Текст книги "Собрание сочинений. Том 2. Стихотворения"

Автор книги: Виктор Боков

* * *

 
Сегодня у меня глаза смеются,
Слова особенные льются,
Причина так мала и так проста —
Я был с тобой – след в след, уста в уста.
 

 
Ты пряталась, и в чаще куковала,
И неподдельно сердцем ликовала,
И пела вдохновенней соловья.
Причиною – привязанность моя.
 

 
Я с той поры, когда тебя увидел,
Ничем большого чувства не обидел,
Нигде, ничем любви не оскорбил,—
Тобой дышал, одну тебя любил.
 

 
Какое счастье – цельность и единство,
Глядим друг в друга и не наглядимся,
В березах, в ольшняке, в семье рябин
Для нас с тобою всюду путь один.
 

 
Как ты прелестна в легкой летней блузке,
Идем к реке, – не упади на спуске, —
Я помогу тебе и поддержу
И в сотый раз с любовью погляжу!
 

1966

* * *

 
Твое золотое колечко
Летало со мною далечко.
Границу пересекало,
И возле Дуная сверкало,
И возле садов деревенских,
И возле дворцов королевских.
Светило с трибуны солдатам,
Рязанским и курским ребятам.
Как символ разлуки и чести
Носил я его в Будапеште,
Тебя оно не забывало,
Когда в облаках пребывало,
Когда на посадку садилось,
Когда не с тобой находилось.
Две звездочки на колечке,
Как мы с тобой на крылечке,
Два ясных глазочка в оправе,
Как мы с тобой в силе и славе.
 

1966

* * *

 
Бей меня, солнце,
По ягодицам!
Это, я думаю,
Пригодится.
 

 
Жми, прижимай меня,
Море, волною,
Брызгайся, бейся,
Кипи подо мною!
 

 
Чтоб выступала
На плечи соленость,
Чтоб отступала
Моя утомленность.
 

 
Чтобы судьбы
Ежедневная тропка
Не поддавалась тебе,
Нервотрепка.
 

 
Море смеется:
– Так и поступим,
Хворям, недугам
На горло наступим.
 

 
Солнце грозится:
– Загаром ударю,
Буду служить тебе,
Как государю!
 

1966

* * *

 
А соловей поет, как при Мамае,
На тот же лад, на древний свой мотив.
Тогда его не очень понимали,
Да и теперь кой-кто кричит: – В архив!
 

 
Нам этой безыдейщины не надо,
Не соловьями занято село. —
Но льется неподкупная рулада
Всем горе-теоретикам назло!
 

 
И слушают сердца людей живые
Признания влюбленных в землю птиц.
Не соловьи – посты сторожевые
И часовые песенных границ!
 

 
Дозорные моей большой державы,
Доверенные чувства и любви.
Стою у Соловьиной переправы,
Где шли бои, бушуют соловьи.
 

1966

* * *

 
Около леса не вижу подлеска,
Это, по-моему, ненормально.
Тут ему самое, самое место,
Чтобы расти и шуметь беспечально.
 

 
Чтобы под смелой защитою старших
Двигаться вверх, синеву раздвигая,
Крон государственных и патриарших
В зрелую пору свою достигая.
 

 
Где же подлесок? Ну, как это можно?
Бор как не слышит, стоит бессловесно,
Шепчется старый тревожно, тревожно,
Словно стена обрываясь отвесно.
 

 
Слышу и вижу, как бор беспокоен,
Как его давит тяжелая дума.
Рядом – ужели он в этом виновен —
Нет молодого зеленого шума!
 

1966

* * *

 
Я был в печали, я смирел,
Молчал, как церковь вековая,
Тебя увидел – и свирель
Опять взялась за воркованье.
 

 
Воркуют голуби, вода,
Автомобильные моторы,
Натянутые провода
И даже дальние просторы.
 

 
Земля воркует, зной поет.
В истоме дремлющих растений
Басовую струну берет
Сердитый шмель, садясь на стебель.
 

 
И я пою, и ты, мой друг,
А с нами вместе вся Россия,
И стелется зеленый луг
Под ноженьки твои босые.
 

1966

* * *

 
Те фиалки, что ты сорвала,
Принесла и на стол мне поставила,
Скромно-скромно глядят со стола,
Скромность в их поведении – правило.
 

 
Не кичатся они красотой,
Лепестки их чуть-чуть фиолетовы.
Как они хороши чистотой,
В мире что-нибудь есть выше этого?
 

 
Нежность, женственность, скромность, покой —
Все фиалке природой даровано.
Как вчера ты своею рукой
К ним тянулась, была очарована.
 

 
Сквозь ореховые кусты
Пробираючись полегонечку,
Ты к груди прижимала цветы
И несла их в лесу, как ребеночка.
 

 
Твой букет на столе не завял,
Не утратил лесной своей свежести.
Ночью я у него узнавал:
– Что с царевной моей?
– Спит и нежится!
 

1966

* * *

 
Наш лес не дремлет, не заснежен —
Шумит, плывет, гребет листвой.
Я около тебя, я нежен,
Я неизменно только твой.
 

 
Ты помнишь первую поездку?
Какой костер мы жгли тогда!
Кто нам опять прислал повестку
Явиться именно сюда?
 

 
Шмель этот или та березка,
Что, прижимаясь к деревцу,
Узнала нас, стоит, смеется
И тянет веточки к лицу?
 

 
Я думаю, что вся природа
Не пожалела нам отдать
Лучи, и ласку небосвода,
И луговую благодать.
 

 
Над нами синь, и беспредельность,
И неизведанность глубин,
И нерастраченность, и цельность,
И музыка большой любви.
 

1966

* * *

 
Ты уехала, стало грустно,
Одиноко и захолустно,
Пруд подернулся серым холстом
В одиночестве холостом.
 

 
Как мои невеселые мысли,
Облака над землею нависли,
Так им стало печально внизу,
Что они уронили слезу.
 

 
И тебе, дорогая, наверно,
Стало так же печально мгновенно,
Над тобою и надо мной
Грусть прошла обоюдоволной.
 

 
Значит, наши душевные токи
В одиночестве не одиноки.
Их связала природа рукой
Воедино, как Волгу с Окой!
 

1966

* * *

 
Ты любишь море. Ты царевна моря,
Стоишь, с волной высокой споря,
Я счастлив: ты не знаешь горя,
Я счастлив: мы с тобою двое,
И есть на это наша воля,
И нас благословляет море.
 

 
Наполнен берег легким шумом,
А горы все в зеленых шубах,
А солнышко уже проснулось
И лучиком тебя коснулось,
И вся ты, словно цвет граната,
Пыланьем утренним объята.
 

 
Как нравится тебе купанье,
Воды соленой закипанье,
Волны прибрежной нарастанье,
И гребня грозное игранье,
И шум, и взрыв, и прикасанье,
И пены белой убеганье.
 

 
Ты в даль морскую заплываешь,
Но там меня не забываешь,
Рукою в море зазываешь.
– Зачем ты этот миг теряешь,
Плыви скорее! – повторяешь
И в ожидании сияешь.
 

 
И я плыву к тебе мгновенно,
Рублю руками вдохновенно,
И улыбаюсь откровенно,
И говорю: – Ты несравненна!
Прекрасна, необыкновенна,
Будь счастлива, благословенна!
 

1966

* * *

 
Еще ты спишь,
Еще на море тишь,
Еще рассвет ко мне подкрадывается,
Что я один,
Что жду тебя – догадывается!
 

 
Встаю.
Балкон открыт.
Кто там с утра шумит?
Тревожится, волнуется
И с берегом целуется?
 

 
Волна!
Не спит она,
В свой берег влюблена,
Работает, старается,
Лень у нее карается.
 

 
Три розы на столе,
Они не в хрустале,
Прекрасные заточницы
В простой цветочнице.
 

 
Войдешь ты – сразу к ним,
К любимицам своим.
– Геройски, – скажешь, – держитесь,
Цветете, нежитесь.
 

 
– Ну что, мы к морю?
– Да! —
И вот уже вода
На грудь бросается,
К ногам ласкается.
 

1966

* * *

 
Свиданья утренние с морем,
С восходом солнца и с тобой!..
Давай все огорченья смоем
Соленою морской водой!
 

 
Давай все не́ги залечим,
Седой волне подставив грудь!..
Мне не за что тебя и нечем
Хоть где-то, в чем-то упрекнуть.
 

 
А если я бываю труден,
Прости, я это сознаю,
Не просто мне, когда я людям
Себя и сердце отдаю.
 

 
Не устаю светить и верить,
И ты мне в этом помоги.
Давай одним масштабом мерить
Твои шаги, мои шаги!
 

1966

* * *

 
Когда ты ко мне глуха,
Нет света и пламени разума,
И крылья большого стиха
Орлиной дремотою связаны.
 

 
Когда ты ко мне добра,
Весь мир предо мной открывается,
С плеч падает горя гора
И на руки радость взбирается.
 

 
От рыбы тяжел мой кукан,
И запросто рифма напрашивается.
И я, как дремавший вулкан,
Огнем начинаю побрасываться.
 

 
Как горный поток, я спешу,
Играю, бунтую стремнинами
И Черное море прошу:
– Я с гор ледяных, ты прими меня!
 

 
Тогда старожил-эвкалипт
Всего мне по грудь своей кроною,
И ветер морской шевелит
Листву мою вечнозеленую.
 

1966

* * *

 
Лесом осенним
Тихо туман пробирается.
Лето ушедшее
С грустью весь день
Вспоминается.
 

 
Вижу тебя
Под лучами
Закатного солнышка,
В море плывущей
Бесшумно, как легкое
Перышко.
 

 
Припоминаю —
Часы и минуты совместные,
Губ наших,
Рук наших
Переплетения тесные.
 

 
Как ты смеялась,
Когда по спине тебя
Шлепало
Море, которое
Круглые сутки
Работало.
 

 
Как ты молчала,
Когда твое тело прекрасное,
Словно гончар,
Обжигало
Свет-солнышко ясное.
 

 
Лето минуло,
И море от нас в отдалении.
Лето, вернись!
Я хочу твоего
Повторения!
 

 
Силу мне дай громовую,
Зажги мои молнии,
Чтобы не кутал туман
Меня белым безмолвием.
 

1966

* * *

 
Повеяло березами, просторами,
И сердце бьется вольно и раскованно,—
Не вытравить родное, не убить,
Мне без него не жить и не любить.
 

 
Тропинка то исчезнет, то появится,
То к синеве небесной припаяется,
То озорно аукнет: – Я во ржи,
Хочу бежать далёко, ты держи!
 

 
Льнет рожь ко мне июньская доверчиво,
Она легка, стройна и гуттаперчева,
То к северу повалится плашмя,
То встанет и – на юг, на юг пошла!
 

 
Перехватило горло от волнения,
Как сладостно смертельное ранение
От красоты земли своей родной,
Которая всегда, везде со мной.
 

 
Трава по пояс, на лугах цветение,
На сердце ни тревог, ни угнетения,
Ты, как природа, рядом, ты со мной
И обдаешь меня своей волной.
 

 
Стоят березы в вольном построении,
Еще намека нет на постарение,
Чуть клейкая, пахучая листва
Свежа, нежна, прозрачна и чиста.
 

 
В березовом лесу, как в чистой горенке,
Поет ручей, похитив голос горлинки,
От радости и ты, мой друг, поешь
И мне в ладонях воду подаешь!
 

1967

* * *

 
Ты мой ангел, мой дремлющий бог,
На лице твоем нежная алость.
Ни сомнений на нем, ни тревог,
А минуту назад волновалось.
 

 
То о матери, то о себе,
То о том, что соседи за дверью,
Сон мгновенно подкрался к тебе,
Неприятности предал забвенью.
 

 
Спишь. Твой облик светлей, чем роса
Травяного июльского лога,
А во мне говорят голоса —
Твой и мой – это больше чем много.
 

1967

Напутствие любимой

 
Доброго добра в дороженьку,
Радость моя, свет и жизнь.
Не сбеди в дороге ноженьку,
О крапиву не ожгись.
 

 
Очи вербою не выхлестни,
Ветви тихо отводи.
Попадется сильно выпивший,
Ты в сторонку отходи.
 

 
Трясогузки той не бойся,
В той ни зависти, ни зла.
Та воскликнет: – Вижу гостя! —
И хвостом плясать пошла.
 

 
Шмелика на подорожнике
Не задень и не спугни.
Он у нас в рабочей должности
И живет на трудодни.
 

 
Ну, счастливо тебе, кровнушка,
Добрых путников и встреч,
Только чтоб к заходу солнышка
Дома быть, в постельку лечь!
 

1967

Из моря в море

 
То ли форинты, то ли динары,
То ли Загреб, то ль Титоград…
А в России вода ледяная,
А в России уже листопад.
 

 
То ли Петровац, то ли Дубровник,
Люди отдыхом увлечены…
А в России картошку роют,
Рубят белые кочаны.
 

 
А в России не плюс, а минус,
Стынет месяц над зяблой водой,
В Средиземное море кинусь,
Чтобы в Черном побыть с тобой.
 

 
Поплыву косяком кефали,
Плавниками, как рифмой, гребя.
Разговаривать буду стихами,
Все слова подбирать для тебя.
 

 
Вот уже миновал я Афины,
Вот уже показался Стамбул.
Волны гнут свои темные спины.
В трюмах сердца – машинный гул.
 

 
Вот уже показалися Сочи,
Вот уж Гагры мелькнули вдали,
Вот уже показалися очи,
Ненаглядные очи твои!
 

1967

* * *

 
Лес шумит приглушенно-устало,
Где-то в глуши заливается гончая.
Было лето, и лета не стало,
И соловьиное пение кончилось.
 

 
А ведь недавно такое бывало,
Целыми днями такое творилось,
Иволга флейту свою продувала
Так, что трава на колени валилась.
 

 
Грудка малиновки вся содрогалась,
Голос звенел непрерывною нотой.
Позже, заметил я, как полагалось,
Мать озаботил птенец желторотый.
 

 
Бросила петь, все летала, носила,
Чуть рассветает – скорее в дорогу.
Предупредительно сына просила:
– Не увлекайся и клюй понемногу!
 

 
Грустно задумалась заводь на Клязьме,
Грустно меня ты окликнула: – Милый! —
Был на воде замечательный праздник
Белых, опрятных, нетронутых лилий.
 

 
Где это все? Отшумело. Отпело.
Видишь, как грустно березонька гнется?
Милая! Наша любовь уцелела.
Главное это, а лето вернется!
 

1967

* * *

 
Ты входишь в море тихо, величаво,
Бесшумно, грациозно и легко.
Как будто бы оно тебя качало,
Кормило материнским молоком.
 

 
Как будто ты росла не в курском поле,
Где мазанки прищурившись глядят,
Как будто ты росла на Черном море,
Где кипарисы стройные стоят.
 

 
Нет суеты в твоем морском купанье,
Спокойствие, уверенность с тобой,
Ты не плывешь – ты смуглыми руками
Ласкаешь изумруд воды живой.
 

 
Из волн выходишь, греешься на камне,
Как никогда, свежа и хороша.
И на тебя, таясь за облаками,
Подолгу смотрит солнце не дыша!
 

1967

* * *

 
– Согрей меня, милый,
Словами, руками, дыханьем,
Полой пиджака,
Новой песней,
Своими стихами!
 

 
Чего ты молчишь?
Расскажи мне
Хорошую сказку
О том, как царевна
Ходила к простому подпаску.
 

 
Костер разжигала
И кашу варила из гречи,
Трубила в рожок, убегала,
Кричала: «До встречи!»
 

 
А то приходи!
Усыплю приворотников зельем,
Мы царскую трапезу
Вместе с тобою разделим.
 

 
А чтобы ты мог понарядней
Одеться, убраться,
Кафтан с сапогами
Спрошу у любимого братца.
 

 
На шапку нашью тебе звездочку
Я для начала,
Чтоб ночью ты шел,
А она тебе путь освещала.
 

 
– А где тот царевич?
– Да вот он! Да ты это,
Кто же еще-то?.. —
Светает.
Кричит коростель.
Белым куревом курит болото.
 

1967

Гроза в Гаграх

 
С гор шла гроза и вовсю бушевала,
Молнии прыгали в море, как мяч.
Не закрывалась всю ночь душевая
Для эвкалиптов, деревьев и дач.
 

 
С треском сухим разрывались раскаты,
Робость и оторопь сердце брала.
Море накатывало накаты,
Бешеный берег грыз удила.
 

 
Всхлипывал ливень, как в ссоре два любящих,
Как схоронившая мужа вдова.
Ветер раскачивал нищенку в рубищах,
Это плакучая ива была.
 

 
Я на балконе сказал: – Громовержец,
Чуть осторожней бы – милая спит!
Мне говорили – ты можешь быть вежлив.
– Это не я, это сын мой гремит.
 

 
Эй, постреленок, а ну-ка потише,
Нет у тебя полномочий таких! —
Дождь стал ходить осторожней по крыше,
Ветер рванул еще раз и затих.
 

 
Море умаялось, и укачалось,
И повернуло от берега вспять.
Сколько шуметь ему предназначалось,
Столько оно прошумело и – спать.
 

 
Утром сказала ты: – Пальмы помылись!
С радостью бросились в солнце и зной.
Как они, бедные, месяц томились,
Ждали свиданья с дождем и грозой!
 

1967

Утешение

 
На деревьях не иней,
А белая грусть.
Ты не плачь, дорогая,
Я скоро вернусь.
 

 
Ты не плачь,
Я твою горевую слезу
Через дальние дали
С собой увезу.
 

 
Успокойся! Мы любим:
Мы живы. Мы – мы,
Две снежинки
На черных ресницах зимы.
 

1968

* * *

 
Вернуться бы в лето.
Да только возможно ли это?
В туманы над озером,
В звонкое пенье кукушки.
В зарю, что уселась
На самой высокой верхушке.
 

 
Вернуться бы в шелест
Уснувшей осоки прибрежной,
Прислушаться к пению пеночки нежной,
К рассветному, тихому
Плеску сазанов,
К природе,
К ее молчаливым сказаньям.
 

 
А надо ли в лето,
Когда я с зимою взаимен?
Скрипят мои лыжи,
Лыжня голубеет за ними,
И друг догоняет
И просит: – Пойдем по раздолью! —
И алый румянец играет
Под черною-черною смолью!
 

1969

ТРИ ТРАВЫ

Улица Асеева

 
Шел по Москве задумчиво, рассеянно,
Не видя и не слыша никого,
И вдруг читаю – улица Асеева,
И оживился – я ведь знал его!
 

 
Он посвящал мне строчки нежные,
Беседой продолжительной дарил,
За рифмы выговаривал небрежные,
За смелость и за образы хвалил.
 

 
– Вы, батенька, большою дверью хлопнули,
Когда вошли решительно в наш цех,
Пробились к солнцу сквозь туманы плотные,
Вам нелегко достался ваш успех!
 

 
Все существо его стихами грезило.
О, как любил он пушкинскую речь!
Он старился, но только тронь поэзию —
Он рыцарь, и в руках сверкает меч!
 

 
А улица его лежит у рынка,
Прислушиваясь к разным голосам,
В том уголке, где старая старинка
Дала дорогу новым корпусам.
 

 
На улице его не умолкает
Живая речь, живой поток людей.
Асеев понемногу привыкает
К новорожденной улице своей!
 

1967

В послевоенном селе

 
Сердце сжало мне чувство мгновенное,
Как увидел я послевоенное,
Исковерканное село,
Слезы брызнули, скулы свело.
 

 
Добрый аист над крышей соломенной,
Попаданьем снаряда проломленной,
Затевает гнездо и семью
И зовет меня: – Сядь на скамью!
 

 
А скамья оказалась нетронута,
Несмотря на наличие фронта,
На губительную шрапнель
И еще кой-чего пострашней.
 

 
Сел, гляжу, а крылечко обуглено,
Рядом яблоня грубо погублена,
Уцелевший притынный репей
Говорит: – Мне не страшно теперь!
 

 
Со столба раздается вещание,
Добрый диктор дает обещание —
Жизнь наладить, поднять из руин,
Чтоб дышалось просторам равнин.
 

 
К танку колосом рожь прикасается,
Говорю я: – Он здесь не останется,
С поля мы его уберем,
На турбину для ГЭС перельем.
 

 
Люди сельские кланялись поясно,
Я смущался, и было мне совестно,
Что не строю, не горожу,
А с блокнотом, как барин, хожу.
 

 
Опускалися сумерки тихие,
Горизонт мирной молнией вспыхивал,
Зорил нивы, хлеба наливал,
Дружбу с порохом порывал.
 

 
Млели в зарослях травы росистые,
Оголтело гремели российские
Курско-тульские соловьи,
Земляки и коллеги мои!
 

1967

Вечное обновление

 
Вот в зима не у власти.
Вот и морозы бессильны.
До исступления страсти
Стонут лягушки в трясине.
 

 
Горлом весенних промоин
Хлынуло половодье.
Грач, монастырский крамольник,
Каркает на огороде.
 

 
Гром из большого окошка
Выглянул и засмеялся,
Рупором сделал ладошку,
Крикнул: – Мой конь застоялся!
 

 
И покатил на телеге,
И загремели колеса.
Дождь в своем первом забеге
Высказался многоголосо.
 

 
Что это? Вдохновенье,
Творческая разрядка,
Вечное обновленье
Вечно того же порядка!
 

1968

Любите слово!

 
Разъезд Разнежье,
Станция Раздоры,
Село Елань,
Деревня Вишняки.
Создал народ наш
Слов златые горы,
Стихов
Золотоносные пески.
 

 
Любите слово!
И оно – природа,
Цветенье
Плодоносящих садов.
Как из окна,
Глядит душа народа
Из коренных,
Видавших виды слов.
 

 
– Не окай! —
Я с улыбкою игривой
Сказал волжанке,
Статной и прямой.
Она взглянула
И призналась:
– Милый,
Скажу на «а»
И делаюсь немой.
 

 
Она смущалась:
– Я слова теряю,
Когда на «о»
Бросаю говорить!
– Гражданочка!
Да я не укоряю,
Мне самому
Вот так бы говорить!
 

1968

Сокол

 
Сердце сокола вскормлено риском,
И звенит оно, как тетива.
Не гранит ему обелиском,
А безбрежная синева.
 

 
Сокол этот землею подарен,
Полетит он, держи не держи!
Сокол этот зовется Гагарин,
А летать он учился во ржи.
 

 
На смоленском проселке у Гжатска,
Где ни облачка не видать.
Где так хочется к небу прижаться,
Бесконечность Вселенной обнять!
 

1968

Горизонт

 
Степь безбрежна,
Даль бескрайна,
Горький запах чебреца.
Горизонт – все та же тайна
Без начала и конца.
 

 
Он зовет и убегает
Из-под ног, из-под копыт.
Ясной звездочкой мигает,
Яркой фарою слепит.
 

 
То чернеет, как черника,
То, как голубь, сизоват,
То алеет земляникой,
То лимонно-бледноват.
 

 
Он в степи такой высокий,
Откровенный и большой.
За озерною осокой
Воду черпает ковшом.
 

 
Чтобы Млечный Путь напился,
Как верблюд среди степей,
Чтобы каждый торопился
К голубой черте своей!
 

1968

Костромская сторонушка

 
Речки Меря и Сендега, Покша и Куекша,
Костромские разливы, луга и леса,
Возле вас беззаботно кукушкам кукуется,
Мелким пташкам поется на все голоса.
 

 
Я бродил по тропинкам и стежкам Некрасова,
В Шоды ездил, на Мезе-реке побывал.
Видел я и людей, и природу прекрасную,
И для песен слова в Костроме добывал.
 

 
Заглянул в Щелыково, на долину Ярилину,
Постоял у недремлющего родника.
Не забыл, навестил и Прасковью Малинину
И спросил у нее: – Как надой молока?
 

 
Как доярки? – Да вот они, спрашивай сам уж! —
А доярки прижались стыдливо к дверям.
Я шутить: – Ненаглядные, скоро ли замуж?
– Скоро, скоро, но только не нам – дочерям!
 

 
Костромская сторонушка, заводи синие,
Полевые, речные, лесные края,
Лен цветущий, луга, комбинаты текстильные,
Вас нельзя не любить – вы Россия моя!
 

1968

* * *

 
В недвижных зеркалах воды
Задумались осенние сады.
Ненастье встало тяжело, свинцово,
Как серый волк с картины Васнецова.
 

 
Лес видится навылет и насквозь,
Озябшая рябина – кисти врозь,
А можжевельник, забияка-парень,
Зажег зеленый, нестерпимый пламень.
 

 
В охапку я беру его: – Дружок! —
И руки можжевельником обжег,
И шибануло спиртом муравьиным,
И потянуло летом соловьиным.
 

 
Как в сказке, у меня усталость с плеч,
Я пробую костер в лесу зажечь.
Ура! Зажег! Запахло синим дымом,
Вдохнул в себя и стал непобедимым.
 

 
И милы мне осенние кусты,
Возьму за ветку, а они: – Пусти! —
Пущу – и куст осенний гимн поет,
И дождичком холодным обдает!
 

1968

Звездные дали

I

 
Кто на землю глядел из далей звездных,
Тот красоту почувствовал сильней.
Тому стал ближе день зимы морозной,
Озера глубже и рассвет синей.
 

 
Тот только и мечтал о приземленье,
Чтоб на луга смоленские взглянуть,
Чтоб в самом первозданном изумленье
К цветущей вишне губы потянуть!
 

II

 
История! Мы все тебя творим.
Кто пашет землю, кто пласты рубает,
К бесчисленным профессиям твоим
И космонавтов надобно добавить.
 

 
Завидуй нам, великий Геродот,
На время на свое пребудь в обиде!
Над площадями наших городов
Гагаринской улыбки ты не видел.
 

 
История! Ты каждый миг в борьбе.
Как жаль, что Циолковский не проснется,
Когда корабль – итог его труда —
Луны холодной в космосе коснется!
 

III

 
Ну что, бензин, в отставку? Есть горючее,
Которому ты с ходу сдашься в плен.
Произошла замена неминучая,
История всей жизни – цепь замен.
 

 
Почтим тебя минутою молчания,
Смахнем с лица прощальную слезу.
И вдруг бензин нам сделал замечание:
– До космодрома я вас повезу!
 

1968

* * *

 
Неудержимо, как вода в арыке,
Несутся мысли чувства орошать.
Шумят они, как женщины на рынке,
И жизни этой их нельзя лишать.
 

 
Они идут, как пьяные, в обнимку
На трезвую шеренгу звонких слов.
Их надо вылить в форму, дать обминку,
Снять заусенцы с грубостью углов.
 

 
Станок включаю и точу и режу,
Сверлю сверлом из стали «самокал»
И смело в неизведанное лезу,
Держа в душе вольфрамовый накал.
 

 
А пламень упадет – сойду с Олимпа
В равнины и леса, где бересклет.
Где с царственной листвой рассталась липа
И обнажила черный свой скелет.
 

 
Нагнусь к земле и тихо обнаружу
Счастливою усталостью своей,
Что солнышко не смотрит больше в лужу,
Там только оттиск личности моей!
 

1968

* * *

 
Моя струна все более минорна,
Все реже пляшет на крыльце хорей.
И ярко-золотисто и лимонно
Пылают листья на моем дворе.
 

 
От речек бурных тянет к тем равнинным,
К тем медленным, что зря не бьют волной,
Что говорят стихом своим былинным
Опрожитых веках земли родной.
 

 
Я летом был в Рязани, в Ярославле,
В сусанинских местах под Костромой,
И спрашивали люди: – Боков? Знаем! —
Не в клуб меня вели – к себе домой!
 

 
Я на ладони землю брал сырую
И восклицал: – Земная благодать!
Я за твою улыбку пожилую
Готов тебе всех девушек отдать!
 

 
Немного грустно, снег косой линейкой,
Свод неба безнадежно сер и мглист,
И над бульварной крашеной скамейкой
Пикирует кленовый желтый лист!
 

1968