Текст книги "Ставка на бандитов"

Автор книги: Виктор Доренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Доренко Виктор
Ставка на бандитов

ПРОЛОГ

Молодой человек невысокого роста, одетый в консервативного покроя костюм и болотного цвета рубашку, осторожно вышел из кабины лифта и, прислушавшись, остановился у обтянутой коричневым дерматином двери. Чуть повыше дверного глазка красовалась латунная табличка с цифрой «13». Наверняка хозяин квартиры был человеком небедным: импортный глазок, табличка, купленная не в «Хозтоварах», а сделанная народным умельцем, отливающие золотом гвоздики на новом дерматине…

Однако молодого человека в строгом костюме степень зажиточности хозяина не интересовала, его волновало другое: посмотрев на номер, гость в сердцах сплюнул:

– Тьфу ты, чертова дюжина!

Казалось, он колебался: люди, в том числе и молодые, вообще отличаются редкостной суеверностью. Когда здравомыслие все же победило, он надел тонкие резиновые перчатки наподобие хирургических и достал из кармана связку ключей и отмычек.

Внимательно осмотрев замок, гость на глазок подобрал один из ключей и, повозившись несколько мгновений, осторожно приоткрыл дверь.

Войдя в темный коридор, незваный гость осторожно позвал:

– Хозяева? У вас дверь незаперта.

В ответ – полная тишина: дома никого не было.

Стараясь не шуметь, он защелкнул замок, повернул выключатель, и в прихожей вспыхнул мягкий розовый свет.

Взгляд вошедшего невольно упал на броский настенный календарь с фотографией обнаженной девушки. Пальмы, роскошный белый лимузин, золотой песок Флориды, раскованность в каждом движении – мир, к которому хозяин квартиры, видимо, уже прикоснулся, но большинству советских людей совершенно недоступный.

Под изображением красовались четыре огромные цифры: «1982». Поперечная полоска с квадратным окошком, которое обычно устанавливается на дате, сообщала, что последний раз ее передвинули тринадцатого апреля.

– Тьфу ты, наваждение какое-то, – еще раз разозлился вошедший и резким жестом переместил окошко на число четырнадцать – таким нетерпеливым, будто хотел прожить этот день раньше…

Утопая по щиколотку в ворсе дивного заграничного ковра, молодой человек шагнул в комнату; обстановка свидетельствовала о немалом достатке, можно даже сказать, богатстве хозяина квартиры.

Пол и стены украшали дорогие ковры. Импортная мебель сверкала новенькой полировкой. В углу рядом с цветным телевизором стоял двухкассетный магнитофон «Шарп» – в Москве такое могут позволить себе только очень состоятельные люди – дипломаты, академики, космонавты да, пожалуй, еще фарцовщики, бомбящие «фирму», или, как принято называть подобных людей в блатном мире, «утюги».

Подойдя к серванту, молодой человек открыл дверцу бара, заставленного разнокалиберными бутылками с цветастыми иностранными этикетками. Покрутив в руках одну из них, он со вздохом поставил ее на место.

В кухне незваный гость взял одну из табуреток и вернулся в комнату. Он неторопливо, внимательно обследовал бельевые ящики и – как, впрочем, и ожидал – в одном из них под стопкой белоснежных простыней обнаружил деревянную шкатулку.

Высыпав из нее все содержимое на стол, довольно присвистнул.

На скатерти ровной стопочкой лежали четыре плотно перевязанные резинкой пачки купюр различного достоинства. Самые крупные сторублевые ассигнации первыми перекочевали во внутренний карман пиджака. Вслед за ними последовали остальные три упаковки – пятидесятки и четвертные. Несколько тяжелых золотых перстней с драгоценными камнями и массивная цепь с кулоном, аккуратно завернутые в носовой платок, также растворились в карманах грабителя.

Наконец дошла очередь до запечатанного почтового конверта. Разорвав его по краю, вор извлек на свет тоненькую пачку зеленых бумажек с изображением портретов мужчин в старомодных париках.

– Тен дол-ларс, – прочел он по-английски написанное слово и тут же обрадовался, – вот это пруха!

Уже направляясь к выходу, грабитель услышал за дверью какой-то шум и насторожился.

На лестничной площадке тихо переговаривались между собой мужчина и женщина. Затем в замке раздался характерный щелчок вставленного ключа.

Осторожно ступая, он прошел в спальню, судорожно обдумывая дальнейшие действия. И тут его взгляд упал на дверь маленькой кладовки. Войдя внутрь, незнакомец затаил дыхание.

А по квартире уже разносился переливчатый девичий смех, которому вторил любезный бархатистый мужской голос:

– Проходите, Анечка, располагайтесь, а я быстро соображу что-нибудь на закуску. Бар там, в комнате, сами выбирайте, что будете пить.

– Я предпочитаю шампанское, – кокетливо отозвалась девушка, звеня перебираемыми бутылками. – Сережа, да у вас такой выбор, что глаза разбегаются!

– Все что душе угодно, – радушно отозвался хозяин квартиры.

Стоя в тесной кладовке, молодой человек осмотрелся. Вокруг валялись какие-то тюки и пакеты с заграничными шмотками. Становилось понятно, чем зарабатывает себе на жизнь этот хлыщ.

«Интересно, – пронеслось в голове вора, – сколько мне здесь торчать? Может, по наглянке выйти и засветить этому фарцовщику в глаз, а потом ноги мои, ноги, унесите мою жопу. Вот и не верь после этого в приметы. Не хотелось же лезть в эту хату с номером тринадцать, так нет – повелся. Все-таки надо переждать, а то курица шухер поднимет», – решил он.

Тем временем из комнаты донесся звук ненавязчивой мелодии – если бы взломщик был меломаном, то наверняка определил бы последний суперхит популярной в интеллигентских кругах группы «Дженезис» «Мама».

В спальню вошел хозяин квартиры и позвал гостью:

– Анечка, идите сюда, я вам покажу джинсы.

Сквозь щель неплотно прикрытой двери кладовки молодой человек увидел, как девушка вошла на зов мужчины.

Более очаровательного создания грабителю еще не приходилось встречать за всю свою молодую жизнь. Она выглядела года на двадцать два, а то и меньше. Это была сама молодость, красота и свежесть, и все в ней, от длинных блестящих волос до маленьких босых ног, манило и будоражило воображение.

Чуть склонив голову набок и подняв с плеч длинные каштановые волосы, она сказала ангельским голосом:

– Ну, показывайте ваши джинсы.

– Вот, – мужчина достал из полиэтиленового пакета темно-синие брюки и протянул девушке.

Девушка прикинула их к своей стройной фигуре и спросила:

– Так сколько вы хотите за это?

– Двести пятьдесят рэ, – ответил фарцовщик и тут же добавил: – Но если вы примеряете их при мне, я скину полтинник.

На секунду задумавшись, прелестное создание одним движением сбросило с себя ситцевую юбку, обнажив пару стройных ног и беленькие трусики, и, присев на кровать, принялось натягивать джинсы.

– Ну как? – спросила она обращаясь к мужчине.

Тот, еще не успев переварить и осознать первое впечатление, сказал:

– Может, еще одни померяете? По-моему, эти великоваты. Вот, – он протянул собеседнице очередную упаковку, – эти будут в самый раз. И посмотрите вот эту кофточку, – мужчина вытащил из прикроватной тумбочки еще один сверток, – если и это вы наденете при мне, то отдаю вам брюки и ангорку за двести рублей.

Девушка замялась.

Ей было неловко, с одной стороны, а с другой – очень хотелось прикупить модных тряпок с такой, поистине огромной скидкой. Переборов естественное смущение, решила, что ничего с ней не случится, если она продемонстрирует этому сомнительному знакомому нижнее белье.

Стянув через голову блузку, она осталась в одних трусиках и бюстгальтере.

Замерев на месте, хозяин квартиры не мог отвести глаз от представшей его взору картины. Он тяжело дышал, бросая на девушку жадные взгляды. Наконец с придыханием в голосе мужчина произнес:

– Никогда еще я не встречал женщину, которую желал бы так страстно, как тебя. Хочешь, я все это тебе подарю? Только за один раз, а?

Говоря так, фарцовщик схватил ее за плечи, повалил несчастную на кровать, срывая с нее бюстгальтер и впиваясь своими ладонями в упругую грудь.

Девушка отчаянно отбивалась, беспрестанно повторяя:

– Сережа, вы что? Зачем? Не надо, я прошу вас! Прекратите, не нужны мне ваши вещи, отпустите меня! – Голос постепенно, но неотвратимо срывался в плач.

Не обращая внимания на слезы, фарцовщик уже стаскивал с себя брюки, обнажая похотливую плоть. Вцепившись в ткань трусиков, он с силой разорвал их, при этом твердя как безумный:

– Один только разик, только чуть-чуть. Вот увидишь, тебе понравится.

– Не-ет! – Девушка закричала, почувствовав, что не в силах дальше сопротивляться.

Незнакомец, стоя за дверью кладовки и от начала и до конца наблюдая развернувшуюся перед ним сцену, не выдержал и шагнул в спальню. Одним прыжком очутившись около обезумевшего насильника, он схватил того за волосы и сбросил с несчастной жертвы.

Мужчина попытался резко вскочить на ноги, однако ему мешали спущенные штаны, и он замешкался. Этого вполне хватило молодому человеку для того, чтобы нанести сокрушительный удар в челюсть.

Фарцовщику показалось, что на него свалился бетонный потолок: перед глазами поплыли фиолетовые круги, в голове появился нарастающий гул. Снося спиной прикроватную тумбочку, на которой стояла ваза для цветов, он отлетел к стене и медленно начал сползать на пол. Осколки разбившейся вазы посыпались на пол.

Девушка, пытаясь прикрыться остатками разорванного в клочья белья и часто-часто моргая длинными ресницами, уставилась на нежданного спасителя и спросила:

– Вы кто?

– Хрен в кожаном пальто, – буркнул в ответ молодой человек, – давай, цепляй манатки и вали отсюда. Это тоже можешь прихватить, – он указал на две пары джинсовых штанов и ангоровую кофту, – ты их честно заработала. Только на будущее вбей в свою смазливую башку: прежде чем вестись у какого-нибудь быка на поводке, пораскинь мозгами, если они у тебя не между ног.

Девушка не заставила себя просить дважды – вскочив с кровати, она подхватила одежду и принялась быстро натягивать ее на себя. Не забыв и обновки, которые едва не стоили ей душевной и физической травмы, она поспешно скрылась в полуоткрытой двери.

Грабитель собирался последовать ее примеру. Он уже повернулся к выходу, когда ощутил сзади какое-то движение – пришедший в себя фарцовщик, зажав в руке осколок стекла, набросился на обидчика и нанес ему удар по левой щеке.

Кровавая полоса наискосок – от виска до подбородка – навсегда оставила молодому вору память об этой встрече. В исступлении от дикой боли он наугад нанес несколько ударов противнику. Затем схватил хозяина квартиры за волосы и принялся методично колотить его головой об стену.

Наконец расслабив хватку, молодой человек наблюдал, как фарцовщик бесформенной массой расплылся по ковру – лицо хозяина квартиры стало похоже на сырой бифштекс.

Пнув лежащего ногой еще пару раз для профилактики, вор вышел из квартиры, прижимая к распоротой щеке тряпичную салфетку…

Впрочем, на этом история не закончилась – им пришлось встретиться еще раз, однако при других, более печальных обстоятельствах.

Последнее их свидание состоялось в зале суда, где в конце долгого заседания пожилой судья, пиджак которого украшали ветеранские орденские планки, монотонным голосом дочитал приговор: —…именем Союза Советских Социалистических Республик приговорить Фомина Валерия Николаевича, одна тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года рождения, по статьям сто сорок четыре, часть вторая и сто восьмой, часть первая УК РСФСР, к десяти годам лишения свободы с конфискацией имущества и содержанием в колонии усиленного режима. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит…

ГЛАВА 1

– …Вниманию встречающих, на третий путь прибывает скорый поезд номер тридцать четыре Саратов – Москва, нумерация вагонов с головы поезда. Повторяю: на третий путь прибывает… – Монотонно-казенный голос диктора, искаженный громкоговорящей системой, резко врезался в гомон толпы, хаотично двигающейся по грязному перрону Павелецкого вокзала.

Скрипя тормозами и противно лязгая железом бамперов, запыленный темно-зеленый состав остановился у платформы. К открывшимся дверям вагонов тут же хлынул поток встречающих, сквозь который неистово рвались вновь прибывшие пассажиры, пробивая себе путь чемоданами, локтями и нецензурной бранью.

Что ж, типично московская картинка; Павелецкий вокзал к тысяча девятьсот девяносто четвертому году не изменился со времен Венечки Ерофеева и бессмертной поэмы «Москва – Петушки».

Дождавшись, пока схлынула первая волна сутолоки и проход в вагоне освободился от бесчисленных баулов, сумок и путешественников, на серый асфальт перрона сошел мужчина лет сорока.

Худощавый, среднего роста человек, одетый в потертую кожаную куртку темно-коричневого цвета; черные брюки несколько старомодного покроя резко контрастировали с рыжими стоптанными туфлями. Картину дополняла допотопная светло-серая кепка-блин, сдвинутая на затылок.

В нем можно было бы угадать обыкновенного туриста из российской глубинки, приехавшего поглазеть на диковинки современной столичной цивилизации, или же банального спекулянта, обыкновенного барыгу, если бы не выражение лица.

Огромный кадык, резко переходящий в скуластый подбородок с тонкой линией обветренных губ, строгий профиль и нависающие на глаза надбровные дуги – и все это обтянуто землистого цвета дубленой кожей, испещренной глубокими морщинами с изобилием бросающихся в глаза шрамов; один из них перечеркивал левую щеку, доходя до виска.

Сквозь прищуренные веки на привычную вокзальную суету смотрела пара маленьких черных зрачков-буравчиков, цепко выхватывающих самую суть предмета, не забывая при этом о мелочах, которые иногда могут значить куда больше того, что сразу бросается в глаза. И несмотря на играющую на устах легкую улыбку, обнажающую золотую фиксу в нижнем ряду зубов, глаза тем не менее все время оставались серьезными.

Неторопливой, слегка развязной походкой приезжий направился к зданию вокзала, на ходу прикуривая «беломорину» со смятым мундштуком и щурясь от яркого майского солнца; за спиной пассажира болтался бесформенный баул, напоминающий то ли допотопную спортивную сумку, то ли солдатский вещмешок – «сидор».

Не успел приехавший пройти и десяти шагов, как сзади его окликнули:

– Гражданин, задержитесь на минуту.

Голос принадлежал молодому сержанту в милицейской форме с перекинутой через плечо радиостанцией и болтающейся на ремне кобурой.

Повернувшись вполоборота к патрулю, мужчина недовольно протянул:

– Ну-у?

– Старший сержант Коваленко, – представился милиционер, прикладывая руку к лаковому козырьку и критически оглядывая фигуру приезжего, а затем потребовал: – Предъявите ваши документы.

Обладатель ярко-рыжих туфель неспешно достал из внутреннего кармана куртки прозрачный полиэтиленовый пакет и протянул его сержанту. Тот, в свою очередь, извлек из пакета документы и принялся внимательно их изучать, невнятно бормоча:

– Так, так, ага, справка об освобождении. Гражданин Фомин Валерий Николаевич? – Патрульный принялся лениво сравнивать лицо мужчины с изображением на фотокарточке в левом нижнем углу документа, скрепленном жирной фиолетовой печатью, и, не дожидаясь какого-либо ответа, продолжил чтение: – Осужден по статье сто сорок четыре, часть вторая, а также…

– Слушай, начальник, про мои подвиги ты можешь и молча читать, я уже наслушался, – голос обладателя справки об освобождении звучал на редкость недружелюбно, – или ты только вслух читать умеешь?

Второй патрульный, с короткоствольным автоматом наперевес, явственно почувствовал в интонации бывшего зека сквозившее пренебрежение и, криво ухмыльнувшись, обратился к своему коллеге:

– Слышь, Сеня, а по-моему, эта наглая уголовная рожа нарывается на неприятности? – В довесок к своим словам мент направил ствол автомата на Фомина. – Давай отведем его в отделение, научим вежливому обращению с представителями закона!

Представитель закона, к которому были обращены эти слова, казалось, не отреагировал на замечание приятеля, а с еще большим интересом углубился в изучение обыкновенной казенной справки.

Однако второй не унимался: выпятив грудь и поведя стволом автомата, он стал надвигаться на мужчину, нагло уставившись ему в глаза. Тот, в свою очередь, выдержав взгляд постового, скривился в пренебрежительной усмешке, ожидая дальнейшего развития событий. По всему было видно, что он не боится этого самодовольного стража порядка и всем своим видом подчеркивает это.

Последний факт, наверное, больше всего взбесил патрульного, и уже не владея полностью своими чувствами, он дал выход злобе:

– Чего скалишься, рожа? Пошел вперед, – он ткнул Фомина стволом в живот.

Не сделав и попытки сдвинуться с места, приезжий произнес:

– Ну ты, псина позорная, попридержи грабли, а то и пукалка твоя не поможет!

– Ах ты сука… – самообладание покинуло поганого мента окончательно, и он с силой нанес удар прикладом в лицо приезжего.

Приезжий увернулся от удара, отступив на шаг в сторону, и внезапно нанес резкий и точный хук в челюсть милиционеру. Патрульный покачнулся, явно не ожидая такого оборота событий, и, выронив оружие, нелепо шлепнулся на пятую точку.

Все произошло так стремительно, что сержант не успел отреагировать на событие, но эта сцена не осталась незамеченной со стороны прохожих. Вокруг места происшествия собралась небольшая толпа, сомкнувшись плотным кольцом, – большинство явно сочувствовало жертве ментовского произвола.

Наконец придя в себя, сержант выхватил из кобуры пистолет, передернул затвор и, наведя ствол на мужчину, нервно выкрикнул:

– Стоять! Стреляю без предупреждения!..

Как оказалось, жертва произвола и не пыталась бежать; скорчив на лице безразличную мину, мужчина уставился на сержанта, который переводил взгляд с сидящего на асфальте товарища, нелепо трясущего головой, на человека, повергшего его в нокаут.

– Ладно, начальник, – обратился Фомин к сержанту, – не гони волну, спрячь «дуру», никуда я не сбегу. А твой корешок сам напросился. Веди в кутузку. – Едва договорив, он протянул старшему патруля обе руки, для того чтобы тот защелкнул на них наручники.

Несмотря на кажущуюся покорность задержанного, сержант не решался убрать пистолет, хотя он ему и мешал надеть наручники. Тогда мент попытался проделать нехитрую манипуляцию одной рукой, однако по известному всем закону подлости наручники зацепились за складку одежды и с металлическим звоном упали на грязный заплеванный асфальт.

По толпе зевак пробежала волна веселья. И действительно, со стороны эта сцена больше походила на дешевую клоунскую репризу, чем на серьезную милицейскую операцию «по задержанию».

Не удержался от улыбки и сам задержанный, хотя, казалось, в его положении веселиться не от чего.

В этот момент сквозь кольцо любопытных протиснулись двое парней крепкого телосложения, с почти наголо обритыми затылками.

Один из них, метнув короткий взгляд в сторону задержанного, произнес низким, немного хрипловатым голосом:

– Сержант, опусти «волыну». Не ровен час, в прохожих дырок наделаешь, и придется тебе тогда сменить твой форменный клифт на спецовочку-телогреечку.

Закончив фразу, молодой человек сделал шаг в сторону милиционера. Однако нервы последнего были на последнем пределе, и он, направив ствол «Макарова» в сторону парней, истерично взвизгнул:

– Не подходи – убью!

Неизвестно, какой могла стать развязка печального инцидента, если бы мужчина, стоящий с протянутыми в сторону патрульного руками, не выкрикнул:

– Бур, стоять! – И, переходя на более покладистый тон, закончил: – Лучше подай мне «браслеты».

– Да ты что, пахан? Что б я, как последняя сука, надел на вора цацки…

Тот, кого уважительно назвали паханом, резко оборвал говорящего:

– Молкни! И делай что я говорю. – Затем, повернувшись к милиционеру, добавил: – Сержант, не менжуйся. Пошли в твой клоповник.

Тем временем окончательно пришел в себя второй патрульный. Сгоряча он хотел наброситься на задержанного – что для оскорбленного в лучших чувствах мента совершенно естественно, однако старший напарник остановил его: избить человека в присутствии многочисленных свидетелей было бы не только неразумно, но и непрофессионально.

Поняв, что конфликт приближается к развязке, толпа стала заметно редеть: никто из недавних наблюдателей не хотел подвизаться в качестве свидетеля задержания.

Когда же сержант предложил добровольцам проследовать в отделение для дачи показаний, вокруг вообще никого не осталось, не считая задержанного и двух недавно подошедших парней.

Не доходя какой-то сотни метров до милицейской дежурки, тот, которого Фомин назвал Буром, обратился к сержанту едва слышным шепотом:

– Слышь, командир, кому нужен этот цирк, давай замнем, внакладе не останешься.

Сержант, бросив косой взгляд в спину впереди идущего приятеля, задумался на какой-то миг и отрицательно качнул головой.

Однако Бур продолжал настаивать на своем:

– Отвалим вам ментовское полугодовое жалованье! – И, видя, что тот колеблется, назвал сумму: – Два лимона на двоих, лады?

– С ним договаривайся, – также шепотом ответил сержант, указав на напарника. Чувствовалось, что размер вознаграждения оказал свое магическое действие.

Ускорив шаг, бритоголовый догнал второго мента и, придержав его за рукав, сказал:

– Начальник, давай добазаримся…

– Убери руки, – резко ответил тот, – никаких базаров не будет. А то я вас в одну камеру упрячу.

Очевидно, с этим стражем порядка договориться не удастся. Слишком его разозлило недавнее унижение. Предложи они сейчас ему хоть сто миллионов, он и тогда не согласился бы отпустить задержанного Фомина.

Тот, в свою очередь, услышал обрывок фразы и, догадавшись, в чем суть разговора, строго бросил парню:

– Бур, кочумарь, это пес, и мозгов у него как у канарейки на хер намазано. С ним базарить – фонарь голимый.

Бур послушно умолк, слегка поотстав от мента.

Тем более что они уже входили в помещение линейного отделения милиции. Навстречу им поднялся невысокого роста усатый старший лейтенант с объемным брюшком и нарукавной повязкой «Дежурный».

– Ну что у тебя, Коваленко?

Старший патруля не успел ответить на вопрос, как в диалог вмешался его напарник:

– Этот уркаган, – он кивнул головой в сторону Фомина, – напал на сотрудника милиции.

По-видимому, репутация постового мента была хорошо известна начальству, так как дежурный прервал его:

– Я не с тобой разговариваю, Макарский. – Затем, повернувшись к сержанту Коваленко, спросил: – Что, действительно напал?

– Так точно, товарищ старший лейтенант, – ответил более лояльный к пахану милиционер и, протягивая дежурному документы Фомина, добавил: – Вот справка об освобождении и маршрутный лист.

Усатый толстяк в милицейской форме небрежным жестом взял протянутые бумаги и положил их на стол. Затем, указав на задержанного, распорядился:

– В камеру его. Коваленко, к концу дежурства напишешь мне рапорт по всей форме. – Тут его взгляд остановился на двух стоящих в стороне крепких парнях. – А это кто? Свидетели?..

– Да какие свидетели, – встрял в разговор Макарский, – дружки задержанного. Взятку мне предлагали. Такие же уголовники.

Последняя фраза заставила лейтенанта внимательнее присмотреться к бритоголовым.

Их модная дорогая одежда, толстые золотые цепи на груди с распахнутыми воротами рубах, массивные перстни и характерные прически выдавали в молодых людях так называемых «новых русских». Он бы не удивился, если бы в кармане у одного из них зазвонил мобильный телефон – в Москве это теперь новинка и, как говорят коллеги-милиционеры, стоит страшных денег.

Единственное, в чем старлей не сомневался, так это в том, что взятку за своего товарища они выложили бы серьезную. Он даже представил себе десять пятидесятитысячных купюр, готовых перекочевать из их дорогих портмоне в его видавший виды бумажник.

Представил и, разумеется, улыбнулся столь приятным мыслям.

А может, задержанный им вовсе не товарищ – слишком велик контраст между с иголочки одетыми денди и этим провинциалом с классически уголовным прошлым в нелепых ярко-рыжих ботинках и допотопной серой кепке вроде тех, в которых ходили в шестидесятые герои Василия Макаровича Шукшина.

Однако многолетний опыт работы в органах, выработавший волчье чутье на возможную поживу, заставил лейтенанта принять решение.

– Значит, так, ты, Коваленко, с напарником отправляйтесь на дежурство, людей и так не хватает, а я с этим делом сам разберусь.

На лице Макарского отразилось явное недоумение: в милиции он работал недавно, поэтому профессиональный ход мысли старшего товарища остался для него загадкой; он понял из сказанного лишь то, что сейчас расправиться с обидчиком, к несчастью, не удастся. Поэтому, поигрывая желваками, он решил хотя бы отконвоировать задержанного в камеру.

Но более опытный Коваленко быстро сообразил, что к их возвращению уркагана скорей всего в отделении не окажется. Тяжело вздохнув, он направился к выходу, бросив в спину удаляющемуся напарнику:

– Давай быстрей. Одному мне, что ли, париться на жаре, – а в ушах колокольным боем отдавалось недавно сделанное ему деловое предложение: «Два миллиона! Два миллиона!»

Про себя он уже решил впредь попроситься в другую смену, только бы избавиться от этого напарника, придурка-альтруиста.

Дождавшись, когда они остались втроем, Бур обратился к приятелю:

– Музыкант, не в падлу, сходи позвони.

Тот, ни слова не говоря, развернулся и вышел, плотно притворив за собой дверь. Проводив товарища взглядом, оставшийся вплотную приблизился к дежурному:

– Начальник, разговор есть.

– Слушаю, – ответил старлей, пытаясь изобразить на своем лице полное недоумение по поводу предстоящей беседы.

– Давай замнем толковище. Сам посуди – человек только «откинулся», двенадцать лет – это ведь тебе не бутерброд с маслом. Жизнь изменилась, а он остался прежним. Нервы у него… Ну, передернул слегка, с кем не бывает. А этому сосунку, – он имел в виду Макарского, – мы оплатим попорченную вывеску.

Обладатель роскошных усов и не менее роскошного брюшка не перебивал говорившего. Больше всего его интересовала теперь сумма. Про себя он решил, что меньше чем на триста штук не согласится. И вдруг его как в прорубь бросили.

– Я думаю, на лимоне сойдемся? – Бур задвинул пробный шар.

–..?

Если бы не годы трудной и опасной службы, дежурный сделал бы обратное сальто, не сходя с места, а так как он был человек закаленный и к тому же настоящий профессионал своего дела, то лишь покраснел как вареный рак и стер со лба предательски выступившую испарину. Раздув щеки, старлей что-то невнятно пробормотал.

Бур воспринял это по-своему и, улыбнувшись, повысил ставки

– Ну не крахоборничай, старлей. Полтора миллиона – и расходимся краями.

В этот момент из дальнего конца коридора, где располагалось помещение для задержанных, послышался приглушенный шум.

На секунду прислушавшись, дежурный бросился туда, громко топоча подковками форменных сапог по покрытому линолеумом коридору. Бур поспешил за ним.

Перед ними предстала неприглядная картина: Макарский вырывался из рук держащих его товарищей, размахивая во все стороны резиновой дубинкой.

Напротив бушевавшего патрульного стоял Фомин с окровавленным лицом, даже не пытаясь уворачиваться от ударов, всем своим видом подчеркивая полное отсутствие страха и жгучую ненависть как к нападавшему, так и к его коллегам. На тонких губах недавнего зека играла пренебрежительная улыбка, однако глаза налились кровью и, казалось, пронзали насквозь все и вся.

– Прекратить! – заорал дежурный таким неожиданным фальцетом, что все обернулись и тупо уставились на него. – Макарский, ты отстраняешься от дежурства. Сдай оружие. О поведении, недостойном высокого звания сотрудника столичной милиции, завтра будет доложено начальнику. И лично я буду ходатайствовать о твоем увольнении.

По-видимому, угроза была реальной, так как присутствующие милиционеры, не удостоив даже взглядом распоясавшегося патрульного, разошлись по своим местам. А последний, растерянно озираясь по сторонам, только сейчас понял, насколько все серьезно. Нервным жестом отбросив дубинку, он развернулся и побрел по коридору в сторону дежурки.

Старший лейтенант, обернувшись к просителю, пробурчал:

– Забирай своего приятеля, – он указал на Фомина и добавил: – Туалет здесь, пусть умоется.

Дождавшись, пока старший товарищ смыл с лица кровь, Бур протянул ему белоснежный носовой платок. Фомин отмахнулся:

– Не надо, испачкаю.

– Да черт с ним, – возразил бритоголовый, – выброшу в помойку. А насчет этого мусора не переживай, Монах. Я ему сам швайку под ребро засуну.

– Ладно, ладно, разберемся, – ответил тот, кого назвали Монахом, – пойдем отсюда.

– Ты иди, пахан, а я собаке кость кину, – Бур имел в виду обещанную взятку.

Фомин тяжко вздохнул и вразвалочку направился к выходу, пробурчав себе под нос:

– Боже, что делается на свете. На этих блядей еще и «капусту» тратить. Бр-р-р-р…

– Что? – переспросил молодой человек, не расслышав сказанного Монахом.

Тот отозвался не поворачиваясь, лишь устало махнув рукой:

– Да ничего, это я так, про себя.

Проследовав за ссутулившейся фигурой пахана, который, миновав перегородку дежурной комнаты и даже не удостоив взглядом старшего лейтенанта, сидящего за массивным письменным столом, вышел на улицу, Бур подошел к казенной двери и, постучав, приоткрыл ее.

Толстяк старлей резво поднялся со своего места и, подойдя к посетителю, державшему в руке пачку ассигнаций, озираясь по сторонам, проворно перехватил протянутые деньги и спрятал в бездонный карман брюк.

Наблюдай за этой сценой кто-нибудь посторонний, ему сложно было бы заметить суть произведенной манипуляции – настолько быстро купюры сменили хозяина.

Выйдя из здания вокзала и оказавшись на Павелецкой площади, троица остановилась: Монах окинул взглядом открывшуюся панораму Садового кольца с его старинными зданиями и вечно перегруженной проезжей частью потоками снующих автомобилей; двое молодых друзей Фомина просто ждали, когда тот вдоволь насмотрится на то, чего не видел более двенадцати лет, а они просто не замечают из-за привычного течения жизни.

Наконец Монах обернулся к своим спутникам и, будто впервые их увидев, произнес:

– Ну вы и прикинулись, ни дать ни взять – фраера, – он покачал головой, сохраняя серьезное, можно даже сказать, строгое выражение, и только глаза смеялись, весело искрясь. – Можно подумать, что раздербанили жирного «утюга».

Бур, склонив голову, посмотрел на свою одежду, а затем, почувствовав в словах Фомина нотки юмора, сказал:

– Валера, все сильно изменилось, и «фарцы» больше нет. А «прикид мазевый» можно купить в любом бывшем продмаге, а ныне коммерческом магазине или, того круче, каком-нибудь супершопе. А жратва теперь для крутых только в супермаркетах продается, никак не ниже.

– Больно ты, Рома, заумно базлать стал: вроде и по-русски, а ни хрена не разберешь, феню, что ли, новую изобрел, потому как старую я куда лучше тебя знаю, – Фомин притворно сконфузился и дурашливо поскреб затылок: видимо, для откинувшегося вора в законе слова «супершоп» или «супермаркет» звучали столь же непривычно и диковинно, как для продавцов этих магазинов – блатные понятия «рамс» или «лепень».