Текст книги "Ставка на бандитов"

Автор книги: Виктор Доренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

– Откуда? – вяло отозвался Музыкант.

– Эти конторские паскуды приняли меня за последнюю суку, – глаза авторитета жестко смотрели на приятелей, словно обвиняя их в недавнем инциденте, – хотели подписать меня, как последнего кумовского, под стукачество. Будто я змей какой. Совсем они мозги свои поморозили. Хотелось бы лишь узнать, кто из авторитетов, скорей всего здесь, в Москве, связался с «дурью»? Может, кто из вас?

– Ты что, пахан, – искренне обиделся Бур, – мы если и связывались, так это у черных коробок шмали купить, на раскумар.

– Тогда кто же? – на редкость задумчиво спросил Фомин, обращаясь больше к самому себе, нежели к младшим товарищам.

Ответом ему было молчание, которое прервал Музыкант:

– Ладно, мы за кишками для пахана приехали или мозги хламом засирать? Пойдем, Валера, – обратился он к Монаху.

И тот задумчиво побрел за Музыкой, не произнеся ни слова.

ГЛАВА 4

Серебристый джип «мицубиси-паджеро» в сопровождении двух автомобилей «БМВ» третьей серии одинаково темно-синего цвета лихо затормозили у подъезда большого дома на Кутузовском проспекте.

Из серебристого внедорожника вылез представительный господин в белой сорочке и светло-бежевых брюках.

Вслед за ним поспешно спрыгнул на асфальт здоровенный детина, по стилю одежды очень напоминавший своего шефа. Детина, судя по его предупредительным жестам, а также беспрестанно бегающему взгляду, цепко выхватывающему малейшие движения окружающих, безусловно являлся телохранителем первого пассажира.

Почти у самого подъезда их обогнал еще один крепкий тип, проворно выскочивший из синего «БМВ», вплотную прижавшегося к «паджеро». Распахнув дверь подъезда, он сразу вошел в него, и лишь несколько секунд спустя в парадное проследовал господин, привычным жестом теребивший массивную золотую цепь.

Процессия остановилась у обтянутой стареньким, донельзя потертым дерматином двери четвертого этажа. С силой вдавив кнопку звонка, обладатель бежевых брюк слегка отошел назад, давая таким образом рассмотреть себя в дверной глазок.

Однако предусмотрительность оказалась излишней, трель еще не успела отзвенеть, как раздался щелчок отпираемого замка и на пороге появилась высокая фигура Бура.

Проходя мимо Романа, гость протянул тому руку для пожатия и сказал:

– Здорово, Бур. Познакомься, – он жестом указал на входящего вслед за ним громилу, – это Паша.

– Роман, – ладонь Бура утонула в огромной лапе охранника, протискивающегося в непомерно узкий для него дверной проем.

– Витек, останешься на площадке, – обратился господин ко второму своему телохранителю, с выражением полного безразличия на лице послушно застывшему у порога.

Из дальней комнаты навстречу прибывшим вышел Фомин.

На нем были темные брюки достаточно свободного покроя и светло-серая рубаха с короткими рукавами. На лице сияла улыбка.

Широко расставив руки, он принял в свои объятия гостя, похлопывая того по спине и при этом приговаривая:

– Здравствуй, Леша. Давно мы не виделись.

– Привет, пахан, – ответил он.

– Ну какой я тебе пахан? – попытался возразить Монах. – Мы ведь на «вольной», поэтому и «тереть» будем «от вольного».

– Как скажешь, – послушно согласился Леша, проходя за хозяином квартиры в комнату, где стоял роскошно накрытый стол.

Музыкант, приветливо улыбаясь вошедшим, обменялся с ними рукопожатием.

По глазам Фомина угадывалось, что он несказанно рад встрече со старым товарищем.

Когда произнесли необходимые в таких случаях слова взаимного приветствия и выпили первые тосты, за столом воцарилась домашняя обстановка.

Никто не чувствовал себя лишним или незначительным по сравнению с окружающими.

Один раз, правда, Монаху пришлось воспользоваться привилегированным правом хозяина в ответ на резкое замечание, сделанное Алексеем своему охраннику по поводу выпитой рюмки водки:

– Дюк, да тормозни ты. Чего пацана почем зря кошмаришь. – Он, улыбаясь, посмотрел на несколько сконфуженного Пашу. – Что для него эта мензурка? – Монах повертел в руке маленькую стограммовую рюмку. – Такого быка свалить – канистру чистого спирта надо. Пусть человек хоть немного отвяжется, а то небось держишь его на коротком поводке.

– Как скажешь, – вновь повторил сказанную ранее фразу Дюк, – «пахан сказал, значит, гуляй рванина!..».

Верзила не смог скрыть проступившую на устах довольную улыбку.

Когда две пол-литровые бутылки «Столичной» опустели, Дюк, обращаясь к Монаху, спросил:

– Ну, как тебе жизнь?

На лице Фомина не дрогнул ни один мускул, хотя, будь он менее сдержан, неминуемо скорчил бы похабную мину, вместо этого Монах ответил:

– Знаешь, друг, у меня такое ощущение, будто я попал в сучью зону. Вокруг столько «маромоек» и мусоров, совсем легко затеряться порядочному бродяге. Столько бардака и беспредела, что хочется обратно в лагерь. Все покупается и продается. Кругом голимое бычье. Как при этом не скурвиться, удивляюсь. Я себе думами в башке мозоль натер. Воистину говорили старые воры: что на зоне закон наш, воровской, а здесь, на воле, – мусорской. Загнобили людей, дай им волю, они бы всех подряд под шконки забили, лидеры позорные. Я не удивлюсь, если лет через пять в законники будут принимать, как раньше в партию, да требовать, чтобы исправно взносы платил.

При этих словах Дюк еле заметно вздрогнул, но быстро взят себя в руки. Вслух же он согласился с Монахом:

– Да, Валера, ты прав.

– А хуля мне не по делу базарить, – в голосе Фомина послышались нотки раздражения, – я же не биксота голимая, чтобы метлой не по делу махать, и понты колотить перед вами мне резона нет. Иногда кажется, лучше бы всю жизнь на зоне проторчать, чем в этой вольной параше говно разгребать. Думал, откинусь, поглазею на шлюх, отдохну да поживу как человек. А здесь вместо блядей «петухи» голимые, которых я в таком количестве за всю свою жизнь в лагерях да на пересылках не встречал. Тут недавно на меня какая-то задрота наехала, пытались пальцы гнуть, «бакланы». – И Фомин подробно рассказал Дюку о недавнем происшествии, связанном с расселением их коммунальной квартиры, на что тот лишь протяжно вздохнул.

– Ладно, проехали, – сказал Монах, посчитав тему исчерпанной, – лучше расскажи о себе. Чем живешь?

Собираясь ответить на вопрос, Дюк не торопясь раскурил толстую сигару.

– У меня бригада своя, – самодовольно произнес он, – дербаним потихонечку жирных клопов.

– Небось и банкиры есть? – Фомин вспомнил о недавнем разговоре со школьным товарищем и подумал: если Дюк делает «крышу» Гладышеву, вопрос можно легко уладить, призвав его людей поуважительней относиться к Валериному другу.

– Есть, – гордо ответил Леша и добавил: – Даже не один.

– Ну и как у «бобров» шкурки, не трескаются еще? – под «бобрами» блатные обычно подразумевают «сладких лохов», которых можно дерба-нить почем зря.

– Нет, мы своих финансистов как зеницу ока бережем, – произнес Дюк.

– А случаем нет среди них Гладышева? – поинтересовался Монах.

Задумавшись на несколько секунд, Дюк протянул:

– Насколько я помню, такого нет. А что, какая-то проблема? – он уставился на пахана.

– Да так, – отмахнулся авторитет.

Примерно через час общие темы были оговорены, и Дюк взял в руки принесенную с собой барсетку и достал оттуда увесистый пакет. Положив его на стол перед хозяином квартиры, пояснил:

– Здесь «грев» от братвы, прошу принять с поклоном от всех нас. Думаю, на первое время этого «воздуха» хватит. Тут ровно пятьдесят штук «зеленью».

Монах, даже не удостоив взглядом лежащие перед ним деньги, сдержанно поблагодарил:

– Передай и от меня поклон всей братве, а также от Артамона, который вместо меня остался «смотрящим», пока не подберут кого-нибудь помоложе из законников или честных фраеров.

Артамон, один из старейших воров в законе, стоял в первых рядах немногочисленной элиты преступного мира.

Услышав это имя из уст Монаха, с которым в свое время Дюку, или, как значилось в паспорте, Зеленцову Алексею Юрьевичу, довелось сидеть в одной зоне, выражение его лица приобрело еще большую почтительность.

Уже в те годы никто не сомневался в том, что Фомин станет вором в законе, чего Зеленцов никогда бы не смог достичь. Но что сам Артамон примет у него зону, чтобы Монах мог спокойно откинуться, – это вообще трудно было представить. Плюс ко всему поклон от Артамона братве, переданный через Монаха, наделял последнего чрезвычайными полномочиями.

Теперь Зеленцов смотрел на Фомина совершенно другими глазами. Старинный приятель неимоверно вырос в глазах Дюка. В какой-то момент Алексей даже подумал, не собрать ли больше денег, а то, не дай Бог, у Монаха сложится превратное впечатление о нем как о крахоборе и мелком жлобе.

Фомин же деньгам не придал никакого значения. Определить истинный эквивалент полученной суммы он затруднялся, так как раньше, двенадцать лет назад, о долларах и слыхом не слыхивали

Он мог ее охарактеризовать только одним словом – «много».

Пытаясь прочесть на непроницаемом лице Монаха хоть какую-то реакцию, Дюк оставил свою безуспешную попытку и обратился к товарищу с вопросом:

– Какие планы на будущее?

– Пока никаких, – неопределенно ответил Фомин, – есть кое-какие делишки. Вот подразберусь с ними, тогда и подумаю.

– А может, давай вместе пораскинем мозгами, – предложил Леша, – надеюсь, под солнцем места всем хватит.

– Может быть, – произнес Монах, не давая никакого определенного ответа. Он вообще не любил раздавать обещаний.

Прочувствовав серьезность возникшего диалога, Музыкант, выйдя из-за стола, многозначительно посмотрел на Бура, а затем, обращаясь к непонятливому телохранителю Дюка, сказал:

– Пойдем, друг, прогуляемся.

Тот, в свою очередь, кинув взгляд на своего босса и получив утвердительный ответ, поднявшись, последовал за свитой Монаха, дожевывая на ходу бутерброд.

Когда за ушедшими плотно затворилась дверь, Дюк спросил у собеседника:

– Валера, подумай серьезно над моим предложением. «Крышу» делать коммерсантам, конечно, неплохо, но есть дела и посерьезней.

– Что ты имеешь в виду? – равнодушно поинтересовался Фомин.

– «Белая леди», кокаин, героин, ЛСД, – одним духом выпалил Дюк.

Сначала Монах не поверил своим ушам. Переварив услышанное, он мгновенно сопоставил это с утренним разговором в кабинете на Лубянке.

Его лицо приобрело землистый оттенок. Глаза гневно смотрели на собеседника.

Цедя слова, как всегда случалось с ним в минуты крайнего раздражения, Фомин произнес:

– Леша, ты случаем сам это говно не вливаешь в себя? Или ты забыл, что разговариваешь с вором, а не с наркухой или барыганом?

– Между прочим, – возразил Зеленцов, – я такой же вор в законе, как и ты.

Тут уже удивлению Монаха не было предела, и он уже не пытался скрывать своих чувств:

– С каких это пор ты заделался законником? – Маленькие глазки авторитета злобно сверкали. – Кто же тебя «короновал»?

Дюк понял, что он забылся и не перед тем, кем надо, начал бахвалиться, но отступать было поздно, поэтому он, понизив голос, однако попытавшись сохранить на лице подобающее выражение, ответил:

– Давид, грузинский вор, Чилим из Баку и Пряха Ростовский.

– Про Давида я слышал, – медленно выговаривая слова, произнес Монах, – но дел его не знаю, может, он и авторитетный жиган. А вот об остальных впервые слышу. Кто может за них мазу потянуть? Где они сидели, какую зону держали? Кажи масть, Леша.

– Я не знаю, где они сидели, но только с ними считаются. У каждого из них фартовые бригады.

– А знаешь ли ты, Дюк, что вор в законе не может руководить бригадой? Жулик выше этого, он вне политики, а значит, не у власти в полном понимании этого слова. Его дело блюсти воровской закон, поддерживать дух воровской идеи и разводить краями рамсы.

– Знаю я все, – нетерпеливо ответил новоявленный законник, – не «шерстяной» же я и не «апельсин».

– Возможно, возможно, – задумчиво вымолвил Монах и добавил холодным тоном: – Я обязательно на первой же сходке подниму этот вопрос. Ставлю тебя в известность, пусть сходняк все решает.

– Я не против, – ответил Дюк, хотя и понимал, что от его согласия ничего не зависит.

На самом деле Зеленцов не был заинтересован в том, чтобы эту тему разгоняли среди старых воров. Свое высокое звание он приобрел за большие деньги и, по понятиям настоящих, патентованных авторитетов, какими безусловно являлись Монах и Артамон, являлся самым что ни на есть «апельсином» – вором-скороспелкой, или самозванцем, если рассматривать этот вопрос шире. Поэтому он надеялся убедить бывшего приятеля не касаться данного предмета, но как это сделать, ему пока оставалось непонятно.

Он даже чуть не предложил Фомину денег, но вовремя остановился.

А Монах продолжал задавать вопросы:

– Если тебе известен воровской закон, почему не принял у кого-нибудь из нас зону?

– Пойми, Валера, – попытался выдвинуть слабый аргумент в свою пользу Зеленцов, – ты долго отсутствовал и многого не знаешь.

– Ты так говоришь, будто я не в зоне торчал, а на Луне двенадцать лет продрушлял. Или на модном забугорном курорте… Может, я прохлопал хлеборезкой тот момент, когда законы поменялись, или не понял своим тупым кочаном, когда мне сказали, что жулику необязательно на нарах кочумать и по ШИЗ О свои почки с печенкой размазывать? Может, нам уже и менты братья родные?

Дюк, изобразив обиду, спросил:

– Зачем ты меня помоишь, как последнюю кумовскую паскуду или крысу?

– Если я в чем-то не прав, – произнес Монах, – я извинюсь. Пусть даже мне за это сходняк по ушам даст, только объясни мне, Леша, где моя ошибка? – И, не давая собеседнику ответить, продолжал: – Да, я согласен, жизнь изменилась, правда, мне пока тяжело понять, в какую сторону, но со временем я разберусь. Лишь одно я твердо знаю: если какие законы и изменились, то только мусорские, а никак не наши.

– Если я чем-то тебя обидел – извини, – примирительным тоном попытался закончить этот спор Дюк.

– Дело не во мне, – возразил Фомин, – здесь вопрос всей воровской идеи. Ладно, не будем собачиться, – закончил он, – время все расставит по местам. Только хочу сразу ответить на твое предложение. Мне небезразлично, каким путем приходят ко мне «филки», – под этим словом в криминальных кругах имеются в виду деньги. – Я никогда не возьму бабок с сутенера или педераста. Не нужно мне «лавья» и с наркоты. Тем более этим вопросом уже занялись мусора, и не простые орудовцы, а контора.

Дюк подскочил как ужаленный:

– Откуда ты знаешь?

На его лице отразился неприкрытый испуг.

– Сегодня утром меня приняли комитетчики, а потом их начальник битый час мне по ушам ездил, укатывал ссучиться, как скрипочку с бана на клык принять.

– А я тут при чем?

Фомин поморщился.

– Хотел, чтобы я под тебя ушатым примазался. Только фамилий он мне никаких не называл – это я сейчас понял, когда ты мне про весь марафет загружать стал. Так что будь на стреме, тебе уже, наверное, и хорошую хату в Лефортове со шконкой у решки выделили, чтобы по утрам балдоха в самую вывеску светила, но не грела. Секи фишку, корешок.

В комнате воцарилась абсолютная тишина.

Видя нервное состояние Дюка, явно желающего побыстрей убраться восвояси, Монах пришел ему на помощь:

– Ладно, друг. Давай еще по одной на посошок, и разбежались, а то у меня на сегодня пару «стрелок» набито.

Зеленцов пытался возразить, якобы приглашая Фомина к себе на дачу, но тот вежливо отказался, пообещав приехать в следующий раз. Так они и расстались.

За деревянным столом, уставленным запотевшими бутылками немецкого пива и небогатым ассортиментом закусок, преимущественно состоящих из соленых орешков, красной рыбы да батона финской колбасы «салями», расположилась небольшая компания.

Во главе сидел Заика, обернутый в белую простыню, выделяясь из общей массы своей тщедушной фигурой и едва наметившимся брюшком. Рядом с ним вольготно раскинулась белобрысая девица с наглой физиономией и достаточно пышными формами, то и дело налегавшая на пиво, но не забывая и о закусках.

С самого края примостился Вадим, близкий помощник и друг Ступнина, если у Заики вообще могли быть друзья. Стародубцев, прикрыв глаза, активно отдыхал, как он сам называл это состояние.

В комнату вошла миниатюрная брюнетка, на ходу набрасывая на себя простыню, такую же, как у всех присутствующих. Ей не сразу это удалось, и на миг взору предстала живописная картина, которая не могла оставить равнодушным ни одну особь мужского пола.

Невысокого роста девушка со стройными длинными ногами и крутыми бедрами. Упругая грудь настойчиво притягивала к себе взоры, рождая в голове буйные фантазии.

К этому надо прибавить грациозность поистине аристократичной осанки и почти ангельское личико с парой широко открытых глаз, в бездонной синеве которых, казалось, можно запросто утонуть.

На физиономии Заики появилось хищное выражение. Он приподнялся из-за стола и, обращаясь к вновь вошедшей девушке, сказал:

– Пойдем попаримся.

Та в ответ произнесла глубоким грудным голосом:

– Может быть – минут через пять? – В вопросе прозвучали просительные нотки. – Пивка хоть выпью да отдышусь.

– Потом отдышишься, – возразил Ступнин, увлекая за собой девушку, – я ведь вам не за отдых плачу, а за работу.

Та послушно проследовала вслед за Заикой, пытаясь скрыть подступившее отвращение.

Когда через несколько минут Вадим вошел в помещение с небольшим бассейном-лягушатником, его взору открылась неприглядная картина.

Согнувшись пополам и опираясь грудью о дерматиновое покрытие массажной кушетки, девушка, закусив простыню, пыталась сдержать рвущиеся наружу рыдания. По ее красивому лицу обильным потоком текли слезы.

Заика, стоя позади девушки, с силой заталкивал ей в анальное отверстие огромных размеров искусственный фаллос, при этом его уродливая физиономия выражала крайнее блаженство.

– Ну что же ты плачешь, красавица, – с придыханием, мерзким голосом вещал он, – что же ты не смеешься, а? Не до смеха тебе? А ты посмейся!

– Саша, ты что, башкой треснулся? – попытался вмешаться Вадим. – Ты же ей очко разорвешь.

– Я ей, сучке, посмеюсь надо мной, – не унимался Заика, – сиповка сраная!

– Да объясни ты, что у вас случилось? – Стародубцев резко развернул шефа за плечо, оторвав его от занимательного дела.

– Я с этой блядью повел себя по-человечески, – начал рассказывать Ступнин, – предложил взять в рот.

– Она что, отказалась? – спросил Вадим.

– Нет, – ответил Заика, – только когда я примостился, она стала как дура смеяться.

– Ну и что? – удивился Стародубцев.

– Что, не понимаешь, над чем она смеялась? – резко выпалил Ступнин. – Она ведь над размером моего члена смеялась.

Вадим ошалел вконец.

Он не мог предположить ничего подобного. Не в силах вымолвить ни слова, он тупо уставился на шефа.

– Нет, – резко выкрикнула жертва, освобождаясь от инструмента пытки, – я не над этим смеялась.

– А над чем? – Зло сверкая глазами, Заика был готов разорвать девушку пополам.

– Ты так смешно раздувал щеки, что…

Ступнин не дал ей договорить. Резко выбросив руку вперед, он кулаком ударил ее по лицу, опрокинув на пол. Изо рта несчастной потекла густая струйка крови, заливая мокрый кафельный пол.

От этой картины Заика осатанел и набросился на путану, пытаясь избить ее, лежащую на полу, ногами.

Однако Вадиму пришлось во второй раз за этот вечер вмешаться, и он без особых усилий оттащил патрона, высоко оторвав того от пола. Ступнин неистово размахивал руками и ногами, пытаясь дотянуться до жертвы. Он походил на истеричного ребенка, у которого забрали его любимую игрушку.

Донеся Заику до предбанника и усадив за стол, Вадим подал знак сидевшей там вульгарной девице, которая никак не отреагировала на крики подруги, выйти.

Подождав, пока затворилась дверь, он обратился к шефу:

– Тебе мало геморроя, Саша?

– Я не позволю, чтобы какая-то проститутка надо мной смеялась, – все еще находясь в состоянии нервного возбуждения, выпалил Ступнин.

– Плюнь ты на нее, – веско возразил Стародубцев, – не стоит из-за этого трепать себе нервы. Все, остынь. Вот выпей холодненького пивка, – он протянул боссу одну из запотевших бутылок.

– Ладно, хрен с ней, – согласился Заика, прикладываясь к стеклянному горлышку, – только этой твари не давай ни копейки.

– Ладно, ладно, – пообещал Вадим, как всегда, решая поступить по-своему.

Услышав звук открываемой двери, он обернулся и заметил на пороге девушек, поспешно проскочивших в раздевалку.

Последовав за ними, Стародубцев аккуратно прикрыл за собой дверь.

Не обращая внимания на мужчину, подруги торопливо натягивали на себя белье.

Вадим, достав из кармана портмоне, отсчитал четыре стодолларовые бумажки и протянул их девушкам, затем на секунду задумавшись, прибавил избитой Заикой девушке еще две купюры:

– Возьми, – просто сказал он.

Миниатюрная брюнетка несколько секунд колебалась. Ей хотелось бросить деньги в лицо обидчикам, но, вовремя сообразив, что этот мужчина ни при чем, а, наоборот, если бы не он, неизвестно, чем бы все кончилось, взяла доллары. Потупив взор, прикрыв ладонью припухший кровоподтек, она тихо прошептала:

– Спасибо.

– За такую доплату и я бы согласилась быть избитой, – встряла крашеная блондинка, скривив рот в наглой усмешке.

– Ладно, вали, – зло бросил ей Вадим, – а то я могу сейчас тебе устроить доплату. Только вряд ли ты этому сильно обрадуешься.

Надменно хмыкнув, та все же поспешила убраться подобру-поздорову.

Когда раздался резкий стук захлопнувшейся двери, ведущей из помещения бани на улицу, Стародубцев обратился к оставшейся девушке:

– Извини за эту непонятку.

В ответ она утвердительно кивнула головой, пытаясь изо всех сил подавить предательски навернувшиеся на глаза слезы.

– Как тебя зовут? – спросил Вадим.

– Алена, – ответила девушка.

– А меня Вадим, – запоздало представился мужчина, – давай как-нибудь увидимся?

– Не знаю, – неуверенно прошептала Алена.

– Оставь мне свой телефон, – предложил он, – я завтра тебе позвоню, и мы куда-нибудь сходим.

– Не знаю, – вновь повторила она.

Понимая причины ее нерешительности, Стародубцев не стал настаивать, хотя ему очень хотелось встретиться с ней еще раз. Почему, он и сам не знал, – хотелось и все. Провожая ее до парадного, он сказал:

– Шофер тебя отвезет. Если ты по дороге все-таки надумаешь, оставь номер ему, а он мне потом передаст, договорились?

Алена, в который раз за последние несколько минут, в ответ ничего не произнесла, лишь утвердительно кивнула головой.

Уже садясь в роскошный темно-серый «мерседес» шестисотой модели, она обернулась к Вадиму и, помедлив секунду, произнесла:

– Боюсь, завтра не получится, – слегка коснувшись ссадины на лице, она пояснила, – так быстро не пройдет. Позвони через пару дней, буду ждать.

Стоя на цементном пороге бани в резиновых тапочках, закутанный в легкую простыню, Стародубцев провожал глазами отъехавшую машину, габаритные огни которой быстро растворились в темноте майской ночи.

Впервые за многие годы, проведенные им рядом со Ступниным, он испытал чувство брезгливости к своему шефу.

Подумать только, такой, казалось, несущественный инцидент, каковым являлось в глазах Заики недавнее происшествие, может изменить отношения между давними приятелями.

Хотя, конечно, до полного разрыва отношений было еще далеко, однако случившееся явилось первым зернышком, брошенным в благодатную почву.

Прорастет оно или погибнет под воздействием различных причин, пока говорить рано. Дальнейшее определит время.

В стандартной трехкомнатной квартире, расположенной в девятиэтажном панельном доме в Орехове-Борисове, настойчиво зазвонил телефон, наполняя тишину погруженного в ночной полумрак жилища тревожными звуками, – зазвонил резко, пронзительно.

Перевернувшись на бок в двуспальной кровати, плотный мужчина на ощупь нашел аппарат и снял трубку:

– Алло…

– Товарищ полковник, – раздалось из динамика, – прошу прощения за ночной звонок, говорит оперативный дежурный по управлению капитан Кириченко.

– Слушаю вас, капитан, – ответил полковник, безуспешно пытаясь разогнать остатки сна.

– Генерал Тельников срочно просит прибыть полковника Шароева, – казенным голосом сообщил дежурный и добавил: – Машина будет у подъезда через двадцать минут.

– Понял, – кратко отозвался Шароев и повесил трубку.

Откинув одеяло, он встал с теплой постели, сунул ноги в пушистые тапочки.

Проснувшаяся жена сонно поинтересовалась, в чем, собственно, дело, на что полковник шепотом ответил:

– Спи, меня к генералу вызывают.

Жена, удовлетворенная ответом, тут же отвернулась и мирно засопела.

Натягивая на себя мятые брюки, Шароев пытался сообразить, чем же вызвана такая спешка.

За последние несколько лет, когда он стал сначала заместителем, а затем и начальником отдела, его ни разу не поднимали среди ночи с постели и никогда не отзывали из отпуска. Только действительно серьезные причины могли толкнуть на этот шаг его шефа.

Решив не ломать зря голову, он принялся тщательно бриться, время от времени поглядывая в окно.

Но вот внизу вспыхнул свет фар дежурного автомобиля. Не желая заставлять шофера ждать, Шароев поспешно вышел в коридор, ведущий к кабинам лифта, погасив за собой свет и захлопнув дверь.

Черная «волга» на бешеной скорости неслась по пустынным улицам и проспектам Москвы, отбрасывая от встроенной у заднего ветрового стекла мигалки синие блики.

Наконец автомобиль въехал во внутренний двор здания на Лубянке. Предъявив у входа удостоверение молодому прапорщику, Шароев добрался до приемной шефа. Высокий лейтенант, выполняющий обязанности адъютанта и секретаря, без слов впустил полковника в кабинет начальника.

– Здравия желаю, товарищ генерал, – по-военному приветствовал вошедший хозяина кабинета.

– Здравствуй, Олег Александрович, – ответил генерал, приглашая полковника присесть на деревянный стул с высокой спинкой, обтянутый пурпурным атласом.

Только сейчас Шароев обратил внимание, что в кабинете, кроме шефа, находились еще двое сотрудников. На соседнем стуле восседал полковник Крабовский, начальник смежного отдела. По другую сторону стола для заседаний, покрытого темной полировкой, примостился майор Тимошин с красными от бессонницы глазами.

Подойдя к небольшому столику, заставленному различными телефонами, в том числе и пресловутой «вертушкой» правительственной связи, генерал нажал одну из многочисленных кнопок селектора и распорядился:

– Лейтенант, сделайте еще одну чашку кофе и приготовьте пару бутербродов.

– Есть, – коротко отозвался адъютант.

Усаживаясь в свое кресло, хозяин кабинета обратился к Шароеву:

– Извини, Олег Александрович, что пришлось поднять тебя с постели, но дело действительно срочное. Послушай. Повторите, майор, все, что вы нам до этого рассказали, – он уставился на Тимошина.

Затушив окурок в бронзовой пепельнице, майор во второй раз за эту ночь начал пересказ событий:

– Сегодня вечером нарядом патрульно-постовой службы отделения милиции Хорошевского района обнаружен труп сотрудника института Курчатова гражданина Переверзева Дмитрия Степановича, сорока восьми лет от роду, прописанного по адресу: улица генерала Берзарина, дом семь, квартира двенадцать. Покойный застрелен выстрелом в голову из автоматического оружия, скорее всего из пистолета «ТТ», после чего брошен в зоне лесонасаждений в районе Карамышевской набережной.

На лице полковника отразилось неподдельное изумление. Между тем Тимошин продолжал:

– Специалисты из отдела судмедэкспертизы утверждают, что Переверзева перед смертью пытали. По их предположениям, правда, пока не подтвержденным результатами вскрытия, которые будут готовы только утром, смерть убитого наступила от болевого шока, вызванного множественными переломами или пальцев рук, или локтевого сустава. А выстрел сделали, как говорят в криминальной среде, только для контроля, чтобы ни в коем случае не оставить жертву в живых. По имеющейся у нас оперативной информации, убитый накануне вечером, как и всегда, придя с работы в девятнадцать ноль-ноль или около того, был вызван неизвестным, позвонившим по телефону примерно в двадцать один час, на какую-то важную встречу.

– Откуда это известно?

– Со слов самого Переверзева. Затем примерно через пятнадцать минут его видели в кафе у метро «Октябрьское поле» с высоким мужчиной примерно тридцати лет, крепкого телосложения, с коротко остриженными волосами, одетого в спортивный костюм зеленого цвета фирмы «Рибок» и белые кроссовки. Убитый, выпив в кафе рюмку водки, проследовал с неизвестным к стоявшей у обочины машине марки «ВАЗ-2107» белого цвета, в которой находились еще двое, по описанию очень похожие на неизвестного. С того момента, как Переверзев сел в автомобиль, его живым больше никто не видел, – завершил свой рассказ майор.

– Ну что, Олег Александрович, каково ваше мнение? – задал вопрос генерал.

Собираясь с мыслями, Шароев ощутил некоторую дрожь, пробежавшую по спине. В реальность происходящего верилось с трудом. Однако приходилось отвечать на поставленный вопрос, и он произнес:

– Товарищ генерал, Переверзев завербован нашим отделом еще в восемьдесят девятом году. Получив псевдоним Ученый, он сотрудничал с нами.

– Успешно?

– Да. Благодаря ему нам удалось выйти на информацию о том, что к государственным секретам проявляют интерес представители криминальных структур. Правда, до сих пор мы так и не установили основной источник утечки информации. Удалось только узнать, что руководитель известной в Москве преступной группировки Зеленцов Алексей Юрьевич по кличке Леша Дюк каким-то образом вышел на спецслужбу одной из стран Латинской Америки, которая в обмен на получаемую информацию снабжает его наркотическими средствами. Но ни путей поступления героина в Россию, ни его объемов, ни определенной направленности, интересующих разведку той страны, мы не знаем.

– Как, впрочем, и саму страну, – закончил за подчиненного генерал. – Все это я знаю. Но объясните мне, кому понадобилось убивать Ученого?

Шароев молчал. Он так же не знал ответа на этот вопрос, как и остальные.

– Разрешите мне, товарищ генерал, – вмешался в разговор молчавший до сих пор полковник. Получив утвердительный ответ, он высказал предположение: – А может, зря мы ломаем голову? Что, если это одно из тех убийств, которые в последнее время принято называть разборками? Ведь никто не мог наверняка знать, какие отношения покойный поддерживал с мафией. Могли же они чего-то не поделить, женщину в конце концов?

– Не впадайте в анахронизм, Сергей Иванович, – возразил генерал, – за окном конец двадцатого века, трудно поверить, что кто-то прямо-таки с садистской жестокостью станет пытать человека из-за женщины.

– В крайнем случае его просто застрелили бы, – вставил майор, – только, по нашим сведениям, к бабникам он не принадлежал, и этот вариант можно сразу откинуть.

– Известны ли его последние результаты? – спросил хозяин кабинета, обращаясь к Шароеву.