Текст книги "Ордин-Нащокин. Опередивший время"

Автор книги: Виктор Лопатников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Ртищев выделял деньги на выкуп тех, кто удерживался в татарском плену, обустраивал богоугодные заведения, убежища для страждущих и калек, направлял доступные ему средства в местности, пораженные голодом. Он пытался придать благотворительной деятельности масштабный характер, поскольку нужда, бедность, страдания были повсеместным явлением русской жизни. Он основал за свой счет первый «особый дом», некое подобие пункта скорой помощи, куда с московских улиц свозили нищих, калек, пьяниц, а затем и другой дом для увечных, слепых, неизлечимо больных, получивший известность как «больница Федора Ртищева». Своим присутствием у трона Ртищев подчеркивал «тишайшие» достоинства царя, подвигая его на многие деяния в пользу бедных.

Предаваясь описанию благотворительной деятельности Ртищева, историки имперского периода сознательно уводили в тень ту роль, которую он играл в государственных делах. Между тем Ртищев в силу своего положения оказывался в эпицентре проблем, которые так или иначе выдвигались на передний план. Он оставался правой рукой самодержца во всех явных и теневых деяниях его царствования. Ртищев входил в число «ревнителей благочестия», был близок к Аввакуму и Никону. Отдавал себя церковной реформе по сценарию, определенному сверху, безуспешно вмешивался в урегулирование на Украине, делал все возможное, чтобы провозгласить Алексея Михайловича царем «Великой, Малой и Белой Руси», проявлял настойчивость в попытках возвести его на польский королевский престол.

В чине постельничего Ртищев как один из самых близких к царю людей оставался в круге всех проблем, которые так или иначе беспокоили царствующую особу. При этом он, насколько мог, стремился облагородить облик Тишайшего, вовлекая его в многочисленные благотворительные акции. В то же время Ртищев стоял у истоков создания приказа Тайных дел и управлял им до конца жизни. Это он, «милостивец» сирых и убогих, утверждал суровые приговоры тем, кто всего лишь непочтительно отзывался о царе, боярстве и церкви. Он же в силу непросвещенности, неспособности здраво осмыслить чужой опыт продвинул идею денежной реформы, породившей Медный бунт с его кровавыми последствиями. Судьба Ртищева, как и других его видных современников, воплотила как духовные искания, так и те заблуждения, какие могла вобрать в себе непросвещенная, не наделенная должным опытом и знаниями «добрейшая русская душа».

* * *

Долгое царствование Алексея Михайловича вместило в себя немало других деятельных, умных, самоотверженных людей, с честью служивших Отечеству. Одни из них сумели одолеть просторы Сибири, тем самым включив в хозяйственный оборот таившиеся там огромные ресурсы. Другие, жертвуя собой, пытались на пределе сил направлять свой талант и энергию на то, чтобы сделать Русь такой, какой этого требовало наступающее время, однако их жизни, энергию, талант целиком поглощала борьба за сохранение устоев государственности.

Век Алексея Михайловича – время жестокое, противоречивое, пора бьющих через край драматических событий, противостояний, конфликтов. Тем, кто оказывался в их эпицентре, приходилось искать и находить решения вдали от кремлевских коридоров. Там, в полевых условиях, где разворачивались главные события, происходили сражения, обнажались конфликты, управляющей элите необходимо было самостоятельно вырабатывать стратегию действий, находить выход из безвыходных ситуаций. «Ротация» начальствующих лиц, их сменяемость предопределялась стечением обстоятельств, их востребованность порой не зависела от способностей, готовности соответствовать порученному делу. Принадлежность к именитому роду, древность фамилии выступали гарантом достоинств личности, знаний, таланта, умения решать задачи на любом участке государевой службы. Особенно ценились такие, кто, подобно Хованскому, без раздумий изъявлял готовность беспрекословно служить, где прикажут. Такие люди готовы были возглавлять приказы, управлять воеводствами, водить полки в сражения, председательствовать на дипломатических переговорах. При этом одинаково успешно справляться с теми или иными проблемами редко кому удавалось. Назначения, противоречащие логике, а порой и здравому смыслу, определяли уровень доверия власти тому или иному деятелю, а единожды достигнутый успех гарантировал право на дальнейшее восхождение по властным ступеням…

Архаичная система государственных институтов при отсутствии реформ продолжала сковывать управленческий процесс, все более обнажая свою уязвимость. Размах событий, их трагический исход убеждал – дельных исполнителей, готовых к тому, чтобы своевременно, адекватно реагировать на подступающие проблемы, обеспечивать их преодоление, остро не хватает. Элита, погрязнув в местнических счетах, все более оказывалась не в состоянии пополнять правящее сообщество людьми, наделенными умом, образованностью, талантом. Жесткий диктат обстоятельств в конечном счете вынуждал власть в исключительных случаях отставлять в сторону знатных бояр, невзирая на их безусловное право главенствовать везде и во всем. Нужны были люди иной генерации, способные ставить заслон череде недальновидных решений, бессмысленных жертв, умевшие находить выход из тупиковых ситуаций, избавлять власть от топтания на месте. Ответом на эту потребность и стало, вопреки непреложным установкам времени, выдвижение Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина в высший эшелон государственного управления.

Глава седьмая
ОПЕРЕДИВШИЙ ВРЕМЯ

Наиболее плодотворный этап служения Ордина-Нащокина длился около четырех лет (1667–1671), когда Алексей Михайлович решил поставить его во главе важнейших государственных дел. Исходя из объема и важности возложенных обязанностей, занятое Ординым-Нащокиным в то время положение соответствовало уровню премьер-министра или государственного канцлера. Функции ближнего боярина простирались от решения назревших внутригосударственных проблем до остающихся незавершенными внешнеполитических задач. Необходимо было решительными мерами преодолевать отсталость экономики, основанной на примитивных натуральных формах. Отгораживание от внешнего мира лишь усиливало экономическое отставание, а торговая экспансия извне сводила к минимуму потребности к саморазвитию.

Продвигаемые Ординым-Нащокиным экономические меры вписывались в политику протекционизма, давно и решительно проводимую в то время во многих европейских странах. Такая политика в наибольшей мере отвечала национальным интересам государств, сосредоточенных на развитии. Добиться этого было возможно лишь путем расширения внутреннего рынка, стимулируя собственное товарное производство. Ордин-Нащокин при этом считал важным оберегать выгоду промысловиков и торговцев в отношениях с иностранными поставщиками. «Ныне торговые статьи учинены великим рассмотрением, чтобы торговля происходила без ссор и без обиды; прежним компаниям быть не годиться, потому что от них больше ссоры, чем дружбы; открылось, что иноземцы торгуют подкладными (поддельными) товарами, тайные подряды делают, многими долгами русских»[44]44
  Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 12. С. 277.


[Закрыть]. В данном случае речь идет об объявлении Новоторгового устава, по которому вводился пересмотренный регламент в осуществлении налоговой политики, в соблюдении строгих таможенных процедур в отношении внешних поставщиков. Было принято решение учредить особый Приказ купецких дел, задачи которого состояли в создании здоровой конкурентной среды, избавлении от бюрократической волокиты, ограждении «купецких людей» от произвола, творимого как на границах, так и в окраинных воеводствах. Путем снижения пошлин и введения вексельной системы взаиморасчетов был увеличен товарооборот через Астрахань.

Ордин-Нащокин торопился провести в жизнь намеченные мероприятия, поскольку чувствовал вражду боярской знати, монополизировавшей внешнюю торговлю, и предвидел, что его возвышение будет недолгим. Надо сказать, что причиной вражды было не только презрение аристократов к «худородному» выскочке, но и характер самого Афанасия Лаврентьевича, не упускавшего случай показать знатным невеждам свое превосходство в уме и знаниях.

В. О. Ключевский в своем очерке, посвященном Ордину-Нащокину, писал: «Ворчать за правду и здравый рассудок он считал своим долгом и даже находил в том большое удовольствие. В его письмах и докладах царю всего резче звучит одна нота: все они полны немолчных и часто очень желчных жалоб на московских людей и московские порядки. Ордин-Нащокин вечно на все ропщет, всем недоволен: правительственными учреждениями и приказными обычаями, военным устройством, нравами и понятиями общества. Его симпатии и антипатии, мало разделяемые другими, создавали ему неловкое, двусмысленное положение в московском обществе. Привязанность его к западноевропейским порядкам и порицание своих нравились иноземцам, с ним сближавшимся, которые снисходительно признавали в нем «неглупого подражателя» своих обычаев. Но это же самое наделало ему множество врагов между своими и давало повод его московским недоброхотам смеяться над ним, называть его «иноземцем». Двусмысленность его положения еще усиливалась его происхождением и характером. Свои и чужие признавали в нем человека острого ума, с которым он пойдет далеко. Этим он задевал много встречных самолюбий, и тем более что он шел не обычной дорогой, к какой предназначен был происхождением, а жесткий и несколько задорный нрав его не смягчал этих столкновений».

Историк отмечает и то, что в письмах царю и других документах Ордин-Нащокин нередко проявлял скромность, даже самоуничижение – но не выше ставил и способности своих знатных врагов, на которых постоянно жаловался. «Перед всеми людьми, – писал он царю, – за твое государево дело никто так не возненавижен, как я». Он называл себя «облихованным и ненавидимым человеченком, не имеющим, где приклонить грешную голову». При каждом столкновении с влиятельными недругами он просил царя отправить его в отставку, оговариваясь, однако, что от этого пострадают государственные интересы. Ключевский продолжает: «Афанасий знал себе цену, и про его скромность можно было сказать, что это – напускное смирение паче гордости, которое не мешало ему считать себя прямо человеком не от мира сего: «Если бы я от мира был, мир своего любил бы», – писал он царю, жалуясь на общее к себе недоброжелательство. Думным людям противно слушать его донесения и советы, потому что «они не видят стези правды и сердце их одебелело завистью». Злая ирония звучит в его словах, когда он пишет царю о правительственном превосходстве боярской знати сравнительно со своей худородной особой. «Думным людям никому не надобен я, не надобны такие великие государственные дела… У таких дел пристойно быть из ближних бояр: и роды великие, и друзей много, во всем пространный смысл иметь и жить умеют; отдаю тебе, великому государю, мое крестное целование, за собою держать не смею по недостатку умишка моего»»[45]45
  Ключевский В. О. Исторические портреты. М., 1990. С. 128.


[Закрыть].

Важную роль в осуществлении курса на развитие национальной экономики Ордин-Нащокин отводил зарубежному опыту, развитию деловых связей с заграницей. Для этого следовало возвысить роль Посольского приказа в государственных делах. Без ведома «государственных посольских дел оберегателя» никакие государственные акты и распоряжения не могли иметь законной силы. Он исходил из того, что Посольский приказ есть «око всей России» и службу в нем следует поручать «беспорочным, избранным людям во всем освидетельствованным разумом и правдою». Он доказывал пагубность «неформальных» отношений высокопоставленных бояр и дьяков с иностранными представителями, в ходе которых заключались сделки, в ущерб «казенной прибыли». «Не научились, – доказывал он царю, – посольские дьяки при договорах на съездах государственные дела в высокой чести иметь, а на Москве живучи бесстрашно мешают посольские дела в прибылях с четвертными и с кабацкими откупами». Он требовал, чтобы «думные дьяки великих государственных дел с кружечными делами не мешали бы и непригожих речей на Москве с иностранцами не плодили бы»[46]46
  Галактионов И. В., Чистякова Е. В. А. Л. Ордин-Нащокин: Русский дипломат XVII в. М., 1961. С. 44.


[Закрыть].

* * *

Чтобы понять значимость деятельности Ордина-Нащокина во главе Посольского приказа, необходимо вкратце рассмотреть, чем занималось это учреждение и как оно возникло. В Киевской Руси особого ведомства, занимавшегося внешней политикой, не существовало – ее регулировал князь при участии должностных лиц своей администрации. В Московской Руси особую роль в управлении заняла Боярская дума, постоянный совещательный орган при великом князе, а потом и при царе. На ее заседаниях обсуждались важнейшие вопросы внутренней и внешней политики, принимались решения с формулировкой: «государь указал и бояре приговорили». Дума ведала приемом иностранных послов, ведением переговоров, составлением дипломатических документов. Согласно этикету царь (великий князь) принимал послов только в самых важных случаях, все дела они решали с боярами. Не случайно Иван Грозный говорил английскому послу Р. Ченслеру: «У нас издавна того не ведетца, что нам, великим государем, самим с послы говорить»[47]47
  «Око всей великой России»: Об истории русской дипломатической службы XVI–XVII веков. М., 1989. С. 8.


[Закрыть].

С усилением центральной власти Боярская дума, выражавшая интересы княжеско-боярской аристократии, стала «задвигаться» на задний план. Уже в правление Василия III была создана «Ближняя дума» из доверенных лиц великого князя, решавшая все важнейшие вопросы, касающиеся в том числе и внешней политики. Это учреждение сохранилось и в XVII веке, о чем упоминал Ордин-Нащокин в письме царю: «В Московском государстве искони, как и во всех государствах, посольские дела ведают люди тайной Ближней думы». Служивший в России наемник-француз Жан Маржерет в своих записках начала столетия писал: «Определенного числа членов Боярской думы не существует, так как от императора зависит назначить, сколько ему будет угодно. При мне оно доходило до тридцати двух членов. Тайный Совет для дел особой важности состоит обычно из самых близких родственников императора… Сверх того в думе держат двух думных дьяков… Один из них тот, в ведомство к которому направляют всех послов и дела внешней торговли. Другой тот, в ведомстве которого все дела военных» [48]48
  Россия начала XVII века. М., 1982. С. 160.


[Закрыть].

Думные дьяки, вначале бывшие простыми писцами, со временем стали играть важную роль в государственных делах. В совершенстве изучив делопроизводство и правила дипломатического этикета, они участвовали в решении всех вопросов внешней политики. Г. Котошихин в своих записках отмечает: «А на всяких делах закрепляют и помечают думные дьяки, а царь и бояре ни х каким делам, кроме того что послы прикладывают руки к договорным записям, руки своей не прикладывают». «Худородные» дьяки, происходившие из дворянства или духовенства и чуждые сословной спеси, были незаменимым орудием в борьбе верховной власти с боярами. Именно они заняли ведущее положение в приказах – органах государственного управления, возникших в начале XVI века. К середине столетия оформилась приказная система, в которой главную роль играли четыре «старших» приказа – Поместный, Разрядный, Земский и Посольский. Последний, созданный в 1549 году, тоже возглавил дьяк – Иван Михайлович Висковатый. В 1561 году этот доверенный советник Ивана Грозного был также назначен «печатником», или хранителем Большой государственной печати, что было вполне разумно: печать прикладывалась прежде всего к дипломатическим документам.

Дьяки, руководившие «старшими» приказами, участвовали в заседаниях Боярской думы и носили звание думных, в то время как главы остальных приказов (их в разное время насчитывалось до сорока) назывались приказными дьяками. Их статус был существенно ниже: если думных дьяков писали в документах с отчествами в полной форме, то приказных – в краткой (Иван Петров сын Данилов) или вовсе без отчеств. Подьячие, к которым перешли канцелярские обязанности, и вовсе писались одним именем в уничижительной форме – Ивашка, Васька и т. д. При Федоре Ивановиче в штате Посольского приказа помимо посольского дьяка и его «товарища» (заместителя) работало 15–17 подьячих и несколько толмачей, то есть переводчиков.

К тому времени приказ успел пережить репрессии времен опричнины, когда некоторые его сотрудники были казнены по обвинению в измене. Иван Висковатый потерял доверие царя, высказавшись – как и Ордин-Нащокин век спустя – за мир с Польшей и установление с ней союзнических отношений. В 1570 году его обвинили в тайных сношениях с польским королем Сигизмундом и намерении передать ему Новгород. Висковатый пытался оправдаться, но царь, не слушая, велел отрубить ему голову. Его преемником стал дьяк Андрей Щелкалов, достигший еще большего влияния; дошло до того, что он за взятки вносил исправления в родословные росписи бояр, повышая их на лестнице местничества. За это царь Борис Годунов сместил его, назначив посольским дьяком его младшего брата Василия Щелкалова. В неразберихе Смутного времени эту должность занял дьяк Иван Грамотин, служивший трем государям. По отзывам голландца Исаака Массы, он был «похож на немецкого уроженца, умен и рассудителен во всем». Западнические симпатии дьяка вызвали гнев патриарха Филарета, который распорядился отправить Грамотина в ссылку – но тот сумел вернуть доверие царя и руководил приказом до 1635 года.

Из-за недостаточно четкого разделения функций внешнеполитической деятельностью в XVI–XVII веках занимались не только Посольский приказ, но и другие ведомства. Одним из них был Казенный приказ, или Казенный двор, который ведал внешней политикой до образования Посольского приказа. Важной частью дипломатического этикета того времени было вручение «поминков» (подарков) иноземным послам и государям, средства на которые выделялись из казны. Казначеи Казенного приказа вели учет этих подарков, а также принимали участие в переговорах – особенно в тех, что касались торговых отношений с заграницей. К дипломатической службе имел отношение и приказ Большого дворца: его представители, дворцовые дьяки, ведали размещением прибывавших в Москву послов и их снабжением («кормом»). Они также участвовали в переговорах, а нередко и сами выезжали за границу как члены посольств. Руководили посольствами обычно родовитые бояре, которые не имели понятия о сути решаемых дел, не знали ни языка, ни обычаев посещаемой страны. Поэтому дьякам приходилось вести дипломатическую переписку, составлять наказы послам и контролировать их действия, находясь в составе посольств.

С прибытием в Москву иноземных послов каждый раз создавалась комиссия для переговоров, состоявшая из бояр, казначеев и дьяков. После приезда посол получал аудиенцию у царя и предъявлял ему верительную грамоту, в которой часто излагалась и суть предмета переговоров. Через некоторое время к послу являлась комиссия, которая выслушивала его предложения и передавала их царю. Одобренные им ответные предложения в свою очередь передавали послу, который увозил их на рассмотрение своего государя. Обычно в комиссию входили один-два, в важнейших случаях три члена Боярской думы. Если ранг иностранного дипломата был не слишком высоким, ответ ему мог передать один дьяк без участия бояр.

Надо сказать, что Посольский приказ занимался не только дипломатическими вопросами, но и другими делами, связанными с иностранцами. В его ведении находились жившие на Руси иноземные купцы и ремесленники (но не военные – ими занимались другие ведомства), дворы для приема послов, выкуп пленных. Кроме того, царь давал Посольскому приказу всевозможные поручения, исполнение которых порой затягивалось на десятилетия. Так ему оказались подчинены сибирские владения купцов Строгановых, несколько крупных монастырей, места обитания переселившихся на Русь татар и т. д. Из-за этого аппарат приказа сильно увеличился – еще в конце XVI века в нем появились присутствие (нечто вроде коллегии) и занятая повседневными делами канцелярия. В середине следующего столетия из приказа выделились отделы, или «повытья», возглавляемые старшими подьячими. Три повытья занимались сношениями с европейскими странами, два – с азиатскими. Между повытьями распределили технические функции: одно занималось переписыванием и переводом документов, другое – обеспечением связи с заграницей, третье – оформлением дипломатических приемов, что включало в себя изготовление богато украшенных тканей и нарядов.

Тогда же, в правление Алексея Михайловича, Посольскому приказу были приданы дополнительные функции – сбор таможенных пошлин, заведование делами донских казаков, назначение воевод в приграничных районах. Когда между ведомствами распределили управление русскими городами, в ведении приказа оказались Касимов, Елатьма, Романов, а позже ему подчинили четверти, или четвертные приказы – Новгородский, Галицкий, Владимирский, Устюжский, собиравшие налоги с обширных территорий Северной Руси. В его же ведении находились созданный после присоединения Левобережной Украины Малороссийский приказ и другие «временные» приказы – Смоленский, Литовский, Новгородский. С ростом полномочий продолжали расти и штаты: с 1666 года место одного заместителя посольского дьяка заняли три, с 1668-го – четыре, а потом и пять. Заместители, или «вторые дьяки», назначались из подьячих, имевших опыт работы в приказе. Некоторые из них со временем становились руководителями приказов – в том числе Алмаз Иванов, занявший этот пост в 1653 году и только через 14 лет уступивший его Ордину-Нащокину.

Основной штат Посольского приказа составляли подьячие, делившиеся по своему стажу на старых, средних и молодых. Старые, или приписные, возглавляли повытья и «походы» (инспекции), им также доверялось право подписи не слишком значительных документов. Средние и молодые подьячие переписывали документы и выполняли разные поручения. В приказе служили также переводчики и толмачи – часто считается, что это одно и то же, но первые занимались письменным переводом, а вторые – устным. Во второй половине XVII века насчитывалось до 15 переводчиков и 40–50 толмачей, которые знали не только главные европейские языки, но и турецкий, персидский, арабский, грузинский, монгольский. Часто в переводчики шли приехавшие на Русь иноземцы или русские, побывавшие в плену. Были случаи, когда для изучения языков боярских детей специально посылали за границу. Способности служащих Посольского приказа ценились весьма высоко: их жалованье было в три – пять раз больше, чем в других приказах.

* * *

Особое место в деятельности приказа занимала организация русских посольств. До начала XVIII века постоянных дипломатических представительств за границей у Руси не было. Посольства посылались для решения отдельных вопросов – заключения мира, поздравления вступившего на трон монарха, подписания торговых соглашений. От важности миссии зависел статус дипломата: он мог быть великим послом, обычным или «легким», посланцем и гонцом. Каждому из этих рангов соответствовали определенные почести и денежные выплаты. Послы, как уже говорилось, выбирались из бояр, которые наделялись правом вести переговоры и вырабатывать проект договора, который утверждался царем и Боярской думой. Дьяки могли быть только посланцами, статус и роль которых были менее значительны. При этом они неизменно входили в состав посольств, являясь товарищами посла и членами посольского съезда. Гонцы, назначаемые из числа подьячих или толмачей, просто доставляли грамоты или передавали поручения устно, не вступая в переговоры. Были и тайные посланцы, которые перевозили секретные документы и инструкции русским послам и агентам за границей. Они не входили в штат приказа, а вербовались из разных сословий. Например, в архиве Посольского приказа сохранился документ: «Отпущен тайно к цесарю с грамотой московский торговый человек Тимоха Выходец»[49]49
  Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. Т. 3. Стб. 1082. СПб., 1854.


[Закрыть].

Во время пребывания за границей послы обеспечивались за счет того государства, куда отправлялись. Точно так же в России их финансировал Казенный приказ, но во второй половине XVII века эту обязанность также передали Посольскому приказу. Его бюджет в тот период неизвестен; мы знаем только, что на жалованье сотрудников ежегодно тратилось около пяти тысяч рублей, а к 1700 году эта сумма возросла до семи тысяч. Помимо высокой зарплаты исполнение служащими приказа своего долга обеспечивала присяга на Библии, даваемая при вступлении в должность. Думный дьяк, например, клялся «служити и прямити и добра хотети во всем вправду, и государские думы и боярсково приговору и государских тайных дел русским всяким людем и иноземцом не приносите и не сказывати, и мимо государской указ ничего не делати, и с иноземцы про Московское государство и про все великие государства Российского царствия ни на какое лихо не ссылатися и не думати, и лиха никакова Московскому государству никак не хотети»[50]50
  «Око всей великой России». С. 28.


[Закрыть].

Первоначально «посольская изба» находилась в Кремле на площади, где позже была построена колокольня Ивана Великого. В 1570-х годах все приказы были переселены в новое двухэтажное здание Приказных палат, выстроенное в форме буквы П. Посольский приказ располагался в части здания, соседствующей с Архангельским собором, где помещалось несколько больших палат. В одной из них, Задней, где принимали иноземных посланников, стены были обиты «черевчатым аглинским сукном», а потолки расписаны. В другой палате, где сидели подьячие, на стене в рамках висели четыре «персоны» (картины), на которых были изображены добродетели, необходимые служащим приказа – Правда, Мудрость, Воздержание и Крепость. В отдельном опечатанном помещении хранилась Большая государственная печать, в другом – архив и библиотека с печатными и рукописными книгами, изображениями и картами. По заказу вельмож и самого царя сюда доставлялись из-за границы иностранные книги на разные темы – «по художеству», «о чудесах мира», «о полатном и городовом строении» и т. д. При необходимости здесь же, в приказе, эти книги переводились на русский язык.

Уникальность положения Посольского приказа делала его настоящим культурным центром Руси, который одновременно и закреплял существующую идеологию, и подрывал ее, допуская в страну – пусть и весьма дозированно – информацию о жизни других стран, о науке и культуре Нового времени. Первую «ипостась» этой деятельности представляли усилия по созданию трудов по истории государства, закреплявших его международный авторитет. Хотя их начало относится еще к временам Ордина-Нащокина, зримое воплощение они обрели при его преемнике А. С. Матвееве, когда был составлен «Царский титулярник». В этом богато иллюстрированном сочинении описывалась история Руси и ее монархии, искусственно возведенная к временам римских императоров, чтобы поставить дом Романовых вровень с его европейскими «коллегами». В Посольском приказе создавались и другие исторические сочинения, например «История о царях и великих князьях земли Русской», написанная в 1669 году дьяком Федором Грибоедовым. Для ознакомления царя и бояр с событиями в других странах Посольский приказ выписывал из-за границы газеты и журналы, составляя на их основе так называемые «вестовые письма», из которых позже возникла первая русская газета «Куранты».

* * *

Вступив в 1667 году в должность руководителя внешнеполитического ведомства, Ордин-Нащокин открыл новый, самый плодотворный период своей государственной карьеры. 30 января он скрепил своей подписью Андрусовский договор. 22 апреля появился развернутый текст девяноста четырех статей Новоторгового устава, а также семь дополнительных статей Устава торговли, который ограничивал иностранную торговлю в русских городах в целях поощрения отечественной. Историки отмечают, что свою программу реформ Ордин-Нащокин «обкатал» в родном Пскове за время недолгого губернаторства в 1665 году. Приехав в город, он нашел его в состоянии запустения. «Лучшие люди» решали все дела по своему разумению, не советуясь с посадскими, а воевода и его подручные грабили тех и других. В городе не собирались налоги, товары ввозились и вывозились беспошлинно, от чего страдали и казна, и сами горожане. Изучив положение, Нащокин собрал представителей от посадских людей и обсудил с ними «статьи о градском устроении» – можно предположить, что они были составлены на основе европейского городского права.

Его реформы были направлены на упорядочение управления и ограничение произвола чиновничьего аппарата. По его предложению жители Пскова выбирали из своей среды 15 человек, которые в течение трех лет, по пять человек ежегодно, вели городские дела. В их ведении находились городское хозяйственное управление, надзор за продажей алкоголя, таможенные сборы и торговля с иностранцами, а также судебное производство по торговым и другим делам. Воевода выносил судебные решения только по государственным и важнейшим уголовным преступлениям. Нащокин попытался реформировать местную торговлю, главный недуг которой заключался, по его мнению, в том, что «русские люди в торговле слабы друг перед другом», из-за чего легко попадают в зависимость от иностранцев. Ордин-Нащокин, видевший в богатстве торгово-промышленного класса залог процветания государства, учредил особые торговые компании, объединявшие вокруг одного богатого купца мелких торговцев. Земская изба выдавала этим компаниям ссуды для покупки товаров к еженедельным ярмаркам, во время которых для поощрения торговли допускался беспошлинный торг. «Худшие люди», которые не были бы в состоянии вести самостоятельную торговлю, теперь при помощи богатых компаньонов получали прибыль; в свою очередь, богачи могли с их помощью управлять ценами на товары.

Ордин-Нащокин не смог провести свои реформы в жизнь из-за недостатка времени: уже через восемь месяцев он был отозван из Пскова в столицу для ведения дипломатических дел. Сменивший его на воеводстве старый враг Иван Хованский представил царю реформы своего предшественника в самом невыгодном свете, и они были отменены. В Москве решили, что «такому уставу быть в одном Пскове не уметь», а на остальные города распространить его невозможно, поскольку он противоречит политике правительства, стремившегося к максимальной централизации управления путем назначения во все города воевод и создания там воеводских администраций.

Теперь, заняв одну из первых должностей в государстве, Ордин-Нащокин получил возможность продвигать свои нововведения в масштабах всей Руси. Сравнивая положение дел в России и Европе, он заметил, что вся финансовая политика московского правительства направлена исключительно на пополнение «государевой казны». Из-за этого происходит падение народного благосостояния, которое опустошает и казну, недополучающую налоги и пошлины. Его можно считать первым политэкономом Московского государства, работавшим над программой подъема благосостояния народных масс в интересах государства.