Текст книги "Собрание сочинений. Том 2. Стихотворения"

Автор книги: Виктор Боков

* * *

 
Что-то женское живет в березе белой,
Что-то нежное исходит от ствола.
Подхожу я к ней стыдливо-оробелый,
Одного боюсь, вдруг скажет: – Не звала!
 

 
Попрошу я у березоньки прощенья,
Опущу глаза и стану отходить,
И взгляну на недоступное виденье,
И начну на расстоянии любить.
 

 
Буду песни петь ей постоянно,
Бескорыстно славить красоту,
Только бы березка осиянно
Подымалась гордо в высоту!
 

1972

Поющий памятник

 
Неслыханно, чтоб памятник запел!
Но было так. Я лично это слышал.
Не для луны, не для небесных тел
Он ночью на опушку леса вышел.
 

 
Весь день томился на большой жаре
И раскалился всем своим металлом.
Не в окруженье лета, в январе
Уставшая душа его летала.
 

 
Он звал к себе живых, земных людей
Звенящим алюминием конструкций.
Губами горя он кричал: – Скорей!
От жажды и жары сосуды рвутся!
 

 
– Иду! – тотчас ответил быстрый Днестр.
– Спешу на помощь! – Прут-река сказала.
И зазвучал невидимый оркестр,
И стала отдыхать душа металла.
 

 
Он остывал, как танк среди войны,
Как после боя кони вороные,
И музыка полей и тишины
Залечивала раны боевые.
 

 
И памятник, как баховский орган,
Через поля, леса, дороги, дали
Пел о бессмертной славе молдаван,
Что жизнь свою за Родину отдали!
 

1972

Могила Гагарина

 
Его могила необычна.
Она в лесу, она в корнях,
Я убедился в этом лично,
Я посетил ее на днях.
 

 
Стоял, задумавшись в печали,
Как мать, о Юрии скорбя.
А за поникшими плечами
Синело небо октября.
 

 
Где падал он – там ключ пробился,
Колодец ключевой возник.
Так, значит, Юрий вновь родился,
И он не Юрий, а родник!
 

 
Идут к нему седые старцы
И воду черпают в кувшин,
Солдаты – те снимают каски,
Молчат молчанием мужчин.
 

 
Березы стали колыбелью
И усыпальницей его, —
Они березовой шинелью
Укрыли сына своего.
 

 
Ты должен съездить в лес печальный,
Пока свежи его следы,
И выпить в клятвенном молчанье
Глоток гагаринской воды!
 

1972

Любил я

 
Любил я! Какие свиданья имел,
Когда приезжал на каникулы летом.
Какими цитатами важно гремел,
Поскольку не думал, что буду поэтом.
 

 
Я брал балалайку и пел и страдал
Под окнами той, что красою гордилась,
И в самое сердце ее попадал,
Она выходила и рядом садилась.
 

 
Что было! Пьянела моя голова,
Трубили архангелы в звонкие трубы.
Все то, что теперь выражают слова,
Тогда выражали и руки и губы.
 

 
«Ты можешь?» – она вопрошала. «Могу!» —
«На подвиг великий согласен?» – «Согласен!»
И веткой хлестала мне по сапогу,
Теперь-то я знаю, что был я прекрасен.
 

 
Я шел и шатался. Я плакал и пел.
И пестовал чувство, как чистое чудо.
Дверь мать открывала: «Ты что, заболел?» —
«Да, мама!» – «А что с тобой?» —
               «Это простуда».
 

 
Несла она только что вынутый мед,
И пахло от чая божественно вкусно.
Но кто никогда не любил, не поймет,
Что значит святое, великое чувство.
 

 
И я повторяю, как проповедь, вновь
Для вас, самых юных и искренних граждан,
Что самое главное в жизни – любовь!
А все остальное не так уже важно!
 

1972

* * *

 
Читатель! Будь мне другом,
Опорой и душой,
Пойдем со мною лугом,
Где я косил косой.
 

 
Где мужики кричали:
– Не отставай, браток! —
И крепко выручали
Хлеб и воды глоток.
 

 
Пойдем с тобою лесом,
Который за холмом.
Тебе я с интересом
Все расскажу о нем.
 

 
Пойдем с тобою полем,
Где рожь и где овес,
И мы себе позволим
Расплакаться до слез.
 

 
Родная мать, бывало,
Играючи серпом,
Мне песни напевала,
Могу ль забыть о том?!
 

 
Пойдем с тобою цехом,
Где мой станок стоял,
Где я стихом и смехом
Рабочих забавлял.
 

 
Текла стальная стружка,
А сам я был каков!
Из уст моих частушка
Летела вдоль станков.
 

 
Пойдем по океану
На сейнере морском,
Я в море не устану
Кипеть в котле людском.
 

 
Давай закинем сети,
Да ты не спи, вставай!
Зайдет к нам на рассвете
Серебряный товар.
 

 
Читатель мой, ну где ты?
Откликнись, друг ты мой!
Учти – не все поэты
Так дорожат тобой!
 

1972

Три травы

 
Три травы дала знахарка
И сказала: – Пей всегда!
Я не вру тебе нисколько,
Я стара, и я седа!
 

 
Стал я пить зеленый, травный,
Горьковатый, терпкий сок,
И прорезался исправный,
Очень звонкий голосок.
 

 
Легче стало мне дышаться,
Бегать, лазить и ходить,
Стали все дела решаться
Вовремя, как надо быть.
 

 
Умерла моя знахарка,
Все, кто в мир пришли, умрут.
Но живет во мне закалка,
Три травы во мне растут.
 

 
Как одна трава – терпенье,
А другая – доброта,
Третья – музыка и пенье
И земная красота!
 

1972

В ТРЕХ ШАГАХ ОТ СОЛОВЬЯ

Неожиданная встреча

 
Мне очень повезло сегодня.
Я в трех шагах от соловья
Рассматривал его свободно,
Стоял, дыханье затая.
 

 
Не верилось, что он разбойник,
Как говорит о нем молва.
Он просто, как поэт, с разгону
Находит нужные слова!
 

 
Он весь, подобно водопаду,
Лавиной звуков падал вниз
И требовал одну награду:
– Услышь меня и отзовись!
 

 
Кто этот маленький комочек
То в жар кидал, а то в озноб?
Природы скромный уголочек,
Черемухи большой сугроб!
 

 
Березы белое свеченье
Сквозь легкий и зеленый дым,
Ручья чуть слышное теченье,
Гудящий бас шмеля над ним.
 

 
Стоял и стыл, благоговея,
У старой сгорбленной ольхи.
Не я, а соловей навеял
И рифмы эти и стихи.
 

1972

Той, что разлюбила

 
Снегу навалило да растаяло,
Грязь такая, что нельзя пролезть.
Полюбила, а потом оставила,
Люди, как печальна эта весть.
 

 
Полюбила в майское цветение,
В самый глухариный ток весны.
В пору, когда бурное течение
Било по корням большой сосны.
 

 
Разлюбила в слякоть, в увядание,
В бездорожье, в серый день – среду!
Бьется в сердце горькое страдание
У честного мира на виду.
 

 
Все ее ругают: – Ну и бестия! —
Только я оправдывать горазд:
– Нет у нас, наверно, соответствия,
Значит, чем-то я не в самый раз!
 

1972

* * *

 
Серая наволочь,
Небо как вата.
Лес чуть угрюм,
А вода рябовата.
 

 
Смолкла кукушка,
Не слышно зорянки.
Видно, у них
Голоса не в порядке.
 

 
И муравьи
Присмирели на кучах.
Дождик, наверно,
Увидели в тучах.
 

 
Но, невзирая
На хмурость и пасмурь,
День очень ласковый,
Теплый, прекрасный.
 

 
Все оживает,
Растет и добреет,
Время такое,
Что каждого греет.
 

 
Каждому шепчет
Весенние сказки,
Каждому дарит
Надежды и ласки.
 

1972

Травы

Вл. Солоухину

I

 
Моя трава не безъязыка,
Живут в ней сердце и душа.
Ее зеленая музыка
Всегда звенит в моих ушах.
 

 
Трава нежна, трава шелкова.
И на футболе, где азарт,
Зачем ты ходишь бестолково
И мнешь ее?! Вернись назад!
 

 
Трава от солнца изумрудна,
На ней роса, как зеркала.
Мне без травы на свете трудно,
Мне звон строки она дала!
 

 
Россия – поле, и равнина,
И бесконечно дальний луг.
На нем растет трава-трави́на,
Мы вместе, нет у нас разлук!
 

II

 
Трава моя милая и луговая,
Такая зеленая и удалая!
Трава моя тихая, робкая ночью,
Тебя в темноте узнавал я на ощупь.
 

 
Шинель подстилал
И с винтовкой ложился,
Был рад, что солдатской
Махоркой разжился.
 

 
Трава моя нежная,
Тоненький шелест,
Как преданно ты
Подо мной себя стелешь.
 

 
Как мягко сгибаешься,
Нежно лелеешь,
Как служишь солдату,
Себя не жалеешь!
 

 
Трава моя,
Мудрая книга эпохи,
Признайся, скажи мне,
О чем твои вздохи?!
 

1972

Чаепитие в Язвицах

 
Самовары на столах,
Семьи в сборах и в согласье,
У невест на рукавах
Петухи поют о счастье.
 

 
С блюдца пьют, как из реки,
Седовласые Гомеры,
Язвицкие старики,
Водохлебы, водомеры.
 

 
Двадцать чашек дед мой пьет,
Ухает болотной выпью.
Двадцать первую нальет,
Поглядит и тоже выпьет.
 

 
Десять чашек я могу,
Это мне пустяк, полдела.
Дом срублю на берегу,
Чтобы ты мне песни пела.
 

 
Чтоб ходила босиком
По сосновому настилу
И, шумя своим крылом,
Целовала с жару, с пылу.
 

 
Говорила бы: – Чаёк
Заварю тебе, Викторка! —
Сердце: ёк! Сердце: ёк!
Как заведенная моторка!
 

1972

Молдаваночка

Клаве Албу

 
Ты изящна, ты легка,
Взгляд серьезный и веселый.
Тяжелее облака
Те, что вовсе невесомы!
 

 
Чернозем твоих волос
Дышит нежностью и хмелем,
Ароматом чайных роз,
Майским месяцем апрелем.
 

 
Ты мелькаешь то в саду,
То под деревом орехом,
Вся в согласии, в ладу,
Вся наполненная смехом.
 

 
Вся звенящая, как зной,
Вся горячая, что лето,
Вся как замысел сквозной,
Как создание поэта.
 

 
Я с тобою рядом был,
Сердце в рельс тревожно било.
Не скажу, что полюбил,
Ну, а все же что-то было!
 

 
Чудо-возраст – двадцать лет.
Для него цветут вербены.
Молдаваночка, мой свет,
Погребены, Погребены!
 

1972

Унгены

 
– Унгены! Унгены!
         Унгены! Унгены!
Вагоны, колеса и рельсы поют.
Они догадались, что был я в Унгенах
И слышал, какие там песни поют.
 

 
Унгены – граница. Бок о бок румыны.
Унгены стоят в пограничной тиши.
Война превращала Унгены в руины,
А нынче Унгены опять хороши.
 

 
Тепло наступило. Созрела черешня.
Огурчики свежие – вот благодать!
Все правильно это, но мне интересно
Черешню унгенскую с дерева рвать.
 

 
Меня пригласила одна молдаванка,
В глазах у нее элегический блеск.
Черешни накушался я спозаранку,
Обнял на прощанье, сказал: – Мульцумеск!
 

 
Я шел вдоль садов, небольших огородов,
На мост подымался, глядел на вокзал.
«Да здравствует вечная дружба народов!» —
Из радиорупора кто-то сказал.
 

 
– Унгены! Унгены!
         Унгены! Унгены! —
Вагоны, колеса и рельсы поют.
Они догадались, что был я в Унгенах
И слышал, какие там песни поют!
 

1972

Письмо из Воронежской области

 
В центральных областях пройдут дожди,
На севере пройдет циклон.
Я не приеду, милая, не жди,
Прими пока земной поклон.
 

 
Я чувств к тебе не растерял,
Любви не отдал никому.
Я наши чувства проверял
В полях, в морях, в огне, в дыму.
 

 
Стою я у разливов Битюга,
Среди егорисаевских полей.
Иду, а чернозем от сапога
Летит, как рой распуганных шмелей.
 

 
Во мне живет Россия, русский дух,
И этим мы ведь даже сближены!
Ты не ревнуй, что я у молодух
Записываю песни старины.
 

 
Шутя порой кого-нибудь прижму,
Мужик во мне – куда его девать?
Не бойся, я ведь замуж не возьму,
Я только так, чтоб бабу поддержать.
 

 
Намаялась она за целый день!
Все лето от рассвета дотемна
Она не знала, что такое лень,
Все потому, что русская она.
 

 
Туман все залил белым молоком,
Ни чернозема, ни больших буртов.
Но мне унынья нет в краю таком,
Я сам отсюда, сам из мужиков.
 

 
Прими мою любовь и мой привет
И не волнуйся, скоро буду, жди!
Я слышал, что циклона больше нет,
В центральных областях прошли дожди.
 

1972

Микула

Егору Исаеву

 
Не за стеною монастырской
Микула сошку мастерил,
А на равнине богатырской,
Где ворон каркал и парил.
 

 
Бесхитростен был сельский витязь,
Он черный хлебушек кусал.
Он валунам сказал: – Подвиньтесь! —
Да приналег и сдвинул сам.
 

 
И все дела! И конь саврасый
Борзо пошел по борозде
Без норова, без разногласий,
Отлично знал он, в чьей узде.
 

 
И затяжелела земелька,
Глянь, и налился колосок.
И вот уже дурак Емелька
На печку русскую залег.
 

 
Сказал: – А ну, лети, родная! —
И полетела печь, как пух.
Не печь – кибитка удалая,
А в ней огонь и русский дух.
 

 
Жалейки, дудки и свирелки,
Все появилось на Руси.
И гусли, и игра в горелки,
И бабы царственной красы.
 

 
Стоял Микула и не верил,
Что столько жизни от сохи.
Хмелел и целовал деревья.
Случалось даже, пел стихи!
 

 
В ней пахарь уживался с воином,
Покоя не было кругом,
Он с пашней управлялся вовремя
И вовремя кончал с врагом.
 

 
Друг! Не хвались, что ты из Тулы,
Что ты механик и Левша!
Ты от сохи и от Микулы,
Ты Селянинова душа!
 

1972

Шел солдат

 
Шел да шел солдат
Посреди полей,
Песню пел солдат
О судьбе своей.
 

 
«Милые края,
Даль больших дорог,
Хорошо, что я
Сердце уберег!
 

 
Я стоял в строю,
Я сидел в броне,
Я кипел в бою,
Я горел в огне!
 

 
Но душа чиста,
Хоть и страшен путь.
Это неспроста
Въелся порох в грудь.
 

 
Не хвалюсь я вам,
Вот-де, мол, каков,
Но широкий шрам
Не от пустяков!»
 

 
Был солдат могуч
Простотой души.
Солнце из-за туч
Кинуло лучи.
 

 
Сразу на груди
Вспыхнула медаль,
Сразу впереди
Озарилась даль.
 

 
Пел солдат во ржи,
Глядя на волну:
«Славься, радость-жизнь,
И долой войну!»
 

1973

Двое

 
Достоялись травы до покоса,
Дождалась любимая дружка!
Как она стройна, черноволоса,
Как горит сережка из ушка!
 

 
Вот они среди иван-да-марьи,
Вот они – по бедрам бьет пырей.
Смелая крылатость пониманья
И полет решительных бровей.
 

 
Путь их незакатен, бесконечен.
То, что солнце село, – пустяки!
Музыкой любви наполнен вечер,
Звезды как любимые стихи.
 

 
Мимо ивы, мимо бересклета,
Мимо балалаек и гитар
На руках они проносят лето,
На устах нетронутый нектар.
 

 
Был Гомер, была когда-то Троя,
Кони рвали тесноту узды,
Было столько войн! Но эти двое
Не боятся никакой грозы!
 

1973

Саратовская гармошка

 
Скажи мне, скажи мне,
Гармошка саратовская,
Откуда взяла ты
Искусство ораторское?
 

 
Твой голос,
Немного охрипший на пристани,
Глаголет простые,
Доступные истины.
 

 
Ты дружишь, я знаю,
С матросом из Горького,
Ты знаешь в лицо
Даже Виктора Бокова!
 

 
Бывает, по-бабьи
На грудь к нему бросишься
И с Волги в Москву
На побывку запросишься.
 

 
Поедем, подруга,
Родная, ревущая,
Раздольною песней
За сердце берущая!
 

 
Поедем! Побудешь
Хоть месяц не с девками,
С поэтами
Поживешь в Переделкине!
 

 
Пейзажа не будет
Знакомого сельского,
Зато я тебе
Покажу Вознесенского.
 

 
Андрей угостит
Тебя собственной грушею.
Присядет поблизости,
Скажет: – Я слушаю!
 

 
И ты уж тогда
Заливайся без устали,
Кажи свою музыку,
Удаль и мускулы!
 

 
Гармошка!
Лесное, смолистое варево,
Я речь свою кончил.
Давай разговаривай!
 

1973

Кисловодские тополя

 
Тополя, которым триста лет,
Маковками в небо упираются.
В их зеленом шуме грусти нет,
Умирать они не собираются.
 

 
Каждый тополь – чудо-богатырь,
Государство листьев гармоничное,
Ты его раздень до наготы,
Не затянет песни горемычные.
 

 
Вынесет мороз под шестьдесят,
Не случится обморок от холода.
Звезды в кронах крупные висят,
Ветви в синеву, как пальцы в золото.
 

 
Слаб ты в этом деле, человек!
Тополя сие давно заметили.
У тебя ни дня в запасе нет,
Где уж помышлять о всем столетии!
 

1973

Философия у подножия Эльбруса

 
Я трогал снег Эльбруса,
Я пил нарзан Чегета,
Я целовал чинару,
А разве мало это?
 

 
Чиста вода в Терсколе,
Нежны снега в Чегете.
А сколько лет Эльбрусу?
Неважно! Все мы дети!
 

 
Откуда взялись горы?
И кто тому свидетель?
Ответ придет не скоро.
Мы подождем! Мы дети!
 

 
Что наша жизнь? Мгновенье
Пред этой цепью горной.
Да будет вдохновенье
Венчать наш труд упорный!
 

 
Плывет ледник наплывом,
Синеет снег в Чегете.
Считай себя счастливым,
Что ты живешь на свете!
 

1973

* * *

 
Снегири мои красногрудые,
Хорошо ли вам на снегу?
Если холодно, если голодно,
Вы не бойтесь, я вам помогу.
 

 
Клен, снегами засыпанный наглухо,
Хорошо ль на ветру-то стоять?
Ты моя незабвенная азбука,
По которой учился читать.
 

 
Говорливая, быстрая реченька,
Хорошо ли тебе подо льдом?
Потерпи, это дело не вечное,
Разберут скоро зимний твой дом.
 

 
Муравейник, веселое зрелище,
Где вы спрятались, муравьи?
Было время, на солнце вы грелися,
Как теперь-то вам, други мои?
 

 
Здравствуй, зимушка, вдовушка снежная,
Овдовила ты лодку мою,
Обезлюдила пристань прибрежную,
Все равно о тебе я пою!
 

1973

Калина

 
Не стояла она раздетой,
Снег окутывал зябнущий куст,
У синички от радости этой
Тихо падала песня из уст.
 

 
На морозе алела, пылала,
Жгла гранатовым чудо-огнем,
Приглашение мне присылала,
Подошел я, сказал ей: – Нагнем!
 

 
Снегири затревожились тут же:
– Что ты делаешь, варвар и вор?
Ты в тепле, мы всю зиму на стуже,
Нам оставь, вот какой уговор!
 

 
Ах, как ягода таяла, млела,
Откровенно горчила во рту.
Сердце вдруг над снегами запело,
Словно иволга на лету.
 

 
Как горячие уголья, грозди
Ветерок на ветвях раздувал.
Снег в январские, рыхлые ноздри
Горечь втягивал и смаковал.
 

 
Долго длилось лесное свиданье.
Был свидетелем этому лес.
Я калине сказал: – До свиданья! —
И в деревню по снегу полез.
 

1973

* * *

 
Зазывает жизнь меня
То на рынок, где капуста,
То на вишню у плетня,
То на сцену, где искусство.
 

 
Удивляет жизнь меня
То походкой стройной девы,
То игривостью коня,
То пленительным напевом.
 

 
Обновляет жизнь меня
Травостоем и покосом,
Чистым пламенем огня,
Неожиданным знакомством.
 

 
Вдохновляет жизнь меня,
Я ей очень благодарен
За большие крылья дня
И за то, что день подарен.
 

1973

Благодарность

 
Мне молодость твоя свежей озона,
Мудрей Гомера и седых веков.
Трава некем не мятого газона,
Глоток воды с эльбрусских ледников.
 

 
Мне молодость твоя – миндаль цветущий,
Далекий белый домик на горе,
Дождь, по заявкам с вечера идущий,
И снег, что выпал только в январе.
 

 
Мне молодость твоя как брызги моря,
Как царственные линии линя,
Как тот ковчег под управленьем Ноя,
Который многих спас и тем сберег меня!
 

 
Благодарю тебя за эту малость —
Ходить со мной, не думать ни о ком,
За то, что ты шутила и смеялась
И снег, как божий дар, ловила ртом.
 

1973

Каменотесу

 
Каменотес! Податлив ли твой камень?
Поклон мой низкий твоему труду.
Я тоже, как и ты, держу руками
Кирку, что бьет в словесную руду!
 

 
Каменотес! Из мертвого гранита
Усилием таланта, волей рук
Вдруг возникает грудь, лицо, ланиты
И губы излучают теплый звук.
 

 
Каменотес! И из моих словечек,
Слетевшихся на мой словесный пир,
Растет разнообразие крылечек,
Улыбки женщин, грустный, добрый мир.
 

 
Каменотес! Ты бог, творящий диво.
Посмотрим, а каков твой результат.
Вот линия бедра – она правдива,
Вот руки – это лебеди летят!
 

 
Художник ты! Чего еще добавить?
И так уж мир устал от лишних фраз.
От бога мы, и нам не подобает
Ни в камне, ни в строке солгать хоть раз!
 

1973

* * *

 
И зрячие бывают слепы,
Хотя глядят из-под ресниц.
И глухо запирают в склепы
Живую жизнь и пенье птиц.
 

 
И зрячие порой не видят
На расстоянье трех шагов
И лютой злобой ненавидят
Воображаемых врагов!
 

 
Жалка такая близорукость,
Жалка такая слепота.
Она трагична, как безрукость,
В ней гнезда вьет недоброта.
 

1973

Крылатый ветер

 
Ветер выпал из гнезда —
Не разбился.
Он летать, как птенец,
Научился.
 

 
Глянь, у ветра крыло
За спиною,
Полетел, полетел
Над страною.
 

 
Стукнул ветер в окно
Под Тамбовом,
Стал тотчас пареньком
Чернобровым.
 

 
Вышла девушка-свет
На крылечко,
Застучало у ветра
Сердечко.
 

 
Целовал тамбовчанку
Он крепко.
Так увлекся,
Что съехала кепка.
 

 
Тут девчонка его
Устыдила:
– Ветром, что ли, б тебя
Остудило!
 

 
Ветер скромно теперь
Целовался.
Что он ветер —
Никак не признался.
 

 
Со свиданья вернулся
Довольный,
Гулеван, атаман,
Ветер вольный.
 

 
В камышах
На кулиге озерной
Задремал озорник
Беспризорный.
 

1973

Зубр

 
Это было, было в Беловеже,
По кустам уже стелилась темь.
Спросите меня: «Точнее, где же?»
А точней – в квадрате «27».
 

 
В сумерках лесных он показался,
Привиденьем древности возник.
Посмотреть – ни силы, ни азарта,
Нем и неподвижен, как ледник.
 

 
На губе зеленая травинка
Шевелилась – зубр стоял и ел.
Глухомань, таежная тайнинка
Стерегла его лесной удел.
 

 
Призраком неслышным пробирался
Зубр среди кустов, травы и звезд.
Зверобой-травою пробавлялся,
Как аскет, блюдя монаший пост.
 

 
Лось лесину где-то громко выгнул,
С треском, с шумом поднял на рога.
Зубр мгновенно в чащу леса прыгнул
И пошел в атаку на врага.
 

 
Двигался быстрее самолета,
Обгоняя лис и легких птиц,
Расступалось в панике болото,
Молодой березник падал ниц.
 

 
В крошку превращался хрупкий хворост,
А зверье шарахалось кругом.
Кто бы предсказал такую скорость
В существе уже немолодом.
 

 
Зубр потом лежал три дня, три ночи
Неподвижней камня валуна.
И в его слезящиеся очи
То глядело солнце, то луна.
 

 
Силы набирался меланхолик,
Спрятавшись в завалах за стожком…
На меня такое же находит,
Если я сто верст пройду пешком!
 

1973

Дождь-дождина

 
Теплый, ласковый,
          летний дождина
Зашумел в огурцах на гряде.
Словно зеркало,
        светит ложбина,
И трава по колено в воде.
 

 
Дождь,
    как добрый детина,
             смеялся,
Как Есенин, он был даровит.
От него под березой поднялся
Замечательный гриб боровик.
 

 
Он скакал удалее джигита,
Попадал по стеклу, по губам.
Даже хвастал:
        – А нынче дожди-то
Ох как ценят и Дон и Кубань!
 

 
Распустил он свое соцветье
Над поселком в пятьсот домов,
И двадцатое наше столетье
Стало ярче на семь тонов.
 

 
Расстегнула купчиха-капуста
Туго-белые кочаны,
Ей не стыдно, что кони пасутся
И подсматривают пацаны!
 

1973

Весеннее, предъюбилейное

 
Весенний сок берез,
Весенний гомон птиц…
Весною сон хорош,
Не разомкнуть ресниц.
 

 
Как снежный вихорь, с крыш —
Попробуй, образумь! —
Летишь, летишь, летишь,
Крылом стрижешь лазурь.
 

 
И вдруг увидишь сад,
Где яблоня цветет,—
И на землю, назад,
И оборвешь полет.
 

 
И сядешь на крыльцо,
Как сизый голубок,
Весной пахнет в лицо,
Дорога позовет.
 

 
Весенняя трава,
Запутавшийся шмель.
В душе растут слова
И вьются, словно хмель.
 

 
Года начнет считать
Кукушка из куста.
Ну что там шестьдесят,
Давай считать до ста!
 

 
Бездонный небосвод,
Немыслимая синь,
Долой ботинки с ног,
Пойду бродить босым.
 

 
Листвой, тепла, влажна,
Тропинка выстелена.
Встречай меня, княжна,
Весна, свет Викторовна!
 

1973

Лесная речка

 
Речка течет небольшая, прозрачная,
Все в ней до самого донышка ясно.
Очень лесная и очень не дачная,
Дикая очень, и это прекрасно.
 

 
Волга, завидуй! Ни нефти с мазутом,
Ни шелухи от пивного завода.
Я захожу в эту речку разутым.
Здравствуй, река моя! Здравствуй, природа!
 

 
Ноги ласкают замшелые камни,
Рыбки коленки клюют мне без страха.
Я нагибаюсь и глажу руками
Древний, придонный, реликтовый бархат.
 

 
Белая лилия только проснулась,
Дышит своей золотой сердцевиной,
Как увидала, ко мне потянулась
Всею неопытностью невинной.
 

 
Дрозд затрещал над рекою ревниво,
Только напрасно, я рвать не намерен.
Будет цвести это белое диво,
Сколько захочет, я в этом уверен.
 

 
Речка лесная, спутник желанный,
Ты для кого-то и дом и жилище.
Волге бы стать вот такой первозданной,
Люди бы стали и лучше и чище!
 

1973

Рябина

 
Откуда столько яркой крови,
Рябинушка, в твоих гроздях?
Царица на осеннем троне,
Тебе пора себя раздать!
 

 
Дроздам и птицам красногрудым,
Туда летящим, где жилье.
Они давно считают чудом
Лекарство горькое твое.
 

 
Гори, гори, моя рябина,
Слетайся, птичья голытьба!
И Родина у нас едина,
А в чем-то даже и судьба!
 

1973