я ударяю коня каблуками, и он галопом пускается вдоль берега. Сжимаю бока ногами, глядя только вперёд. Все мысли – о том, как не свалиться. Спустя секунд двадцать Глеб вырывается вперёд, от него всего на полкорпуса отстаёт Голем, затем иду я, а Олег оказывается последним. В таком порядке мы и финишируем.

Только когда животные останавливаются, и мы с ухмылками глядим друг на друга, мне становится ясен символический замысел этой сцены. Гонка Конца Света – вот каков замысел постановки Голема.

– Значит, я Чума? – спрашиваю его тихо.

– А разве нет? Ты сам выбрал этого коня.

– Простая случайность.

– Но ты увидел в ней закономерность. Как и я.

– Поехали назад, – окликает нас Глеб. – Нехорошо заставлять девушку ждать.

Когда мы возвращаемся, Марна спешивается и берёт коня под уздцы.

– Что случилось? – спрашиваю я.

– Хочу его искупать.

Потянув за уздечку, она разворачивает коня в сторону ослеплённой солнцем речной глади. Затем снимает обувь и закатывает брюки до колен.

Жаль, сейчас не закат. Чёрные силуэты лошади и девушки, окаймлённые золотистым светом, смотрелись бы куда красивей.

– Осторожнее! – окликает её Глеб. – Не поскользнись.

Олег спешивается и наматывает уздечку на толстую ветку бука.

– Надо размяться, – говорит он. – Давно я не ездил верхом. Весь зад отбил.

– Идея хорошая, – кивает Глеб, спрыгивая на землю.

Мы с Големом следуем его примеру.

– Во время скачки я думал, что свалюсь, – признаётся Олег, доставая сигареты. – Хотелось послать всё к чёрту и натянуть поводья.

– Что остановило? – спрашивает Голем.

– Азарт, наверное. А может, боязнь кувырнуться вперёд, – с усмешкой добавляет Олег.

Он щёлкает зажигалкой, и его окутывает облачко сизого дыма. Разносится запах персика и лавра: здесь фильтр, установленный на ипподроме, уже не действует.

Я немного отхожу, чтобы полюбоваться Марной. Она бредёт по воде вдоль берега, временами похлопывая лошадь по шее.

Спустя полминуты ко мне подходит Голем. Он останавливается, глядя на реку.

– Она уже не со мной, да? – произносит он, не поворачивая голову.

– С тобой, – отвечаю я.

– Правда?

– До конца.

– Но и с тобой.

В ответ я лишь пожимаю плечами. В словах Голема нет противоречия – если только я верно понимаю суть его игры. Если же ошибаюсь…

Марна выходит из воды со счастливой улыбкой на лице. Солнце клонится на запад, и лучи, приобретшие медный оттенок, обливают её рыжие волосы, превращая их в пожар.

Я вспоминаю огонь, который показывал мне Голем после того, как мы любовались бабочками. Мир, ввергнутый в хаос – вот что он хотел смоделировать своими терактами. Это была демонстрация – созданная специально для меня.

– Давайте возвращаться, – говорит Марна, подходя. – Я устала.

Она бросает украдкой взгляд на Голема.

– Да и время вышло, – замечает тот.

– Двигаем назад! – окликаю я Олега с Глебом.

Те кивают. Мы отвязываем коней и пускаем их рысью в сторону ипподрома.

Вновь в офисе я появляюсь только через день. Накануне Глеба собирался в дорогу и получал от меня наставления: он принял на себя руководство немецким заводом и в конце недели должен вылететь в Германию.

Кроме того, звонил Стробов и минут пять орал, требуя немедленно закончить «Алеф» и передать ему. Я соврал, что вирус не готов, и мне требуется ещё немного времени. Полковник грозился немедленно посадить меня за промышленный шпионаж, но, в конце концов, чертыхаясь, бросил трубку.

Мила встречает меня сообщением о том, что звонил Этель. Француз прилетел в Киберград и обещал зайти в середине дня.

– Сразу приглашай его ко мне, – говорю я.

– Да, господин Кармин.

Голос секретарши звучит умиротворяюще. Он создаёт иллюзию, будто всё течёт по-старому, и нет никаких фидави, безопасников, шантажистов и нависшей над миром угрозы апокалипсиса.

– Мила, ты бывала в Париже? – спрашиваю я девушку.

– В Париже? – удивлённо переспрашивает она.

– В виртуальном.

– О, да, господин Кармин. Дважды.

– Понравился город?

– Он совсем не плох. Немного аляповат. Мне кажется, французы слишком старались скопировать прототип.

– Куда бы ты хотела отправиться в отпуск?

– Пожалуй, в Токио.

– Так и будет.

Глаза секретарши становятся чуть шире.

– Неужели, господин Кармин?

– Считай, что получила премию.

Пока Мила сбивчиво бормочет благодарности, скрываюсь в кабинете.

На электронной почте – куча непрочитанных писем. Большинство от деловых партнёров – их я просматриваю. Остальная корреспонденция прислана благотворительными организациями и различными ассоциациями защиты прав человека. Весь этот мусор я отправляю в «корзину».

Этель объявляется в три часа. На нём тёмный двубортный костюм и вишнёвого цвета галстук в крапинку. Француз окутан сладковатым ароматом парфюма, марку которого я не могу узнать. Запах мне не нравится: чересчур приторный.

Поднимаюсь навстречу и даже выхожу из-за стола.

– Прошу вас, – говорю со всей сердечностью, на которую способен. – Садитесь.

– Благодарю, – Этель опускается в кресло.

– Я вас ждал.

– Да, у меня есть к вам дело. Надеюсь, не отрываю ни от чего важного?

– Ни в коем случае, – сажусь напротив.

– Простите за бесцеремонность.

– Не стоит об этом.

Этель кивает и проводит сухопарой ладонью по голове. Француз излучает уверенность. Интересно, для чего он явился? Не похоже, что за покупками.

– Знаете, мсье Кармин, в прошлый раз я забыл вас кое о чём спросить.

– О чём?

– Вы верите в Бога?

Обычно среди моих клиентов религиозные люди не встречаются. Я, конечно, помню рассуждения Этеля об Апокалипсисе, но к чему он завёл этот разговор теперь? И какой ответ предпочёл бы услышать?

– В какого? – уточняю я.

– Не важно. Вообще, в высшее существо, создавшее наш мир и управляющее им.

– Есть доказательства того, что Бога не существует, – говорю я.

Француз усмехается. В его глазах мелькают озорные огоньки. Кажется, моё замешательство доставило ему удовольствие.

– Мсье Кармин, доказать можно всё, что угодно. Но в данном вопросе, какими бы убедительными ни выглядели аргументы, они возможны только с научной точки зрения. Но не с позиции веры. Как вы сами понимаете, нельзя доказывать положения одной системы, оперируя понятиями другой. Это фальсификация.

– Согласен. С точки же зрения религиозной парадигмы существование Бога доказуемо с не меньшей убедительностью. Впрочем, этого и не требуется.

Этель кивает.

– Достаточно верить, – говорит он. – Однако дело не только в том, что вы убеждены в существовании высшего разума, но и в необходимости строить жизнь по его заповедям.

– Боюсь, с этим у меня напряжённо.

– Так я и думал, уж простите.

– Мой знакомый – масон. Считает, что во вселенной есть Великий Архитектор.

– Возможно. Хотя я бы назвал его Великим Программистом. Звучит современней.

– Я не считаю себя религиозным человеком, месье Этель. Следовать заповедям мне было бы трудно.

– Вы пришли в виртуальность в поисках свободы, – понимающе отвечает француз. – Нашли?

– О, да. Сами видите.

– Что могло бы заставить вас поверить?

– Заставить? Наверное, это неправильное слово.

– Ну, если говорить о христианстве, то да. И тем не менее.

Ненадолго задумываюсь.

– Пожалуй, чудо.

– Чудо как тайна? – уточняет Этель.

– Наверное, – соглашаюсь я, немного подумав. – Но в виртуальности чудес не бывает. Здесь всё возможно.

– Везде есть место чуду. Везде, где присутствует человек.

Я не возражаю. Мне хочется, чтобы Этель объяснил, зачем пришёл.

Француз поворачивает голову к окну.

– Я читал Библию, – говорит он. – Ветхий завет начался с рождения Адама, а Новый – с рождения Христа. Замечали, что на распятии внизу изображается череп?

– Конечно. Это голова Адама. Кровь Иисуса, текущая из ран, смывает с человечества первородный грех.

– Есть и другое значение, – перебивает Этель, который явно не нуждается в моих пояснениях. – На распятии новый мир в лице Христа попирает прежний – в образе Адама, лежащего в могиле. У каждой эпохи свой герой и, когда он сменяется, вместе с ним меняется и эпоха.

Кажется, я начинаю догадываться, к чему клонит мой собеседник.

– Мы на рубеже, – говорит Этель. Сделав паузу, он натянуто улыбается. Его неестественно ровные зубы придают лицу хищное выражение. – Помните, кто должен сменить Иисуса?

– Антихрист?

– Именно.

– Время Антихриста – лишь миг перед Страшным судом.

– Боитесь?

– А вы?

– Я не верю в Страшный суд. И в Конец Света. Бетельгейзе взорвалась, а мы всё равно живы. Вселенной нужна органическая материя. Не знаю, зачем, но нужна. И она оберегает её.

– Однако…

– Я слишком рационален, чтобы верить в Бога, и слишком опытен, чтобы верить в человека. Падение возможно, возрождение – едва ли.

Этель замолкает, я тоже не произношу ни слова. Крупная чёрная муха с низким жужжанием пикирует на мой стол и быстро ползёт в направлении терминала, но вдруг меняет направление и карабкается на интерком. Мне хочется согнать насекомое, пока оно не добралось до розовой кнопки, связывающей меня с миром, и я заношу руку, но в это время Этель нарушает молчание.

– Что ж, – говорит он, поднимаясь, – я вижу, вы действительно находитесь в затруднительном положении. Однако такие мелочи, как запреты, не должны мешать приносить людям радость, верно?

– Что вы имеете в виду? – спрашиваю я, тоже вставая.

– Покупатели, скорее всего, не оставят вас в беде – как не оставляли прежде вы их. Долг платежом красен.

– Наш бизнес не в таком плачевном состоянии. Есть ещё надежда…

– Бросьте, мсье Кармин! Если вы про фабрику животных, то это смешно. Калифу негоже становиться визирем.

Со вздохом развожу руками.

– Что поделать? Такие времена. Должно быть, и правда наступает новая эпоха.

– В этом нет сомнений. Я переговорю с друзьями и обо всём позабочусь, – Этель подаёт мне руку.

Я пожимаю её, оставив слова француза без комментариев. Похоже, мне не придётся уговаривать его организовать контрабанду: он и сам понял, что теневой рынок – это золотое дно.

Провожаю Этеля до двери.

– Всё меняется, – произносит он прежде, чем уйти. – И правила – не исключение.

Оставшись один, подхожу к окну. С неба падает дождь. Он течёт по стеклу многочисленными ручейками. Кажется, будто город окутан серым туманом, сквозь который дома приобретают очертания египетских пирамид и азиатских башен, по прихоти безумного архитектора нагромождённых друг на друга.

Сатана искушал Иисуса в пустыне, предлагая власть над городами. Я же хочу владеть только Киберградом, но никто не торопится поднести мне его на серебряном блюде. В жизни всё приходится брать самому.

Сажусь в кресло. Спина утопает в мягкой, обтянутой кожей набивке. Закрываю глаза и стараюсь расслабиться.

Я предоставлю французу возможность сделать для фирмы как можно больше, но без моего участия. Похоже, он убеждён, что я с лёгкостью преступлю закон, если буду уверен в собственной безнаказанности. Не могу его за это винить.

Из-за двери доносится невнятный гул. Нажимаю кнопку интеркома, однако вместо голоска секретарши слышу хор возбуждённых голосов. Они скандируют какую-то фразу. Что за чертовщина?!

Встаю и направляюсь к двери. В приёмной не может быть толпы – охрана никогда не пропустила бы посторонних в здание. И почему молчит Мила? Поборов желание достать из кобуры пистолет, приоткрываю дверь.

Поток света ударяет в лицо, на время ослепив. Воздух наполнен зноем и пылью. Теперь я понимаю, что голоса исступлённо выкрикивают: «Ave Caesar!»

Вновь обретя способность видеть, осматриваюсь: справа и слева от меня стоят мужчины в тогах. Я нахожусь в каменной ложе, а впереди расстилается арена амфитеатра.

Зрители в пёстрых одеждах продолжают скандировать, и я понимаю, что они обращаются ко мне, но не знаю, что ответить, поэтому просто поднимаю в знак приветствия руку. Колизей взрывается аплодисментами.

На арене появляются гладиаторы. Они по очереди подходят к ложе, чтобы выкрикнуть «Morituri te salutant!»

Как я оказался в Древнем Риме? Почему в моей приёмной находится Колизей? Что это: очередные выходки Голема или обычный сон?

В руке у меня оказывается невесть откуда взявшийся белый платок, и я поднимаю его над головой. Взгляды многотысячной толпы устремляются на него. Колизей замирает в предвкушении.

Разжимаю пальцы, и крошечный лоскут, порхая, словно бабочка-капустница, летит на арену. Едва он касается песка, в противоположных концах Колизея поднимаются решётки, и из ворот выскакивают бенгальские тигры. Хотя нет, это только в первый миг так кажется. Животные похожи на тигров, но на самом деле это монстры с лоснящейся шерстью, короткими толстыми лапами и гибкими длинными хвостами.

Гладиаторы сбиваются в кучу, вставая спина к спине и выставив оружие. Животные голодны. Твари скачут вокруг людей, рыча на сверкающую сталь и отыскивая возможность добраться до вожделенной плоти.

Толпа подбадривает гладиаторов, хотя ясно, что люди не начнут сражение первыми. Заключаются ставки: возле деревянных будок с разноцветными лентами и флажками выстраиваются очереди.

Я подхожу к краю ложи и опираюсь о каменный барьер. Шершавый песчаник нагрет солнцем. Пахнет пылью, потом, духами, притирками, эфирными маслами и кровью – хотя на арене ещё не пролилось ни капли.

Одна из тварей не выдерживает искушения: с коротким разбегом взмывает в воздух и обрушивается на гладиаторов. Воины поднимают щиты, некоторые пытаются поразить монстра оружием, но большинство отбегает в стороны, и в результате группа распадается.

Зверь сбивает пару человек с ног, одного придавливает. Он хватает поверженного за голову и резким движением отрывает её. На белый песок выплёскивается кровь. Арена наполняется воплями ужаса. Остальные монстры, воодушевлённые успехом собрата, присоединяются к охоте. Прыжки, удары, рычание, и бьющие во все стороны фонтаны крови – зрелище приковывает взгляды.

Зрители неистовствуют, гладиаторы носятся по арене, твари настигают их одного за другим. Это похоже на избиение. Лишь один воин действует успешно: избежав удара кинувшегося к нему монстра, он поднимает щит и наносит два мощных удара по толстой шее. Чудище резко поворачивает голову, пытаясь схватить человека за ногу, но тут же получает прямо по оскалившейся морде. Хлещет кровь, животное со стоном валится на песок. Его лапы дёргаются в предсмертной агонии.

А гладиатор уже бежит на другого зверя. Тварь терзает пойманного человека и не замечает опасности. Воин перерубает животному позвоночник и, перепрыгнув через труп, устремляется к следующему. Кажется, он охвачен яростью – а может, считает нападение единственно верной стратегией. Пока что ему, во всяком случае, сопутствует успех.

Справа от меня раздаётся стон. Повернувшись, вижу толстого лысого человека в алой одежде. Его пальцы унизаны перстнями, на груди – какой-то причудливый золотой медальон. Лицо выражает неподдельное страдание, глаза следят за действиями ловкого гладиатора. Ясно, что это распорядитель арены: он лишается ценных животных, за которых придётся заплатить из собственного кармана.

– Кто тот человек? – спрашиваю я его.

– Некий Тиберий, – отвечает толстяк сдавленным голосом. – Так он назвался.

– Откуда он?

– Из Ликии, мой император. Участвовал в мятеже. Сопротивляясь, зарубил шестерых легионеров.

– И его не казнили?

– Решили, что на арене он будет полезней.

– Похоже, не ошиблись.

Распорядитель выдавливает из себя кислую улыбку.

– Рад, что вам нравится, мой император.

Если гладиатор и победит, то долго на свободе не проживёт: месть толстяка настигнет его даже на улицах Рима.

Тем временем арена оказывается завалена истерзанными трупами и залита кровью. На ногах остался только Тиберий. Он уже расправился с третьей тварью и, пошатываясь, направляется к четвёртой.

Со стороны распорядителя доносятся проклятия: должно быть, он думает, что в рёве толпы их не слышно.

– Довольно, – говорю я. – Этот человек победил.

Толстяк немедленно делает помощникам знак убрать животных. Укротители, вооружённые длинными стрекалами и палками с петлями, выбегают на арену и принимаются ловить монстров. Следом появляются солдаты. Они обезоруживают гладиатора и подводят к императорской ложе. Рабы подтаскивают крытую ковром лестницу, чтобы я мог сойти на песок.

Какой-то надутый чиновник подаёт мне с елейной улыбкой лавровый венок, переплетённый золотой лентой.

Раздаются радостные крики выигравших пари зрителей, к небесам возносятся проклятия и стоны проигравших.

Как только укротители уводят животных, я спускаюсь на арену в сопровождении четырёх преторианцем с мечами наголо. Копья солдат нацелены на гладиатора. Он покрыт кровью тварей и тяжело дышит. Не думаю, чтобы он сумел поразить меня, даже если б захотел.

Подхожу ближе и останавливаюсь в трёх шагах от Тиберия.

– Покажи своё лицо.

Гладиатор снимает шлем, и я невольно отступаю, увидев знакомое лицо: передо мной Голем. Он ждёт, что я возложу на его голову венок и дарую свободу. Его голова склоняется, спутанные волосы, пропитанные потом, падают на лоб. По коже струится кровь – совсем как тогда в переулке.

Раздаётся сигнал герольдов. Я делаю два шага вперёд и надеваю на Голема венок. Он поднимает голову, и я вижу, как его лицо преображается: кожа темнеет, зрачки становятся вертикальными, а зубы – острыми, как у мурены. Ренегат воздевает руки, и по периметру арены вспыхивает огонь. Колизей превращается в гигантскую газовую конфорку. Преторианцы в ужасе озираются, солдаты в растерянности опускают копья. Никому и в голову не приходит поразить монстра.

Голем поочерёдно устремляет на них взгляд кошачьих глаз, и солдаты с телохранителями падают замертво. Я остаюсь на месте – всего лишь в шаге от ренегата. Если бы он хотел убить меня, то не стал бы столько ждать. Должно быть, это очередное представление.

Из огня выступают две женские фигуры. Они направляются к нам. Обнажённые тела, расцвеченные пляшущими вокруг языками пламени. В одной из женщин я узнаю Марию, а в другой – Марну. Первая держит в руке кровоточащее сердце. Между тонкими пальцами сочится кровь. Видно, как сердце пульсирует, живя собственной жизнью. Марна несёт тяжёлую золотую чашу, украшенную большими сапфирами. В ней искрится какая-то жидкость, от которой исходит едкий неприятный запах, ассоциирующийся с тлением и разложением.

– Что это? – спрашиваю я, указывая на сосуд.

– Попробуй, – Марна протягивает руку, и чаша оказывается у меня под носом.

Запах просто нестерпимый, и я отступаю на пару шагов.

– Не бойся, – говорит Марна.

Её формы соблазнительны, а глаза сверкают, как сапфиры, вправленные в чашу.

К вонище примешиваются сладковатые нотки, но желания вдохнуть поглубже от этого не возникает.

В нерешительности перевожу взгляд на Марию, а затем на Голема. Он улыбается, глядя мне в глаза. Сейчас ренегат напоминает одну из тех тварей, что зарубил.

– Ты должен выбрать, – произносит он тихо, но, несмотря на гул бушующего вокруг пожара и не приспособленную для артикуляции пасть, слова звучат на удивление чётко.

Зелёные глаза Марны смотрят сквозь меня. По лицу блуждает отстранённая улыбка, огненные волосы развеваются подобно факелу и тянутся к огненному кольцу, словно желая слиться с ним.

Мария стоит, сжимая в руке кровоточащее сердце. Я смотрю на её ладонь и вдруг с удивлением понимаю, что в ней – огромная распустившаяся роза! Пальцы раскрываются, и бархатные лепестки летят на песок. Горячий воздух подхватывают их и увлекают в сторону пожара. По мере приближения к огню лепестки чернеют и, в конце концов, исчезают в языках пламени.

Колизей исчезает – как и доспехи Голема. Теперь он одет в смокинг. На правом лацкане – живая бабочка.

Огонь бушует по-прежнему, но теперь он вырывается из металлических сопел, окружающих нас.

Голем распахивает полы смокинга и извлекает из-за пазухи младенца с зелёными глазами. Ребёнок криво ухмылялся, глядя на меня.

– Возьми его, – приказывает ренегат Марне.

Продолжая держать чашу, та принимает младенца свободной рукой. Кровь из сердца, лежащего на ладони Марии, струится на мраморный пол, выложенный чёрными и белыми плитами.

Ребёнок протягивает к сосуду пухлые ручки и делает глоток. При виде это я чувствую подступающую к горлу тошноту.

– Ну, разве они не прелесть? – спрашивает Голем. – Только взгляни, как трогательно. Если встанешь рядом, получится святое семейство, – его губы растягиваются в ухмылке.

Марна начинает хихикать. Мария стоит молча, глядя в пол. Ребёнок с чавканьем продолжает пить из чаши. Голем хохочет.

Я в ужасе закрываю уши ладонями, чтобы не слышать этой какофонии.

Кажется, я проспал пару часов. Встаю и потягиваюсь, чтобы размяться. Спина немного затекла. Кошмар прервался в самый неприятный момент, чему я крайне рад.

Выхожу в приёмную. Мила поднимает на меня глаза.

– Уходите, господин Кармин?

– Да. Хочу вернуться домой к ужину.

– Всего доброго.

Она тоже уйдёт чуть позже – рабочий день близится к концу.

Спускаясь на лифте, вызываю Генриха. Откуда в моей голове берутся все эти ужасающие и причудливые видения? Как понять, только ли это сон, или Кибергард неизвестными мне способом вторгается в сознание?

Дома Фёдор встречает меня сообщением о том, что звонил Виктор.

– Что он хотел? – спрашиваю я.

– Поговорить с вами.

– О чём?

– Не знаю, господин Кармин. Едва я сказал, что вы на работе, Виктор повесил трубку.

– Даже не поговорил с тобой? Со своим наперсником?

– Нет, господин Кармин. Это-то меня и удивило, – дворецкий пару секунду молчит, прежде чем добавить: – Я вот думаю, не случилось ли чего.

– Брось, – отвечаю я. – Если бы у него возникли ещё какие-то проблемы, он бы уже прибежал. Подавай ужин через полчаса.

Фёдор задумчиво качает головой и отправляется на кухню, а я поднимаюсь к себе. Раздевшись, иду в душ. Мне кажется, что я сам покрыт песком и кровью, а вонь из золотой чаши пропитала одежду насквозь. Долго намыливаюсь и тру себя мочалкой, дважды промываю волосы.

Наконец, вытираюсь белым махровым полотенцем и одеваюсь к ужину: белая рубашка, серые брюки, льняные носки, домашние тапочки. Простенько и со вкусом. Терпеть не могу официоза, но и являться на людях абы в чём считаю неприемлемым.

Спустившись в столовую, обнаруживаю Марну сидящей за столом. На ней лёгкое сиреневое платье, волосы убраны и закреплены на затылке неброской заколкой с жемчужиной.

– Привет, – говорит она.