Текст книги "Ставка на бандитов"

Автор книги: Виктор Доренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА 3

Рано утром следующего дня майор Тимошин, стоя перед сбившейся в кучку группой сотрудников во внутреннем дворе управления Федеральной службы контрразведки, бывшем всесильном КГБ, подробно инструктировал подчиненных по поводу предстоящей операции.

Внимательно вглядываясь в лица, но не задерживаясь подолгу ни на ком из них, он говорил:

– Главное, запомните, чтобы не было никакой стрельбы, никакого шума. Работать надо аккуратно. Лишний шум равносилен провалу всей операции. Брать объект можно только в подъезде, ни в косм случае не на улице. Если обстоятельства не позволят все сделать тихо, в силу вступает «план бета». В машину сажать его без наручников и в полном сознании, ни в коем случае не бить. Особенно это касается тебя, Гусев, – майор пристально посмотрел на одного из сотрудников, выделяющегося своей крупной фигурой, – никаких объяснений шеф не поймет. Ну разве что реальная угроза для жизни. Хотя, думаю, до этого не дойдет. Все ясно?

– Все, все, – нестройным эхом ответили бывшие комитетчики, а ныне офицеры ФСК.

– Значит, так. Группа Гусева, используя маскировку, блокирует подъезд и подступы к нему. Твои люди, Сапронов, – Тимошин многозначительно посмотрел на лысого коротышку со спортивной сумкой, перекинутой через плечо, из которой торчал пламегаситель укороченной модификации автомата Калашникова, – перекрывают чердак и следят за окнами.

Сапронов отозвался неожиданно низким басом:

– Понятно.

– Если понятно, тогда по машинам, – приказал майор и, проходя к стоящей в нескольких метрах от него серой «волге» с частными номерами, на ходу бросил: – По дороге проверим радиостанцию. Поехали.

Через несколько минут из ворот внутреннего двора здания на Лубянке с небольшим интервалом выехали четыре различных автомобиля. В каждом из них находились три человека, не считая машины старшего, в которой, кроме него и водителя, разместились три оперативника…

Фомин проснулся от размеренного звука барабанившего с улицы по жести подоконника дождя. Сквозь неплотно зашторенные занавески проглядывал унылый сумрак пасмурного московского утра.

Поднявшись с мягкой перины, Монах подошел к окну. Наверное, впервые за долгие годы, глядя сквозь мокрые стекла в дождевых потеках на окружающий мир, он почувствовал, что чего-то не хватает, хотя никак не мог понять, чего же именно.

Наконец его осенило.

На рамах, аккуратно выкрашенных в белый цвет, не было металлических решеток, а по улице не брели ровным строем колонны арестантов в черной робе, выделяясь на фоне снега.

Вместо этого его взгляду открылась панорама Кутузовского проспекта с пролетающими по нему автомобилями, разбрызгивающими успевшие скопиться лужи. По тротуару спешили по своим делам москвичи, прячась под разноцветными зонтиками.

От созерцания столь непривычной для Фомина и в то же время такой желанной картины его оторвал настойчивый звонок в дверь. По-видимому, кроме него, в квартире никого не было, так как трель снова повторилась.

Подойдя к двери, Монах щелкнул задвижкой старого замка и распахнул ее.

На пороге стоял мужчина приблизительно одного с Фоминым возраста, одетый в черные джинсы и темно-коричневую тенниску.

Круглое лицо озаряла радостная улыбка, в сочетании с очками в позолоченной оправе, сквозь мощные линзы которых смотрела пара пытливых глаз, придававшая всему облику вошедшего вид этакого безобидного ученого-чудака, помешанного на науке.

Переступая порог квартиры, гость протянул руку и произнес:

– Здравствуй, Валерка.

На морщинистом лице Монаха мелькнула легкая тень, как будто он силился узнать вошедшего, но ему это не удавалось.

Видя замешательство Валеры, очкарик помог ему, сказав с некоторой обидой в голосе:

– Ты что, не узнал меня? Ведь это же я, Игорь Гладышев, – на лице говорящего отразилось недоумение. – Не признал своего одноклассника и соседа по площадке! Не думал я, что ты меня так встретишь, а когда-то даже заступался, пацанам из параллельного класса физиономии корректировал.

Монах просветлел и, приветливо улыбнувшись, крепко пожал протянутую руку:

– Привет, Гладенький. Да ты изменился. Смотрю – брюхо стало появляться, видать, здорово живешь?

– Не жалуюсь, – отозвался Игорь.

– Что же мы в дверях стоим, проходи, – Фомин указал жестом в направлении комнаты, – сейчас сообразим что-нибудь пожрать. Правда, водки у меня уже не осталось, но можно сбегать.

Гладышев остановил приятеля.

– Погоди, Валерка, пойдем ко мне, – предложил он, – я уже и стол накрыл.

Ни секунды не раздумывая, Монах последовал за утренним гостем, прихватив на ходу ключи и захлопнув дверь.

Квартира старого школьного товарища в корне отличалась от жилища Фомина. Взору вора-авторитета предстал просторный холл с белыми стенами и мягким ворсом коврового покрытия пепельно-серого цвета, с огромным зеркалом вместо привычной штукатурки на потолке.

Не скрывая интереса, Монах не спеша обошел все четыре комнаты, убранство которых говорило не только о наличии незаурядного вкуса хозяина квартиры, но и о неограниченности денежных средств. Наибольшее впечатление на него произвел громадный телевизор и расположившийся во всю боковую стену музыкальный комплекс черного цвета с обилием всевозможных непонятных кнопок и лампочек. Привлекла внимание и роскошная кровать, занимавшая практически всю спальню, оставив немного места для платяного шкафа и тумбочек с позолоченной инкрустацией.

Пройдя на кухню и усевшись на мягкий кожаный диванчик, Фомин уставился на кухонный стол, выполненный под мрамор, где уютно расположилась литровая бутылка водки «Абсолют» в окружении всевозможных закусок.

Пока Игорь разливал по хрустальным рюмкам бесцветную жидкость, Монах спросил:

– Рассказывай, как жизнь, как мать? Не женился еще?

– Все успеется, Валера, – ответил Гладышев, – всему свое время. – Пододвинув приятелю стопку, он добавил: – А пока давай выпьем за встречу.

– За встречу, – повторил Фомин, опрокидывая рюмку с живительной влагой.

– Закусывай, – предложил хозяин квартиры.

Монах отрицательно качнул головой и вытащил из пачки «Мальборо», лежавшей на столе, сигарету. Прикурив от предусмотрительно поднесенной Гладышевым зажигалки, он сладко затянулся.

– Ну, давай, рассказывай, – повторил гость свой вопрос.

– А что рассказывать, – все так же улыбаясь, начал Игорь свое повествование, – институт я еще при тебе закончил. Через год после того, как тебя посадили, я женился. У меня двое детей. Мальчик, между прочим, уже четвертый класс заканчивает, а Маринка на следующий год пойдет в школу. Они сейчас с женой отдыхают за границей, в Испании.

– А мать где? – спросил Монах.

Лицо школьного приятеля болезненно исказилось, он тихо произнес:

– Мать умерла, два года назад.

– …?

– Инфаркт.

– Жалко. Я помню, как она, одна из немногих, относилась ко мне по-человечески. Давай помянем Анну Германовну, – предложил Фомин, наполняя рюмки.

Давние приятели выпили не чокаясь, и гость поинтересовался:

– Ну а сам чем занимаешься?

– Я банкир, – ответил хозяин таким тоном, будто сам себе не верил. – Есть сейчас такая профессия. В общем, жаловаться грех. Материально обеспечен полностью, да еще и детям кое-что останется.

– Рановато ты начал о смерти думать, – возразил Монах, – поживем еще, какие наши годы. Как говорил старый еврей из одесского анекдота: «Не дождетесь!»

– Не скажи, – задумчиво протянул Гладышев, – последнее время у меня появилось такое ощущение, будто каждый прожитый день подарок свыше, а следующий может оказаться последним.

– Болеешь, что ли? – В тоне авторитета зазвучали насмешливые нотки.

Уловив сарказм в голосе приятеля, Игорь спокойно ответил:

– Напрасно иронизируешь. Нет, я не болен, общество наше неизлечимо заражено. Есть такой вирус – хамство, стяжательство и непомерная злоба. Долго ты отсутствовал, Валерка, очень долго. Жизнь изменилась до неузнаваемости. Сейчас куда ни плюнь – попадешь в «крутого». Все или «бригадные», или «подрядные», или какие-нибудь приблатненные, а того хуже – замусоренные. Настало время всеобщего беспредела. Беспредельничают менты, так называемая братва, а про дворовую шпану и говорить нечего. В этой стране мало быть умным или богатым. Нужно еще иметь «крышу» в лице отмороженных придурков, связи в МВД, ну и, конечно, волосатую лапу в кругах, близких к правительству, к Думе, а иначе ничего не добьешься. Или налогами задавят, или за решетку кинут за здорово живешь, или, того хуже, разрядят в тебя обойму из новомодного «узи». Потому и приходится думать, с чем мои дети останутся, если не дай Бог что, – после последней фразы Игорь истово перекрестился.

– Да, невеселую картину ты нарисовал тут, – задумчиво произнес Монах. – Неужели теперь все так паскудно?

– Дальше некуда, – ответил Гладышев.

– А «крыша» эта твоя чем тебя не устраивает?

– Посуди сам, – банкир, под действием выпитой водки почти перешел на крик, – эти сраные рожи меня вообще за человека не считают. Хотя жируют за мой счет, на дорогих тачках ездят, блядей своих мне в банк понасажали – секретаршами. А из них такие работницы, как из говна пуля. Знай себе весь день языком треплют да шмотки, трусы дорогие, на койках отработанные, при всех примеряют. Уволить я их не могу, потому как распоряжение «крыши». «Быки» же эти меня, кроме как «коммерсюга жирный», никак не называют. Я для них человек второго сорта, если вообще человек.

Видя, как болезненна эта тема для приятеля, Монах перебил того:

– Погоди, друг. Не гони волну. Давай разберемся по порядку. Кто тебя за человека не считает?

– Да все они, с бритыми затылками и набитыми кентусами, – зло ответил Гладышев.

– А может, ты сам в этом виноват? – предположил Фомин.

Банкир нервно поерзал по мягкой коже диванчика, а затем, сообразив, что сказал нечто лишнее, изменил тон:

– Ладно, хватит об этом. Чего зря языками чесать, лучше давай еще накатим по одной.

– Выпить-то можно, – согласился авторитет, – только ответь на мой вопрос: виноват или нет?

– Да в чем я виноват-то? – переспросил банкир и сам же ответил: – Знаешь, как у Крылова: «Ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать». Вот хотя бы взять последнюю историю. Приходят ко мне эти «быки» и требуют дать кредит какому-то их бизнесмену. Я спросил по поводу гарантий, а они мне: «Тебе нашего слова мало?..» Начали давить, будто я их, авторитетных пацанов, чуть ли не быдлом выставляю. Опять, мол: «Пацан сказал – пацан сделал. А ты, коммерсант вшивый, заткнись». Я последовал их совету, а в результате невозврат кредита. Сумма, между прочим, немаленькая – сто пятьдесят тысяч долларов. Когда я попытался заикнуться по поводу возврата денег, они на меня так насели, думал, убьют. В конце концов выставили неустойку в размере пяти штук баксов «за неуважительное отношение к братве». И ведь самое обидное – и они, и я понимаем, что это чистой воды грабеж, но сила на их стороне.

– Да, разрывают они тебя, как фраера ушастого. – В голосе Монаха проскользнули жесткие интонации. – Неужели же все такие?

– Нет, наверное. Но обратиться к другой группировке я боюсь, – честно ответил банкир. – Мне известны случаи, когда таким вот, как я, олухам, либо выставляли бешеную неустойку, либо простреливали голову. Да и где гарантии, что не попадешь из огня да в полымя.

На несколько минут в кухне воцарилось молчание. Фомин обдумывал сказанное, прикидывая, как бы помочь старому товарищу. А тот, в свою очередь, не решался нарушить тишину. Наконец в голове у авторитета появилась какая-то мысль, и он обратился к Гладышеву:

– Устрой мне встречу с твоей «крышей», – попросил он, – надеюсь, у них еще не у всех мозги отморожены. Постараюсь вразумить их словом.

Услышав такое неожиданное предложение, Игорь не на шутку испугался, представив себе на миг последствия возможного разговора. Ведь кем на самом деле являлся Валера Фомин, он не знал. Да и что он может противопоставить этим здоровым лбам? На них ведь действуют только аргументы силы или денег, но никак не слова.

Вслух он произнес:

– Спасибо, Валерка. Только прошли те времена, когда ты мог заступиться за меня перед другими мальчишками, размахивая направо и налево кулаками.

– Я же тебе сказал, на этот раз будет просто разговор, – настойчиво гнул свою линию авторитет.

– Вряд ли это возымеет какое-то действие, – упорно отказывался банкир, – они все здоровые бугаи, и у каждого есть пистолет. Не хочу, чтобы из-за меня кто-то пострадал.

– Не дрейфь, Игорек, – ответил Фомин, – никто не пострадает. Уж ты мне поверь, я просто так метлой чесать не стану. Да и накладно им будет меня обидеть. Так что давай завтра организуем встречу. Можно закосить «под дураков» и обставить так, будто все произошло случайно, а можешь просто им передать: кое-кто забил им стрелку. Вот тогда и поглядим, что собой представляет твоя «крыша».

– Ну, не знаю, – засомневался Гладышев, – получится ли из этого толк? Зачем только я тебе все рассказал?

– Не канючь, банкир, – улыбнулся авторитет, – ты же не только коммерсант, но и человек. Вот завтра и попытаемся это доказать. И на будущее запомни: все эти градации людей на бандитов и коммерсантов – мусорские прокладки. Это легавым выгодно всех поделить на категории и столкнуть лбами. Для нормальных людей должны существовать древние критерии оценки: честный человек или негодяй. Третьего не дано. А вся эта дутая крутость не что иное, как мыльный пузырь. Круче тебя самого никого не должно быть. Так что, друг, забудь ты всю эту блевотину.

Гладышев искренне улыбнулся, а затем, посмотрев на товарища благодарным взглядом, вымолвил:

– Ладно, убедил. Завтра забью им стрелку часика на три, устроит?

– Вполне, – удовлетворенно ответил Монах, – я сейчас не занят, времени у меня до следующей отсидки хоть отбавляй.

– Тьфу-тьфу, – сплюнул через плечо банкир и постучал по дереву.

Через несколько минут Фомин собрался уходить. Хозяин квартиры задержал его:

– Подожди, Валерка, – он достал из заднего кармана брюк плотно перехваченный резинкой пухлый конверт и протянул его товарищу, – возьми, здесь пять штук «зелени». Ты только вышел, тебе надо поправить здоровье, да и погулять после зоны всласть не повредит.

В первый миг глаза Монаха сверкнули недобрым огоньком, однако, справившись с обуявшим его негодованием, он процедил:

– Вы и впрямь тут все мозги отморозили. Запомни, Игорек, я в подачках не нуждаюсь. Понадобятся деньги, пойду и украду. Я вор, а не нищий. А в долг не беру.

– Да какой долг? – искренне удивился Гладышев. – Какие подачки? Я от чистого сердца предлагаю, бери. Ведь не последнее отдаю.

– А может, мне приятней, если бы последнее, – зло пошутил авторитет. – Что – не дал бы?

Глядя в глаза старому приятелю, Игорь смешался и отвел взор, настолько тяжелым был взгляд у этого человека. Не зная, как ответить на провокационный вопрос, он промолвил:

– Возьми, ведь я по старой дружбе, а не в качестве взятки.

– Спасибо, – ответил Монах, наконец поняв всю искренность данного предложения, – только не обижайся, но я не возьму. Лучше купи на эти деньги детям подарок. Мне действительно ничего не надо.

– Как хочешь, – нехотя согласился Гладышев, убирая деньги, – вот что ты, что твоя мать: она тоже никогда у меня ничего не брала. Приходилось даже иногда идти на обман.

–..?

– Я нанял почтальона, который приносит ей пенсию, и уговорил его соврать якобы о прибавке. Слава Богу, поверила, а то я боялся, как бы не сообразила. Ведь от нашего государства разве чего дождешься?

Несколько секунд Фомин переваривал услышанное, а затем с чувством произнес, подавив подкативший к горлу ком:

– А вот за это действительно спасибо! – Монах крепко обнял друга. – Только переадресуй теперь почтальона ко мне.

– Да ты что? – попытался возразить банкир.

– Все, друг, – прервал того авторитет, – базар замяли.

Последние слова прозвучали уже с лестничной клетки. Когда глухие шаги, эхом отдававшиеся под сводами подъезда, затихли, Гладышев еще какое-то время стоял на пороге, разглядывая дерматин соседской обивки, а затем скрылся за бронированной створкой своей двери…

Оказавшись в своей комнате, Монах взял со стола книгу с золотой надписью на обложке: «Вольтер. Философские повести», и улегся на мягкую перину скрипнувшей металлической сеткой кровати.

Глядя на черные буковки текста, он не мог сосредоточиться на прочитанном – в голову лезли всевозможные мысли. Он думал о своей матери, которая, не будучи даже расписанной с отцом, всю жизнь его ждала из тюрем да лагерей, а вот те-перь, под старость, дождалась и сына; о соседе, бывшем однокласснике Игоре, который, многого добившись в жизни, не утратил с детства присущего ему качества – доброты, не стал надутым индюком, а, наоборот, научился понимать чужие проблемы; о тех отмороженных негодяях, которые превратили этот мир в сладкий пирог для себя и черствую корку для других, разделив все на сферы влияния; о себе, человеке, ценившем не только собственную жизнь, но и окружающих, при этом без оглядки отдал бы свою и, не задумываясь ни на секунду, отобрал бы у другого, коснись что вопросов чести, правда, в том аспекте, как он ее понимал.

Из размышлений Фомина вывел неожиданно раздавшийся звонок телефона. Выйдя в коридор, он приблизился к полке, на которой стоял аппарат, и снял трубку:

– Да, слушаю?

На том конце провода послышался низкий бас Бура:

– Здорово, пахан, – поприветствовал Рома своего старшего товарища, – уже проснулся?

– Уже успел и накатить, – отозвался авторитет, – а вы куда забурились?

– Да так, – невнятно промычал звонивший.

– Не съезжай с темы, – улыбнулся в трубку Монах, – колись, где шастали? Хотя уверен, что никак не на бан за манатками лазили. Небось всю ночь какую-нибудь красючку укатывали, а? Ну и как фарт? Кто из вас первый гвоздик к мохнатому сейфу подобрал?

– Пахан, не наседай, – отмахнулся Бур, – бля буду, не по марухам ерзали, век воли не видать!

– Ладно, – сменил тему Фомин, – верю. Когда за мной подъедете? Есть интерес.

– Через двадцать минут будем, – пообещал Роман и, помедлив, спросил: – Нам подняться или сам выйдешь?

– Да уж подгребу как-нибудь, – ответил Монах, – не мальчик сопливый, чтобы за ручку водить.

– Тогда, как подъедем, перезвоним из машины, – закончил разговор Бур.

Слушая в динамике короткие гудки, пахан вдруг сообразил, что они не говорили ему о наличии мобильного телефона. Решив больше ничему не удивляться, Фомин направился в комнату, намереваясь переодеться в нечто более подобающее для прогулки по Москве, чем спортивный костюм.

В назначенное время вновь разнеслась по квартире настойчивая телефонная трель. Схватив трубку, Монах пробурчал:

– Иду, иду, – и, даже не удосужившись услышать брошенную в ответ фразу, вышел на площадку, захлопнув за собой дверь.

Спускаясь по ступенькам, он заметил на лестничном пролете между первым и вторым этажом двух подвыпивших мужиков, одетых в потертую старую одежду.

Один держал в руке бутылку с темной жидкостью – возможно, с вином, которой он беспрестанно тыкал в грудь собеседнику, пытаясь что-то втолковать.

Приблизившись вплотную к алкашам, Фомин явственно ощутил разивший от них зловонный дух. В этот момент размахивающий стеклянной тарой, неловко обернувшись в сторону спускающегося по ступенькам человека, выронил из рук посудину, со звоном разлетевшуюся на мелкие кусочки, обдав содержимым брюки Монаха.

Инстинктивно отскочив, он плечом задел второго алкоголика, склонившись на какой-то миг над забрызганной одеждой.

Дальнейшее произошло столь стремительно и неожиданно для Фомина, что показалось ему нереальным.

В считанные доли секунды недавний пьяница преобразился до неузнаваемости: лицо приобрело абсолютно трезвое выражение, действия стали четкими и размеренными. Молниеносным движением он нанес сокрушительный удар Монаху в солнечное сплетение, от чего тот задохнулся, сложившись пополам, и тут же ощутил, как его руки выкручивают за спину, а затем на запястьях защелкнулись наручники, больно впиваясь в кожу.

Пока Фомин соображал что к чему, перед его лицом появилась красная книжица в ледериновой обложке. Затем пахан услышал достаточно отчетливый шепот:

– Федеральная служба контрразведки, капитан Гусев, – произнес один из мнимых алкоголиков и, дав переварить услышанное, чуть ли не по слогам закончил: – Сейчас мы снимем с вас наручники, гражданин Фомин, и пройдем в нашу машину. Советую не предпринимать никаких резких движений. За вами наблюдают около десяти наших сотрудников, в том числе и снайпер. При малейшей попытке к бегству будет открыт огонь на поражение. Договорились?

– Банкуй, начальник, – сквозь зубы процедил Монах.

Обступив с двух сторон задержанного, они вышли на улицу, где у подъезда стояла серая «волга» с предусмотрительно распахнутой задней дверцей. На переднем сиденье, рядом с водителем, расположился майор Тимошин.

Фомина усадили сзади, подперев с двух сторон неизвестно откуда взявшимися здоровенными детинами с ничего не выражающими лицами.

Авторитет пытался найти глазами машину Музыканта, однако нигде ее не обнаружил. Перехватив его взгляд, майор ровным тоном произнес:

– Напрасно ищете ваших приятелей, гражданин Фомин. Их увезли за минуту до вас.

– А в чем дело, гражданин начальник? – спросил задержанный.

– Потерпите полчаса, все узнаете, – ответил Тимошин, поворачиваясь к ветровому стеклу и таким образом давая понять, что разговор окончен.

Пока автомобиль пробирался сквозь густой поток транспорта в направлении Лубянки, иногда включая сирену и выезжая на осевую полосу, в голове у Монаха роились всевозможные догадки.

Он еще мог бы понять интерес к своей персоне со стороны МУРа, но комитетчики здесь при чем?

Ответа на этот вопрос, впрочем, как и на многие другие, которые он себе задавал в последнее время, Фомин не находил.

Наконец Монаха ввели в просторный кабинет, где за столом восседал полковник Шароев.

Повелительным жестом приказав майору Тимошину, приведшему задержанного, удалиться, полковник указал авторитету на стул:

– Присаживайтесь, пожалуйста, – он пододвинул к тому пачку сигарет «Ява», – курите.

– Спасибо, не курю, – нисколько не заботясь о вежливости тона, ответил Монах.

– А вот врать нехорошо, – несколько назидательно произнес Шароев, – не хотите курить, не надо, но зачем же обманывать? Я все, или почти все, о вас знаю, – полковник выдержал небольшую паузу, затем продолжил: – Фомин Валерий Николаевич, одна тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года рождения, москвич, дважды судим за кражу, если не считать те три года, прибавленные за побег из мест лишения свободы, вор в законе по кличке Монах, сын умершего вора, также в законе, Паука. Дальше продолжать? – задал вопрос Шароев.

– Все это мне и без вас известно, – спокойно ответил Фомин, – только одного не могу понять, зачем я вам понадобился? Никак шпиона во мне подозреваете?

– Нет, что вы, – засмеялся хозяин кабинета, – у нас к вам другой интерес. Не скрою, вы для меня небезынтересная личность. Мы создали ваш психологический портрет, результаты превзошли все ожидания. По правде говоря, у нас нет опыта общения с людьми вашего круга, а обращаться к коллегам из МВД я посчитал лишним. Во-первых, у них сразу появится нездоровый интерес к вашей персоне, а во-вторых, у них длинные языки. Да и наши аналитики сообщили, что это верный крах, так как люди, подобные вам, милицию на дух не переносят. Думаю, и общение со мной не доставляет вам, Валерий Николаевич, никакой радости.

– Хэ, а чего ж мне радоваться, – нагло уставился на собеседника Монах, – когда сперва дыхалку забивают, затем клацают браслетами, а после всего предлагают милостиво закурить и заводят разговор по душам. Короче, гражданин начальник, или толкуй, чего тебе понадобилось, или отправляй в хату. Между прочим, я еще ни разу в Лефортове не был, говорят, там неплохо кормят, да и условия получше, чем в Бутырке.

– Только не надо изображать из себя недотепу, – нисколько не раздражаясь, произнес полковник, – как будто я не знаю, что для вас и в Бутырке, и в «Матросской тишине» создадут все необходимые условия, не хуже, чем на воле. Потом, никто не собирается вас сажать, независимо от результатов нашего разговора. Сразу после беседы вас доставят туда, куда вы пожелаете.

– А товарищей моих? – спросил Фомин, имея в виду Бура и Музыканта.

– Гражданин Музыка и гражданин Гладковский находятся в соседнем кабинете. К ним у нас вообще вопросов нет, мы их задержали лишь для того, чтобы они не вздумали открыть пальбу, защищая своего пахана – кажется, так вас величают в преступной среде? – Шароев многозначительно посмотрел на задержанного сквозь толстые линзы очков в массивной роговой оправе.

– Допустим, я купился на вашу туфту, – резко бросил авторитет, не обратив внимания на последнюю фразу, – что дальше?

– Понимаете, Валерий Николаевич, – на лицо полковника легла тень глубокой озабоченности, – любопытно было бы узнать ваше мнение по поводу сложившейся жизни.

– Жизнь лафа, пока есть фраера, которые не думают своими мозгами о безопасности собственных лопатников и чемоданов, – Монах широко оскалился.

– Поверьте, гражданин Фомин, – проникновенным голосом произнес Шароев, – мне нет никакого дела до вашей профессии, как, впрочем, и вам до моей, естественно, пока вы не залезли в мой карман. Меня интересует несколько иная сторона вопроса. Как вы относитесь к наркотикам?

– Я к ним не отношусь, – ответил авторитет банальной фразой, – а если без балды, то всю эту грязь я ненавижу. По мне так лучше бычий кайф, я имею в виду водку, – пояснил Монах, – хотя оставляю за каждым его право дрочить так, как ему хочется.

– Хорошо, открою перед вами карты, – несколько задумчиво протянул полковник. – По имеющимся у нас данным, один из авторитетов преступной среды занимается крупной торговлей наркотиками. Но и это наш отдел особо не волновало бы, поскольку для данных дел существует своя служба. Но данные наркотики попадают в нашу страну из рук одной из южноамериканских спецслужб при посредничестве вышеозначенного авторитета. В обмен на это разведка иностранной державы получает от вашего коллеги секретную информацию, связанную с производством оружия, в том числе и атомного, – закончив последнюю фразу, Шароев выжидательно уставился на собеседника.

Тот никак не отреагировал на услышанное, по крайней мере внешне. Прерывая возникшую паузу, Монах спросил:

– Так ты, гражданин начальник, привез меня сюда, чтобы я вместе с тобой пожурил этого пахана или сходил к нему в гости и погрозил пальчиком? – В голосе говорящего сквозил неприкрытый сарказм. – Не по адресу обратился. У меня ведь только кличка Монах, на самом деле я уголовник и не имею права осуждать себе подобного за то, что он неправедно наживает лавэ. В данном случае тебе нужен настоящий священник.

– Я ценю ваш юмор, Валерий Николаевич, – процедил Шароев без тени улыбки, – но тут дело серьезное. Я не собираюсь взывать к вашей гражданской совести, но послушай, Монах, – полковник неожиданно перешел на «ты», называя кличку авторитета, – если бы ты знал, сколько здоровых, но по молодости глупых мальчишек и девчонок отправляются в психушки и на кладбища из-за таких вот твоих дружков.

– Никто из моих корешей не занимается таким паскудным делом, – возразил Фомин.

– Ты абсолютно уверен?

– На все сто, – ответил, как отрезал, вор.

– Не спеши с выводами, – предостерег его полковник, – ты еще не все знаешь.

– В моих корешах я не сомневаюсь, – настойчиво продолжал утверждать Монах, – а если кто-то из них и скурвился, подписавшись под такую бодягу, он мне не кореш.

Шароев встал с кресла и принялся мерить широкими шагами кабинет, переходя от письменного стола к стоявшему в дальнем углу серому металлическому сейфу. Он заметно нервничал.

Остановившись напротив сидящего на деревянном стуле Фомина, он спросил:

– Ты можешь нам помочь? Если ты окажешь нам содействие, я гарантирую тебе отсутствие всяческого пресса со стороны ментов.

– Что я должен сделать? – в прозвучавшем вопросе послышалась некоторая покладистость.

– Интересующий нас человек никого не подпускает к информации, за исключением ограниченного круга проверенных лиц. Ты единственный, кто может войти в этот круг.

Лицо Фомина подернулось дымчатой серостью, шрам на левой щеке резко побагровел. На полковника смотрела пара злых глаз тюремного пахана.

В первый момент Монаху хотелось разбить стул об эту тупую голову комитетчика, однако, совладав с подступившим приступом бешенства, он холодно произнес, цедя каждое слово сквозь зубы, как будто выплевывая:

– Ты, начальник, меня за последнюю суку держишь? Да чтобы я, как последняя тварь, блатного мусорам сдал? Ты, видать, и впрямь пустоголовый, хоть и бугор крутой на ровном месте. Разорви меня на части, хоть расстреляй – не бывать этому никогда.

– Так я и думал, – произнес Шароев, усаживаясь в кресло, – ну что ж, жаль.

Монах не видел, нажал ли хозяин кабинета какую-то кнопку или еще каким-то образом подал сигнал, только дверь распахнулась и в кабинет вошел майор Тимошин, вопросительно уставившись на начальника.

Полковник, глядя в бумаги, лежащие перед ним, не поднимая головы, распорядился:

– Отпустите задержанных, – он имел в виду и Музыканта с Буром, томящихся в полном непонимании происходящего в соседнем кабинете.

Через десять минут черный «мерседес», в котором сидел Монах со своими подручными, пробивался сквозь пробки у Манежной площади, пытаясь вырваться на Калининский проспект.

Ни один из них не обмолвился и словом по поводу происшедшего, после того как Бур, обратившись к пахану с вопросом, чего же от них хотели в конторе, получил лаконичный ответ:

– Потом, Рома, все потом.

В динамиках стереоприемника звучала какая-то иностранная музыка, время от времени прерываемая голосом ведущей или рекламной информацией.

Путь их лежал к торговому дому, расположенному неподалеку от квартиры Фомина.

Сделав кое-какие покупки и покинув комфортный салон, Монах обратился к своим спутникам:

– Вас о чем-нибудь спрашивали?

Товарищи в ответ лишь отрицательно покачали головой, а затем Музыкант произнес:

– Вообще не въеду, какого хрена надо было нас лакшать, чтобы через час отпустить?

– Главное, так неожиданно налетели, я даже глазом моргнуть не успел, – встрял в диалог Бур.

– Самое интересное, что даже «волыны» нам отдали, – искренне удивился Музыкант.

На лице пахана появилось выражение крайнего неудовольствия:

– Что, скучаете по двести восемнадцатой? – спросил он. – Какого хера носитесь с дурами, как курва с котелком?

– Да у нас разрешение есть, – ответил за приятеля Бур.

– Разрешение, – передразнил его Монах, – мусора его тебе в очко затасуют вместе с «плеткой». Ладно, – сменил тему Фомин, – знаете, из-за чего весь кипиш?