Текст книги "Ордин-Нащокин. Опередивший время"

Автор книги: Виктор Лопатников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Из уцелевшей части архива приказа Тайных дел впоследствии были извлечены и другие документы, проливающие свет на то, каким было русское общество той поры, как выражало разночинное население свое отношение к действительности, поскольку расследованию подвергались толки, доносы, нелестные высказывания в пьяном виде, как и «непригожие слова», произнесенные по недомыслию. Когда «слово и дело» касалось царя или его близкого окружения, ему незамедлительно давался ход и виновные карались весьма строго, независимо от тяжести их подлинных или мнимых проступков. «Неприличные слова» одним стоили жизни, других обрекали на пытки, выдержать которые было выше человеческих сил. В поле зрения секретной службы помимо свидетельств простодушия, недалекости ума, эмоциональных порывов оказывались и вполне здравые суждения, метившие «не в бровь, а в глаз». «Государь де молод и глуп, а глядит да все изо рта бояр, у Бориса Ивановича Морозова, да и у Ильи Даниловича Милославского. Они де всем владеют, и сам государь то ведает и знает, да молчит, черт де у него ум отнял», – следует из пыточного протокола от 17 января 1649 года. Эти мысли некоего Саввы Корепина о молодом государе стоили смельчаку жизни, и тем не менее число подобных дел множилось год от года. «Есть де и на великого государя виселица», – высказал в кабаке смоленский мещанин Михаил Ширшов. «Худ государь, что не заставит стрельцов с нами землю копать», – упрекнул в сердцах крестьянин Данило Марков. «Указал великий государь и бояре приговорили Илюшке Поршневу за то, что он говорил про него, великого государя, непристойные слова – вырезать язык и сослать с женой и тремя детьми в Сибирь и велено ту казнь учинить при многих людях». Дорого обошлось боярскому сыну Дмитрию Шмареву его бахвальство, когда, находясь в гостях у казака Семена Поплутаева и закинув ногу на стол, этот молодец изрек: «Уменя де нога лучше, чем у государя царя и великого князя Алексея Михайловича». Заступаясь за честь царских ног, Шмарева били кнутом и навечно сослали в Сибирь.

Приказ Тайных дел Алексея Михайловича вошел в историю практикой тотального сыска, контроля за умонастроениями людей, неадекватной реакцией власти на любые проявления инакомыслия. Он по-своему воздействовал на атмосферу царствования Алексея Михайловича. Нависая над всеми, приказ своей деятельностью лишь отчасти крепил государственную дисциплину и порядок, одновременно сковывая инициативу, разрушая то новое, позитивное, что кому-то могло показаться подозрительным. Усердие его чиновников, всюду искавших крамолу, нагоняло тревогу и страх как на подданных, так и на самого Алексея Михайловича.

Копившееся годами недовольство, глухой протест, пронизывающий как верхи, так и низы общества, вышли наружу лишь после смерти царя. Вступление на престол четырнадцатилетнего Федора Алексеевича было ознаменовано решительным отмежеванием от этого тягостного наследия отца. Первым государственным актом стало упразднение приказа Тайных дел. Когда Боярская дума в мае 1676 года единодушно проголосовала за это, последовали незамедлительный разгром канцелярии, уничтожение архива сыскных дел, из которого уцелела лишь небольшая часть…

Другим подобным актом государственного значения, предпринятым в январе 1682 года, незадолго до смерти болезненного царя, стало решение об упразднении местничества. Тогда были брошены в огонь, уничтожены все имеющиеся в наличии «столбовые» свитки, разрядные книги и записи. Собор духовенства, бояр, выборных придворных чинов единодушно приговорил: «Да погибнет в огне оное богоненавистное, враждотворное, братоненавистное и любовь отгоняющее местничество и впредь – во веки веков».

Однако в пору царствования Алексея Михайловича мало что предвещало расставание Руси с этим средневековым наследием, сеющим разлад в межчеловеческом общении, в мироустройстве государственной жизни. Ущербные традиции местничества, вплетаясь во властный обиход, не только вносили все больший диссонанс в и без того сложное, путаное взаимодействие растущего числа управленческих структур, но и ломали множество судеб. В карьерное продвижение молодых представителей элиты вплетались неожиданности, особенно когда речь заходила о распределении ролей на государственной службе. Тянувшийся из прошлого шлейф отчуждения и раздоров отравлял межличностные отношения, нанося ущерб делу, создавая помехи на пути к целям реальной государственной важности. Возникающие от царствования к царствованию на этой почве конфликты все болезненнее сказывались на течении государственных дел, втягивая власть в длительные разборки. В ходе ведения боевых действий случалось так, что понесенный урон объяснялся не превосходством противника, а становился следствием непримиримых местнических амбиций военачальников, не проявлявших готовность к согласованным действиям.

По этому поводу уже знакомый нам барон Августин фон Мейерберг в своем описании «Путешествие в Московию» писал: «По Московскому обычаю, между военными начальниками принимаются в уважение род, а не опытность, и хотя бы храбрость и благоразумие провели кого-нибудь по всей степени долговременной военной службы до самой высшей, хотя бы он прославился тысячью побед над неприятелем; все же должен уступить какому-нибудь подвернувшемуся лентяю и трусу, которому достались познаменитее предки, и этот, чуть мерцающий собственным светом, затмевает его славное имя, как ни сияй ярко»[34]34
  Мейерберг А. Указ. соч. С. 93.


[Закрыть].

Вот лишь один пример сказанному: в октябре 1659 года под Вильно произошло сражение русской армии воеводы Юрия Долгорукова с польско-литовским войском гетмана Стефана Гонсевского. Поляки были разбиты. Гонсевский взят в плен. За русским войском сохранялась возможность развить успех, продолжив преследование отступающего противника. На просьбу Долгорукова о подкреплении стоявший поодаль князь Никита Одоевский с войском ответил отказом. Между ними возник «местнический» конфликт, так и не прояснивший, кто кому вправе указывать и кто кому обязан подчиняться. Долгоруков принял решение остановить продвижение, более того, отвел войско, упустив инициативу…

Князь Одоевский посчитал для себя едва ли не оскорбительным обращение Долгорукова. Он был родовитее и к тому же именовался «ближним боярином» – особо доверенным приближенным царя. Одоевский и правда имел немалые заслуги перед престолом, его считали «рабочей лошадкой» царствования. Казалось бы, такой человек обязан учитывать и использовать все благоприятные шансы для победы над врагом, способен подняться над местническими страстями, сделать все возможное, чтобы поддержать войско Долгорукова. Здравый смысл, долг государственника, казалось, должен был превалировать над всем остальным, но амбиции князя оказались сильнее. Высшей ценностью для него оставалась сословная честь. В этом драматическом эпизоде как в зеркале отразились последствия архаичной традиции местничества. Всплывая то тут, то там, сословные противоречия становились препятствием, тормозом на пути к успеху, отрицательно сказывались На ходе государственных дел.

* * *

Исчезновение Бориса Морозова с политического горизонта открыло дорогу в высший правящий эшелон тем представителям элиты, кто находился в тени. Именно из них образовался круг тех мыслящих людей, кто решительно взялся за дело и сумел направить бунташную энергию в конструктивное русло. На фоне кампании по умиротворению, когда власть приоткрыла царские винные погреба, а боярская знать распахнула ворота своих владений, зазывая людей на угощение, началась подготовка к Земскому собору. Для Алексея Михайловича эти события положили конец благодушию, прервали его изоляцию, открыли сферы ранее неведомой ему государственной жизни. Вольно или невольно, но самодержца стали буквально втаскивать в дела, раздвигая пространство, в которое он ранее был втиснут Морозовым и его окружением. Тем самым открывался простор для его погружения в новую жизнь, требующую присутствия там, где проходили дискуссии, решались важнейшие вопросы.

Правда, время жизни без постоянной опеки длилось для него недолго. К осени Морозов уже был в Москве и продолжил свою наставническую деятельность. Однако теперь он вынужден был пребывать в отдалении, его контакты с подопечным перестали носить публичный характер. Да и сам Алексей Михайлович теперь не видел в этом повседневной необходимости. За годы опеки юного царя ближний боярин сумел приблизить к престолу тех людей, кого лично знал, кого считал наиболее пригодным к государевой службе. В руководстве главных приказов у него оказались «свои люди», выходцы из известных на Руси фамилий. Расставленные по местам, они освоились и знали, как вести дело. Среди тех, кто оказался в нужный момент в нужном месте, особенно востребованным оказался Никита Иванович Одоевский (1605–1689). Главные этапы его служения сопряжены с ключевыми, порой драматическими этапами царствования Алексея Михайловича, вписаны в хронику важных событий, сопровождавших личную жизнь самодержавной особы. Именно Одоевскому после смерти первого Романова – Михаила Федоровича – довелось приводить к присяге новому царю население Москвы. Одоевский был посаженым отцом на свадьбе царевича Алексея Михайловича с Марией Милославской, а потом, после ее смерти, и при его женитьбе на Наталье Нарышкиной.

С юных лет Одоевский, следуя примеру предков, доказывал свою безукоризненную преданность государевой службе, изъявляя готовность действовать там, где этого требовали обстоятельства, проявляя услужливость, сообразительность, расторопность. Подростком он начинал службу в войске молодого царя Михаила Федоровича, оборонявшем от поляков Москву. Далее состоял в царской свите при дворе, был распорядителем на званых дворцовых приемах – «смотрел в столы». Одоевскому, как и другим потомкам знатных родов, подающим надежды, Морозов предоставил возможность «постажироваться» на отдаленном воеводстве в Астрахани, затем на строительстве фортификационных сооружений в роли главного воеводы в Ливнах, откуда крымские татары прорывались на Русь. Некоторое время он числился главным судьей в Казанском и Сибирском приказах. Первый дипломатический опыт Одоевский приобрел в ходе двухлетних переговоров о заключении брачного союза между датским принцем Вольдемаром и дочерью Михаила Федоровича, царевной Ириной. Камнем преткновения тогда стал вероисповедальный вопрос, что так и не позволило браку состояться. Несмотря на все уговоры и обхаживания ловких царедворцев, Вольдемар так и не согласился принять крещение по православному обряду.

К тому времени, когда в 1648 году государство охватил системный кризис, Одоевский обладал немалым опытом, мог ориентироваться в широком круге нависавших над властью проблем. Он отдавал себе отчет в том, насколько уклад прежней жизни, его архаичные традиции тяготели над ходом дел, сковывали государственное управление. «Бунташные» события обнажили противоречия, которые питали недовольство во всех слоях населения. Оттого и не стали искать зачинщиков Соляного бунта, что вести следствие, вершить суд, исполнять наказание было некому. Даже стрельцы, главная опора власти, отказались повиноваться.

Познав теневые стороны устроения власти, Одоевский отточил в себе способность не только ладить с элитой, но и вызывать доверие к себе в низших сословиях. Во многих делах ему сопутствовали удача, благоприятное стечение обстоятельств. В ряде случаев он находил решение проблем, руководствуясь интуицией, здравым смыслом, мобилизуя ум, способности, волю, какими обладал. Однако главной опорой служили уходящие в глубь времен родственные связи с династией Романовых и, конечно, «кредит доверия» молодого самодержца. Одоевский впоследствии долгое время после ухода в тень Морозова, а затем и отдаления от престола Никона оставался едва ли не главным и незаменимым царедворцем Алексея Михайловича. Отлучаясь из Москвы, отправляясь на многодневные молебны, царь именно его оставлял «на хозяйстве».

Первой и главной из заслуг Одоевского следует считать ключевую роль в организации работы по созданию «Уложения для всех людей государства» – свода законодательных норм, правил обустройства российской государственности, окончательно преодолевшей последствия Смуты и входившей в особый этап своего развития. Тогда ответом на неослабевающее общественное возбуждение стал срочный созыв Земского собора в июле 1648 года. К участию в нем была привлечена конструктивная часть московской элиты, те, кто не растерял доверия к себе на почве близости к прежнему властному кругу. В ходе бурно протекавших на соборе дискуссий выявился курс на радикальные перемены. В целях обобщения и систематизации идущих отовсюду инициатив и предложений было принято решение о создании специального рабочего органа – Уложенного приказа. Руководство приказа, избранного прямым голосованием, составили пять его непременных членов: Никита Одоевский во главе, князь Семен Прозоровский, окольничий Федор Волконский, дьяки Гаврила Леонтьев и Федор Грибоедов. Им в кратчайшие сроки было предписано организовать и осуществить дотоле невиданную законотворческую работу. Чрезвычайный характер этого органа, особые полномочия, какие ему были предоставлены, предопределили его возможность консолидировать интеллектуальные ресурсы, мобилизовать государственный аппарат, сосредоточенный во всех остальных ведомствах исполнительной власти. Одоевский сумел поставить дело таким образом, что и далее, за пределами работы над Соборным уложением, в решении государственных проблем власть уже не могла обходиться без его непосредственного участия.

* * *

Во все последующие периоды царствования Алексея Михайловича Одоевский оставался востребован, оказываясь на острие многих важных дел. Он управлял воеводствами, контролировал строительство «засечных черт» на южных рубежах. Ему удавалось в ходе первого этапа украинской кампании, командуя войсками, одерживать яркие победы. Однако на дипломатическом поприще при решении острых межгосударственных проблем Одоевский не всегда оказывался на должной высоте. Его стремление доминировать во всем, самоуверенное вмешательство в дела любой сложности влекли за собой невосполнимый урон, порождали череду непреодолимых проблем. Такое имело место, когда к исходу войны 1654–1656 годов Речь Посполитая оказалась в безвыходном положении. Тогда русское командование, где главным был Одоевский, не сумело своевременно закрепить достигнутое военное преимущество, настоять на заключении соответствующего политического акта. Роковую роль сыграли «головокружение от успехов», неискушенность князя в политике, беспричинная доверчивость к недавнему врагу. В стан командования русских было «вброшено» предложение: во главу угла поставить вопрос о выдвижении московского царя на польский престол. Дело обставлялось таким образом, что это решение как бы само собой открывало путь к «доокончанию», прекращению вражды двух славянских народов. Избрание преемника от Московии было легко обеспечить, поскольку король Ян Казимир не имел наследников. Предложение повергло русских в состояние эйфории. Оставив на полпути подведение политических итогов незавершенной войны, царь и его советники приняли скороспелое решение развернуть войска на северо-запад, против Швеции. Свою роль сыграли просчеты в оценке собственных сил, неспособность взвешенно осмыслить военно-политическую обстановку. Тогда не только Одоевскому, но многим, включая и Ордина-Нащокина, показалось, что историческая цель – овладеть побережьем, открыть Балтику для возобновления торгово-экономических путей с Европой – стала делом легко осуществимым.

Незамедлительно был найден повод к грядущей войне. В адрес шведов со стороны русских последовал демарш, поставивший под вопрос дальнейшее продолжение условий Столбовского мира 1617 года. Именно Одоевский предъявил весьма чувствительные, неприемлемые для Швеции политические требования. На переговорах были выставлены претензии к написанию титулов русского царя. У шведов в официальных документах отсутствовало упоминание территорий, на которые якобы распространялась юрисдикция Московии. По договору 1631 года эти земли оставались за шведами, иной их статус они не признавали и признать не могли. Начало новой русско-шведской войны 1656–1658 годов не заставило себя ждать. Ее благословил сам патриарх Никон, предрекая военным победный марш до Стокгольма. Но осуществить же намеченные цели легко и быстро, как это внушили Алексею Михайловичу, не получилось. Пройдя тернистый путь, неся серьезный урон, русское войско было остановлено на подступах к Риге. Выявить победителя в затяжной, кровопролитной войне не удавалось. Все три года Ордин-Нащокин находился в гуще событий, координируя действия войск, обеспечивая их содержание, тяготы которого ложились на население. К исходу 1657 года сложилась патовая ситуация: ни победителей, ни побежденных. Перемирие, заключенное Ординым-Нащокиным в Валиесари (1658), лишь ненадолго отложило драматическую для России развязку на том этапе военного конфликта со Швецией.

Тем временем русская дипломатия во главе с Одоевским предпринимала безуспешные попытки положить начало переговорам о процедуре приглашения на польский престол русского царя, от которых польская сторона то и дело под благовидными предлогами уклонялась. Затеянная князем политическая интрига, целью которой было отвести нависшую над страной угрозу военной катастрофы, длилась ровно до тех пор, покуда шел процесс восстановления и накопления ее сил и ресурсов. Тем временем русские войска на шведском направлении окончательно выдохлись. Самодержцу становилось ясно, насколько необдуманным, неподготовленным оказался предпринятый военный поход в сторону Балтики, а планы завладеть польской короной оказывались все более иллюзорными. Именно фигура Одоевского проступала сквозь мглу бесполезно потерянного времени, бессмысленно растраченных сил и ресурсов. Разочарование царя в своем ближнем боярине, иронические реплики, отпускаемые им в адрес Одоевского, получили огласку в боярской среде. К тому же преодолеть тупик, наладить процесс мирных переговоров с поляками в Андрусове Одоевскому не удавалось в силу занимаемой им твердолобой позиции. В итоге он был отозван.

Однако пробил час, когда самодержцу без него было никак не обойтись. Свою роль сыграло многолетнее непримиримое противостояние Одоевского Никону, ставшему для всех здравомыслящих людей символом неоправданного вмешательства церкви в государственную жизнь. С тех пор как в 1649 году в Соборное уложение были вписаны меры, регламентирующие место церкви в системе органов власти, Никон стремился очернить Одоевского в глазах царя, объявляя его едва ли не богоотступником: «Князь Никита Иванович Одоевский человек прегордый; страха божьего сердце не имеет; правил апостольских и отеческих никогда не читает и не разумеет, и враг всякой истины». При этом Никон умело гнул свою линию. Ему в конце концов удалось добиться от царя упразднения Монастырского приказа, настоять на возврате церкви прежних привилегий.

Однако по мере того как самодержец набирался жизненного опыта, у него стали открываться глаза на те реалии, каким ранее не придавал значения. Разрыв с «собиным другом» не заставил себя долго ждать, однако процесс отречения Никона от патриаршего сана и лишения его права главенства в Русской православной церкви оказался достаточно долгим – в том числе из-за колебаний богомольного царя, не уверенного в правильности своих поступков. Когда Алексей Михайлович решился прервать затянувшееся противостояние, князь Одоевский вновь оказался востребован. Возможность преодолеть тупик виделась лишь на основе официального отрешения Никона от патриаршего сана. Решение об этом было принято на церковном соборе 1666 года. Князю Одоевскому предстояло не только обеспечивать подготовку и контролировать ход его проведения, но и быть представителем и обвинителем от имени государя. Алексею Михайловичу едва хватило сил лишь на первый день заседаний, в ходе которого он время от времени впадал в истерику, проливал слезы. Собор завершился обвинительным вердиктом, лишением Никона патриаршей кафедры и его ссылкой. Во время церемонии лишения Никона сана Одоевский был единственным светским лицом, кто при этом присутствовал.

Забегая вперед следует отметить: церковный собор 1666 года противоречий между церковной и светской властью так до конца и не разрешил. Влиятельная группа церковников и далее придерживалась никонианских взглядов на отношения церковной и светской властей. Вопрос о месте церкви в системе ценностей, ее роли в жизни общества радикальным образом решил наследник Алексея Михайловича Петр Алексеевич. Указом царя патриаршество на Руси было упразднено. При этом Петр не преминул поставить иерархам церкви в упрек то, сколько крови попортил их предшественник Никон его отцу. Управление делами церкви было передано в ведение Святейшего синода – светского органа, управляемого назначаемым царем обер-прокурором.

Одоевский прожил долгую жизнь. Ему, в отличие от других сподвижников Алексея Михайловича, посчастливилось избежать трагической участи, настигшей русскую элиту в 1682 году, во время Стрелецкого бунта. Он оставался востребован и при потомках Алексея Михайловича. Служение Одоевского было награждено более чем достойно: князь стяжал огромное богатство, став едва ли не первым собственником среди ближних бояр Московии.

* * *

Другой деятель того же поколения, князь Юрий Алексеевич Долгоруков (1610–1682), разве что происхождением, древностью рода мог уступать Одоевскому, однако и здесь имелись расхождения в трактовке уходящих в глубь времен сведений. Это была личность энергичная, деятельная, а главное, глубоко преданная престолу. К нему Алексей Михайлович испытывал особое доверие и симпатии, видя в нем человека, на которого во всем можно было положиться. О том, насколько дорожил Алексей Михайлович своим отношением к Долгорукову, сохранилось немало свидетельств. По поводу конфликта с Одоевским Алексей Михайлович писал Долгорукову: «Напрасно ты послушал хитрых людей, сам видишь что разве у тебя иного друзей стало, а прежде мало было кроме Бога и нас грешных… любя тебе пишу, а не кручинясь, а сверх того сын твой скажет, какая немилость моя к тебе и к нему»[35]35
  Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 11. С. 125.


[Закрыть].

Служение Долгорукова, его восхождение к властным вершинам при Алексее Михайловиче имело схожие черты с тем, как это складывалось у других бояр, кому довелось находиться у истоков нового царствования. Ему было доверено приводить к присяге на верность восходящему самодержцу княжеский двор, боярство, население Москвы и окраинных воеводств. Когда встал вопрос о коренной реформе национального законодательства, в ходе подготовки Соборного уложения Долгоруков руководил Ответной палатой, куда стекались предложения с мест. В ней заседали выборные от дворянства, помещиков, торговых кругов. Приказу предстояло составить сводную челобитную, где затрагивались застарелые, наиболее болезненные вопросы землевладения и землепользования, где ключевое место занял вопрос о землепашцах. Уже тогда за Долгоруковым закрепилась репутация мыслящего, изворотливого, жесткого царедворца, который неуклонно добивался поставленных целей, не останавливаясь перед выбором средств. Не случайно он одно время возглавлял Сыскной приказ.

Долгоруков не однажды был задействован и в «горячих точках», предводительствуя в ходе военных действий против Речи Посполитой и Швеции. В победах над поляками под Вильно (1659) и Могилевом (1661) ему сопутствовали удача и успех. При этом немалую роль играла его способность предвидеть ход событий, действовать на опережение, разгадывая планы противника. Однако способность «стоять упорно выше всех товарищей своих», которой отличался Долгоруков в военных предприятиях, не всегда шла на пользу во внутренних делах. Проводимые под его началом рекрутские наборы среди казачьего населения на Дону сопровождались крутыми мерами против дезертиров и уклонистов. В ходе одного из таких рейдов был схвачен и казнен один из предводителей казаков, Семен Разин, брат будущего крестьянского вождя Степана Разина. У Степана это трагическое событие, как утверждают источники, разбудило неукротимую жажду мщения, подвигло донского казака на «бунташный» путь сопротивления власти.

О том, как проявил себя Долгоруков на дипломатическом поприще, свидетельствует сам царь Алексей Михайлович. В наиболее сложный период переговоров с польской стороной в Андрусове самодержец писал ему: «Будучи ты на посольских съездах, слуга нам, великому государю, радел от чистого сердца, о нашем деле говорил и стоял упорно свыше всех товарищей своих. Эта твоя служба и радение ведомы от прислышников ваших, а также и товарищ твой, Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, про твою службу и радение нам извещал. Мы за это тебе жалуем, милостиво похваляем; а теперь указали тебе быть полковым воеводою, и ты бы польскими и литовскими людьми промысел чинил бы, в которых местах пристойно по-домашнему»[36]36
  Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 11. С.127.


[Закрыть].

Диктат, давление на партнеров с позиции силы лишь заводили в тупик переговорный процесс. Здесь Долгоруков оказывался все более и более «не на месте». Неутоленная ненависть к врагу, жажда мести прорывались наружу, выплескивались в ходе переговоров. «Милостиво похваляя» Долгорукова, царь, тщательно подбирая слова, отстранил его от дальнейшего ведения дел с поляками. Разлад внутри русской делегации на переговорах, нежелание идти на компромисс, ультиматумы, угрозы, которые выставляли Одоевский и Долгоруков, осложняли диалог с поляками, отодвигали возможность мирного урегулирования. В итоге завершить переговорный процесс и добиваться подписания мира было поручено Ордину-Нащокину, который и довел дело до конца.

В ходе подавления восстания Степана Разина Долгоруков получил все возможные полномочия, когда повстанческое движение достигло своего апогея, охватив значительную часть Придонья и Среднего Поволжья. Продвигаясь в сторону Москвы, отряды Разина постоянно пополняли свои ряды, были хорошо вооружены, вдохновлены победным опытом. К борьбе с ними Долгоруков привлек регулярные войска, покинувшие театр военных действий на Украине. Однако это не прибавило результативности действиям командования. Испытанные методы ведения войны, какие использовались в ходе боевых действий против Речи Посполитой и Швеции, здесь, в войне гражданской, полупартизанской, оказались малоэффективны. Единого фронта как такового не существовало. Атаки разинских отрядов отличались внезапностью, были непредсказуемы. «Бунташное» войско располагало флотилией маневренных речных судов, что обеспечивало ему преимущество в прибрежье Дона, Волги, их притоков. Успеху разинцев немало способствовала поддержка населения, пополнявшего мятежные ряды.

В этих обстоятельствах Долгоруков сделал главную ставку на террор. Карательные акции, показательные казни по отношению не только к попавшим в плен мятежникам, но и к оказывающему им поддержку местному населению, наталкивались на не менее яростные расправы разинцев над представителями местной администрации, помещиками, купцами. Гражданская война влекла за собой многочисленные бессмысленные жертвы с обеих сторон. Русский бунт по-особому проявлял свою «бессмысленность и беспощадность». На фоне неудержимого буйства насилия и жестокости особенно изумляют примеры поразительной стойкости, крепости человеческого духа перед лицом неминуемой смерти. Князь Долгоруков, захватив город Темников, с целью выявления зачинщиков подверг изуверским пыткам пленных бунтовщиков. Не выдержавшие их выдали, что предводителем была монахиня Алена Арзамасская. Схваченная карателями, она держалась на удивление дерзко и бесстрашно. Ее, как ведьму, решили подвергнуть сожжению на костре. Смелая женщина сама взошла на эшафот-кострище. Перед тем как лечь на бревна, бросила «верховному карателю» Долгорукому: «Если бы, князь Юрий, все воевали, как я, давно пришлось бы тебе поворотить лыжи!»

О том, какие пытки были тогда в обиходе палачей, пишет Николай Костомаров: «Самая простая состояла в простом сечении, более жестокие были такого рода: преступнику завязывали назад руки и поднимали вверх веревкой на перекладину, а ноги связывали вместе и привязывали бревно, на которое вскакивал палач и «оттягивал» пытаемого, иногда же другой палач сзади бил его кнутом по спине. Иногда привязывали человека за руки к перекладине, под ногами раскладывали огонь, иногда клали несчастного на горящие уголья спиной и топтали его ногами по груди и животу. Пытки над преступниками повторялись до трех раз; наиболее сильною пыткою было рвание тела раскаленными щипцами; водили также по телу, иссеченному кнутом, раскаленным железом, выбривали темя и капали холодной водой и т. п.»[37]37
  Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Кн. 2. М., 2004.


[Закрыть]. Григорий Котошихин продолжает этот жестокий перечень: «Жгут живого за богохулство, за церковную татьбу, за содомское дело, за волховство, за чернокнижство, за книжное преложение, кто учнет вновь толковать воровски против Апостолов и Пророков и Святых Отцов с похулением; оловом и свинцом заливают горло за денежное дело, кто воровски делает, серебреником и золотарем, которые воровски прибавливают в золото и в серебро медь и олово и свинец; а иным за малые такие вины отсекают руки и ноги»[38]38
  Котошихин Г. Указ. соч. С. 130.


[Закрыть]. Людей лишали жизни на виселице, на плахе, на колу, казнили четвертованием, то есть поочередным отсечением конечностей и головы. Самому Долгорукову в ходе восстания Степана Разина пришлось пожинать славу не столько успешного военачальника, сколько жестокого карателя по отношению к восставшим. Возмездие пришло в мае 1682 года, когда князь, как и многие знатные бояре, стал жертвой восставших стрельцов – его подняли на пики вместе с сыном Михаилом.

* * *

Юрий Никитич Барятинский (1618–1685) – выходец из иного сословного ряда, из тех, кого держали в отдалении, на вторых ролях, кто поднимался по службе медленно, шаг за шагом. Он был замечен в ходе службы на окраинных воеводствах, при строительстве военных поселений и укреплений, «засечных черт» на тех участках, где угроза татарского вторжения издавна давала о себе знать. Там Барятинский обретал необходимый командный опыт, который пригодился ему в русско-польской войне. Будучи полевым командиром, он особенно отличился при разгроме польско-литовских войск под Борисовом и Брестом.

Начиная с 1658 года, когда русским войскам пришлось испытать горечь поражений, Барятинский в трудный, критический период войны сумел по-особому заявить о себе. Оставаясь воеводой в осажденном Киеве, он не только удерживал оборону блокированного города: его удачные вылазки наносили немалый урон силам гетмана Выговского, переметнувшегося во вражеский стан. Гибель армии Шереметева, главной опоры русских сил на Украине, поставила в безвыходное положение русские гарнизоны, базирующиеся в крупных украинских городах. Находившийся в плену, вконец деморализованный Шереметев под давлением своих тюремщиков направил Барятинскому распоряжение сдать Киев. На это последовал ответ, который вызвал восторженную реакцию во властных кругах: «Я повинуюсь указам царского величества, а не Шереметева; много в Москве Шереметевых». Фраза, исполненная патриотического пафоса, получила широкую огласку. Гарнизон Киева выстоял, несмотря на попытки поляков захватить город приступом, а затем длительной осадой.