Текст книги "Одиночка"

Автор книги: Виктор Гавура

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Даже в мыслях борьба требует затрат сил. Павел же чувствовал себя совершенно разбитым. Он решил принять ванну, чтобы хоть как-то восстановиться и собраться с мыслями. Погрузившись в теплую воду, он долго лежал без движения, а потом шампунем мыл голову, тер и тер себя намыленной губкой под колючей водой душа и никак не мог отмыться от запаха поражения. Заглянув в себя, проверив свои мысли и чувства, Павел решил выйти на тропу войны. Он знал, на что способен. Его охватила пьянящая радость идущего на опасное предприятие. И шел он на него легко. Прожить жизнь без скуки, чем не подарок судьбы? Последние сомнения были отброшены. Что ж, войта, так война, ‒ я готов к войне.

Сосредоточиться никак не получалось, мешали посторонние мысли, сбивали с нужной волны. Вдруг пред мысленным взором Павла возникло видение в виде грубо обведенного мелом абриса на асфальте, с разметавшимся человеческим телом внутри. Для Павла это было одно из тех озарений, значение которого для него было так огромно, что в первые минуты только чувствуется, что понять всего невозможно.

Следует принять все, как есть, а смысл и осознание увиденного придет позже. Нечего сказать, «веселые картинки», вздохнул он. Неужели, предстоит вот так встретиться с последствием своих поступков? Неизвестно. Известно одно: нельзя игнорировать предвестников судьбы. Будущее вариативно, но у человека всегда есть выбор, даже если это выбор между плохим и очень плохим развитием событий. Да, но это касается обычных людей, человека с предопределением ведут не обстоятельства, а его звезда.

Так может, не торопиться? Пустить все по течению. Лечь якорем на дно, подождать, пока пыль уляжется. Глядишь, все разрешится само собой. Тщательная подготовка тоже не помешает, она никогда не бывает напрасной. Быть может, следует собрать об этом старике больше информации и, отбросив эмоции, рассчитать шансы на успех? Инстинкт самосохранения советовал ему быть осторожным. Осторожности много не бывает. Но осторожность всегда граничит с трусостью, как и отвага, ‒ с глупостью. Еще никто не выиграл поединок, сидя сложа руки. Каждый, кто отсиживается, лишается свободы маневра и поэтому уязвим. Не время копаться в своих чувствах, пора делать выбор, пока другие не сделали его за тебя. Так, да или нет?

Да, надо действовать! Любое действие лучше бездействия. От нерешительности теряешь больше, чем от неверного решения. Если ждать слишком долго, погибнешь раньше, чем дождешься. Погибнешь?.. Его живому воображению явственно представилась сцена своей гибели. Но, почему, погибнешь? Каждый рождается, чтобы когда-нибудь умереть, но если собираешься умереть, то умрешь раньше срока. Наверно, лучше подождать, ведь, если торопить события, они тоже заторопятся и неизвестно, кто от этого выиграет.

Он начал колебаться, а это худшее состояние для таких натур, как Павел. Когда человек колеблется, ему нужна опора. Даже если он привык надеяться только на себя, даже если одиночество для него не наказание, а единственное достояние, которое он ценит превыше всего. Ведь суть одиночества не в фатальном несовершенстве общества, человек сам обрекает себя на одиночество.

Всегда можно найти решение проблемы, если четко сформулировать ее для себя в деталях во всех ее взаимосвязях. «Всегда ли?..» ‒ недоверчиво переспросил себя Павел. Он умел вводить себя в транс, во время которого выпадал из настоящего времени, проникая в вечно живое информационное поле, откуда черпал нужные сведения. Это было непросто и отнимало много жизненной энергии. Тем не менее, иногда он это делал. Но сейчас ему нужно было нечто бо́льшее, чем информация, ему необходимо было озарение. Когда приходит озарение, изменяется восприятие мира, оживают неодушевленные предметы и открывается их внутренняя суть, и даже цвета приобретают запах.

Каким-то отдаленным краем сознания Павел отметил, что стал мыслить чрезвычайно четко, даже в воображаемых его действиях не осталось места для малейшей приблизительности. Сузившееся перед этим, едва ли ни туннельное зрение, расширилось в панорамное, точнее, в нечто безгранично объемное и глубокое, пред ним раздвинулись дали, как будто открылась бесчисленная анфилада дверей, отворилось несметное множество пространств без пределов, где целое, не более его части, и он увидел мир таким, каким не видел раньше.

Вроде сложились воедино осколки разбитого зеркала, и ему открылась обозримость того, что виделось ранее лишь фрагментарно. Однако результат сразил его своей незначительностью, ‒ от всех проделанных усилий у него разболелась голова. О старике он не узнал ничего, словно наткнулся на непреодолимо глухую стену. Вот так озарение… Каждое озарение, есть неосознанный результат предыдущих размышлений, без них, толку от него ноль.

Павел лежал на диване совершенно обессиленный, не мог даже пальцем пошевелить. Постепенно к нему стали возвращаться силы, он обрел способность думать и снова принялся рассуждать. В этой схватке победит не тот, кто сильнее, а тот, кто способен на оригинальные решения. Чтобы найти такое решение, следует уточнить для себя некоторые основополагающие детали. Для этого необходимо приблизится и рассмотреть проблему хотя бы при малом увеличении, если ни под микроскопом, то хотя бы при помощи лупы. Вот это верный путь, а то одни допущения и ничего конкретного.

Среди людей изредка встречаются существа, неподвластные человеческим законам. Но и на них есть свои способы воздействия. Ими мало кто владеет и раньше они Павла не интересовали, но он знал специалистов по таким вопросам. Сейчас ему необходима была консультация, вернее компетентный совет. Никому не дано знать все на свете, как и не объять необъятное. Надо уметь пользоваться не только своими собственными, но и чужими знаниями.

Все это так, но ничего существенно важного не приходило ему на ум, и он понимал, что ничего у него не получается и он понапрасну теряет драгоценное время. Опасность промедления была начертана пред его мысленным взором мистическими письменами, наподобие тех самых: «мене, текел, фарес». Все оказалось очень серьезно, он и не предполагал, насколько серьезно. Ничего страшного, без особой уверенности успокаивал себя Павел. Просто надо найти подходящий метод воздействия, эдакий рычаг, как у Архимеда. Который тот, так и не нашел...

Перебирая в памяти всех, кто действительно в этом разбирается, Павел наконец вспомнил одну специалистку по черной магии по фамилии Дыкун. Эта вертлявая особа была больше известна, как Васюра Вовкивна. Ее фотографию с перечнем предоставляемых ею услуг часто публиковали в бесплатно разбрасываемой по почтовым ящикам газете «Київ на долонях». Павел был о ней наслышан. Васюра происходила из старинного рода подольских ведьм, владела многими тайными знаниями и обладала поистине атомной энергией. Павел несколько раз ее видел, одно время она вела прием в их подвале.

Но Васюра не поделила свои гонорары с Поганевичем и смертельно с ним разругалась, развязав против него настоящую войну. Для борьбы с ней Поганевич нанял целую бригаду магов. Задачей их было нейтрализовать ее и уничтожить, но у них ничего не получилось и для Поганевича все могло кончиться плачевно, если б не аномальная жадность Васюры. Ее, не знающая меры ненасытность, напоминающая, поглощающую все вокруг черную дыру, сыграла решающую роль в урегулировании конфликта. Поганевич сдался и выплатил, назначенную ею сумму контрибуции. Открытые военные действия прекратились, но вражда между ними не угасала.

Те, кто занимается магией, никогда своего не упустят, их отличительная черта – алчность. Они гребут под себя все, что ни видят: деньги, продукты, даже ношенные вещи, абсолютно все, но прежде всего, деньги. Васюра среди них была в своем роде феноменом, она превосходила остальных в своей скаредности и готова была вырвать последнее хоть у черта из зубов. «Вот оно, решение! Пришло, как званый гость», ‒ с облегчением подумал Павел.

* * *

Самый действенный метод поиска иголки в стоге сена – поджог.

Павел когда-то слышал, где Васюа Вовкивна теперь принимает посетителей. Это было весьма экзотическое место, поэтому он и запомнил адрес ее «офиса». Нанятые Поганевичем профессионалы по наружному наблюдению пытались ее выследить, но у них ничего не получилось, она исчезала там, как сквозь землю проваливалась. «Исчезала и проваливалась! Чертовщина какая-то», – отмахнулся Павел. Он взял с собой пятьсот долларов. А после, подчинившись мысли о том, что скупой платит вдвойне, в другой карман куртки положил еще тысячу. Цена вопроса стоила того.

На такси он за пятнадцать минут доехал до Кирилловской церкви. Рядом с ней вверху на холме располагались корпуса психиатрической больницы. Знаковое соседство. Павел отпустил такси и пошел по улице Олэны Тэлигы вверх, в сторону Шулявки. У подножья холма, забором из черных деревянных шпал со спиралью колючей проволоки по верху, был выгорожен большой участок, поднимавшийся к вершине холма и исчезавший за ним. Павел остановился перед отворенными настежь черными воротами из кованой стали, расписанными цыганскими розами в обрамлении ядовито-зеленого буйства листьев.

Вокруг было очень тихо и пустынно. Остановившись перед этими «гостеприимно распахнутыми объятиями», он обратил внимание на царящую здесь тишину. Даже птицы перестали петь, будто в страхе затаились. Вначале Павел не придал значения этой мертвенной тишине, но она вдруг коснулась его слуха, а затем и сознания, и оглушила его своею какой-то неземною пустотой. Эта нарочитое, словно безвоздушное беззвучие стало на него давить.

После недолгого колебания, Павел с большой осторожностью пошел по багровому клинкеру дорожки, которая уперлась в низкую, окованную узорными железными полосами дубовую дверь с полукруглым верхом. Черненая оковка дверей с растительным узором была подлинным произведением кузнецкого искусства. Кованая ручка двери в виде причудливо изогнутого сучка была вытерта до матовой белизны. Сама дверь была укреплена на мощных кованых петлях, вмурованных в стены из гранитных камней, закопанных в подножье холма. Здесь, в неизвестно кем и когда вырытой пещере, Васюра вела прием посетителей. Ни один нежелательный элемент, наподобие налогового инспектора, пожарника или обнаглевшего мента не мог не то что переступить порог этой берлоги, а даже увидеть ее.

Павел решился, и уж было взялся за ручку, но она, как живая ускользнула от него и дверь пред ним распахнулась. Павел вздрогнул от неожиданности, по телу пробежала дрожь. Начало было многообещающим. Он переступил порог и оказался в довольно просторной пещере, которая черной дырой уходила вглубь холма. Сырость окутала его, словно холодным мокрым пологом. Когда глаза привыкли к полумраку, Павел разглядел, что с земляного потолка свисают корни деревьев. Стены пещеры были обшиты почерневшими от времени дубовыми досками в наростах мертвенно-бледных прядей плесени. Внизу чернели прогрызенные лазы крысиных нор.

На стенах были развешены зловещие атрибуты, без которых не обходится ни одна порядочная ведьма. Здесь висели низки высушенных жаб, мухоморов и тушек летучих мышей, пучки сухих трав, голова совы, шкуры змей, пестрые ленты с привязанными к ним прядями волос и желтыми костями мелких животных, накидка из вороньих перьев, измазанные то ли грязью, то ли засохшей кровью матерчатые куклы, расшитые магическими знаками кожаные и полотняные мешки, наполненные неизвестно чем. На длинной полке вдоль стены стояло множество стеклянных и керамических сосудов: бутылок, банок и пузырьков с разноцветным содержимым. Среди прочих, Павел безошибочно узнал склянки, наполненных зеленым растительным ядом.

Все, как обычно, за исключением того, что нора Васюры была электрифицирована. Об этом свидетельствовал редкостной красы бронзового литья торшер с электрической лампочкой под алым кружевным абажуром с множеством мелких оборок. Он стоял на трех когтистых орлиных лапах подле толстой дубовой колоды, которая служила столом. Почерневшие от времени зарубки и щербины на ее срезе наводили на мысль о плахе.

За этим подобием стола на высоком черном кресле с высокой спинкой, украшенной серебряными бляхами с чеканными кабалистическими знаками, сидело нечто в остроконечном капюшоне из разодранного мешка из рогожи. «Вероятно, это пугало и есть Васюра», ‒ подумал Павел, не узнавая ее лица скрытого в тени капюшона. Пугало глядело на него жгучим взглядом черных глаз, настолько черных, словно они были воплощением жуткого мрака. Такой взгляд подчиняет слабых духом, а у сильных, подавляет волю, делая их слабыми.

– Пришел? Я тебя ждала. Давай, что принес, – проскрежетал неприятный старушечий голос, будто кто-то невидимый провернул ключ в ржавом замке. Говорили, что Васюре далеко за девяносто.

Павел стоял против черного обрубка, поскольку кроме кресла Васюры, сесть было не на что и посетитель, как униженный проситель, вынужден был стоять перед сидящей хозяйкой норы. Он положил перед ней конверт с пятьюстами долларов.

– С другого кармана тоже доставай… – вкрадчиво промурлыкала Васюра совсем другим, молодым голосом.

Павел положил на щербатую столешницу обрубка-стола второй конверт с тысячью долларов, расставшись с ними легко, как пришли, так и ушли.

– Что еще есть? – не унималась Васюра, буравя Павла остриями глаз.

Павел выгреб из карманов брюк еще около трех тысяч гривен и какую-то металлическую мелочь, выложив перед Васюрой все, что имел. Больше у него ничего не осталось, даже на троллейбус. «Тут недалеко, можно и пешком дойти», ‒ подумал он.

– Доставай кошелек! – злым голосом потребовала Васюра.

– У меня его нет, – ответил Павел.

– Снимай часы! – свирепо выкрикнула Васюра.

– И часов нет. И никогда не было. Они мне не нужны. Ничего больше нет, – для пущей убедительности, Павел вывернул карманы куртки.

– Тогда ты мне будешь должен. Запомни, – торжествующе объявила Васюра. – Или проваливай! Но, смотри, не продешеви, он тебя точно кончит… ‒ с леденящей кровь угрозой сказала она, взглянув на Павла с открытым вызовом.

– Посмотрим. Может, кто-то кого-то и кончит. Но сейчас уже видно, кто пролетел мимо кассы, – обронил Павел, рассовывая деньги по карманам. – Столько, ты и за год не заработаешь. Сюда забредает одна голытьба, – веско добавил он, направляясь к выходу.

– Слепой сказал: «Посмотрим!» – бросила ему в спину Васюра, едва не исходя пеной от бешенства.

Однако оказалось, что идти до выхода из норы надо было далеко, хотя когда Павел сюда входил, стол Васюры стоял неподалеку от двери. Сколько он ни шел, дверь не приближалась. Ему вдруг показалось, что дверь находится бесконечно далеко, и он будет идти к ней вечно, никогда не приближаясь, и не отдаляясь от нее. Когда Павел наконец дошел и взялся за ручку двери, его за руку остановила Васюра, как видение, появившаяся ниоткуда. Как ей удалось незаметно подойти так близко? Здесь не обошлось без колдовства. Ее рука была холоднее льда. «Таких холодных рук у людей не бывает!» ‒ вздрогнув от неожиданности, подумал Павел.

– Ладно, черт с тобой! – ворчливо бросила Васюра. ‒ Давай, что принес, ‒ она требовательно протянула ухоженную, лилейно белую руку. Это не была рука старухи, длинные, нежно утончавшиеся пальцы принадлежали молодой красивой женщине.

«Нет, врешь, с тобой!» – подумал Павел, молча, доставая из карманов деньги.

– Со мной, со мной! – с издевкой, зло захохотала Васюра. Павел ответил ей твердым пристальным взглядом. Как же он ненавидел зависеть от кого бы то ни было!

Васюра резко сбросила с головы свой «капюшон». Под ним оказались прямые черные волосы без признаков седины, а на плечи у нее был накинут роскошный цыганский плат. На вид ей было не более тридцати, и внешностью она напоминала певицу Софию Ротару. Было ли это лицо ее собственным? Неизвестно. Когда Павел видел ее в последний раз, она имела другое, звероподобно курносое обличье. В нынешней внешности Васюры не было ничего, что бы свидетельствовало об ее сверхъестественных способностях. Возможно, поэтому она и окружала себя всей этой бутафорией, наподобие амулетов из останков людей, животных и птиц, болтавшихся у нее на шее, отгонявших (или привлекающих…) демонов и прочую нечисть. Скорее всего, все было не так просто, как кажется.

В подчеркнуто моложавых чертах лица Васюры, Павлу виделось что-то неприятное. Такое впечатление создавалось из-за контраста: ее тонкие губы постоянно растягивались в улыбке, а острые черные глаза при этом оставались неподвижными, ими она буравила собеседника. Поймав чей-то взгляд, ее черные глаза уже не отпускали его до конца разговора. Можно было отворачиваться и говорить в сторону, либо опускать глаза долу, ничего не помогало. Каким-то странным образом, ее взгляд подавлял собеседника и он выкладывал ей то, о чем не собирался говорить.

С хищной грацией кошки Васюра прошлась по своей норе. У нее была стройная стать и гордая посадка головы. На шее у нее, кроме магических амулетов, поблескивало тяжелое монисто из старинных монет червонного золота. Сняв со стены расшитый цветными нитками небольшой кожаный мешок, она встряхнула его, раздался сухой, клокающий звук.

Васюра села в свое кресло, напоминавшее трон, и оно, невыразимо жалобно, то ли заскрипело, то ли застонало, словно живое. Она высыпала из мешка на свой стол горку мелких костей. Поверхность обрубка показалась Павлу отполированной до блеска, куда-то подевались, все зазубрены и щербины, а в обкатанных темно-коричневых косточках он узнал фаланги человеческих пальцев. Проведя над рассыпанными костями ладонью, Васюра ненадолго задумалась и, как показалось Павлу, с напускным значением торжественно провещала:

‒ То, что ждет тебя впереди, навсегда изменит твою жизнь, но это полбеды. Поганевич тебя не забыл и шлет тебе привет, и это самое главное. Советую тебе быть очень и очень осторожным во всем, что ты делаешь или собираешься сделать, а лучше всего, тебе вообще ничего не делать. Беги отсюда скорее и, как можно дальше… ‒ дала основополагающий совет Васюра.

В ее голосе Павлу послышалось глумление.

‒ Все, уходи! ‒ внезапно взъярилась Васюра, указав на дверь.

‒ И это все?.. ‒ переспросил Павел.

‒ Конечно! Что тебе еще надо?! ‒ с превосходным удивлением воскликнула Васюра.

‒ Верни деньги, ‒ сказал Павел так, что у любого другого, затряслись бы поджилки.

‒ Ладно-ладно, незачем ветер гнать, ‒ примирительно зачастила Васюра, ‒ Раз ты настаиваешь, я могу еще посмотреть, что там у тебя еще…

Васюра собрала кости в мешок, встряхнула и высыпала их на обрубок снова и снова. Было заметно, что у нее что-то не получается, как будто кто-то или что-то ей мешает, и она начала сердиться. Вообще, Павел отметил, что Васюра чрезвычайно гневлива. Резко вскочив с кресла, она начала нервно ходить вокруг своего «стола», наматывая круги, как паучиха по паутине. Павел стоял поодаль, молча наблюдая, как Васюра нарезает круги. Когда она проходила мимо его, он явственно ощущал, как от нее веет зябким сквозняком. Что-то вспомнив, Васюра вдруг остановилась и сняла со стены высушенную человеческую руку, висевшую на черной от засохшей крови веревке.

– Знаешь, что это такое? – спросила она, с игривой подозрительностью поглядывая на Павла.

– Понятия не имею, – ответил Павел.

«Ключ от всех дверей», ‒ в той руке, похожей на скрюченную ветку, он безошибочно узнал отрезанную руку висельника, в последнюю минуту цеплявшегося за свою жизнь.

– Знаешь-знаешь! – передразнила Васюра, обнажив в хищной ухмылке треугольные зубы, как у семейства псовых. – Я знаю, кто ты… ‒ торжествующе, с придыханием подалась она к Павлу.

‒ В таком случае, ты знаешь больше меня, ‒ покладисто согласился Павел, отступая, стараясь держать безопасную дистанцию.

‒ Да, знаю! Я тебя знаю, и ты меня знаешь, и нечего в овечью шкуру рядиться!

– Раз так, хватит туману́ напускать! Говори, где его найти и как с ним разобраться? – одернул ее Павел, другим, совершенно не свойственным ему голосом.

‒ «Раз так…», то и я тебе скажу: «Не спеши туда, откуда дороги нет!» ‒ огрызнулась Васюра, оскалив острые зубы хищника. Их было намного больше обыкновенного.

Свирепо рыча, как разъяренный зверь, она хватала, роняла и бросала кости в мешок. Стараясь совладать с собой, нарочито медленно, ласково поглаживая, разровняла мешок на столе и нарисовала на нем твердым пальцем высушенной руки круг, пересекший его крест, и стрелу наискось, острием направленную на Павла, а затем притронулась высушенной рукой Павлу к плечу. От этого прикосновения его словно током дернуло.

Васюра высыпала кости из мешка, и они с костяным стуком сложились на искромсанной топором щербатой плахе в человеческую кисть, повернутую ладонью вверх. Вглядываясь в нее, Васюра заговорила низким мерным голосом, как заведенные часы, словно боясь спугнуть увиденное. Только изредка она с шипением втягивала воздух через сжатые зубы.

– Что было, то будет, а что есть, пропадет, как пропадает все и нет к тому возврата, на вокзал не ходи, там ты с ними не справишься, перед назначенным часом они соберутся в одном месте. Станешь лицом к станции метро «Университет» по левую руку от тебя будет открытый вход в ботанический сад, войдешь в него. По ступеням спустишься вниз до первого поворота, повернешь налево и иди, через 60 шагов справа увидишь ступени вниз, пойдешь по ним. По правую руку увидишь металлические ворота, они будут открыты. Все они сойдутся туда. Не остановить то, что остановить невозможно, но убить его можно, в этом он не отличается от других, а остальные без него разбегутся. Упредишь ‒ победишь, а упустишь свой шанс, сам угодишь в частый бредень и висеть тогда твоей голове на гвозде, но прежде попляшешь под его дудку и смерть примешь лютую. Да смерть-то пустяк, по сравненью с тем, как он над тобой поизгаляется.

Откуда-то снизу, похоже, из сапога, она достала и положила на плаху устрашающего вида кривой кинжал с рукоятью из человеческой бедренной кости, увитой золотой канителью. На стальном клинке чернела выгравированная арабскими письменами надпись.

– Возьми. Все просто, убей или погибни! Шило в сердце, мясо в землю и концы в воду. Не он, так ты, будешь червей кормить. Бери-бери, с этим, ты наверняка с ним справишься. Сам знаешь, как…

Черные угли ее глаз хищно сверкнули и неожиданно со странной робостью замерли на нем. Что-то узнаваемое, мелькнуло в волчьем оскале ее белозубой улыбки и, как тайное желание противоестественной близости коснулось Павла. С чего бы это?.. Ведь он-то знал, что она была то женщиной, то мужчиной, то всем сразу и, неизвестно кем.

– Но, уговор, с отдачей. Этот бебут не простой, он у нас четвертую сотню лет. Прапрадед с Крымского похода привез, а сына там оставил. Взамен. В горах тех, татарское воронье глаза ему клевало. Ты будешь первый, кто не из нашей семьи возьмет его в руки. Цени…

Безусловно, она обладает тем, что называют происхождением, отметил про себя Павел.

– Когда будешь отдавать, завернешь его в свою рубаху, а лучше, в нательное белье, – напористо потребовала Васюра. Черты ее лица хищно заострились и стали похожими на волчью морду.

– Нет. Благодарю. У меня есть кое-что получше, – отказался Павел, внимательно посмотрев Васюре в глаза. Вместо глаз у нее чернели две дыры без дна, будто две скважины в иной мир.

– Хозяин барин, по любому, ты мне теперь должен! – холодно бросила Васюра.

Глаза ее при этом гневно сверкнули, а черты лица сильно изменились, стали, как будто благороднее, да и вся она стала олицетворением уязвленной гордости и достоинства.

– Я с тобой расплатился, сполна, и ничего тебе не должен. Запомни, волчья сука, мы с тобой квиты! А будешь мутить, сама мне задолжаешь, да так что, сколько жить будешь, не расплатишься, – грозно сказал Павел и вышел. Он знал, где и, как расставить акценты.

– Береги душу, а то потеряешь! – моськой на слона пролаяла ему вслед Васюра.

Павел пообещал себе этого не забыть. И тут же забыл.

Глава 12

В понедельник дела не делают.

Но об этом постулате, как и о днях недели, Павел и думать забыл. Рандеву назначил не он, поэтому ничего изменить было нельзя. Он вышел из станции метро «Университет», раздумывая на ходу о том, что плана, даже завалящего, у него нет. Ничего страшного, как ни планируй, всегда может случиться что-то непредвиденное. Так что же, в планах нет нужды?

Конечно же, есть. Если плана нет, необходима, хотя бы общая канва, а по ней уже можно «вышивать», ‒ импровизировать. Но и канвы у него не было, действовать предстояло по обстоятельствам. Павел не любил бесполезный риск, рисковать любят дураки. Между продуманным и спонтанным риском существенная разница. Вместе с тем, в подвигах героев и в поступках глупцов много общего. Смелость всегда сродни безрассудству, потому так пленительна.

Тот, кто строит слишком сложные планы, поскользнется на ровном месте, оправдывался перед собой Павел. На то и упреждающий удар, его не ожидают, и наносить его следует быстро, это уменьшает риск поражения. Внезапность, быстрота и решительность ‒ залог победы. Чего же при этом надо бояться? Бояться не надо, но следует быть готовым к неожиданностям. Надо бы прежде провести рекогносцировку, осмотреть подступы к месту расположения противника и пути отхода, а не идти наобум. Но Павел поздно об этом подумал, когда на все это у него уже не оставалось времени.

Он пожалел о своей беспечности, с которой отправился на опасное предприятие. Но жалеть об этом сейчас было бессмысленно, незачем понапрасну расходовать жизненные силы. Павел отринул от себя эти мысли, стараясь сконцентрироваться, но у него не получалось. Э, да что там! Не стоит огорчаться заранее. Огорчений будет достаточно, когда настанет их черед, утешил себя Павел, решив положиться на удачу и то случайное стечение обстоятельств, которое называют судьбой, в общем, на русское авось. «Все здесь просто, как белый день! Обойдется», ‒ подвел итог он и, не считаясь с обстоятельствами, ринулся напролом.

С серого неба посыпалась мелкая морось, превращая все в чавкающую грязь. Слева от корпуса станции метро «Университет» Павел увидел открытые ворота в ботанический сад. Следуя указаниям Васюры, он спускался вниз по каскаду гранитных ступеней. На вершине холма над ним высился купол станции метро. Рядом с табличкой «Сад магнолий» какой-то бомж с невыразительной, как блин физиономией рылся в урне.

Внезапно Павел почувствовал, что впереди ему угрожает опасность. Справа в склон холма уходила грубо сложенная кладка из гранитных камней в виде широкого устья. В глубине его виднелись приоткрытые ворота, чем-то напоминавшие гаражные. «Широки врата, ведущие к погибели…», ‒ мимоходом вспомнил Павел. Не раздумывая, он распахнул ворота и шагнул под свод подземелья. Позабыв, что между храбростью и безрассудством неуловимая грань.

В просторном помещении на старых автомобильных шинах сидело пятеро бомжей. Целых пять, многовато, что называется, непредусмотренная случайность. Увидев Павла в проеме ворот с обнаженным штыком в руке, они засуетились, как потревоженные крысы. «По их поведению видно, что они делают то, что делать им не положено, ‒ пошутил Павел в нелегкую минуту. ‒ Теперь главное, не тормозить, иначе сожрут, слишком их много».

Павел весь собрался в кулак и увидел все очень четко и как бы на расстоянии, разом охватив взглядом присутствующих, держа их в поле зрения всех вместе и каждого в отдельности. Это были одинаково грязные, безликие оборванцы. Безликих различать непросто, они все на одно лицо. За их спинами мелькала бледная физиономия старика. Он был выше остальных и плутовски приседал, прячась за их спинами. Но его выдавали его подручные, которые, то и дело, растерянно оглядывались на него, ожидая указаний.

– Тот, кто прячется за спины, умрет первым! – объявил Павел, подумав, что тот, кто собрался кого-то убить, сам должен быть готов к смерти.

За спиной у Павла послышался шорох. Он хотел оглянуться, но перед глазами у него лопнул огненный шар, рассыпавшись электрическими искрами, и ночь сомкнулось над ним. Сзади к нему подкрался один из безликих, который до этого проводил ревизию мусора в урне и ударил по голове коротким ломиком. Павел упал навзничь, лицом о бетонный пол. Шайка столпилась вокруг него. Похоже, задуманное им «предприятие» приняло весьма бедственный оборот. На тропе войны каждый шаг таит опасность. Тот, кто теряет осторожность, зачастую теряет и жизнь.

Безликие расступились перед стариком в залосненной фуфайке и в облезшей кроличьей ушанке с болтавшимися по бокам ушами. Бесцеремонно оттолкнув одного из них, он склонился над Павлом.

‒ Достаточно пожил, пора и честь знать, ‒ как приговор, проскрипел старик, поднял с пола штык и занес его над спиной Павла, но вонзить не успел.

– Стоять! Ложись! Ни с места, суки! Руки в гору!

Раздались рычащие голоса, отдающие взаимоисключающие команды, и в помещение ворвалось несколько милиционеров с автоматами наизготовку. Это были одинаковые, как на подбор, коротышки. Создавалось впечатление, что этих недомерков специально подбирали по признаку низкого роста. Должно быть, это был специальный набор для выкидышей. Черные бронежилеты они напялили поверх зимних курток, отчего были похожи на колобки, семенящие на тонких кривых ногах. Уложив всех лицом вниз, они начали обыск. Обыск у них получался лучше всего.

Но ничего противозаконного они не нашли, за исключением старого штыка и ломика фомки, валявшихся под ногами. Как ни странно, но никто из присутствующих не признал их своей собственностью. Закончив обыск, они сразу же принялись обыскивать всех снова, искали порошок, таблетки, ампулы или, на худой конец, хотя бы шприц, но ничего похожего не нашли. Анонимный телефонный звонок не подтвердился и рейд в притон по задержанию наркоманов с блеском провалился.

Бомжей прогнали, что с них взять. А пришедший в себя Павел объяснил свое пребывание здесь тем, что выходя из ботанического сада, искал вход в метро и зашел сюда случайно. Его в очередной раз обыскали, потом долго уточняли его паспортные данные по рации автозака. К большому неудовольствию стражей порядка, придраться было не к чему.

Тогда они начали провоцировать Павла нарочитой грубостью. При этом они преследовали ряд целей, сводящихся к нескольким приоритетным: избить и забрать деньги; задержать, избить, забрать деньги и навесить на него нераскрытые преступления, и в любом случае, выдоить из него, как можно больше денег. Однако Павел на провокации не поддавался и его, с явной неохотой, но пришлось отпустить. Мало того, ему даже вернули пять его гривен, чтобы было чем заплатить за метро. Не перевелись еще в правоохранительных органах душевные люди.