Текст книги "Ордин-Нащокин. Опередивший время"

Автор книги: Виктор Лопатников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Выход с войском к морским берегам, овладение прибрежными территориями было целью, к которой стремился Алексей Михайлович, требуя от Ордина-Нащокина любой ценой закрепиться на побережье Балтики в ходе войны 1654–1656 годов. Но это еще не означало для Руси открытия возможностей для беспрепятственной, свободной торговли с Европой. Преодолеть морскую блокаду, получить доступ к торговым путям на морях делалось возможным только в случае создания мощного военного и торгового флота. Петр взялся за осуществление этой задачи со свойственной ему решительностью. В течение десятилетия Московия сумела организовать постройку кораблей и к началу века уже владела хорошо оснащенным военным флотом. К тому времени окончательно определилась стратегическая линия в сторону Балтийского побережья, к торговым путям в Европу через Балтийское море.

Петр выстроил для себя единственно возможный, наиболее обоснованный и в военном, и в политико-экономическом смыслах сценарий. Побывав с Великим посольством в ряде государств Западной Европы, он увидел возможности и перспективы преодоления отставания, нащупал подходы к тому, чтобы двинуть страну по пути интенсивного развития. Масштабная задача продвижения туда, где сосредоточены важнейшие достижения цивилизации, состояла не только в решении проблемы овладения прибрежной территорией, в обустройстве морских гаваней, в строительстве пригодного к дальним плаваниям флота. Не менее важно было обеспечить политические условия, гарантирующие невмешательство в его планы третьих стран. Главная угроза исходила со стороны Османской империи. Военные операции русских войск против турецких укреплений, штурм крепости Азов нанесли серьезный урон перспективам двусторонних отношений с Константинополем. Вопрос о том, как и насколько возможно нейтрализовать Турцию, с которой по-прежнему сохранялось состояние войны, приобрел особую актуальность. В условиях растущей напряженности в отношениях с Швецией необходимо было обезопасить Московию от угрозы возобновления военных действий на Юге. Миссия русской делегации в Стамбул в 1699 году – наиболее яркая страница политико-дипломатической карьеры Украинцева.

Флагманом русского военно-морского флота тогда стал 36-пушечный пятимачтовый корабль «Крепость». Именно на этом корабле в сопровождении других судов в Стамбул отправилась дипломатическая миссия во главе с Украинцевым. Свое появление на стамбульском рейде «Крепость» ознаменовала салютом из всех орудий, отчего содрогнулись весь город и его окрестности. Это было воспринято как акция устрашения, поэтому наладить диалог удалось не сразу. Переговоры с турецкой стороной, участие в которых время от времени принимал сам султан Мустафа II, продолжались девять месяцев в атмосфере, прерываемой спорами, конфликтными ситуациями, демаршами. Случались эпизоды, когда миссия Украинцева находилась под угрозой провала.

И все же постепенно накаленную атмосферу удалось разрядить. Украинцев сумел расположить к себе султана, в ходе неформальных встреч покорив его широтой познаний, став для него источником сведений об окрестном мире, от которого он, как прежде русский царь, был отгорожен невежественными приближенными.

Эти контакты, ставшие регулярными, заметно продвинули переговорный процесс. Состоялось 23 заседания, в ходе которых был подготовлен и согласован итоговый протокол, включающий 15 параграфов взаимных обязательств, а также текст договора, предполагающего мирное сосуществование двух государств на протяжении тридцати последующих лет. На прощальном приеме по случаю отправления эскадры глава дипломатической миссии Украинцев произнес речь. Ключевые слова в ней перекликаются с мыслью, однажды высказанной его наставником, Ординым-Нащокиным: «Мир лучше бесчисленных побед. Кто презирает мир, желая славы, тот губит и мир, и славу. Лучше и полезнее надежный мир, чем ненадежная победа; как сказал некто из премудрых: мир в твоих руках, а победа в руках божьих».

Константинопольский мирный договор 1700 года стал этапным событием, предопределившим военную стратегию России на ближайшие десятилетия. На следующий день после доклада Петру итогов миссии, возглавляемой Украинцевым, последовал русский демарш в отношении Швеции, положивший начало Северной войне (1700–1721). После двадцати лет непрерывного военного противостояния и целого ряда сражений, среди которых особое место принадлежит Полтавской битве (1709), Россия сумела достичь стоявших перед страной исторических целей.

* * *

Дипломатической подготовкой Северной войны довелось заниматься Федору Алексеевичу Головину (1650–1706), ставшему после Украинцева главой Посольского приказа. Совсем еще молодым ему посчастливилось служить под началом Ордина-Нащокина. С юных лет ему, как в свое время Голицыну и Украинцеву, довелось не только усвоить основы дипломатической службы, но и познать смысл политических установок, которые отстаивал их руководитель. Двадцатилетнему Головину были известны обстоятельства, какие складывались вокруг политического наследия Нащокина после его отстранения от управления Посольским приказом. Он оказался на острие династических разборок, приведших к трагической развязке в мае 1682 года, и в ходе стрелецкого бунта оказался среди тех, кто в ходе кровавых событий сумел уберечь юного Петра от расправы. Именно Головин сумел вывезти юного царя из Москвы и обеспечил ему укрытие в Свято-Троицком монастыре.

Утвердившись на престоле, Софья и ее окружение продолжили сводить счеты с оппозицией, стараясь избавиться от людей из окружения Нарышкиных, особенно тех, кто был близок к Петру. Головин был отправлен во главе посольства в Сибирь с целью урегулировать пограничные проблемы с Китаем. Отдаленность и сложность маршрута, на прохождение которого к месту переговоров потребовалось полтора года, а также постоянно возникающие пограничные конфликты местного населения с китайцами не оставляли шансов на благополучное возвращение Головина. Его экспедиция продлилась около пяти лет. Изнурительные переходы по бездорожью, необходимость форсирования сибирских рек, постоянный риск для жизни, как и изнурительный процесс установления диалога с китайцами стали для него школой мужества и жизненного опыта. Из Головина, которому было тогда 39 лет, выковался мудрый, дельный, закаленный Сибирью государственный человек. Свою «командировку» Головин увенчал заключением Нерчинского мирного договора 1689 года с китайцами, положив тем самым конец противостоянию с сопредельным огромным государством. Здесь Головину помог опыт, почерпнутый из общения с Ординым-Нащокиным, который всегда предпочитал находить компромиссные подходы там, где только возможно. Ценой уступок китайцам – отказа от крепости Албазин – русские первопроходцы получили возможность для планомерного и безопасного освоения Сибири и Дальнего Востока.

Возвращения Головина мало кто ожидал, но оно пришлось весьма кстати. На престоле воцарился семнадцатилетний Петр Алексеевич. Головин включился в государственные дела в наиболее тяжелый период проб и ошибок царствования. Он стал опорой Петру, личностью, способной направить горячность молодого самодержца в русло взвешенных решений. Зрелый, умудренный опытом, он оказался востребован во всех начинаниях и предприятиях молодого царя. Независимо от их успеха или неудачи царь привечал, одаривал, награждал Головина как никого из своих приближенных. Он стал генерал-адмиралом, кавалером всех орденов, первым был награжден орденом Андрея Первозванного.

Как известно, после ошибок первых лет царствования, безуспешных попыток деблокировать отделенную от морей Русь Петр решительно взял курс на модернизацию государственного управления, европеизацию стиля и образа жизни элиты, на создание национальной экономики путем развития собственных производств. Одновременно с этим велось переоснащение армии, создание флота. Федор Головин, в ту пору непременный сподвижник Петра, в этом отношении оказался особенно востребован.

К тому времени, когда подошел к завершению жизненный путь Емельяна Украинцева (1708) и Федора Головина (1706), уже окрепла плеяда питомцев «гнезда Петрова» – энергичных деятелей, пришедших на смену прежнему поколению. Меншиков, Шафиров, Головкин, Ягужинский, Брюс и другие последовательно продвигали курс, некогда намеченный Ординым-Нащокиным. Петровскому поколению спустя полвека удалось достичь программных целей, какие ставил перед государственной властью России их великий предшественник.

Глава десятая
РУССКИЙ РИШЕЛЬЕ

К середине XIX века, когда в мыслящей элите России вырос спрос на историческое знание, в научных кругах стали выстраиваться целостные представления о пройденном российской государственностью пути. В их основе лежали поиски выхода из того военно-политического и духовного кризиса, в котором оказалась российская государственность в ходе Крымской войны 1854–1855 годов. Тем самым была проложена дорога реформам Александра II. Тогда в политическом лексиконе впервые появились термины «перестройка», «гласность», «русская идея», несущие глубокие преобразовательные представления и смыслы. Новое мышление находило воплощение в подходах к решению крестьянского вопроса, в изменениях в системе государственного управления, в формировании новых взглядов на общественные отношения.

Особое звучание в дискуссиях приобрело осмысление того факта, что Россия оказалась на пороге тысячелетия своей истории. Не слишком достоверная, взятая из древних летописей дата – 862 год, начало княжения на Руси варяжского предводителя Рюрика, – с некоторых пор была положена в основание, в исторический фундамент начала российской государственности. В атмосфере духовного подъема вызрела идея воздвигнуть монумент, воплотив в образах выдающихся россиян этапы предшествующей истории России. На этом фоне стали проступать сведения об именах, образах, судьбах ее подлинных первостроителей. Постепенно прояснялось и то ценное, что составляло наследие Ордина-Нащокина. Знание о нем, помимо биографических сведений, позволяло воссоздать многое из того, что составляло особенности его времени, условия его служения. Выстраивалась возможность оценить, в каком виде идеи и предложения выдающегося дипломата оказались востребованы, в какой мере их непреходящая ценность отображалась в деятельности его последователей, воплощалась в политике русских государей.

Именно в то время в научных кругах наряду с поверхностными взглядами на Ордина-Нащокина стали появляться работы, в которых ближний боярин представал во всей полноте присущих ему качеств государственного деятеля, политика, дипломата. Особое значение при этом приобретало обращение их авторов не только к отечественным, но и к зарубежным источникам, к сведениям, которые сохранились в архивах, но до поры не привлекали к себе должного внимания. Их подход сосредоточивался на том, чтобы рассматривать ход истории Руси на фоне тех процессов, какие происходили в сопредельных странах. Это позволяло иначе, более объективно представить себе роль подлинных творцов истории государств и народов, тем самым создавая целостное представление о том, какими были и к чему стремились личности, оказавшиеся у кормила государственной власти.

Теперь трудно установить, когда и при каких обстоятельствах впервые появились сопоставления Ордина-Нащокина и Ришелье, выявляя сходство в судьбах, в политическом поведении двух государственных деятелей. Говорили, будто повелось это от шведских дипломатов, имевших дело с Нащокиным в 1640—1650-е годы. Тогда происходили прерываемые военными действиями трудные переговоры по территориальным вопросам. Своим упорством и силой убеждения Нащокину удалось приблизить решение проблемы доступа Московии к Балтийскому морю. Заключенное на три года в Валиесари русско-шведское перемирие (1659) с удержанием всего завоеванного сторонами в ходе войны – безусловная его заслуга. Московская Русь, убеждал он шведских переговорщиков, ведет войну с одной только целью – восстановления исторической справедливости. Династический кризис временно пошатнул русский престол, и страны-соседи воспользовались этим, оттеснив Русское государство от берегов Балтики, от прямых торговых связей с Европой. Это обстоятельство будет неизменно ставить перед русскими вопрос о возвращении на исходные рубежи. Не лучше ли решить этот вопрос путем мирных переговоров в пору, когда для этого сложились условия, или шведам и дальше пребывать в ожидании очередной войны, которая неизбежно начнется, как только Русь соберется с силами?

В ту пору ресурсы московитов и шведов находились на пределе, лишая смысла дальнейшее продолжение войны. Доводы Ордина-Нащокина на том этапе в конце концов возобладали. В ходе изматывающих переговоров шведы впервые столкнулись среди русских с личностью, способной говорить с ними на равных, а в чем-то и превосходить их. Нащокин поражал их убежденностью, упорством, неожиданными поворотами мысли, ставившими шведских дипломатов в тупик. Потом, в начале 1660-х годов, военно-политическая обстановка склонилась не в пользу Московии. Когда возникла потребность в новых русско-шведских переговорах, шведы категорически настояли на исключении Ордина-Нащокина из состава переговорщиков. Главной их целью была денонсация договора, подписанного ими в Валиесари. Этого им в конце концов удалось добиться, пока новая война не заставила их пойти на куда большие территориальные уступки, чем те, которые предлагал Нащокин.

Может быть, тогда кто-то из членов шведского посольства и сравнил его с кардиналом Ришелье. В Московии о том, кем был этот выдающийся деятель, какова была его роль в истории Франции и всей Европы, ведали лишь находящиеся там иностранцы. О достоинствах русских они же судили по известному им чиновному кругу из ближайшего окружения царя. Ордин-Нащокин выбивался из общего ряда государевых людей того времени. Он обращал на себя внимание своей неординарностью, отличался цепким умом, способностью к ведению диалога, знанием иностранных языков. Но достаточно ли только этих сведений, чтобы утвердиться в правильности и допустимости подобного взгляда наличность Нащокина? Существовала ли иная, более глубокая основа видеть в нем русского Ришелье, и что на деле могло послужить поводом для сопоставления таких разных, разделенных временем и обстоятельствами государственных деятелей? Правомерно ли соразмерять достоинства фактического правителя Франции, оставившего столь яркий след в европейской истории, и неименитого подданного русского царя?

Объективное знание, допускающее или опровергающее такую возможность, требует обратиться к подлинным историческим фактам и событиям. Трудность при этом состоит в том, что объем сведений о каждой из личностей неравноценен. Информация о Ришелье многократно превосходит объемом то, что известно нам об Ордине-Нащокине. Судьба кардинала, как никакая другая, с течением времен обрастала легендами и мифами. Его образ воссоздан в исторических хрониках, в художественной литературе, в театре и кино. Их кажущаяся достоверность не во всем совпадает с правдой истории, но возносит имя Ришелье на пьедестал. Другое дело Ордин-Нащокин. Сведения о нем крайне скудны, а источники – разрозненны. Становление его личности, этапы государственного служения отражены скупо и едва просматриваются. И все же, несмотря на перечисленные трудности, есть смысл выявить, имеется ли объективная основа для указанного сопоставления. Если служение Ришелье и Ордина-Нащокина имело схожие черты и признаки, важно понять, – в силу каких причин одному удалось взлететь так высоко, а другому пришлось остановиться на полпути? Было ли появление и Ришелье, и Ордина-Нащокина на исторической сцене предопределено закономерным ходом истории или это всего лишь случайность?

Открытым остается и другой вопрос – в какой мере был осведомлен Ордин-Нащокин о государственной деятельности Ришелье? Можно ли говорить о прямом влиянии идей и новаций великого француза и о прямом переносе их Нащокиным на русскую почву? Если это так, то какими путями и в каком виде поступали в Москву сведения о происходящем в европейских государствах?

Деятельность Ришелье и Ордина-Нащокина отделяло время, измеряемое продолжительностью жизни одного поколения. Когда кардинал ушел из жизни (1642), Ордину-Нащокину было 36 лет и он только приступил к серьезной государственной работе. Возможность воплотить нечто похожее из того, чем руководствовался Ришелье в государственном управлении, у Ордина-Нащокина появилась спустя четверть века. Известно ли ему было о документе под названием «Политическое завещание», обширном труде Ришелье, посвященном искусству государственного управления? Русь середины XVII века никак не назовешь наполненной информацией. Определяющую роль там играла молва – сведения передавались в пересказе заезжих иностранцев, подвергаясь искажениям и субъективным толкованиям. Не вызывает сомнения их скудность, отрывочность. Смута начала XVII века нарушила каналы связи Руси с внешним миром. Наладить их удалось лишь Нащокину, когда он был поставлен на руководство Посольским приказом. При нем началось восстановление постоянных дипломатических отношений, была организована почтовая связь с Европой, приступили к изданию первой периодической газеты «Куранты».

Имеются сведения о том, что в период правления Михаила Федоровича Романова на Руси побывали негоцианты из Франции. Их целью было проложить торговые связи с Московией и далее – с Персией и Бухарой. Вероятно, уже тогда сведения о правлении Ришелье могли достичь Москвы. Однако дает ли это повод предположить проникновение на Русь реформаторских идей первого министра Франции? Переговоры с французами завершились безрезультатно, причиной тому было давление англичан, их стремление удержать торговую монополию в своих руках…

Представление о Московии середины XVII века как о глухой, изолированной от остального мира окраине не лишено оснований. Борьба с «тлетворным влиянием Запада» и тогда велась всеми доступными средствами. «Держать границу на замке», ограждать россиян от проникновения чуждых идей и взглядов в основном удавалось, но отнюдь не всегда и не во всем. И тогда среди москвитян были те, кто оставался привержен прогрессу, кто вопреки запретам пытался узнать, «как там у них». Источниками таких сведений выступали, как правило, путешествующие иностранцы, дипломаты, торговые люди. В этом отношении на пограничных русских рубежах, где начинал свое служение Ордин-Нащокин, общение с иностранцами было более активным, что не могло не способствовать расширению его представлений о мире, познанию основ политики и экономики зарубежных стран.

Прежде чем выстраивать сопоставление двух личностей, необходимо прояснить наши познания о Ришелье как о государственном деятеле. Какова основная идея, проводимая кардиналом, та, что принесла ему всемирное признание и обеспечила место в истории? В романах Александра Дюма образ Ришелье выписан довольно достоверно, но лишь настолько, насколько это отвечало художественным замыслам автора. Эти романы написаны спустя два века после кончины кардинала, и далеко не всё в них, что касается образа героя, соответствует истине.

Арман Жан дю Плесси, кардинал Ришелье (1585–1642), принадлежал к привилегированной части дворянского сословия, родовые корни его восходят к XII веку. Происхождение открывало ему дорогу к тому, чтобы занять достойное место в аристократической иерархии. Стремительное восхождение к высотам власти стало поводом относить молодого священника к числу «наиболее удачливых и сверходаренных». Карьерные ступени, какие преодолевал будущий кардинал и будущий фактический правитель Франции, подтверждают и то и другое. Свою одаренность ему удалось подтвердить хотя бы тем, что к тридцати двум годам, в 1616 году, он, к тому времени епископ Люсонский, вошел в королевский совет, а через полгода стал его главой и хранителем печати королевы-матери Марии Медичи. В последующее десятилетие Арман Жан дю Плесси сумел окончить Сорбонну, получить кардинальский сан, послужить губернатором Гавра и Бруажа, занять место в парламенте с правом «заседать рядом с пэрами». Кроме того, он удостоился высших должностей в командовании флотом и армией, а в 1629 году приказом Людовика XIII был назначен главным министром государства. Головокружительная карьера выстраивалась для Ришелье отнюдь не безоблачно, в атмосфере «ядовитой враждебности и злобы», непредсказуемых обстоятельств и угроз. Из доверенного лица Марии Медичи он превратился в ее врага, которому она пыталась мстить до конца своей жизни. Ришелье действительно человек удачливой судьбы, однако фортуна оберегала его благодаря его одаренности. Именно в этом кроются истоки его политического долголетия. Присущие ему качества Ришелье с тонким искусством применял и совершенствовал по мере преодоления непростых жизненных коллизий. Наш современник, видный французский историк Франсуа Блюш в своей книге «Ришелье»[64]64
  Блюш Ф. Ришелье. М., 2006 (серия «ЖЗЛ»).


[Закрыть] формулирует то существенное, что определяло замыслы, планы и действия первого министра Франции:

«Служение государству составляло основу политики кардинала-герцога: в него входили верность монархии, повиновение королю, приведение знати к подчинению, административная централизация; усиление армии и флота; деятельная борьба с Австрийским домом; устройство внутри страны крупных престижных учреждений (Академии, королевской типографии), стремление к независимости и усилия по поддержанию в Европе французского перевеса сил».

«Ришелье выковал армию, морской флот, дипломатическую службу, службы осведомителей и шпионов, придавших государственному аппарату устрашающую мощь в международном плане».

«Министр-кардинал способствовал реальному участию во власти высокопоставленных чиновников; он дал им точку приложения интересов в подчинении государству, в котором король является лишь первым служителем».

Главное, что составило сердцевину его политики, – «признание государственной цели превыше всякого другого соображения». Ради достижения цели он требовал безусловного подчинения всех, от министра до последнего крестьянина, твердой правящей воле. Ришелье задумал постепенно заменить знать, преследующую личные интересы, чиновниками на жалованьи, формируя из них дееспособные органы власти. Дворянству подобает нести военную службу, судьям – разбирать судебные дела, этим исчерпывалась их компетенция. Истинный государственный человек, он отводил церковным делам лишь ту роль, которая отвечала политическим планам государства, не допуская вмешательства церкви в дела светские. Его взгляды на внутреннюю политику были неотделимы от внешних сношений, которые Ришелье выстраивал исходя из соотношения сил и положения дел в окрестных государствах. Его известность в Европе определялась столкновением интересов Франции в противостоянии с главными конкурентами и противниками – Австрией, Испанией, Англией, итальянскими государствами. «Он, насколько мог, – продолжает Ф. Блюш, – прилагал усилия к тому, чтобы сглаживать межцерковные противоречия между католиками и протестантами, передав в наследство Европе кровопролитную Тридцатилетнюю религиозную войну, прообраз грядущих мировых войн». На смертном одре, когда его попросили простить тех, кто причинил ему вред, Ришелье произнес: «У меня никогда не было других врагов, кроме врагов государства».

Многое в судьбе Ришелье проясняет написанное им «Политическое завещание». Это произведение написано «с той целью, чтобы прошлое служило правилом будущему». Это своеобразное пособие в управлении государством содержит ряд установок, практических наставлений в том, каким надо быть правителю, каких норм, принципов ему следует придерживаться. «Государственные интересы должны быть единственной точкой отсчета для тех, кто управляет государством» – вот кредо выдающегося политика.

Ближний боярин Ордин-Нащокин не оставил трудов, где были бы отражены его взгляды. Дошедшие до нас доклады, письма, записи позволяют, однако, составить представление о том, какие принципы, идеи, проекты легли в основу его государственной деятельности. Эту работу проделал видный российский историк конца XIX – начала XX века В. О. Ключевский. Не проводя аналогий, не сопоставляя опыт служения Нащокина с кем-либо из предшествующих европейских государственных деятелей, он в своих трудах выделяет то главное, что составляло кредо выдающегося соотечественника:

«Московский государственный человек XVII века! – едва ли не с восторгом пишет о нем историк. – Государственный человек, ведь это значит развитой политический ум, способный наблюдать, понимать и направлять общественные движения, с самостоятельным взглядом на вопросы времени, с разработанной программой действий, наконец, с известным простором для политической деятельности, – целый ряд условий, присутствие которых мы совсем не привыкли предполагать в старом Московском государстве»[65]65
  Ключевский В. О. Исторические портреты. С. 316.


[Закрыть].

«Нащокин по-своему смотрел на порядок внутреннего управления в Московском государстве: он был недоволен как устройством, так и ходом этого управления: правительственными учреждениями, приказными (чиновными) обычаями, военным устройством, нравами и понятиями общества. Не мог помириться с духом и привычками московской администрации, деятельность которой неумеренно руководилась личными счетами и отношениями, а не интересами дела».

«Исходная точка его преобразовательных планов: не все нужно брать без разбора у чужих. «Какое нам дело до иноземных обычаев, – говаривал он, – их платье не по нас, а наше не по них». Это был один из немногих западников, подумавших о том, что можно и чего не нужно заимствовать, искавших соглашения общеевропейской культуры с национальной самобытностью».

Отгораживание Московии от внешнего мира, по убеждению Нащокина, лишь усиливало экономическое отставание, а торговая экспансия извне сводила к минимуму возможности саморазвития. Введенный им в экономический обиход Новоторговый устав был не чем иным, как воплощением политики меркантилизма, свойственной всем европейским странам в их аграрном и промышленном развитии. Ее основу составляли жесткие правила, связанные с ограничением импорта, протекционизм в продвижении собственных товаров на внешнем и внутреннем рынках. Новоторговый устав проложил дорогу таможенной реформе, предусматривавшей правовое обоснование единых таможенных правил и процедур. Главное, из-под контроля иностранных торговцев выводились основные отрасли товарного производства, а следовательно, и доходы от внешнеэкономической деятельности. Нововведения способствовали обустройству общенационального рынка, а единые таможенные процедуры становились основой в проведении государственной торговой политики.

«Наблюдения за жизнью Западной Европы привели его к сознанию главного недостатка московского государственного управления, единственно направленного на эксплуатацию народного труда, а не на развитие производительных сил страны… Народно-хозяйственные интересы приносились в жертву фискальным целям и ценились правительством лишь как вспомогательные средства казны. Он едва ли не раньше других усвоил мысль, что народное хозяйство само по себе должно составлять один из главнейших предметов государственного управления. Нащокин был одним из первых политэкономов Руси».

«Нащокин в восемь месяцев псковского воеводства успел не только обдумать идею и план сложной реформы, но и обладить суетливые подробности ее исполнения. Здесь при участии воеводы выработаны были статьи об общественном управлении города Пскова в 17 статьях. Важнейшие положения касаются преобразования посадского общественного правления и суда и упорядочения внешней торговли, – одного из самых деятельных нервов экономической жизни Псковского края».

«У Нащокина были свои дипломатические планы, свои образные взгляды на задачи внешней московской политики. Ему пришлось действовать в ту минуту, когда ребром были поставлены самые щекотливые вопросы, питавшие непримиримую вражду Московского государства с Польшей и Швецией, вопросы о Малороссии, о Балтийском береге. Обстоятельства поставили Нащокина в самый водоворот сношений и столкновений, вызванных этими вопросами».

Как подлинный дипломат и глубокий политик, «мастер своеобразных и неожиданных политических построений», Ордин-Нащокин был убежден, что война – последнее, крайнее средство в межгосударственных отношениях. Он твердо верил в миротворческую роль дипломатии, в то, что мудрость, воплощаемая в политической логике, в искусных переговорах, способна предотвращать конфликты, избегать войны. «От многих кровавых распрей посольскими трудами Господь Бог успокоит», – утверждал ближний боярин. Между тем война в то время была едва ли не перманентным явлением, предопределяя образ мысли и действий властителей. В деятельности Ришелье, как и Ордина-Нащокина, война и сопряженные с ней проблемы занимали едва ли не главное место. В международных делах тот и другой предпочитали действовать осмотрительно, достигая согласия с теми из сопредельных государств, с кем у них в данный момент совпадали интересы и потребности. Противостоять всем, находиться в состоянии войны по всем азимутам расточительно и бесперспективно. Установка, которую дает Ришелье в своем «Политическом завещании», гласит: «Следует избегать войны; следует настаивать на честном мире». Сходной точки зрения придерживался и Нащокин. Переговоры с «позиции силы», предъявление поверженной стороне завышенных требований, запугивание, диктат – подходы, которые он считал малопродуктивными, более того, наносящими вред взаимопониманию, если не в данный момент, то в будущем: «С польским королем надо мириться умеренно, чтобы поляки потом не искали случая отомстить». Ему принадлежит мысль о том, что даже в отношениях с виновником войны, недавним врагом, не следует добиваться односторонних выгод и преимуществ, навязывая условия, исключающие уверенность в прочности и долговечности мира.

Ближний боярин Ордин-Нащокин как глава Посольского приказа исходил из того, что мудрая внешняя политика должна опираться на приоритеты, очередность которых следует определять по мере их важности и значения для самосохранения и саморазвития государства. «Навыкать» зарубежный опыт он не считал зазорным даже у врагов. На это в первую очередь должны быть ориентированы внешние связи государства, и это те задачи, какие следует ставить перед дипломатами. Его не без оснований можно считать основателем российской школы дипломатии, ее профессиональных норм, правил, традиций. Разбросанные на страницах его наследия взгляды не нуждаются в особо тщательной систематизации, поскольку содержат весьма точно обоснованные ориентиры, выверенные постулаты и формулы. В них заключены суждения о назначении дипломатической деятельности, о построении, целях, критериях организации внешнеполитического ведомства – Посольского приказа. Никто до него прежде не придавал столь большого значения роли дипломатической службы в деле обеспечения безопасности государства, в защите и продвижении национальных интересов. У Нащокина была своя программа или, как сказали бы теперь, концепция, чего не скажешь о его предшественниках. «Оком всей Руси» называл он Посольский приказ. При этом был убежден – доверять служение в нем следует лишь «беспорочным, проверенным людям», тщательно их отбирать, проверяя их качества на конкретных делах.