Текст книги "Ордин-Нащокин. Опередивший время"

Автор книги: Виктор Лопатников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

«Великое московское разорение», его последствия давали о себе знать повсеместно. Восстановление хозяйственной жизни сопровождалось множеством проблем. Около половины пахотных земель были заброшены, численность населения страны сократилась более чем на треть. Пытаясь поскорее наполнить опустевшую казну, власть вводила новые налоги, которые разоренные жители не могли уплатить. Многие из них бежали на Дон, за Волгу и еще дальше, за Урал, обживая необозримые пространства Сибири. Торговые связи как с регионами России, так и с иноземными державами восстанавливались с большим трудом – не только на окраинах, но и в центре страны бесчинствовали разбойники, расплодившиеся в период Смуты.

Неустойчивость власти, затяжные дискуссии в Боярской думе, лишавшие общество устойчивого централизованного управления, сказывались на положении дел как в Москве, так и в провинции. Власть не могла сосредоточиться на главном, определить приоритеты.

Настроить государственный организм, направить силы и ресурсы страны в сторону позитивного развития мешали непреодолимые обстоятельства. Под вопросом оставалась безопасность государства. Внешние угрозы усугублялись внутренним неустройством государственной жизни. Местничество, борьба именитых бояр за высоту положения у престола, противоречия в сословной иерархии усугубляли разлад в управлении. Путаная налоговая политика, расстройство денежного обращения, непомерный налоговый гнет, нещадная эксплуатация основной части населения – крестьянства, – несли в себе угрозу социального взрыва. Вмешательство в управленческий процесс влиятельных, но малокомпетентных сил уводило скудные ресурсы общества в сторону от продуманного подхода к насущным преобразованиям. Попытки нововведений, спонтанные, недоступные пониманию людской массы, наталкивались на противодействие, возбуждая в народе «бунташные» настроения.

Власти не хватало мудрости в том, чтобы выстраивать приоритеты, просчитывать последствия тех или иных действий. Невежество, усугубляемое церковными ограничениями и предписаниями, подавляло многое из того, что содержало в себе рациональное, разумное. Сословные барьеры, бремя отсталых традиций и предрассудков сказывались на характере управленческой деятельности, обрекали на неудачу многие начинания власти. Отчуждение, недоверие к ней давали о себе знать как в верхах, так и в народных низах. От самодержавной власти не исходило целеустремленного, волевого управляющего начала, побуждающего народ к деятельной жизни, единству, сплоченности. Оттого и дела в государстве шли все хуже и хуже.

В ту пору родовитые, именитые бояре считали себя едва ли не равными царю. Обладая практически полным суверенитетом в своих вотчинах, они дерзко, даже демонстративно ставили пределы царской власти, беря реванш за страх и унижения времен Ивана Грозного. Собственная корысть у них преобладала над заботой о государственной пользе. Высшие сословия не хотели служить нуждам государства, а простой народ, глядя на них, как мог, уклонялся от повинностей, уплаты податей. Государственность утопала в трясине неповиновения. Бремя проблем нарастало, тогда как состояние государственных финансов оставляло желать лучшего. Феодальная обособленность стеной стояла на пути монархической идеи – основы сильного централизованного государства. Там, где требовался диктат, вызываемый государственной необходимостью, власти уступали, не чувствуя под собой твердой опоры. В этом отношении царствование Михаила Федоровича оставило преемнику тяжелое наследие. С представителями высших сословий он, «царь наполовину», предпочитал не портить отношения, считая их равными себе по родословным, сословно-статейным признакам. Всякий раз самодержец шел на поводу у бояр, уступал им в любом конфликте, что, по мнению иностранных наблюдателей, означало лишь «тушить огонь маслом». Эгоизм индивидуальный, корпоративный, замешенный на стяжательстве, жажде наживы, пронизывал все слои общества. Законность и порядок трактовали «всяк на свой лад», особенно там, где дело касалось исполнения обязанностей перед государством.

Не менее тревожные явления давали о себе знать в церковной среде, в «остужении» к православной вере. Подвластные епархиальному управлению структуры во многом по-своему стали выполнять свой пастырский долг, что ставило под вопрос влияние духовенства на состояние религиозных чувств верующих. В грамоте, разосланной по городам, отмечалось, что народ «к церквам Божьим не ходит и умножилось в людях во всяких пьянство и всякое мятежное бесовское действо, глумление и скоморошество… в православных хрестьянах учинилось многое неистовство». «Ревнители благочестия» стали возвышать голос в пользу христианского воспитания и образования народа, искоренения из среды священнослужителей греховных пороков, стяжательства, отступления от исполнения церковных обрядов и служб. Постепенно формировались взгляды, настраивающие на необходимость решительного отмежевания от застойного прошлого, повсеместного наведения порядка и дисциплины. Государству, столкнувшемуся с обилием проблем, без решительных, мобилизационных усилий было уже нельзя продолжать жить и действовать по старинке. Это означало бы только одно – утрату всяческих перспектив на возрождение, на способность противостоять экспансии извне.

* * *

К началу царствования Алексея Михайловича сполна обнажились проблемы, откладывать далее решение которых было бы губительно для российского престола. Вызовы и угрозы проистекали как из недавнего, так и из более отдаленного исторического прошлого, однако поиски ответа на них утопали в насущном, в неспособности решать задачи самоуправления и жизнеобеспечения. Молодому царю предстояло принять на себя решение унаследованных проблем, тяжким грузом громоздящихся у порога российского престола. Необходимо было обезопасить столицу и государственные границы с юга от «татарских загонов», вернуть в лоно Русского государства исконные земли с православными святынями Киева, освободить от шведской оккупации балтийское побережье, открыв торговые пути в Европу. Вокруг этих программных задач давно велись дискуссии, однако подступиться к их решению было далеко не просто. С чего начать, какими ресурсами обеспечить их выполнение и, наконец, каковы будут результаты, будет ли достигнут успех?

Забегая вперед следует отметить: именно эти краеугольные задачи предопределяли политику власти на протяжении всего царствования Алексея Михайловича. На их решение ушли долгие годы. Попытки преодоления возникающих проблем сопровождались огромными трудностями, стоили немалых жертв. Надежды оправдались лишь отчасти. Тому было немало причин и объяснений. Как бы то ни было, власть вынуждена была действовать, не имея ясного представления ни о способах решения стоявших перед ней задач, ни о необходимых для этого силах.

Среди наследников родовитых фамилий было немало тех, кто в свое время выжил, выстоял в Смуту, кто пошел на компромисс, избрав на царство Михаила Романова. Им было далеко не безразлично, как пойдут дела в возрождаемом государстве. Угодны или неугодны будут они новому царю, приглянулись или нет, но эти люди в своих помыслах руководствовались стойким гражданским, патриотическим чувством. К тому же они по завету предков призваны были служить державе, оберегать ее, а когда это требовалось – жертвовать собой. В критических для Отечества эпизодах они оказывались в нужное время в нужном месте, спасая ситуацию, выравнивая крен государственного корабля.

В среде высшего боярства, как и духовенства, вызревало поколение, для которого гнетущее обитание в сообществе, погруженном в стяжательство, своеволие, пьянство, становилось невыносимым. Приходило понимание того, насколько дальнейшее сползание общества в безвременье подтачивает устои государства, ведет к утрате того немногого, что удалось отстоять в годы Смуты. И в светской власти, и в среде церковников пробуждались мысли, зовущие к действию, прежде всего к тому, чтобы воссоздать прочную власть в центре, в Москве. Наиболее уязвимым местом выступали расхлябанность в аппарате государственного управления, отсутствие согласованности в функциях управленческих структур – приказов, в их взаимодействии с органами власти на местах.

Проблемы проистекали из слабости власти, главной причиной которой была нехватка людей, знающих дело и болеющих об интересах государства. Монархическая власть заявляла о себе весьма робко, казна была наполовину пуста, должностные лица несли службу «спустя рукава». Возможность консолидации, вовлечение в оборот необходимых ресурсов верхушке общества виделись на основе всемерного повышения ответственности и дисциплины, наведения порядка путем применения суровых мер принуждения и наказания. Необходимы были решительные действия, чтобы сдвинуть с мертвой точки, придать обществу движение в сторону государственного и правового устроения. Для реформаторов «первой волны» во главе с Морозовым таким направлением стало укрепление налоговой дисциплины и на этой основе пополнение пустующей государственной казны.

Мыслящих людей не оставляли раздумья о том, насколько ущербным на фоне окрестных стран выглядело Русское государство. К пятому десятилетию XVII века ее геополитическое положение было удручающим в сопоставлении с тем, какой была и чем располагала Русь всего столетие назад. Речь Посполитая завладела большей частью территории древней Киевской Руси, стояла буквально у московского порога. В ответ на попытки московитов военным путем потеснить врага поляки по Поляновскому миру (1634) выставили свои форпосты в 18 километрах от Москвы. Балтикой с ее побережьем целиком владела Швеция, переименовавшая это водное пространство в «Шведское озеро». С юга Москва, как и соседние с ней местности, находилась под непрестанной угрозой губительных рейдов крымско-татарской конницы, разорявшей города и селения, уводившей в рабство тысячи людей. За Крымом стояла еще более грозная опасность – Османская империя, не скрывавшая намерений подчинить все христианские земли Запада и Востока и поднять над ними зеленое зная ислама.

* * *

Исторические обстоятельства, в каких оказалась Русь к середине XVII века, масштаб проблем, что стояли перед ней, требовали немалых материальных ресурсов, которыми государство не обладало. У управляющего центра не хватало средств на решение даже первоочередных задач. Привходящие обстоятельства, вторгаясь в повседневный обиход властной жизни, разрушали, вносили сумятицу во многое из того, что диктовалось здравым смыслом, логикой пути выхода из тупика. Однако эмоции, страсти опережали, оставляя все меньше места доводам рассудка, вынуждая на поспешные решения, не учитывающие всех последствий.

Имелся и другой фактор, тормозивший поступательное развитие Руси, обрекавший ее на стагнацию, на дальнейшее отставание от соседей по Европе. В насущных сферах общественного бытия давало о себе знать небрежное отношение людей всех сословий к своему гражданскому долгу, в первую очередь к обязанности платить налоги. Казна испытывала нарастающий недобор средств, что еще более ослабляло устои центральной власти. Стрельцы, опорная сила самодержавия, на протяжении нескольких лет не получали жалованья. Денег на содержание государственного аппарата не отпускалось. Услуги чиновников, их «кормление» оплачивались за счет подношений просителей. От этого в приказах и повытьях, органах государственного управления, процветали взяточничество и произвол чиновников. Оставляли желать лучшего знания и способности правящей элиты, в недрах которой вызревали и продвигались те или иные управленческие идеи. Необразованность, упование на Всевышнего, спонтанные, слабомотивированные решения уводили власть в сторону от достижения желаемых результатов. Предлагаемые новации переиначивались, искажались или отвергались с порога. В. О. Ключевский справедливо отмечал: «Само государство носило еще во многом прапрадедовский кафтан, доставшийся в наследство от родителей».

При этом особую роль в государстве выполняла православная церковь. В Московии, находящейся на периферии христианского мира, вероучительная практика также определялась судьбоносными обстоятельствами. Вера обрела исключительное значение в судьбе страны, подвергаемой постоянному риску разрушения государственности. Она оказывалась особенно востребованной в ходе отражения вражеских нашествий, усобиц, народных выступлений. Стойкость в суровых природных условиях, противостояние стихии, способность к выживанию предопределили влияние церкви не только на духовную, но и на материальную сторону жизни. Богослужебные нормы и обряды направлялись на обуздание человеческих слабостей и инстинктов, на обеспечение рационального образа жизни во имя торжества идеи, ведущей человека к высшей цели – к Богу. Достижение горних высот требовало от человека не только молитвенного поклонения, но и исполнения обязательного «послушания», предполагающего реальное служение нуждам христианского сообщества. Выживание народа, по убеждению церковных иерархов, было возможно только благодаря преданности, правильности в вере. Отсюда проистекало убеждение, что именно Русская православная церковь, оставаясь незапятнанной хранительницей истинной веры, рано или поздно возьмет на себя вселенскую, мессианскую роль очищения догматов и святынь христианства от скверны.

* * *

Религия на территории Древней Руси тесно вплеталась в судьбу восточнославянской государственности. Миротворческие, объединительные усилия православной церкви в преодолении феодальной раздробленности, междоусобной вражды способствовали выживанию ее народа, обеспечили сохранение Руси. От прочности устоев власти в немалой степени зависела защищенность церкви, в ходе нашествий подвергаемой немалым испытаниям. Она проделала исторический путь от укрытий в лесных чащобах, в малодоступных скитах и пустынях до величественных храмов, богатых монастырей, строившихся в те времена, когда русская государственность крепла. Тот факт, что вера выстояла, выжила, стала опорой жизненного уклада восточных славян, оснастил православное духовенство осознанием своей особой богоизбранной роли.

Постепенно церковь взяла на себя роль не только духовного пастыря, но и, по сути дела, прораба, обеспечивающего включенность верующего населения в материальную жизнь общества. Духовная сторона жизни в ходе исторического процесса постепенно обрастала возрастающим числом обязательств не только в хождениях на молебны, участии в вероисповедальных службах, соблюдении церковных предписаний. От верующих требовались и добровольные трудовые, денежные вложения на пополнение нужд церковных учреждений и их служителей. К началу XVII века православной церковью был пройден длительный, диалектически сложный путь. Он сопровождался не только взлетами человеческого духа, подвигами самопожертвования, но и преследованиями, наказаниями, актами беспрецедентной жестокости по отношению к вероотступникам. Умножалась материальная собственность церкви, возрастало число культовых зданий – монастырей, соборов, храмов. На их строительство и содержание, на воссоздание художественного убранства, церковной утвари уходила всё большая часть национального достояния.

Эгоистические устремления церковников, их стремление доминировать во всем, особенно ярко проявившееся в фигуре патриарха Никона, все более вступали в противоречие с задачами цивилизационного развития общества. Не только стремление монастырей увеличивать свои угодья и перетягивать туда недовольных жизнью крестьян, но и сама вероисповедная практика, поглощавшая значительную часть времени в ущерб производительному труду, вызывали недовольство и в правящих кругах, и в народе.

Обеспечить баланс целей и интересов светской и церковной власти становилось все труднее. Попытки ввести в законодательные рамки, упорядочить местоположение церкви в системе власти были предприняты на Земском соборе 1649 года. Однако удержать избранный курс при глубоко религиозном Алексее Михайловиче не удалось: вскоре по настоянию Никона он вернул церкви прежние привилегии. За попытками церковников овладеть сознанием молодого, неискушенного, набожного царя крылись вполне определенные цели. Им, ведомым византийскими наставниками, грезилась идея доминирования Русской церкви над христианами Востока, лишившимися своего духовного центра – Константинополя. Их стремление увлечь Алексея Михайловича заманчивой перспективой в конечном счете увенчалось успехом. Однако умозрительные построения церковных иерархов Востока, продвигавшиеся ими в правящие круги Московии, никак не учитывали реальность, за века сложившуюся в вероучительной и вероисповедальной практике Русской церкви. Не знал этого и не мог знать Алексей Михайлович, отгороженный от общения со своим народом.

Между тем, накладываясь на патриархальные народные традиции, христианство на Руси по-своему адаптировалось к исконным, древним верованиям. Язычество существенно трансформировало трактовку обрядов, церковные праздники, поклонение святым. Вероучительные тексты в ходе многократных переписываний подстраивались к местному речевому обиходу. Греческие и восточные иерархи, время от времени посещая Русь, указывали на неточности в богослужебных текстах, на обрядовые расхождения, которые они открывали для себя в Московии. На это Иван Грозный как-то заметил: «Греки нам не Евангелие. У нас не греческая, русская вера». И в самом деле, историческое прошлое, на которое опирались национальные, духовные традиции Древней Руси, оказало влияние на церковные обряды. И после Ивана IV христианская Русь продолжала жить по-своему, отметая попытки отдельных пришлых церковников вмешиваться в вероисповедную практику, исправлять обряды, критиковать тексты, по которым велось богослужение. Отстоять принципы, следовать далее унаследованной от предков традиции представителям новой династии Романовых не довелось.

Тем временем антагонизм христианских церквей – католичества и православия, принявший особую остроту к XIII веку, предопределил самоизоляцию, на который Московия надолго оказалась обречена. Русская православная церковь, вслед за византийской, определяла весь окружающий мир как враждебный, несущий зло, обреченный на адские муки. Его влияния следовало всячески избегать, отказываясь от всякого общения с иноверцами. Источником зла, идущим от дьявола, признавались любое светское знание, образование, бытовая культура. Теснимое исламом с юга и католицизмом с запада православие на Руси всеми средствами старалось оберегать чистоту веры. Стремление оградить святую Русь от иноверцев долгое время оставляло общество восточных славян в стороне от цивилизационных путей, какими следовали страны Западной Европы. Между тем Русь оставалась единственной обетованной землей, где православные Востока, оказавшиеся под османским игом, находили понимание, сочувствие, поддержку. Только здесь христианская вера греческого закона оказалась под защитой государства, а русский царь выступал ее стойким поборником.

Начиная с XIII–XIV веков христианское население, не поддавшееся насильственной исламизации, как и гонимое священство Греции, Болгарии, Сербии, искало спасения и заступничества на Руси. В этой братии, отторженной от родного очага, от намоленных святынь, особенно стойко давали о себе знать боль и горечь поражения. Они несли с собой не только ненависть к врагам православия, но и стойкую приверженность к своей вероисповедной практике, которая во многом противоречила русской церковной традиции. Постепенно вокруг этого стала завязываться дискуссия, повлекшая за собой далеко идущие последствия.

* * *

В Нижегородской области современной России, некогда входившей в пространство Древней Руси, есть место, именующееся «родиной антагонистов». Две деревни Вельдеманово и Григорово, отстоящие друг от друга на десяток километров, примечательны тем, что в них родились выдающиеся церковные деятели XVII века – патриарх Никон (1605–1681) и протопоп Аввакум (1620–1682). Этих выходцев из глубинки, непримиримых в своей трактовке канонов православной веры, называют творцами раскола, провозвестниками того, что на века разделило русских христиан.

Богослужебная деятельность с ранних лет определила суть земной жизни и того и другого. Постижение основ вероучения и дальнейшее церковное служение давались Никону и Аввакуму ценой немалых испытаний. Их твердость в вере, неотступное следование церковным предписаниям не всегда находили отклик у окружающих. Многочисленные ограничения, налагаемые религией, отвращали от церкви тех, для кого главным была мирская жизнь, кто в условиях постоянной борьбы за существование не находил времени или сил для выполнения предписанных постов и молитв. К тому же церковный календарь, заимствованный из южных стран с мягким климатом, с трудом вписывался в погодные условия Руси, обрекая верующих на суровые испытания. Далеко не каждый организм, даже у закаленных русских, способен был их выдержать. Долгие службы в холодных, неотапливаемых церквях, купание в проруби в крещенские морозы, скудный постный рацион – все это так или иначе сказывалось на здоровье людей. Великий Михайло Ломоносов не случайно отвергал бездумное следование церковным обрядам, особенно ритуалу крещения младенцев. Именно в этом, помимо неправильного образа жизни, ученый видел причины высокой смертности населения – продолжительность жизни в России тогда не превышала сорока лет.

И Никон, и Аввакум, начинавшие карьеру в русской глубинке, не раз были биты и гонимы верующими, не приемлющими строгий порядок, который навязывали эти пастыри. Особенно это касалось осуждения ими пьянства и блуда, сопровождавших в то время и праздники, и будни. Будучи новгородским митрополитом, Никон был сильно избит бунтовщиками во время «ПСКОВСКОГО ГИЛЯ», о котором речь пойдет далее – его «отблагодарили» за закрытие в городе питейных заведений. Похожая история произошла и с Аввакумом: будучи священником в селе Лопатицы, он своими обличительными речами восстановил против себя местных «сильных людей». Строгость и неуступчивость едва не стоили ему жизни. Переведясь в Юрьевец-Повольский, он и там настроил против себя население, от которого требовал строгого следования церковным предписаниям. В скором времени «попы и бабы, которых он унимал от блудни, среди улицы били ботажьем и топтали его и грозились совсем убить вора, блядина сына да и тело собакам в ров бросить».

Вынужденный бежать в Москву, Аввакум нашел единомышленников в обществе «ревнителей благочестия», где задавал тон духовник молодого царя Стефан Вонифатьев. Там он встретился с Никоном, с которым у него установились дружеские отношения, несмотря на разницу в возрасте. Для них обоих вера, ее первозданная чистота стала целью и смыслом существования. Каждый при этом думал и хотел «как лучше» обустроить боговерческую практику истинно православной вероисповедальной традиции. Поначалу деятелей кружка занимала «книжная справа» – редактирование вероучительной литературы. Исправление ошибок не по древнерусским рукописным текстам, а по греческим книгам разделило прежних единомышленников, особенно когда Никон стал патриархом.

Используя набожность Алексея Михайловича и его душевную расположенность к себе, Никон сумел навязать ему идею церковной реформы. Верующие оказались перед необходимостью изменить порядок богослужебной церемонии, предварительно исправив ошибочные, унаследованные от времени наслоения, появившиеся в ходе многократной переписки древних текстов. Отныне вести богослужение требовалось не по устоявшемуся древнеславянскому канону, а по древнегреческому. Никон, а за ним и Алексей Михайлович сочли, что так будет ближе к традиции, идущей от самого Христа. Новации, надобность которых была неочевидна даже ведущим богословам, вызвали решительное неприятие многих церковнослужителей и простых верующих. Упорство отвергавших нововведения христиан стало камнем преткновения. У государственной и церковной власти такая реакция вызвала сначала недоумение, а потом и гнев.

Был ли Аввакум посвящен в далеко идущие планы Никона, мы не знаем. Не можем и доподлинно узнать, что стояло за их разрывом – только ли верность принципам или упрямое противостояние земляков-соперников, их нежелание уступать друг другу даже в самом малом? Больше трех веков потребовалось Русской православной церкви, чтобы осмыслить ничтожность распри, затеянной Никоном и Аввакумом. Поместные сборы РПЦ 1966–1967 и 1975 годов признали, наконец, «равночестность» старого и нового обрядов, отменили проклятия и анафемы в адрес ревнителей «старой веры».

Когда патриарх и вдохновленный им царь приступили к «книжной справе» по греческим образцам, протопоп занял непримиримую позицию, начав повсеместно предавать анафеме «церковную затейку». Эта протестная деятельность встретила поддержку в рядах как церковников, так и многих верующих. Возмущение ширилось, что ставило под угрозу весь проект реформы. Власть приступила к репрессиям, и первым из тех, кто им подвергся, был не поддающийся угрозам и уговорам Аввакум. Но главное – никому из зачинателей раскола, ни «тишайшему» царю, ни Никону, ни Аввакуму, не пришло в голову осмыслить, к чему приведет, какие последствия повлечет за собой этот, по сути дела, внутрицерковный, корпоративный спор. Нехватка здравого смысла, гордыня, честолюбие невежественных, одержимых своей правотой лидеров обрекли россиян на долгий непримиримый «спор славян между собою».

* * *

Конечная цель авторов церковной реформы состояла в том, чтобы православная Русь, преодолев «ошибки» в богослужебной практике, взяла на себя главенство над всей восточной частью христианского мира, где сохранились, не подвергшись поруганию, первозданные каноны христианства. Авторство идеи приписывают псковскому старцу Филофею: это он якобы первым обосновал теорию о Москве как Третьем Риме. Честолюбивая, облаченная в благочестивые одеяния «затейка» уже тогда стала оборачиваться неисчислимыми проблемами. Никон не знал или не хотел знать, что помимо христианских догматов и евангельских текстов существовала передаваемая от поколения к поколению память духа, питавшая силы гонимого, но непокорного народа. С течением веков это стало особым свойством национального характера, упрямого в своих достоинствах и заблуждениях. Именно вера во всех ее исповедальных канонах стала неколебимой данностью, высшей ценностью непримиримых, пошедших наперекор и царю, и патриарху, россиян. Противники называли их раскольниками, а сами они – старообрядцами.

Устроителям реформы – Никону и Алексею Михайловичу – было не дано понять, что на Руси за годы нашествий и междоусобиц выстроилась хоть и христианская, но особая церковь. Вера в Бога, в учение Христа оставалась незыблемой, однако в нее проник дух особой боговерческой традиции. Она настолько вросла в сознание, в плоть и кровь верующего народа, что перемены даже в самом малом воспринимались как отступничество, предательство самой веры. Подстроиться под греческий канон означало для них оказаться в одном ряду с «лукавыми» греками, которые сперва покорно приняли Флорентийскую унию с католичеством, а потом подстроились под османскую оккупацию, поступаясь основами вероучения.

Реформаторская деятельность Никона продолжалась недолго. Уже в 1658 году, не найдя общего языка с царем, он удалился из Москвы в основанный им Ново-Иерусалимский монастырь, а восемь лет спустя был лишен церковным собором патриаршего достоинства и сослан в северный монастырь. Разочаровавшись в «собином друге», Алексей Михайлович и не думал отказываться от задуманной Никоном церковной реформы. Наоборот, он еще с большим рвением, несмотря на протесты не только верующих, но и церковных иерархов, решил продвигать идеи церковного обновления. Именно в те годы в глубоко религиозном христианском обществе Руси было положено начало разделению на последователей обряда старого и обновленного. Редактирование богослужебных книг, перемены в богослужебном каноне вызвали неодолимый народный протест. Подавить его не удавалось на протяжении двух веков, несмотря на настойчивые усилия со стороны официальной церкви и государственной власти.

Первые вписанные в историю жертвы раскола – боярыня Морозова и протопоп Аввакум. Далее последовало «Соловецкое возмущение»: восставший против церковных нововведений монастырь подвергся восьмилетней осаде. Сломленные в конце концов соловецкие «раскольники» были жесточайшем образом истреблены. Избегая той же участи, тысячи приверженцев старой веры устремились в необжитые леса Заволжья и Северной Руси. Но и там их находили, заставляя отречься от «старого обряда», результатом чего нередко становились «гари» – массовые самосожжения. Обе стороны в многолетнем конфликте питала упрямая, неутихающая ненависть друг к другу. Результаты этой религиозной войны против собственного народа и теперь хранит земная твердь, все ее континенты и страны. Общины русских старообрядцев и ныне компактно проживают в Турции, Китае, странах Северной и Южной Америки, сохраняя при этом язык, веру, традиции и образ жизни. Их предки, преследуемые, уничтожаемые у себя на родине, искали спасения, где только возможно. А ведь такие, как они – трудолюбивые, непьющие, безукоризненно честные, – и тогда, и теперь очень пригодились бы России…

Суд истории вправе предъявить обвинения патриарху Никону и царю Алексею Михайловичу, спровоцировавшим в русском обществе глубокий духовный раскол. Романтическая мечта о «Третьем Риме», о вселенском православном царстве, захватившая воображение Алексея Михайловича, вывела государственную власть России на многовековой путь борьбы с собственным народом. Остановить это трагическое противостояние не посчитал нужным никто из российских царей, императоров, сменяющих друг друга церковных иерархов.

* * *

Внутрицерковное нестроение отвлекало власть от стоящих перед нею проблем, которые требовали слаженного управления, сосредоточения сил и ресурсов на наиболее важных для государства направлениях. Из вызовов и угроз, какие унаследовала Русь из прошлого, одними из главных были последствия разорительных набегов степных орд, выбивавших жизнь и Киевской, и Московской Руси из мирной колеи, оборачивая вспять достигнутое неокрепшим государством в ходе мирных передышек.

Бескрайняя пограничная степь от Дона до Днепра оставляла Московию особенно уязвимой. В XVI–XVII веках отряды татар по проторенным Муравскому, Изюмскому, Кальмиусскому, Ногайскому шляхам приходили к Брянску, Ельцу, Туле, достигая и окрестностей Москвы. Целью набегов были ограбление и захват в плен местного беззащитного населения. Татары были вооружены саблями, пиками и самым страшным своим оружием – луками. Выпущенные умелой рукой стрелы летели вдвое дальше ружейной пули. Противостоять внезапным летучим набегам небольшие гарнизоны городов-крепостей могли далеко не всегда. Только в первой половине XVII века, по самым минимальным оценкам, татары увели в Крым на невольничьи рынки 150–200 тысяч русских людей. За их возвращение требовалось выплачивать немалые «полонячьи деньги». Кампании по выкупу из плена всем миром – от царя и далее – захваченных в прежние набеги православных христиан осуществлялись введением налога «общей милостыни».