Текст книги "Ордин-Нащокин. Опередивший время"

Автор книги: Виктор Лопатников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Учитывая тот факт, что в ходе «псковского гиля» Нащокин с Никоном успешно сотрудничали, царь решил отправить Афанасия Лаврентьевича от греха подальше воеводой в тот же Псков. Тем временем известия о поведении опального Никона лишь крепили в царе уверенность в бесполезности попыток смирить амбиции бывшего патриарха. Тот по-прежнему жил умонастроениями, оставшимися от прошлого, в котором его чтили как «великого государя». Время от времени он предпринимал демарши, провокационные выезды из затворничества, пытаясь отыграть ситуацию назад. Прежние симпатии царя к Никону, болезненно напоминающие о себе, понемногу угасли. Патриарх должен был быть низложен окончательно и бесповоротно. Вопрос по-прежнему состоял только в том, когда, в какое время и как это осуществить, не дав повода для пересудов, измышлений, кривотолков.

Тем временем патриаршее место пустовало, Русская церковь «вдовствовала», но уверенности в возможности обеспечить легитимный выход из ситуации у Алексея Михайловича по-прежнему не появлялось. Было решено прибегнуть к помощи со стороны, к авторитетному мнению православных иерархов Востока. Поначалу и там не сразу поняли, чем движим русский царь и в чем состоит «дело» Никона. Им было известно, как в нарушение традиционного церковного протокола самодержец сам, своей властью вознес Никона на патриарший престол. Чтобы получить «объективную» оценку прегрешений бывшего патриарха, в Грецию направили соответствующую петицию-вопросник. От тамошних «хранителей истинного благочестия» как независимого источника надеялись получить просвещенную поддержку. Спустя немалое время обвинительный вердикт на все 25 вопросов был получен. Однако этого показалось недостаточно. Иерархов с Востока пригласили лично присутствовать на Поместном церковном соборе. В Москву, проделав длительный и сложный путь, прибыли патриархи Александрийский Паисий и Антиохийский Макарий. Им предстояло подтвердить или опровергнуть объективность суда, целью которого было заклеймить антицерковное поведение бывшего патриарха. Трудно представить, как бы все прошло, если бы визит восточных иерархов в Москву по каким-либо причинам не состоялся. Они оказались как нельзя кстати. Своим авторитетом, доводами греческие церковники спасали ситуацию, поддерживали обвинения против Никона. Так было не только при обсуждении «персонального дела» патриарха, но и при последующем рассмотрении еще более существенного вопроса, касающегося роли и места церкви в государственных делах.

Внешнеполитическая обстановка по-прежнему не благоприятствовала тому, чтобы решительно подступиться к делу. Угроза непредвиденного развития событий по-прежнему держала власть в напряжении. Состояние войны с Речью Посполитой длилось, требуя все новых сил и ресурсов. Ставка на то, чтобы силой добиться приемлемого урегулирования, опровергалась ходом военных действий. Одно поражение следовало за другим. Только к 1665 году, когда к обеим сторонам подступило истощение сил и ресурсов, стали стихать военные столкновения, возобновились мирные переговоры. Поскольку на переговорах с поляками долгое время продвижения не наблюдалось, а саму русскую делегацию раздирали внутренние распри, царь в конечном счете вынужден был пойти на то, чтобы пересмотреть состав участников, отозвав именитых бояр, стоявших во главе миссии. За дело мирного урегулирования с Речью Посполитой взялся Ордин-Нащокин. Ему были даны широкие полномочия и ранг «великого посла».

Вопреки пессимистическим ожиданиям Ордин-Нащокин выполнил царское поручение с честью и вовремя. Известие из Андрусова о заключении перемирия с поляками заметно освежило духовную атмосферу в столице, придав царю некоторый заряд оптимизма. Оно пришло в Москву как раз в пору, когда на церковном соборе приступили к рассмотрению наиболее болезненных вопросов. К тому времени и церковное, и светское сообщество усилиями царя и его окружения было в достаточной мере консолидировано. Заседания Поместного собора начались 1 декабря 1666 года в Столовой палате Кремля. Присутствовали 29 видных церковных архиереев, 12 из которых – иностранцы.

Драматическое действо, обставленное по всем канонам того времени, описано в подробностях в разных летописных источниках. Моральный дух самодержца находился на пределе. Объявляя свои претензии к обвиняемому, он не всегда мог совладать с собой и порой говорил сквозь слезы. Некоторые заседания проходили без его участия. Нехватка душевных сил у самодержца восполнялась грозными речами участников собора, каждый из которых старался показать себя. Весь первый день заседания Никон провел стоя на протяжении десяти часов. В тех эпизодах, когда ему предоставлялось слово, он парировал обвинения. Доводы оппонентов опровергал, иронизировал, отпуская саркастические замечания. Убедить мыслящих людей в виновности Никона так и не удалось, но выступлений в его защиту и поддержку не было.

* * *

Великая суббота – особо почитаемый в христианстве день, последний перед Пасхой. Согласно Священному Писанию, накануне вечером ученикам и последователям удалось снять умершего Иисуса Христа с креста, на котором он был распят. Завернутое в кусок холста – плащаницу – тело они временно поместили в пещеру неподалеку от места казни, завалив вход большим камнем. На другой день, собравшись перезахоронить останки проповедника, они обнаружили, что пещера пуста. На дне ее лежала плащаница. Встретившие их здесь ангелы поведали: Иисус воскрес и вознесен Богом-отцом на небеса. Предпасхальный молебен начиная с пятницы длится в течение всего дня. Апогеем службы становится шествие с плащаницей при стечении верующих, духовенства, властей.

В Великую субботу 1667 года, когда в Москве происходил Поместный собор Русской церкви, в ходе службы в Богоявленском соборе Кремля произошло примечательное событие. В момент, когда молитвенная процессия с плащаницей должна была приступить к шествию вокруг амвона, возникло замешательство: одна часть духовенства, следуя старой традиции, начала движение по солнцу («посолонь»), а другая за гостями – в обратную сторону. Руководящую и направляющую роль в этом эпизоде взял на себя царь Алексей. Окриками и жестами он дал сигнал процессии следовать против солнца, за восточными иерархами. Верующему народу, церковникам стало ясно – надеждам на отмену богослужебных нововведений, виновником которых считали Никона, не суждено сбыться. Происшедшее во время предпасхального молебна Великой субботы как ничто другое подтвердило: царь не намерен отступать от курса на реформу церкви, и ожидаемая отставка ее главного идеолога никак не могла этому помешать.

Трудно предположить, как бы складывалась дальнейшая судьба Руси, если бы дуэт царя и патриарха не распался. Однако отечественной истории оказалось вполне достаточно того, что лидерство в осуществлении религиозной перестройки перехватил Алексей Михайлович. Несмотря на то что решения о церковной реформе вступили в силу, а исправление богослужебных книг и церемоний уже стало фактом, проявления протеста то тут, то там давали о себе знать. «Бесчинья и раздор» продолжались. Россиян, не пожелавших креститься тремя перстами, кланяться иконам в пояс, а не как повелось, в ноги, совершать молитвенные хождения вокруг амвона по солнцу, ожидал все тот же наработанный метод – «правеж», иначе говоря, террор, преследование граждан за их религиозные убеждения. Русские цари и императоры, вдохновляемые церковными иерархами, с поразительным упорством из века в век продолжали эту борьбу. Взаимная нетерпимость, готовность поступиться во имя узко понимаемой идеи и благом государства, и человеческими жизнями отразились во всех последующих явлениях русской истории вплоть до кровавых революций XX века.

С уходом с политической арены Никона была открыта дорога к утверждению на Руси подлинного самодержавия, воплощаемого в личности монарха. Другое дело, что религиозный процесс, в отличие от того, как это происходило на Западе, пошел вспять, не по пути разделения светской и церковной властей, а по пути утверждения системы государственного вероисповедания, основанного исключительно на православной вере. Избавление от диктата патриарха убедило Алексея Михайловича в его возможности и даже обязанности не только руководить Русской церковью, но и управлять в качестве наследника византийских императоров церковными и даже светскими делами христианского Востока. В своих встречах с тамошними иерархами, щедро одаривая их, он обещал в скором времени избавить их от «поганых агарян» и занять древний трон в православном Константинополе. Идея эта импонировала и церковным, и светским кругам Московии, как лучезарная мечта, питая воображение одержимого религиозностью доверчивого народа. Ее с энтузиазмом встретили и на христианском Востоке, где распространилась молва о грядущей освободительной миссии русского царя.

Идея эта питала стратегические планы царской власти, направленные туда, где пролегал древний торговый путь из варяг в греки, в сторону незамерзающего Черного моря, к средиземноморским проливам. Сменявшие друг друга на престоле представители дома Романовых снаряжали Военные походы в направлении Балкан, Турции, Кавказа. Неуклонное ослабление османской Турции делало желанную цель близкой и, казалось бы, достижимой. Однако европейские державы не собирались поддерживать экспансионистские планы России. Наиболее убедительно это проявилось в период Крымской и Русско-турецкой войн, когда Россия столкнулась с консолидированным военно-дипломатическим давлением государств Запада. Что касается церковных дел, то христианские лидеры на Востоке и тогда, и впоследствии не хотели и думать о переносе в Москву «вселенской» патриаршей кафедры, что стало бы признанием духовного лидерства Руси в православном мире. Церковные иерархи, всячески поддерживаемые политическими кругами Запада, и поныне придерживаются идеи, что центр православия, его «Второй Рим» по-прежнему находится в бывшем Константинополе, ныне Стамбуле – при том что численность христиан там едва достигает двух тысяч человек.

* * *

Новейшее время отмечено тенденциями особого значения. Падение прежде незыблемого авторитета церкви, экспансия других религий и мистических учений с некоторых пор стали вызывать тревогу в рядах священнослужителей и простых верующих. На этой почве возникло экуменическое движение, ратующее за сближение христианских церквей, за преодоление разделявших их противоречий. В 1978 году дело дошло до проведения в Ватикане встречи папы римского Иоанна Павла I и митрополита Ленинградского Никодима. Находясь в папских покоях, за считаные часы до встречи Никодим внезапно скончался. Событие это потрясло весь христианский мир. Выдвигались разные версии произошедшего, вплоть до конспирологических. Подлинная причина смерти митрополита до сих пор так и не установлена. Стоит напомнить, что через 22 дня внезапно умер от инфаркта и сам папа. Наметившийся диалог церквей был сорван, а экуменическое движение, лишившись своих лидеров, пошло на убыль. Идея единения христианских церквей, как показало время, пришлась не по душе церковникам и с той, и с другой стороны.

Тем не менее преодоление многовекового религиозного отчуждения народов и государств остается насущной задачей. Религиозные войны, преступления во имя веры на протяжении всей истории человечества во многом вдохновлялись церковниками, чье отношение к толкованию догматов, к вероучительной практике разделяло людей, придавая противостоянию ожесточенный, непримиримый характер. Среди тех церковных иерархов новейшего времени, кто выступал за согласие и взаимопонимание между христианскими конфессиями, был предстоятель Римской католической церкви Иоанн Павел II. Своим провидческим взглядом он сумел охватить как вызовы, перед которыми оказалось христианство, так и потрясения, ожидающие человечество в XXI веке. Уже его начало было отмечено небывалой «турбулентностью», когда мир, международное согласие, прежние тенденции к стабильности оказались под вопросом. На политическую авансцену выдвинулся так называемый «исламский фактор» с его производными – терроризмом и радикализмом. Мировые лидеры, разделенные унаследованными от прошлого предубеждениями, оказались неспособными к согласованным мерам противодействия этому злу. Христианство на Ближнем Востоке, где оно когда-то зародилось, оказалось под угрозой уничтожения.

В сентябре 2016 года произошло событие, ожидание которого у христиан Европы затянулось почти на тысячу лет – с 1054 года. На Кубе, в аэропорту Гаваны, состоялась встреча предстоятелей двух христианских церквей – католической и православной. Повестка дня этой исторической встречи, вопреки ожиданиям мировой общественности, не включала обсуждения концептуальных проблем, способных сдвинуть вековое отчуждение двух христианских цивилизаций с мертвой точки. Не были затронуты болезненные темы, над которыми размышляли веками, которые пытались разрешить поколения теологов и церковных иерархов. Впрочем, глава Русской православной церкви патриарх Кирилл и папа римский Франциск I встретились отнюдь не для того, чтобы преодолеть межцерковные противоречия. Их цель состояла в попытке привлечь внимание всего мира к проблеме спасения христиан Востока от геноцида, чинимого радикальным исламом в Ираке, Сирии и других странах.

Сегодня, в XXI веке, религиозные споры уже не так сильно занимают даже тех людей, кто считают себя верующими христианами. Мало кто из них в состоянии объяснить, что на протяжении веков разделяло католиков и православных, чем вызваны их расхождения в подходах к христианскому вероучению. Однако последствия этих расхождений по-прежнему находят выражение в противоречиях между Западом и Востоком, в упорном нежелании «цивилизованных народов» Европы принимать православную Россию в свою семью. Преодоление этих разногласий – насущная задача нашего времени, когда человечество, сталкивающееся с множеством разноплановых проблем, как никогда нуждается в единстве.

Глава четвертая
БУНТАШНЫЙ ВЕК

1613 год стал не только рубежом в воссоздании российской монархии, в возрождении государственности, но и вехой в закреплении привилегий родовитой знати. В этом году началось ежегодное составление «Разрядных книг», ставших своего рода номенклатурными предписаниями, по которым потомственной элите отдавался приоритет при замещении «служилых мест». Смена династии мотивировала тех, кто имел свои взгляды на заслуги предков, на их уходящую в глубь времен близость к великокняжескому роду, на причастность к ключевым событиям прошлого.

Стремление пересмотреть существующую «табель о рангах», повысить статус своего семейства с особой остротой выразило такое явление, как местничество. Суть его заключалась в распределении высоких должностей в правящей верхушке между потомками знатных родов. На деле местничество оборачивалось соперничеством, погоней за «местом» вне зависимости от способности выполнять важные государственные функции. Высота положения и сопряженные с этим преимущества далеко не всегда благоприятствовали интересам дела. Толпившиеся у престола родовитые бояре, не обладая должным опытом и знаниями, ставили порой под угрозу не только свою личную судьбу, но и судьбу вверенных им людей, а нередко и наносили непоправимый ущерб интересам государства.

Среди множества причин и факторов, обусловливающих неуспех военных предприятий правления Михаила Федоровича, главная состояла именно в слабости государственного организма, в отсутствии надежности во взаимодействии его взаимозависимых звеньев. Наиболее уязвимым местом оставалось отсутствие обученной, оснащенной регулярной армии. Было и многое другое, что также тормозило позитивное развитие, обрекая Русь на стагнацию, на дальнейшее отставание от соседей по Европе. В насущных сферах общественного бытия давали о себе знать расхлябанность, потеря управляемости, утрата устойчивых хозяйственных связей с воеводствами, небрежное отношение людей во власти к своему служебному долгу. Ослабление управленческих связей сказывалось на результатах хозяйственной деятельности, вело к падению налоговой дисциплины. Финансовые ресурсы, казна испытывали нарастающий недобор средств, что еще более ослабляло устои центральной власти.

С уходом из жизни первого Романова, Михаила Федоровича, ушли и люди, которые олицетворяли его время. С воцарением Алексея Михайловича создалась ситуация, в ходе которой обрели актуальность все те же болезненные вопросы: как жить дальше, как строить Россию, кто это будет делать? Нужны были люди не только верные царю, но и наделенные знаниями, способностями, талантами. Домашнее образование в семьях бояр, дворян, купцов не могло восполнять потребности государственного управления. «Образованные» умели с грехом пополам читать и писать, но людей, способных наладить дело, таких, кто эти свои способности умел грамотно и складно «излагать в бумаги», остро не хватало. На разные лады в суждениях современников-иностранцев отмечалось одно: «У московского государя нет умных и понимающих что-нибудь советников».

В начале царствования, как уже говорилось, реальную власть сосредоточил в своих руках «дядька» царя Борис Иванович Морозов. Оставаясь, по мнению иностранных наблюдателей, «вместилищем необразованности и суеверий», он возглавил руководство важнейшими на тот момент государственными учреждениями: приказами Большой казны (финансы), Новой четверти (налоги), Иноземным (военное дело), Стрелецким (внутренняя безопасность), Аптекарским (охрана здоровья царя). В делах управления Морозов действовал во многом по наитию: с одной стороны, он руководствовался собственным опытом и жизненной практикой, с другой – сведениями, полученными от заезжих иностранцев, за что нередко подвергался упрекам. «Дядька», доселе стоявший в стороне от реальной управленческой деятельности, сосредоточил в своих руках неограниченную власть. С подачи Морозова происходили важнейшие кадровые назначения, и здесь его подход не содержал в себе ничего нового – должности получали те, кто прежде оказывал Морозову внимание, поддержку, услуги. Забвение ожидало тех именитых людей, кто ранее располагал при дворе властными полномочиями, но не сумел вписаться в новую команду.

Круг приближенных к престолу «сильных людей» первым покинул боярин Федор Иванович Шереметев – тот самый, который в 1613 году убедил князя В. В. Голицына не препятствовать выдвижению на царствование шестнадцатилетнего Михаила Романова. Этот вельможа во время царствования первого Романова во многом был вершителем государственных дел. Именно он в 1640-х годах заприметил псковского дворянина Афанасия Ордина-Нащокина и проверил его способности в деле, проложив ему тем самым дорогу к государеву служению. В 1642 году Шереметев поручил Нащокину сложное дипломатическое задание, направив в Молдавию и Валахию с целью изучения военно-политической обстановки. После отдаления Шереметева от вершин власти та же участь постигла и Ордина-Нащокина, на целое десятилетие застрявшего у себя в провинции.

Ключевые ведомства, невзирая на былой опыт и заслуги возглавлявших их лиц, переходили под управление людей Морозова. Тому, в какой мере его выдвиженцы знают дело, главенствующего значения не придавалось. Смена команды, как водится, носила спонтанный, субъективный характер. На словах Морозов действовал, выполняя волю царя, а на деле – диктовал эту волю. Никого, кроме жены, детей и священнослужителей, он к Алексею Михайловичу старался не подпускать. К тому же сам стал родственником молодого царя, женившись на сестре царицы Марии Милославской. Далеко не всем представителям правящих сословий происходившее было по душе. В оппозиции Морозову оказались близкий родственник царя, его дядя Н. И. Романов, видные представители княжеских родов А. Н. Трубецкой, Я. К. Черкасский, М. М. Темкин-Ростовский, Ф. Ф. Куракин. Эти, как и другие наделенные заслугами и опытом люди были отстранены от реального участия в делах управления.

Тем временем русская государственность, едва успевшая подняться с колен после Смуты, столкнулась с новыми серьезными проблемами – в том числе с последствиями необдуманных военных предприятий предшествующего царствования. Военные затраты, расходы на содержание власти тяжким бременем ложились на нищающее население. Огромных затрат сил и ресурсов требовал масштабный национальный проект строительства «засечных черт» – защитных сооружений общей протяженностью в тысячи верст, выстраиваемых на пути набегов татарской конницы. Между тем острейшие вызовы и угрозы исходили не только из-за границ государства, но и из внутреннего неустройства страны: произвола вотчинных и поместных землевладельцев, игнорировавших центральную власть, разлада в отношениях между сословиями, хозяйственной разрухи, повального несоблюдения законов.

* * *

Ближний боярин Борис Иванович Морозов при всех его недостатках видел перед собой объективную потребность времени, необходимость укрепления самодержавной власти. Была задумана политико-экономическая программа, целью которой было сосредоточение материальных ресурсов государства в центре, в Москве. В ту пору родовитые боярские кланы замкнули на себе не только значительную часть функций царской власти на местах, но и немалую долю причитавшихся ей доходов. Пользуясь слабостью центрального правительства, они присваивали часть собираемых налогов и торговых пошлин, ограничивая поступление средств в государственный бюджет, не позволяя выплачивать содержание чиновникам и даже опоре власти – стрельцам. Не получая положенной платы, госслужащие от воеводы до последнего ярыжки, низшего приказного служителя, вынуждены были жить «кормлением» – поборами с населения. Даже в действующей армии жалованье не платили годами, что не могло не сказаться на ее боеспособности.

Морозов и его сподвижники решили пополнить казну методами, которые впоследствии стали назвать командно-административными. Взыскивать решили и с княжеских вотчин, и с монастырей, и с иностранных купцов, поскольку никаких других источников пополнения бюджета не существовало. Власть прибегла к сокращению штатов и оплаты труда аппарата управления. Такие меры были необходимы. Ограничения коснулись всех, кто так или иначе был занят на государственной службе, включая дворян и приказное начальство. Было урезано жалованье стрельцам, не занятым на службе постоянно. Им предписывалось жить за счет доходов от торгово-промысловой деятельности, право на которую они имели по царскому указу.

О том, каким был Борис Иванович Морозов, осталось немало разноречивых суждений современников. Во всяком случае, и как личность, и как государственный деятель он – порождение своего времени. Образование его, как и многих ему подобных, было домашним, учебниками – азбука и псалтирь. В свое время мать молодого царя Михаила Федоровича, желая избавить сына от замкнутости и одиночества, позвала жить во дворец 25-летнего дворянина Морозова, ставшего с тех пор если не членом царской семьи, то ее другом. Воспитателем наследника Алексея он оставался целых 13 лет, да и после официальной отставки сохранял на него влияние. Живо интересуясь жизнью на Западе, тамошними методами управления, он пытался внедрить их на Руси. Но бывшие там в ходу меры трудно сопрягались с российскими реальностями, стилем, образом жизни московитов, их отношением к власти вообще и в особенности к уплате налогов в царскую казну.

Морозов и его команда принялись наводить порядок методами, какие им были наиболее доступны. Главная ставка была сделана на силу, на принуждение. «Правеж», инструментом которого выступали батоги и кнут, стал радикальным средством не только сбора налогов, но и взимания набежавших за годы недоимок. О том, как это происходило, сообщают документы. В Зарайске 27 октября 1647 года воевода Феоктист Мотовилов за час до рассвета разослал стрельцов по дворам посадских. Согнав их с постели, «загнали в город и начали бить на правежи нещадно». Кряхтя, горожане недоимки собрали, но Мотовилову этого показалось недостаточно «То де вы принесли песку, а не деньги де ваши лежат», – объявил он и пригрозил зарайцам за упорство «ноги переломать» на правеже. После этого посадских людей стали бить всех без разбора, закрыв предварительно ворота, чтобы не разбежались.

При том что техника возделывания земли на Руси оставалась примитивной, плодородие низким, а урожай постоянно подвергался погодным рискам, налоговая нагрузка на тягловое население превзошла все разумные пределы. Недоимки накапливались годами, однако власть попыталась взыскать их здесь и сейчас. В ряде мест, продолжая «править нещадно», чиновники обнаруживали, что население, побросав насиженные места, бежало «незнамо куда». Крестьянство, изнуренное непосильным трудом, не имея возможности сводить концы с концами, покидало насиженные места, заселяя недоступные для власти окраины государства. Образуя вольные ватаги казаков, они кочевали в низовьях Волги и Дона, добывая на прожитье разбоем, набегами на владения местных татарских мурз, провоцируя их ответные нашествия в сторону Московии.

Другая часть оседлого крестьянства искала пристанища во владениях церкви, в вотчинных латифундиях. Церкви и монастыри, которым принадлежало до двух третей пахотных земель, со своей стороны потворствовали миграции крестьян из помещичьих хозяйств. Вотчинные землевладения или «белые вотчины» также имели свой, более благоприятный налоговый статус. И в этом Морозов попытался навести порядок. Несмотря на противодействие владельцев вотчин и церковных иерархов, он приступил к изъятию налогов на основе «посадского строения», уравнивая налогоплательщиков перед госказной независимо от его места жительства. Есть мнение, что и в этом он пытался проводить западный принцип равенства граждан перед законом. Но на практике это обернулось налоговым террором, в котором суровое напоминание о том, что налоги надо платить, совмещалось с вымогательством, взяточничеством, мздоимством налоговиков.

На народных бедах наживались всё те же «сильные люди», первым из которых был сам Морозов. Не отставали и его шурин, глава Земского приказа Леонтий Плещеев, а также глава Пушкарского приказа Петр Траханиотов. Все трое – каждый по-своему – воплощали в себе спектр ущербных «достоинств» средневекового управителя, жившего в атмосфере вседозволенности, не подверженной никакому контролю. Их управление, именуемое в народе «плещеевщиной», стало синонимом коррупции. Движение, служащее целям укрепления государства, дискредитировалось кучкой высших чиновников, вошедших в доверие к царю.

Характерная фигура этого переходного времени – На-зарий Чистой. Он возвысился, когда новая власть поспешно устраняла прежних руководителей ведомств, назначая на их места «своих». Чистой, правда, выпадал из традиционной обоймы претендентов: не был родовит, не имел влиятельных родственников. Но он давно приглянулся воспитателю наследника престола. Выходец из ярославских торговых людей при своем «беспородном» происхождении сумел добиться многого. Судя по быстрому карьерному возвышению, он действительно обладал деловой хваткой, успешно торговал с Голландией, слыл человеком просвещенным, кое-что знал о порядках в европейских странах, о том, как там поставлено налоговое дело. Кроме того, он умел находить подход к начальствующим. Это помогало ему уверенно чувствовать себя в коридорах власти, избавляло в критический момент от ответственности за прегрешения по торговой части. Тогда получило огласку дело, связанное с исчезновением солидной суммы, выделенной голландскими купцами на получение «охранных грамот», дававших право на транзит их товаров по территории Руси в Персию. Дело замяли, оставили без последствий. Более того, с восшествием на престол Алексея Михайловича московский деловой люд стал говорить, что всеми делами при дворе заправляют боярин Морозов и дьяк Чистой.

В 1646 году Назарий Чистой был пожалован в думные дьяки и поставлен во главе важнейшего Посольского приказа. Он предложил налоговый проект, который весьма приглянулся «сильным людям» во власти. Впрочем, он мог быть и не единственным, кому пришла в голову «соляная затейка». Упоминают в этой связи Андреаса Виниуса (1605–1652), выходца из Голландии, предпринимателя, возвысившегося еще в царствование Михаила Федоровича. Начав заниматься хлебной торговлей, он перешел к более важной для государства деятельности, – организации чугунолитейного и железоделательного производства. Крупные ссуды из госказны, а также монопольное право на производство чугуна обеспечили ему успех. Был построен первый завод близ Тулы, который в 1632 году начал снабжать местный рынок и оружейное производство. При этом цена на металл оказалась существенно ниже той, что платили за поставляемый из Швеции. Проворный иностранец делом подтвердил свою пользу. К началу царствования Алексея Михайловича его влияние вышло далеко за пределы торговли и промышленности. Народная молва стала относить Виниуса к числу «сильных людей», особо приближенных к Морозову.

Новация, предложенная населению, состояла в том, чтобы заменить косвенные налоги, так называемые «стрелецкие» и «ямские» деньги, одним-единственным налогом на соль. На первый взгляд нововведение давало преимущество и сборщикам налогов, и их плательщикам. Один налог будет легче и исчислять, и собирать, чем несколько других. К тому же потребность в соли у людей была разной. Одно дело применять ее для частных, повседневных нужд, другое – в торгово-промышленном деле. Таким образом, бремя налогов перераспределялось с обывателя на промысловиков, тех, кто занимался производством и продажей продовольствия. В некоторых странах налоги на сырьевые товары – соль, вино, табак, бумагу – передавались в казну государя, оставляя земельные и прочие сборы местным властям. Госмонополию на соль вводили европейские монархи, обустраивая соляные таможни, облагая налогом солеваров, торговцев, крестьян. Подобные меры внедрялись отнюдь не безболезненно, сопровождаясь взрывами народного недовольства. «Мытоимство разбойничества злее», – говорили люди, а появление сборщиков «мыта» неизменно вызывало народный ропот. Особенно частыми протестные выступления происходили во Франции XVI–XVII веков. Там соляной налог назывался словом «габель», что в переводе с арабского означало «кабала», а любые изменения в налоговой системе вызывали тревожные слухи, перераставшие в неповиновение властям. В 1543 году восстание сорока тысяч крестьян на юго-востоке Франции в ответ на повышение налога на соль приняло угрожающие масштабы, поставив под вопрос стабильность в государстве. Власть вынуждена была отступить.