Текст книги "Ставка на бандитов"

Автор книги: Виктор Доренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Все оказалось именно так, как и рассказывали приятели Фомину. Аккуратно ухоженный чистый дворик, светлый деревянный дом с покатыми крышами, относительно новая мебель, не претендующая на роскошь, и маленького росточка, полная хозяйка лет под шестьдесят.

Монаху здесь очень понравилось. Его смутила только неосторожно брошенная хозяйкой фраза, относящаяся к сестрам:

– Я думаю, – обратилась она к Фомину, – вы останетесь довольны. Вот и дочкам вашим тут понравилось.

Авторитет, обернувшись к сестрам, тихо промолвил:

– Вот так вот.

Те, уловив в брошенной фразе грустные нотки, обернулись к бестактной пожилой женщине. Даша задиристо произнесла:

– Нам, конечно, понравилось. Только мы не дочки, а любовницы, – во всем ее облике сквозил неприкрытый вызов.

Опешившая старушка, часто моргая, уставилась на говорящую, а затем, справившись с внезапным потрясением, поспешила поправиться:

– Ну я и говорю… А какое мое стариковское дело? Извините, – она смущенно потупилась.

– Ничего, – пришел ей на помощь Монах, – девочки шутят.

Покончив с формальностями, Фомин с сестрами уселись на широкой веранде за небольшим столом. Бур с Музыкантом отправились в город за продуктами. Мать авторитета решили перевезти на следующий день.

Когда стих звук удаляющейся машины, Монах нежно уставился на близнят и тихо вымолвил:

– Откуда вы взялись на мою голову?

Даша, уткнувшись улыбающимся лицом в пахучий букет, смешно скосила на мужчину голубые глазки:

– Оттуда же, откуда берутся все девушки в жизни мужчин, – философски произнесла она.

Сестры догадывались, что Монаха гложут какие-то непонятные им сомнения. Решив внести ясность, в разговор вступила Маша:

– Валера, мы понимаем, ты человек серьезный, не какой-то малолетка. Если тебя беспокоит случившееся недавней ночью, то знай – мы уже достаточно взрослые, вполне отвечаем за свои поступки и пошли на все сознательно. Ты нам сразу понравился, – она сделала многозначительную паузу, давая возможность собеседнику осознать услышанное, – и представляем, в каком ты состоянии.

– Действительно, – пришла на помощь сестре Даша, – у нас так с детства. Мальчишки никогда не могли сделать выбор между нами. Вроде мы для всех одинаковые. А на самом деле это не так. Мы разные. Даже часто ссорились между собой из-за этого. Но теперь договорились: если будем с кем-нибудь знакомиться, то обязательно врозь. Просто тогда так получилось, – Даша имела в виду их знакомство.

Монах слушал это щебетание не перебивая. Ему было все равно, о чем они говорят, лишь бы не умолкали. Высокие грудные голоса сестер струились, подобно красивой музыке, проникая в самое сердце. Он невольно залюбовался их прелестными лицами, переводя взгляд то на одну, то на другую.

Между тем Даша продолжала:

– Можешь нам честно сказать, с кем из нас ты хотел бы встречаться. Мы не обидимся.

Перехватив устремленный на него вопросительный взгляд, Монах слегка замялся. Он предполагал, что такой вопрос может возникнуть, но не ожидал его так скоро. Собравшись с духом, он произнес:

– Честно говоря, я ни разу в жизни не объяснялся в любви, – казалось, что это говорит кто-то другой, настолько сказанное отличалось от привычных для него фраз, – но попробую… Короче, – отмахнулся он от незнакомых для него слов, перейдя на свою обычную манеру вести диалог, – я вам предлагаю жить вместе со мной, здесь и с этого дня. Если не хотите, я не обижусь, только скажите сразу и честно.

– Нам двоим? – переспросила изумленная Маша, как и ее сестра, не ожидавшая подобного предложения.

– Да, именно двоим, – Фомин честно посмотрел в глаза девушке, – а не кому-то в отдельности. Каждая из вас для меня лишь половинка, только вместе вы одно целое.

На лицах сестер застыло удивление. Не поняв их реакции, он продолжил:

– Я ни в чем не буду вас зажимать. Если встретите какого-нибудь мужчину, скажете честно. Я не мальчик, чтобы размазывать сопли по щекам. Прежде чем ответить, подумайте. Я вас не тороплю.

Сестры обменялись многозначительными взглядами. Даша, отложив в сторону букет, подошла к Монаху и обвила его шею руками, крепко прижавшись улыбающимся лицом к его перечеркнутой глубоким шрамом щеке.

– Как же ты думаешь нас мирить между собой? – дурашливо спросила она. – Ведь передеремся? Султан ты мой.

– Наш, – поправила сестру Маша, обнимая его с другой стороны и нежно прикасаясь горячими губами к его щетинистой коже.

Влекомый девушками, Фомин прошел в спальню. Сестры на ходу стаскивали с него одежду, в беспорядке разбрасывая ее по полу. Упав на широкую кровать, он привлек к себе сестер, ослепленный белизной их стройных тел.

Подобно тому, как сидящий на двух стульях сетовал на нехватку задниц, так и Монах ощущал в данный момент ничтожно малое количество рук. Впервые в жизни он понял, что такое объять необъятное. От этого страсть еще сильнее разгоралась в нем.

Фомин вдруг почувствовал себя спортсменом, который борется на выносливость с двумя соперницами. Его обуяла нестерпимая жажда победы. И тут в его голове отчетливо всплыла фраза из «Севильского цирюльника», которую он, обливаясь потом, пропел:

– Фигаро здесь, Фигаро там.

Сестры весело рассмеялись.

Наконец все трое удовлетворенно замерли. В этот момент послышался шум возвращающейся машины с приятелями.

Маша, с трудом приоткрыв глаза, довольно констатировала:

– Успели.

Монах, в свою очередь, заметил:

– Еще бы не успеть. С таким ускорением можно хоть перестройку делать, хоть за правду бороться. Правда, боюсь, что с вашими темпами можно не только меня, а и племенного быка свалить с копыт.

– Да, дяденька, – притворно детским голосом протянула Даша, – вы явно поторопились.

– Жадность, – в том же духе отозвался Фомин, – все она, проклятая. Никак неймется старикашке.

Между тем в доме послышались шаги, и на пороге появился Бур. Сестры громко взвизгнули, пытаясь прикрыться серым покрывалом. Вошедший поспешно отвернулся, а Монах назидательно сказал:

– Рома, тебя стучаться не учили?

– Не, пахан, – ответил Бур, – в нашем роду стукачей не было. Вставайте, мы пожрать привезли, – закончил он и тут же вышел из комнаты.

Когда Фомин появился на веранде, к нему обратился Музыкант:

– Шило звонил, сказал, что завтра приезжает. Велел тебе кланяться.

Эта фраза вернула Монаха с небес на грешную землю.

Борис Агеев, известный в блатном мире как Шило, последние два года занимался исключительно вопросами связи между авторитетными уголовниками да время от времени по просьбе некоторых воров в законе помогал казначеям на свободе собирать общак, то есть воровские кассы.

В эти кассы деньги поступали как от обычных воров-одиночек, по закону обязанных отдавать часть вырученных с кражи средств, так и от крупных криминальных авторитетов – паханов различных преступных группировок.

Расходовались собранные в общак деньги в основном на нужды заключенных, их семей, а также утративших возможность добывать средства к существованию преступным путем в связи с болезнью или инвалидностью бывших зеков, относящихся к так называемой «отрицаловке».

Иногда общаковые деньги переплывали в карманы чинов из МВД, оказывавших разного рода услуги по досрочному освобождению или закрытию тех или иных уголовных дел. То есть на отмазки.

В силу сложившегося за последние годы ужесточения мер против королей преступного мира, последние почти не занимались кражами и существовали за счет общака.

Услышав о приезде Шила, Монах вспомнил, что пора отправлять на зоны посылки. Обернувшись к Буру, авторитет произнес:

– Рома, надо съездить к Казначею. Узнаешь, как у него дела, и скажешь про грев для братвы, хотя, думаю, он и так не забыл. Кто еще не сдал «лавэ» в общак, поторопишь.

– Сделаю, – отозвался Бур, – не впервой.

Фомин знал, подручному ничего не надо повторять дважды, однако серьезность акции заставила его уточнить:

– Не забудь, завтра обязательно, после того как встретите Шило.

– Обижаешь, Валера. Не первый раз дачки собирать.

– Ладно, – успокоился авторитет, – лучше перебздеть, чем недобздеть.

Пока он говорил, на веранду вышла одна из сестер, расчесывая шелковистые волосы после принятого душа.

Монах тут же сменил тему, не желая говорить о делах в присутствии посторонних.

– Ну что, перекусим? – Он уселся за невысокий столик и, разорвав упаковку, влил в стакан с красным ободком пахнущий фруктами сок.

Девушка принялась деловито хлопотать с разнокалиберными обертками и упаковками, извлекая из них продукты и раскладывая по тарелкам. Через несколько секунд к ней присоединилась сестра. А спустя какое-то время все аппетитно жевали, поддерживая непринужденный разговор.

ГЛАВА 8

– Разрешите войти, товарищ полковник? – На пороге кабинета полковника Федеральной службы контрразведки Шароева Олега Александровича появилась подтянутая фигура Тимошина.

– Входите, – пригласил хозяин кабинета, отрываясь от чтения каких-то документов.

Присаживаясь к столу, Тимошин привычным жестом достал папку с блестящей металлической застежкой. И положил на стол перед начальником пухлую подшивку.

– Это отчет службы наружного наблюдения, – объяснил он содержимое страниц густого машинописного текста.

– Что сообщают топтуны? – вяло поинтересовался полковник, глядя на собеседника.

– За последние двое суток на даче у Зеленцова: произошло несколько встреч, – Тимошин принялся подробно пересказывать отчет, зная, что шеф просмотрит его чуть позже, – среди гостей были и Ступнин и Фомин.

При упоминании последней фамилии полковник явно удивился. Затем, встав из-за стола и неспешно прохаживаясь по кабинету, задумчиво произнес:

– Так-так, значит, наш недавний знакомый, Валерий Николаевич, все-таки нырнул в это болото? Непонятно как-то…

– А может, это просто дань их давней дружбе, – попытался высказать гипотезу майор, – обычная приятельская пирушка?

– Не похоже, – задумчиво сказал Шароев, – если вы правы, тогда при чем здесь Ступнин, или Заика, как будет угодно?

– По данным перехваченных телефонных разговоров, – казенным тоном сообщил майор, – Зеленцов сам вызвал Ступнина, приказав разыскать его некоему Стародубцеву. Все было проделано достаточно спешно, однако это не повод предполагать, будто Фомин тоже с ними в одной упряжке.

– Вы думаете, просто пересечение интересов? Так ведь? – быстро догадался полковник.

– Я не исключаю этого, – уклончиво ответил майор Тимошин.

Шароев вернулся на свое место и, достав из полупустой пачки сигарету, затянулся.

– Что ж, вполне возможно. А что этот Стародубцев? У нас есть на него материалы?

– Да, – ответил майор, вытаскивая из бездонной папки очередную подшивку. Пролистав несколько страниц, он прочел: – Стародубцев Вадим Иванович, тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения, москвич, холост, имеет на иждивении несовершеннолетнего брата Стародубцева Сергея Ивановича. В прошлом достаточно известный спортсмен, боксер. В расцвете своей спортивной карьеры бросил большой бокс и занялся тренерской работой. В то же время, по нашим сведениям, они близко сошлись со Ступниным. Совместно организовали преступную группу рэкетиров. На сегодняшний день контролируют несколько крупных предприятий, иностранных фирм и банков. – Отложив записи, майор продолжил: – По имеющейся у нас оперативной информации, Стародубцев вряд ли принимает участие в сделках с наркотиками. Больше того, мне кажется, он даже не подозревает о том, чем в действительности занимается его шеф на пару с Зеленцовым.

– Какова его роль в управлении группировкой? – спросил Шароев.

– По сути дела, он единолично заправляет всеми делами, связанными с рэкетом, хотя искренне считает Заику своим шефом, – выдал свою характеристику Тимошин.

– Значит, не честолюбив? – с присущей ему манерой разговаривать с самим собой, якобы не замечая собеседника, спросил полковник, сам же отвечая: – Не честолюбив. Какие у него слабые места?

– Пожалуй, таких нет. Выпивает, но никогда не злоупотребляет, – стал перечислять майор, – наркотики отвергает как бывший спортсмен, а женщины не являются для него болезненным раздражителем в отличие, скажем, от Сгупнина. Хотя есть кое-что, – говорящий сделал непродолжительную паузу, – он до беспамятства любит своего младшего брата, ради которого и спорт бросил, во всем пытаясь заменить ему родителей.

– Вот, – оживился Шароев, – а вы говорите, нет слабых мест. Они имеются у каждого, просто нужно их как следует поискать.

Полковник затушил в пепельнице окурок и, перейдя на другую тему, грустным голосом спросил у подчиненного:

– Получена какая-нибудь информация по делу убитого Переверзина?

Собеседник отрицательно покачал головой. Немного помолчав, полковник поинтересовался:

– Какие мысли у вас по поводу дальнейшего проведения операции?

– Я тут подумал, – начал Тимошин, – выхода на утечку информации из института Курчатова у нас нет, каналы поступления наркотиков нам неизвестны. Пока неизвестны. Остается только наблюдать за главными действующими лицами всей этой истории. Будем надеяться, это что-нибудь нам даст.

Шароев вновь нервно зашагал по кабинету. Движения его стали резкими, а лицо покрылось красными пятнами, как всегда, когда он сердился или нервничал. Приблизившись к собеседнику, он гневно спросил:

– А генералу прикажешь так же докладывать? Скажу, мол, майор Тимошин считает, что нужно подождать, а там посмотрим, куда кривая выведет. Так, по-твоему?

Майор угрюмо молчал, не пытаясь возражать шефу. Спустя несколько секунд, когда начальник немного успокоился, Тимошин предложил:

– Может, попробуем спровоцировать их?

– Каким образом? – не понял Шароев.

– Есть два варианта, – неторопливо проговорил майор, – во-первых, подсунуть им дезинформацию по всем возможным каналам через ответственных сотрудников интересующего их отдела института Курчатова. Во-вторых, попытаться вывести своих сотрудников на людей Зеленцова как потенциальных продавцов или покупателей наркотиков.

– Первый вариант понятен, – задумчиво сказал Шароев, – а со вторым поясни. Ведь нас интересуют не как таковые каналы поступления героина, а возможность уцепиться за эту ниточку, с тем чтобы понять, кто против нас работает. Каким образом, используя вторую версию плана, ты сможешь перекрыть утечку информации, ведь даже если они тебе и поверят, что маловероятно, к главным источникам никому из нас не подобраться.

– Можно использовать сразу оба плана параллельно, – высказал предположение Тимошин и принялся объяснять: – Во втором случае, если, конечно, удастся, мы сможем скомпрометировать кого-то из окружения Зеленцова. При удачном стечении обстоятельств можно даже кого-то из них задержать на тридцать суток, используя указ президента о борьбе с организованной преступностью. Наверняка кто-то начнет давать показания на своего хозяина, возможно, получится и вербовка. Тогда проще будет подступиться к Зеленцову. Пока же нам нечего им предъявить. А если он окажется в Лефортове, разговорить его – дело техники, не более того.

Шароев забарабанил пальцами по крышке стола, пытаясь обдумать услышанное. Наконец он произнес:

– Все не так просто, как ты думаешь, но попробовать стоит. Составь подробный план операции и принесешь мне, я подпишу. Только, смотри, аккуратно, иначе генерал с нас шкуру спустит и я не дослужу до пенсии.

– Постараюсь, – лаконично ответил Тимошин.

– Все, свободен, – сказал полковник, посмотрев на стрелки циферблата наручных часов.

Рано утром следующего дня у металлических гаражей, расположенных в конце дома на Кутузовском проспекте, в котором жил Фомин, остановилась вишневая «девятка».

Внутри салона сидели два человека, скрытые от глаз прохожих тонированными стеклами. Одним из них был недавний собеседник Заики – тот самый, с которым он встречался у здания нового цирка. Второй, сидящий за рулем, походил на типичного студента с характерными височными залысинами и старомодными очками.

Заглушив двигатель, молодые люди приготовились к долгому ожиданию.

Достав с заднего сиденья объемный чехол, похожий на футляр для какого-то музыкального инструмента, недавний собеседник Ступнина разложил на коленях разобранную винтовку.

– Сеня, – обратился к нему «студент», – во сколько клиент должен быть?

– Он мне не доложил, – отмахнулся брюнет, – а я забыл поинтересоваться.

В салоне автомобиля воцарилась тишина, нарушаемая лишь характерными щелчками – Сеня аккуратно собирал винтовку, прилаживая к относительно короткому стволу черный цилиндр глушителя и устанавливая на оружие оптический прицел.

– Приоткрой свое окошко, – попросил брюнет сидящего за баранкой, – опробую наводку.

– Может быть, сразу назад пересядешь? – спросил «студент».

На секунду задумавшись, Сеня перелез назад, не выходя из машины.

Пристроив дуло винтовки на спинку водительского сиденья, брюнет приложился глазом к окуляру оптики. Перед ним как на ладони раскинулась асфальтированная стоянка у подъезда дома.

Оставшись доволен проведенным экспериментом, он бережно зачехлил линзы прицела и достал из спортивной сумки ружейный магазин с поблескивающими смертоносным острием оболоченными пулями.

Вставив обойму в оружие, брюнет положил его себе на колени и откинулся на спинку сиденья.

Прошло больше двух часов ожидания, когда сидящий впереди «студент» позвал:

– Сеня!

Находившийся сзади посмотрел сквозь тонированное стекло. Во двор со стороны проспекта сворачивал черный «мерседес»-купе.

Повторив недавно проделанную манипуляцию с оружием, Сеня спокойно дослал патрон в патронник и приник к резиновому ободу окуляра, расслабив палец на спусковом крючке…

Монах, проснувшись рано утром на еще непривычной постели загородной дачи, первым делом убедился, что сестры с ним.

Одна из них полностью завернулась в летнее одеяло, оставив таким образом вторую девушку совершенно обнаженной. Лишенная покрывала сестра, подобно котенку, свернулась калачиком на краю широкой кровати.

Стараясь не разбудить близнят, Фомин тихо покинул спальню.

С вечера мужчины решили рано утром отправиться в город за матерью Монаха.

Растолкав Бура и Музыканта, авторитет произнес:

– Пора.

Спустя несколько минут они выехали на полупустынное в эти часы Рублевское шоссе. За окнами автомобиля с двух сторон величественно возвышался хвойный лес. Солнце светило по-летнему ярко, отбрасывая на лобовое стекло мерцающие блики. Громко пели птицы.

Выключив магнитолу и высунув в раскрытое окно руку, Монах наслаждался красотой подмосковной природы и слушал беспрерывные трели пернатых певцов. Фомин не заметил, как они миновали окружную дорогу.

Въезжая во двор собственного дома, авторитет удивился, что в столь ранний час у подъезда играют дети, среди которых он узнал своего шестилетнего соседа по коммуналке рыжего Борьку.

Пацан вечно приставал к Фомину, выпрашивая разрешение посидеть за рулем «мерседеса». Он обещал мальчишке выполнить его просьбу, если тот окажется на улице, когда они въедут во двор.

И сейчас, едва завидев знакомый силуэт заграничного чуда автомобильной техники, рыжеволосый Борька внимательно уставился на подъезжающий автомобиль, пытаясь разглядеть в салоне Монаха.

Фомин, открыв дверцу и обойдя машину спереди, остановился у радиаторной решетки с трехлучевой звездой, слегка наклонился вперед и, уперев руки в колени, крикнул соседскому мальчишке:

– Борька, дуй сюда.

– Дядя Валера, – заверещал тот, бросившись навстречу соседу.

Не добежав пару метров до Фомина, мальчик споткнулся и остальной путь проделал на животе, стирая кожу лица о блестящий на солнце асфальт. Монах резко присел на корточки, пытаясь подхватить Борьку на руки.

И в этот миг раздался характерный свист рассекаемого воздуха, треснуло лобовое стекло, покрывшись тонкими линиями паутинки, расходящимися от небольшого круглого отверстия на том уровне, где должна была находиться голова авторитета.

Схватив пацана и пригибаясь, Монах бросился за мусорные баки. Не бог весть какое укрытие, но все же мешало стрелку прицелиться еще раз.

Сидящие до этого в салоне автомобиля Бур с Музыкантом мгновенно выскочили наружу. Интуитивно определив место, откуда произведен выстрел, они с пистолетами на изготовку искали глазами цель.

И тут раздался надсадный вой мотора, исходивший от вишневой «девятки», припаркованной у стальных гаражей, в приоткрытом окне которой мелькнул ружейный ствол.

Бур мгновенно разрядил чуть ли не всю обойму в успевший скрыться за углом автомобиль.

– В машину, быстро, – распорядился Музыкант, вскакивая в салон и пытаясь подошвами ботинок высадить треснувшее стекло.

Пока они с Буром отбрасывали в сторону выбитый триплекс и заводили двигатель, «девятка» успела оторваться довольно далеко.

Выскочив на Кутузовский, черный «мерс» без лобового стекла замер, словно в нерешительности.

– Вот они, – выкрикнул Бур, указывая на удаляющуюся в сторону пригорода машину, – гони, Музыкант.

Взвизгнув шинами, автомобиль резко сорвался с места, догоняя вишневую «девятку».

Поняв, что на ровной трассе им не удастся оторваться от преследования, киллеры свернули направо, в узкие улочки. На каждом повороте их сильно заносило в сторону.

Черный «мерседес» упорно настигал беглецов. Казалось, еще чуть-чуть – и цель будет достигнута.

– Стреляй, Рома, – выкрикнул Музыкант товарищу.

Открыв люк, Бур наполовину вылез из машины и произвел пару выстрелов. Однако попасть в движущуюся мишень из мчащегося автомобиля – удел профессионалов. К сожалению, он таковым не являлся.

Между тем водитель «девятки» смекнул: если не предпринять каких-то крайних мер, финал окажется трагичным. Движимый чувством самосохранения, он на полном ходу бросил машину на высокий бордюр газона, разделяющего две дороги. Сделав почти невозможное, «девятка», соскочив с газона, выехала на параллельную улицу и двинулась в обратном направлении.

Музыкант впервые пожалел, что не купил джип. Круто заложив руль влево, он нажал на педаль тормоза.

Едва не перевернувшись, «мерседес» развернулся на месте, но тонированные стекла «девятки» уже скрылись в одной из подворотен.

– Ну, бля, – выругался Бур, – ты меня чуть не выронил.

– Упустили козлов, – процедил Музыкант, а затем рассмеялся, – а ты зачем в люк полез? Стекла-то лобового все равно нет.

– Точно, – сам себе удивился Роман, – это я по запарке. Ладно, поехали к пахану, – промолвил он, усаживаясь на сиденье.

Монах, после того как его подручные отправились в погоню, с сожалением подумал: зря он не имеет оружия. До него не сразу дошло – именно на него только что неизвестные совершили покушение.

После прозвучавших выстрелов могли наехать мусора, поэтому он поспешно поднялся в квартиру матери. Ничего не объясняя, Фомин с порога произнес:

– Мама, собирайся, поедем поживем на даче. Там лес, озеро, ну и вообще лафа. Из вещей возьми самое необходимое. Нам некогда.

Привыкшая за свою долгую жизнь не задавать лишних вопросов, женщина бросила в пакет несколько платков, халат, платье и произнесла:

– Я готова.

Когда Монах с матерью спустились вниз, как раз подрулил слегка покалеченный «мерс», стекло которого валялось тут же. Авторитет, обращаясь к подручным, сказал:

– Вы дуйте в сервис, вставляйте стекло, а потом встретите Шило и на дачу. А мы на тачке доберемся. Если подъедут орудовцы, постарайтесь с ними замять без лишнего шухера.

– Лады, – ответил Музыкант, дивясь выдержке пахана, ни словом, ни жестом не проявившего своего интереса к результатам погони.

Минут через десять ядовито-желтое такси неслось в сторону Рублевки, увозя на дачу Фомина с матерью.

Прогуливаясь по зеленой лужайке собственного особняка, Дюк время от времени бросал увесистые палки, за которыми азартно бегал здоровенный пес.

За этим занятием и застал его Паша. Приблизившись к шефу, он сказал:

– Леша, убери Байрама.

Пес хорошо знал помощника Зеленцова, но, несмотря на это, как и подобает настоящей служебной собаке, никогда не подпускал его к хозяину, впрочем, как и любого другого, если тот приближался к Дюку со стороны спины.

– Фу, Байрам, – скомандовал Зеленцов и повернулся к подошедшему помощнику, – что у тебя?

– Звонил Окатыш, просил разрешения подъехать, – ответил здоровяк, – говорит, срочное дело.

– А ты что?

– Сказал – пусть подъезжает.

– Ну так что?

– Он уже здесь, – ответил Паша.

– Любишь ты тянуть кота за яйца, – улыбнулся Зеленцов, – с этого и начинал бы.

Они прошли к увитой плющом беседке, где их ждал недавно приехавший Окатыш.

Обменявшись крепким рукопожатием, они уселись на деревянную лавочку, сооруженную по периметру беседки, и Дюк спросил:

– Ну что у тебя?

– Сегодня ко мне один тип подкатил, – слегка проглатывая окончания, повел рассказ Окатыш, – я его несколько раз видел в нашем спортзале на шоссе Энтузиастов да пару раз на собачьих боях в Серебряном бору. Вроде ничего прикинут, на «омеге» разъезжает…

– Короче, – прервал говорящего Зеленцов, – ближе к телу. В чем базар-то?

– В общем, он предложил мне партию кокса, – собравшись с духом, выпалил Окатыш.

– Кокаина, что ли? – уточнил Дюк.

– Ну, – ответил тот.

– А ты случаем не барыжничаешь? – неожиданно зло уставился на собеседника Зеленцов. – Или сам нюхаешь?

– Да нет, – как-то вяло отозвался Окатыш, – просто однажды мы с пацанами от нечего делать языки чесали. А этот хмырь говорит, будто слышал наш базар.

– Язык ведь не жопа, чего его чесать? – По тону чувствовалось, что шеф рассердился. – Или ты забыл, к какой важной части тела твоя метла привязана?

– Да мы просто так балаболили, – говорящий был не рад, что затронул эту тему.

– Просто так у тебя пониже спины, а все остальное – со смыслом. – Дюк все больше и больше раздражался. – Короче, чего тебе от меня надо?

Окатыш вконец смутился. Нервно теребя пальцами ворот рубахи, он произнес:

– Я думал, если у него правда есть товар, можно бы с ним сговориться или на худой конец швырнуть его.

– Он думал, – Зеленцов криво ухмыльнулся, – а в карман ты к нему не залезал? Может, там ксива мусорская с радиостанцией?

– Да не похож он на мусора, – удрученно протянул Окатыш.

– Не похож, – передразнил Дюк, – тебе нужно, чтобы у него на лбу кокарда отпечаталась или он строевым шагом ходил?

Паша негромко рассмеялся.

Шеф о чем-то задумался и после непродолжительной паузы протянул:

– Паша, отправь Грыжу проверить этого козла. И если он не мусорской, решим, как с ним поступить.

– Хорошо, – ответил детина и, повернувшись в сторону Окатыша, бросил: – Пошли.

Проводив взглядом их удаляющиеся фигуры, Дюк вернулся на лужайку, позвав куда-то запропастившегося пса:

– Байрам, ко мне.

Весело виляя обрубком хвоста, огромный кобель выскочил из аккуратно подстриженного кустарника и устремился к хозяину, неся в огромной пасти толстую палку.

Фомин рассчитался с таксистом, не доезжая до ворот недавно арендованной дачи метров пятьдесят, если не больше. После происшедших событий ему не хотелось, чтобы сторонний человек, пусть даже это абсолютно случайный извозчик, знал его новое местопребывание.

За недолгий путь от подъезда своего дома Монах попытался привести в порядок сумбурные мысли.

Если кто-то настолько его ненавидит, что готов подослать наемных убийц, следовательно, безопасность всей дальнейшей жизни зависит от точного вычисления этого «кто-то». А пока каждый шаг, каждый вздох может оказаться последним.

Конечно, ему чудился наведенный на него прицел в каждом придорожном кусте. Однако элементарные меры предосторожности нужно принять, решил Фомин, шагая рядом со старой женщиной по укатанной проселочной дорожке.

Но кто же все-таки заимел на него зуб? Этот вопрос не давал покоя. Памятуя древнюю мудрость, Монах прикидывал, кому оказалась бы выгодна его смерть.

Дюку?

Вполне возможно. Его не смутит то обстоятельство, что они пять лет провели в одной зоне, ели из одной тарелки и делили между собой последнее. Человек быстро забывает хорошее. Деньги и власть или портят людей, или, наоборот, делают их открытыми и честными по отношению к равным себе. Но последнее удел немногих. Дюк вполне мог решиться на убийство, испугавшись разбора на сходняке его неожиданного титула. Хорошо, оставим пока его в покое.

Кто еще? Монах долго не находил ответа на этот вопрос. Задумавшись, он чуть не прошел ворота своей дачи.

Войдя во двор, он вдруг вспомнил о сестрах. И его охватила тревога за жизнь девочек. Что бы с ним ни произошло, это в конце концов закономерный исход всей его беспокойной жизни. Но близкие не должны пострадать.

И вообще если бы ему хотели просто досадить, первой пострадала бы мать. Не дай Бог, конечно. Однако утренний выстрел свидетельствовал: кому-то нужна именно его, Фомина, жизнь. Несколько успокоившись, Монах все же решил приставить к девушкам кого-нибудь из братвы.

Тем временем мать с любопытством осматривала дом, не решаясь войти внутрь.

– Мама, пойдем в дом, – позвал он, – временно это станет твоим хозяйством, поэтому располагайся и делай все что пожелаешь.

Дважды ее упрашивать не пришлось, старушка отправилась в одну из комнат, доставая из сумки привезенный домашний халат.

А Монах, усевшись в глубокое кресло на веранде и раскурив папиросу, вновь вернулся к своим мыслям.

Кто же еще?

Кто?

Неужели только Дюк?

И тут мозг пронзила неожиданная догадка – Заика. Вот еще один реальный претендент занять пустующую ячейку в графе «тот, кому выгодно».

Но как узнать наверняка?

Непростой вопрос. Не косить же всех, кто мог приложить к этому руку? Так можно дров наломать, вовек не разобраться.

Смоля одну папиросу за другой, Монах пытался разобраться в ситуации и найти выход из сложившегося положения.

Мощным движением руки полковник Шароев распахнул дверь в кабинет майора Тимошина.

Поднявшись из-за стола, майор поприветствовал начальника:

– Здравия желаю, товарищ полковник, – неторопливо проговорил он.

– Привет, – отозвался Шароев, – работаем?

– Так точно, – по-военному ответил Тимошин.

– Ваш план предстоящей операции генерал одобрил и просил передать: если добьетесь желаемых результатов, получите вне очереди подполковника.

– Постараюсь, – улыбнулся Тимошин.

– Когда начинаете? – Шароев не присаживался, давая понять, что надолго не задержится.

– Так мы уже начали, – честно сознался майор, – подготовка шла исподволь на протяжении двух недель. Я думал: утвердите план, тогда продолжим, а нет – уберем своего человека в тень.

– Рискуете, майор, – недовольно пробурчал полковник, – хотя победителей и не судят. Но только победителей. Ладно, действуй, Тимошин.

Шароев не прощаясь вышел в коридор, плотно прикрыв за собой дверь.

Заика нервно вышагивал по тесной неприбранной комнате обшарпанной однокомнатной квартиры в Чертанове, бросая косые взгляды в сторону сидящего в стареньком, ветхом кресле Сени.

Чувствовалось, что Ступнин сильно не в духе. Его и без того маленькая фигурка ссутулилась, лицо покрылось красными пятнами, делая похожим на синьора Помидора из сказки Джанни Родари. Ни дать ни взять – Помидор.