Текст книги "Ордин-Нащокин. Опередивший время"

Автор книги: Виктор Лопатников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Глава шестая
«СКУДОСТЬ В ГОСУДАРСТВЕННЫХ МУЖАХ»

В анатомическом кабинете города Упсала (Швеция) в конце XVII века был выставлен человеческий скелет. На прикрепленной к экспонату бирке значилось: «Kotoschichin». Личность Григория Карповича Котошихина (1608–1672), явная и тайная стороны его жизни с давних пор представляют особый интерес для исследователей. На протяжении почти двадцати лет, начиная с 1645 года, он служил писцом, затем подьячим в Посольском приказе, имея дело со многими дипломатическими документами: отчетами, протоколами, соглашениями, договорами. Продвинувшись по служебной лестнице, Котошихин далее был занят на дипломатической работе, в частности, в 1659–1660 годах находился в составе возглавляемого Ординым-Нащокиным посольства в Дерпте. Поручались ему и самостоятельные миссии за рубеж – в 1661 году он доставил в Стокгольм личное послание царя шведскому королю. Как полагают, именно в ту пору Котошихин стал передавать иностранцам конфиденциальные сведения секретного характера. Далее, из опасения быть изобличенным, он принял решение скрыться за границей. Там стал предлагать свои услуги властям Польши, Литвы, Пруссии, а в 1665 году осел в Швеции. Впоследствии исследователи проанализировали основные вехи его жизненного пути, обстоятельства, приведшие к измене. В основе принятого им решения усматривались разлад в семье, меркантильные соображения, завышенные амбиции, недооцененность начальством.

Судьба Котошихина не привлекла бы к себе внимания и не заняла заметного места в летописи прошлого, если бы не оставленное им литературное наследие. После скитаний по Европе он был принят в государственный архив Швеции с определенным условием: от него требовалось подробно описать картину жизнеустройства Московии во всех аспектах ее управления и образа жизни русского общества. Тогда им и было написано оригинальное сочинение, жанр которого трудно определить. Это то ли развернутый отчет, толи публицистический очерк традиций, нравов, явлений русской жизни, участником или свидетелем которых Котошихин был. Впоследствии под названием «О России в царствование Алексея Михайловича» творение Котошихина оказалось едва ли не единственным оригинальным русским источником, где воспроизводился образ Руси в середине XVII века.

В России произведение Котошихина получило известность в XVIII веке. Достоверность повествования – главное его достоинство. Сочинение написано так, что сквозь строки проступает ощущение, будто написано оно не столько для шведского, сколько для русского читателя. Самому автору не довелось воспользоваться гонораром в 150 талеров, полученным за проделанную работу. В ходе пьяной ссоры, возникшей на почве ревности, Котошихин убил хозяина дома, где снимал жилье. За это преступление он был осужден и казнен. Поскольку никто не мог взять на себя хлопоты по его погребению, труп был анатомирован, скелет послужил наглядным пособием для студентов университета…

Меркантильные мотивы, по которым Котошихин пошел на сделку с совестью, вероятно, могли иметь место. Однако были причины другого характера, из-за которых он стал диссидентом. Позднейшие исследования открыли нечто существенное, имевшее место в его судьбе. Решающее влияние на умонастроения и поведение Котошихина мог оказать факт унизительного наказания, которому он был подвергнут. В переписанный им текст одного важного документа вкралась ошибка: оказалось пропущенным слово «великий» в словосочетании «великий государь», из-за чего к виновнику была применена жестокая мера наказания – публичная порка. Не столько физическая, сколько моральная травма не прошла без последствий для человека, который имел вес и авторитет в высшем чиновном сообществе. Из других источников явствует, что причиной такого поступка были имущественные проблемы, порожденные преступным захватом принадлежавшей ему и семье собственности в пору, когда он находился за границей.

Какими бы мотивами ни руководствовался Котошихин, принимая решение не возвращаться на родину, написанный им труд открывал в нем личность неординарную, глубоко мыслящую. Он выступает не только как зоркий наблюдатель, бытописатель, но и как аналитик, стремящийся вникнуть в коренные причины нестроения государственной жизни. Последовательно, шаг за шагом, он воспроизводит панораму государственного жизнеустройства, традиций, по которым выстраивалась властная вертикаль сверху донизу, ритуалы, предписывающие порядок поведения подданных везде, где присутствовала царствующая особа, вплоть до дворцовых покоев и опочивальни царя. Содержание некоторых глав позволяет судить о том, насколько Котошихин был вхож в высшие сферы, проявляя осведомленность в тонкостях отношений внутри правящей элиты. В повествовательной манере автор описывает расклад влиятельных сил, структуру, функциональные обязанности органов власти, высоту положения одних представителей придворных кланов по отношению к другим. Воссоздавая атмосферу преклонения, поклонения царственной особе, Котошихин вместе с тем обнажает подлинную суть закулисной жизни двора.

В сочинении излагается немало эпизодов, зарисовок, характеристик, проливающих свет на то, носителями каких ущербных качеств, недостатков выступали люди, с которыми ему приходилось иметь дело: «Российского государства люди породой своей спесивы и необычайны ко всякому делу, понеже в государстве своем научения никакого доброго не имеют и не приемлют спесивства и бесстыдства, и ненависти и неправды; и ненаучением своим говорят многие речи к противности… а потом в тех своих словах временем запрутся и превращают в иные мысли; а что они от каких слов говоря запираются и тое вину возлагают на переводчиков, будто изменою толмачат»[28]28
  Котошихин Г. О России в царствование Алексея Михайловича. СПб., 1884. С. 58.


[Закрыть]. Характерно авторское обращение, которое содержится в тексте: «Благоразумный читатель! Чтучи сего писания, не удивляйся. Правда есть тому всему; поняже для науки и обычая в иные государства детей своих не посылают, страшась того: узнав тамошних государств веры и обычаи, и вольность благую, начали свою веру отменять, а пристав к иным по возвращении к делам своим и к сородичам никакого бы попечения не имели и не мыслили»[29]29
  Там же.


[Закрыть].

При этом Котошихин воспроизводит известную практику «железного занавеса», по существу аналогичную той, что имела место в недавний период российской истории. Для советского гражданина любая возможность поездки за границу становилась событием. Этому предшествовал ряд процедур: собеседований, проверок, подтверждений, гарантий со стороны поручителей. Невозвращение из-за рубежа воспринималось как измена, последствия которой испытывали на себе родственники и сослуживцы того, кто стал «невозвращенцем». О том же писал Котошихин: «И о поездке московских людей, кроме тех, которые посылаются по указу царскому и для торговли с проезжими, ни для каких дел ехати никому не позволено. А хотя торговые люди ездят для торговли в иные государства и по них познатных нарочитых людях собирают поручные подписи, за крепкими поруками, что им с товарами своими и с животами в иных государствах не остатися, а возвратится назад совсем. А который бы человек, князь или боярин, или кто-нибудь дела в иное государство без ведомости не бив челом государю, и такому б человеку за такое дело поставлено было в измену»[30]30
  Котошихин Г. Указ. соч. С. 59.


[Закрыть].

Беглый подьячий Посольского приказа не вдавался в причины «рабского состояния» своих сограждан, но это делали другие, большей частью зарубежные, авторы. Так, Паисий Лигарид, митрополит Газы, долго гостивший у Алексея Михайловича, считал «корнями духовного недуга», «общей пагубой», «злом» то, «что нет народных училищ и библиотек. Если бы меня спросили, какие столпы церкви и государства, я бы отвечал: во-первых, училища, во-вторых, училища, в-третьих, училища»[31]31
  Соловьев С. М. Древняя Россия. М., 2004. С. 76.


[Закрыть]. По этому поводу в 1668 году всерьез заговорили о необходимости создания первого на Р^си учебного заведения, однако открытие Славяно-греко-латинской академии в Москве состоялось только спустя 15 лет, – в 1682 году, уже в царствование Федора Алексеевича.

* * *

1613 год, положив начало правлению новой династии Романовых, не означал, однако, окончания «смутного лихолетья». Оно на протяжении десятилетий давало о себе знать в нарушении социальных связей, в расстройстве управления, в выдвижении руководящих кадров. Необразованность, ограниченность, отсутствие новаторских подходов к развитию страны были характерны для правящей элиты того времени. Результатом стало то, что Ордин-Нащокин называл «скудостью в государственных мужах». Противостояние боярских кланов усугубляло проблемы так и не окрепших со времен Смуты государственных структур. Им недоставало устойчивости, стабильности. Обеспечить преемственность в воспроизводстве людей, приспособленных к управленческой работе, не удавалось. «Бунташные» настроения, вспышки народного гнева питало не только непомерное налоговое бремя, но и недальновидное, сумбурное, некомпетентное правление.

Боярские кланы распределяли между собой ключевые управленческие структуры – приказы. Занимая высокие посты, знатные бояре не утруждали себя повседневной государственной работой, передоверяя решение вопросов сосредоточенному в приказах чиновному аппарату. Такой порядок предопределял бюрократию как основу системы, перестроить которую не удалось ни тогда, ни в последующие столетия. «Крапивное семя» бюрократии, способное «в посмех поставить» распоряжение самого царя, во многом предопределяло управленческие возможности власти. Наиболее полно это воплощалось в облике приказных дьяков – высшей бюрократической элиты. В ходу была поговорка: «Как пометил дьяк, то и делу быть так». В трудоемком, болезненном для самодержавной власти процессе принятия решений существенную роль играла ставка на правильный, безошибочный выбор таких людей. Именно способности, опыт чиновника служили ресурсом, важным направляющим средством, позволяющим в какой-то мере предупреждать или исправлять ошибки некомпетентного начальствующего лица. Состав, организация деятельности, функциональные обязанности приказных структур, качество подготавливаемых ими документов, в свою очередь, зависели от конкретных людей, от того, какими знаниями и опытом они обладали.

О бюрократических уловках чиновников, составлявших отчеты царю о проходивших с иностранцами переговорах, Котошихин пишет: «И те все речи, которые говорены и не говорили, пишут они в статейных своих списках не против того как говорено, прекрасно и разумно, выставляючи свой разум на обманство, через чтоб доставить у царя себе честь и жалование большое; и не срамляются того творити, понеже царю о том, кто на них может о таком деле объявить?»[32]32
  Там же. С. 58.


[Закрыть] Целью подтасовок и фальсификаций было не только стремление выслужиться, но и желание поквитаться с конкурентами – но в результате страдали дело и люди, кто верой и правдой служил государевым интересам. Одним из тех, кто подвергался подобной травле и в конечном счете стал ее жертвой, как мы уже знаем, был Ордин-Нащокин.

«Младенческие» представления о государственности, их наивный характер продолжали господствовать в мировосприятии родовитой элиты. Управление брало свое начало в племенной иерархии, где старшинство, функции и достоинства распределялись по происхождению, «по отечеству». Не служба и личные качества, а родство, «отчинное старшинство», некогда приобретенное предками за заслуги, смысл и значение которых во многом были забыты или утрачены, выступало основой для закрепления превосходства над другими. «У московитян, – отмечали иностранцы, – знаменитость рода ценится выше справедливости», хотя при этом говорилось, что «высота положения определяется государевым оком и разумением». На деле происхождение, родовитость почти всегда определяли назначение на государственную должность. Древность рода и брачные союзы – два непременных условия, дававшие право занять высокое место при монархе.

Сначала свернутые в рулоны свитки-столбцы, а позднее «разрядные книги» были документальными свидетельствами, по которым вычислялась древность рода, и на этой основе представителю потомственной знати отдавался приоритет при замещении «служилых мест». Это своеобразные «табели о рангах», некогда отображавшие высоту положения предков, теперь, при новой династии, открыли дорогу местничеству. Его суть состояла в том, чтобы заново сверить и «застолбить» место человека во властной иерархии, а тем самым и его право доминировать в государственной жизни. От чиновников, помимо прочего, требовалось в присутствии вышестоящих лиц, в первую очередь царя, отслеживать, чтобы приглашенные размещались «по породе своей, а не по службе».

Котошихин с этого и начинает описание возникающих на советах у царя коллизий, когда особенно наглядно открывались сословные противоречия. Даже присутствие высшего авторитета в ряде эпизодов не могло остановить стычки, усмирить спесь зарвавшихся в изъявлении своих амбиций царедворцев. Не только предводителям царского протокола, но и самому царю в иных случаях с трудом удавалось разгадать уловки, ухищрения вельмож, под любым предлогом стремившихся избежать ситуации, при которой высоте их положения мог быть нанесен ущерб. Бросая вызов всем собравшимся и самому царю, они решались на нелепые поступки:

«И они садитесь не учнут, а учнут бити челом, что ему ниже того боярина, или окольничего, или думного человека, сиречь немочно, потому что он рядом с ним равен… и такова царь велит поседить сильно; а он поседити себя не даст, и того боярина бесчестит и лает. А как ево посадят сильно, и он под ним не сидит же и выбивается из-за стола вон, и его не пущают, и разговаривают, чтоб он царя не приводил на гнев и был послушен; и он кричит: «хоть де царь ему велит голову отсечь, а ему под тем не сидеть» и спустится под стол; и царь укажет его вывести вон и послать в тюрьму, или до указу к себе на очи пущать не велит. А после того, за ослушание, отнимается у них честь, боярство или окольничество и думское дворянство, и потом те люди старые своея службы дослуживаются вновь»[33]33
  Соловьев С. М. Древняя Россия. С. 51.


[Закрыть].

И в других эпизодах, воссоздаваемых Котошихиным, проявляются свидетельства того, насколько монархия первых Романовых оказывалась порой не в состоянии обуздать амбиции потомственной знати. Смена династии пробудила дремавшие в сословиях противоречия, породила стремление одних «сменить команду», а других – закрепить за собой командные высоты. Царь Михаил Федорович, как и пришедший ему на смену юный Алексей Михайлович, не имели, особенно в начале царствования, возможности обуздать властную элиту, руководствуясь интересами дела, направлять лучших, нужных и достойных людей на ключевые участки государственной работы. Тон задавала относящая себя к высшей когорте родовитая часть бояр. Многие из них, знатные «по природе» и «по породе», не обладали способностью конструктивно мыслить, эффективно действовать. Амбициозные, своекорыстные, они в конечном счете оказывались тормозом в продвижении дела.

Как свидетельствует Котошихин, «иные бояре, брады свои уставя, ничего не отвечают, потому что царь жалует многих в бояре не по роду их, но по великой породе, и многие из них грамоте не ученые и не студерованные». При этом он выделяет два уровня тех, кто доминировал в системе высшего управления, кому в царствование Алексея Михайловича принадлежали «врожденные привилегии» и приоритетные права на верховенство во власти. Первый состоял из тех, кто по своей уходящей в историческую даль родовитости имел право на высший боярский чин. Минуя все другие иерархические ступени, важнейшие государственные посты занимали князья Черкасские, Воротынские, Трубецкие, Голицыны, Хованские, Морозовы, Шереметевы, Одоевские, Пронские, Шеины, Салтыковы, Репнины, Прозоровские, Буйносовы, Хилковы, Урусовы. Среди этой элитной когорты, в свою очередь, выделялись особо приближенные, чьи жилища располагались в самом Кремле – Черкасский, Морозов, Милославский, Трубецкой, Одоевский.

Уровнем ниже стояли не менее старинные, но небогатые роды, возвысившиеся благодаря недавним заслугам одного или нескольких своих представителей. К ним относились Куракины, Долгоруковы, Бутурлины, Романовские, Пожарские, Волконские, Лобановы, Стрешневы, Барятинские, Милославские, Сукины, Пушкины, Измайловы, Плещеевы, Львовы. Из обоих уровней в конечном счете выделялся узкий круг «ближних бояр», наделявшихся царем особыми распорядительными функциями, но и внутри этого сообщества местнические счеты давали о себе знать. При этом в реальной жизни провести грань между родовитыми потомками было непросто. Иерархические тонкости не имели определяющего значения до той поры, пока не возникала потребность «начальствовать», «задавать тон» по отношению к другим, особенно когда речь шла о пополнении личного благосостояния.

* * *

Особую печать на взаимоотношения внутри элиты накладывал вопрос о судьбе собственности, оказавшейся ничейной в ходе драматических событий, порожденных Смутой. Многие поместья, селения, земельные угодья оказались без хозяев. Их прежние владельцы сложили головы в ходе гражданской войны или кровавых противостояний, вызванных внешним вторжением. Вопрос о том, как и кому вводить в оборот эту собственность, занимал власть. Речь велась о возмещении экономических потерь, восстановлении доходных статей бюджета, по сути, – о путях и способах возрождения государственного хозяйства. Взяться за решение сопутствующих проблем мог только владелец, эффективный собственник. Таким образом, немалая часть ничейных, отписанных на государя землевладений стала предметом конкурентной борьбы, реальным поводом к соперничеству претендентов. Морозов и его соратники стяжали огромные богатства путем «приватизации» этой ничейной собственности. Ее распределение власть использовала по своему усмотрению, наделяя первым делом особо приближенных «царевых слуг».

Царствования Михаила и Алексея Романовых вошли в историю России масштабной раздачей земель боярской элите, ставшей опорой новой династии. Немалая часть земельных наделов использовалась властью в качестве стимула, поощрения за заслуги перед престолом. Государственных наград в современном понимании – орденов, медалей, почетных званий – тогда еще не существовало. Высшей формой царского поощрения выступали деньги, соболья шуба, земельный надел. Именно в такой форме государь лично воздавал должное своим особо отличившимся подданным. При этом значение имели не столько размер надела, сколько количество крестьянских «душ», населявших данную передаваемую во владение частному лицу территорию. Этот сложный, противоречивый процесс приватизации содержал в себе немало проблем, осложнял течение общественной жизни, однако другого пути к хозяйственному возрождению на том этапе не было.

История царствования Алексея Михайловича, ее летописные страницы пестрят упоминаниями родовитых имен, однако достойно проявить себя удавалось далеко не каждому. Назначения на важные государственные должности, попытки поручать им ответственные задания часто не приносили успеха. Их роль в ходе тех или иных событий определялась стечением обстоятельств, влиять на которые им мало в чем удавалось. Многие представители именитого сословия так и остались в тени ушедшего времени, не оставив после себя ничего особенно значительного. Они по большей части лишь «состояли», «принимали участие», «оставались на виду», «играли свиту».

Характерный пример тому – один из видных деятелей царствования Яков Куденетович Черкасский (ок. 1600–1666). Выходец из кабардинского княжеского рода, принявший христианство, он как никто другой незаслуженно снискал себе славу выдающегося полководца, талантливого дипломата. Этому способствовали как особый статус, каким пользовались наследники присягнувших русскому царю кавказских князей, так и личные качества искусного царедворца. Уже в юные годы царевича Алексея Черкасский был его незаменимым спутником в охотничьих забавах, хождениях по монастырям, молебнах, а после этого неотступно следовал за царем в паломничествах и военных походах. Популярности ему прибавила его оппозиция Морозову, выявившаяся во время Соляного бунта и сделавшая его популярным среди простонародья.

Благодаря особой близости к царствующей персоне Черкасский неизменно получал высокие должности в командовании войсками. Во время первой кампании против Речи Посполитой в 1654–1656 годах его полк, продвигаясь от Смоленска и далее, находился на передних рубежах наступления, однако в решительную схватку с противником так и не вступил. Польско-литовское командование, видя перед собой численно превосходящие силы противника, отступало, сдавая укрепления без боя. Именно тогда Черкасскому стали приписывать выдающиеся полководческие заслуги, тогда как в последующих драматических ситуациях на Украине и в Прибалтике он ничем особым проявить себя не сумел. За ним не числилось заметных побед, а в иных критических ситуациях он допускал явные промахи. В ходе военных операций 1663 года под Волховом, когда во главе польско-литовского войска находился сам король Сигизмунд III, для русских сложилась ситуация, ведущая не только к полному разгрому противника, но и пленению их предводителя. Однако командующий Черкасский не предпринял своевременных решительных действий, дав повод расценивать его медлительность едва ли не как свидетельство государственной измены. Прошли столетия, прежде чем позднейшие исследователи, набравшись мужества, смогли развенчать исторический миф, не находя в государевом служении Черкасского ничего выдающегося.

Соперничество за место у престола порождало корыстолюбие и угодничество, неуемные амбиции. Возникающие на этой почве закулисные интриги отравляли атмосферу во властном сообществе, вносили разлад в управленческую деятельность. Виной всему выступали невежество, примитивные представления и предрассудки, усугубляемые местническими разборками. Но именно людям, в полной мере наделенным этими недостатками, принадлежали места во властной «обойме». Одно и то же лицо могло быть и во главе военных операций, дипломатических переговоров, состоять в управлении приказами, править в регионах-воеводствах. Этим людям приходилось участвовать во всем, браться за всё, однако не везде и не всегда им успешно удавалось быть на высоте положения, находить приемлемые решения. В том, что касается образованности, их уровень, багаж знаний и представлений вряд ли мог превосходить тот, каким в свое время наделили самого царя. Они мыслили и действовали по наитию, исходя из обстоятельств времени и места, настолько успешно, насколько им позволяли удача, природные способности и жизненный опыт.

Перебирая имена тех, кто стоял у кормила власти, неотступно находился рядом с царем, исследователи оказывались в тупике, пытаясь особо выделить кого-либо из окружения Алексея Михайловича. Среди них не оказалось выдающихся, сверхудачливых или исключительно одаренных людей. Продвигаемые ими идеи и решения, напрямую вплетаясь в дела царствования Алексея Михайловича, давались ценой невероятных затрат сил и средств, сопровождались истреблением материальных и людских ресурсов, а их итоги и результаты нередко оказывались удручающими. Именитая элита не могла, не была способна выдвинуть тех, в ком Русь особенно нуждалась – дельных реформаторов, практиков, управленцев. Государственную работу выполняли либо те, кто не имел к ней способностей, либо те, кто был лишен реальной власти и полномочий в принятии решений. Смысл, продуманность и обоснованность решений обеспечивались ничтожными знаниями, а их исполнение направлялось скудным опытом. Продвигаемые инициативы во многом завершались результатами, обратными тем, что ожидались.

Так было с большинством знаковых событий царствования Алексея Михайловича: налоговая реформа 1648 года повлекла за собой Соляной бунт; замирение со шведами путем передачи им зерновых резервов вызвало «псковский гиль»; кабацкая реформа, призванная остановить пьянство, привела к расстройству денежного обращения и Медному бунту. Изнурительные войны против Речи Посполитой и Швеции обернулись громадными людскими и материальными потерями, не решив до конца тех задач, ради которых были начаты. Наконец, церковная реформа поставила Русь перед лицом губительного раскола, последствия которого не преодолены до сих пор.

За этими и другими ошибочными, несвоевременными решениями и действиями стояли конкретные приближенные к власти люди. Именно они, мотивированные на свой лад, опираясь на безграничное доверие к себе царя, убеждали, доказывали, навязывали неискушенному самодержцу амбициозные планы, возбуждая в нем беспочвенные иллюзии, идущие вразрез с реальными возможностями государства. Национальная история, потомки вправе возложить ответственность за произошедшее не только на Алексея Михайловича, но и на тех, кто стоял рядом с ним: Морозова, Никона, Одоевского, Ртищева, Матвеева, Долгорукова, Хованского…

Действия власти предопределяла политическая стихия, а для нахождения адекватных ответов на вызовы времени не хватало мыслительных и материальных ресурсов. Окружение царя состояло из именитых людей, однако реальная польза была далеко не от каждого. Близость к престолу, расположение к себе царственной особы становились для многих поводом к тому, чтобы «спустя рукава» относиться к делу, действовать в интересах своей родни и друзей, ставить личные интересы впереди государственных, а порой и вовсе забывать о последних. Исполнительская дисциплина в центре и на местах оставляла желать лучшего. Особенно это сказывалось на обстановке в воеводствах. Отсутствие надежных каналов связи столицы с периферией позволяло начальствующим лицам творить произвол, утаивать правду, приукрашивать реальность, а порой и идти на прямой обман власти. Самому царю доводилось уличать своих подданных в откровенной лжи. Такая обстановка формировала искаженный образ действительности, извращая характер происшествий, ход событий, смысл поступков конкретных людей…

* * *

Создание приказа Тайных дел, как уже отмечалось, стало свидетельством первых самостоятельных управленческих шагов Алексея Михайловича в качестве царя. Решение о создании такой структуры пришло не сразу. По мере того как царь взрослел, мужал, прозревал, к нему приходило понимание, насколько его держали в заблуждении, выдавая желаемое за действительное. Ложь, «злохитростные уловки» особенно распространились в чиновной среде. Однако в силу разных обстоятельств подлинные сведения стали давать о себе знать, проявляясь в том, с чем Алексей Михайлович так или иначе начал сталкиваться. Например, «сыскное дело», заведенное на воеводу Бориса Тушина, вскрыло тот факт, что хлеб, привезенный для ратных людей, он отвез к себе в поместье. Всплывающие наружу злоупотребления, хищения, ложные сведения даже у «тишайшего» царя вызывали приступы гнева. Постепенно ему стало ясно, как сильно обман и очковтирательство сказываются на делах государственной важности.

Круговая порука, нерушимая сплоченность, покрывательство грехов друг друга – наследственные недуги управленческой элиты. Для борьбы с этими пороками было создано особое учреждение, в обязанности которого входили осуществление контроля, проверка исполнения, оценка поступающих к царю сведений. Поначалу в аппарат приказа Тайных дел входило всего лишь несколько особо доверенных, проверенных в подобных делах людей. Методы проверки подлинности сведений нарабатывались по мере того, как открывалась реальная картина исполнительской дисциплины, а истинная суть происходящего проступала в ходе специальных проверочных мероприятий или следственных действий. В поле зрения подьячих Тайного приказа вольно или невольно попадали факты, смысл которых относился к теневым сторонам государственной власти, затрагивал личность государя, его семьи и приближенных. Вопрос о том, насколько он, царь, убедителен в своей самодержавной роли – комплекс, неотступно преследовавший Алексея Михайловича. Это побуждало его выискивать подлинные свидетельства отношения к себе, а осведомленным об этой царской слабости подданным позволяло играть на этой не дававшей ему покоя струне.

Постепенно сфера ответственности приказа Тайных дел начала пополняться прежде не свойственными для него функциями. Политический сыск стал охватывать все слои общества, проникая в самые разные сферы бытия. Тогда в общественный обиход и была запущена словесная формула «государево слово и дело». Этой фразой подавался сигнал власти об имеющихся у объявляющего сведениях государственной важности. Оставлять эти заявления без внимания никто не имел права. В конечном счете нормой стали доносы, а с ними и клевета, с помощью которой многие обыватели стремились свести счеты со своими врагами. Наблюдая на протяжении девяти лет повседневную жизнь и атмосферу, которая складывалась вокруг царского двора, лекарь Алексея Михайловича, англичанин Коллинс, в своих мемуарах отмечает, насколько вредило государственным делам «густое облако доносчиков и бояр, которые направляют ко злу добрые намерения царя».

С течением времени этот приказ возвысился над всеми остальными и стал занимать особое положение в системе органов государственной власти. Туда стекались важные, нуждающиеся в проверке сведения, к тому же разнообразные поручения поступали непосредственно от самодержца. Эта структура замыкалась только на царя, действовала напрямую, минуя Боярскую думу, а ее сотрудники – подьячие и дьяки – оказывались в наиболее привилегированном положении по отношению к другим чиновникам. Из семнадцати ключевых приказов Тайный приобрел значение наиболее влиятельной властной структуры, а секретный характер сделал зависимыми от нее все другие органы власти, вовлеченные в управленческий процесс.

Позднейшие исследователи, исходя из того, что составляло реальное содержание деятельности этого ведомства, стали считать приказ Тайных дел прообразом службы государственной безопасности. В известной мере это соответствует действительности. Но на самом деле по характеру поступавших от царя поручений, по разнообразию функций Тайный приказ при Алексее Михайловиче порой подменял собой все другие исполнительные структуры, представлял собой прообраз верховной администрации, то есть по существу был одновременно управленческим, контролирующим и карающим органом.

Панорама деятельности приказа Тайных дел открывает, насколько бессистемным, сумбурным был тогдашний подход к государственным делам. Как ничто другое, она иллюстрирует особенности правления царствующей особы, не наделенной способностью к последовательной, планомерной, продуманной работе. Помимо актуальных вопросов, имеющих общегосударственное значение, особый смысл приобретали порой вопросы обыденной жизни людей с их предрассудками, мнительностью, подозрительностью. Когда в мае 1675 года до Алексея Михайловича дошли слухи о том, что «князь Куракин держит у себя в доме ведомую вориху, девку Феньку, слепую и ворожею», – последовало невообразимое. К расследованию ворожбы и ее возможных последствий были привлечены все, кто только мог иметь к этому отношение, включая самых влиятельных особ. Следствие вели бояре Одоевский, Матвеев, Долгоруков, начальствующие дьяки Сыскного и Тайного приказов, командование стрельцов. «Дело Феньки» приобрело невероятные масштабы, вовлекая все новых людей с упором на применение самых изощренных способов дознания. Оно распространилось и на тех, кто испытал на себе злокозненное влияние колдуньи. Бедную слепую старуху и того, кто с ней контактировал, пытали «всякими пытками накрепко». Даже смерть слепой Феньки не остановила всеобщего психоза.